Как в России за хлебом ездили 1

             
         Из цикла "Невероятные приключения Расквасова и его друзей"




              «Писать о Революции и Гражданской войне трудно. Сложно быть  революционным писателем. Сложно, но интересно. И очень ответственно.  И читать вас будет  очень много людей. Так что вы постарайтесь, товарищи! Постарайтесь! Очень вас прошу...»
                И. Сталин,  вождяра




                Россия, 1919 год





… К  хмурой по степному станции Крыжапели подъехали на полупаре и встали неподалеку – Семенов боялся бесстрашных мешочных туч скитающихся без сытой радости русских и прочих людей.
   Оживший от ударившего в голову хлебного заряда Коровин, рывком выпустив из легких спертый, слежавшийся  паровозный газ, понюхал пожилым носом станционный воздух.
- Так, – полупечально сказал он,  -  курей и гусей тут и без нас на дерьмо переработали…
Семенов, приложив мозольный козырек руки к обветренному лицу, оглядел привычную ранее Крыжапель – пыльную рельсовую развязку, больную старостью постройку станции, близкий к ней рыжий эшелон с парящим паровозом  и муравьиный табор колготящихся непонятных существ около далекого деревянного строя бьющих вонью на всю степь нужников.
 - Ну, братцы, берегись – тут, мерекаю, никак холерная дизентерия в полном расцвете говняных сил…
 За рыжим эшелоном смертельной чечеткой застучали винтовочные удары.
 - Человек десять шлепнули… - определил, посчитав основные и добивающие выстрелы, Семенов. -  Айда со мной, Авгеев, только бомбу прицепи, а то и –две… Тут в Чеках деверь мой сражается, посмотрим, как они тут к коммунизму идут… Заодно и наган испробую…
Семенов нашарил в кармане бисерный кисет с патронами и на ходу готовя к людской гибели  оружие, пошел к станции. Не знающий еще вблизи смерти Авгеев, бледнея, побежал за командиром, путаясь  в  длинноштыковой винтовке, кованных бомбах и пустом мешке – для возможной чекистской махорки.

   Возле второго вагона и лежавших пострелянных людей с золотыми погонами на мертвых вялых плечах, неторопливо расхаживали, готовя к следующей смерти винтовки, трое сумрачных чекистских бойца-исполнителя.
Четвертый, деверь, Федор Вехоткин, с крепким лицом начальника, повернулся к подходящим отрядникам и, узнав Семенова, по-родственному скучно улыбнулся.
- Здоров, Захар!.. – приветствовал он несущего наган на отлете руки Семенова. – Ты чего здесь? Мы-то  с Серафимой   думали, что ты уже того… помре…
- Не… я от хлебной недостачи только умней становлюсь…- продышал Семенов, - мы тут на глубокое дело наладились – хлебный перекрут в Шупаках делать будем!..
- Ты, сродственник, видно с ума крепко сошел, - почему-то обиделся
за себя чекистский деверь. – через полста верст от Крыжапели тут не только всем вам, а и паровозу хрен перекрутят!... Белые сидят, стоят и лежат  сплошной пёрхотью!.. Каждый день по степи разъезды конные рыл по 20 на конях свистом свистят!.. Что ты!.. Разделают вас под орлаж!..
Семенов нимало не испугался:
- После овса пареного нам эта белогвардейская пёрхать как пьяному целковый! Мы сквозь них шилом пронзимся, с пулеметной прожаркой!.. У меня боец – как огурец бочковой засолки! С хрустом, с чесноком!
Вехоткин на такое отчаянное самодовольство храброй глупости только плюнул с выражением в пыль дорог. Но, как близкий человек, в последний раз высказал от себя предостережение:
- Вот ты смотри сюда, паровозный ты человече! Видишь этот пленный белогвардейский эшелон? Пострелянных - видишь?..
- И что?.. Всех вижу – особенно мешки с мукой-крупчаткой в последнем вагоне…
- Да мешки – это… мешки!.. Не твоя об них забота! Твоя забота – понять, что этот эшелон случайно на нашу ветку-отводок попал!... По их ночной офицерской пьяной глупости! А шел- то он по кольцевой магистрали!...
- Как?..
- А вот как…
  И, скрипнув тугой кожей штанов, Вехоткин присел к земной пыли и нарисовал на ней арбуз - кольцевую магистраль и маленький его хвостик – ветку к станции вонючей Крыжапели.
- Понял теперь, дура?.. Што только высунешся ты со своими огурцами хрустящими на магистраль, где у каждого сортира станционного по бронепоезду – и кишки ваши заместо проводов до Москвы вывесят… Понял?..
Опять совершенно не испугался голодающий Семенов:
- Ну, там на магистрали и думать будем!.. А сейчас – дай от щедрот ЧеКи ребятам на продовольствие да махорки - на покур души…И наган – определить надо… Не всех же постреляли… Дай какого-нито… пободрей, со шпорами…
Вздохнул Вехоткин, навечно прощаясь про себя матерно с Семеновым.
- Калдырин!
Подскочил, звякнув палаческой винтовкой, один из трех исполнителей. Худой, с чекистским  злобным умным глазом, в слабооптических очках. На ногах - черная  хромь сапог – уже снял-переобул с теплых.
- Ты вот что, Кондратий, дай им с поезда мешок махры. Ну… мешок муки – для вспоминания…  Там, в вагоне… где свиньи… пусть поросят себе подберут… и этого, штабс-капитана… давай сюда…

…Привели штабс – капитана.
 Семенову он понравился сразу – высокий, с дергающим нервом  храбрым лицом. В глазах – Антанта полыхает синим пламенем, на не дрожащих, облитых сапогами ногах – кавалерийские шпоры. Мундир английский – в обтяжку сытого сильного тела. Галифе, пенсне, пробор, золотые пломбы.
- Угодил, деверь! Штучный товар!..-   сказал  Семенов ненужные слова, вновь готовя наган и запирая туго враз застучавшее сердце.  Авгеев задышал носом и шумно сглотнул.
 Чекистские отвернулись.
- Как звать-величать?.. Образом здесь каким?..
- Штабс-капитан Ртищев. Начальник этого продовольственного эшелона. Захвачен…
- Захар!.. Брось ты… -  поморщился деверь. - Он уже допрошен… Ты давай – отведи его туда… к сортирам… Там мешочники – им факт революционной дисциплины  как раз покажешь… 
- Пошли… - и Семенов, уставя жало нагана в перекрестье кожаных   
портупей на смелой спине Ртищева, потянулся за офицером к галдящим, исходящим пылью и вонью сортирам-торчкам. С винтовкой наперевес обморочно бежал  за ними мелкими путающимися шажками белый Авгеев.
- Становись… - не доходя шагов десяти до ближайшего нужника, скомандовал помрачневший Семенов.
Штабс-капитан  развернулся к нему, безразлично запомнил обоих, поднял глаза к желтому небу и твердо перекрестился.
 Серо-черная толпа грязных лиц и рваных одежд вонючей  волной отпрянула  от смертельного места.
- Ну, что ж… давай, брат… за революцию! – сипло сказал Захар, кашлянул,   уставил наган в грудь Ртищева и щелкнул курком.
Выстрел – не грянул.
Захар обомлел мозгом и вновь щелкнул курком.
Выстрел – не грянул.
Ртищев остро, быстро взглянул на наган, на Семенова, опять на наган - волком повернулся ожившим от смерти телом и прыгнул в степь.
- Матери все ваших…- захрипел Захар, дергая  обмякшими руками вероломный наган, - стреляй, Трошка, стреляй гад!..
Обморочный Авгеев, не поднимая  винтовки, с ржавым лязгом передернул затвор и пусто щелкнул курком.
- Да ты что, суки-падлы… - заплакал горлом Семенов, видя сквозь бросившуюся в глаза кровь,  дергающую удалением спину и машущие ноги офицера. – Бомбой валяй, в гробину мать…
Авгеев рывком хватил   бомбой в толпу. Кованная болванка, творя испуганный бабий визг, без взрыва, тупо упала на весеннюю выбитую ногами, степь.
Ртищев  равнялся с сортирами, уходя хищным бегом в овраги.
- Капсюлем щелкни, зарррраза, капсюлем… как учил…
Щелкнул капсюль. Зашипевшую кованным нутром бомбу, от испуга  и греха Авгеев, метясь как городковой битой по офицерским ногам, кинул на весь ручной размах.
Звеня и журча в себе огненным наливающимся гневом, бомба ушла в бок от штабс-капитана, повернула почему-то немного назад и попав под первый нужник, оглушительно кашлянула громовым взрывом.
В взрыве, вместе с деревянной ветхостью и жидкостью говна, вверх взлетел и примостившийся в сортире утлый старик-мешочник, со спущенными портками.
Ртищев, став маленьким и полностью недоступным, мелькнул портупеечной спинкой в далеком овраге.
Сверху, на всех стоявших на месте казни, стало падать последствие бомбового взрыва.
Семенов закрылся подлым наганом,  Авгеев – неудачными ладонями.
Упавший рядом живой старик открыл загаженные глаза и прошептал виноватым слабым голосом:
- Да рази сейчас харч?.. Да рази я нарочно?.. Ну нету силов было терпеть, братцы – в животе дюже ветры свирепые… Вот и ахнул…
- Тьфу на тебя!.. Вихри у тебя враждебные… Сволота старческая… Путаешься тут под ногами… Выходит, целую бомбу только на тебя и стратили…