Нега

Часть 1.


  1.

           Небольшой провинциальный город принялся засыпать, гасли последние огни. С темнотой повеяло туманом и холодом. Стояла еще теплая осень. Тихо-тихо кругом. Лишь только капает с крыш после вечернего дождя. И вот отворилась дверь одного из домов. Незаметных таких домов, но и не бедных слишком. На улицу вышел закутанный в полинявшие пальто человек. Ветхая шляпа была резко надвинута на лицо. Так что видна была только небольшая бородка и усы. Только он вышел, как тут же в некоторых окошках появились любопытные лица.
Люди привыкли к уходам в ночь этого человека. Но и поныне продолжали любопытствовать и оглядывать его взглядами вплоть до дальнего поворот. Человек этот жил в одном доме, - там он снимал для себя комнату. Он шел небыстро. Слышно было его напряженное дыхание - ходьба давалась ему тяжело. На перекрестке стоял полицейский.
- Позвольте полюбопытствовать, что это такое у вас? - полицейский указал на какой-то предмет, резко выделявшийся из-под пальто человека.
- Что у меня там? Смотрите! - бросил человек и тут же стал расстегивать пуговицы. Там оказался всего-навсего скрипичный футляр, а в нем - скрипка, небольшая, три четверти, но без яркого блеска лака.
- Ах, это у вас скрипка..
- А вы что подумали?
- Что вы так нервничаете, молодой человек? - осведомился явно раздосадованный полицейский. - У вас какие-то проблемы?
- Я нервничаю? Ничуть! Да и нет у меня никаких проблем. Теперь я могу идти?
- Можете. Но могу лишь предупредить вас: не загуливайтесь по ночному городу допоздна. Это может быть небезопасно, в наши-то неспокойные времена.
После этих слов полицейского, молодой человек снова запахнул скрипичный футляр отворотами пальто и направился дальше.

2.

Вскоре он дошел до центра города. Здесь было ненамного шумнее и многолюдней. Кругом стояли обветшалые и пустеющие лавки, среди них попадались и мастерские, работающие в ночь. Человек поднялся по лестнице, там, гле висел знак заведения - большая жестяная бутыль. При входе его встретила охрана - верзила спросил у него паспорт.
- Черт, да что же это? - мысленно ругнулся про себя человек, но паспорт все же подал.
- Та-ак! Значит, Евгений Николаевич Волошинский. Двадцать два года, - читал вслух с расстановкой верзила.
- Да. это я. А что?
- Ничего, все в порядке. Возьмите.
- Что же это такое, неужели изменилось? Ведь до этого еще ни разу не проверяли, - думалось ему.
Войдя внутрь он направился прямиком к владельцу сего заведения, который в это самое время находился за барной стойкой.
- Евгений! - владелец, казалось, был крайне возбужден. - Идем, нужно срочно поговорить.
И они зашли в какую-то боковую комнатку.
- Понимаешь, сейчас такое тяжелое время, мне катастрофически не хватает денег для того, чтобы содержать в порядке свое заведение. А тут еще и полиция в нашем квартале нарисовалась, проверяют всех подряд. А чего ищут - непонятно. В общем..
- Скажи напрямую, я стал здесь не нужен?
- Ну почему сразу не нужен? Но у меня уже нет средств, чтобы платить еще и тебе.
- Значит, я больше здесь уже не буду играть?
- Получается, что так, - с мрачным видом вздохнул владелец. - Ты извини, конечно, но всем нам было очень приятно видеть в с воем заведении такого музыканта, как ты. Уж поверь мне.
- Охотно верю, - сказал Евгений, повернулся и пошел к двери. Кажется, что владелец пытался еще что-то ему объяснить, но Евгению и так все уже было ясно - он просто стал здесь не нужен, только и всего. И ведь он ждал подобного уже очень давно. Хотя, если признаться, в качестве обычного скрипача он не так уж много здесь и получал. Ну не могло это заведение разориться на том, чтобы платить какие-то жалкие крохи за его ежевечернюю игру. Видимо, тут были какие-то иные, более веские причины не держат его больше здесь.
Он не пошел в эту ночь домой. Около часа бродил по улицам, совершенно не думая куда и зачем он идет. Потом он уселся на ступеньки одной лестницы. С дороги его почти не было видно.

3.

Потянулся очередной сумрачный день. Евгений, просидев большую часть ночи на улице, продрог до костей, и словно в бреду дошел до своего дома. Комната, которую он занимал, была сравнительно небольшая, но воздух в ней был чистый. Окно у него обычно бывало открыто и день и ночь, если позволяла погода. И сейчас он как был, не раздеваясь, завалился на койку, положив только скрипку на стул.
К вечеру он проснулся. Взял со стола кружку, выпив остатки холодной воды. Этим он освежился немного. Потом он сел на койке и обхватил голову руками. Когда поднял лицо, то увидел, что перед ним на стуле лежала его скрипка и словно бы посматривала на него. Евгений криво усмехнулся: - Не играть!.. Ну это мы еще посмотрим!
Тут он взял инструмент и принялся настраивать струны. От ночного холода они немного ослабли и их требовалось подтянуть. Он достал из кармана кусочек канифоли, который уже начал крошиться, натер им скрипичный волос.
- Ничего, теперь жить можно. Главное, что скрипка в порядке, а я.. А я уже давно тень,
- говорил он сам себе, снова выходя на улицу. Но сейчас Евгений пошел совершенно в иную сторону, чем обычно. И вновь любопытные глаза смотрели в окна и провожали его спину. Он шел и шел, то сворачивая, то вновь упираясь в тупики. Вот перед ним оказался довольно высокий дом. Евгений знал, что сейчас дом этот не жилой, и что комнаты его пусты. Но кажется говорили, что между тем там ютились какие-то люди. Хотя само по себе место для проживания было не очень подходящим. В голове его мелькнула несколько сумасбродная идея и он решил взобраться наверх по настенной лестнице. Она немного шаталась, но все же выдерживала его вес. Скрипка, которую он держал в одной руке, немного затрудняла движение, но он, казалось, ничего этого не замечал. Оказавшись на верху, Евгений осмотрелся. Кругом была ночь. Он затаил дыхание - ни звука. Тогда он взбодрился, прошел до середины крыши, глянул на небо, сплошь закрытое облаками, достал из футляра скрипку и начал играть.
Играл он довольно долго, до самого рассвета, и почти что без перерыва. Скрипка его пела немного резко, даже временами надрывно, лились периодически грозные звуки, но сама игра его была довольна красива. В этой игре чувствовалась какая-то усиленная и напряженная борьба, и словно бы этой своей игрой скрипач давал кому-то невидимому отпор. В конце концов, устав играть, он закончил и опустил смычок. Было все так же тихо вокруг. Затем он пошел к лестнице и тут вдруг заметил, что на него кто-то смотрит. Это была девушка лет семнадцати, темноволосая и с большими глазами. Она увидела, что он на нее смотрит, и тут же скрылась из виду, запрыгнув в раскрытое окно. Евгений тут же побежал за ней следом. Оказывается, пока он играл, за ним наблюдали, а он даже и не почувствовал ничего! Оказался он в той же комнате, что и девушка спустя лишь миг, потому она и не успела никуда убежать, а только стояла, прижавшись спиною к стене, дрожа легонько и смотря на него во все глаза.

4.

Увидев, что девушка никуда от него не бежит, Евгений остановился.
- Ты слышала как я играю? - спросил он у нее, но она молчала. - Ты подслушивала меня! - чуть резче произнес Евгений. Девушка вдруг переменилась. Ее отчего-то рассмешили эти его последние слова и она простодушно проговорила:
- Подслушивала, но недолго. А ты, - тут она вдруг ему улыбнулась. - Сразу видно стесняешься.
Евгений несколько опешил от такого тона и только лишь оторопело произнес:
- Я? Ничуть, - он был просто поражен.
- Стесняешься, -убежденно промолвила девушка и отошла к окну. - Но играешь очень даже хорошо, - в этих словах было слышно ее явное восхищение.
- Ну уж и здорово, - Евгений немного замялся. Он не знал, что бы ему еще сказать дальше.
- А меня Лерой зовут, - вдруг произнесла она.
- Ну и что?
- Ты такой грубый, что и представиться не хочешь?
- Евгений..  Евгений Волошинский.
- Ишь как официально! Ну значит, просто Женя. А знаешь, я ведь живу здесь. Точнее сказать, не совсем здесь, у меня в другой комнате угол.
- Ты живешь в этом заброшенном доме? Но тут ведь так сыро и холодно.
- Ничего, я привыкла, - вздохнула Лера. Затем она вдруг подняла голову и посмотрела ему в глаза. - А хочешь, я научу тебя играть нежно? - тихо сказала она.
- Играть? Ты умеешь играть? - немало удивился Евгений.
- Дай мне скрипку, давно не играла. Наверное, лет пять.
И с этими словами Лера осторожно взяла скрипку из рук изумленного Евгения. Любовно осмотрев полувыцветшую скрипичную деку, она легонько погладила струны пальцем.
- Сейчас попробую, - сказала она и приложила скрипку к плечу четким и правильным движением. - Смотри-ка, а она мне совсем впору! - Лера неожиданно улыбнулась. А потом она заиграла. Это была несколько медленная, тихая, полная безгрешной чистоты и нежности мелодия. Но она буквально пронзала насквозь, она пахла детством и потерянной Родиной. Когда мелодия закончилась, Евгений сказал: - Славно!
- Ну вот и хорошо, держи, - и Лера отдала ему скрипку. - Ужасно соскучилась по музыке. Так приятно было снова сыграть немножко. Даже самой нравится.
Затем они разговорились. Узнав, что Евгений совсем недавно лишился работы, и что скорее всего его возможно выгонят из квартиры, Лера, нимало не смущаясь, предложила ему перебраться сюда.
- Ну что ты, - сказал он. - Я оплачу, квартира останется за мной, все будет хорошо, а здесь, сама понимаешь..
Они немного помолчали, а потом Лера спросила:
- А у тебя есть друзья?
- Друзья? - Евгений, казалось, немного удивился такому вопросу. - Есть один друг, - вспомнил он, помрачнев.
- А чем же он плох?
- Да не то, чтобы он был плохой, просто.. Его Павел зовут. Павел Сельдин.
- А знаешь. - вдруг встрепенулась Лера. - Ты приходи еще сюда, на скрипке мне поиграешь. И мне может снова позволишь. Я ведь очень люблю скрипку, а своей давно уже нет.
- Приду, - как-то уж очень рассеянно произнес Евгений, словно отвечая не Лере, а самому себе. - Я приду.

5.

- Сначала зайду домой, - думалось ему по дороге. - Зайду домой, а уж потом к Павлу. Как же так, я уж и позабыл о нем совсем. Почитай что с год не виделись, надо зайти обязательно. А где же он живет? Вот дурак, а и правда казалось, что позабыл! Ведь на Московской же!
Поднимался к себе Евгений без мыслей. Но что ждало его дома? Не успел он войти к себе в комнату и прикрыть дверь, как вошла его квартирная хозяйка и без всяких околичностей потребовала немедленной платы. Мол, подошел последний срок и она больше уже не имеет права ждать, когда его разлюбезный квартиросъемщик соизволит внести свою законную плату.
- Не станешь платить  - позову полицию, так тебя сразу взашей отсюда выставят, - сухощавая женщина лет шестидесяти казалась непреклонной.
Евгений инстинктивно тронул себя по карманам, взглянул хозяйке в глаза, опустил голову и вышел за дверь. Все, что было у него из вещей, в данную минуту было надето на нем, а верную скрипку он не выпускал из рук, так что брать с собой ему было попросту нечего.
- Значит, ушел, понятно! - уверенно констатировала хозяйка и тут же заперла на ключ комнату своего теперь уже бывшего жильца. - Вот только долг по оплате ты мне вернешь, никуда не денешься! - сказала она уже больше самой себе.
Московская была не так далеко, всего в получасе ходьбы. Евгений довольно быстро отыскал дом. Когда входил внутрь, мыслей у него не было никаких. Павел Сельдин квартировал на втором этаже. Было ему где-то за тридцать, не больше. Одно время он был известен благодаря своим связям с местными революционерами. Хотя эти связи, казалось, не были такими уж прочными. Евгений легко толкнул покрашенную синей краской дверь, и вошел.
Комната Павла размерами была чуть побольше чем у Евгения, но все равно сравнительно небольшая. Рядом с окном стоял стол, рядом диван и железная койка, на которой и лежал сейчас сам Павел. Прежде чем тот поднялся с койки, загородив собой стол, Евгений успел заметить лежавшую на столе черную трубку с рассыпанным рядом табаком, граненый стакан с какой-то мутной жидкостью и револьвер.
- Кто это? - голос Павла дрожал, как и его голова, а глаза бегали в разные стороны.
- Паша! Это же я, Женя.
Казалось, что Павел с трудом переваривал то, что пытался ему втолковать Евгений.
- Ну помнишь? Волошинский, училище, май, Волга..
- Эх, Женька! - наконец, словно бы очнувшись, сипло проговорил Павел и руки старых знакомых сжались.
- А ты все как и тогда куролесишь? - сказала Евгений и указал на стол.
- Ах, черт! Извини, - пробормотал Павел и стал было пытаться убрать на столе, но задел рукавом стакан и разлил по столу самогон. Трубка тоже покатилась и упала на пол. На все это Павел и не посмотрел, но только быстро схватил револьвер и сунул его в карман своих брюк.
- Да вот, куролесю, как видишь, - произнес Павел и снова было улегся на койку, закрыв рукою лицо, как тут же спустя секунду вскочил опять. - А это еще посмотреть надо, кто куролесит!
- Да успокойся ты, сядь, - упрашивал Евгений. - Давай скажи лучше, как ты? Ты ведь в организации был, я слышал.
- Ну, был. Пролетели мы, понял? Недавно совсем еще. Мишка Коровцев, Ленька Дубов.. Ну да ты ведь их совсем не знаешь.. - Павел сидел на койке и время от времени махал рукой. - Их ведь всех почти тогда взяли, - понизил совсем он голос. - Я, да еще несколько остались.
Евгений все смотрел на него, слегка нахмурив брови.
- А ты чего хмуришься? - развязно бросил он Евгению. - Жена, что ли, изменила?
- Да нет у меня жены.
- Нет жены?.. Ах, да ты ведь со скрипкой ведь! - и Павел засмеялся. Смех его был довольно резкий, сухой. - Видно  играешь все?
- Отыграл уже.
- Понятно. Выгнали, значит. Это они сейчас могут, это они легко! - и Павел ткнул кулаком в оконную раму, так что она зазвенела. - Людей давить, вешать, работы лишать, мучить, - все это они могут. А мы за это их, мы их..
Едва не срываясь на крик, все это говорил Павел. Евгений же молча, раскрыв изумленные глаза.
- У них своя правда, - неожиданно вдруг пробормотал он.
- Своя правда, говоришь? - подхватил Павел, словно ждал от него именно этих слов. - А знаешь что? Мы эту-то их правду возьмем и расколем, понял? Ну а если не получится с первого, так со второго замаху выйдет! И пусть наши потом на Западе дивятся.
- Я не лезу в политику, - холодно и твердно сказал Евгений.  - Всю свою жизнь я чувствовал лишь скрипку у себя на плече, жил ее звуками, жил ее музыкой. Мне не нужна вся эта борьба. И все это неправильно, как же ты не понимаешь? Насилие, злоба, уничтожение масс, - за все это рано или поздно Бог покарает.
- Бог?! - вновь встрепенулся Павел. Хмель в нем все еще не пропадал. - А знаешь, что есть мой Бог? Вот мой Бог! - и он выдернул из кармана брюк револьвер и подставил его к самому лицу Евгения. Тот не двинулся. - Вот мой Бог! Держу его и вся моя правда сейчас во мне, вся сила моя! Захочу - нажму на курок, захочу - нет, тут уж, брат, против такой железной правды не попрешь! А ты иди со своей скрипкой, иди скрипи! И пусть тебе за это деньги платят! Музыкант, ресторанщик! Я тут за Россию пот и кровь проливаю, а он музыкой занимается!
- Я иду, иду, - бормотал Евгений, выходя поскорее за дверь. Ему было невозможно более оставаться здесь. Но как тяжело было ему видеть этого уже уничтоженного жизнью старого знакомого, теперь еще и больного. Ведь Павел был болен, серьезно болен, - думал он, спускаясь вниз по ступеням. Но как только Евгений сошел вниз и сделал несколько шагов по улице, как тут же утренюю тишину расколол внезапный звук выстрела.

6.

Евгений не сомневался более ни минуты. Он тут же бросился наверх, обратно в квартиру Павла. Толкнул дверь и тут же перед его глазами предстало жуткое зрелище. Прямо посередине комнаты, раскинув руки, с зажатым в одной из них револьвером, лежал Павел с простреленным виском. Вокруг его головы натекла уже довольно большая темная лужа. Евгений смотрел во все глаза, и словно бы ничего этого не видел. Разум его мутился. Да, это несчастье было хоть и предсказуемо, но так внезапно! Он и так чувствовал, что Павел давно уже на грани, и что достаточно какой-то незначительной причины, как он тут же может совершить глупость. Но почему он сделал это сразу же после ухода Евгения? Неужели он сам его к этому подтолкнул каким-то своим неосторожным словом или же действием? Воздух как будто стал очень тяжел. Ему пришлось наклониться к стене и прислониться к дверному косяку. Словно в тумане Евгений слышал быстрые шаги, последовавшие спустя несколько минут на лестнице. И это был топот кованых сапог, внезапно нагрянувших сюда полицейских. Правда, он даже немного удивился, когда ему защелкнули на руках холодное и тяжелое железо, крепко схватили за плечи и повели прочь.
А потом был очень долгая, почти бесконечная тряска в черной карете, и снова улицы и коридоры, сменяющие друг друга, скрип отворяемой тяжелой и грубой двери и, наконец, все поглощающая собой пустота.
Пришел в себя Евгений внезапно. Ему было жутко холодно и страшно при этом болела голова, да еще ныли руки и ноги. Вспомнилось ему все в одно мгновение, лишь только он посмотрел на свои оковы.
- Это что же, - думалось ему. - И подозревать меня видно удумали, черти!
Он огляделся. Камера была довольно темная, маленькая и сырая. Сидел он на остатках разбросанной по полу гнилой соломы, а наверху под самым потолком виднелось маленькое зарешеченное окошко. И через это окошко довольно сильно дуло. Но внешний воздух видимо не мог разогнать тот смрад, что скопился и пропитал собой все стены и любой предмет в камере за многие десятилетия. Евгений снова закрыл глаза. Необходимо было успокоиться, прийти в себя. Задумавшись, он даже немного забылся и пришел в себя, когда его уже растолкали.
- Поднимайся! - грубый окрик врезался ему в уши. А потом его повели по коридору до самого дальнего конца. Ввели после этого в какую-то комнату.
 - Майор Трушин, - представился усатый и лохматый военный, сидевший за столом и беспринципно рассматривавший вошедшего арестованного с головы до ног. - пРисаживайтесь, - сказал он Евгению и указал на стул.
Евгений не торопясь сел, руки его были по-прежнему скованы за спиной. Он посмотрел в глаза майору.
- Ну что, пожалуй, начнем-с!
Майор резко встал, хрустнул пальцами и обперся руками об стол.
- Евгений Николаевич, - начал тихо майор. - Вы ведь догадываетесь, для чего это вдруг я пригласил Вас сюда?
- Нет, не догадываюсь, и даже вовсе ничего не понимаю.
- Ну, хорошо, - майор сильнее сжал руки. - С какого годы состоите Вы в сей революционной организации?
- Не понимаю, о чем Вы говорите.
- Ишь ты, какой непонятливый нашелся! - майор резко изменил тон и ближе подошел к Евгению. - А у Сельдина Вы что делали? А? Не слышу! Ах, Вы уже и не желаете отвечать. Так знайте, что Вы на меня еще молиться должны, ведь я могу засадить Вас лет на двадцать пять за убийство некоего Сельдина Павла Семеновича! Могу, еще как могу! Да, но не стану. А почему? Да потому что у меня совесть! - и майор с силой ткнул себя пальцем в лоб. - А вот за связь с революционной организацией, - продолжал грубо майор, - вышку точно схлопочешь! Ну? Будем отвечать или как?
- Мне нечего Вам сказать, - Евгений смотрел в пол. - Он был мне другом, и я очень опечален случившимся.
- А-а! Так он был Вашим другом! Вполне, вполне достаточно, дорогой Вы мой! - майор был жутко доволен, и, не скрывая этого удовольствия, нагло потирал руки. - Скажите, а правда хорошо быть другом убийце и подрывнику, сочинителю всякого рода басен и прокламаций типа - "Свободу народу и смерть империализму" и т.д. Хорошо, я думаю, быть таким другом.
- Вы подлец, - очень тихо, но довольно отчетливо произнес Евгений.
- Что Вы сказали?.. Вы меня страшно удивили и раздосадовали, Волошинский. Мне бы не хотелось сейчас этого делать, однако... В камеру его! - закричал майор. - Заприте там хорошенько, да чтоб не пикнул, а то шкуру со всех спущу!
Евгений увел вошедший жандарм. Майор после этого сел за стол, довольно долго перебирал бумаги и думал:
- А впрочем, не очень уж он и похож на революционера. Но наглец страшный. И при этом он как будто что-то такое знает. Вот бы это разгадать. Пущай пока поживет малость, а там поглядим.

7.

Евгению не спалось. То одни, то другие образы и мысли тяжело вставали перед его внутренним взором. "Россия! Сама ты себя губишь, человека своего давишь. Справедливости против, правды не признаешь. А ведь по-честному, если б был я настоящим революционером, может и сдела бы что-нибудь стоящее. Иль умереть мне куда легче было бы, чем сейчас. Чувствовал бы, что по крайней мере за дело, а тут что? Э-эх! Помирать - не горевать! Скрипка-то вот она, со мной. Хорошо еще, что не поломали, да не отобрали. Вот она, маленькая. Поиграть бы сейчас! Да никак не выйдет".
Евгений держал в руках скрипку, да руки в кандалах сковывали всякие движения. Вдруг он услышал за тюремным окошечком довольно тихие шаги. И тут вдруг совершенно неожиданно:
- Женя! - позвал его столь знакомый теперь уже голос.
- Лера! - чуть не задохнулся от внезапного волнения и радости, Евгений. - Лера, ты здесь?
- Живой, - говорила она, касаясь лицом прутьев решетки. - Живой! - повторила она.
Тюремное окошко было почти что вровень с мостовой, не выше, так что Лере пришлось сильно нагнуться. - Живой, - шептала она, а он пытался тянуть скованные кандалами руки, да только все было напрасно: слишком уж высоко она была.
- Как же ты нашла меня?
- Ой, а если мне что бывает нужно - я это обязательно найду, - чуть веселее сказала Лера, но Евгений заметил в ее глазах капелькии слез. - Вот, я тут покушать тебе принесла, - и Лера просунула сквозь прутья решетки ломоть хлеба, завернутый в бумагу. Евгений тут же взял его.
- Бог ты мой! Хлеб! Благодарю тебя от души, друг мой! Я не могу сейчас дотронуться до твоей руки, но мне бы так этого хотелось. Ты знаешь, а я ведь даже и не думал о тебе все это время, просто уж очень тяжело было. А сейчас..
- А что сейчас? - Лера смотрела на него во все глаза.
- А сейчас мне так приятно, что ты пришла, так хорошо. Словно сама нега с небес опустилась в самую душу, и это после всего-то! Какая-то нежность необъяснимая.
- Дурачок! Сейчас надо думать, как выбираться отсюда, а он о нежностях. - Что тебе сказали? - спрашивала она, заметно сильно волнуясь.
- Они сказали, что я связан с революцией, - и Евгений зло усмехнулся. - Хотел бы я на самом деле быть с ней связан, чтобы.. Но что толку говорить? Теперь все одно - вышка.
- Какая вышка, ты что? - Лера была поражена. - Какая революция? Я тебя вытащу отсюда, ты слышишь, Жень?
- Слышу, ты только не шуми так. Только вот как ты меня вытащишь, если даже одной руки дотянуть не можешь.
- Ну, это не твоя забота, - таинственно сказала Лера.
- Да! Слушай, Лера, - Евгений как будто что-то внезапно вспомнил. - Огромнейшая просьба. Я не боюсь за себя, но она мне очень дорога. Я хочу, чтобы она жила. Я имею в виду скрипку..
И Евгений поднес инструмент к своему лицу.
- Я думаю, что она должна пройти сквозь прутья, - продолжал он говорить, а Лера все более и более удивлялась. - Держи, береги ее.
- Ты отдаешь мне свою скрипку? - Лера была вне себя от радости. - Конечно же, я ее сберегу, сохраню. Я буду баюкать ее и защищать от холода. Давай же, давай!
Евгений поднял скрипку еще выше, насколько мог, и просунул в окошко, где ее и подхватили лерины руки.
- Поиграй там за меня, пожалуйста, - попросил он ее.
- Да что ты как будто опять прощаться собрался! - встрепенулась вдруг Лера. - Держись, еще не все потеряно. Я, конечно же, поиграю за тебя. И вначале мою самую любимую мелодию - "Нежную". - Лера погладила скрипку рукой. - Не унывай, и жди скоро помощи. Пока!
- Прощай, - уже очень тихо бормотал Евгений, опускаясь на пол тюремной камеры, так что Лера уже больше не могла его слышать.  - Прощай, свет мой и солнце! Нега моя..

Часть 2.

1.

Город ремесленников! Царство купцов и богатеев, разоряющихся помещиков и нищего люда! Твои площади были обагрены кровью, словно набережная водами студеной Невы. На твоих узких улочках гибли и задыхались от смрада в душных каморках сотни несчастных. Твои ворота всегда были открыты видным гостям, а стены темниц всегда ждали преступников. Ты был приветлив как ранняя весенняя заря, и при этом жесток словно грубый северный ветер. Твои удручающие туманы и завораживающие белые ночи! О, ты открыт всем, город Петра! Город литературы и театра, искусства и человеческой подлости, где правда рано или поздно возьмет верх, пусть даже в простых душах озябших и обездоленных.

2.

Неверовы жили тихо. Осип целыми днями торговал в своей купеческой лавке, ездил сам за товаром. Его жена Анна все более была по дому. Казалось, что счастье свалилось им прямо в руки, когда родилась у них прекрасная дочь Лера. И торговля как-то сразу наладилась и успех был, и со здоровьем прилично было. Лера быстро подрастала. Видя ее смышленной, родители поспешили отдать дочь в женскую гимназию. Плата за обучение была для Неверовых высока, но отец тогда только крепче сжал зубы и больше стал экономить. Для своей любимой дочери он готов был пожертвовать чем угодно. Временами он и грешил - поневоле стал обманывать покупателей. Сгребал как мог к себе лишнюю копейку, но отступиться не смел - очень уж хотелось, чтобы дочь у него училась, уж очень сильно любил он ее. Лера была в жизни своих родителей поздним ребенком, и Осип часто говаривал на первых порах Анне:
- Вот нам с тобой под старость и радость привалила.
Отец не пожалел денег и даже купил дочери скрипку, когда вдруг обнаружилась ее удивительная тяга к музыке. Она и тут оказалась способной. Ее игра была чудесной чуть ли не с самых первых уроков. Вечером Осип приходил из лавки домой, садился на свой табурет и Лера играла для отца. Только начинали литься лишь первые звуки, а уже слезы катились одна за другой по черным небритым щекам старика. Он очень любил, когда Лера играла "Полонез". Обычно отец говорил ей:
- Лера, будь милой дочкой, сыграй, пожалуйста, снова Огинского. Эта музыка словно бы пробуждает во мне какую-то нежность и сладкую приятную боль.
И Лера играла, а ее отец радостно плакал. Ей самой безумно сродни была чуткая, неповторимая нега этой удивительной мелодии. Она играла ее постоянно, и уже к четырнадцати годам, доведя ее практически до совершенства в своем исполнении, сама проникалась незнакомому ей доселе чувству первой тоски по чему-то далекому, легкому и несбыточному.
Беда случилась нежданно. Хотя, по правде сказать, предпосылок к несчастью было довольно. Осип по торговле в своей в конце концов влез в страшные долги. Кредиторы стали приходить к ним на дом и все более откровенно стали хамить, грубить и угрожать. И вот отдажны, среди глубокой ночи и крепкого сна, Лера вдруг проснулась. Лавка отца была рядом с домом, и она услышала доносившийся оттуда страшный шум и крики. Когда же она, наскоро собравшись, выбежала на улицу, то увидела вначале свою мать, которая почему-то сидела на холодной земле и смотрела прямо перед собой невидящим взором. Кровь на ее шее была еще теплой. У Леры ноги просто подкосились от увиденного, но она бросилась дальше, в саму лавку. А потом она увидела и бедного отца, еще двигавшегося на засыпанном мукой полу. Повсюду были разбросаны мешки, чашки, связки с калачами. Страшна была картина и последствия этого вооруженного грабежа! Лера какое-то время даже и не жила потом, а словно тонула во сне, дни ее были мутны. Она помнила лишь говор соседок, говоривших: - А Лерка-то наша, сирота теперь осталась!
После всего этого ее искала полиция, но Лера тогда не далась им в руки и сразу бежала. Довольно долгое время город был ее колыбелью, а потом у нее появились друзья, верные и хорошие. Многие из них были такие же сироты, как и она. Они и помогли тогда найти ей более-менее пристойный дом для жилья.
Но о чем более всего жалела она, вспоминая последнюю страшную ночь разгрома, так это о том, что в спешке, убегая, она оставила свою маленькую скрипку. Поначалу она страшно убивалась от этих тяжелых мыслей, но рядом уже были друзья, жизнь бродяги, и так выходило, что ее раны постепенно, но рубцевались.

3.

Роман Шмелев был один из тех, кто с самого начала не позволил Лере погибнуть и опуститься. Ему было двадцать три, ей - шестнадцать. Лера была для него тогда не более как сестра. Видя, зная и чувствуя развратный мир города, Роман как мог берег Леру. Не раз приходилось ему защищать девочку от грязных рук проходимцев и открывшихся внезапно неблагонадежных старых знакомых. Это именно он подыскал ей для жилья этот к тому времени нежилой дом, где не смотря на внешнюю ветхость здания, благодаря стараниям еще нескольких друзей - Коли Елисеева, Егора Журавлева и других, - внутренняя отделка и убранство ряда комнат, заставляли их самих иной раз весело улыбаться.
Роман был из мастеровых, работал и по укладке и по подносу кирпичей. Обычно он старался не оставлять Леру одну дома, не доверяя даже некоторым своим знакомым. Но бывало, что ему, как самому старшему, приходилось работать и в ночную смену. И тогда он уходил, строго наказав стеречь Леру, обратясь по-мужски к Коле или Егору. Не так давно он был на войне - служил в царской армии. Тогда началась Германская война, и в своем первом бою, Роман, получая боевое крещение, получил и увечье - контузию. С того времени Роман Шмелев стал глухим. Поэтому, и был освобожден досрочно. Что же касается других, то только Егор Журавлев имел за своими плечами пять лет гимназии, а остальные и того меньше. Некоторые же из их компании были совсем не учены. Но это не мешало им быть тем не менее по-человечески добрыми, чуткими к бедам и несчастьям других, особенно, к таким же как и они - сиротам и бездомным, никому не нужным людям в этом огромном мире.
В ту самую ночь, когда Волошинский Евгений в минуту отчаяния и глубочайшей тоски, взобрался на крышу дома, где была Лера, Роман Шмелев отсутствовал, - он работал в ночь. Дежурили тогда Егор и Петя Мочалов, комната их была этажом ниже Лериной. Когда сама Лера среди ночи проснулась и услышала страстную, негодующую скрипку, она вся словно бы встрепенулась, дух ее захватило. Она припомнила вдруг эти милые ее сердцу далекие звуки. И дав знак Егору и Пете, чтобы те спали и ни о чем не волновались, полезла на лестницу, чтобы посмотреть на того, кто играет.

4.

Лера после ухода Евгения целый день пребывала в радужном настроении. Казалось, ее не так уж сильно стал донимать холод и сырость, а далекое туманное солнце казалось мягким и теплым. Друзья понимали, что это изменение в Лере, обычно всегда грустной и подавленной, есть целиком вина "ночного скрипача в темном пальто", - как они выражались. Но Лера не стремилась замечать их колких ироний, она стала вдруг несказанно счастлива. Правда, еще и потому, что в эту ночь ей довелось поиграть немного на скрипке.
- Скрипка - это вторая моя душа, - нередко думала Лера. И вот к следующей ночи она уже ждала Евгения. Каждая минута, теперь уже казавшаяся такой пустой и безжизненной  без него (она себе в этом уже призналась окончательно), страстно томила ее. Она даже кое-что приготовила к этой, как она думала, новой встрече. Испекла лучшие картошки в золе, намыла розовых яблочков, заварила душистый чай, а его все не было, Евгений не приходил. Долгое время она все смотрела на дорогу из своего окошка.
К тому времени вернулся с работы Роман. Было заметно, что он немного огорчен неприветливостью Леры. Зашел, сел в угол на табурете и стал курить.
- Рома, - начала вдруг Лера. Она как-то позабыла, что Роман ее просто не слышит. - Я думаю, что-то случилось, сердцем чувствую. Ну, не мог же он просто взять и не придти! - и на глаза ее навернулись нежные слезы. - Прости! Я забыла совсем, - Лера быстро подошла к Роману и обняла его за плечи.
- Ничего, - пробормотал Роман. - Я примерно догадываюсь о том, что ты хотела мне сказать. Но все же будет лучше, если ты мне напишешь. На вот, - и он протянул Лере карандаш и лист бумаги. Шмелев всегда так делал, это была уже его привычка по несчастной необходимости, и в самых серьезных случаях.
Лера взяла у него карандаш и написала: - Найди мне этого человека.
А дальше как могла описала его наружность и примерный возраст. Потом отдала лист бумаги Шмелеву. Тот взял, бегло прочел, поднял на Леру глаза, помолчал немного. Наконец, сказав ей одно лишь слово "Жди", на мгновение сжал ее руку и вышел. Лера доверяла Роману беспредельно. На него вполне можно было положиться. Под руководством Шмелева находилось около двух десятков самых разных ребят, подчинявшихся любому приказу своего глухого главаря. Их-то он и мог направить на поиски Евгения, в этом Лера не сомневалась.
Первые новости появились лишь спустя сутки, под вечер. Вначале прибежало несколько ребят, которые сообщили, что "видели его у такого вот дома". Затем, спустя какое-то время, пришли еще, встали в ряд и ответствовали более серьезно:
- Был взят полицейскими, которые и отвезли его в участок в черной карете.
И, наконец, пришли третьи с жестоким ответом:
- Городская тюрьма. Окошко камеры прямо напротив мясной лавки.
После этого все удалились. Получив все эти нарадостные сообщения, Лера сильно расстроилась. Даже больше: она была глубоко подавлена. Но ее успокоили, и она, тут же в сопровождении нескольких верных ребят, поспешила к зданию городского острога.

5.

Встретившись с Евгением, находящимся в каземате, и так неожиданно получив от него милую скрипку, Лера стала пребывать в сильном возбуждении. Вернувшись с друзьями к себе в дом, она стала предлагать им то одну, то другую идею. Каждая последующая, из которых, была безумнее предыдущих. Роман видел, что девочка очень устала, и ее состояние сейчас как никогда было близко к истерике. Она хотела слишком многого и сразу. Но так как успокаиваться она не захотела, как и не стала ложиться спать в ту ночь, то Роман прибегнул к другого рода увещеваниям.
Вначале он попросил оставить их наедине, что и было исполнено: все ребята к тому времени разошлись по своим домам и углам.
Усадив Леру на стул, Роман уселся рядом на корточки.
- Лера, - негромко начал Шмелев. - Предоставь все мне. Не стоит слишком торопить события, но, конечно, и медлить нельзя. Главное - не касайся этого дела. Все слишком серьезно, ведь могут погибнуть люди.
 -Я понимаю, но я должна, - немного спокойнее, чем прежде, проговорила Лера.
- Должна. У тебя есть скрипка, вот и играй.
- Но ты ведь опять ничего не услышишь.
- Я пойму. Слушай, завтра у нас есть целый  день, - серьезно и с расстановкой продолжал он. - Все еще можно успеть подготовить.
- А ты что-нибудь уже придумал?
Роман не слышал ее, все больше читал по губам, хотя и держал листок рядом.
- Я потом тебе, Лера, все скажу. Пока точно еще не знаю. Но ты положись на меня, и все, дай Бог, обернется. А теперь поиграй немного и ложись спать. Утро уже скоро.
После этого Роман ушел. Лера посмотрела на скрипку и нежно провела по ней пальцем. Ей безумна приятна была мысль, что это именно его, Евгения, скрипка, а не просто обычный музыкальный инструмент. Лера тихонько заплакало. Ее сердце как-то вдруг разом защемило такой грустью и мукой, что она не сдержалась. Лера гладила скрипку, целовала ее, чутко прижимала к себе. И казалось тогда ей, что пахнет она не лаком, а им, ее нежданным случайным знакомым, который играл здесь, на крыше, а теперь он в тюрьме, и которого она обещала спасти. Да, спасти. С этими мыслями, со скрипкой в теплых объятьях, Лера потихоньку забылась.

6.

Утром пришел Роман и подал свою окончательную идею. Правда, план был гораздо проще осуществим на словах, чем на деле. Состоял же он в следующем.
Ближе к вечеру (побег был запланирован на ближайшую ночь), Роман должен был достать тройку лошадей и пролетку извозчика. У него был один на примете. Но заминка была в том, что ему могли и не дать просто так лошадей. Сам Роман решил действовать в этом случае наверняка. И при необходимости любыми путями и средствами достать лошадей.
Затем, по убеждению Шмелева, к пролетке извозчика должна быть привязана очень толстая и крепкая веревка. На конце ее должна быть непременно укреплена кошка или аборжаный крюк.
- Когда я подгоню лошадей, - продолжал объяснять Роман, - кто-то из вас, кто поедет со мной, должен будет соскочить с пролетки, взяв в руки конец веревки с кошкой, быстро зацепит крюк за тюремную решетку, и тут же назад. Когда лошади понесут, решетка должна быть вырвана. Но во все это время, не рядом, конечно, но и недалеко, должен находиться у окошка кто-то, кто после образовавшейся бреши в стене, тут же кинет туда веревку, и вытащит пленника на свободу. Вот примерно мой план. Грубо, конечно, но по-другому просто никак.
- А как же Евгений? - спросил Егор.
- Его мы сажаем в пролетку и катим прочь. Вот, - закончил Роман. Решено было так. Нахлестывать лошадей будет кто-то из ребят, а вытаскивать Евгения непременно должен Роман, т.к он был сильнее всех из группы. На целый день были рассортированы ребята и должности: кто за веревкой, кто за крюком. Роман обещал подогнать пролетку уже ближе к вечеру. Это и будет знаком, что все началось. Лере категорически было запрещено участвовать в деле побега. Но она уже задумала что-то свое.

7.

К вечеру раздался гулкий стук копыт на мостовой - это Роман приехал с лошадьми. Извозчик упирался как мог, и согласился дать лошадей лишь под обещанную крупную сумму, да и то лишь на пару часов. Денег не было. Но это не волновало Романа. Он почему-то предчувствовал, что после всего все изменится. В лучшую ли, в плохую ли сторону, - но изменится все равно.
Дожидались глубокой ночи. Больше молчали, чем прежде. Затем Роман, встав и глянув на темное небо, указал на ребят - Егора, Колю и Петю, и после этого все они вышли. Бодро сели в пролетку и тут же пустили лошадей вскачь. Ночь была глубокая, большинство добропорядочных прохожих к тому времени уже успело разойтись по домам. Одна лишь пролетка гремела по камням мостовой, да хрипели от натуги гнедые кони.
Вскоре показалось и здание городского острога. Оно казалось даже еще чернее, чем самое небо над ним. Словно это был и не острог вовсе, а маленький замок какого-то злого волшебника.
Роман круто остановил тройку, схватил веревку с крюком, и еще одну поменьше, перебросил поводья Егору и Коле, спрыгнул на мостовую вместе с Петей. Только лишь укрепили тяжелый крюк за решетку окошка, что находилось почти что у самой земли, как вдруг Роман коротко свистнул, что означало команду "Гони". Егор и Коля оба разом хлестнули стовяших лошадей, нанеся удар за ударом. Обезумевшие вдруг кони рванули страшно. Веревка мгновенно напряглась и огромная сила вырвала стальную решетку и окружную часть каменной кладки - порядочный кусок. Грохот и скрежет.
Ребятам заранее было велено стоять за углом. Тут же Роман бросил в образовавшуюся брешь веревку и позвал Евгения. Спустя секунду тот появился внизу, дикий, взлохмаченный. Почувствовав тяжесть, Роман и Петя стали тянуть за веревку. И вот уже спустя пару мгновений Евгений уже находился на улице.
- Кто же это вы, спасители мои? - дрожащим голосом хрипел Евгений и тянул обе руки к Роману. Тому было вовсе не до любезностей и рукопожатий: Роман не раздумывая ухватил Евгения за рукав рубахи, и вот уже все трое побежали через дорогу.
Но неожиданно случилась беда. Позади них вдруг раздались ожесточенные крики. Тут же вслед за криками оглушительно грянул залп выстрелов. Стреляли из ружей. Это оказались не спавшие часовые и подоспевшие полицейские. Рука, все это время помогавшая Евгению, вдруг разом ослабла. Роман упал. Он был ранен. Часовые уже спешили к ним по улице, а Евгений с Петей начали было тащить за собой стонущего Романа. Но тут из-за угла показалась девушка. Это была никто иная, как Лера. Растрепанная, безумная, она бежала к ним. Тут же, не говоря ни слова, бросилась помогать.
- Брось, брось, да оставь же! - хрипел Роман, но ребята все еще продолжали его тащить. Вдруг вскрикнул и пошатнулся Петя. Роман, заметив все это, яростно прохрипел:
- Петра, мальчишку, спасайте! Оставь меня..
Лера посмотрела в лицо Евгению, и тут же на Романа.
- Прости, друг! - крикнул Евгения. - Мы оставляем тебя волкам.
А затем они вместе с Лерой быстро потащили за собой Петю, оставив на мстовой стонущего Романа. Вот уже и пролетка, руки друзей, хрипящие потные лошади, выстрелы за спиной, тряска и безумная скачка.. Все слилось в единый гудящий и страшный ад.

Часть 3.

1.

Дождь продолжался уже более суток. Все дороги за городом были размыты и превратились в сплошной кисель. Лошади успели пройти по ее не жидкой дороге громадную часть пути, что составляло примерно около шестнадцати верст от города.
Егор и Коля остановили пролетку в заброшенной деревеньке, от которой осталась еще пара кое-как державшихся покосившихся домиков. Выбирать им особо не приходилось. А так была хоть какая-то крыша над головой. Наскоро прибрав лошадей, Егор и Коля поспешили в дом. Новое несчастье совсем недавно снова постигло их: этим утром, незадолго до рассвета, умер в дороге Петя. Он все дышал из последних сил, а Лера гладила его потное лицо и сжимала трясущиеся руки. Но ранение в его грудь было очень тяжелым. Кровотечение не удалось остановить и мальчик, к глубокой горести всех, скончался.
Евгений сидел на полу, тяжело опершись головою об руки, лежащие на коленях, и угрюмо молчал. Лера временами взглядывала на него и тоже молчала. Казалось, как будот что-то невидимое и всеобъемлющее давит, гнетет, и ни за какие дары и милости на свете не желает отпускать эти трепещущие молодые души, бьющиеся в горячем огне сердца.
Вот вошли и Егор с Колей. Коля первым нарушил молчание:
- Надо похоронить Петю. Здесь недалеко, верстах в двенадцати, есть одна деревня, - голос его дрожал, - там он родился, Петя. Вот.
Егор сжал его плечи и закончил за друга:
- Мы отвезем его. Все, в общем, как надо сделаем. Вы только не думайте ничего. Оставайтесь. Вот отдохнем немного и сразу поедем.
Было холодно. В разверстые щели, которыми сплошь были усеяны стены развалюхи,  дул  сырой ветер. По карманам ребят завалялись какие-то крошки кислого хлеба - последняя еда, - тем и насытились. Питье же лилось прямо с дырявого потолка - мутная, соленая, словно вчерашние слезы, вода. И было кругом лишь молчание, страшнее которого видно в эти самые минуты уж ничего и не могло быть.
Спустя какое-то время дождь немного поредел, но не кончился.
Еще не просохнув как следует, Егор и Коля поднялись, пожелали удачи Лере и Евгению, а затем отправились в свой нерадостный путь. Никто еще из них не знал, что путь этот станет для них последним. Да и думалось у них в это время очень уж смутно и тяжело. Они обязательно выполнят свое дело. Быть может, самое великое дело в своей столь короткой, не знающей никаких радостей, жизни. Егор и Коля похоронят Петю в его родной деревне, в его родной земле. Но тут же будут схвачены местной полицией. Будет быстро опознана исчезнувшая пролетка и лошади. И все это мгновенно свяжут с организованным побегом преступника-революционера, после чего ребята предстанут перед судом, столь ничтожным в своей власти и силе по сравнению со Страшным, Великим, и действительно Справедливым Судом. И взглянут ребята в последний раз на хмурое, но милое небо, закроют глаза, почти не слыша совсем захлебнувшихся в смертельном огне выстрелов..

2.

Лера вдруг подняла голову и посмотрела на Евгения. Тот сидел, по-прежнему уставясь в землю.
- Женя, - нарушила она тягостное молчание. - Не убивайся ты так, ведь все уже закончилось. Впереди у нас целая жизнь и она принадлежит нам. Зачем винить себя в том, в чем ты совсем не виноват?
- Эти пули должны были быть моими, - голос Евгения был до странности хриплым. - Мое спасение не стоит жизней двух молодых людей. Не нужно было нам так рисковать! - и он заходил по комнате. - Да, ты знаешь, что я на коленях готов благодарить Бога, тебя, всех твоих друзей, за это неожиданное спасение. Но вот, видишь ли, счастья-то никакого и нет.
- Нет? - Лера была просто поражена. - Нет счастья? Ты жив, Евгений! Я рядом. Вот скрипка. Мы ведь не пророки, чтобы точно предсказывать грядущие беды, мы просто люди, да и живем всего один раз. И раз уж так произошло, - значит должно было быть. И никак иначе.
- Да, может быть ты и права, и это все моя слебость. Знаешь, а там в каземате у меня было довольно времени, чтобы подумать. Но выходило как-то не то! Закрывая глаза, я видел себя совсем молодым, когда я еще только учился играть. Мне это нравилось и я не желал иного. Я не помню своих родителей, совсем. Я, может быть, и грешил, никогда о них не думая, не знаю. Помню себя в трактирах, потом в более приличных кафе на маленькой сцене. Я жил высокими, гордыми звуками. Лера! Скрипка с тобой?
- Да, конечно! Вот же она, - и Лера протянула ему инструмент.
- Радость моя, моя боль. Я попробую вспомнить твою мелодию. Ты не забыла того, что играла в тот день?
- Нет, не забыла.
И Евгений принялся играть. Звуки лились тихо, и были полны такой дивной нежности, дышащей теплотой, что вся комната наполнялась сладкой негой и упоением. А Лера стояла и смотрела на Евгения, слушала и плакала, совсем тихо, беззвучно даже. Когде же Евгений взглянул на нее, то остановился, прекратив игру.
- Ты плачешь? Что же ты плачешь, солнышко ты мое? - и он впервые обнял и крепко прижал к себе Леру.
- Господи, Господи, Женя! Я ведь люблю тебя, люблю! - и Лера довольно сильно затряслась в его объятиях.
И каждый из них принял это признание как нечто само собой разумеющееся. Это казалось настолько естественным, что этому нельзя было уже удивляться.
- О, нет! Милая моя, сладкая! Успокойся.. Я просто не могу поверить в это чудо. Слушай! Еще вчера я понял, что ты для меня все! Что жизнь моя, прошедшая мимо как хмельной сон, просто исчезла навеки. Ты моя новая жизнь, Лера! Ты одна. Слушай! Я буду играть, у нас появятся деньги, я куплю тебе скрипку! И мы будем играть вместе, мы будем жить. Ты только представь, насколько это прекрасно! Но что это с тобой, Лера, что?
А Лера, внезапно перестав дрожать и плакать, вдруг посмотрела на Евгения каким-то странным, пронзаающим насквозь долгим взглядом. Губы ее шевелились, дыхание вдруг стало неровным. А затем она сказала:
- Ты только раздразнил мой аппетит.
И слияние их безумных губ превратилось в нескончаемый по своей прелести поцелуй.
- Лера, Лера, - не переставая, шептал он. - Нега моя, вся нескончаемая нежность..
Наступила ночь и они заснули, почувствовав себя счастливыми не смотря ни на что.

3.

Бывает и так, что судьба, случай, а может и сам Бог, дают людям насладиться удивительными минутами, похожими на истинное счастье. Они будут непременно ценить каждое мгновение, будут лелеять его, словно солнечный свет на своих руках, не думая, что все это может закончиться вдруг.
Первым проснулся Евгений. Кругом была холодная ночь. Что-то определенно разбудило его. Кажется, это были чьи-то шаги, да они и сейчас слышны. Вот хрустнула ветка кустарника за домом, вот еще шаги, много. Евгения мигом ударило в озноб: опасность, - вот что решил он.
Осторожно убрав с плеча руку еще спавшей Леры, он приблизился к оконному проему. Поначалу он ничего не увидел, но затем ему стали ясно видны движущиеся тени и колыхавшиеся в холодном воздухе тут и там огоньки. И вдруг он все понял. Наверняка это были полицейские и еще какие-то люди, которых они позвали помочь им в благородном деле поимки преступников, и вот они все шли к их дому, и в руках каждого из них металось пламя факела. Евгений бросился к другому окну. Но здесь люди были еще ближе. Он даже различил блеск ружейных стволов  в темноте.
- Господи, - прошептал он одними губами, и тут его затрясло от страха. Руки его не желали слушаться, но он, тем не менее, стал сдвигать к окну все, что находилось в этой оставленной кем-то комнате: стулья, стол, разную мелкую мебель. Все это кучами было навалено в комнатах. В основном мебель была негодная, но вот для того, что он придумал, вполне себе подходила.
На этот шум проснулась и Лера. Она было еще потянулась и блаженная улыбка на мгновение успела заиграть на ее лице. Она спросила:
- Милый, а что ты сейчас делаешь? Что случилось?
- Лера! Беда! Давай помогай. Больше нам ничего не остается, может быть, сколько-нибудь и продержимся.
- Что ты говоришь? Что это за беда? - Лера вдруг осеклась. Она сама услыхала приблизившихся к дому людей. Все-таки они успели кое-как заставить оконные проемы и двери. Затем, словно ничего не понимая, словно безумные прижались друг к другу. Но тут они почувствовали запах, который ни с чем нельзя было спутать: так могло гореть только дерево. Горел их дом. Со всех сторон дома потянулись к небу густые дымные струи. Вслед за этим раздался чей-то громовой голос:
- Именем закона, выходите! Вы еще можете спастись, и вас ожидает справедливый суд и более благороднаяя участь.
Но они не слушали того, кто говорил это. Просто стояли, вцепившись друг в друга, как будто их хотели оторвать, а они того не желали. Запах горевшего дерева становился все более ощутимым. Послышался треск и языки алого племани с ожесточением охватили стены.
- Держись, Лера! Я рядом, понимаешь? Навсегда рядом.
- Я держусь, держусь! Ты только не умирай раньше меня, ладно? Если что, вместе, да? - голос Леры буквально захлебывался от слез.
- Вот она, истинная блаженная нега моей любви, - шептал Евгений, закрыв глаза, едва касаясь губами ее пряных волос, которые уже начал покрывать живой и беспощадный огонь.

2006 г.