Черное небо

Черное небо

Переработано после обсуждения на К2


Младший ангел, курносый, взъерошенный, сказал, что я умер, едва родившись, а потому лишен воспоминаний. И притащил за руку на облако, где обитали младенцы.
- Здесь пообвыкнешь, а потом постепенно начнешь навещать взрослых. Тебе все расскажут, моя помощь не нужна.
Я стал осваиваться среди младенцев. Мы порхали в бесконечном небе, кувыркались на упругом облаке, придумывали новые игры, болтали с ангелами, учились петь, слушали рассказы опытных собратьев, летавших время от времени к взрослым. Взрослые казались мне неинтересными: слишком большой груз земных воспоминаний тащили они за собой. Мы, младенцы, были свободнее. У меня, к тому же, не было имени. Но у большинства моих товарищей были имена. С этого начались сомнения.
К нам прилетел пожилой мужчина, и начал громко звать Варвару. Варвара выпорхнула из стайки увлеченных игрой малышей. Мужчина плакал, дрожал, обнимал свою девочку, шептал нежные слова на каком-то земном языке, но вскоре справился с собой, разжал объятия, и взял дочку за руку. Они улетели туда, где собираются взрослые.
Я был в недоумении, но один из облачных старожилов объяснил, что папа только что умер.  Едва попав на небо, родители бросаются искать давно умерших детей. Прилетают неуклюжие, непривыкшие к своей нематериальности, скачут с облака на облако, надрывают голоса, будоражат небо, а потом торопятся посвятить своих чад в подробности уже ненужной земной жизни. Знакомят с бабушками, рассказывают о пока еще живых, и отпускают обалдевших от потока информации детей обратно к младенцам. Потом те и эти успокаиваются, и навещают друг друга время от времени.
- «Значит, мои родители еще живы?» - спросил я скорее самого себя, чем опытного младенца. Опытный кивнул. 
Вскоре я узнал, что среди безымянных есть такие, кто давно обосновался в небе, но так и не нашел родителей. Например, вот этот, с азиатским разрезом глаз. Он здесь уже семьсот земных лет. Он не ищет родню, ему и так хорошо. Меня это не устраивало. Я стал задавать осторожные вопросы солидному ангелу, умеющему невозмутимо парить в воздушных потоках, не теряя подопечных из виду. Ангел растерялся. Сказал, что над Землей столкнулись два самолета, надо срочно встречать новое пополнение, и слишком поспешно для своего статуса замахал крыльями. При этом, он потерял несколько перьев. Боевой карапуз из ветеранов поспешил подхватить легкие перышки на лету.
-«Взрослые за ними гоняются», - объяснил он свои действия, - чем еще писать в небе?»
Этого бойкого мальчишку я и попросил проводить меня к взрослым. Начали с его родителей.
«Вылитый Сосо в колыбели!» - воскликнула мама моего провожатого, и закусила угол платка.
«Если бы мы не знали, что  Сосо дожил до седин!» - запнулся отец. 
Из непонятно какого края Вселенной к нам стремительно приближался озабоченный ангел с плотно сжатыми губами. Снизил скорость, поздоровался, предложил помощь, рассказал, что неподалеку чудаковатый академик дает уроки занимательной математики, пожелал приятной беседы, отдалился на почтенное расстояние, и порхал непринужденно в пределах видимости. Я понял, что здесь лишний.
Когда мой приятель вернулся на наше облако, я пробовал расспросить его о родителях и о загадочном брате. Непоседливый малыш путался, перескакивал с темы на тему, ни с того, ни с сего, затевал игру, пел, смеялся, и все же проговорился. Родители считали, что Сосо находится на каком-то другом, не нашем, небе. Они не знали, почему.
Ангелы отводили глаза, и говорили, что не знают другого неба. Взрослые бормотали про какой-то рай и ад. На этот счет взрослые тоже сомневались. После каждого концерта, который давали ангелы, ходили разговоры о встрече грабителя и жертвы, насильника и оскорбленной женщины, мошенника и обманутого. Однажды мне показали французского палача, предавшего огню невинную девушку. Получалось, что ада нет.
Вскоре, к уже знакомой Варваре снова прилетел в гости отец, на этот раз вместе с мамой. Варвара надолго исчезла среди взрослых. Вернулась, и бросилась делиться впечатлениями. Маме удалось пробудить в дочке неотчетливые воспоминания о короткой земной жизни.  Сосок, а на нем капля молока, и все. Но для Варвары белая бусинка стала больше облака. Она плескалась в ней, ныряла, и забывала вынырнуть, жила ничтожным воспоминанием, которое оказалось важнее всех небесных игр и песнопений. Вскоре  я понял, что Варвара не уникальна. Один из ее приятелей признался, что порой перед глазами встает бесконечная зелень, он  не знает, листва  это или трава, но это блаженство, какого не найдешь в нашем небе. Я стал расспрашивать других младенцев. Один млел от тряски на ухабах, а другой – от запаха лекарства, которое так его и не спасло. Неуверенно, преодолевая сомнения, малыши вспоминали запах материнского пота, дыхание отца, склонившегося над колыбелью, или его тень. Воспоминания были только у младенцев с именем. Мы, безымянные, не помнили ничего.
Когда, после очередного урока музыки, я по привычке приставал с расспросами к товарищу по хору, в разговор вмешался курносый ангел. Подлетел незаметно, и осторожно прикрыл малютку крылом, беря под защиту. Меня он слегка отодвинул другим крылом. И отвел взгляд. После этого я стал летать на уроки музыки к взрослым.
Здесь, среди взрослых, мой талант расцвел. Я стал солистом в хоре. Однажды, в перерыве между занятиями, я сознательно завел разговор о другом небе. Один из хористов, лысый,  круглолицый и сутулый, в земной жизни профессор математики, пустился в объяснения: «Наше небо – голубое, но есть и розовое, там ангелы отдыхают. А еще есть черное, там пусто, Ландау доказал».
- «Нет, там не пусто! – с жаром возразила бледная девушка с уничтожающим взглядом, - Гитлер уж точно там. Я узнавала, его здесь нет!»
-«И Сталина нет» - подтвердили еще несколько голосов.
-«А их родители?» - задал я ненужный вопрос.
Не дожидаясь ответа, я бросился искать родителей Сосо. Три запыхавшихся ангела меня опередили. Они не подпустили меня вплотную к родителям, но не смогли заглушить наших голосов. Мама говорила лишь о моем детстве, но отец рассказал все, что знал о моей последующей жизни. Вокруг собралось много народу. Ангелы были бессильны помешать разговорам. Все открылось.
Я – потерявший память Сталин. Мой друг с азиатскими глазами оказался Чингисханом. Еще один знакомый, пухлый брюнет с аккуратной стрижкой, - Гитлером. Помимо правителей с дурной славой, среди безымянных были маньяки  вроде Джек-Потрошителя, но встречались и никому неизвестные злодеи. Чем они были хуже французского палача, никто не знает.
О себе я услышал много ужасного. Мне рассказывали о тысячах людей, погубленных моей волей, но я словно читал книгу о временах, когда Чингисхан еще не родился.
Мы с Гитлером оказались в центре внимания. Многие хотели нам мстить, и не знали, как. Убить нас нельзя, причинить физическую боль – тоже. За моей спиной звучали обидные эпитеты, но я прятался за клочья облаков. Мне в лицо читали гневные стихи, из которых получалось, что вся моя чудовищность в усах, рябом лице, и привычке курить трубку. Я проводил рукой по щекам – они были гладкие.
Гитлера часто пародировали. Приближались, выбрасывали правую руку вперед, корчили гримасу, и улетали прочь. Получалось, что главная его вина перед людьми в комичном приветствии. Слушать разоблачителей было неприятно, но небо велико, видно их издалека, чаще всего удавалось уклониться от встречи. Кроме того, сами мстители, выпустив пар, обычно долго приходили в себя, и порой, мне приходилось  их утешать. 
Однажды меня разыскала уже знакомая бледная девушка. Она вытянулась передо мной, расправила плечи, выпятила грудь, и отрапортовала: «Не верьте никому, вы были и остались  величайшим человеком в истории. Вам все завидуют. А я умерла за вас. Я здесь уже давно, и все удивлялась, что вы не появляетесь. Я была уверена, что вы обрели бессмертие. Я за вас радовалась, но было немного грустно, поскольку у меня не оставалось шанса с вами встретиться. Но теперь я могу сказать, что будь у меня другая жизнь, я снова отдала бы ее за вас. И таких как я , много.
Кажется, девушка ждала от меня каких-то слов, но я лишь пялился на нее, и не раскрывал рта.
Ничего не дождавшись, она опустила плечи, и продолжала спокойным голосом: «Говорят, что Гитлер среди младенцев, и вы с ним дружите. Я не верю. Вы умнее всех ангелов, вы узнали бы самого страшного злодея человечества, притворившегося невинным новорожденным. Я не могу снова отдать за вас жизнь, но готова оградить вас от врагов. Я соберу друзей, и мы отгоним подальше мрачных стихоплетов, мешающих вам думать о благе нашего неба.
Я сказал защитнице, что спешу на урок музыки для младенцев. Уроки для взрослых пришлось оставить. Перед началом занятия ко мне подлетел Джек – Потрошитель.
- «Тебя и Гитлера защищают фанатики, - пропел он фальцетом. – За меня не заступится никто. Вчера не пустили на концерт».
Небо перестало быть мирным.
Я знал, что мои недруги отправили к ангелам делегацию  с каким-то предложением. Я молнией метался от тучи к туче, но так ничего и не узнал.
Помогла моя поклонница. Задыхаясь от гнева, она рассказала, что ангелов осаждают делегаты с требованием отправить младенцев без имени в черное небо. Ландау сказал, что там вы опять потеряете память. Забудете все, что происходило с вами в нашем небе. 
Мы вместе отправились к Ландау. По пути моя провожатая  продолжала тараторить: «Нас много. Если что, мы и ангелов к вам не подпустим. Да я у них перья повыдергиваю, и отдам Ландау. Заодно принесем пользу науке».
- «Я был близок к решению, но ты меня опередил», - сказал физик, и расстелил на облаке старый потертый плащ, исписанный формулами.
Доказательства я слушал плохо. В моей голове звучало много голосов. Я пел первым голосом, и должен был вести за собой огромный хор взрослых, включавший моих сторонников и жертв, фанатиков и жертв Гитлера, верных воинов и несчастных пленников Чингисхана, и я не успевал вытирать пот со лба.
Я не заметил, как запел. Ландау скомкал край плаща. Потом этим же плащом вытер слезы. Потом прошептал: «Доказательства не нужны. Грузины – самый музыкальный народ не только на Земле, но и в небе».
Когда я выдохся, Ландау заговорил: «Я не разделяю всеобщего гнева. Ты для меня – уже не тот усатый монстр, которого я ненавидел на Земле».
При этих словах режущий взгляд моей   спутницы беспощадно полоснул по лицу физика. Физик побледнел, но справился с собой, и продолжал говорить: «Тебе дали шанс начать жизнь сначала. Вот и живи, страсти улягутся. А пока пой, все время пой.  Ангелы не могут оторваться от твоей песни. Но если к тебе вернется память, ты снова станешь для меня Сталиным. И я буду тебя ненавидеть».
Ландау замолчал, и с опаской посмотрел на девушку. Девушка опустила глаза, и убрала руки в складки плаща. Он посмотрел на меня, и мне показалось, что видится ему кто-то другой. Мне захотелось отвернуться, но Ландау снова обратился ко мне: «Нет, пожалуй, ненависть ушла. Я уже другой. И ты будешь другим. Ты многое о себе узнал, это не проходит бесследно».
- «И ты так поешь! – воскликнул он, наконец, и взъерошил себе волосы, - Не знаю, у меня нет решения».
Ученый снял исписанный формулами относительно новый плащ, нашел свободное местечко на рукаве, и взялся искать решение.
Я понял главное: никто мне в черном небе не скажет, что я принадлежу к народу, умеющему петь лучше всех на Земле.
Между тем, старший ангел уже проводил подготовительную работу с перепуганными безымянными младенцами. Я набросился на небесного администратора, и начал вырывать у него перья из крыльев.
- «Если моя судьба – все забыть, я должен успеть записать» – кричал я ему в лицо, и ловил за крыло, и не давал улететь.
Он вырвался, спрятался за Иваном Грозным, и прокричал визгливым голосом: «Вы должны все забыть. В этом суть ада. Не бросать же вас в кипящую смолу. Мы – не вы». Отряхнулся, и улетел, оставив меня с ворохом перьев.
- «Мы опять все забудем», - втолковывал я товарищам по несчастью, но они слушали вполуха.
- «Уроки музыки будут и там», - успокаивал Иван Грозный.
-«Они, как всегда, преувеличивают», - отмахивался Чикатило.
-«Оставайся здесь. Без тебя я буду хозяином Преисподней», - потирал руки Гитлер.
К нам приближалась стая решительных взрослых. Ее возглавляла знакомая девушка: «Мы требуем, чтобы вам вернули память. Только вам. Одному.  А всяким негодяям в Черном небе самое место».
- «Если что, мы в розовое небо прорвемся», - крикнул кто-то из середины стаи.
Из ниоткуда появился очкастый ангел, известный своей педантичностью. Не лучшая кандидатура для умиротворения конфликта.
Мои защитники начали наступать на миротворца. Меня оттеснили назад. Рядом со мной оказался Чингисхан.
-«Ты будешь мне петь?» - спросил он шепотом.
-«Я – грузин», - ответил я, и запел. Мой голос отразился от облаков. Мне показалось, что это я уже слышал. Мне показалось, что если сейчас, прямо сейчас, ни на что не отвлекаясь, напрячь память, можно вспомнить гораздо больше. Но времени не было.
-«Летим», - крикнул единственный друг, и мы взялись за руки.
Мы рванули в никем не освоенные просторы голубого неба. Туда, где лишь перистые облака. Ангел проводил нас холодным, тяжелым, подгоняющим взглядом. Мы обрекли себя на изгнание, но сохранили память о неприятных событиях последнего времени. Мы с Чингисханом все время поем друг другу, или придумываем новые игры. Иногда поем на два голоса. Ангелы прячутся за жидкими здешними облаками, и делают вид, что не слушают. Вот и все. Долго ли я так выдержу? 


Рецензии
Здравствуйте, Гутман.
Прочел еще раз. Впечатление не изменилось. Великолепный рассказ.

Мужик Бородатый   01.12.2018 01:56     Заявить о нарушении
Здравствуйте.
Спасибо за отзыв.
Я изменил совсем немного. Вставил сцену повторной встречи с матерью Сосо.
В конкурсную версию она не влезала из-за ограничения количества знаков.

"Если б ту черту да к черту отменить, то я б Америку догнал и перегнал".

Гутман   02.12.2018 01:17   Заявить о нарушении