Кривая мистика

Кривая

1.

Эта история началась душной августовской ночью, поглотившей Геленджик. В приморский город меня завела череда разочарований в борьбе за сохранение семьи. Между нами минуло пять лет взаимных истязаний в соперничестве и, наконец, испещренный трещинами, сосуд, некогда вмещавший некую идиллию, рассыпался в прах. Слава богу, мы не успели нажить детей.
Проклиная погребенные надежды, я дрожащей рукой подписал мировое соглашение в присутствие судьи с узловатыми артритными пальцами. Но легче не стало. Заложники собственного эгоизма, получив бумажную свободу, мы не знали, что с ней делать. Мы по-прежнему сидели на своих шестидесяти четырех метрах, разделенные бетонной плитой, и пытались строить планы. Только теперь в них не осталось места «нам».
Пребывая словно в тумане, я взял в конторе причитавшийся отпуск и приобрел билеты. Четырнадцать календарных дней. Я решил утопить их в соленой воде черного моря. Никаких знакомых лиц вокруг, никакой мнимой заботы равнодушных созерцателей. Я хотел дышать другим воздухом, ступать по земле, не носившей Ее шагов. Где с влажной испариной, в духоте мне, возможно, посчастливится очиститься от Ее запаха.
В одиночестве я прогромыхал по тамбуру курортного поезда с болтающейся на плече тощей сумкой. Попрощавшись с Москвой металлическим перестуком, вагоны двинулись к югу.
Сто тридцать девять страниц повести Аксёнова, запахи вареных в крутую яиц, преферанс в соседнем купе. Все стремительно было прожито и кануло в прошлое. Окно моего вагона замерло у асфальта платформы Геленджика. Прищурившись, я поприветствовал свою надежду. Жарко.
Не отойдя и сотни метров от поезда, я заключил сделку с навязавшейся домовладелицей. Впрочем, захомутать меня не составляло труда. Но надо было отдать должное напору женщины, взявшей меня в оборот. Такие, как заметил поэт, коня на скаку остановят. А я и на ишака не смахивал.
Пришлось раскошелиться на такси и выслушивать поток трудно усваиваемой информации, на протяжении всего пути шпарящей по мне скорострельным пулеметом из уст арендодателя.
Словно украдкой я посматривал в окно машины, с трудом отдирая от себя липкую заботу новой знакомой. Ближе к береговой зоне появились кварталы дач местных жителей, утопающие в зелени виноградников и акаций. На одной из узких улочек водитель, тряхнув взъерошенными волосами, остановил свой рыдван, содрал с меня стоимость доброй половины собственного транспортного средства и укатил, оставив нас у забора бледно-зеленого щитового домика.
- Ну, как?! – хозяйка горделиво задрала подбородок с бородавкой и осмотрела меня так, будто за ее спиной сверкал золотом багдадский дворец.
- Более чем, – я, было, облокотился на забор и тут же отпрыгнул назад, испугавшись той легкости, с которой доски стали заваливаться во двор. – Беру.
Мы вошли за калитку. Там, прислонясь к хлипкому сараю, накренился широкий стол, по бокам которого часовыми застыли два пенька. Подходя к крыльцу, я не без труда обогнул трепыхавшиеся простыни и исподнее хозяйки на растянутых по всему двору, как паутина, бечевках.
Аккуратно ступая, я прошел внутрь нового жилища. Не задерживаясь на веранде, мы проследовали в нежилую часть дома размером три на три. Я встал спиной к двухкомфорочной плите и стал осматриваться.
- Туалет в доме! – женщина решила подавить меня достоинствами недвижимости.
- Угу, – не хотелось давать ей повода к пересмотру арендной платы.
- И душ есть!
- Я счастлив.
- И телевизор!
- Это слишком.
- Ну и хорошо. Потому что он в моей комнате. Хотя…
- Не стоит! Я справлюсь без него.
- Как хочете.
Она обозначила пожелтевший унитаз, место для душа и крепкую дверь в собственные апартаменты: - Туда только при мне!
Я охотно кивнул. И в мыслях не было.
Мы застряли у распутья. Хозяйка потупила взор и явно структурировала умозаключения, чтобы выдать мне ещё нечто важное. Её губы беззвучно шевелились во внутреннем диалоге, а брови обиженно сошлись у переносицы.
Будучи с дороги и обнадеженный висящим на гвозде распылителем в душе, я взял на себя оплаченную инициативу: - Так где я буду спать?
Очнувшись, женщина обворожительно сверкнула золотой коронкой: - Да на веранде, милок! Ишь! - она развела руками, дивясь мне бестолковому.
Я проследовал обратно на веранду, которую имел неосторожность проигнорировать ранее. В свете, падающем через треугольники стеклянного витража в маленькую веранду, я увидел древнейший комод, разобранную кровать у стены и голую раскладушку, наспех приставленную к окну.
Края жутких обоев нависали у потолка пыльными завитушками, словно стремясь обратиться в первородный рулон. Над некогда рыжим комодом висело две трети расколотого зеркала. Другой отломанный кусок блестел на салфетке под ним. На дощатом полу виднелся четкий след грязной стопы.
Говорить об уюте в сей морилке можно было с тем же успехом, что искать райских кущ на ассенизаторских полях. Не то мне обещали на вокзале. Не то. Всегда знал, что развитое воображение редко идет на пользу. Как-то ведь настраиваешься…
Однако, далеко не неряшество обстановки обеспокоило меня всерьез. По-настоящему внушил тревогу вид кровати с мятым бельем и лежащими поверх одеяла плавками. 
- Это?...
- Что, соколик? – она приблизилась и заглянула мне в глаза.
- Чьё это?
- А что ты так волнуешься? Не волнуйся, пожалуйста. Что эти по-другому сдают? – она погрозила кулаком всей соседней улице. Потом растянулась в улыбке и неожиданно подмигнула мне. – Пойдём чаю выпьем с дорожки! Ты не голоден?
- Сколько я вам дал? – я протянул руку.
- Хороший человек у меня остановился, – она обхватила мою ладонь мягкими и влажными, как зефир, руками и попыталась притянуть в свои объятия. – Поживёт ещё неделю и уедет. А тебе веселее будет. Не кипятись.
Я отнял собственную руку у ста килограмм напора хозяйки и сел на раскладушку. Как то разом не стало сил ни спорить с женщиной, ни препятствовать происходящему. На душу опустилась тяжёлая длань обреченности, примирившая меня со всем, что ниспослано. Страшно захотелось упасть навзничь и забыться сном, вселяющем уверенность в правильности всего, что твориться со мной. Хотя бы дарящим надежду.
Я взял у неё бельё, покорячился под тонкой струйкой воды в душе и завалился спать.

2.
 
Безмятежное голубое небо морфеева царства заколебалось от гулкого мужского баритона. С неохотой я разлепил веки и отнял голову от подушки. Прямо надо мной стоял мужчина в белой футболке с потёртой символикой спортивного общества Динамо.
- Здравия желаю прибывшим! – он широко улыбнулся и махнул ладонью у бровей.
Отдал честь? Военный? Динамо… Милиционер? – пронеслись в голове мысли.
- И вам… - я протянул руку. – Михаил.
- Валерий Иванович. Ваш сосед, - мужчина крепко сжал мои пальцы, отчего те чуть не хрустнули, и сел на кровать.
Я натянул штаны и привёл себя в вертикальное положение напротив.
Валерий Иванович был невысокого роста жилистым мужчиной лет шестидесяти. Его испещрённое морщинами лицо с ясными серыми глазами почему-то мне сразу приглянулось. При всей замкнутости в последние недели, я сразу испытал ощущение расположенности к нему. Необъяснимое в деталях, но цельное по сути. В нём как-то все оказалось кстати. Даже забытые временем вьетнамки на крепких ступнях.
- Надолго?
- На две недели, – я вытряхнул из пачки сигарету.
- Давай на улице, Миш?! – Валерий Иванович встал, приглашая меня выйти во двор. – Не курю.
Мы сели на пеньки у стола. Я прикурил и снова осмотрелся вокруг, теперь уже взглядом владельца. У стенки сарая стоял большой железный бак с водой, который, как показалось, подпирал хлипкие стены от неминуемого развала. Я зачерпнул ладонью воды и намочил лицо.
- Как вам здесь?
- Прекрасно! - Валерий Иванович, прям таки, светился энергией. – Тебе бы сейчас в море окунуться. Хочешь, составлю компанию.
- Даже не знаю.
- Брось! Давай, освежись!
Сосед проводил меня обратно на веранду и с живым интересом наблюдал, не отводя взгляда, как я переодевался и натягивал плавки. Всё это время на его лице блуждала мечтательная улыбка. Позабытое за последние дни чувство, что мной кто-то интересуется заставило в смущении путаться в элементарных движениях. Чертыхаясь про себя, я всё ж таки надел плавки именно на то место, где им должно быть. Удовлетворённый знакомый снял дозор, и мы покинули дом.
По отпускному перекинув полотенце через плечо, я засеменил за Валерием Ивановичем, понёсшимся широким шагом вниз по улице. Пройдя порядка километра по пыльной неровной дороге, мы вышли к парапету лестницы, ведущей к прибрежному песку моря, устилавшего голубым простором все до линии горизонта. Такого величественного и желанного. 
Несмотря на поздний час, на пляже было полно отдыхающих. Лавируя меж островков пестрых покрывал и полотенец, Валерий Иванович провел меня к кромке воды и стукнул по плечу: - В море шагом марш!
Я, не раздумывая, пошлепал по воде и вскоре погрузился с головой в соленую прохладу. Широким неторопливым кролем я удалялся от берега, унося в уютные складки моря усталость, раздражение и отвращение к себе самому. Не прикладывая больших усилий, для того чтобы держаться на поверхности, я уплывал все дальше. В какой-то момент промелькнула мысль остановиться и позволить воде утянуть себя на дно, прекратив разом все сомнения о прошлом и будущем. Но вместо этого я повернул обратно к берегу и с удвоенной силой заработал руками.
На песке поджидал Валерий Иванович, бросившийся с полотенцем меня вытирать. Я плюнул на все предрассудки и не стал его отталкивать. Эка невидаль. А вдруг отец и сын? Даже приятно, черт побери.
Затем мы неспешно пошли обратно к дому.
- Ты из Москвы? – сосед, заложив руки за спину, словно конькобежец скользил рядом.
- Да. А вы?
- Питер… Так вот… Есть такой город.
- Спасибо, что просветили. Семья?
- Дома. Жена поезда боится. Она вообще всего боится! – он расхохотался.
- Здесь в первый раз?
- Да, почитай, каждое лето!… В доме этом первый раз. Ну, ничего, ничего… Смена мест обогащает.   
- Долго еще планируете?
- В субботу снимаюсь с якоря. Значит еще неделя. Как? Потерпишь?
Я махнул на него рукой: - О чем речь?! Просто любопытство.
- А сам почему один? Ты не из этих? – сосед отклячил зад и попытался изобразить человека нетрадиционной ориентации, сильно смахивающего на петуха.
- А что, похоже? – я ухмыльнулся.
- Кто знает! Подозрительно, что сам по себе. Но… без обид! Я человек простой, как видишь. Оттого прямой в обращении. И, оттого, как следствие, приятный собеседник, – он снова загоготал. – Да. Не сердись никогда на откровенных. Вот такой мой тебе совет и такая, так сказать, презентация. Так отчего один?
- А я всю жизнь один. Только вот в последнее время особенно. В городе с этим трудно справиться. Оттого сюда и приехал – насладиться одиночеством. А тут вы. Тоже без обид, идет?! Однако, я не в претензии. Не обращайте внимания.
Повисла пауза.
- Это мой отпуск, - я продолжил чуть погодя. – Здесь и подумаю, как жить, как работать. Зачем и почему. И вообще, должен я кому-нибудь в этом мире, или мне должны, – я плюнул под ноги.
- Серьезный ты какой-то. Скучно. Вино пьешь?
- Пью.
- Тогда зайдем, - Валерий Иванович взял меня под локоть и повернул к одноэтажному магазинчику. – За знакомство надо, вообще-то.
Мы взяли две бутылки водки, нарзан, банку тушенки, хлеба и огурцов. Затем расположились со снедью за перекошенным столиком хозяйки, и понеслась заздравная.
Поздние тени преломлялись в стекле гранёных стаканов с издевательским знаком качества на днище. Мы проводили солнце на запад и чуть было не досидели до его встречи с востока. Я изрядно надрался. Давно уже меня так не оболванивало. Никчемные разговоры как-то перетекли в сентиментальные монологи о личных войнах. Насколько мне помнится, я выложил новоявленному приятелю всю историю своей личной драмы. Даже с интимными подробностями. В ответ он, помнится, горячо делился размышлениями о толстой заднице собственной жены и неверной «заточке» рук раздолбая сына. Я даже выводил умозаключения на его счет и давал вроде как советы.
А душа отдыхала под аккомпанемент гармонично вплетенных в разговор просторечий с букв «х», «б» и «п». Все как-то близко было и ненавязчиво. Наверное, даже честно. Впервые за последний месяц я чувствовал себя умиротворенным. А всего-то две бутылки водки.
Не помню, как я оказался на скрипучей раскладушке и уснул. Так закончился первый день моего отпуска.

3.

К полудню я уже был на пляже. Рядом разгадывал кроссворд, полыхая багровым загаром, Валерий Иванович.
Море, словно платье танцовщицы кабаре, сверкало россыпью ослепительных искр. Песок на берегу гудел покрывалом обнаженных тел: обрюзгших и стройных, бледных и темных, с мужскими половыми признаками, женскими и трудно определяемыми. Солнце безжалостно палило бока.
С похмелья хотелось щадящей свежести и прохлады, но в пик сезона это было недоступно.
- Может, двинем к дому? – я посмотрел на часы; стрелки показывали начало четвертого.
- Обождем еще, - Валерий Иванович, кряхтя, поднялся и потопал к воде.
Я шепотом выругался ему вдогонку.
Ближе к семи мы все же свернули полотенца, оставив на песке рельефы собственных тел, как метки забронированной площади, и пошли к дому. Поравнявшись с магазинчиком, Валерий Иванович попробовал настаивать на повторной закупке водки, но я жестко отбил все его доводы. Однако пришлось смириться с компромиссом «унять телесную тоску пивом».
Ввалившись во двор дачи, Валерий Иванович запустил цепкую руку в широкую щель сарайчика и извлек оттуда пятилитровую пластиковую канистру. Поскольку я был «провинившимся», мне пришлось бежать обратно к магазину, где из железной бочки усатая продавщица заполнила предоставленную мною тару пенным напитком.
Отвратительное на вкус пиво пошло весьма неплохо. Мы выпили все пять литров, зажевывая привкус димедрола вяленной рыбой. Хозяйка ушла в гости к подруге напротив, наказав нам сторожить дом и его бесценное имущество. Ночь стремительно надвигалась на Геленджик.
Измотанный за день солнцем и похмельем, я докурил черте какую уже сигарету и предложил соседу пойти спать. Тот досвистел неизвестный шансон и, эффектно рисуясь профилем на фоне в блеклого неба, глубокомысленно изрек: - Вся жизнь – игра, а меж ног нора!
Я не нашелся чем ответить. Встал, зачем-то перекрестился на сарай, и пошел в дом. Через минуту за мной следом пришел Валерий Иванович.
Сидя за столом, мне казалось, что стоит лишь коснуться щекой подушки, и я тут же забудусь мертвецким сном. Настолько пиво усугубило усталость. Но на мое горе я не успел. Сосед оказался проворнее, и покуда я пристраивал голову к разным полюсам подушки, Иваныч уснул. Его носоглотка оказалась способна издавать такие чудовищные звуки, уместные, пожалуй, в фильмах о путешествиях в бескрайний космос и встречах с инопланетными монстрами, что я вынужден был лишь безбожно крыть его матом.
Валерий Иванович храпел воистину омерзительно. Возможно, я не сильно искушен в возможностях других мужчин его возраста в этом отношении. Но, готов поклясться, мой сосед мог бы составить достойнейшую конкуренцию самым громогласным храпунам. Эти переливы гортанных звуков низвели меня до мизантропии самым кратчайшим путем.
Я совершал броски, раскачивая ложе и вдавливая голову в подушку. Но спастись от настигавших звуков, стремительно менявших тональность, будто на смену прежним орудиям залп давала новая батарея, не получалось. Я дважды выходил курить, еще один раз по нужде. Толкал соседа пяткой. И всякий раз надеялся, что он возьмет паузу хотя бы на десять минут. Увы. Как впоследствии казалось, эта бессонница была предопределена свыше.
В какой-то момент я почувствовал, что дрема берет, таки, верх над злым гением соседа. Веки приятно потяжелели, голова окуталась туманом, мышцы расслабились. Казалось бы все, но… Валерий Иванович заговорил женским голосом.
- Зачем?… Сам ты дурак! Но я то зачем?… Это еще не повод. Для чего раздувать из мухи слона? - Сосед фальцетил, подражая женщине. – Кто в этом виноват? Знаю, что и ты, но все же я, я, я!
Сонливость как ветром сдуло. Я поднялся и подошел к кровати Иваныча. Тот лежал на спине с закрытыми глазами, положив левую руку на часто вздымавшуюся грудь. Сосед уже не храпел, а натурально общался с кем-то во сне. Я хотел было разбудить его, но потом передумал и вернулся на свою раскладушку.
- … все равно мне самой все исправлять. Боже, почему я всегда все порчу?! Какой отвратительный город! Все эти люди… Чтоб ты глаза себе стер на моих коленках! Все мужики – кобели чертовы! Отвернись! Или мне выйти? Пропущу поезд – еще задержусь… Нет уж, насмотрится, сам уйдет, свинья немытая! Давай, давай… помечтай немножко. Может ноги тебе раздвинуть?
Я изумленно пялился на соседа, сидя на краю постели. Бывало, мне доводилось слышать, как бывшая жена выдавала во сне по паре слов или смеялась, но чтоб такое?!
Неожиданно Валерий Иванович заговорил привычным баритоном: - Стучат колеса метро. Девушка не одна. Сверху оно все видно! Чюх, чюх, чюх-х-х… Зашли еще двое. Осторожно, двери закрываются… Нагорная. Ей дальше. Намного дальше… Хочется петь. Выпить и петь. Я мог бы петь всем. Какая длинная дорога…
Сосед глубоко вздохнул и опять стал женщиной: - А у мамы через неделю день рождения. Брат приедет. Опять чем-нибудь удивит… Как хочется праздника. Большого стола, торта и улыбок. Почему люди так редко улыбаются? Оттого и свет в вагоне тусклый, что здесь никто не улыбается. Скоро все потемнеет, и мы уснем. Мне бы не хотелось… Вот бы любимый смех раскрасил все оранжевым! А я бы к маме с тобой пришла… Проклятье! Снова о тебе!
Валерий Иванович повернулся на бок, добавил своим голосом: - Действительно все темнеет, - и замолчал.
Я осторожно вышел во двор, достал дрожащими пальцами сигарету и закурил. Небо совсем черное, луны не видно. Нет теней. Отчего-то на блестящей поверхности воды в железном баке мне представились маленькие фигуристы. В ярких одеждах они скользили по идеальной глади воды и совершали потрясающие пируэты. Они взлетали все выше и выше ржавых краев борта бака…
Я бросил бычок в воду, прогоняя успевший надоесть мираж, и вернулся на веранду. Иваныч храпел. Я накрылся одеялом и через пару мгновений погрузился в сон.

4.

На следующее утро я не придал особого значения происшедшему накануне. При солнечном свете, разнокалиберными пятнами разлетевшемуся сквозь листву по столу, события минувшего дня казались столь далекими и неоднозначными, что я предпочел считать случай с соседом недоразумением собственной психики. Наверняка, мне все это почудилось. К тому же, Валерий Иванович в непосредственной близости от меня невозмутимо жевал укроп и не выказывал никаких странностей в поведении. Если конечно не считать за таковое его похмельное потряхивание голой ступней.
Мы перекусили и отправились на пляж. Пробыв под солнцем лишь до полудня, я с трудом отпросился у соседа в город. Пристыженный поучительной речью, я удрал от нового приятеля, поймал попутку и укатил в центр.   
Ничего увлекательного из прогулки не вышло. Улицы были полны торговлей, сумасшедший зной гнал с них в тень акаций, где, хрустя подошвами по ковру мусора, я прогуливался под недоверчивыми взглядами горожан. Но, тем не менее, прогулка оказалась нужной для смены обстановки и перерыва в общении с Валерием Ивановичем.
После того как солнце спряталось за крыши домов, я расположился в кафе, где еду подавали в одноразовой посуде, и потягивал столовое вино. С обитой фанерой барной стойки хрипела дешевой аппаратурой попса. Вокруг расположились компании молодых людей, и я втайне надеялся, что кому-нибудь может прийти в голову пригласить меня за стол. Самому проявлять инициативу мне было несвойственно, да и казалось неловким.
Помечтав часок об удаче в делах, я расплатился и поехал в сторону дома.
Было уже достаточно поздно, поэтому на улицах квартала слышались лишь редкие отзвуки жизнедеятельности населения да трели сверчков. Где-то в стороне моря раздавались нестройные гитарные аккорды и девичий смех. Я подошел к калитке, открыл дверь. В окнах темно. Все спят. Я сунул ключ в замочную скважину и вдруг услышал голос соседа: - … ну сколько можно?
Вот как! С чего это он вдруг? – удивляясь, я шагнул на веранду.
- … неужели минуты могут идти так долго? Мы никогда не можем контролировать время. То час за минуту, то минута за час. У меня уже руки трясутся,... – сосед лежал на спине с закрытыми глазами и снова говорил женским голосом.
Убедившись в том, что он спит, а слова предназначаются не мне, я прошел на цыпочках к раскладушке и сел.
- Паршивые двери! Ну, открывайтесь же!… Наконец-то.
Сосед неожиданно вздрогнул и облизал языком губы. Я замер, боясь пошелохнуться.
- Поднимается по лестнице, - к нему вернулся собственный голос. – Ускоряет шаг рядом с нищенкой в лохмотьях. У-а-а-ах-х-х… Свежий воздух. Я все выше… Идет по тротуару. Ведь ты же хочешь воды! Остановись и купи чертову бутылку!
Я почувствовал, что сам испытываю жажду. Язык противно прилип к нёбу. Но сдвинуть ноги с места было выше моих сил.
- … по обеим сторонам вагончики с пивом и шоколадом. Обросший тип провожает её взглядом, похабно облизывая горлышко бутылки. Она идёт к автобусной остановке.
Валерий Иванович вновь резко сменил тон на женский: - Ждать или не ждать? Можно пешком, но вдруг подъедет автобус?... Всегда лотерея! Прождешь ведь полчаса, плюнешь на всё, а он тут как тут! А с остановки пойдёшь сразу – точно перегонит. Закон подлости, или чего там ещё… вредности. Кабы знать наперёд?! Насколько счастлива и беззаботна была бы жизнь. Сколько проблем можно было бы предотвратить. А впрочем, знать, что впереди что-нибудь до безобразия мерзкое, думать об этом, да ещё и ждать. Вот ведь мука! А предотвратишь эту беду – другую приблизишь. Нет! Ерунда. Такого не бывает и не надо. Но у будущего ведь должен же быть уже написан сценарий? Кто-то ведь знает!... Ну, нет уж! Так и мозги закипят! К чёрту всё. Надо жить сегодняшним днем и пусть всё, как всегда, приходит неожиданно. Иначе в чём тогда интрига жизни? М-да… Так ждать или не ждать автобуса?...
- Жди! – сосед добавил привычным голосом и, забормотав нечто неразборчивое, перевернулся набок.
После этого он только храпел. Я ждал больше часа, но Иваныч не вымолвил ни слова. Тогда и мне ничего не оставалось, как отправиться на боковую.

5.

Весь следующий день я внимательно следил за сожителем. Старался не оставлять его одного ни на минуту. На пляже я охотно резался с ним в карты и вёл беседу на личные темы. Делал вид, что интересуюсь его увлечениями, в числе которых первое место занимала рыбалка, в коей я ни пса не смыслил. Спрашивал о жене, о друзьях. Старался почерпнуть из пошлых историй о скрипевшей под женой кровати и «кореше Витале» с бородавкой в паху, нечто способное пролить свет на способности соседа.
В какой-то момент я пошёл ва-банк: - А вы во сне часто разговариваете?
- Да ты чё, пехота? (так он меня иногда стал величать от избытка чувств) Я отродясь сплю как убитый! Вот сослуживец рыжий был у меня, тот ржал паскуда во сне будто Олег Попов! Помню, в бане уснули, так он лавку обнял как бабу, и ржёт себе.
- Может, жена рассказывала? – я не терял надежды.
- Чёрта с два!
- Жаль.
- А то... Вот тебе! – он влепил на песок два туза, и я вновь вынужден был прокукарекать как проигравший. – Тебе бы пивка для рывка.
- Не хочется, – раздосадованный я потопал к морю и отмахал там с милю, пока не устал до смерти.
После вечерней демагогии, мы улеглись в кровати, и я, притворившись, что сплю, стал ждать, пока Иваныч вновь начнёт бредить.
Его устрашающее храпение помогало бороться с дрёмой, но, спустя время, размеренное тикание будильника затмило и его, приближая меня ко сну. Минуты тянулись мучительно медленно. Я было уже расстался с надеждами, когда сосед, наконец, включился: - Жаль, что я забыла перчатки. Чьи руки брались за этот поручень?... Понаехали отовсюду. И, главное, никто ведь дома не болеет. Все помереть торопятся в этом сумасшедшем городе. Сделай сегодня подвиг, урви рубль. Завтра почки откажут, но ты сегодня, исходя соплями, докажи всем, что уж давно себя похоронил… Ты вот не такой. Мне кажется, не такой. Сейчас я тебя увижу, и всё вокруг станет лучше.
Теперь своим голосом: - Она аккуратно спускается по ступенькам из автобуса. На улице сыро и темно. Даже темнее, чем должно быть. Небо заволокло, знать скоро быть дождю. И мне дышится хорошо. За днями позабытое ощущение прохлады и свежести… Серые силуэты домов. Окружающих её и слабо подсвечивающих окнами ей путь. Странный серый пёс. Смотрит поверх головы девушки на меня. Или нет? Почти не видно прохожих. Поздний час. Её шаги звонко отпечатываются на холодном асфальте. Где-то вдалеке взревел на повышенных оборотах автомобиль…
Я поймал себя на мысли, что четко представляю себе незнакомую улицу и одиноко шагающую по ней девушку. Возникло ощущение, что вот-вот замигает на стене проекция фильмоскопа, и зернистое изображение станет сопровождать речь моего соседа.
Тем временем тот вновь заговорил как женщина: - Ничего-ничего… уже скоро твой дом. Как мало людей! А ведь воскресенье. Завтра на работу. Как это до смерти надоело. Изо дня в день… Но новая рамка хорошо смотрится рядом с компьютером. Вообще, у меня уютно. Единственное светлое пятно в мыслях об этом болоте. А мужчины у нас никакие. Остановиться не на ком. Хоть бы один был бы похож на тебя?! Господи, как хорошо, что ты у меня есть! И какая же я дура!…
- Дура! Дура! Дура!… - Иваныч повторил с каким-то остервенением, набрал полной грудью воздуха и с протяжным стоном перевернулся на бок.
Всё. Кино кончилось. Продолжение в следующей серии. На сегодня все свободны.
Следующей ночью я вновь ждал удивительных проявлений способностей соседа. Из его сумасшедшего бреда складывалась история, напоминающая сериал, транслируемый, правда, весьма изощрённым способом. Я чуть было не решился купить диктофон, чтобы запечатлеть всё на память. А ведь стоило бы.
В темноте веранды загромыхал баритон Валерия Ивановича: - Ну, давай, прибавь шагу! Левой, правой… левой, правой. Лужа. Обходи. Молодец. Не прислоняйся к машинам. Грязные. Ещё пара домов и всё. И правда, на улице ни души… Она идет, поеживаясь, сунув руки в глубокие карманы кожаного пальто. Легкая сумочка болтается почти за спиной и время от времени шлепает по заду, будто подгоняя вперед. Оставленная на лавочке газета прилипла к влажным доскам. В такую погоду и собаку на улицу не выгонишь.
Сосед завыл высоким женским тоном: - О-о-й-й… Я выгляжу как идиотка. Что я тебе скажу? Осталось несколько метров, а я так и не решила что сказать… Господи, ещё час назад я придумала впечатляющий монолог, который роскошно смотрелся бы в кино, а теперь не могу вспомнить даже начала! Вот всегда так! Загодя всё так стройно и красиво. Но доходит время до дела, а сам уже выжат как лимон и ничего не хочется. Лишь руки опускаются. Глупо всё! Зачем я приехала? А вдруг ты не один? С чего же начать?...
Он вновь стал мужчиной-наблюдателем: - Она подошла к подъезду и остановилась. Прижала ладони к лицу. Согнулась. Ноги налились свинцом, и не двинуться с места. Ещё три шага и она зашла бы внутрь дома, но вместо этого стоит, оглядываясь по сторонам. Разворачивается и идёт от подъезда прочь… Она прислонилась спиной к фонарному столбу через дорогу. Левее тротуар, ведущий через арку дома вглубь микрорайона. Прямо перед ней Его подъезд и горящие окна девяти этажей. За спиной бетонный столб и, почти растерявшие листву, деревья. У подъезда справа хлопнула дверь, и оттуда появилась сгорбленная фигура мужчины, увлекаемого за поводок, рвущимся на свободу спаниелем. Девушка застыла под тусклым фонарем и смотрит на освещённые стёкла знакомой квартиры на четвёртом этаже. Ей одиноко и тоскливо. Губы дрожат от досады.
- Ты дома. Я знаю, что один. Может и вспоминаешь обо мне. Сердишься. А я стою здесь, как брошенная шавка, и не знаю что делать. То ли сорваться к тебе и упасть в ноги, то ли бежать, не оглядываясь, домой и душить себя до изнеможения раскаяньем в ошибках… А вдруг ты увидишь меня из своего окна, и сам сбежишь вниз и спасёшь глупую потерявшуюся девчонку от нерешительности?! Ты не смотри на мой возраст. Мы женщины редко взрослеем по-настоящему, оставаясь душой в том же коконе малыша с косичками, который не ждёт от жизни ничего кроме ласки и доброго слова… Ты многого обо мне не знаешь. А я бы всё тебе рассказала, во всём попросила прощения. Ты только помоги мне, скажи нужные слова, и я сама стану целовать тебе руки и молить принять меня обратно. Помоги, любимый! Нужно только с чего-то начать, дальше станет легче. Неужели… Да проходи ты мимо!... Что уставился?... Боже, молю тебя, появись у окна. Забери меня отсюда!… А ты, что за странный тип…
Вновь Иваныч забормотал баритоном: - Она стоит в круге света фонаря. Руки скрестила на груди и вжалась спиной в столб. Глаза обращены к окну, по занавескам которого прыгают разноцветные блики работающего внутри телевизора. В трех десятках метров от неё, у выхода из арки дома застыла мужская фигура. Темнота ночи скрывает его внешность. Чёрная куртка с поднятым воротником, темные джинсы, ботинки. Руки в карманах. Незнакомец просто стоит лицом к ней. Неподвижно стоит. Что-то нехорошее в дрожащем вокруг него воздухе… Девушка опускает глаза и смотрит на арку. Ещё сильнее обнимает себя и съёживается. Кто ты? Кто?…
Валерий Иванович повернулся набок и замолчал. Как некстати! Я был до крайности заинтригован. Подмывало подойти, растолкать соседа и потребовать продолжения. Но, увы, оставалось лишь лечь спать. Впереди у нас были ещё две ночи соседства, и я рассчитывал услышать всю историю до конца.

6.
   
Теперь день тянулся невыносимо долго. Мало того, что успело опостылеть безделье на пляже, так я с нетерпением ждал ночи, когда Валерий Иванович возобновит трансляцию истории загадочной незнакомки. Я всюду таскался с ним. Накормил обедом за свой счёт в прибрежной чебуречной, купил полдюжины бутылок пива для сонливости и затем выгуливал соседа до темноты по улочкам района. Наконец, наступил час икс.
- Ты точно не педик? – Иваныч покосился, когда я, обняв за плечи и подталкивая, повёл его на веранду.
- Зуб даю! А теперь спать.
- Смотри у меня, - он завалился на кровать и повернулся на живот. – Отбой, пехота.
Я медленно разделся, забрался под простыню и посмотрел на засыпающего соседа: - Вам на спине не удобнее?
- Я тебе дам на спине!
Он протяжно зевнул и, уткнувшись носом в подушку, через минуту захрапел.
- Алкаш, - довольно громко бросил ему я.
Ноль эмоций. Иваныч был уже где-то далеко, в своём изменённом сознании. Хотя в своём ли?
Я начинал завидовать этому человеку. Во всём он находил повод для оптимизма. Днём энергия била ключом, ночью спал как младенец, лишь клал голову на подушку. Да ещё и видения с завидным постоянством посещали. По-моему разумению, сосед довольствовался бы и третью доставшегося ему счастья. Излишек следовало раздать народу. И мне в том числе. Почему же я такой нескладный? Может это с возрастом проходит?
Я лежал с открытыми глазами и изучал аварийное состояние потолка. Сосед заходился храпом. Звонко тикающие часы отмеряли минуту за минутой, а он всё молчал.
Несколько раз я выходил курить, плескал на лицо холодной водой, гоня прочь сонливость, даже сделал разминку во дворе. На циферблате было уже три ночи, однако, мой сожитель даже и не подумывал перевернуться и заговорить. Я попробовал сам его переложить на спину, но во сне тот весьма болезненно лягнул меня по ребрам, и пришлось капитулировать.
Плюнув на утраченные надежды, я завалился на раскладушку. Только время зря потерял. Обидно и жаль.

Лишь солнце встало, поднялся и Валерий Иванович. Это был его последний полноценный день в Геленджике, и сосед не хотел терять даром ни минуты. Иваныч спел куплет какой-то похабщины, разбудил меня, пнул в дверь хозяйки и, как нашкодивший малыш, хихикая, убежал к морю. Только я вновь задремал, он уже примчался обратно, мокрый и холодный. Совершенно естественным для него поступком стало то, что он завалился ко мне на раскладушку и стал прижиматься скользким телом. Кляня его на чём свет стоит, я вскочил и поплёлся умываться.
Мы позавтракали. Сосед светился непонятным для себя же счастьем. Он постоянно дёргался, смеялся, изловчился даже шлепнуть по заднице нашу хозяйку. Та снисходительно улыбнулась и убралась от греха подальше в соседский двор.
Я тоже был не прочь дистанцироваться от Иваныча, пока он не уймётся, но тот вцепился в мой локоть крепкой хваткой и решительно заявил: - Сегодня мы целый день на пляже! Даже не пукни!
Это был приговор. Мне, признаться, действительно захотелось подпортить ему воздух, чтоб жизнь не казалась мёдом.
Стоит ли говорить насколько мучительными оказались для меня часы, проведённые в тот день под палящим солнцем? Я постоянно проигрывал в карты, отчего раз пять бегал за холодным пивом. Ставил личные рекорды по продолжительности нахождения на воде, поскольку Иваныч не унимался рядом. Даже чуть было не пошёл знакомиться с компанией девушек, уничтоженный разящими колкостями соседа о моей половой неполноценности.
Слава богу, всему рано или поздно приходит конец. Вот и тот ужасный день подходил к своему финишу.
По дороге домой, Иваныч отпустил меня одного, и, с криком «Догоню!», умчался в неизвестном направлении. Я спокойно побрёл к даче, никуда не торопясь и отдыхая от его общества. Каково же было моё разочарование, когда, открыв калитку, я увидел сидящего уже за столом самодовольного Иваныча и красующиеся перед ним бутылки водки с закуской. Как он успел обогнать меня, осталось загадкой. Однако сразу стало ясно, что вечер будет ещё сложнее дня, после того, как сосед отрапортовал: - Проставляюсь! Играем до последнего. До дна всё!
Отдаю должное мудрости хозяйки, которой удалось сбежать под предлогом оказания неотложной медицинской помощи загадочной своячке. Мне же было нечем отвертеться, и пьянка развернулась скатертью по всему двору.
Холодная водка липла к стенкам наших рюмок. Я на минуту представил себе, как она сползает по внутренностям в желудок, и меня чуть не вырвало.
Первая бутылка опустела довольно быстро. Я был уже пьян, и, похоже, Иваныч приближался к тому же состоянию. Он запел. Хороший признак. Из-под сохнущего белья хозяйки разнеслось: - Потому что, потому что мы пилоты,… - сосед вытягивал с хрипотцой, энергично управляя невидимым оркестром. После того, как наполовину опустела вторая бутыль, я уже и сам подпевал ему.
Прошли часы. Тяжёлая ночь навалилась на изнурённый солнцем город. Репертуар пьяных песен захлебнулся в путанице падежей и слогов. Где-то поблизости неожиданно крикнула чайка. Я оторвал от стола руки Иваныча и потащил его к крыльцу. Предательски подкатившаяся под ногу бутылка создала нам небольшие проблемы. Потирая ушибленную голову, я нашёл силы вновь подняться и героическим усилием дотащил-таки соседа до кровати.
Несмотря на количество выпитого, мне удалось сохранить рассудок, поэтому сперва я положил тело сожителя, а лишь затем сполз у его ног на пол и задремал.
Спустя некоторое время, я вздрогнул от резкого крика: - Пошёл отсюда прочь! Господи, только тебя мне не хватало?!...
Я начал икать и отполз к своей раскладушке. 
- … Ну, давай же, выгляни из окна и увидь меня! Как холодно то, а?!... Тут уже не до романтики. Ну ладно. Ещё пять минут и всё! Поднимусь сама. Ты поймёшь. Всё будет прекрасно. Мы обнимемся, поплачемся, я выпью горячий чай, и потом мы займёмся любовью. Только вот потерплю еще пя… Нет! Уже четыре минуты, и всё образуется. Ничто мне не угрожает. И этот тип тоже. Он стоит конечно, но, в конце концов, что мне с того? Что он мне сделает? Мы же не в лесу. Ещё три минутки и всё кончится так, как и должно быть. Эта затея… она не казалась простой с первой минуты. Но мне надо было ехать. Надо…
Иваныч взмахнул ладонью перед закрытыми глазами и продолжил собственным голосом: - Не могу его увидеть! Свет падает как-то неправильно. Даже пуговицы можно разглядеть. Брюки, ботинки. А лицо нет. Что-то здесь не то. Девушка мнётся с ноги на ногу. На часы глядит каждые десять секунд. С резкостью что-то… По воздуху, словно, дрожь прокатывается. Ну и что дальше?
- Ладно, хватит этих детских игр. Считаю до десяти и иду! Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, тр… А ты куда? Куда он идёт?!
- Она делает несколько шагов по направлению к подъезду, но навстречу из арки к ней уже движется незнакомец. Он идёт наперерез широкой поступью. Руки в карманах куртки. Голова втянута в плечи.
- Бежать? Не успею! Куда он? Что делать? Он идёт ко мне!!! Что же делать?! Боже!... Господи! Мама-а-а-а! Что у него с лицом?! Помогите! Не надо!... А-а-а-а!
- Она побежала к поляне между домами! Зачем? Там же темно. Это не тот путь! Он за ней. Я не успеваю. Куда? Вот он! Ух-х-х!... Силы праведные! Что же это? Это не человек! А-а-а-а! – сосед  завопил и, резко повернувшись в кровати, упал на пол носом. Его тело затряслось в конвульсиях.
Я подскочил и схватил Иваныча за плечи. Мне удалось успокоить истерику взрослого мужчины, прижав его крепко к своей груди. Вскоре всхлипывания и конвульсии прекратились. Я помог соседу лечь на кровать и накрыл одеялом. Всё это время он ни на миг не открывал глаз.
Убедившись в том, что Валерий Иванович вновь заснул, а его дыхание стало глубоким и размеренным, я вышел на улицу. Зажигалка непослушно заплясала в ладонях. Я сел и, прислонившись спиной к столу, упёрся ногами в сарай. Ночной ветерок трепыхался в складках моей влажной от пота одежды.
- Господи, что же это? – я прошептал и испуганно огляделся вокруг.

7.

Утром Валентин Иванович приставал ко мне с вопросом, откуда на его правой руке появился синяк и почему поцарапан нос. Я пожимал плечами и отворачивался от пристальных взглядов. Царапина и всё тут. Вам на подиум не выходить. Не говорить же ему про ночной прыжок с кровати.
И вообще, после последнего «путешествия», меня радовало, что сосед уезжает. Эмоции, пережитые ночью, были настолько сильны, что даже утром мне время от времени мерещились жуткие призраки, подкарауливавшие за каждым углом.
Хозяйка заботливо помогла Иванычу собрать вещи. Уже провожая у калитки, она вытащила из-за бака с водой мешок прошлогодних грецких орехов и вручила ему. За это расчувствовавшийся Иваныч трижды облобызал её и принялся сжимать в крепких объятиях, пока она не захрипела.
Я взялся проводить соседа до поезда. В конце концов, делать всё равно было нечего. Мы прогулялись к площади, сели на автобус и вскоре сошли у вокзала. Меня раздирало двоякое чувство: облегчения от того, что бывший сосед уезжает, и необъяснимого долга перед ним. Будто я оставался обязанным ему за какую-то большую услугу. Сколько я ни старался отогнать от себя эту навязчивую идею, она так и всплывала в голове, покуда Валерий Иванович не исчез навсегда вместе с бледно зелёным поездом.
Напоследок мы зачем-то обменялись телефонами и со словами: - Мишка, будь мужиком! – Иваныч потопал вглубь вагона. Затем, пока вагоны не сдвинулись с места, он лип к стеклу в тамбуре, плюща нос в розовый пятачок, и что-то говорил мне. Но я не слышал. Или не хотел слышать… Вокзал вдруг навеял тоску по дому. Вспомнилась, теперь уже бывшая, жена. Думаю, будь поезд московским, я бы в ту же минуту собрался домой. Но, вместо этого, лишь помахал рукой удалявшемуся стеклу с Иванычем. Затем взял такси и отправился спать.

8.

Кончилось то лето. За ним была осень и зима. Долгая холодная зима, не умалявшая своих притязаний до середины апреля. Когда снег начал таять, с ним растаяли и все мои страхи за своё будущее. Я почувствовал себя, словно омолодившимся на несколько лет. Будто не было за плечами долгих дней бракованного брака, и гормоны заиграли вновь как в шестнадцатилетнем возрасте. Работа спорилась, и многое удавалось, о чём я уже и не мечтал.
Теперь я жил в собственной двушке на Новых Черёмушках. Поменял работу. Появились лишние деньги на развлечения. Налаживалась и личная жизнь.
Сперва были короткие связи со случайными знакомыми. Никакой привязанности, просто увлечения. Затем я три летних месяца прожил с Оксаной. Девушка из соседнего отдела. В целом хорошая. Симпатичная и веселая. Мы даже слетали с ней на отдых в Турцию. Могли бы общаться и дальше, но в какой-то момент, уверовав в свою незаменимость, она стала всё больше походить на мою бывшую. Претензии, требовательность, и исчезновение признаков того, что её хоть когда-то интересовало то, чего на самом деле хотелось мне. Этого я вынести не мог. Не хотел второй раз испытывать судьбу, и мы расстались.
Вообще, минувшие годы супружества сильно изменили моё отношение к женщинам. Теперь, мне кажется, я узнал их лучше. Стал многое угадывать. Реже соглашался на компромисс стоящий мне нервов, которые хотелось бы запить водкой. Стал нетерпимым к шантажу. К моему удивлению, все эти, казалось бы, отрицательные черты, наоборот, больше устраивали знакомых дам, чем прежние услужливость и забота. Воистину: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей; И тем вернее её губим…» 
Наступила осень, и мне вновь повезло повстречать девушку, которая хотела проводить со мной время. Роман закрутился быстро. Мы открылись друг другу в первую же ночь знакомства на вечеринке у друзей. А спустя несколько дней, выяснили, что помимо секса, нас влечет и взаимный интерес к мыслям и характеру друг друга.
Юля, так ее звали, была из обеспеченной семьи, да и сама неплохо зарабатывала в свои молодые годы. Заинтересовать своим скромным доходом я её не мог. Она носила длинные светлые волосы, иногда, шаловливо, заплетая их в две дьявольские косички. К слову, они меня и погубили. Я впервые открыл себе, что с ума схожу от них. Впрочем, и остальной её образ вдохновлял меня ничуть не меньше.
Юля была хороша собой, умна, в меру деловита и раскрепощена. Каждую неделю, мы обязательно встречались с ней вечером и прожигали время в уютных гаванях мегаполиса. Я позволял себе не быть критичным с ней, хотя она и не прятала свой характер с первых дней знакомства. И всё же жить к себе я её не приглашал.
Мы встречались и говорили друг другу: «Привет. Как дела?» и действительно интересовались этим. Говорили всегда много и о разном. О своих наклонностях и мечтах. О бытовых проблемах. О принципах, позволяя себе даже спорить о них. И, что важно, не замечали при этом скуки. Мы сопереживали прошлому, радовались друг за друга. Казалось, нам совершенно нечего было делить.
Но пришёл момент, когда мы стали уставать. Рано или поздно картина, что вы повесите дома, чтобы радовать глаз и чувства, сольется со стеной. Вы будете проходить мимо неё, почти не замечая. А когда задержите на ней взгляд, в голове мелькнёт страшный приговор: надоела. Нам стало трудно удивлять и радовать друг друга. Вынуть из рукава тайну прошлых дней, которой хотелось бы поделиться, уже не удавалось. Да и не хотелось. Мы не заметили сами, как наши встречи сменили цвет надежды, на безликие тона безразличия и привычки.
В то время споры, ещё на самом деле даже не начавшись толком, уже напоминали встречу боксёров на ринге. Казалось, что перед каждым разговором мы обматывали бинтами руки, готовясь заранее к драке.  Критик, живущий во мне, ликуя, возвысил голос. Но была ли только его вина в том, что я послал Юлю ко всем чертям?
Когда ранее она спрашивала раньше «Почему ты поступаешь так-то? Отчего, скажи на милость, тебе хочется того-то?», я с радостью делился с ней. Но вскоре мне стало лень. Зачем тебе мои ответы? – задавался я вопросом сам. Всё это пустое. Правда, иногда меня всё же хватало на то, чтобы намерено занять позицию, противоположную ей.
А в последний раз Юля и вовсе удивила меня, заявив: - Постарайся меньше спорить со мной. Сделав так, как я тебе говорю, ты избавишь и меня и себя от лишней нервотрепки!
Нужно ли говорить, как я парировал. Кто-то, возможно, и мог мне указывать в подобных обстоятельствах, но только не она. Юля перезвонила, но не для того, чтобы извиниться, а лишь попробовать отлакировать предыдущий выпад. Что-то вроде предложения компромисса на её условиях. Видимо, она полагала, что так до меня быстрей дойдёт истинный смысл ее намерения. Но я был опытный боец и все понял гораздо раньше. Мой ответ был прост: - Забудь меня. – Просто и «без лишней нервотрепки». Жалко было только косички.
Каждый со мной согласится, что нет ничего лучше, чем ощущать себя хозяином положения, решительно расставив всё по местам. Но у меня была и обратная сторона. Меня начинали мучить совесть и сомнения. Однажды мой приятель назвал это признаком человечности. Чёрта с два. Человек убирает пистолет и не жмёт на курок. А я сперва убивал, а потом жалел. И что здесь человечного?
Вот и в тот вечер. Всё свершилось. Я разрубил последние волокна связывающей наши отношения нити. Сел смотреть интересный фильм. Но сердце предательски зашевелилось: «Может, не надо было её так? Она разве заслужила? Может всё временно. Пережили бы… А я чего хочу от этих отношений? Я что-то ещё хочу? Да пошла она!… Или не надо было с ней так?…» И все в таком духе.
В форточку незваным гостем лез промозглый ветер, оживляя тюль, пляшущую под его порывами. Издевательское завывание вкупе с танцем этого дервиша лишь расшатывало мою, утратившую покой, душу.
Я затопил дно стакана водкой и закурил. Полистал журнал про автомобили, расчесал прыщ на ноге, зевнул. Однако мысли о ней продолжали крутиться в голове. У соседей какой-то умник вспомнил про дрель.
Боже, как всё обрыдло, - подумал я, - уехать бы подальше. Мне нужен отпуск. Так и есть. Может опять на море? Там теперь нежная осень. Солнце… Интересно, как поживает Иваныч? Давно его не вспоминал. Странный он тип, конечно. С историей своей. И что с той девушкой? – вдруг сигарета выпала из пальцев и покатилась по столу к краю. – Но у меня же четвёртый этаж…
Я поднялся в кресле.
Сегодня мы ругались. Пальто у тебя кожаное, мне нравится.
Странным образом, но по прошествии стольких дней я припоминал детали загадочного бреда соседа по приморской даче.
Этаж четвертый. Но ведь этого просто не может быть! Что там ещё?… Брат. Брат, твою мать! С днём рождения!
Я подлетел к окну и рванул в стороны шторы. На улице раздался жуткий вопль…

9.

Прыгая через ступени и тормозя на поворотах плечом о стены, я помчался на улицу. Распахнул дверь подъезда и вылетел наружу с босыми ногами. Никого. Но мне было известно, куда бежать.
На первом отрезке пути ступни стерлись о мокрый асфальт, затем под ногами захлюпала земля. Я бежал, не обращая внимания на пронизывающий холод. Вдалеке раздался ещё один вопль. Я рванул прямиком через заросли лысых кустов, вытянув перед лицом руки. Уже почти миновав полосу препятствий, я чуть было не раздавил, бьющуюся у земли ворону. Она трепыхалась в ветвях, отчаянно мотая клювом. Я занёс пятку, и птица, распахнув крылья, сверкнула мне в лицо иссини чёрными глазами. Потеряв равновесие, я кубарем вылетел из кустов. Не останавливаясь, вскочил и помчался дальше.
Впереди маячило светлым облаком здание теплового пункта. Тропа уходила от него слева, но я побежал сквозь рощу с другой стороны. Послышались звуки борьбы. Петляя меж берёз, я ускорился и увидел Юлю…
Они лежали под тополем, скрытые от тропы кустами. Существо, облаченное в чёрную куртку, сжимало в руках неестественно выгнутое тело девушки. Юлины пальцы ещё цеплялись за одежду незнакомца, но, похоже, борьба уже закончилась.
Я застыл на месте, не веря глазам. У тел насильника и жертвы не было голов. На их месте зияла чернота. Склонившийся воротник куртки существа над воротником распахнутого пальто Юли. Но вместо их волос и лиц пустота! И из этой пустоты раздавался чавкающий со свистом звук.
Мои ноги подкосились. Грудь и живот начало разрывать от резкой боли. Я облокотился о дерево и обхватил себя руками. Изодранная в клочья футболка была вся в крови. Превозмогая боль, я закричал: - Убирайся прочь! Оставь её в покое!
Свист прекратился и через мгновение раздался хлопок, как у открываемой бутылки. Существо отпустило тело Юли и начало выпрямляться. В этот момент я увидел, как на месте воображаемой головы, которую незнакомец начал поднимать в мою сторону, сантиметр за сантиметром стала появляться голова моей девушки. Клянусь богом, если бы я не видел всё это своими глазами, такое ни за что не могло бы мне даже померещиться. Словно чёрная пропасть скрывала голову Юли, что всегда и была на плечах существа.
Нечто встало и повернулось ко мне. Затем оно зашагало в мою сторону. Воздух вокруг будто наэлектризовался. Стало нечем дышать. Завороженный я смотрел на то, как существо приближается. Лицо Юли на его голове сменилось другим, затем всё быстрее и быстрее, словно тени, там замелькали лица десятков незнакомцев. Я завизжал. Где-то из окон дома послышались крики. Страшное существо становилось ко мне всё ближе.
Когда между нами оставалась лишь пара шагов, голова незнакомца неожиданной вспыхнула и заколыхалась огненным кубом. Ужасным трехмерным кубом, ослепившим меня. К счастью, это вернуло мне способность двигаться, и я отбежал в сторону. Кроны деревьев заходили ходуном. Вокруг стало светло, будто днём.
Под рукой не было ничего для защиты. Я схватился за обрывки майки на животе и стал драть их на лоскуты, топая ногами и крича о помощи, что есть силы. Существо подняло руки, или что-то там ещё вместо них, и у меня пропал голос. Оно сделало ещё один шаг вперёд. Жар куба обжёг лицо. Я зажмурился и приготовился к смерти.
Вдруг удалось нащупать нечто мягкое и длинное, прилипшее к крови на животе. Выкинув вперёд руку с этим, как с распятием, я беззвучно зашептал: уйди, уйди, уйди… Незнакомец застыл на месте, и жар спал. Воздух стал свежей и чище. Свет исчез. Где-то поблизости послышались голоса людей.
Я открыл глаза. В трех шагах от меня стоял незнакомец в чёрной куртке. Ноги, обутые в высокие чёрные ботинки. Тёмные джинсы, вытянутые на коленях. Руки в боковых карманах. На воротнике куртки застывшие капельки крови.
Ветер обдувал волосы на его голове… Голове моего покойного отца.
Через мгновение существо исчезло. Не убежало, не улетело, а просто растворилось на месте, будто его никогда здесь и не было. Туман рассеялся, и я заметил, что ко мне бегут люди.
Мои мышцы расслабились. Но прежде чем потерять сознание, я поднёс к глазам кулак с зажатым в нём оберегом. Им оказалось чёрное перо вороны.

10.

Мне позволили забрать Юлю из больницы только спустя неделю. Сам я выписался уже на следующий день. До сих пор загадка, зачем её так долго там держали, когда физически девушка была в полном порядке. На теле остались лишь пара незначительных ссадин и синяков. Даже я пострадал больше, исцарапав живот и спину цепкими ветками кустов.
От психологической реабилитации мы оба отказались. Как и от общества следователя, а также моих соседей по дому, принявших участие в спасении. Хотя, положа руку на сердце, я не признавал их роли в этом. Мы вообще, безмолвно, глядя друг другу в глаза, приняли на веру, что тот кошмар был лишь сном. Какой-то жуткой групповой галлюцинацией, погнавшей нас на улицу в мерзкую погоду. Мы пошли по пути наименьшего сопротивления, заперев память о том вечере на крепкий засов неверия. С поразительной легкостью всё и так забылось само собой. Видимо, кому-то так было угодно. Ведь жизнь продолжалась.

С той поры минуло тринадцать лет. Мы с Юлей поженились. Она стала лучше. Либо я стал другим. Всё одно, нам суждено было любить друг друга и жить вместе. У нас родилась прекрасная дочь, которую мы назвали Варварой. Прошедшие годы изменили наши мысли и тела. Казалось мир до самой нашей смерти останется привычной сменой будничных декораций. Но однажды…
Я вернулся с работы и сел в гостиной, развернув перед глазами газету. Рядом за журнальным столиком Варя делала уроки.
- Как успехи, дочь?
- Бывало и лучше, папа. Хочу дописать эту ерунду и пойти к соседке. Ты не против? Мама разрешила.
- Я не против, только не называй задания ерундой. В твоём возрасте учиться самое время. Погулять ещё успеешь.
- Да, да, да… Я это уже слышала.
- Рассчитывала на что-то новенькое?
- Нет! Лучше не надо.
- Может, сама что-нибудь расскажешь?
- Да всё как обычно. Школа, уроки… А! Слушай! Чуть не забыла… А почему мама вчера говорила во сне?
- Ч-ч-что?... – газета выпала из непослушных пальцев и опустилась на тапки.
- Ну да!... Я зашла вечером в её комнату, а она лежит на спине и говорит: «Девочка идёт по аллее. Вьющиеся волосы разлетаются за спиной. Она торопится. Мне неудобно смотреть. Впереди у неё шоссе…» И ещё всякую чушь. Я ещё подумала, ведь у меня тоже вьющиеся волосы. Правда?