Сдали с потрохами

Лето. Жара. Нам по 13.
- Ох уж этот ваш переходный возраст, - сетовала мама. - Я им слово, они - десять.
А так хотелось побыстрее справиться с домашними делами и умчаться на улицу Якова Варзуякова, спуститься к Енисею и купаться, жечь костёр и болтать уже не на совсем детские темы с такими же, как мы, подростками.

Только зачастую дел дома было выше крыши. Особенно в выходные дни.
- Ааааа - няяя! - кричала за оградой Катя, соседская подружка.
Я с надеждой смотрела в мамины глаза...
- Никаких гулек, сейчас пойдём капусту подкармливать, - как отрезала, говорила она.
- Ну маааам..!
- Не мамкай мне, - черпая подкормку из коровьих лепёшек, произносила она. - И как у людей нет дома работы? На... - вручала она мне грязную баночку, которой наливала эту вонючую смесь в ведро. Я брезгливо брала её руками и плелась за ней в огород.
- Я не выйду, - кричала я Кате, а слёзы наполняли мои глаза.
Мы подкармливали капусту, пололи грядки, рыхлили их. Мама прекрасно знала, как не люблю я копаться в огороде, мне лучше сварить пять борщей за раз, чем вот это всё. Чувствуя моё нежелание возиться в земле, она давала ещё больше заданий. И, когда всё было сделано, когда и она уже сама устала, обнимала меня, крепко целовала:
- Что бы я без тебя делала, доця (украинский диалект - дочь), я бы легла на этих грядках!

Мамины фразы всегда были смешными и ёмкими, они умещали в себе весь смысл происходящего.

- Хватит спать! Уже солнце в попу припекает, а вы всё лежите!
Этой фразой она частенько будила нас с братом.
Этой фразой разбудила она нас и в этот день.

Становилось пасмурно и мы с Андреем жаловались ей, что так за весь день и не сходили искупаться.
- Ладно, идите. - Раздобрев от того, что основная работа была уже переделана, отпускала нас.
Мы, радостные, бежали складывать в пакет покрывало, полотенце, горох, огурцы, воду...

- О, и куда это делась ваша усталость, - удивлялась мама.
Вдвоём с братом мы редко ходили, обычно заходили за соседскими детьми. Женька, Федя, Катя и Максим пошли с нами.

Свобода! Какое милое сердцу слово, наполняющее смыслом и одухотворяющее на подвиги нас -подростков.

Вдали от дома, у самого Енисея, нам и материлось слаще, ведь никто не услышит. Кто-то с дома умудрялся принести забродивший морс, нечаянно забытый на прополке картошки. Но самое ценное, что делало нас тогда "взрослыми" - это заныканные сигареты "Друг", с собакой на обложке. Дешёвые, кажется даже с фильтром, прятались нами в укромном месте, под здоровым камнем, который приходилось откатывать всей толпой и доставать их из-под него. Там же лежала и зажигалка. Не спички! Мы же не детки какие, чтобы стоять и чиркать. Крутая автоматическая зажигалка, еле поджигала сигарету, потому что та успевала отсыреть за сутки под этим камнем.

Мы стояли в кругу, кто-то подкуривал уже от раскуренной сигареты. Кто-то ещё мучился и раскуривал зажигалкой. Страшно было курить вот так - почти у всех на виду. Каждый из нас, словно преступник, озирался по сторонам, только Толя Рыбников ничего не боялся, он был самым крутым тогда в нашей компании. Обычно он издевался над кем-то из нас, что мы не умеем правильно курить.
- Смотри как надо! - Он деловито делал затяг и выпускал колечко дыма, которое вмиг уносилось по ветру. А потом ещё и ещё, одно за другим колечки вылетали из ртов неумелых курильщиков.

Мне нравился не этот сигаретный дым даже, а скорее компания, чувство сплочённости,  когда каждый ощущает себя единым целым с толпой таких же как я - смелых, безрассудных, юных...
Всласть накурившись, мы купались до захода солнца в карьере, иногда забегали в Енисей, плыли на месте против течения и выбегали оттуда, как ошпаренные, со всех ног мчались к карьёру, плюхались в него и грелись там. Вода за весь день нагревалась и выходить оттуда не хотелось. Много ребят купались в нём. Приезжие из города ребятишки, щеголяли в крутых шмотках, а потом в этом же одеянии опрокидывались нами в карьер. Сперва они обижались, но, пройдя такой обряд посвящения в деревенских, хоть и на время, становились нашими.

Полетела мошкара, а это значит, что нужно было собираться по домам. Всей толпой, мы подходили опять к нашему камню и становились в кружок. Уставшие от домашних дел и вечернего барахтанья в воде, на голодный желудок сигарета дурманила сильнее, голова кружилась даже от пассивного курения. Изрядно уже подташнивало.

Еле доплелись мы до дома, открыв калитку нас встретил папа.
- Сдали вас с потрохами! - спокойно, серьёзным голосом произнёс он.
В душе мы уже подозревали о чём он, но делали недоуменный взгляд.
- Марш домой, курильщики! - скомандовал он.

Мы зашли в летнюю кухню, мама даже не поворачивалась к нам. Так молча мы и сели кушать. Молча потом помылись и пошли спать.

Долго потом, лёжа в кроватях, мы с братом гадали, кто мог сделать такую подлянку. Спали тревожно. Невыносимо мучила совесть. Молчание родителей нагнетало ещё больше. Уж лучше бы спустили на нас всех "собак", отругали бы, поддали бы хорошенько, на крайний случай. Но нет... Тяжело было на душе.

А утром мама даже не разбудила. Мы встали, заправили кровати и зашли в летнюю кухню. Был выходной, родители оба находились дома. Гнетущее молчание продолжилось. Все молча поели. Мама помыла посуду, когда обычно делала это я. Начала готовить обед. Папа копошился в гараже с мотоциклом.

"Бойкот, нам объявили бойкот", - осенило тогда меня.
С нами не просто не разговаривали, даже работу по дому никакую не давали. Нас будто не существовало.

Вспоминая это наказание уже сейчас, я понимаю, что это было одно из самых жёстких мер воспитания. Таких мер, которые превращали тебя в безликую массу, ты вроде бы и есть, но тебя не замечают. Самая действенная мера, которая напрочь выбила дурь из наших голов. Может быть, именно поэтому я так отчётливо всё помню.

Позже пришла соседка т.Наташа и мы услышали разговор. Оказывается всех сдал соседский парнишка. Феде с Катей влетело "по седьмое число", как выразилась т.Наташа:
- Месяц со двора не выйдут! - заявила она.

Про нас мама ей рассказывала шёпотом, поэтому по сей день для нас это секрет.

Женькина мама тоже приходила. Во всех красках она поведала о наказании, о том, как ругалась на него и о том, что он из дома неделю не выйдет.

Нас не наказали никак, так казалось нам тогда. Точнее как-такового физического воздействия, в плане криков и, Боже упаси, рукоприкладства, конечно, не было. Самое действенное наказание, было психологическим.

Долго потом все ребята обижались на того, кто нас сдал. Называли его за глаза "шахой" и "доносчиком".  Даже в наших детских умах, сложилось тогда понятие "нормального человека". Человека, имеющего смелость подойти и сказать в лицо, осудить, направить, надоумить... Но не "сливать"...
Вот так, в однин прекрасный летний день, мы с братом получили 2 очень полезных урока, которые запомнились нам на всю жизнь.