Сын Дьявола 4

                XXV

Еще в  день,  когда будучи в компании  Готвила  Роберт вышел из Руана,  в поход местного значения.  В день, когда они встретили разбойников,  ещё тогда, проходя  по местечку Молину, там, где Сена делает  петлю от Пети-Курон до Кевийон,  он  ненадолго задержался на обрывистом берегу реки, и, глядя на возвышающуюся над течением часть берега, задумчиво произнес: «Где земля сходится с небом, он воздвиг себе дом. Чтобы возвыситься, но не оторваться».

От Молину  было видно и вверх по течению  до Валь-де- ла Э и дальше до Пети –Курона, и   вниз, до  Ла Буя и дальше   до Кевийона.
«Очень удобное место в плане контроля над  средним течением Сены», - подумал он тогда. Но последующие события отвлекли его от этой мысли.

И верно течению Сены в этом месте,  набравшей скорость делает резкий поворот, омывая крутой холм с плоской вершиной, другим берегом образуя излучину с болотистой поймой и заливными лугами. Путник желающий сплавиться по реке  огибая по течению подножье горы, неожиданно оказывается перед открывающим свои многочисленные башни старинным городом славным своим собором и шерстью Руаном, который  в свою очередь так же располагался на новой петле реки, и от него уже можно было контролировать нижнее течение Сены вплоть до самого устья.
 
И вот тут, через шесть лет скитаний по лесам и чужим окраинам, решил Роберт построить свой замок. Замок, который способен был принять и укрыть не одну разбойничью ватагу. И хотя он понимал, что оседлость жизни накладывает некоторый отпечаток не только на закаленных воинов, но и на разбойников. Он  становятся ленивее и не так способны на подъём, а главное забывают честь вольного братства, в виду того, что обзаводятся имуществом. Лишь тот, кому нечего терять, способен  не только терпеть лишения, но и не грустит о возможности потерять самую жизнь.

Не прошло и двух   лет как на горе, возвышаясь над местностью, и   ныне называемом   Молину расположился  небольшой по меркам Средневековья, замок Роберта Дьявола. Две круглые башни поднялись  над стенами. С площадки одной из них, как на ладони,  видна вся излучина Сены, а с другой  поля окружающие холм, на котором и было сооружено это укрепление. Замок  имел такое расположение, что к нему ни с одной стороны невозможно было подойти незамеченным.

До того как его выстроить Роберт предусмотрительно извел в том месте, где сейчас находились поля, дубовую рощу. В ней еще задолго до его рождения друиды устраивали свои вербища - капища. В этой роще, от которой осталось всего три сплетенные корнями дуба, между коими уместилась маленькая покрытая дерном и мхом полу заглубленная в землю хижина,  проживал старец. Никто толком и не знал, кем он был на самом деле. Некоторые называли его отшельником, кто-то знахарем, а порою и просто колдуном. Но так уж получилось, что его не трогали ни святые отцы, ни местные жители, а тем более после того, как на горе был выстроен замок, к этому месту вообще старались без лишней надобности не приближаться.

Так вот и уживались в одном месте святой старец и  отпетый разбойник - сын Дьявола Роберт Монтгомери. Над Нормандией витал 1026 год. По смерти  Ричарда II Доброго 28 августа того же  года,  согласно  Закону о престолонаследии,  его приемником стал старший сын Ричард III. Роберт, которому шел 27-й  год, уже основательно укрепившись в своём замке и, который так и прозвали «Замок Дьявола»,  не желая ходить в «подручных» у своего брата, собрав своих головорезов и других наёмников, выступил против его власти.

Будучи графом Иемуа (отец  подарил ему территорию и замок к 16-ти летию) оставив на попечение своих людей, замок в Молину он двинулся в свою резиденцию в Фалез.

*
Пришло время рассказать одну романтическую историю связанную не только с определенной стороной жизни Роберта, но в большей степени с замком «Скала» (Фалез).
Мне лично сложно судить о том, что было и чего не было, но вот этот эпизод из жизни Роберта Дьявола говорит о том, что не всё в его жизни было  так мрачно.

Молва гласит, что однажды еще во время правления брата Ричарда III встретил Роберт Герлеву среди танцующих, на площади Руана и, воспылав страстью, похитил её. Думаю, что данный рассказ из серии слухов, чтобы опорочить чье-то имя. Историки склоняются  к тому, что это в Англии желали опорочить Вильгельма, намекая, таким образом, на низкое его происхождение от бродячей танцовщицы. Вообще Англия всегда была «впереди планеты всей» по части всевозможных слухов и сплетен.

Мне же больше импонирует   та версия случившегося, которую сообщает Ордерик Виталий, а именно, что  Гарлева  была дочерью герцогского камергера по имени Фульберт, Но понимая, что эта вторая версия «слышится» с противоположной стороны от первой я и её оставляю в стороне.

Есть правда и еще одна, ну очень романтичная версия. Её появление приписывают Бенедикту де Сен-Мору ( 1160г). И она повествует о том, что Роберт « по обыкновению» бродил по лесам и набрел   в лесу на излучину реки, берег которой был усыпан гравием.

Вот на этом гравии вдали от посторонних глаз резвились несколько девушек, решивших искупаться в жаркий июньский день. Заслышав девичий смех, Роберт не вышел на занятую полянку, а спрятавшись за кустами, решил посмотреть на источник смеха. То, что предстало глазам «молодого графа» не только заставило, вздрогнуть его чресла, но и отозвалось громким стуком в груди.

Ничего особого  в этом случае не было, кому  так « не везло» чтобы у него сразу и чресла зашевелились, и сердце наружу запросилось (кому не везло, много потерял)? Нынче мы так к этому привыкли, что иной раз и тормошить утомлённые однообразием  чресла вынуждены, не говоря уже о захлебывающемся от перенасыщения сердце, да всё без толку. В Средние века, предстающие перед нами как «варварские» еще живы были и чувства и страсти, не опошленные сериалами и не кастрированные  извращениями вседозволенности.

Целомудрие «жестоких» веков, ни  в какие сравнения не идут с «просвещенным», но вконец одичавшим 21 веком. А Роберт, тем временем идя за буйным шевелением собственного естества ни о чём больше думать не мог, как о том что:
«Женюсь, женюсь,  какие могут быть игрушки.
И буду счастлив я вполне,
Но вы, но вы мои вчерашние подружки,
Мои вчерашние подружки напрасно плачете по мне...».

Одна лишь проблема, что не может быть речи о законном браке, на чем настаивает гордый и непреклонный отец. И в чем же дело?

Вот тут хронисты (хронист) ханжески  шамкая губами, пытается объяснить, что « наш герой» уже женат (и когда успел стервец). А женат он не на ком-нибудь, а на сестре короля Англии Кнуда, проезжавшем днесь из Рима в Англию через Нормандию. Понятно пожелал сбыть сестрёнку, чтобы не платить за  перевоз  её  через Ла-Манш (дорого берут, однако).

Начну с того, что хронист христианин и ему как-то не пристало сообщать о возможном многоженстве, хотя в те времена это было не дикостью, а вполне себе обыденной вещью. Но христианская мораль обязывает. Во-вторых, Эстрид  Датская (Маргарита), дочь Свена Вилобородого и  Сигрид Гордой, сестра Кнуда Великого была старше Роберта почти на 10 лет. Но кого это, типа, останавливало.

В- третьих: Саксон Грамматик считал, что Эстрид была женой герцога Ричарда III.
В-четвертых: иметь двух и более жен историки  допускают, но иметь двух мужей сразу думаю, не всем такие случаи известны (если это только не известные куртизанки). Так на тот момент Эстрид была женой Ульфа Торгильсона и родила ему  в 1020 году сына Свена II Эстридсена, короля Дании с 1047 года, а потом и еще двух сыновей.

Правда есть еще  одна деталь. Ульф Торгильсон был убит по приказу Кнута в 1026 году. Не этим ли объясняется поспешность «сбыть» сестру, что бы  « не  простаивала», на руки Роберту Дьяволу?

Но вот что об этом доносит до нас Адам Бременский. Деяния архиепископов Гамбургской церкви, книга 2: «Кнуд отдал свою сестру Эстрид замуж за короля Руси».

И тут на сцену в качестве «предположения»  Сухотина Л.М.  в должности  «короля Руси» выступает  Всеволод Владимирович сын Владимира Святославича  известного  под именем «Креститель».
Но Всеволод Владимирович, сын Рогнеды, к этому моменту (1013г), и даже не будучи «королём Руси» уже погиб в Скандинавии под именем  Виссавальда из Гардарики.
Одним словом пускай с этим, разбираются историки, мы же с вами «идём дальше».

А между тем, тот же Бенедикт де Сен-Мор повествует что,  некий отшельник уговаривает семейство девушки, стараясь развеять их сомнения. «Наши герцоги, — говорит он, — не нуждаются в церковном освящении, дабы взять себе жену и произвести на свет доблестных баронов». Странная надо сказать логика то «пущай», то « не пущать».

Одним словом:  Сен-Мор договорился до того, что подействовали уговоры старца, а не страсть герцога. И Гарлеву  (Арлетту) в качестве «ценной бандероли» отправили в замок герцога. Там она благополучно зачала. Но не сразу, а после того как увидела во сне огромное дерево, выросшее из её чрева  (страсти то какие). После такого ни одна нормальная женщина рожать не захочет. (Не дай бог, Буратино  народится). Но, как уже известно, по истории, родился Вильгельм Завоеватель будущий король Англии.

На самом же деле все было намного прозаичнее, именно в Фалезе Роберт первый раз увидел Герлеву.  В один из очень жарких июньских дней, проезжая мимо небольшой речушки Риель в местечке Понт Одемер  («Мост через море» нынче департамент Эр), что находится на перекрестке путей ведущих из Руана в Онфлер и из Лизье в Лиллебон Роберт  заинтересованный кожевенным производством (здесь и по сей день находится старинный кожевенный завод),  спешился и, подошёл ближе.

Руководил кожевенным производством отец Герлевы, а само оно принадлежало местному синьору. Бродя среди дубовых  чанов наполненных проточной водой и набитых для замачивания, шкурами Роберт случайно наткнулся на девушку, которая ходила, подоткнув подол и белея  свежей кожей,  подсчитывала количество шкур сгружаемых с повозок. Шкуры привозили  с разных мест и соответственно  требовали учета. Считать и писать в те времена умели далеко  не многие.  И больше чем голые бедра, Роберта поразило то, что этим умением обладала Гелерва. Он сразу понял, что в придачу к великолепным ножкам она обладает еще и ясностью ума и некоторым набором знаний, чем не могли похвастаться  в его время, даже высокородные дамы.

Девушка, бросив беглый взгляд на молодого вельможу, не потупила глаза, как это делали многие её сверстницы, а игриво подмигнула опешившему Роберту. Это заигрывание наповал сразило нашего «злодея». Он по большому счету сам привык брать, то, что ему не принадлежит и то, что он пожелает,  а такие люди всегда теряются, когда им не только не отказывают а  и даже демонстративно идут навстречу.

Гелерва не ответила на интерес Роберта, а просто не стала жеманиться и лукаво поджимать губы, делая вид простодушной скромницы, она повела  себя просто, как ей подсказала ситуация, при этом отвернувшись, продолжала заниматься своим делом. И по этой  реакции Роберт понял, что он её по большому счету не интересует,  улыбнулась она ему и подмигнула из озорства. А ведь как заводит, когда тебе не отказывают и  в то же время не бросаются на шею, а лишь обозначая своё присутствие, предлагают подумать.
И Роберт задумался!

Напомню одну немаловажную деталь ту  что, Нормандией  с сентября 1026 года правил Ричард III. В Фалез Роберт уехал весной 1027 года и только летом 1027 года он встретил Гелерву. «Женихались»  они почитай  пол -  года  почти до начала   декабря, так как родила Гелерва будущего Завоевателя в 1028 году, а по его смерти 9 сентября 1087 года ему уже исполнилось 59 лет. Но мы прекрасно знаем (а кто не знает, сообщаю), что  Ричард  III умер в  6 августа 1027 года, то есть еще  за год до рождения племянника, малютки Вильгельма. И, стало быть, Эстрид была всё же женой Ричарда, брата Роберта, и по его смерти оказалась совсем в другом месте. Главным же препятствием к браку Гелервы и Роберта было их  не равное происхождение. Именно по этой причине Роберт  в скором времени возвысил отца Гелервы в должность  гофмейстера.

Как я уже упоминал , что еще до смерти брата Роберт покинул старый замок первого герцога Нормандии Рольфа в Руане, и поселился в Фалезе. Толкнуло его к этому нежелание повиноваться брату, что в дальнейшем вылилось в прямой бунт. На что Ричарду пришлось «применить силу». Роберт был осаждён в своём замке  и, в конечном счете, ему пришлось сдаться.

И происходило это, думается как раз в период с  сентября 1026 года по март 1027 год. Дальнейшие события не позволяли Роберту « с головой окунуться « в распри с братом. И когда Ричард III  «поел грибков» и скоропостижно «почил в бозе» Роберт облеченный властью герцога Нормандии по «понятным» причинам  должен был жить в Руане-столице герцогства. Но как бы там ни было, он перебрался в Фалез не потому, что   не желал вспоминать всё то, что происходило в этом замке с самого его детства и даже не потому, что все вокруг напоминало ему о брате и его скорой кончине.  А потому, и это  он считал  своим внутренним убеждением что, именно этот замок в Руане, каким-то образом связан со всеми теми неприятностями, которые были или будут  в его жизни. Желая изменить жизнь, он стремился изменить и место проживания, находя в прежнем,  большое количество  недостатков. Но,  к сожалению, такой путь ведет лишь к обрыву, который непременно примет тебя в качестве жертвы. Ибо ищущий недостатки в территории, забывает поискать их несколько  ближе, то есть в самом себе.

При этом  слухи об отравлении Ричарда братом,  стал распространять, Робер де Ториньи, живший  почти ста годами позже, то есть  в 1125 году. И в этом нет ничего удивительного, ибо традиции поклёпа развивались в недрах христианства с самого  начала его зарождения, даже если эти события происходили задолго до периода написания фальсификации.

Долго ли коротко ли, но Гелерву не принял тамошний высокородный свет. У большинства синьоров всегда в запасе имеется дочь, племянница, внучка и сестра, чтобы стать как можно ближе к «властным структурам» или, по крайней мере, к обеспеченной мужем жизни. По этой причине и завистников и злопыхателей у новоиспеченной супруги было в достатке.

Более того многие считая эту связь позором и нарушением сложившихся устоев - брать в жёны ту, которая по роду или выше или ровня претенденту, но связываться с простолюдинкой считалось не только зазорным, но и противозаконным. Была, конечно, и еще одна, думаю, что самая существенная, причина этих недовольств.  О ней я упомянул выше. Все  родственники Роберта при этом, даже   те, кто не  имели ни малейшего права на герцогскую власть, были вне себя от возмущения из-за того, что возможная «лучшая жизнь» уплыла у них в сторону дочери кожевника. Ведь косвенно каждый из них являясь частью семьи, всегда надеется на  свой кусок от общего пирога.

И по сему,  каждый посчитал  себя  в праве, не только судачить об этом, а и в открытую претендовать на участие в  централизованной  власти. Такое случается каждый раз, и в любом государстве, когда одни не соблюдают  законов, но при этом всеми силами стремятся к тому, чтобы эти законы соблюдали другие. А более когда во главу угла государственного управления ставится не действие в интересах всего государства, а рассуждения о них, в угоду меркантильным целям, отдельных групп или лиц. Любые разговоры о бездействии власти, направлены лишь на то, чтобы пошатнуть эту власть и если уж не заменить её собою, любимым, так хоть « половить рыбки в мутной водице», а проистекают они  непосредственно из тех действий, которые эта самая власть предпринимает.

Но Роберт был слишком смел и независим  в своем  пренебрежении общественным мнением, что не пытался даже «скруглять острые углы» наоборот, вопреки общему мнению он  назначает  старого кожевника, отца Гелервы, придворным гофмейстером. А должность сия предполагала  переход под полное управление папаши, новоявленной упруги, всего двора Роберта, а после его принятия на себя обязанностей Герцога Нормандского и всего имущества правителя. И это очень серьезный и влиятельный титул в условиях вассальной Нормандии.

Гелерва, как уже было сказано, заняла место герцогини. Бурю возмущения вызванную этим поступком  Роберта не смогли утихомирить даже его щедрые пиры и подарки знатным людям. Нравы того времени, хоть и были достаточно свободными (не  демократия конечно), но и тогда общественное мнение стояло на страже соблюдения законов и этикета.
 «И это правильно!» (как говаривал один достопочтенный джентльмен).

Как мыльная вода в канаве, всегда сбегает в сторону общей ямы, так и недовольство знати рано или поздно оказывается в среде очень любящих свое положение (страдальцев)  «простых людей». А простота их заключается в том, что они ни за что, не отвечая, пытаются «вершить историю». Правда, добиваются лишь того,  что запущенные ими   жернова истории перемалывают их же кости, без остатка.

Фалез стал « притчей во языцех», средоточием скандалов и насмешек. И только ленивый, не желал пройтись по имени Роберта. Народ -  сила, но он  слаб в своей мести, когда падающего пытается ударить, чтобы тот упал быстрее, припоминая ему все свои обиды и притеснения. Сплетни о жизни Роберта переносились от деревни к деревне. Рядовые горожане  Франции осмелев, усмехались не только в след, но и прямо  в лицо  синьорам, когда те проходили по улицам Фалеза.

Но тут среди общего поношения и насмешек  на общую сцену к «несогласным» выходит дядя Роберта  архиепископ Руанский  Роберт Датчанин (навальный). И он, прикрываясь народной  сумятицей, призывает Роберта к ответу не, сколько за  те грехи, которые Роберт совершал в качестве разбойника, сколько за то, что он своими действиями оскорбляет родственников и  власть имущих.  То есть, грабя сам, не даёт грабить им. Ставя на ключевые  места государственного управления  тех, кто ничем себя в государстве не проявил, не желает видеть тех, кто стремится к управлению, даже если при этом ничего собою не представляет. Здесь, как считают многие дело не в умении, а в желании. И так, думал любой представитель, как высших кругов, так и  подлый люд.

Хотя  народу  ведь по большому счету было всё равно от кого получать по морде. Ведь они прекрасно понимали, что придут одни дадут по сусалам, что и  другие будут целить в то же место. Ведь недаром они от рождения имеют физиономию, так она для того и существует, чтобы по ней при случае врезали. Не получает лишь тот, кто свою физиономию бережет и по-пустому  её не подставляет.

Там где попираются общепринятые, передаваемые из поколения устои там всегда вырастает чертополох недовольства и расползается  пожарище революций. Революций меняющих верхушку, но в принципе не меняющих ничего в окружающем мире. Во всём  этом проявилось не только разногласие между дядей и племянником по поводу   законности брака Роберта и Гелервы, но и  в большей степени в порядке престолонаследия, который, по мнению дяди, обязан был после старшего сына по закону занять именно он как старший в семье. Но его позицию ослабляло то, что он был служителем Церкви, а посему  выпадал  из «делёжки».

Горя «праведным гневом» дядя  «заслал» анафему аж на всю Нормандию. И тогда Роберт  из чувства попранной справедливости  изгнал дядю из Руана. Так архиепископ был вынужден бежать  в Эврё, где его  поддержали  местные рыцари.  Ведь Роберт Датчанин архиепископ Руанский был еще и графом Эвре, так как сии поместья достались ему по наследству от его отца. Роберт  осадил Эвре  и поклялся если он не «выкурит» из-за его стен «отступника», то значит, городу не повезло. А что делать с рыцарями он знает, как в прочем знают об этом  и они, отчего в скором времени дядя архиепископ по веревке был спущен со стены Эвре и прямиком удрал во французские владения. И лишь там он добился введения против Герцога Нормандского интердикта, т.е. отлучения от Церкви.

Воевать со всем христианским миром Роберту не улыбалось и внутри страны  «дел не впроворот» отчего он был вынужден примириться с дядей. Архиепископ вернулся в Нормандию, к герцогскому двору, где стал советником Роберта и приобрёл большое влияние. И до своей кончины в 1087 архиепископ Роберт Датчанин был опекуном наследника Роберта II — юного герцога, известного впоследствии как Вильгельм Завоеватель.

Именно архиепископ по некоторым сведениям, имевший хорошие связи с королём Франции, добился того, чтобы Вильгельм, будучи незаконнорожденным (бастард) был признан королём Генрихом I как  наследник Роберта Дьявола. Дядя же помирил Роберта с  весьма активным соперником Роберта за власть с герцогом Аленом III Бретонским, бывшим по совместительству и двоюродным братом  Роберта, непонятно по какой причине вдруг заявившим свои права на власть в Нормандии.

Видно считая, что Роберт  не совсем подходит Нормандии в качестве правителя (сам он у власти с 10 лет) как бывший разбойник и отлученец от Церкви. Но именно ему в дальнейшем, когда  Роберт « ударится в очередные бега», он   передаст права опекуна над маленьким Вильгельмом. Кои дядя исправно будет  исполнять аж до самой своей смерти  1 октября 1040 года, когда попытался защитить права Вильгельма, против восставшей нормандской знати. И по какому-то стечению обстоятельств (видать такое наследство) он также как и его двоюродный брат, Ричард III , будет подло отравлен.


                ХХVI

Как это не парадоксально всё, что было впереди, непременно  остается позади…
Колесо событий, стремительно набирая обороты, раскручивалось в ту сторону, в которую его запустил Господь. Однажды находясь на охоте, Роберт со свитой оказался возле хижины старца. И оказался он там не просто так, а по той самой причине, что  спасаясь от вооруженных людей лиса, нашла себе спасение в хижине старого отшельника.


И когда, кто-то из челяди Роберта, попытался с ходу проникнуть в хижину, на её пороге появился старец, держащий в руке посох с тремя когтями медведя, вделанными в его рукоять. Тщедушный старец спокойно и настойчиво стал отговаривать подъехавшего Роберта от желания проникнуть вглубь хижины. Но кто этот отшельник и кто он Роберт и возможный Герцог Нормандский по рождению и признанию.


Разгневанный герцог стал напирать конём на бедного старца, но тот не желал освободить проход. А когда его силы на то чтобы сдерживать напор коня герцога не хватило, он предложил тому спешиться и  «решить всё миром».


Такого непочтения Роберт выдержать не мог, соскочив с коня, он выхватил свой  меч-саблю и дважды крест- накрест рубанул по телу старца. Тот на мгновение замер, не меняя выражения, глаза погасли, и, посеревшие губы выдохнули всего два  слова: « Богу весть!». Затем он упал, и из его ран не пролилось ни капли крови, она как бы застыла в жилах от совершённого. Сдавленный ропот прошёлся по сбившейся в кучу челяди и, они, стараясь не навлечь на себя гнева герцога, удалились от хижины отшельника. Всем, было понятно и без каких- либо прочих слов, случилось то, что не должно было, случится. И случилось  по вине молодого герцога, но гнев божий падёт и на их голову. А кому хочется отвечать за чужое безрассудство. И уже через некоторое время  на пороге, опустевшей хижины, остались лишь поверженный старец и, молодой герцог, стоявший с опущенной головой, еще пытающийся найти в голове или душе оправдание своему поступку, и машинально по инерции,  пытающийся стереть кровь с клинка отворотом своего плаща.


Но не успел Роберт, стоя над бездыханным телом старца, стереть кровь со своего клинка, как подул сильнейший ветер и из опустившегося прямо к земле белого облака сошли на землю два ангела. И казалось, будто не сошли они, а выступили из опустившегося облака, так они были высоки ростом. Их крылья  символы скорби,  сложенные за спиной, говорили о том, что постигла их глубокая печаль, ибо умер великий праведник, радеющий на земле за души грешников и своим служением снискавший  и уважение и презрение. Ибо лишь тому,  кого презреет Бог,  уготовано место  «одесную Его»  в будущей жизни и  нет  тому необходимости печалиться о возвращении на землю в облике ином, чтобы завершить свой круг урока данного каждой душе изначально и к исполнению которого она и  стремится раз за разом, повторяя свой путь в живой плоти.


Так предстали перед Робертом:  Иегудиил, архангел по чину первого лика, в правой деснице венок золотой держащий, а в левой  бич с тремя концами. И Иемериил архангел по чину первого лика, весы держащем, в правой  «руце своя».


И пал на колени Роберт видением сражённый, и слезы брызнули у него из глаз.
Иеремиил же обратился к нему: « И спроси себя сам, чем в душе праведной искренностью светящейся, надежда  возгорается. Не тем ли, что во исполнении числа семян в ней, которые ниспосланы Всевышним, как мера времени достижения понимания?»


Роберт не мог понять, о чем шла речь, но внутренне был готов покориться, ни капли строптивости не восставало супротив сказанного, хотя, что в этом он не мог постичь, а спросить «язык не поворачивался».


И продолжил уже более понятно архангел - стратиг : «Неужто для того, чтобы собственную жизнь порушить нужно душу праведника загубить? Или всё для того, чтобы свое ретивое выше собственного страха казать и последнего чураясь стремиться к доказательству непременному?».


Ничего не ответил Роберт, да и что ему было отвечать, когда он ни во что, не ставя жизнь других, свою оберегал даже от ненадлежащего взгляда.


Замолчал  Иеремиил и подступил  Иегудиил: «Не лживым ли прикрываясь, стараешься угодить? Но совершенное уже наказание, а то, что последует не изжить даже если  жертвуя собой стремиться, всему свое время и срок. И срок твоему, равен семи годам. Не успеешь  себя казнить, воздастся как за всё».


А пропали Ангелы, но не все ушли. Роберт был сражен, но многолетняя привычка видеть не озираясь, всё, что тебя окружает, насторожила его, хотя чувства его были в полном смятении от увиденного и, услышанного.


И видит Роберт- сын герцога, что на пороге хижины сидит, ссутулившись, фигура знакомая. В первую очередь подумал, не обознался ли он, убивая старика, не тот ли вернулся,  через ангелов путь назад найдя. Да вот только отшельник  сух и мелок телом был, а тот, что на пороге сидит без движения, тот и по спине видать, могуч и грозен.


Тут оборачивается  к нему лицом, на пороге сидящий, и видит Роберт Готлива, солдата старого, учителя  детских  и отроческих лет своих, нынче уже вот как десяток лет умершего и похороненного на дальнем конце кладбища, где все простолюдины покоятся. Не поймет герцог, видение то или же взаправду к нему вышел конюх, да спросить, что, язык не шевелится.


А и тот молчит, лишь внимательно так  смотрит своим взглядом строгим, из-под белых, насупленных бровей. И без слов понятно, пеняет «Мол, говорил тебе, совладай с норовом, не ровен час не просто беду принесет, а жизнь всю так перевернёт, не упомнишь когда родился и жил когда».


С укоризною так смотрит, а Роберт и без слов понимает, головой кивает и рукой по глазам проводит. Руку убрал, а солдата уж нет, как и не было. Видать привиделось то. Да вот только горько стало парню, что нынче его учителя рядом нет,  может и не случилось с ним такое, а теперь куда, зачем…. Нет на это   ответа.


Долго стоял на коленях Роберт и не знал, что ему делать. Сразу умереть или искупить грех свой так нежданно его посетивший. Так вот только нежданно ли? Всю свою жизнь  шел он к поступку, тому, что перевернёт его жизнь и заставит смотреть на мир глазами другими. Вот и пришла пора прозреть и, увидеть каким  его сделало невольное служение силам зла, и каким может быть дальнейшее его существование. А то, что оно не будет как прежде, Роберт уже знал наверняка. И не задумываясь более, встал, скрепив сердце и  шатаясь,  пошёл…


Нет не в замок свой, а от него, в сторону противную. В чем был он на момент совершения убийства в том и ушел в свой долгий, почти на семь лет путь.


Да недалеко ушел почти у края поля вышел к дороге, а по ней, как чувствует материнское сердце, повозка запряжённая шестью лошадьми. Посторонился Роберт, чтобы не попасть под колёса, да и карета резко прекратила движение. Окружающие её всадники по обыкновению вперед не идут. Видать признали в пешем Роберта Дьявола, и  опасаясь его гнева,  не приближались.. Лошади под ними по кругу ступают, но сдерживаемые всадниками, не идут далее.
Распахнулась дверца и соскочивший с облучка паж откинул ступеньку. И из кареты опираясь на руку спешившегося стражника, вышла герцогиня.


Сколько лет не видел своей матери Роберт, а тут признал сразу и не по тому, что она, сходя к нему,  тихо произнесла «сынок»,  а потому, что в душе его такое творилось, что не описать, да вот только не знал он кому вопросы задавать. Почему в его жизни всё так нескладно и почему он приносит другим людям только страдания и горе. Сам при этом, понимая, что делает, испытывает не угрызение совести, а какое-то внутреннее удовлетворение. Разве на то человеку душа дана, чтобы радоваться чужому горю или на то, чтобы это горе творить?


А так ему хотелось, чтобы кто-нибудь ответил, почему он постоянно стремящийся к свободе отчего-то  живет как бы ни по своему желанию. И будто не он волен в своих поступках, благодаря желаниям и разуму,  а кто-то вне его, влияет на его  чувства и, действия. И сколь он не пытался понять причину такого состояния, всякий раз находился повод не «копать глубже» будто вход  в эту тайну был для него закрыт.


И тут при виде своей матери он, как и там перед бездыханным телом старца, упал на колени. Герцогиня вскрикнула и также опустилась на колени перед своим сыном.


Так стояли они  на коленях друг перед другом  и лились слезы по щекам обоих. И понимала мать, что в последний раз видит сына. А ведь давеча, когда признали его наследным  Герцогом Нормандским и встречаться с ним не пожелала. Так Роберт и не настаивал, других дел было много, тем более, что не все приветствовали его возвышение. По закоулкам и темным углам Нормандским блуждали как сквозняки  слухи о том, что смерть Ричарда «дело рук брата его». Мол, что с него взять одно слово «Дьявол».


И обливаясь слезами, просил Роберт мать рассказать причину его такого характера, почему он, несмотря на то, что знает о поступках своих неблаговидных, не горюет по их свершению,  а радуется, не стремится исправить,  а лишь усугубляет. Пусть ответит ему, если знает. А то, что она знает, он   чувствует давно, с  самого детства. Да не было причины выпытывать. А тут видать пора пришла, самому себе ответить, зачем живёт и как дальше быть.


Рассказала мать всё, что знала. Молча, выслушал её Роберт. Слёзы сами собой высохли на щеках. И так же молча, поднялся он с колен и, не оборачиваясь, пошел, как говорится «куда глаза глядят». Не смотрели они лишь назад и не оттого, что « обернувшись назад, вперед не ходят», а потому, что не пожелал он возвращаться к прежней жизни, а где найти иную пока не знал.


И пошел он  от той, что родила его во грехе, той, что свои желания поставила выше жизни тех кому эту жизнь дала. И уже не казалась эта жизнь Роберту подарком, а лишь тяжелой обузой, которую и прервать не жалко, да вот только этим ни печаль не исчерпывается, ни  справедливость, не восстанавливается. Но не будь он Робертом, пра - правнуком Великого Рольфа, побеждавшего в каждой своей битве. Отчего и эту битву с Дьяволом Роберт решил выиграть. И ничего не должно напоминать ему о том, что он не властен над своей Судьбой. С этого момента он сам хозяин своей Судьбы.


А герцогиня  смотрела в след уходящему сыну  и утверждалась в правоте собственных мыслей о последней встрече с ним.



                XXVII


Где-то на развилке двух дорог, тех, что вели одна в сторону севера, другая в сторону юга, увидел он часовню и, преклонив колени, принялся молитву шептать. Ни когда ранее не учил он текстов, а тем более молитв, а тут сама на ум пришла и будто изнутри его, вырываясь наружу, устремилась к облакам в адрес сил небесных:
 «Святый Архангеле Божий Иегудииле, присный споспешниче всех подвизающихся на пути Христовом, возбуди меня от тяжкой лености и подвигом добрым укрепи меня. О, великий Архангеле Божий Иегудииле, ты ревностный защитник славы Божией: ты возбуждаешь прославлять Святую Троицу, пробуди и меня, ленивого, славить Отца и Сына и Святаго Духа, и умоли Господа Вседержителя да созиждет во мне сердце чисто и дух правый обновит во утробе моей, и Духом Владычным утвердит меня и истиною Отцу и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.


Что-то покоробилось у него в душе, будто противилось молитвенной силе, и все же раздираемый болью он продолжил:
«О, святые Небесные Власти, молите за нас Небесного Отца, даруйте мудрость и рассуждение, дабы различать, дабы Иисусовой молитвой сокрушать все помыслы дьявольские вашим предстательством, да стяжаем ум чистый, ясный, молитвенный, сердце благостное, волю, ко Господу обращенную. Аминь».


Прочитал и, упал бездыханный, силы лишенный. Той силы, которая дана ему была от рождения и которой породитель  Асмадей был. Мимо шли чернецы подняли бездыханное тело молодого герцога и, унесли с собой  в обитель. Негоже оставлять в молитвенном присутствии тело,   которое душа покинуть стремится. Каждому свойству свой срок, видать герцогу этот срок еще не наступил. И вот  через несколько дней очнулся горемычный, и своё имя не помнящий и, жизнь свою до сего дня не знающий.


Те монахи, что были свидетелями его святотатства, ведь однажды он и в этот монастырь наведывался, пожелали его предать общему поруганию. Проще говоря, избить  и выкинуть за пределы ограды. Да настоял архимандрит Понфотий, викарий сего монастырского хозяйства. Он увещевал братию, что, мол, « негоже злом на зло, отвечать» а «кто простит, тот трижды прощён будут». Да к тому же «видать само провидение привело сюда этого молодца, да в состоянии таком, что его пожалеть надобно, а не суд чинить над ним». Так и порешили: «пусть живёт, пока сможет».


Недолго пробыл Роберт в обители. Никто его на поступки не неволил, он со всеми монахами на службы церкви ходил, работу какую поручали, делал, но всё его куда-то внутренний голос звал словами Иегудила сказанными: «Покаяние суть славы сияющей, кто на сей путь вступит и отца, и мать забудь, до той поры пока грех свой к вещей правде не обратится и будет тому не только прощение, но и прозрение от деяний неправедных им совершаемых доселе и преткновение их в будущем».


Настал день и простился Роберт с братией. Путь его лежал в древний город Рим к Папе римскому наместнику бога на земле и проводнику душ  в царство  одесную бога не по званию, а по знанию. И долго шел Роберт терпя лишение нужду и чужую злобу. Несколько раз пытался обидчикам своим ответить, но вспомнив слова ему сказанные Иемериилом : «Всяк себе выбирает путь, но не всяк его пройти может. Тому сё по плечу, кто и душой  и телом в одно слеплен у  того и мысль в достижении цели путеводной звездой светится. Раз отступишься, не достигнешь, тогда наново начинать, а кто и не сподобится», останавливался. Бит был нещадно, да терпел, вспоминая все свои пакости, кои другим чинил, невзирая на то, что это приносило и боль и страдания. Теперь сам страдая, чувствовал их боль и терпел иначе нельзя было: впереди прошение, а позади …


Позади нет ничего кроме пустоты и забвения. Но не забвение пугало Роберта и укрепляло его в вере о задуманном, а то, что искупает он не только свой, но и матери своей грех.
 «За себя каждый стоять может, а ты постой за другого». Не то ли говорил  учитель его, Готвил, когда-то?


И пошёл он дорогой, позже названной «Дорогой аббатств» мимо Дюклер, аббатства Жюмьен, Кадебек-ан Ко города – амфитеатра. От Лильбона, бывшего некогда кельтской столицей, переименованной во времена Римского владычества в честь римского проконсула Джулиобона, до  Вилльеклера
 … и так дальше и дальше уходил Роберт от дома, от родных и близких. Что ждало его впереди, он не знал, да впрочем, и не задумывался над этим. Он шёл!

От Руана до Рима 1563 км (8449 римских
стадий; 401 французских льё или, 802 английских мили). Пешком такое расстояние можно одолеть  не меньше чем за 6-7-мь месяцев.


                XXVIII


Начались дни, недели, годы вынужденных скитаний с одной лишь разницей в путь для того, чтобы посетить святые места, а в этом суть любого паломничества собираются добровольно. Роберт же оказался в пути по воле случая, отчего ему было во «стократ» тяжелее. И как однажды заметил  Мишель Со (Sot),  данное мероприятие потребовало от него удвоенного физического усилия. О  спасении души ли думал он или о  получении прощения за грехи свои? Не думаю. Но в чем уверен он желал «излечиться от той напасти, которая превратила его жизнь в одно утомительное путешествие.


И менее всего он жаждал покаяния, отчего хоть и было паломничество   способом покаяния, когда после тысячного года, а  в особенности в XII и XIII веках, волна кающихся захлестнула христианский мир. Роберт же имел несколько иной мотив и вдохновляющую страсть. И этой страстью, как это не парадоксально прозвучит в связке с  христианской моралью, была месть. Месть кому? Вопрос остаётся до времени открытым.


И так как паломник  это человек вне родины, добровольный изгнанник, аскетизм, которого поначалу отталкивает встречных, а уж затем после знакомства вселяет уважение стойкостью и терпеливостью, коей большая часть людей на земле, не обладает, это все же в большей степени лишения и отсутствие  уверенности в «завтрашнем дне».


Но бродить просто так по бренной земле  для паломника (странника) недостаточно, ибо он не бродяжка и не изгой. Для того чтобы паломничество состоялось, нужна некая  цель.  Лучше если она будет из разряда святых, но сойдет и нравственная и даже идеологическая. Отсюда еще якобы в  333 году галльские паломники составили трактат «Маршрут из Бордо в Иерусалим».


Роберта не интересовало паломничество в Рим, где находились мощи двух святых — основателей Церкви Петра и Павла, могилы мучеников и христиан. Но  шел он именно туда. Если сказать, что просить шел прощения у Папы за свои грехи, так нет. Не считал Роберт, что прощения ему надо упросить  у Его Святейшества. У себя прощения просить у Господа, у людей которых обидел, да где нынче их сыщешь. А представлять в лице Папы всех им обиженных он не желал. Для чего шел? Сам иной раз задумывался да ответа найти не мог, шел и всё тут. Может именно путь подскажет. А лежал тот путь по землям Франкийским в Королевство лангобардов, где  меж земель их  находилась та часть Византии, на которой и расположен Рим. Ещё  не был открыт Сен-Гатарский перевал и кратчайший путь из Франции в Италию лежал через Сен-Бернарский перевал по горному проходу Мон-Сенис.


Не каждый отваживался ступить на крутые обрывы, но путники, не обремененные поклажей,  двигались по нему изо дня в день. Этим же путем прошел и Роберт.


Это «человек предполагает, а бог располагает». Так и тут   вышло, задумал Роберт одно, случилось иначе. Минуя столицу Ломбардии  Павию, что на реке Тичино  перед её впадением в реку По вознамерился он посетить базилику (церковь) св. Петра в Золотом небе (Chiesa di San Pietro in Ciel d’Oro) выстроенную на месте старой деревянной церквушки, единственном храме в городе, где некогда лонгобардский   король Лиутпранд  укрыл, выкупленные у сарацин мощи святого Августина.


Роберт  долго стоял перед  суровым фасадом церкви, не решаясь войти, как неожиданно кто-то тронул его за плечо, обернувшись, он увидел перед собой купца, и что-то знакомое  почудилось ему  в его облике. Будто он знал последнего, но не упомнит где и при каких обстоятельствах.


Так тот  купец, напротив,  его помнил. Будучи из еврейской Руанской общины    он вполне себе хорошо знал всё, живущее  в Нормандии, семейство потомков Рольфа. Ибо его дела зависели  от их благосклонности. Это и спасало, но больше причиняло множество неудобств, ибо купец всегда склонен к «стиранию» границ и признаков народностей, а более помехой являлась любая религиозная устойчивость, дающая знак о своих.


«Ваша светлость»,- начал он, «неужели я вижу Вас и в этаком одеянии, тут, вдали от родных мест?».
Поклонившись, продолжил: «Смею ли я спросить, что приключилось с Вами Ваша Светлость и может быть Ваш покорный слуга может быть Вам чем-нибудь полезным?»
«Нет, любезный Авесалом»,- вспомнил торгового человека Роберт, «мне не нужна помощь, разве, что если ты не направляешься в Геную, так нам в данном случае по пути».


«Именно туда  я и направляюсь», - снова поклонившись, но уже мене подобострастно, понимая, что за молодым герцогом, кроме пройденного пути никто не стоит, проговорил Авесалом. А зачем выказывать подобострастие тому, кого можешь и сам при желании обидеть.


«Вот закончу  дела в Павии и думаю, дня через два сможем выступать». Он хотел спросить, где ему в случае чего искать герцога, но вовремя решил, что не резон ему занятому человеку «бегать» за бродяжкой,  пусть ищет сам.


«Если Вам будет угодно, ищите меня в Понте Веккьо, это мост через реку Тичино. На другой стороне имеется таверна от неё, ровно в полдень, через два дня отправляется караван в Геную». Сказав все это, купец, даже не поклонившись, сделав лицо очень занятого человека, удалился.


Роберту не понравились манеры  этого представителя «пыльных ног», но в его положении выбирать не приходилось.


В назначенный срок, перейдя крытый мост через Тичино,  он был на указанном Авесаломом, месте. Еще не существовало знаменитого квартала Борго Тичино, а дорога от моста вела к полям. Но с левой стороны, аккурат возле обрыва, располагалась каменная приземистая таверна. Именно от неё начиналась знаменитая римская Эмилиевая дорога.
Авесалом не ждал Роберта, но увидев герцога, выказал внимание тем, что подошел и поклонился:
«Итак, Ваша Светлость, Вы намерены продолжить путешествие в нашей скромной компании»,- уточнил он, « правда стоит отметить, что следовать в компании купцов не безопасно». Сказав это, он осёкся, вдруг вспомнив, что герцог не только не робкого десятка, но и очень опасный соперник при вооруженных столкновениях. И кому как не ему знать о повадках разбойников. Сие было купцу на руку, и, желая воспользоваться умением Роберта в своих целях, при этом, не платя ему ни гроша, он, «водрузив» на лицо  уважительную мину, предложил Роберту чего-нибудь «съесть перед дальней дорогой».


От Павии до Генуи почти 34 лье (132 км) ходу при сложности движения этот путь мог длиться до четырех  дней. Роберт уже за время своего путешествия привыкший к ограничениям в пище и вине отказался, взяв лишь лепешку из местной ржи.


Свои дела  в Павии  Авесалом благополучно завершил, посетив ежегодное собрание купцов называемое  Collegia mercantorum (Коллегиа мерканторум). Ведь именно в Павии являющейся перекрестком торговых путей, заседал сей орган, регулируя международные финансовые отношения. Результатом этого собрания было решение открытия в Геную Банка Сан-Джордже.


Многие финансовые термины имеют итальянское происхождение. Итальянское слово «banca», означающее скамью, или лавку, на которой менялы осуществляли обмен, стало впоследствии применяться для обозначения кредитных учреждений и перекочевало в большинство языков мира. Термин «банкротство» также имеет итальянское происхождение:«banca rotta» – «сломанная скамья».



Итальянцы называют Геную не иначе как «Genova la Superba»- великолепная или горделивая. Дословный же перевод означает «Большая скамья для рта», так как по-итальянски «Дженуа» и означающее «зев», что в – первую очередь  как нельзя лучше передает его географическое положение, а во-вторых, указывает на характер процессов, связанных с этим городом. Мы бы сегодня сказали «Место для того чтобы жрать». Не важно, что и кого.


Когда осеннее солнце достигло зенита, караван двинулся в путь. Роберту не предложили особого места в караване, но оставили ему право выбора. И он выбрал одну из последних повозок, где  за возницу был старый  житель Фесалонника. О чём он узнал в процессе общения. Правда большую часть беседы вёл старик, а Роберт только слушал, но и слушать он мог весьма красноречиво, так что это позволяло вознице не прекращать своё, раз начатое, повествование.


А рассказывал он о том, как два брата из его родного города Константин Философ (Кирилл) и Михаил стратиг Славинии (Мефодий) изобрели славянскую азбуку «глаголицу». Мол до того у славян был язык и они говорили на нём, но писали так, что ни кто ни чего понять не мог в одну строку, да без пропусков, а еще и над строкой, что то вытворяли, будто всё наоборот.  Одним словом сплошная  несусветица.  Вот братья и решили, чтобы славянам жилось лучше  и чтобы все в Европе их понимали придумать им своё письмо. До этого времени о Фесалонниках знали только в греческой земле, а теперь знают и в далёкой Руси.


Роберт, слушая рассказчика, никак не мог понять, как,  по сути, чужие люди для народа, могут придумать для него какую-то «азбуку». И более того народ чужой земли якобы запросто так принял эту письменность и стал употреблять в повседневной жизни. А ведь с того времени как Готвил служил руському князю прошло всего - ничего около семидесяти лет. И ничего подобного, в смысле об изменении письменности в той стране он не рассказывал. А ведь Русь издревле и договора заключала с Римской империей и её фемами, поставляя ей воинов и с Византией, окорачивая движение Дикого поля в сторону Византийских земель. И всё это Роберт знал не понаслышке или по писанному монахами, а непосредственно от очевидцев, тех, кому он доверял: Готвила, Флудо, Олава… да мало ли еще кого из тех, кто «вдоль и поперек» прошёл всю Европу и не единожды был в далекой Северной стране.


Роберт слушал, но его мало занимала Гардарика и народ, живущий в ней,  интерес юности давно угас, и возобновлять его не было никакого смысла, если не думать о возможности побывать в той стране.  А он и не думал об этом, лично его путь лежал в Рим, а что будет дальше он и не загадывал: «Будет день, будет и пища».



                XXIX


День и часть ночи караван размеренно двигался в  намеченном направлении. Лишь когда тьма совсем укрыла дорогу, и передвигаться по ней стало не безопасным, остановился. Коней распрягли и, стреножив, пустили пастись вдоль дороги. Караван дошел до переправы на реке По, которую необходимо было переходить вброд не смотря на быстрое течение и ширину реки.


Вообще путь в Геную пролегал через несколько населенных пунктов, которых невозможно было миновать. Дорога римлянами так и торилась, чтобы войска имели возможность в случае необходимости, получать провиант и подкрепление в условиях удаленных от основной базы, в опорных пунктах.


Следуя выбранным маршрутом, от реки Тичино до реки По затем северо- западным берегом по руслу реки По до границ Ломбардии и Пьемонта, а там через переправу  в сторону Тортона расположенного в пойме реки Торенте (Torente Scrivia). Далее дорога преимущественно следовала  извилистому течению, вплоть до места, где находилась последняя переправа на западный берег Торенте, открывающая путь в сторону побережья Лигурийского моря.


Но чтобы попасть в Геную необходимо преодолеть горную цепь (Апеннинский хребет) окружающую его почти с трех сторон, отчего город, замкнутый в горных рельефах был не просто обособлен от прочей части страны, но  именно это  и сыграло заметную роль в дальнейшей его судьбе.


Не имея возможности развиваться вширь богатея, Генуя сформировала особую форму расширения - колонии, т.е. земли непосредственно не связанные с территорией Лигурии.


Колонии Генуи располагались на Кипре, Корсике, что позволяло генуэзцам оставаться на пути движения товаров из Франции и Германии в страны Северной Африки (Сирия, Палестина и пр.) а так же в Крыму, который связывал Геную с Хазарией. По сути, порт Генуя являлся конечным пешеходным маршрутом из Франции (и Англии), Рейнской области и Фландрии. Дальнейшее движение проходило морем.


Формирующаяся в Средние века Италия  не имела государственной централизации. Для нее  характерной была система города-государства, подчиняющего постепенно округу (контадо). Именно отсюда пошло такое понимание название Руси  «Гардарики» в значении «Страна городов» хотя таковой она не являлась  (об этом уже упоминалось ранее). Именно здесь получили задание Солунские братья, которые никогда не были на Руси, покопаться в Генуэзской колонии в Крыму для того, что бы « создать «руськую азбуку».


И именно сами генуэзцы придумали свой перевод названию города «Гордая» на том основании, что они считали, что тот,  кто  и где торгует тот теми землями и обладает. Так среди жителей Генуи распространилась горделивая присказка: "Ianuensis ergo mercator", "Если генуэзец, - значит торговец!", а стало быть и princeps mundi (владетель мира), ведь по обыкновению именно римские императоры, будучи, как считалось, единственно свободными людьми, носили имя  Princeps. Это выражение   в дальнейшем легло  в основу мировой финансовой системы, то есть тот, кто владеет финансами  и является по сути «гордым», т.е. свободным человеком.


Итак, нарождающийся класс «свободных людей» на заре финансовой оккупации мира представлял собой, по сути, сброд не имеющий ни чести, ни свести, ни каких либо признаков морали, так как главным «божеством» для них являлась прибыль. Но это и понятно ведь на другой чаше весов была их жизнь.


Я не стану сегодня рассказывать о том, что торговля как фактор первоначального обмена товарами родился у скотоводов, так как их более чем скудная жизнь требовала некоторого дополнения, когда как земледельцам хватало того, что давала земля. Мобильность скотоводов  позволила им охватывать все большие и большие ареалы возможных обменов (торга: «то»- прокладывать, выбирать направление; «ор»- пахать, разрабатывать; «га»- идти, двигаться – выбирать, разрабатывать в движении.).  И недаром богом торговли у греков был Гермес бывший пастух, которого и изображали на ранней стадии обожествления с бараном в руках. Хотя «навешенные» в дальнейшем на него всевозможные ответственности выдают в нём «укороченного» Велеса, тем не менее, главная его ипостась это красноречие, изворотливость и обман, воровство, подкуп и предательство, недоверие и зло памятливость (читайте «мифы древней Греции»). Поэтому  и был любим Гермес в Греции  купцами и путниками, ораторами и атлетами, ворами и шулерами.


Кто-то спросит «а почему любим и атлетами?». Так вы, что думаете допинг изобрели сегодня? Гермес к этому  непосредственно приложил совою вороватую ручку. И вообще с этого пройдохи начались проблемы у Человечества и «благодаря» его изощренному уму мир поделился на «скотоводов» и «земледельцев». При этом сам  он занял сторону скотоводов.


Так Великий Велес, носящий в себе разнообразие противоположностей, то есть организующий естественное  взаимодействие противоположных начал, создающих разнообразие мира, в философии эллинов (многобожников - язычников) был  разделен на противостояние  (борьбу) противоположностей, для  оформления окружающего мира по определенному образу, приведшему в последствие  к единобожию, как условию окончательно победы одной части Единого  над другой. Но то была и есть лишь иллюзия.
 

И тут уж что «выросло, то выросло». Но именно характер появления торговых отношений создал ту конфигурацию мира, которую мы сегодня имеем. И именно антагонизм земледельцев и скотоводов на многие века (и по сей день) определил политико-идеологическую парадигму  существующего социума. Но всё это не тема моего нынешнего повествования. Наш путь пролегает по Средневековой Ломбардии мимо города Тортона, расположенного у подножия холма Саво. У этого холма сходились четыре  дороги, выстроенные еще в период римского владычества и названные именами консулов, инициаторов строительства:  Эмилиева дорога (по которой двигался наш караван), Фулвиева дорога, дорога Скура и Постумия.


Эмилиева  дорога огибала холм с западной стороны и солнце, склоняющееся к закату, играло осенними красками на пожелтевших кустарниках, росших по краю дороги. Караван обогнув холми чтобы избежать влияния утреннего тумана, покрывающего землю Ломбардии в предутренние осенние периоды, остановился с южной стороны холма,  возле небольшой рощицы  развесистых каштанов.  Освобожденных от упряжи лошадей пустили пощипать уже пожухлую траву, а  на ночь еще дали  немного ячменя. Ячмень лошади переваривают долго, отчего кормить их ячменём стоит лишь на ночь.


Ночь прошла спокойно, лишь единожды уже за полночь, лошадей потревожил резкий крик  диких кошек. Видать две особи не поделили добычу.


Вот уже вторую ночь Роберт провёл среди купцов и сопровождающих караван. Все знали своё дело, и особой суеты ни по какому поводу не наблюдалось. От Тортона путь пролегал   к переправе через реку  Торенте. И это должен был быть самый длинный   переход, проходящий в долине вдоль среднего  русла реки, так как после переправы новая остановка предполагалась  уже в Лигурии в местечке Изола-дель - Контоне находящегося в предгорье. Отсюда дорога неизменно поднимается вверх.


Затрудняло движение и то, что в период дождей,  на дороге  обнажались камни и, высохнув, почва не держала их, отчего  частый, хоть и мелкий  камнепад, заставлял всё время быть настороже. Роберт предпочитал не мучить животных и в гору шёл пешком.


Третью и последнюю, ночь путники провели в местечке Сан -Панталео где в отсутствии жилья проход между горами обозначала небольшая часовня, возле которой и расположились путники. С рассветом начался спуск в долину и вот…


Когда уже показались пригороды Генуи откуда то из-за   растущего по бокам дороги кустарника, выскочила группа вооруженных людей  и с крикам и гиканьем преградила дорогу каравану. Сзади караван также оказались разбойники, а это были именно они.


Их появление не испугало разве, что Роберта и не потому, что он знал все повадки и приемы «лесного братства» а потому, что у него, по сути, и брать то было нечего, а по неписанному закону «братства» не имеющий ценностей, ценности для них не представляет. Отчего, не защищая своего имущества тот  не опасен  для них. Убивать такого не имело никакого  смысла. И, тем не менее, Роберт насторожился, крепче зажав в руке деревянный посох, который сопровождал его во время путешествия, и приготовился к худшему.


Надо отдать должное караванщикам они довольно грамотно и сноровисто организовали оборону, но то ли не доглядели, то ли с каким-то умыслом оставили незащищенным именно тот край, на котором оказался Роберт. С каким умыслом это он понял позже а, сейчас видя эту « промашку» он попытался «прикрыть «  своим присутствием указанную брешь и приготовился отразить нападение. Но отразить не успел, так как удар, сбивший его с ног, был произведен сзади, чего он не ожидал, и защититься от него не смог.

Последнее что он услышал так это слова Авесалома: «Вяжите его, да покрепче, он еще тот  вояка, вырвется, не оберемся бед». Больше Роберт ничего не слышал, так как потерял сознание.
Очнулся он уже крепко связанный, лёжа на повозке  его лицо при этом оказалась закрытым старой и  пыльной мешковиной. Так что куда и кто его вёз, он видеть не мог, но по говору и применяемым фразам понял, что он оказался в плену у морских разбойников, пожалуй, это были агоряне, которых историки называют аль-араби (арабы), их уже, раньше в Бойе, встречал Роберт.


                XXX


Арабы стали, полновластными хозяевами Средиземноморья, сменив на исторической сцене финикийцев с 6 в.н.э. и вот уже на протяжении почти пяти веков конкуренцию им составляли лишь иногда появлявшиеся до 19 века на водных морях между Европой и Африкой норманны.


Характер  жизни арабов скотоводческий и отсюда кочевой,  а он не предполагал освоения ими водной стихии, но идя за дармовой добычей, они вслед за развивающейся торговлей стали осваивать и морские пути. Если внимательно приглядеться к истории, то можно увидеть, что арабский путь освоения водных просторов, почти в точности повторяют путь уже отмеченных  финикийцев. И не потому, что  иначе невозможно было двигаться по очень уж « тесному» Средиземному морю, а потому, что финикийцев  просто в исторической литературе (как это  обычно водится) стали называть иным именем, т.е. арабами. К этой мысли склоняет не только «округленное» арабами  «корявое» письмо финикийцев (историки и лингвисты в этом вопросе единодушны, считая, сто финикийское письмо стало началом всей письменности в Северной Африке. Да что там, в Африке, бери выше - в Мире), но и многие общие для них мифологемы и элементы древних верований. Более того именно «древние верования» своими алогизмами  выдают в арабах наличие смешанности разных иной раз прямо противоположных  парадигм мировосприятия, а что вполне укладывается в теорию о смешанном народе (семиты), в котором преобладающим началом всё видится  первичность данных народов из Северной Азии.


Короче говоря, арабы не являясь, по сути, мореходами «освоили» морские просторы лишь для того, чтобы быть в «нужное время в нужном месте», то есть рядом с любым торговым кораблём, а  в дальнейшем и в каждом торговом городе. Они, как и финикийцы усмотрели в наличиях портовых городов не только возможность быстро и надежно «отовариться», но и создать среду, в которой торговый люд не просто бы « размножался», но и гарантированно давал возможность негласному сюзерену « кушать сыто».


Там где государственная  власть не принимает на себя обязанности «большого Боса» (разбойника) опосредовав своё отношение с прочим населением через законы и правила ею придуманные, там, в обязательном порядке, прорастает стихийный  разбой, но уже не считающий территории окормления (кстати, христианство это один из организованных  способов разбоя) своими, а отсюда не несущих за них ответственности.


Так создание  указанных условий мы находим в Святом Писании (Первая Книга Царств), где описано как финикийцы не только водили триремы царя Соломона, но и основали Таршиш (Кадис) а также имели в качестве колоний и Утику (Тунис), Палермо (Сицилия) острова Мальты и Сардинии, ну и конечно же знаменитый Карфаген, который по сути был военной базой финикийцев ( о чем говорит вся архитектура и планировка города) . Но эта территория  по всем сопутствующим характеристикам финикийцев не могла принадлежать этому народу ( кишка тонка ), отчего имеются предположение, что за именем финикийцев стоит более мощное над народное образование. Но в ту эпоху согласно официальной истории было всего одно единственное подобное образование, и оно называлось Римская империя. Но официальная история настойчиво замалчивает иную  силу, которая была намного мощнее и многочисленнее, а что  существеннее, белее мобильнее, чем римские когорты. Отголоском этому является название Церкви до знаменитого раскола  в 1054 году: «Ортодоксальная Вселенская Христианская Церковь».  Но в моём повествовании данной силе нет места (разве, что эпизодическое).


Вообще слабо верится в то, что в таком   довольно неудобном для проживания месте как Аравийский полуостров и Египет (кроме мест у моря и у рек) жило  множество, озвученных историками народов. Думаю, что это превышение фактического народонаселения произошло как раз по тому случаю, что каждый «уважающий» себя хронист описывал не то, что  видел, а то, что ему рассказывали другие. А эти другие, были разного рода племени, отчего и прочих могли называть по-разному. Так в одном месте были « прописаны» вроде бы разные народы, как  в « безразмерной квартире» в Первопрестольной. На самом деле  на указанных территориях жило несколько малочисленных  племен одного народа, но имевших  каждое своё имя собственное. Если бы кто принялся в то время описывать Русь, думаю, количество народов,  а главное их названий  на земле удвоилось бы. А нынче, как и раньше все кто проживает на территории России, в независимости от крови, все они «русские».


Многие исследователи, занимаясь тем или иным историческим фактом, в своих исследованиях наталкиваются на то, что ввиду неразделенности многих «научных» понятий свидетели событий древности порою смешивали в определении названия народа  такие  факторы как язык (лингвистику), географию, топонимику и даже, пожалуй, этнографию. И это не случайно, что название народов писали по названию городов, рек территорий и по схожему в собственном языке звучанию.


Я уже говорил однажды и не поленюсь повториться, так как считаю, что первичным в проявлении любого живого существа является звук. У человека звуковые выражения в первую очередь «осели» в  гидронимике и топонимике. И именно из этих звуковых определений появился язык, определяющий социальные отношения, так как именно первичные названия по аналогии  « сошли с небес на землю», то есть от названия рек, озер, морей,  гор или полей, территорий и иных природных явления будь то утро, вечер, зима или лето, гроза или жара, ветер или дождь, перекочевали в  повседневную жизнь, привнеся в неё не только само (пусть иногда и измененное) звучание, но и свою первичную энергетику. Отсюда и «сила» слова.


Так, что  фракийцы анд арабы были опытными мореходами и,  как и норманны, ходили по многим морям. Правда в отличие от северных народов финикийцы, а стало быть, и арабы владели каботажным плаванием, и редко уходили от земли вдаль.


Еще одно, на мой взгляд, настораживает вдумчивого читателя это то, что  официальная история, не понимая (а может, делая вид) многих процессов происходящих в Средние века, наделили их (вольно или не вольно) отрицательными характеристиками.  Более того мрачность и пессимизм звучащий в каждом рассказе о данном периоде, наталкивает на мысль, что за этими «серыми  и блёклыми» фасадами скрывается то, что общепринятая историческая мысль не особо желает предавать огласки.


Во-первых, « всё познаётся в сравнении», то есть для того, чтобы что-то новое выглядело более привлекательно и «цветасто», необходимо усугубить мрачными красками предшествующий период. И  тогда вполне себе «растёт рейтинг» настоящего. По сути, любой рейтинг это игра в «любит – не - любит», но с подтасовками. Организаторы этого процесса, во всю, и любыми методами стараются вынудить потенциальных «потребителей» полюбить настоящее (или прошлое). Любить будущее, как это проповедовал социализм,  нынче  как-то не принято. И надо сказать в виду отсутствия у большинства людей способности к аналитическому (я бы даже сказал критическому) мышлению это им вполне удаётся.


Во-вторых, многие процессы современности всегда произрастают из прошедшего времени, именно в нём закладываются предпосылки, выливающиеся в те или иные явления. По ходу развития событий на будущее влияет не столько объективная реальность, сколько субъективная. Если учесть, что человек на земле появился для «улучшения» данной жизни, а не её изменения, то это говорит о том, что именно человек являясь не творцом, является движителем всех существующих процессов. А отсюда именно он отвечает за всё, что творится на Земле (впрочем,  не только на Земле, если воспринимать окружающий нас мир, в том числе и Вселенную, как Единое целое).


А вот если  воспринимать появление человека на Земле как условие возможного изменения мира, то есть если Человек наделён функцией Творца, то ответственности на нём нет. Так как ни один творец не отвечает за свои деяния. Говоря с сарказмом, творчество не призвано к анализу своих поступков, ибо оно есть действие. О его результате судить всегда приходится другим. Именно так, ибо и Бог не несет ответственности за свои творения,  а лишь наблюдает за их «жизнью» и проявлениями.


В-третьих, любая оценка тех или иных событий есть субъективное восприятие и соответственно индивидуальная психофизическое реакция, даже при условии, если подобными  проявлениями «заболевают» массы. Отчего объективным  в любой оценке является  лишь то, что она происходит, а не знак с которым его оценивают.


В - четвертых, сами жители Средних веков не знали о том, что их «века мрачные и упаднические» и они соответственно жили и размножались, творили и открывали все новые и новые территории, вопреки  фальсификаторам Эпохи Возрождения из Италии, придумавшим термин «Тёмные века Средневековья». А главное  именно Средние века дали небывалый толчок развитию христианства, как основы для начальной глобализации в человеческом социуме. Хотя  дальнейший ход событий и показал, что данные усилия так и остались лишь мечтами единиц, не имеющими под собой объективной и главное реализуемой действительности, но попыток оседлать (унифицировать) все население земли не оставляются и по сей день. Очень заманчивая тема, да вот исполняют её без учета существующих реалий и не сообразно поступательному развитию, а  вопреки онному, пытаясь совершать « всё, здесь и сейчас» и через насилие. Но этот факт может быть оправдан скоротечностью человеческой жизни.


Ну и наконец, в-пятых, любая оценка тех или иных событий имеет своего «заказчика» и производится в угоду его интересов, при этом надо учесть, что  у «личного мнения» также в обязательном порядке имеется «заказчик». А отсюда я хотел бы затронуть еще одну тему, которая органично (как мне кажется) «выплывает» из тех событий, которые произошли с Робертом.


Уже «вскользь упоминая, что работорговля это не «рабовладельческие века», которые есть выдумка (или недомыслие) историков. А это период развития торговых отношений. Раб нужен тогда, когда, говоря простым языком нужно, чтобы кто-то занимался твоим хозяйством в твоё отсутствие. Нанимать местных -  растащат всё по своим «квартирам». Куда проще вместо того, что бы убить на поле брани или на «узкой тропе», обладая преимуществом в вооружении и физической силе,  взять  « в полон». И после этого до «скончания века» у вас был свой работник. (Не то ли нынче творится с фактором гостарбайтарства по всему миру?)


А в виду ограниченности передвижения наладить взаимоотношения с местным населением он не мог, так как к нему как к чужаку  относились  не только с недоверием, но и по большей части с презрением, как относятся свободные люди  к человеку  зависимому. Зависимость в данном случае была почти полная. Хотя тот, кто считает, что он независим (даже если у него солидный счет в банке) он или глупец или слепой.


                XXXI

Сколько времени прошло с того времени как Роберт был предан и пленён, он не знал, пираты постоянно были в движении.  Но наконец, и они  остановились. Особо не беспокоясь о своей судьбе, Роберт во время движения  впал в полудрему и вышел из неё, когда его похитители завели над ним разговор на незнакомом языке.
Видать решали  его участь. Роберт лежал без движения и  даже старался не дышать.
Кто-то склонился над ним, а затем он почувствовал весьма увесистый пинок в бок. Роберт не отреагировал на удар, что вполне резонно обеспокоило того, кто его ударил. Тот вновь пнул Роберта, но уже сильнее. Пленник не пошевелился и тогда.   Встревоженные пираты, перебивая друг друга, быстро заговорили над ним, о чём-то споря. Затем один из них позвал: « Камал, Камал,  гед хорда, донгуз чахты».
«Как это сдох?»,- уже на италийском языке спросил, подошедший, Камал.
«Горун предупреждал, что он воин, а еще наш собрат, стало быть, терпелив, и если просто  связать, то ничего с ним не будет»,- помолчав, он добавил, «врет, шакал, претворяется».


Роберт понял, что сейчас будут бить. Тогда он расслабился (расслабленное тело меньше реагирует на удары) и принялся ждать.
Его как мешок скинули на землю…но ударов не последовало. В стороне кто-то громко закричал и все кто собрался вокруг лежащего Роберта, подались на звук голоса.
Вдалеке слышалась возня ругань и шум прибоя.
«Получается, что мы на берегу, а тут видно подошла лодка и думается, мы сегодня уже будем на корабле»,- как не о себе подумалось Роберту.
И в подтверждение его слов рядом с ним оказались люди,  они то и  попытались поставить его на ноги.
«А вот вам! Вам надо вы и тащите, сам не пойду»,- с каким-то ехидством, не сообразным моменту,  пронеслось в голове  пленника.
Не сумев поставить пленника на ноги, пираты вдруг озаботились,  а не умер ли он на самом деле и кто-то резким рывком стащил с его лица мешковину. Свет в глаза не ударил, на море был закат. И лишь по воде от багровеющего горизонта пролегла светлая полоса уходящего в море солнца.


«Быть буре!»,- машинально пронеслось в голове Роберта, «опытные мореплаватели в море в такой закат не выходят. Да и вообще выходить в море на закате это, по сути, тратить много времени, что бы освоиться и уже в темноте выбрать путь. Но он не учел, что море было Средиземным и что по нему ходят по звездам, чего было сложно делать в северных морях, а главное на воде всегда светлее, чем на суше. И выйдя из-под прикрытия берега можно спокойно двигаться  и  в темноте.


«Живой, что ли?»,- наклонился к нему, тот, кого называли Камал, «ходить будешь?» спросил он, встретив спокойный взгляд Роберта. Тот не ответил, а лишь прикрыл глаза, говоря тем самым, что не желает вести ни каких разговоров.
Это не понравилось предводителю пиратов,  и он наотмашь ударил Роберта по лицу.

Зря он это сделал.

Руки Роберта были прижаты к телу и веревки оплетали даже его ноги до колен. Так, что в таком состоянии сделать хоть один шаг, даже если бы  пленник захотел, он  бы не смог, а вот упасть и покатиться по пологому обрыву он вполне себе мог. Так он и упал и покатился. А пока тело Роберта кувыркалось по ухабам веревки ослабли и когда он, ударившись спиной о попавшийся на пути булыжник подлетел несколько вверх над землей они ослабли, да так, что Роберт,  изловчившись, приземлился на одно колено, высвобождая из под верёвок плечи.


Разбойники, вследствие наступивших сумерек, не сразу увидели, что пленник освободился от пут. А желая убедиться, что  он не сломал себе шею при падении, без опасения  стали спускаться в низ. Роберт,  прежде времени, не обнаруживая своего освобождения, прижался грудью к камню, претворившись,  что находится  без сознания. И когда пираты оказались в непосредственной близости, он, одним ловким движением перехватил у одного из них короткий, с широким лезвием, меч. Остальное было делом техники. Спустившиеся к пленнику четыре пирата перестали дышать ещё до того как  смогли понять, что происходит,  а о том, чтобы предупредить остальных дело и не дошло вовсе.


Давший обет не убивать Роберт, тем не менее, не очень жаждал быть не  просто убитым, а и проданным в рабство. Иную учесть он при столкновении с пиратами и не предполагал. Многолетние  вооруженные стычки научили тело действовать в независимости от влияния мозга, отчего все его движения производились автоматически, стремительно, рационально и   от этого  результативно. Столкновение длилось несколько секунд, отчего не насторожило, оставшихся на краю обрыва.


Убегать не было смысла, тем более, что Роберт и не знал в какую сторону надо двигаться, чтобы вновь не столкнуться с пиратами. Да к тому же бежать не позволяла гордость. И уж если обет «не убий» был нарушен, то дело следовало довести до конца. С той мыслью Роберт осторожно, стараясь не производить шума, стал подниматься по склону вверх.


Как часто нас подводит самоуверенность и не знание ситуации.

Пока он поднимался, сверху раздался чей-то голос: «Маджид, вы что там, кол вам в зад, заблудились, что ли? Тащите этого гяура сюда, если не сдох».
Ответом на крик была тишина, и лишь ночная сойка, встревоженная  человеческим голосом, с криком сорвалась с ветки и улетела в сторону от моря.
Голос сверху  с новыми нотками нетерпения повторил свой вопрос : «Маджид, сын осла, я что тут до утра надрываться буду… Сдох или нет гяур? Если сдох отрубите ему голову и тащите свои задницы наверх. Уже скоро прилив начнется, надо убираться  с берега…»


Свою задушевную речь голос закончить не успел, так как рядом с ним из сумерек возникла фигура Роберта. Не сразу поняв, что перед ним давешний его пленник Камал, предводитель ватаги пленившей Роберта рухнул наземь с полу отрубленной одним ударом шеей. Меч был коротковат для профессионального боя,  чтобы одним ударом снести голову. Но надо отметить,  вполне сносно заточен.

Роберт прекрасно знал, что европейский (каролингский) меч не удобное и если не сказать бесполезное оружие для одиночных схваток, а тем более в плотном окружении. Им можно заколоть неприятеля, если острие выковано как наконечник у копья, но чаще они выковывались с закругленным концом, отчего больше способствовали оглушению противника, чем его уничтожению. Но для этого необходимо было широко размахнуться.


Меч пирата был хоть и короткий и обоюдоострый, заточен по какой-то причине  был лишь с одной стороны. Этой  то заточенной частью, Роберт и сделал попытку снести голову Камалу. Неудачно, голова не покатилась с обрыва, а осталась болтаться за плечами упавшего пирата. Остальные быстро оправившись от неожиданности, окружили свою жертву.

И тогда Роберт сказал: «Как видите я умею владеть мечом и многие из вас, если попытаются  приблизиться падут от него. Но что это принесёт вам?»,- он обернулся, уловив движение за спиной.


И направив в ту сторону острие меча, продолжил: «Даже если вы продадите меня в рабство, то вряд ли выручите за меня стоящую цену, так как с паломника взять нечего, а то кем я был раньше, ко мне   уже не относится. Я заблаговременно отрекся от всего мирского, отчего теперь принадлежу дороге и своей судьбе. Меня не скрою, волнует будущее моей земли, но не настолько, чтобы я мог вот так запросто дать вам пленить себя. Вы можете меня убить, но сейчас уже ночь и вряд ли у вас это получится сделать хорошо».


Еще раз обернувшись через плечо, Роберт приготовился к атаке. Но атаки не последовало, каждый разбойник в отсутствии предводителя начинает думать самостоятельно и, как правило, в свою личную  пользу. Отчего каждый из окруживших Роберта подумал, только о том, как бы  остаться в живых. Смерти они не боялись, но боялись как это не покажется странным, темноты. Которую, впрочем, не боялся Роберт. У него вообще было особое свойство видеть в темное время суток. С этим и рождаются, но это свойство можно и приобрести долгими стараниями и терпением, а также тренировками. Роберт имея от рождения данное свойство в тренировках не нуждался. Тем более, что отцом его был «Темный рыцарь» посланник Ада.
 
В наступившей тишине раздался чей-то голос:
«Я из южной Фракии и много слышал о Роберте Дьяволе, но он нынче герцог Нормандии».

«Был герцогом Нормандии»,-  поправил его Роберт, «нынче я простой скиталец».
«Да что вы его слушаете, неужели мы не совладаем с бродяжкой?», - выкрикнул нетерпеливый голос. Этот голос показался Роберту знакомым.
«Так вот чьих это рук дело»,- пронеслось у него в голове, « воистину Писание доносит, что не верь иудею, так как иного не жди, обманет. Не себе в пользу так по вере своей».

А вслух произнёс: «Я не убью других, а тебя Авесолом достану, даже если это будет мой последняя схватка».
Тот, поняв, что выдал себя, даже в темноте посерев лицом, поспешил скрыться за спины пиратов. Памятливость еврея подсказала ему, что на ристалище против Роберта было почти двадцать человек, и все они были вооружены и хорошо обучены. Да и те не справились. А ведь тогда он был всего лишь мальчишкой. Нынче же ватаге противостоял опытнейший воин, хоть и потрепанный долгим путешествием.


И пока он так размышлял, Роберт, разглядев в темноте большой камень, находящийся справа от него, сделал резкое  обманное движение в сторону пиратов находящихся слева. Отчего те, отпрянув, освободили больше места вокруг странника. Воспользовавшись их замешательством, Роберт быстро обернулся и, разбежавшись, по инерции взбежал и на почти отвесно стоящий камень. Следующие события многим показались мгновениям, но действий в них было очень много.


Оттолкнувшись от камня, Роберт перелетел через головы не понимающих, что происходит пиратов и оказался за их спиной прямо рядом с Авесаломом.
«Матерь божья!»,- только и успел с ужасом произнести купец, как в его правую глазницу почти по самую рукоять вонзился короткий, но широкий пиратский меч.


Роберт, перехватив выпущенную, падающим Авесаломом, кривую саблю и поменяв  руки держащие меч и саблю, оказался вооруженным самым надежным в ближнем бою оружием - абордажной саблей.

Ждать нападения он не стал и, ощерившись с хрипом, сам  набросился на стоящих перед ним противников. Многие не успели даже  обернуться, как их настиг удар Дьявола.  Последнее, что видел в своей жизни  каждый сраженный пират, это стальное сверкание серых глаз, заметное в темноте тем более, чем более ярился Роберт.


Скоро было всё кончено. Тех кто, корчась от боли, оставался еще жив, Роберт без особого сожаления добил. Оставлять за спиной врагов он не привык. Рано или поздно каждый из них подумает о том, чтобы отомстить. А так пусть за них вступается Бог. И если Всевышний  не пожелал отвести его меч так  тому  и быть.


Совершив сие, Роберт, опустошенный опустился на землю. Долго сидел он или нет, но очнулся от того, что павшая на землю утренняя роса стала холодить утомленные плечи.


Прохлада вывела его из оцепенения. Не желая более оставаться в этом месте, он спустился к берегу и, не задумываясь, зашвырнул оружие в море. Затем умывая лицо и руки от запекшейся крови, решил и вовсе окунуться в соленую бархатную воду.


Будучи жителем северной части Европы, он не боялся холода, да к тому же  будучи  вот уже несколько недель в пути он так и не удосужился искупаться. Скинув с себя хламиду он погрузился  в воду с головой. После купания ему очень захотелось есть. Но где взять съестное он не знал, а увидев вдалеке привязанную к камню лодку, решил попытать счастья.


Лодка была большая, а  хозяевами её были погибшие пираты. Помимо всякой рухляди в лодке нашелся козий сыр, тот, что делали местные крестьяне, кожаная бутыль с вином и пара черствых лепешек. Этого было вполне достаточно, чтобы Роберт не только утолил свой голод, но и смог взять с собой до той поры пока не найдет что-нибудь еще.


Теперь предстояло выбрать направление, в котором нужно было двигаться. А попасть, при всех прочих обстоятельствах, ему необходимо было  в Геную. И лишь оттуда он мог гарантированно следовать в Рим, конечный пункт своего путешествия.


Последнее время он всё чаще задумывался над тем, зачем вообще ему надо быть в Риме.
Но отогнав назойливость вопроса, он упрямо шел к ранее намеченной цели, больше  уже по привычке, чем по необходимости. Мол «будет день, будет пища», « придём, а там и посмотрим». Им как бы изнутри руководило неведомое чувство, названное позднее интуиция.


Кстати, очень любопытное слово, включающее в себя значение разно полярных звуков, где «ин» означает. «овраг, нора, берлога». А если нору вырыли люди называется инча- колодец, где «ча»- означает «проникать внутрь». А вот когда нужно было сказать «далеко» говорили «инде», отсюда и название Индия, где звук «де» означает нагорный, густой лес, бурелом. «За лесами за горами», т.е. далеко.
«ту»-  означало «выдающееся из общего ряда место», будь то гора, полуостров (мыс) или дно озера (омут);
«и»- первенство, главенство, главный, большой;
«ци» - положительная  энергия  земли (вспомните «цигун», где  «гунн» – «восточный ветер». Положительная энергия идет с Востока);
«я»- есть.

Что же оно означает в полном звучании звуков?  «Главная положительная энергия земли для меня  в том, что выдается из общего ряда». Короче: «мне хорошо от того, что я понимаю». Еще короче: «знание-сила». И это вам не предположение, а именно знание, которое на Руси определяли одним словом «ведаю».


А теперь сравните, что думали по этому поводу греки (латинский)  intuitio — «созерцание», что восходит к глаголу intueor — пристально смотрю. Получается, что интуиция на латыни  (читай и на греческом) это  способность или свойство человека  «понимать, формировать и проникать в смысл событий, ситуаций, объектов посредством  озарения, единомоментного подсознательного вывода, основанного на воображении, эмпатии и предшествующем опыте, «чутьё», проницательность», через посредство внимательного изучения, «проникновения взглядом» (Боэций 5 в.н.э). Говоря простым русским языком это способность  человека делать сопоставления.


И подтверждением тому является определение   Платона о недискурсивности (без рассуждений) характера интуиции  в процессе постижения явлений.  Развитие Платоновой мысли  продолжили эпикурейцы, считая, что интуиция есть мгновенное озарение. Но  дальнейшее развитие  сути данного термина показало, что не всё так однозначно, как это трактовали древние философы. В настоящем философия предполагает, что интуиция есть  «последовательное, дискурсивное познание, с помощью логических умозаключений» (Плотин).


Я не скажу, что греческая мысль, которую всячески превозносят в христианском мире, убога, но отмечу, насколько она ограниченна в своих характеристиках из-за непонимания внутренней, глубинной сути явления. По сути, все определения связанные с греческими «интерпретациями» ведических понятий связанны больше с формой, чем с  их содержанием. И это не мудрено ведь человечеству предстоит еще так много пройти не только по пути познания (на котором будут не только приобретения, а и потери), но и по пути проникновения в суть окружающих его вещей (в т.ч. самого себя).


Но это ли занимало чувства и мысли нашего героя? Тем более, что утреннее солнце уже заполыхало на вершинах Апеннинских гор, предлагая ему как можно быстрее покинуть место ночного побоища.

(Продолжение следует…)