Куда ведешь, куда зовешь, Господи
Светлана Морозова
КУДА ВЕДЕШЬ, КУДА ЗОВЕШЬ, ГОСПОДИ!
СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ
После окончания школы я поплыла по течению. Метаясь в поисках профессии, не поступала в институт, поработала маляром, пионервожатой, электрообмотчицей и лаборанткой, а потом не смогла перечить родителям и стала учиться там, где они хотели. А я хотела быть дирижером, журналистом, актрисой, музыкантом, режиссером, архитектором, художником - в общем, чтобы профессия была связана с творчеством. Я таила в себе способности, связанные со свободой творчества в любом его проявлении. Но никто из близких с этим слышать не хотел, поэтому тайники моей души были закрыты! - вера в свою мечту была святой. Я как хилый стебелек долго набирала силы, чтобы наконец-то решиться и распуститься во всю мощь.
На это понадобилось два года метаний и учеба в Магнитогорском Горно-Металлургическом институте, куда меня все-таки засунули родители, так как прием происходил в башкирском городе Сибае, недалеко от Магнитогорска, где мы тогда жили. Так я стала студенткой.
Учиться было скучно и неинтересно. Меня все больше занимал вопрос – зачем мне это надо?! И постепенно росла уверенность – хочу быть архитектором! Физика, математика, химия и сопромат приводили меня в состояние - бросить все к черту. Только веселая студенческая жизнь скрашивала скукоту учебы. Веселые пирушки были гораздо интереснее. Магнитогорск - побратим Пловдива и у нас училось много болгар. Я жила в комнате на четверых, где была болгарка Нэдка Стайкова. К ней приходили друзья, учившиеся в Магнитогорске. Один болгарин играл на гитаре, и мы пели песни: «Марина, Марина, Марина…». Из «Серенады Солнечной долины», под джазовые мелодии, танцевали липси, буги-вуги, чарльстон, шейк, рок-н-ролл и твист.
У моей подружки Лии был приятель Толик, который руководил студенческим джазом. Я как-то пришла к ним на репетицию, и меня сразили наповал своей игрой саксофонист и ударник. Саксофон был невыносимо прекрасен! Но дуть в него было трудновато, и я попросила ударника позволить мне что-нибудь сотворить. Села перед конструкцией из барабанов и чарльстона с палочками и тарелками и выдала такое, что музыканты хохотали, пока я вдохновенно орала песни и грохотала по тарелкам и барабанам.
Парни балдели:
- Во дает! - шпарит как по нотам! А ну, вдарь по барабану на всю катушку!
Мне тоже понравилось моя музыкальная импровизация, а ребята меня хвалили, и предлагали учиться у них на ударника. Они мне льстили, конечно, но, так как у меня был абсолютный музыкальный слух, и до этого я год училась играть на скрипке, то я поняла – могу! У меня всегда была привычка отбивать мелодии на чем угодно - ложки, стаканы, все, что грохочет, использовала, когда пели песни.
Училась я неохотно, пропускала занятия, на третьем курсе все запустила и к лету мне пригрозили отчислением. Я тогда решила – это шанс! - стану архитектором! С тех пор мое падение всегда было началом пути прорыва и восхождения к новым вершинам.
Шла я до этого по жизни, не зная куда, пока не поняла, что надо знать, куда идешь, чтоб не попасть, куда не хочешь. И так мне показалась серой вся моя жизнь после школы, что я одним махом сошла с протоптанной родителями дороги и рванула на свою неведанную, влекущую меня тропинку.
Мечта исполнилась через год, в течение которого я работала в Усть-Каменогорске, куда мы переехали, По вечерам посещала студию живописи в Доме культуры и готовилась к сдаче экзамена по рисунку. Я увлеченно и прилежно училась всем азам рисунка и живописи, восполняя отсутствие образования, изучала по книгам творчество великих художников.
И Господь послал мне сказочный подарок! - в Усть-Каменогорске к началу учебного года сдали в эксплуатацию Строительно-дорожный институт и объявили набор в архитектурную группу на строительном факультете! Я подала туда документы. Среди абитуриентов были те, кто закончил художественную школу или училище, так что у меня было много конкурентов. На экзамене надо было в карандаше выполнить голову Аполлона Бельведерского. Я до этого проштудировала книгу «Рисунок в карандаше», где как раз подробно излагалась последовательность рисунка головы этого Бога.
Во время экзамена по рисунку в аудитории можно было свободно ходить между мольбертами, переговариваться, обсуждать. Я частенько вставала и смотрела, как работают мои соседи. Экзаменатор Юлия Николаевна, поглядев мою работу, заметила:
- Тебе не кажется, что немного перечернила? - это ведь не чугун!
- Спасибо, поняла!
Поправила рисунок и гипс сразу зазвучал.
Мне понравилось, как работает Володя Плис, остальные рисунки были на уровне моих, и даже хуже. Это подбадривало. Сидела я рядом с Сашей Мегидем, который появлялся на всех экзаменах в линялой солдатской гимнастерке, галифе и сапогах, видно, чтобы особо выделиться.
- Привет, солдатик! Что так нерешительно стреляешь? Не дрейфь, заряди карандаш ТМ, он лучше, чем Т, и бей тем же местом по тому же месту без промаха!
- Спасибо, рыжая, сам дойду до победы!
- Флаг тебе в руки, сержант!
Через четыре часа сдали работы. Моя работа была оценена на пять с минусом, и я стала студенткой. Сокурсники были младше меня на 4 – 5 лет, сверстников было четверо, но никто не замечал разницы в возрасте, все были молоды. Учиться было так интересно, что чувство необыкновенного счастья было моим не проходящим состоянием.
Мне с детства не хватало любви. Я ее не имела в достатке от родителей, которые всю любовь отдавали младшей сестренке и я долго не знала себе цены. И только в школе и позднее в институте, поняв, как мне подчиняются сверстники, признавая мое лидерство, я стала истинной львицей и старалась повышать свою планку во всем. Сидеть, как собака на задних лапах не могла. Мое правило было - делай что должно, и будь что будет! Эти слова адмирала Корнилова я несу по жизни! Всегда была прямолинейной и независимой, что многим не нравилось. Но моей мятежной натуре нужны были потрясения и страсти, а не спокойная жизнь. И это всегда было не гладкой дорогой, а чаще всего тернистым путем.
Дети войны, мы были особенно активны, верили в светлое счастливое будущее любимой Родины. Наше поколение шестидесятников прыгнуло в новое время, резко сделав поворот в совершенно иное измерение, где юношеская отвага, патриотизм, максимализм, романтизм, стремление к доброте, подвигу и справедливости выплескивалось в литературу, музыку, песни, стихи. Все было направлено на сотворение себя как человека будущего – смелого, сильного, интеллектуально развитого.
Во мне всегда горел огонь желаний, и я не просто мечтала о чем-то, я стремилась их реализовать и все делать лучше всех. Меня многие считали гордячкой и выскочкой, но мне было не важно, что обо мне думают. Главное, что мои помыслы были чисты и подкреплены стремлением к совершенству. Я всегда ощущала себя счастливым человеком, любопытная как кошка, мне всегда все было интересно в этом прекрасном мире.
Как-то одна женщина мне сказала:
- Какая ты счастливая, тебе все нравится!
И это ее объяснение неожиданно открыло мне, что любить этот мир, людей, себя - это и есть счастье, и это было не проходящим моим состоянием. Даже если были неудачи, грустные моменты, беда, горе, я старалась найти причину и устранить это, если в моих силах или смириться, если так будет легче. Всегда анализировала свои поступки, когда что-то не получалось. У меня всегда был какой-то прямо таки спортивный интерес решить любую проблему, найти выход там, где его не видят. Постепенно это стало привычкой, и от этого было легче жить.
Усть-Каменогорские учителя по архитектуре были бывшими аспирантами МАРХИ. Молодые и талантливые, они учили студентов постигать истоки архитектуры от Витрувия и Палладио. Мы изучали правило Золотого сечения, ордера и капители, рисовать которые на ватмане, натянутом на подрамники, было первым нашим проектом. Мы все были влюблены в свою будущую профессию архитектора.
После первого курса у нас была месячная практика в Ленинграде в Зимнем дворце, где проводились реставрационные работы, была масса экскурсий по архитектурным достопримечательностям Ленинграда и его окрестностей.
А потом нашу группу перевели в Алма-Ату, так как руководство Казахстана решило, что архитекторов надо непременно учить в столице. Был вариант поехать учиться в Москву в МАРХИ, но я отказалась, меня привлекала экзотическая знойная Азия.
В Алма-Ате архитекторов-первокурсников не учили правилам Золотого сечения, они не знали Палладио и Витрувия., а в Усть-Каменогорске мы прикоснулись к древним знаниям, чтобы научиться любить архитектуру трепетно, как искусство. Я считаю ее законодательницей всего. Ну, это же очевидно – если в архитектуре барокко, или что-то другое, то оно везде. Сразу же мода, одежда, мебель, музыка, танцы - соответствующие.
Преподаватель истории архитектуры всеми любимый Юрий Богданович Туманян обращал особое внимание при изучении двадцатого века на Щусева, Леонидова, на русский конструктивизм, Корбюзье, Оскара Нимейера, Мисс ван дер Роэ, Кендзо Танге - прекрасных архитекторов. Но это был суховатый конструктивизм, и мимо нашего сознания промелькнул прекрасный русский самоучка-архитектор Федор Шехтель. Я открыла его уже позже, и буквально влюбилась в этого талантливого мастера русской архитектуры. Его отношение к внесению в архитектуру элементов декора истинно русского направления, делающих фасады и интерьеры особо привлекательными, неповторимыми и сказочно красивыми, было необыкновенным вкладом в национальную архитектуру России. Новая коммунистическая власть после революции предала его забвению, отстранив гениального творца от любимой работы. Федора Шехтеля постигла судьба многих талантливых людей России, он умер в нищете, а вместе с ним похоронили на долгие десятилетия и его сказочные идеи Русского ренессанса.
Архитектура советского периода особо достойного следа в истории страны, с моей точки зрения, не оставила. Выдающегося почти ничего не было построено, несмотря на отмеченных премиями архитекторов. И вот что особо интересно – проектируемые в РСФСР объекты были гораздо менее интересными, чем в национальных республиках, оттого, что в них преобладал акцент на национальную направленность. Это было приоритетом, спасло от безликости, давало свободу творчеству и раскрытию индивидуальности.
Середина шестидесятых годов пришлась в Алма-Ате на строительство и реконструкцию центра столицы. Сносили частную малоэтажную застройку и возводили новые современные здания. Появились проектные институты, где работали все наши преподаватели по архитектуре. Первые интересные здания в Алма-Ате были построены именно по их проектам. Для архитекторов-проектировщиков была полная свобода, любые строительные материалы и архитектурные фантазии приветствовались. Столица Казахстана должна была стать шедевром самых ярких архитектурных возможностей, с упором на характерные национальные особенности при создании облика южного столичного города. С тех пор довольно захолустный городок на наших глазах превращался в красивейший мегаполис с прекрасными архитектурными ансамблями и площадями, окруженный горами с белоснежными вершинами.
Я училась с удовольствием. И уже на первом курсе показала свой характер, когда на подрамниках делали отмывку фасадов известных архитектурных шедевров. Мне достался главный фасад Успенского собора Московского Кремля. Преподаватель Александр Иванович, молодой самовлюбленный красавец, бывший аспирант Московского архитектурного института, непререкаемый авторитет, гнул свою линию. Он считал необходимым выполнить фасад в стиле распространенного в СССР сурового соцреализма, чтобы собор производил впечатление торжественно-грозного религиозного храма. А я, влюбленная в радостные цвета, пыталась доказать, что моя подача должна быть живописнее, красивее и интересней. И не сдалась, сделала все по-своему. Вместо скучного серенького фасада, на котором настаивал преподаватель, я наполнила пространство подрамника солнцем, отчего небо, облака и сам собор светились, и даже мостовая, выложенная древними отшлифованными каменьями, играла солнечными бликами. Радостно и гордо простер свечи куполов благословенный православный собор. Так и дотянула свою идею до сдачи проекта.
Ну, вот никто не смел противоречить преподавателям, одна я, такая вечно свободолюбивая белая ворона, отстаивала свое право на самостоятельность и пыталась доказать свою точку зрения, отличную от других, независимую. Топала напролом на амбразуру, прямо с ходу, на первом курсе! И ведь получилось! Мне важно было вдохнуть душу в проект и передать всю благодатную значимость храма. Правда, оценку мне поставили 5 с минусом. А когда шло обсуждение, Александр Иванович так прямо и объяснил этот минус:
- За строптивость!
- Ну, это уж Вы, простите, загнули, Александр Иванович! И я постараюсь отстоять свою точку зрения, чтобы мне поверили! – сразу же возразила я.
Подрамники были выставлены вдоль стены. После выступления преподавателей наступал черед студентов, которые высказывали свое мнение. Я в таких случаях предпочитала не лезть вперед, а сначала послушать всех желающих высказаться. Первый выступил, как всегда, Володя Скалабан, мой ровесник, окончивший художественное училище. Он прошелся по всем работам, особо задержался на моей, и сказал:
- Мне понравилась работа Левой Светланы. Вполне профессиональная работа, гармоничное цветовое решение, воздух, солнце, какая-то радостная одухотворенность. Одно маленькое замечание, я бы изобразил брусчатку не цельным покрытием, а частично, с пробелами. Но это уже чисто художественное решение. Красивая, замечательная работа! Оценка, по моему мнению, несправедливо занижена.
Остальные выступления после Скалабана были вялыми, не интересными и ничего нового никому не добавили. И я решилась! – мой выход:
- Я не буду останавливать внимание на всех работах. В основном все сказанные замечания были справедливы. Хочу высказать свою точку зрения на оценку моей работы. Она меня не огорчила, она как бальзам на душу - комплимент девушке с характером. Однако, мне кажется, надо ставить оценку все-таки не за характер, а за художественное решение проекта, которых может быть великое множество. Да, оно не совпало с мнением Александра Ивановича. Но я сделала это сознательно, и смогла передать величие творения великого архитектора. Мне больше нравится образ собора жизнеутверждающий и радостный. В той подаче, от которой я сознательно отказалась, результат был бы серенький, рядовой. По-моему мнению, гениальных архитекторов отличает главное качество – индивидуальнсть. Настоящий талант – это стихия, ее нельзя ограничивать, она творит свою работу особо, а не как все! Что я и сделала!
Александр Иванович моментально отреагировал:
- Какая Вы самоуверенная, это как-то нескромно, считать себя талантливой!
- А я опять поспорю! Дело в том, что мы все, находящиеся здесь, талантливы. Талантом у древних считалась мера денег. Так вот, Господь всех нас наделил талантами. И от нас зависит – приумножить этот талант или растратить! Ломоносов так и остался бы рыбаком, если бы не захотел учиться. Если ты прав, надо отстаивать свою идею.
Заметно было, что однокурсники со мной согласны, однако помалкивали.
Жилось студентам в Алма-Ате хорошо, фрукты и овощи были очень дешевыми. Только стипендия уходила катастрофически быстро. Учеба в институте проходила в две смены, архитекторы учились в отдельном корпусе с двух часов дня. Это приучило нас к особому режиму, вставать можно было в полдень, а по вечерам и ночью мы делали проекты. У нас были частые пирушки с песнями, танцами и музыкой, которая гремела из всех окон общежития зачастую до утра.
Первый год в Алма-Ате вдали от дома был, конечно, особый. Столичный южный город, окруженный снежными вершинами, огромные пирамидальные тополя, журчащие арыки вдоль дорог, казался экзотическим мне, жившей до этого там, где суровая зима.
Жили в одной комнате я, Валентина Стрельчук, которую стали звать Стрельчихой, Надежда Бондарева, Нина Юлина и Галя Москальцова. Все мы приехали из Восточно-Казахстанской области. Стрельчиха, меланхоличная девица, своими томными коровьими глазами буквально завораживала особей мужского пола. Кроме того она, в дополнение к этому, имела привлекательный выдающийся зад, на который, казалось, положи чемодан, он не соскользнет. Надежда Бондарева, которую я окрестила Над Бонд, степенная, добрая, с тонкой ласковой улыбкой на маленьких губках, была какая-то теплая и надежная. Нина Юлина, маленькая, похожая на куколку, этакая Дюймовочка, молчаливая, с вечным видом только что проснувшейся, с широко открытыми глазами изумленной девочки. Вечно шмыгающая носом, она постоянно валялась на койке. Галка Москальцова со всех сторон смотрелась серой-пресерой мышкой, незаметная тихоня, но была при этом как мудрая всезнающая старуха, с легкой ироничной усмешечкой.
Юлину вскоре присмотрел и уговорил выйти замуж один студент, маленький, хиловатый и от этого комплексующий, с гаденьким гонорком, Вадим. Нина вышла за него замуж и ушла из общаги, а к нам влетела Грассиха, как ведьма на метле, на полусогнутых, шаркающих подошвами тоненьких, как у козочки, ножках. Грассиха носила огромные старушечьи очки в рыжей оправе на длинном носу и рыжевато-коричневый парик, так как своих волос ей явно не хватало. Она любила лежать на кровати с книжкой в руках. Главным в ее речи было слово «жопа». Этим словом она виртуозно распоряжалась, используя его во всех случаях как убийственный аргумент. Приходилось ее иногда останавливать:
-Грассиха, заткнись! Все у тебя через одно место происходит!
- Ну да, правильно - через это место не только происходит, но и выходит!
- Да ничего у тебя не происходит, кроме того, что ты это свое тощее место с кровати лениво поднимешь, пойдешь покурить, и снова уронишь в кровать.
Неизменно появлялась в нашей комнате Бэла Ким, строитель, которой я дала кличку Бэла-Ким-Советский-Союз, так как Бэла защищала честь института на соревнованиях по волейболу. Вот такая была команда.
Как только получили первую стипендию, или, мы ее ласково называли – стипа, сразу устроили грандиозный выпивон, продолжающийся с перерывами до того момента, пока стипе не пришли кранты. Пришлось почесать в затылке, напрячь ровные девственные извилины и уныло попытаться сообразить, как жить дальше. Для начала заваривали ржаную муку, из которой мы варили клейстер для наклейки ватмана на подрамники. Мы варили галушки из этой ржаной муки с картошкой и несколько дней продержались. Потом осточертело. А кушать хотца! И денег ни шиша, до стипендии бы дотянуть, деньги отложили вскладчину только на хлеб, картошку и автобус до архитектурного корпуса.
В такой ситуации я разработала план, как дожить до стипы. Идея состояла в том, чтобы со Стрельчихой и Надеждой ко всем по очереди сокурсникам, живущим дома, напроситься в гости и пообедать на халяву. А если акция пройдет удачно, то ее изредка повторять по кругу.
Составили список жертв. Набралось 7 кандидатов. Первой в списке была Маня Каткаева, китаянка, она жила с мамой. Договорились, и в воскресенье к обеду нагрянули, голодные как цепные собаки, не позавтракав. Желудки тоскливо урчали и ныли, пока мы терпеливо вели с Маней болтовню и смотрели фотографии старых китайцев из семейного альбома, прислушиваясь к тому, что творится на кухне. Трепетали ноздрями, но запаха в предвкушении обеда со щами и мясом, не услышали.
И когда уже приуныли, появилась Манина мама и торжественно пригласила нас на кухню. Стол был красиво и элегантно сервирован чудной красоты малюсенькими расписными чашечками китайского фарфора. Тонкий аромат чая растекался из большого фарфорового дивной красоты чайника, на столе стояли вазочки с печеньем и творогом, и молочник со сливками. Чай был разлит и творог маленькими горками разложен в изящные крохотные китайские розеточки. Слюнки текли, и мы их быстро проглотили вместе с печеньем и творогом. Все было изумительно вкусно и моментально опустошено. Мы не смогли позволить себе долго наслаждаться этим изысканным великолепием, после чего продолжилась светская беседа с голым чаем и вареньем. Мама подкинула еще чуток творожка с вареньем, мы его опять мигом схавали и, поняв, что ждать больше ничего, спохватились:
- Ой, у нас же завтра диалектический материализм, надо готовиться, там сам черт ногу сломит! Бежим, девки!
Мы сердечно и благодарно попрощались с Маней и ее мамой и уехали на трамвае, истратив последние три пятака, оставшихся после того как купили буханку хлеба в булочной. Хлеб оказался почти горячим, мы его ломали на куски и быстро смолотили, весело хохоча и обсуждая светский прием и китайские церемонии.
Следующий визит нанесли Томке Синдеевой. Она жила с отцом на краю Алма-Аты в своем доме с огромным садом. Это особенно привлекло – свой дом, свой сад! - ну уж там-то нажремся.
Отец Томы, добрый толстячок Иван Степаныч, был несказанно рад молоденьким девчонкам, и радушно суетился, поняв, что гости голодны. Войдя в просторную кухню-столовую, мы ахнули:
- Ой, какой стол! - да тут на целый полк солдат хватит. И чего тут только нет! Том, это ты такая кулинарка?
- Как же! Это папа у меня волшебник, каких не найдешь! – с любовью глядя на отца, говорила Тома и подкладывала нам еды, которой в изобилии был уставлен огромный стол.
Мы навалились на разносолы, жаркое и пироги. Все было необыкновенно вкусным. Вино оказалось очень сладким и в меру хмельным. Мы весело болтали и, утолив голод, слегка опьяневшие, самозабвенно, с чувством орали русские народные песни вместе с Иван Степанычем, который подпевал хриплым басом и наяривал на гармони.
Потом выскочили из дома в уютный двор с огородом и садом, попробовать сочных груш и слив прямо с деревьев.
И вот с этого момента все началось. Фрукты оказались для нас убойным роковым десертом. Первой, почувствовав неполадки, в отдельно стоящий дощатый домик помчалась Стрельчиха, потом рванули мы с Надей. Около часа продолжался наш страдальческий карусельный марафон. Мы, как заведенные, по очереди бегали друг за другом, пока не вытряхнули из себя все съеденное. Потом полегчало, и мы почувствовали себя в порядке. Но от продолжения застолья дружно отказались.
Томка с отцом были очень огорчены, что гости чуть не окочурились от обжорства, поэтому нагрузили нас по полной программе, чтобы восполнить все, что мы старательно вытряхивали из своих желудков. Домой ехали с полными авоськами еды, вина и фруктов. Вполне довольные и повеселевшие, хохотали над собой на весь автобус.
Приехав в общагу, снова наелись и накормили голодных Галку и Грассиху.
- Чудеса! Светка, в какой жопе вы это достали? – изумленно вопила тощая Грассиха, вонзая зубы в пирог с мясом.
- Люсенька, все, что у нас было, мы оставили в сортире гостеприимного Иван Степаныча, остальное абсолютно безвредное и умопомрачительно вкусное. Ты, Люська, жрешь много, но все зря! Не в коня корм, тощая, как селедка и никаких выпуклостей. Как тебе это удается? Только харч переводишь!
- Зато вас можно вообще не кормить, ваши жопы все равно будут толще всех. Девки, а скажите-ка, я красивая?
Я смерила Грассиху глазами с головы до пят и произнесла:
- Ты не у нас спрашивай, а у своего парня.
- Какого еще парня?
- Вот и я о том же! Женщина, Люсенька, всегда остается красавицей даже после семнадцати, если она не дура, конечно! Хотя в каждой женщине живет одновременно и дура, и стерва, и ангелочек. Надо только знать, как и кого в себе разбудить. А если нет своего парня, Люсенька, пользуйся чужими. Ты, вооще, знаешь, что у нас на десять девчонок приходится девять ребят? Если врубаешься, то не жди, а действуй, и - пропадай моя телега!
Так мы дожили до следующей стипы, побывав у Ларисы Носовой и других, живущих дома. А как-то Боря Бойко, уехав к родителям в село, отдал нам ключ от комнаты, чтобы мы могли брать его проигрыватель, когда понадобится. Нескладный и грубоватый на вид, Боря был тонким и страстным ценителем классической музыки и джаза. Мы его проигрыватель брали, а заодно не отказались от возможности откусить аккуратно несколько раз от приличного шмата сала, который Боря привез из дома и неосторожно оставил в тумбочке. Добрый Боря привык к нашим конфискациям и не обижался. А мы искренне и горячо просили у него прощения, обещая исправиться. И он, как последний фраер, прощал, не верил, но ничего от нас не прятал.
Первый Новый Год в Алма-Ате обозначился дождиком, никакого новогоднего снега не было. А наши ночи после праздника были заняты проектами и зачетами. Прибегали вечером с занятий голодные как собаки.
От архитектурного корпуса до общаги надо было ехать на автобусе остановок шесть. Денег вечно не хватало, и мы предпочитали по возможности проехаться зайцами. Стрельчиха особенно в этом преуспевала. То у нее не было монет, только рубли, то делала вид, что билет не купила по рассеянности, то вообще говорила, что денег нет, и просила кого-нибудь из нас заплатить за нее. Долг, конечно же, не отдавала, а требовать вернуть пятак никто не осмеливался.
Как-то мы ехали, в автобусной толпе Валентина торчала у задней двери, а я устроилась возле кабины водителя на месте кондукторши, которой не было. Я прогнулась к кабине, взяла лежащий рядом с водителем микрофон и, подмигнув ему, сунула нос в шарф и гундосо проорала:
- Граждане, прошу платить пятак, с зайцев штраф один рупь! Эй, девушка в темной шляпке с розовыми цветочками, я уже десять минут слежу за Вами, как Вы кажный раз таки зайцем катаетесь, и уже не впервой пытаетесь нагреть государство. Я щас проберусь к Вам, зайчиха, так что, ласкаво просимо - готовьте рупь! Ждать устала, так что штраф схлопотала, голубушка.
В зеркало водителя было видно, как Стрельчиха суетливо заторопилась к двери и заорала:
- У меня пятак нашелся!
- Не надо мне мозги пудрить, я этого пятака жду уже три остановки! Граждане, задержите зайчиху, и пусть передаст деньгу. Автобус не остановится, пока не получу рупь. Да поживей! - неумолимо вопила я гнусавым голосом.
- Да у меня пятак нашелся! - срывающимся голосом заорала пунцовая как помидор Стрельчиха.
- Поздно уже, передайте деньгу! – гремела я на весь автобус.
Рубль передали, я забрала его себе, оставив пятак водителю. Стоящий рядом Боря Бойко ржал как мерин.
Доехав до своей остановки возле гастронома Южный, студенты толпой посыпались из автобуса.
Дойдя до Южного, я сунула нос в шарф и гнусавым голосом сообщила:
- Граждане пассажиры, у нас есть прекрасная возможность купить на Стрельчихин рубль бутылку портвейна, надо только добавить чуток. Хватит ей балдеть на халяву!
- Ах, ты, это ты, Левая спектакль устроила?! Отдай деньги - последние!
- Ну как, девки, простим, или казним и пропьем?
- Казним и пропьем, что-то стало холодать! Глинтвейн из вермута избавит нас от простуды, на бутылку наскребем, закусь купим в закусочной, пока еще работает. Ноги в руки и бежим!
В закусочной возле общаги все уже было съедено, осталась только слипшаяся холодная вермишель с подливом. Ну, и это сойдет.
Добравшись в общаге до своего этажа, услышали пение казашки Базили. Приоткрыв дверь ее комнаты, я увидела кучу ее друзей казахов, расположившихся на стульях и кроватях. Базиля сидела в центре у стола с домрой в руках и сильным красивым голосом, как у Розы Баглановой, пела казахскую песню. Удивительная мелодия завораживала пронзительной душевностью и мастерством исполнения юной певицы. Это была, конечно-же, песня о любви, что было ясно, не зная языка. Я прикрыла дверь, и мы повернули к себе. Стрельчиха, шумно потянув носом, сказала:
- У Базили день рождения, а на кухне что-то варится, наверняка вкусненькое типа бешбармака.
Мы зашли на кухню. Она была пуста, а на плите в десятилитровой кастрюле варились казы – блюдо из конских ног для гостей Базили. Полная кастрюля казы, штук десять, и без охраны! - никого нет. А жрать хочется безумно!
- Интересно, как думаешь, долго варится, Валентина?
- Да час, наверное, судя по воде. Уже, пожалуй, готово!
Мы вышли в коридор. Постояв в раздумье, я скомандовала:
- Валентина, дуй за вилкой и мигом назад, жду!
Стрельчиха прискакала с вилкой. Я скомандовала:
- Тащи из кастрюли две казы, спрячь под кофтой, да мигом чеши в комнату. Не дрейфь, подруга, все будет тип-топ, покараулю.
Вышла, оглядела коридор. Пусто! Операцию изъятия провернули молниеносно. Горяченные казы, засунутые под шерстяную кофту, так жгли Стрельчихин живот и руки, что она тихонько попискивала от боли и эти лошадиные ноги чуть не выронила. Но стойко стерпела, только взвыла, молниеносно допрыгнув несколько метров до нашей комнаты. А когда я мигом повернула ключ в двери, Стрельчиха все-таки не удержалась и ляпнула эти казы из-под кофты на пол, не донеся до стола. Грассиха козочкой подскочила и подняла их. Они оказались не только горяченными, но и тяжеленными. Люська, торопливо бросила их на стол, пальцы ее рук заполыхали.
- Живот не обожгла, Валентина?
- Горит огнем и пальцы тоже!
- Дверь на замок, никого не впускать, никому не открывать, вести себя тихо, нас нет! – командовала я.
Стрельчиха, приподняв полы кофты, рассматривала красные пятна на животе. Грассиха сообразила:
- Валька, мажь салом казы брюхо и пальцы, все пройдет.
Мы заняли места вокруг стола, вывалили в миску вермишель с подливом. Разлили портвейн, разогретый на плитке, добавили сахар, гвоздику и красный перец – получился глинтвейн. Я подняла стакан:
- За нас, девки! А ты, Стрельчха, получишь за геройский поступок добавку. Стырить пылающие конские ноги, не жалея живота своего ради подруг – это подвиг. Мне тоже полагается добавка, но я великодушно отказываюсь от нее в пользу тощей Грассихи. За то Бог меня простит как организатора преступного сговора. Ну, девки, отпразднуем день рождения прекрасной талантливой акынши Базили и пожелаем ей счастья, здоровья, доброго мужа и кучу черноголовеньких казахских деток! Спасибо, Базиля, что дала возможность утолить голод бедным архитекторам.
Грассиха не удержалась:
- Ты, Светка, вечно что-то несешь, Не можешь по простому, плетешь чепуху, лишь бы болтать что-то несусветное.
- Так ведь от этого, Люенька, жить интереснее, я даже сказала – наряднее. Мне всегда хочется выразить что-то доброе, светлое, вечное…
-Ладно, заткнись, подавимся!
Все дружно вцепились зубами в жилистые обрезки мяса, которое ловко остругивала с лошадиных мослов Грассиха.
- За наше счастливое завтра и удачно провернутую операцию по изъятию излишков роскоши! Ура!
Потом я скорбно поджала губы и обратилась к Стрельчихе;
- Валентина, придется покаяться, нас видели!
Стрельчиха поперхнулась и закашлялась. Грассиха заботливо долбанула ее по спине и Стрельчиха, отдышавшись, испуганно спросила:
- Да ладно, никого ж не было, с чего ты взяла?
- Нас видел Бог! Прости нас, Господи, для всех старались! Лишнего не взяли, всем хватит, прости нас!
Девки посмеялись над испуганно таращившей глаза Стрельчихой.
- Да Бога-то, говорят, нет!
-А Ему до лампочки, кто что говорит, Он все равно - есть!
По комнате распространился запах мяса.
- Эй, кто-нибудь, форточку откройте, вонища от этих казы лошадиная. Казахи не досчитаются мосолыг, искать пойдут и сквозь дверь учуют. Если поймут кто спер, не сдобровать! - нас на этот пир никто не приглашал.
Резаные на кусочки казы мы торопливо, давясь, жевали, боясь услышать стук в дверь. Упругое жестковатое конское мясо было явно недоваренным. Обглоданные мослы выбросили в форточку, заметая следы пиршества. Из форточки несло морозным воздухом, и мы сидели некоторое время молча, согретые глинтвейном и закутавшись в одеяла. Запах казы, казалось, ушел и форточку закрыли.
Никто в дверь не стучал, разыскивая мосолыги. Девки успокоились, и на всех напал смех.
Неблагодарная Грассиха пригрозила:
- Ну, Левая, если моя жопа эти мослы не переварит, я тебе такую жопу устрою!..
- Не устроишь! Сил не хватит – ты теперь с горшка не слезешь! Ты, Люсенька, на нем теперь будешь неделю жить! По-твоему лучше сидеть не жрамши, непорочная ты наша и неблагодарная? Мы никогда не забудем Стрельчихин подвиг, она ради тебя не пожалела живота своего! Тебя же в профиль не видно было, один нос торчит, а поела - сразу появилось немножко попы.
Нам повезло, у Базили и ее друзей никто не догадался, какая сволочь свистнула из кастрюли две конские мосолыги.
Наш архитектурный корпус находился не в главном здании института, а отдельно, в старой центральной части города, где размещались старые одно-двухэтажные постройки. Рядом с нашим старым двухэтажным корпусом находилась Картинная Галерея, в которую мы лазили через забор, а чуть дальше киностудия «Казахфильм», в которой во время войны работали все знаменитости cоветского кино. Рядом был парк с большой красивейшей, нарядно раскрашенной деревянной церковью и Дом офицеров, где каждый день было кино.
Алма-Ата - многонациональный город. Так случилось с тех пор, когда в казахстанские степи по ленинско-сталинскому почину ссылали депортированных и репрессированных со всей страны. В столице жили казахи, евреи, немцы, корейцы, китайцы, русские, украинцы, кавказцы, греки… Не перечесть, тех, кто не вернулся в родные края из казахстанских лагерей. В нашей группе кроме русских были казахи, китаянка, немец, узбек и украинец.
Интересно было наблюдать, как вживаются в столичную жизнь приезжающие из сел и аулов абитуриенты. Например, появляется на первом курсе какой-нибудь русский Степа из далекого села. Он, конечно, потом и упорством пробился в студенты, а далее продолжал так же упорно грызть науку, разгружая товарняк на вокзале, чтобы не просить денег у родителей. Приехал Степа в скромной курточке. И не скоро вылез из нее, лишь к концу учебы приобрел приличный костюмчик. Мужскому населению в наше счастливое время было принято ходить в строгих костюмах и рубашках с галстуком.
Другое дело – казахи, приехавшие из аулов. Это совсем не наши Маньки и Ваньки, приехавшие из сел и деревень. Я заскочила как-то в одну комнату за солью и увидели, как, сидя на кровати и поджав ножки, две казашки-первокурсницы шарили друг у друга в волосах кухонным ножом. Вшей давили. Дело в том, что приезжающие учиться из аулов казахи проходили обязательный медосмотр на наличие педикулеза, попросту – вшей. Их уничтожали специальным мылом, но, чтобы избавиться от мерзких насекомых, надо было мыться чаще, чем принято в аулах, и вшей студенты из аулов привычно уничтожали ножом. Казашки были одеты в простенькие ситцевые платьица, из-под которых виднелись длинные ситцевые цветастые панталоны. Аульские девчонки были похожи на маленьких пугливых козочек.
Приезжающие парни-казахи были немногословны, вели себя степенно и с достоинством, одеты простовато и скромно. Но! - проходило совсем немного времени и казахи преображались до неузнаваемости. Парни облачались в черные элегантные дорогие костюмы и белые рубашки с черными галстуками, словно английские битлы. Девчонки уже не напоминали пугливых козочек, а скорее ласковых, знающих себе цену ланей. Они скоропостижно осваивали запредельно короткие облегающие бедра юбки, туфли на высоких каблуках, сооружали из волос залакированные с начесом бабетты и сэссун. Красили узенькие глазки-щелочки черной тушью, загибая толстой чертой кверху, чтобы как у Одри Хепберн. Закинув ногу на ногу и кокетливо приоткрыв бедро, заправски курили сигареты, картинно дымя. Их родители из аулов пасли в горах овец и коней, получали денег гораздо больше, чем было принято, и их детки жили безбедно. У казахов денег всегда хватало ходить в рестораны, и водить в ресторан «негров» вроде меня, которая проектировала строителям фасады для дипломных проектов и решала задачки по сопромату.
Мне мама-портниха присылала двадцать пять рублей, а также одежду и обувь по последней моде, шила потрясающие платья из дефицитного яркого зарубежного шелка, посылала умопомрачительные кофточки и костюмы из Болгарии и Прибалтики, чешские и французские туфли, появившиеся в год пятидесятилетия Великой революции. Мои рыжие пылающие волосы – модная стрижка или конский хвост, а также голубые раскосые глаза и монгольские скулы производили впечатление. У меня не было недостатка в поклонниках, которых я часто меняла, не привязываясь надолго. Наш приятель-кореец Виталик Когай иногда называл меня Софи Лорен и светской львицей.
Женя Прохоров, мастер раздавать прозвища, прозвал меня со Стрельчихой стюардессами. Может, таинственный смысл этого прозвища имел перевод слова стерводесса?! - кто его знает, что имеет в виду сложный мужской индивид. Женя Прохоров был преподавателем английского языка и жил в нашем общежитии. Он был инвалид, с детства ходил на костылях. Но ему не было равных среди молодых людей по уровню интеллекта, остроумия и образованности и в этом было его неоспоримое преимущество, что возвышало его над всеми особями мужского пола. Всегда веселый и насмешливо-ироничный, он знал три европейских языка, изучал китайский, мог переводить любую техническую литературу. Его все любили и уважали. Научные работники всех степеней и специальностей, посещающие заграницу, часто заказывали ему переводы своих трудов. Зная его любовь к музыке, они привозили ему из-за рубежа дефицитные пластинки и даже притащили невиданный в то время проигрыватель со стереосистемой. Благодаря Жене я узнала всех зарубежных мастеров джаза и потрясающих певцов, которых нигде невозможно было услышать: Элвис Пресли, Армстронг, Кросби, Синатра, Рэй Чарльз, Чаби Чаккер, Боб Дилан, Элла Фицжеральд, негритянские спиричуэлс, блюзы и многое другое, что я безумно полюбила.
Те, кто приходил к Жене на вечеринки, были интереснейшими людьми. Я частенько пропадала у него вечерами, где под стереофонические томительно-нежные блюзы с умопомрачительными синкопами, рок-н-ролы и джазовые композиции, мы пили портвейн и вели бесконечный треп до полуночи обо всем – стихи, книги, кино, политика, искусство. Пели под гитару песни Булата и Володи Высоцкого, блатняк сталинских лагерей знали наизусть.
Женю я считала своим самым большим другом. Он был заметно влюблен в меня и, понимая, что шансов у него нет, смиренно довольствовался ролью друга. С ним у меня не было секретов, я ему абсолютно доверяла. И была счастлива в обществе его друзей, которые были неизмеримо интереснее студентов, как короли над плебеями.
Женя, мастер раздавать всем меткие прозвища и клички, не обошел вниманием и меня. Я с ним познакомилась, постучавшись в его комнату, так как услышала несущуюся из нее джазовую музыку. Он открыл и изобразил обалдемон:
- Откуда ты взялась, дивное создание? Ишь какая, глазищи сверкают как у киски!
- Да я и есть киска, львица я, люблю гулять где хочу, хоть по раскаленной крыше. Живу я тут, на втором этаже, архитектор Светлана Левая.
- А чего левая-то, кликуха?
- Фамилия такая, к тому же я левша.
- Ну, проходите, пожалуйста, что ж на пороге стоять! Чем обязан, красавица?
- Музыка у Вас классная, не могла удержаться, решила познакомиться.
- Ну, давайте знакомиться. Евгений Прохоров. Для Вас просто Женя.
- Можно на ты?
- Пожалуй, можно, если ты будешь появляться у меня на вечерних приемах. Не обязательно в вечернем туалете. Собираются в основном умники, интересные и высокообразованные интеллектуалы, с желанием потрепаться всласть, подискутировать, острословы с оригинальным мышлением, не лишенные чувства юмора. Если ты соответствуешь – приходи, наше общество тебя примет. К тому же ты будешь у нас единственная, да еще и красивая женщина.
- Я соответствую! А я тебя знаю, ты преподаватель английского на других факультетах. Давно хотела с тобой познакомиться, да не решалась. Музыку люблю ужасно, а у тебя она такая, что нигде не услышишь. С ума сойти, до того классная!
- Шустрая ты, однако, улыбка у тебя хорошая и имя светлое, несмотря на то, что Левая. Ладно - буду звать тебя Свечкой. Идет?
- Йес, сэр!
На вечеринках у Жени ученые разных наук, преподаватели, аспиранты и студенты, любители до опупения поспорить обо всем, приносили самиздатовские книги, привозили из загранки пластинки, читали стихи под постоянно звучащую музыку и пили принесенное вино. Не танцевали, в комнате для этого не было места.
А я была известна как спец по архитектурному проектированию. Студенты строители часто просили меня сделать на подрамниках фасады для дипломных работ. Им нравилось, как я работаю акварелью. В качестве платы водили в ресторан. В ресторан можно было сходить за пятерку. Стипендия была тридцать пять рэ. В столовой комплексный обед стоил тридцать копеек. Килограммовая буханка хлеба стоила восемнадцать копеек. В Алма-Ате было изобилие продуктов, фрукты и овощи очень дешевые. Знаменитые алма-атинские яблоки апорт стоили летом пять копеек, другие фрукты тоже дешево. Колхозные яблоневые сады располагались вокруг города на склонах гор, там же росли урюк и груши. Каждый, кому не лень, мог набрать рюкзак беспрепятственно.
Учиться было чем дальше, тем интереснее. История архитектуры, история искусств, архитектурное проектирование, живопись, рисунок, скульптура были основными дисциплинами - одно удовольствие. Математика была только на первом курсе, и никакой тебе физики и химии. Правда, диалектический материализм и марксистско-ленинская эстетика и еще какая-то хрень были такими же головоломными и совершенно неперевариваемыми, как и все работы великого вождя революции. Хорошо хоть, преподаватель этих так необходимых обязательных самых главных в СССР наук Дзюба, оказался очень добрым и славным мужиком. Видимо, он студентов любил и понимал, что эту политическую белиберду, в которой ни черта не разберешься, совершенно невозможно впиндюрить в ровные студенческие мозги, а потому придумал прекрасный способ сдачи зачетов – все должны были конспектировать его лекции. Так что студенты старались немного что-то написать на его лекциях. Даже если это было очень кратко – он зачеты принимал, за это его любили.
Даже сопромат, который преподавал Юлий Давыдович Рат, швейцарец по происхождению, не доставлял нам хлопот. Рат научил всех без особой теоретической подкладки тонко чувствовать этот самый страшный для студентов предмет так, что мы с легкостью решали задачки с эпюрами. Все оказалось на удивление просто! И только самые тупые, как Тулендэ Жаманкозов и Оля Постоева, не способны были их решать так, как учил Юлий Давыдович.
Однажды Рат заболел, и всю группу прикрепили к строителям слушать лекции по сопромату. Мы были в ужасе от лекций преподавателя строительного факультета, поэтому, когда Юлий Давыдович выздоровел, мы были просто счастливы вернуться к любимому преподавателю.
Староста группы Витя Селин и я так лихо щелкали задачки с эпюрами, что у меня возникла идея. Надо сказать, что мне всегда приходили какие-то идеи, я была еще та авантюристка.
- Витюха, а не поможем ли мы нашим некоторым друзьям со слабовыраженными извилинами сдать зачет, решить им задачки по сопромату? Плата - бутылка шампанского от строителей и шоколадка от архитекторов, а?
- Идет!
- Йес, сэр! Время пошло, начинаем. Люська, дуй вперед, собирай клиентов, да поживей!
Лежащая на кровати Грассиха оторвалась от книги, лениво потянулась и, оценив ситуацию, спустила ноги на пол. Пригрозила:
- Ну, Светка, смотри, подведете - я вам такую жопу устрою!
- Ну, спасибо! И тебе того же тем же местом по тому же месту, курочка ты наша!
Предложения посыпались сходу, времени было до утра. Изобретательная парочка расположились за столом и зарядилась пахать. Девки с книгами полегли на кроватях. К десяти часам середина стола была уставлена «валютой». Стали подсчитывать доход. Когда поток желающих сдать зачет иссяк, оказалось, что мы весьма прилично заработали - восемь бутылок шампанского, семь шоколадок и, внимание! – маленький пражский тортик.
Девчонки, терпеливо томящиеся на кроватях, соскочили со своих лежбищ, нажарили традиционной картошки, и мы лихо повеселились на этой пирушке вместе с заказчиками. Разошлись, пока не перепели все песни Окуджавы под гитару и не наплясались под Элвиса Пресли, Дина Рида и Марлен Дитрих, которая томно-бархатным голосом обворожительно пела моего любимого «Джонни».
Живопись, рисунок и скульптуру нам преподавали известные художники Казахстана. Будущие архитекторы старательно и сосредоточенно учились у них по четыре часа один день в неделю. Всем было интересно обсуждать законченные работы. Студенты выходили из аудитории и возвращались, когда оценки были проставлены. Преподаватели высказывал свое мнение о работах, после чего студенты сами вступали в обсуждение со своими оценками работ и критикой. Это было здорово! - жаркие споры и дискуссии помогали во всем разобраться объективно.
Среди преподавателей особенно полюбился заслуженный художник Казахстана Кенбаев, картины которого висели в постоянной экспозиции Картинной галереи. Это были эпические полотна внушительных размеров. Одна из них, где по степи мчится конница, была выполнена в стиле школы грековцев, где учился Кенбаев. Знойное марево, ковыль, усталые, загорелые до черноты молодые лица кавалеристов, трубач, красное развевающееся знамя, остроконечные буденновские шлемы, выгоревшие гимнастерки, впечатление подвига и веры в победу за правое дело. Картина передавала чисто физическое ощущение палящей жары и степного терпкого запаха ковыля, благодаря прекрасному таланту художника.
Кенбаев был немолодой уже и ко всем студентам проявлял отечески доброе отношение. Однажды он повел нас на Центральный стадион, где шла подготовка к олимпиаде в Мехико всех советских спортсменов, чтобы они акклиматизировались к мексиканской жаре в Алма-Ате. Кенбаев хотел, чтобы мы оттачивали рисунок фигуры человека.
На стадионе зрителей не было, только мы и тренеры, и нам довелось увидеть мужеподобных Тамару и Ирину Пресс с мощной мускулатурой, Валерия Брумеля и других чемпионов мирового советского спорта.
Полдня мы проводили на трибуне, сидя в первом ряду возле поля. Кенбаев выдавал деньги и посылал в буфет наших тяжеловесов Борю Бойко и Тулендэ, они притаскивали огромные авоськи с кучей горячих пирожков и ящик лимонада.
Живопись, рисунок и скульптура были особо любимы из-за свободы передвижения по аудитории и желание выполнить работу старательно, отличиться, разжигая дух соперничества. Писали постановочные натюрморты, быстрые этюды с натурщиками. Обнаженную натуру уже не воспринимали стеснительно, относились к ней с уважением, внимательно рассматривая подробности молодого или старческого тела, красивого или ослабленного старостью. Так медики препарируют трупы – спокойно и внимательно изучая, без эмоций. Молодое тело вызывало восхищение и вдохновляло, старость – любопытство и жалость, было интересно передать силу или вялость, слабость мышц, мускулов, морщины, красоту молодости.
Проекты по архитектурному проектированию, которые надо было сдавать раз в семестр, я делала с особым наслаждением. В отличие от всех, я их переделывала по нескольку раз, и если что-то не нравилось, просто меняла направление поиска, натягивая новый подрамник и начиная все снова. Вариантов у меня всегда было много и от этого я постоянно металась в поисках. Другие же сокурсники мусолили свое единственное решение, терпеливо доводя его до конца.
Делала я все быстро, азартно и смело. И однажды меня засандалило, в аут занесло, в полный улет. Смастерила обалденный экстрим с цветовой подачей совершенно нестандартного, экспрессивно-абстрактного заскока. И уже к вечеру, когда заканчивала этот шедевр, интуитивно понимая, что творю что-то абсолютно несусветное, появился Вовочка Экк. Высокий с пышной шевелюрой красивый мальчик всегда всего боялся и сомневался до мандража в коленках. Его лицо всегда изображало внимательное отношение к собеседнику с открытым к любой информации ртом. Нижняя челюсть его всегда была почтительно отвисшей. Вовочка стал просить меня помочь ему закончить проект, сделать подачу в отмывке до утра.
- Светик, помоги, пропадаю, ну ничегошеньки не знаю, как и что делать, боюсь - запорю!
И я, конечно же, согласилась. Для меня это было - как лишний раз потренироваться, засобачить что-нибудь этакое, чтобы – полный отпад, но уже без импрессионизма, в чистой классике. И я сделала все великолепно с гармоничным классическим цветовым решением! Средненький Вовочкин проект засверкал как алмаз в драгоценной оправе. Вовочка был в восторге:
- Свет, ну ты и ас! – вощще ништяк!
А на свой проект я плюнула, его все равно уже ничто не могло спасти, оставалось тащить на беспощадное растерзание Туманяну.
На следующий день мы предстали перед ним. Я уже была абсолютно уверенна, что моя подача проекта в стиле тра-та-та не знаю чего - классическое дерьмо, занесло не в ту степь. Но деваться было некуда, на консультацию все равно надо идти, даже зная, что такой финт Туманян разгромит. И было интересно – как он это сделает! В общем, добровольно лезла под гильотину при всем честном народе.
Это был проект индивидуального жилого дома. Туманян, давая задание, говорил:
- Я вам завидую! Запомните, господа студенты, судя по всему, вряд ли в жизни вам предстоит делать еще раз такой проект индивидуального жилого дома, где бы вы раскрыли все свои творческие способности в наибольшей степени. У нас, увы, не принято строить такие дома! Мы зажаты узкими рамками градостроительных стандартов и норм. Так что проявите все свои способности и фантазии, этот проект должен быть для вас шедевром архитектурного мастерства. Желаю удачи!
Я и запузырила такой шедевр, который на предыдущем просмотре Туманян похвалил. В проекте была удобная, функционально обоснованная планировка жилого дома на семью из четырех человек с мансардой, атриумом и бассейном, встроенным в высокий цоколь дома гаражом и миниатюрным спортзалом, интересное решение благоустройства территории дома с насаждениями, цветами и водоемом с перепадами по ландшафту. Красота! Выложилась по полной программе! Интересный и оригинальный проект получился. А вот подачу придется исправлять, то есть начинать с чистого листа после того, как мэтр разбомбит меня перед всеми. Ну, что ж, надо терпеть, раз понесло как самоуверенную овцу на новые ворота.
На этой последней консультации я, вопреки правилам, не полезла первой, так как чувствовала нутром, что нахожусь в глубокой дыре, полный абзац.
Туманян рассматривал проект Людки Трубачевой, которую мы ласково звали Труба. Красивый и вальяжный, с манерами английского лорда, всегда элегантно одетый, он любил делать из консультации моноспектакль, наполненный острым сарказмом, с убивающим наповал невозмутимым юмором или откровенной похвалой, не жалея слов.
Трубе досталось по полной программе. Туманян изрекал:
- Прошу, коллеги, обратить внимание на этот проект. Ну, скажите мне, кто хотел бы жить в комнате шириной в два с половиной метра и длиной в шесть? - да это же не комната, а коридор, душечка Вы наша! И что это за туалет в виде клетушки размером ноль шесть метров на ноль шесть?
Не дождавшись от Трубы ответа, Туманян выдержал паузу, потом продолжил с удовольствием:
- Господа, знаете, что бы я сделал? Я бы построил этот дом, поселил бы в него автора и водил бы экскурсии, чтобы показать каково живется этому автору, так называемому архитектору. И что это за туалет такой махонький?!! Да там же дородная русская красавица Марь Иванна не уместится со своими роскошными формами! Нет, милочка, придется поднапрячься хорошенько и все исправить, иначе…
Потом я подсунулась со своим подрамником и уныло ждала, пока Туманян с неописуемым удовольствием долго все рассматривал, нагнетая напряженность момента:
- Ну что сказать, сударыня? Планировка, я бы сказал, идеальная. Но! - это он сказал с особым страдальческим нажимом. И опять замолчал, а потом выдал со смаком, так, что захихикала вся группа:
- Господа! Прошу обратить внимание на подачу - перед вами потрясающий образец полнейшей, я бы сказал - классической безвкусицы! Это такая пошлая бездарность, что у меня нет слов, дорогая Вы наша. Я очень в Вас разочарован! - не ожидал, Вы меня безмерно огорчили! Прошу переделать подачу. Надеюсь, Вы меня понимаете, впредь соблюдайте меру и никакого сюрреализма, не стремитесь никого удивить! Оттачивайте вкус, дорогуша, в классике! Я так и не понял, что Вы хотели сказать этой подачей, которая в мощнейшем диссонансе с отличным архитектурным решением? Объясните, наконец!
- Да я и сама не могу понять, куда меня понесло! Извините, Юрий Богданович, абсолютно согласна с Вашим мнением. Исправлюсь!
Настала очередь Вовочки Экка. Заметно было, что Туманян проектом любуется. Однако, вздохнув, сказал:
- Да-а! Прошу обратить внимание на удивительный потрясающий контраст между абсолютно непрофессиональным, я бы сказал, недопустимым проектным решением и безупречной, просто классической, мастерски выполненной подачей. Вот так надо работать кистью, господа! Хорошо бы еще и научиться шевелить мозгами, чтобы стать хорошим архитектором, молодой человек! Переделать планировку!
На этот раз реакция сокурсников была, казалась, неадекватной. Послышались смешки, а Боря Бойко как всегда нахально и неприлично ржал. Все знали, что по Вовочкиному проекту мастерски кистью водила я, которая только что была посрамлена, продемонстрировав классический бездарный образец безвкусицы.
Капля меда от похвалы Туманяна слегка подсластила мою бочку дегтя! - не все потеряно, я еще повоюю! Все, конечно же, исправила и получила пять с плюсом. На сдаче проектов при обсуждении моего проекта Туманян сказал:
- Я доволен, что не ошибся в Вас, сударыня! Вы все поняли и исправились, отлично! Запомните на будущее, одна старинная грузинская поговорка гласит: «Если Вы не знаете куда идти, то однажды можете очень сильно удивиться, узнав, что зашли куда-то не туда!» Так что думайте, думайте, затем отмерьте, причем сто раз, прежде чем решиться отрезать.
В группе была выбрана тройка. Витя Селин, как самый серьезный, к тому же отличник, скромный и выдержанный стал старостой группы. Ларису Павлюк, которую мы звали Павлючкой, выбрали секретарем комитета ВЛКСМ. Меня выбрали в профком факультета.
Кроме сбора взносов я имела доступ к путевкам и оказанию помощи нуждающимся студентам. Так что, времени не теряя, выбила денежную помощь Стрельчихе и достала ей путевку в Трускавец, лечить желудок, а Грассихе по блату подкинула путевку в Пицунду на Черное море Абхазии. Впрочем, не очень удачно. В тот год случилось наводнение и недавно построенные корпуса санатория серьезно пострадали. Грассиха была очень недовольна, что так не повезло:
- Ну, надо же мне было мне так запицундиться в эту жопу - все корпуса в воде были, такой кошмар!
- Ну ладно, наводнение-то хоть не помешало любовника завести?
- Да вы че, девки, не сезон же! Сплошной облом, одни старперы!
- Балда ты! Надо было не торчать в пансионате с утра до ночи, а бегать по Пицунде и ее окрестностям в поисках молодого и жизнерадостного чиколадзе! Их там пруд пруди, на русских девок, красивых вроде тебя, блондинка, летят как на мед! Как это можно – быть в таком райском месте и. не задумываясь о здоровье, обойтись без кустотерапии? Ты, наверное, торчала там, где старики принимают процедуры, чтобы привести в порядок свои обвислые члены и радикулит? А горячие и энергичные южные молодцы тучами пасутся в барах, кофейнях и ресторанах. Ты этого не заметила? Вот балда, на курорт она съездила! - все прелести профукала. Зачем?!! Любовника для нее не нашлось! - сплошной облом твой от тебя самой. Ты же отпугиваешь мужиков, неприступная ты наша. Они на тебя глянут, а ты гордо отворачиваешься, чуть ли не с презрением, мол, какое мне дело до всех до вас, а вам до меня? Да ты посмотри на себя! Ты же ходишь в одной и той же одежде как мышка серая, оттого и настроение унылое. А с мужиками как надо?
- Ну и как?
- Да очень просто – всегда нарядная как куколка, ласково так улыбаться всем им, несколько рассеянно так, и загадочно, вроде как ему, а может и не ему. И вообще лучше всего держать эту улыбочку всегда до ушей, как приклеенную. Они ведь самовлюбленные индюки, думают, что это ты лично им улыбаешься и летят как мотыльки в предчувствии любви, которую обещает твоя улыбочка, что лучше его для тебя никого нет на свете. А ты на мужика смотришь так, словно он собирается тебя насиловать.
- Да я же не такая жопа, как ты!
- Ну вот, опять про свою любимую! Да-а, зря я тебе в зубах путевку горящую притащила, не в коня корм! Надо было самой съездить, а я тебя пожалела, тундра ты серая.
Но Грассиха нас обрадовала - сообразила привезти трехлитровую банку самодельного абхазского вина и мандаринов. Отпраздновали приезд с шиком.
А после этого я получила всеобщее обвинение от девок в уклонении от дежурства. То есть – мытья пятилитровой кастрюли после съеденного супа. Ну, я-то хорошо помнила, что не моя была очередь, а Грассихина. Но Грассиха никак не признавала того, что это она должна была мыть кастрюлю, так как, когда она приехала, суп был уже наполовину съеден. Девки тоже уперлись и стояли насмерть, поддерживая ее. Но я не сдавалась, и три дня кастрюля стояла немытая в темном углу за шкафом. А на четвертый день, когда я пришла вечером домой, нутром почуяла - что-то зреет, надвигается, какой-то заговор витает и, как видно, связан со мной.
Ну, виду не подала, переоделась, песенку мурлыкаю, а в мозгах вопрос - чего ждать. Плюхнулась на койку, книжку раскрыла, читаю. Все молчат и делают вид, что чем-то страшно заняты. А я гадаю – чего придумали? И вдруг доносится до меня запашок, все более ощутимый, такой га-а-денький удушливый запашок. Ага, да это же вонь от протухшей пищи! Откуда? - да из кастрюли, конечно-же. И где она? Где-то рядом, уж больно силен этот тошнотворный аромат. Ясно, сунули мне под койку.
Я зевнула, громко и со вкусом, потянулась сладко и лениво. Девки захихикали. А я заговорила тихим, проникновенным голоском, ласково журчащим:
- Та-ак, дорогие вы мои! Забыли, что я львица, что не так – не потерплю! Ну, ладно, заговорщики, сами напросились!
Девки молча слушали, пытаясь понять, куда меня несет.
Я отбросила книгу, снова потянулась и громко зевнула, лениво встала, неторопливо сунула ноги в тапки и, молниеносно нырнув под кровать, мгновенно выхватила оттуда вонючую кастрюлю и с торжествующим кличем ловко махнула ее в открытое окно. Слышно было, как кастрюля с грохотом ляпнулась со второго этажа на тротуар и покатилась на газон. Повезло, однако, что никого не долбанула по башке! Девки нестройным хором завопили, выражая протест и ужас от потери кастрюли.
Я снова сладко потянулась и бухнулась на кровать. Девки заткнулись, но быстро опомнились и накинулись на меня
- Левая, ну ты и сволочь!
- Единственную кастрюлю – в окно!
- Стрельчиха, беги пулей, а то стибрят, не успеешь – пиши пропало!
Одна Грассиха невозмутимо сидела на кровати, положив под спину подушку и вязала, закинув ноги на табурет.
Испуганная Валентина мигом понеслась на улицу. А я, виновница преступления, бешено хохотала, лежа на кровати. Девки, свесившись из окна, стерегли, чтобы не уперли нашу единственную драгоценную посудину. Стрельчиха добралась до нее и, выхватив крышку с кастрюлей из буйно зеленеющего куста, взвыла:
- О-ой! Обожглась, крапива!
Когда она появилась с кастрюлей, уже вымытой и вычищенной на кухне до блеска, Грассиха отложила вязанье и восхищенно произнесла, поправляя на носу свои огромные очки:
- Ну, Светка, такой спектакль устроила – блеск!
Девки немного помолчали, пришибленные, но потом хором зашлись в дикой ржачке. Стрельчиха молча наблюдала этот бедлам и, дождавшись тишины, констатировала:
- Я всегда знала, что все вы дуры и жопы, как говорит Грассиха!
Мне пришлось достать три рубля и дать Грассихе:
- Беги в Южный, виноватая я! Пражский торт купи - мириться будем.
Вот так. Я могла быть разъяренной фурией, способной устроить разгром, могла казаться лапочкой, существом обворожительным и ласковым, невинной и беззащитной, и интриганкой. Перевоплощение могло происходить мгновенно. Главное – любила устроить спектакль! Шутиха я!
Грассиха только собралась идти в Южный, как пришел наш друг Виталик Когай. Он был денежный парень, как-никак кореец, родители ему слали денег достаточно, Виталик всегда мог одолжить пятак. Кроме того, он не курил, но всегда носил сигареты, чтобы угощать девок. Он только что вернулся с тренировки и заглянул к нам в надежде пожрать. Я сказала ему:
- Виталик, дорогой ты наш, единственный и неповторимый! Беги в Южный за портвейном, вот деньги на пражский торт. Захватишь гитару, мы картошки нажарим и ждем тебя, сэр! У нас сегодня праздник - день примирения. Дуй мигом!
Пир разгорелся до утра с песнями под гитару Виталика и песни.
У Жени Прохорова я познакомилась с Дедом. Дед был семидесятилетним доктором каких-то наук, необычайно интересным, с манерами аристократа, но зашибал почти как алкоголик. Когда он пил, фейерверк его красноречия зашкаливал. Было страшно интересно слушать бьющий фонтан его разглагольствований обо всем на свете – он был человек необыкновенно образованный, интеллигент и энциклопедист.
Чем больше он пил, тем больше наливался свекольным цветом его орлиный нос и тем более он становился артистичным. Красивым жестом ерошил белую до голубизны шевелюру и глядел на меня страстным влюбленным взором. Я снисходительно позволяла ему целовать мою руку и говорить комплименты галантно и изысканно. Он был тонкий психолог, умело очаровывал меня, я таяла от его мальчишеской лести и не скрываемой влюбленности. Истинный рыцарь и романтик, его веселая пылкая болтовня и влюбленность была чистой, нежной и возвышенной, подогреваемой портвейном № 13. Я ответно теплом и благодарностью отвечала ему. Мы с ним состязались в остроумии, пикируясь и забавляя компанию.
Прошло немного времени, и я узнала от Жени, что Дед помер. Оказывается он жил в коммунальной квартире, оставив первую жену, кучу детей и внуков ради толстой и доброй женщины, тоже ученой, которая была младше его на 20 лет и любила его безумно. Как сказал Женя, дома во время запоя у Деда произошел приступ и он захлебнулся в собственной блевотине. Такая вот бесславная трагическая смерть случилась с этим удивительным человеком.
Бесшабашная счастливая юность невозможна без любви. И ее было достаточно. Считалось, что в СССР не было секса. Но у студентов свои законы. Отношения завязывались быстро, образовались пары, которые потом сыграли свадьбы. Первое свидание на первом курсе мне назначил Саша Мегидь. Но он показался мне каким-то дундуком, скучноватым, робким и закомплексованным. Наши отношения перешли в дружбу. Саша потом немного погулял с Павлючкой, потом переключился на Ларису Носову, потом с Любашей Тарновой долго ходили вдвоем. А потом – бах! Неожиданно его хождение по кругу закончилось, и он женился на Галке Москальцовой. Эта серая мышка оказывается, в него была тайно влюблена. Для этого она училась у Ларисы Носовой особой походке – ходить, отводя плечи назад и слегка помахивая сзади рукой, что Галке казалось сногсшибательным.
Первой про любовь Галки просекла Надежда, случайно подслушав ее разговор с Сашкой. Со Стрельчихой они пошпионили, проследив за Галкой, довели ее до гинекологии и все поняли.
А Саша Мегидь, как единственный коммунист в нашей группе и честный человек, просто обязан был жениться на Галке, что он и сделал. К нему для этого приехал дядя. Первый раз тогда мы увидели, как Саша напился в драбадан, до слез с соплями. После чего повел Галку в загс. Любаша сделала вид, что ничего не произошло. И на последнем курсе влюбилась в мужа преподавателя ландшафтной архитектуры Лидии Павловны, который тоже был архитектором, смазливым, и, вдобавок, младше своей жены на десять лет. Любаша была такой миленькой девочкой с личиком куколки, этакая Мальвина, полная противоположность Лидии Павловны с ее мощными формами грудей, рук, ног, плеч и зада. И эта милая куколка увела у нашей преподавательницы ее мужа.
А я не была готова к серьезным отношениям. Семья меня не привлекала, наоборот пугала своей ответственностью, Я превыше всего ценила свободу и творчество. Счастьем моим была неиссякаемая жажда творчества, которая жгла меня, и я не хотела расплескивать бушующее в сердце пламя на бытовые семейные радости. Это стало моей судьбой - свобода делать только то, что хочу, работать там, где интересно, чтоб она была хобби, а не ради денег, и заниматься творчеством, изредка бросаясь в любовные авантюры.
Я легко влюблялась, легко бросала, легко прощала измены, уходя без сожаления. Любовь была необходима, но не являлась самоцелью выскочить замуж. Она вспыхивала как мощный костер, буйно разгорающееся пламя охватывало меня моментально и так же внезапно могло скоропостижно погаснуть от сказанного слова, лжи, поступка, или черт знает от чего, не оставляя следа.
Но от любви не уйдешь. И она была. Первая – в Усть-Каменогорске, где я работала лаборанткой на кафедре в Пединституте и влюбилась в восемнадцатилетнего мальчика Володю Красавина, который обучал будущих педагогов вождению на грузовике. Он хотел поступить в Медицинский институт и стать хирургом. Этот парень с лицом Джека Лондона был младше меня на 4 года. Но он в меня влюбился, и я влюбилась в этого дерзкого и нежного мечтательного мальчика с фигурой боксера. Потом я поступила в институт, а его в это время забрали в армию, и все закончилось, оставив в памяти чувство благодарности за любовь. А любовь была чисто платоническая, меня панически останавливало то, что первым мужчиной мог быть этот романтический мальчик.
На его грузовике мы объездили все окрестности, которые по красоте не уступали Швейцарии. Все горы, долины, ущелья и гремучие речушки в окрестностях Усть-Каменогорска были великолепны, неожиданно возникали, сменяя друг друга, незабываемые горные пейзажы. Это было прекрасно! Как-то во время одной из поездок меня укусил шмель. Глаз моментально заплыл синяком и почти закрылся. Было очень больно, я три дня ходила с повязкой на глазу, и от меня жутко несло ихтиоловой мазью. Но нас с Володей так неудержимо тянуло друг к другу, что мы каждый вечер гуляли по парку и неистово целовались, несмотря на вонь ихтиолки и мой пиратский вид. Наверное, он сильно любил меня, если терпел такое.
Вторая короткая влюбленность случилась после первого курса, когда нас направили на практику в Ленинград. Поселили нас на Фонтанке в общагу ЛИСИ. Ах, какие были удивительные дни и белые ночи в этом прекрасном городе! Мы проходили практику в залах Зимнего дворца, где велись реставрационные работы. Делали чертежи и обмеры - кроки с лепных украшений, ездили на экскурсии по городу, в Петергоф, Пушкино, Павловск, Ораниенбаум, Кронштадт, ходили в музеи.
Мне так хотелось прочесать весь Эрмитаж и все осмотреть, что я старалась улизнуть от нудной работы по составлению обмеров и чертежей. Все добросовестно пахали, а я бегала по залам, не в силах оторваться от изобилия прекрасной живописи великих художников. Несмотря на всеобщее осуждение группы, я каждый день исчезала на два-три часа. Мне всегда было невыносимо делать то, чего не хочется, не интересно, и я это избегала без зазрения совести. Ну не надо мне было этих упражнений с обмерами! И я знакомилась с Эрмитажем, основательно изучая собрание шедевров.
Когда же вся группа не выдержала моих фокусов и взбунтовалась, я пообещала одна оформить общую пояснительную записку. Для этого мне выписали спецпропуск для доступа в архив Эрмитажа! - так наказание превратилось в удовольствие. Я попала в святая святых главного музея великого города, познакомилась с массой документов, одно прикосновение к редчайшим оригиналам которых вызывало благоговейный трепет. Пояснительную записку я выполнила классно, с приложением фотодокументов и своих зарисовок, заслужив высокую оценку. Меня простили, и я уже свободно бегала по этажам и залам Эрмитажа, а вся группа продолжала торчать над измерениями и чертежами лепных украшений, но ко мне уже не цеплялась.
А за день до отъезда два студента ЛИСИ подклеились ко мне со Стрельчихой. Они на практике подзаработали и пригласили нас в ресторан. Ну, пошли, попили шампанского, поплясали. Большинство наших студентов уже уехали домой, и Стрельчиха ушла с Геной, а я с Костиком оказалась одна в комнате. Я ему сказала:
- Знаешь, Костик, ты лучше иди спать к себе, мне мама целоваться не велит!
- Да ладно, не похоже что-то, может, научу, и понравится, а?
- Если хочешь, оставайся, но устраивайся спать на Стрельчихиной койке и имей в виду - тебе ничего не светит.
Но со Стрельчихиной кровати он быстренько соскочи и одетый, в костюме и при галстуке, приступил к осаде. Я лежала на койке, тоже одетая, под двумя одеялами, так как было прохладно из-за открытого окна. Я, конечно же, позволила Костику лечь рядом поверх одеял и про мамин наказ забыла. Всю эту последнюю ленинградскую белую ноченьку мы не сомкнув глаз, целовались до одури на узенькой железной кроватке. Но я устояла, не сдалась этому мальчику, была непреклонна. Может у него это тоже был первый опыт, поэтому он не смог соблазнить меня. Белая ночь закончилась, и под утро Костик сказал:
- Сдаюсь, чертова девчонка! Эту крепость, замурованную в кокон из двух одеял, мне не одолеть!
Измученные и усталые, мы заснули в объятьях друг друга. А потом мой несостоявшийся любовник ушел не солоно хлебавши, а мы с Валентиной уехали домой.
Я не могла просто так переспать с кем-либо не по своей воле, хотя меня все считали прошедшей огонь, воды и медные трубы за отношение к мужчинам, слегка высокомерное, насмешливое и снисходительное. Никому и в голову не приходило, что я сохраняла себя для любви, которая бы исходила от меня.
В эти брежневские годы была полнейшая свобода и раскованность, все казалось дозволенным, ничто не преследовалось - рок-н-ролл, стиляги, буги-вуги, твист, битлы… Студенты, тупеющие до тошноты от бестолковых марксистско-ленинских правил, жили своей веселой кипучей жизнью, занимались любовью. И при этом безусловно верили в светлые коммунистические идеи и счастливое будущее в самой лучшей стране мира – СССР.
Учеба во вторую смену позволяла нам устроиться на полставки и подзаработать. Саша Мегидь нашел работу и предложил мне устроиться с ним в Курортгражданпроект. Начальник отдела сказал ему, что заказан авторский проект курортного комплекса в горах Алатау, недалеко от Медео. Нас заинтересовала фантастическая возможность запроектировать такое, что потянуло бы, ну - никак не менее чем на премию в области архитектуры СССР. В общем, витали в небесах в надежде на то, что, такие талантливые, уж мы-то не упустим возможности забабахать шедевр.
Несколько дней ходили, обсуждая проект, окрыленные от предвкушения интереснейшей работы. А потом все рухнуло после того, как мы уже побывали на живописном месте строительства в горах. Никому не нужен оказался авторский индивидуальный проект, решили поскорее подобрать типовуху и привязать ее к местности. Огорченная, я не смогла этого пережить и уволилась. Начальник уговаривал меня:
- Светлана, ну что же Вы так сразу обиделись! Вы же будете фасады делать для защиты у главного архитектора города.
- Знаю я Ваши фасады, ничего не позволите. Картинки рисовать мне не интересно на обыкновенном типовом здании, я – архитектор, мне нужна творческая работа, мы бы сделали с Сашей то, что Вам и не снилось!
- Да где-ж ее взять-то, творческую работу?
- Да уж точно не у вас!
А Саша продолжал работать у них, ему ведь надо было зарабатывать деньги для семьи, где уже был ребенок.
Потом наступили зачеты и экзамены. После летней сессии, мы с девенками пошли в бар при ресторане Алма-Ата на втором этаже. Попить коктейль с чудным названием шампань-коблер и отметить сдачу экзаменов перед поездкой на практику по живописи в Узбекистан. Нарядились, причесон соорудили соответствующий выходу в свет и отправились в бар. Бармен у стойки был та-акой чувак, что я моментально включилась с ним в искрометный треп. Девки подхихикивали и балдели, пока бармен мастерски готовил коктейли.
А я уже поняла, что просто отчаянно влюблена. Сидя за столиком, рассеянно поддерживала разговор и краем зрения секла, что бармен за мной наблюдает.
«Ну, смотри, смотри какая я! Смелее, действуй, очень хочется, чтобы ты первый начал!»
И он глядел на меня.
- Светка, жопа, кажется, бармена зацепила. Такой чиколадзе! - заметила Грассиха.
Попив коктейль, полакомившись мороженым, орешками и кофе капучино, мы собрались уходить. Поднимаясь из-за стола, я обернулась к бармену, поймала его взгляд и слегка помахала рукой. Выходя из бара, он догнал меня и взял за руку:
- Подожди минут пятнадцать, напарник придет и я выйду, о,кей?
- Йес, сэр!
- Девчонки, не ждите меня! – крикнула вслед подругам, которые деликатно поскакали вниз по лестнице.
- До утра или как? - завопила нахально Стрельчиха уже из вестибюля.
- Как скажете, красавицы! - прогремел вслед подругам его голос. Хотелось бы до утра, подумала я.
Его звали Лави. Такое вот необычное имя. Мне он показался ошеломительно красивым. Кудрявый, черноволосый с огромными черными глазами и четко очерченными губами, лицо волевое, а взгляд как у ребенка – радостно открытый и улыбка на лице. Весело болтая, мы бродили по городу, даже не бродили, а бегали как дети. Он то держал меня за руку, то забегал вперед и смотрел своими детскими глазами так влюбленно, что я сладко таяла.
Добрались до парка. И тут рванул дождь, как водопад хлынул, выплеснул огромную массу крупных капель и пропал, словно и не было. Мы успели спрятаться под детский грибок, а когда выскочили на тротуар, то оказались перед огромной лужей – не обойти. Мы остановились. Лави, не отпуская моей руки, сказал:
- Сударыня, я-то пройду, а ты ножки промочишь в босоножках. Давай я тебя перенесу?
- А не уронишь?
- Не уроню, если не будешь брыкаться!
- Ну, не знаю, может, и не буду! - веселым хохотком поддразнивала я парня.
Он подхватил меня на руки, протопал по луже и не сразу поставил на землю. А потом подхватил меня за талию, обнял, поднял и кружил так, что в глазах вертелось, а я весело смеялась, счастливая. Потом Лави отпустил меня и сказал:
- Я хочу тебя поцеловать!
- Ну, и в чем же дело, чего ждешь, принц?!
Ах, как кружится голова!
В парке был ресторан, куда Лави привел меня. Шампанское, вкусная еда и танцы под музыку оркестра добавили огня для сближения, мы танцевали и целовались.
Вышли из ресторана в полночь. Небо было черным, но свет луны и сверкающие звезды были огромными, казалось, что они близко-близко. Весело болтая, играючи, мы бегали по парку, качались на качелях и вскоре оказались на темной аллее, выходящей к речке Алмаатинке.
Среди деревьев возле речки – о, чудо, обнаружили огромную копну свежескошенной травы. Ну, просто идеальное место для влюбленных! Я уже понимала, что должно было произойти! Лави остановился и обнял меня, крепко прижав к себе. Руки его заскользили по моим бедрам, подол шелкового платья медленно пополз вверх, тонко шурша. Я слышала кожей горячие ладони, и у меня томительно заныло внизу живота. Не сдерживаясь, дрожащими руками я расстегивала его рубашку, пока он, раздевал меня и целовал обнаженную грудь. А мои руки чувствовали его грудь с густой шерстью. Лави вынул из полевой офицерской сумки легкий плащ и расстелил его на копне. Ширкнул молнией джинсов и мы опустились на копну. Мягкое ложе упоительно пахло ромашками и скошенной травой.
- У меня ничего такого не было, ты первый! - сказала, а сердце бешено молотило.
- Светик, все будет хорошо! Я люблю тебя, я так хочу тебя! А ты?
- Я тоже!
- Когда у тебя было… ну, то, что у вас бывает? – спросил тихонько Лави, приблизив губы к моему уху, - если не больше недели, то можно ничего не бояться.
- Спасибо, милый, можно не бояться.
Он меня целовал, а руки нежно скользили по моему телу:
- Какая у тебя кожа! Какая потрясающая грудь!
Я отвечала ему поцелуями и тоже знакомилась с его телом. От него хорошо пахло еле слышным одеколоном.
Неторопливо, сдержанно лаская меня, Лави говорил:
- Не бойся меня, все будет хорошо! – я люблю тебя!
- Я тоже люблю тебя, мой милый мальчик, и хочу, чтобы ты был первым моим мужчиной.
- Все, иди ко мне!
Лави потянулся лицом к моим губам, потом добрался до набухших сосков, и целовал, двигаясь губами вниз по телу. Сердце колошматило, рука скользила по его шелковистым курчавым волосам, я слышала мохнатую грудь и мускулы, губы сохли, я вся дрожала от страха и накатившего желания. Лицо Лави оказалось между бедер, ноздри его трепетали, жадно вдыхая мой запах. Он ласкал меня губами так, что я почувствовала взрывное желание раствориться в нем.
Он задвигался, и вскоре я ответила ему. А в закрытых глазах мелькали, как в калейдоскопе радужные, какие-то светящиеся облака, орнаменты, узоры и разводы, непрерывно переливаясь и сменяя яркие краски. Это запомнились мне навсегда.
Отстранившись друг от друга, мы успокоились, потом поднялись и помчались к Алма-Атинке. Вода была прохладная и мы с удовольствием плескались в реке.
Вернулись на копну и расслабленно лежали, целуясь благодарно и нежно.
- Посмотри, мы одни в этом мире, над нами только звезды. Как они красивы! Их миллиарды. А какие названия - Орион, Вега, Бетельгейзе, Альдебаран, Альтаир, Кассиопея…
- Лави, расскажи про себя.
- Мои родители живут в Ереване, медики, я там учусь заочно на юриста. Здесь живу с бабкой. Она старая зэчка, после Сорбонны вернулась в Россию и попала в НКВД как враг народа. По пятьдесят восьмой статье ее вслед за мужем отправили отбывать первый срок на Колыме. Муж сгинул в лагерях, а она второй срок оттянула в Казахстанских степях, работала в лагерных больничках. После реабилитации добралась до Алма-Аты. Она известный гинеколог, меня научила любить и уважать женщин. У нее масса книг известных зарубежных сексологов, которые ей удалось спрятать. В СССР такие книги не издаются. Это наука о любви, умении доставлять наслаждение и наслаждаться, да много чего надо знать, чтобы любить друг друга…
То, о чем он говорил было интересно и неизвестно. Я слушала его тихий голос, он говорил ласково и нежно, бережно открывая мне то, о чем не принято было говорить. Я благодарна была моему первому любовнику за эти знания, на всю жизнь запомнила то, что сделало меня женщиной.
Цветочные ароматы ночи и звездное небо создавали особую ауру любви. Лави вынул из пластиковой коробки тонкую американскую сигарету Филипп-Моррис с коричневым мундштуком и, закурив, передал ее мне.
- Ого! Ничего себе сигаретка! Такая ароматная и красивая. Откуда?
- Фарцовщики чего только не приносят. Знаешь, я никого еще так не любил, а в тебя влюбился сразу! Как же ты сохранилась до меня?
- Ну, наверное, потому, что тебя искала! Я, между прочим, смешанных кровей дочь, светлые волосы и глаза – чисто русские, но черные брови, скулы и раскосые глаза от отца и бабки-цыганки. Конечно, в нас течет горячая татарская кровь, да еще мой дед по матери – хакас, дед по отцу – донской казак, а донские казаки вроде бы произошли от гордых независимых и воинственных кавказских племен аланов, которые добрались до Дона, откуда и пошло казачество. Наверное, потому я так люблю не только русские народные, но и грузинские, армянские, казачьи и цыганские песни, да вообще все народные, они самые красивые. Моя смешанная кровь горит как костер цыганский и пенится как твой шампань-коблер.
- Ой, про шампань-коблер-то я забыл, он у меня во фляжке.
В сумке нашлись еще и конфеты. Лави рассказывал, что его отец армянин, мать русская, про удивительную бабку, которая научила его любить русские народные песни. И мы пели. Я - Окуджаву, Муслима, Жана Татляна, Шарля Азнавура, цыганские и русские народные. В ответ Лави спел красивую армянскую народную песню про любовь.
- Ой, какая красивая, я ее слышала. Научишь?
- Ну, конечно научу, моя красавица!
Потом спросил:
- Ну, ты как, нормально?
- Отлично! - словно в рай залетела? Господи, не дай сойти с ума!
Всю ночь мы резвились как дети, бегали после купания между деревьями, кувыркались на своем лежбище и до рассвета любили друг друга. Когда встало солнце, мы снова искупались, оделись и уснули, обнявшись. Проснулись от шороха метлы, которой рабочий подметал аллею недалеко от нас.
Я не сказала Лави, что уезжаю в Узбекистан на практику, чтобы не огорчать его. Просто сказала, что приду в бар, в полдень ему надо было приступать к работе. Такси домчало нас до общежития. Я поцеловала его, погладив по щеке.
- Я люблю тебя! Я буду ждать тебя! – шептал Лави.
- Я тоже! Спасибо, милый!
Я выскользнула из машины, постояла с поднятой рукой, глядя на высунутую в окно его голову и руку. Такси повернуло и скрылось, я пошла к общаге.
Девки теребили вопросами, но я не была расположена делиться впечатлениями. Любовь высосала все силы:
- Перебьетесь, спать хочу!
Добралась до постели, не раздеваясь, рухнула лицом в подушку и отключилась.
Разбудили меня за два часа до отхода поезда. Времени проститься с Лави не было, оставалось только привести себя в порядок, собраться и на вокзал.
- Ну, ты даешь, Светка, не разбудили, так бы и проспала. Еле живая явилась, глазищи горят, как у кошки, какие-то шальные, щеки впали, скулы торчат - пропала, подруга!
- Ой, девки, не могу - до чего я счастливая и до чего несчастна-я-аа! Точно, пропала! И ничего хорошего, влюбилась по уши, обещала заскочить, и на тебе – уеду на месяц, не простившись, даже не сказала, что уезжаю, балда! А зовут его, знаете как? - Лави!
- Ничего себе, он что, не русский? Да, этот Лави так тебя ухайдакал, что не проснулась бы.
- Ой, девки, проспала я свою любовь! Какая же я несчастная!
И я, завывая от слез, торопливо готовилась к поездке.
В шесть часов вечера поезд умчал нас в Узбекистан. Лежа на верхней полке, я не общалась ни с кем, думая только о своем любимом с нездешним именем Лави, который не дождется меня и, конечно же, будет страдать, не понимая, почему я не пришла, бросила его, обманула!
Дорогой мой, любимый, единственный! Я тоскую по тебе, мой черноглазый мальчик! Спасибо за любовь! О, Господи, скорей бы вернуться в Алма-Ату!
А тело мое и кожа томительно горели от воспоминаний прошедшей ночи, не давая уснуть.
В Узбекистане сначала был Ташкент. Мы приехали в город после землетрясения и увидели страшную разруху, которую оставило жуткая беспощадная стихия. Люди, собаки и кошки, оставшиеся без крова, бродили, бегали по развалинам в поисках родных, близких и вещей как сомнамбулы. Плач, крики слышны были отовсюду. Потрясенные страшным видом развалин и несчастных людей, мы вернулись на вокзал, чтобы ехать в Самарканд. В Ташкенте делать было нечего.
Самарканд оказался древним сказочно красивым городом, центр – сплошное средневековье. Даже не верилось, что мы живем в двадцатом веке. Многие жители в национальной одежде, полосатые халаты мужчин, из-под которых выгладывали белые подштанники, яркое разноцветье женских платьев и шароваров, обилие поблескивающих национальных украшений на шеях и руках утонченных восточных женщин с заплетенными в множество косичек черными волосами.
Яркое изумрудно-лазоревое небо, нещадно палящиее солнце, редкая зелень чинар и невозможность укрыться от солнцепека со своими этюдниками, кроме как в тени каменных древних строений, голубое узорочье керамических плиток, покрывающих купола и минареты зданий средневековой архитектуры - все казалось волшебной сказкой. В тени деревьев множество низких деревянных, огороженных перилами площадок - достарханы. На них, покрытых коврами, сидели люди перед низкими столиками, уставленными фарфоровыми чайниками с чаем и расписными пиалами. Свежеиспеченные лепешки-лавашики, самса, шашлыки из фарша и тонкий аромат чая – все пахло одуряюще вкусно и зазывно, и мы с раннего утра привыкли завтракать именно так – зеленый чай без сахара с горячим мягоньким лавашиком.
Среди всего этого средневековья ходили трамваи, а по дорогам вместе с редкими авто бегали нагруженные огромными тюками маленькие ослики. Весь этот калейдоскоп азиатской экзотики обрушился на нас. Мы изумленно глазели вокруг, с трудом соображая, уж не попали ли в далекое прошлое, не сон ли это или чудесное волшебство машины времени?
Побывали на площади Регистан, которую окружали медресе Улугбека, Шердор и Тилля-Кори с мозаичным узорочьем куполов и арок. Потом были Биби-ханум, Шахи-зинда, Гур-Эмир, усыпальница Тимуридов.
Увидев впервые эту сказочную орнаментальную голубизну куполов, я не удержалась от эмоций, мои руки взлетели к яркой синеве неба с ослепительно горящим солнцем, и я завопила:
- Господи, спасибо, что дал нам увидеть эту несравненную красоту, эти сокровища и великолепие! Благословенны люди, сотворившие это чудо света, они любили эту землю и украсили ее на века. Удостой, Господи и нас сотворить что-то, подобное этой волшебной красоте!
Когда я отпустила руки, то увидела недалеко несколько узбеков, которые белозубо улыбаясь, одобрительно что-то лопотали в мой адрес. Я тоже ласково улыбнулась ответно, прикладывая руку к сердцу. Узбеки от этой улыбки готовы были сорваться и следовать за мной, но наши парни с этюдниками, идущие вместе с нами, вели себя как охрана, которая не потерпит вторжения в их ряды неприятеля, и узбеки отстали.
- Светка, не соблазняй узбеков, веди себя прилично! - предостерегал меня Боря Бойко.
Никогда у меня не было раньше такого желания писать акварели, кисть легко скользила по бумаге. Вдохновение накатило на нас, с этюдниками мы не расставались. И везде чувствовался интерес жителей, которые непостижимым образом узнали, что приехали студенты-архитекторы из Алма-Аты и с раннего утра бродили с этюдниками, пристраивались в тени писать акварели. Вокруг нас моментально образовывался кружок жителей. Сначала это несколько напрягало, но потом мы привыкли и спокойно, отрешенно, работали. Никто нам не мешал, никаких реплик, разговоров, даже шепота не слышно было от этих сдержанных темнолицых людей. Они уважительно следили за тем, как мы мажем краской свои картинки. Удивительная культура поведения и доброжелательность этих скромно одетых в национальную одежду простых жителей поражала.
Но была одна проблема – знойные южане проявляли усиленное внимание к нам, девчонкам. Поэтому мы не ходили по одиночке, только группами. Мои светлые волосы, синие от неба глаза и белая широкополая шляпа, Стрельчихина необъятная попа были особенно заметны. Узбеки оторопело глядели вслед и одобрительно цокали языками.
В первый же день я едва не вляпалась. Пошла в магазин, возвращаюсь, а дорогу к общаге подзабыла. Какой-то белозубо улыбающийся узбек в белой рубашке, видно – студент, шел навстречу. Я только спросила его, как пройти к общаге, так после этого еле отвязалась. Надо было переходить какой-то сквер, и он стал меня лапать, пытаясь обнять и даже поцеловать.
Пришлось вспомнить магнитогорского сокурсника Валерку Сухорукова, который преподал мне курс самообороны молодого бойца. В нем было три приемчика. Я вынуждена была применить первый, самый верный финт. Издала боевой клич – оглушительно завизжала как поросенок, ошарашивая узбека до столбняка и абсолютной неспособности соображать, сразу же резко лягнула темпераментного кобеля коленкой между ног и, не теряя времени, дала деру. Дорогу внезапно вспомнила и, добежав до поворота, оглянулась и убедилась, что не до смерти долбанула. Он, согнувшись пополам, держал руки под животом. Я показала ему кукиш и торжествующе проорала:
- Эй, это тебе на память! - знай наших, козел!
И презрительно хохоча, умчалась прочь.
После Самарканда была Хива. Нас поселили в общежитии, которое было в бывшей древней медресе, представляющей собой периметральное двухэтажное здание с террасой вокруг внутреннего дворика. В комнатах, выходящих на террасу, был пол из каменных плит и низко над полом небольшие оконца без стекол, зарешеченные узорчатыми старинными, с прозеленью, металлическими решетками. Если бы не этот пол и незастекленные оконца, мы бы сварились от жуткой жары в ночное время.
Солнце нещадно пекло с утра до вечера со страшной силой, даже аппетит начисто пропал. Ночью спать было возможно только на прохладном каменном полу, кровати мы убрали вместе с матрацами и спали, постелив на пол тонкие одеяла, укрываясь простынями, которые смачивали водой из колонки, находящейся посреди дворика. Только так можно было комфортно поспать, но иногда приходилось просыпаться и снова бежать к колонке мочить простыню. Там же во дворике находилась каменная беленая известью уборная с двумя кабинками М и Ж.
Промаявшись в жаре на твердом полу до пяти утра, мы вставали, умывались у колонки и шли к недалеко расположенному достархану пить зеленый чай с лавашиками. Рядом с достарханом был водоем Лаби-Хауз, где плавали утки и лебеди. Мы их подкармливали, кидая кусочки лавашиков, и топали осматривать город - мечеть Джума с минаретом, крепость Ичан-Кала и другие достопримечательности Хивы, писали акварели.
У меня была кинокамера, и я жужжала ею, снимая азиатские красоты. Как-то залезла на крышу мечети полюбоваться сверху окрестностями города. Там шла реконструкция, на крыше лежало много расписанных сине-голубым орнаментом керамических плиток, навалом в углу без присмотра. Я не удержалась и, найдя плитку размером 12х12 см, где на обратной стороне были вмятины от пальцев средневекового мастера, свистнула ее и вынесла, спрятав под шляпой. Никто, кроме меня, не покушался на эти раритетные сокровища.
Однажды добрались до медресе Улугбека. Долго шли к нему ранним утром по узким улочкам, застроенным саманными домиками с плоскими крышами за высокими глинобитными заборами. Дошли до огромной деревянной двери медресе с причудливой резьбой, хорошо сохранившейся, несмотря на столетия. Дверь была закрыта, время-то раннее. Наши парни долго колотили по бронзовым ручкам, пока не вышел тощий седобородый старик с коричневым лицом, в полосатом халате, белых подштанниках и остроносых тапках без задников с загнутыми вверх носами. Старик был сказочно красив. Он молча глядел на нас, пока мы объясняли ему, зачем пришли. Казалось, русского языка он не понимает, но он просто дожидался, пока наша толпа перестанет галдеть, и жестом пригласил следовать за собой.
Внутри было прохладно и комфортно. Дошли до лестницы с каменными стертыми ступенями и долго спускались вниз. Остановившись на площадке, старик скинул с ног тапки, открыл огромным ключом тяжелую резную дверь и жестом пригласил войти. Мы тоже сняли обувь и прошли внутрь, голые ноги блаженно ступали по прохладным каменным плитам. В большом помещении с потолком, поддерживаемым арками с колоннами, стояли саркофаги, вокруг которых мы расположились.
Скрипнула дверь, старик вышел. Мы разглядывали каменные гробницы тимуридов, слушая в полумраке абсолютную тишину. Через некоторое время вновь со скрипом открылась дверь. Мы молча стояли, не шевелясь.
И вдруг в этой гулкой тишине впервые зазвучал голос старика, наверное, это был арабский язык. Красивейшим бархатным баритоном старик негромко читал стихи. Читал минут пять, вроде как невыразительно, монотонно, но так, что дух захватило. Сильное впечатление было! У меня волосы шевелились и по хребту ползали холодные капли пота. Старик замолк. Никто из нас не произнес ни слова, и он вышел, скрипнув дверью.
Мы немного постояли, потом еще раз обошли усыпальницы и, выйдя, поднялись по лестнице наверх. Нестройно, с чувством поблагодарили благородного старца и покинули этот таинственный мир, ощутив прикосновение к чему-то возвышенному, таинственно прекрасному и невозвратимо далекому, которое открыл, взбудоражив наши души, удивительный голос старого узбека и музыка стихов на чужом языке. Они были понятны без перевода, это были, конечно же, стихи о любви.
Наш рабочий день заканчивался в полдень. Потом мы ехали до озера Хошрау, пытаясь спастись от одуряющей жары в его тепловатой, желтой от глины воде. И нас уже невозможно было отличить по цвету кожи от местного населения. Парни от жары сбрили волосы, надели купленные на рынке расшитые орнаментами тюбетейки и стали похожи на узбеков.
Я познакомилась с художником. Сережа Рисунов, он закончил художественное училище во Львове и его, как особо одаренного, командировали в Узбекистан на стажировку. Этот долговязый худощавый парень со светлыми волосами, усиками и короткой курчавой бородкой писал свои гуаши так, что невозможно было оторваться от его бегающей по бумаге французского торшона кисти. Виртуозный мастер так меня потряс, что я с ходу попросила его пристроиться рядышком. Оторвалась от группы, и мы три дня с утра до вечера не расставались. Вроде бы он влюбился в меня, как мне казалось. А он внезапно уехал в Гулистан, даже не попрощавшись! За это время я от него многому научилась. Поняла, как передать свечение неба и облаков, как небо сделать не плоским, а круглым, и что краска должна быть не краской, а тоном, научилась передавать глубину пространства и прозрачность воды.
Мои акварели были очень красивыми, когда я их представила на защиту, вернувшись в Алма-Ату. И очень огорчилась, когда после просмотра большинство моих работ сперли. Когда их позволили забрать с кафедры, я опоздала, и их свистнули какие-то сволочи! Утешает одно – значит, очень хороши!
Как-то мы с Вовочкой Экком добрались до холма на окраине города, чтобы пописать Хиву сверху. Вид был потрясающий! - весь город как на ладони. Каменистая земля, покрытая полусухой травой и низким кустарником, вечерний прохладный ветерок, и мы с этюдниками. И вдруг, как из-под земли, снизу к нам хлынула ватага ребятишек мал-мала меньше, штук десяток. Полуголые, одеты в какие-то грязно-серые короткие штанишки и майки, загорелые дочерна и чумазые до невозможности. Один, лет пяти, был с таким лицом, словно он упал мордашкой в грязь, и ошметки грязи остались на коже прилипшими.
Вся компания устроились вокруг нас кружком. Стоят и молчат, только соплями шмыгают, в носу ковыряют и посапывают. Понятно, пришли поглазеть, чего это тут творят чужаки. Мы поработали, потом Вовочка достал сигареты, дал мне прикурить. Ребятишки как-то живо среагировали. Но – молчат! А когда Вовочка, не докурив сантиметра три до мундштука, сделал движение бросить сигарету, раздался хрипловатый голос самого старшего, лет двенадцати мальченки:
- Дядя, оставь чинарик!
У Вовочки, как всегда, от изумления челюсть отвисла. Протянул мальчишке окурок, тот взял его большим и указательным пальцами, как держат зэки, курнул раза три и передал другу. По цепочке окурок дошел до мальца с заляпанной мордашкой. Докурили, глядят на меня. Пришлось поступить по-братски, не педагогически. Вынула из пачки БТ несколько сигарет и отдала старшему, нашла в сумке несколько размякших карамелек и высыпала в оттопыренный карман предводителя, понимая, что он честно поделит на всех. Может, они братья? - такая слаженная команда! Он сипло сказал:
- Спасибо, тетя!
И полуголая гвардия как по команде повторила его слова. Потом они развернулись и хором посыпались с горы, миг - и пропали в зарослях кустарника.
Наступил день отъезда. Преподаватель Рустам Аблаевич не раз предупреждал, чтобы девчонки ходили группками и желательно с парнями. Мы это понимали, уж очень горячо реагировали молодые и не очень узбекские мужики на нас.
Мы с Надеждой за два часа до поезда пошли перекусить перед дорогой в недалеко находящуюся от нас под чинарами чайхану. Там можно было поесть вкуснейших шашлыков, которые почему-то делали из фарша, а рядом с мангалом стоял огромный чан-жаровня, под которым пылал костер. В нем пекли самсу – треугольные вкуснейшие огромные пироги с мясом и луком. Чайханщик лепил их и ловким жестом кидал на внутренние стенки жаровни. Они прилипали, пеклись, и он их ковшом на длинной ручке снимал со стенок.
Я заняла столик, а Надежда пошла к чайханщику за самсой. Слышно было, как она сделала ему замечание, что тарелки грязные. Чайханщик радостно заулыбался и, нырнув под стол, плюнул на грязную тряпицу, которой до этого протирал столы, и старательно повозил ею по тарелкам. Вынырнул и показал Надежде. Она, довольная, кивнула. Вот ловкач!
Когда Надежда вернулась, подрумяненная самса, лежащая на зеркально сверкающих чистых тарелках и пахла так вкусно, что я не стала огорчать Надежду, не сказала о ловком чайханщике, тарелки просто блестели. Полакомились за милую душу!
Возвращаясь, уже недалеко было до нашей медресе, нас догнала и прицепилась пара молодчиков. Пристроились вокруг нас и стали распускать руки, приговаривая:
- Ой, какие лапоньки! Девочки, а не пойти ли нам куда-нибудь?
- Да нам вроде не надо, отвалите!
- А может, повеселимся хором?
- Пошли вон! Уберите руки!
- Да чо вы строите из себя курочек-то не топтаных, все из себя такие красивые! Не выбрыкивайтесь, договоримся, мы парни денежные! - почти взревел тот, что пристроился возле Надежды.
А сами лапают, сволочи! Противные такие, наглые хмыри, скорее всего зэки. Тот, что рядом со мной, вообще урод - толстомордый и прыщавый, да еще и с наколками на руках.
Так, складывается опасная ситуация! - надо как-то ноги делать, отрываться! Я прикинула - всего метров двадцать до арки входа в нашу медресе. Только – вместе и разом!
А тут еще толстомордый козел возле меня, говорит мне, приблизив мокрые губы к моему уху:
- Где я могу тебя ...? У меня ... на тебя стоит, аж мочи нет!
Ах ты, мерзавец! Я мигом вспомнила курс самообороны молодого бойца Валерки Сухорукова и применила приемчик номер два. Издала боевой клич – оглушительно завизжала как поросенок, резко кинула свою руку на локоть остолбеневшего бандюка и, налегая всем телом, рванула, выворачивая его локоть так, что он кувыркнулся и с тяжким стоном плюхнулся спиной на асфальт. При этом задница его издала громкий неприличный звук, он хрюкнул и взревел от боли:
- Ах, ты б….!!!
Его приятель от неожиданности дернулся и отпустил Надежду.
А я вопила что есть мочи:
- Надька, бежи-им! Ребята-а-аа, на помощь! На нас бандиты напали! А-а-а-аааа!!!
Надька моментально опомнившись, поскакала следом и заревела белугой. С перепугу мы рванули так резво, что эти козлы не сразу сообразили, но все-же с лошадиным топотом помчались за нами, едва не догнав у нашей арки. А оттуда очень вовремя выскочили трое наших парней! Мы – во двор, а на улице завязалась драка, которая была быстро остановлена внезапно выскочившей милицейской машиной. Оказалось, милицейский участок был рядом, потому и примчались. Всех дерущихся забрали и пригласили меня с Надей и Рустама Аблаевича в участок. Допросили всех поодиночке, спросили, знаком ли нам складной нож, который менты забрали у одного из бандитов.
Эти двое действительно оказались бандитами, да еще и в розыске. А нож мне был знаком, он принадлежал нашему Тимуру Оспанову. Он с ним работал, делая макеты. Нож был самодельный, с разноцветной наборной пластмассовой ручкой, его никто из нас, конечно, не признал. Видно, бандит отобрал его у Тимура и потом указал на него. Тимур, ясное дело, отпирался, а милиция бандиту не поверила.
Рустам Аблаевич сказал, что мы опаздываем на поезд, показал билеты, и нас отпустили. Все обошлось! Старлей даже поблагодарил нас за поимку преступников. А мне с Надькой досталось от Рустама Аблаевича, могли ведь на поезд опоздать.
- Вечно вы во что-то вляпаетесь! – сказала Труба, узнав о происшествии.
Вот стерва! - ладно бы от парней это услышать, но не от Трубы.
- Заткнись, мы еле ноги унесли! Ты, Труба, иногда как дура чеканутая! - попалась бы этим молодчикам, то в такое дерьмо бы вляпалась, что не поздоровилось!
Надежда добавила:
- Конечно, она же не проходила курс молодого бойца Валерки Сухорукова, досталось бы по полной программе узнать, почем фунт лиха! Утащили в подворотню и – привет девушке!
Парни держались героями. Как же, бандитов в розыске поймали.
Когда сели в поезд, Тимур позвал меня в тамбур покурить. Спросил:
- Поняла, чей нож остался в ментовке?
- Ну, еще бы! А ты понял, во что мог вляпаться, герой?
- Да-а, чуть не лажанулся, точно! Спасибо тебе!
- Ладно, вам спасибо! А тебе повезло, засветился бы? – и кирдык! Как нож оказался в руках бандита? Ведь если бы не этот счастливый случай, тебе бы не удалось отвертеться от бо-о-льшых неприятностей.
- Да этот уголовник его у меня как-то ловко вывернул из руки!
- Это хорошо, что ты не такой умелый, не смог им воспользоваться, кретин! Хорошо, что бандит не сообразил нож вовремя отбросить и пальчики оставил, видно, растерялся, когда менты возникли. Ты что, Чингиз-хан, не знаешь других правил самообороны, кроме как нож в ход пускать? Это же опасно при твоем темпераменте!
- Какие правила? - можно подумать, ты знаешь!
- Знаю, конечно! Продемонстрировать курс молодого бойца?
- Ну, давай, умница!
Я неторопливо докурила сигарету, насмешливо глядя на Тимура, щелчком швырнула ее на пол, придавила туфлей и, выдержав маленькую паузу, с особым удовольствием продемонстрировала третий приемчик Валерки Сухорукова, чтобы Чингиз-хан оценил и навсегда запомнил! Отвернулась, крутанулась, и внезапный сильный удар кулаком в скулу был для него настолько неожиданным, что он еле удержался, чтобы не растянуться на полу. Успел, к счастью, зацепиться рукой за поручень двери и приземлился на все конечности. Кряхтя, с трудом поднялся, отряхнул и вытер о джинсы руки и со стоном схватился за покрасневшую скулу. Черные глаза его полыхали адским пламенем от унижения и злости.
- Остынь, Тимур! Скажи спасибо, что не до смерти зашибла и фасад не испортила. Что, поплохело? Ничо, потерпи чуток, очухаешься.
Спокойно и неторопливо закурила новую сигарету и, выпуская дым в его сторону, ласково и насмешливо улыбалась. Тимур стоял, потирая скулу, потом тихо, затем громче заржал. Я тоже похихикала. Нахохотались вдоволь.
- Ну, Свет, ты даешь, предупреждать надо! - чуть скулу не своротила и зубы не вышибла! Ты как это сделала, боевая подруга? Научи!
- Это правило плеча по закону сопромата. Когда бьют кулаком, используя это правило, надо делать резкое сильное вращательное движение бьющей в плечевом суставе руки, посылая кулак в противника. Это значительно увеличивает силу удара, как Вы, сэр, надеюсь, успели оценить и почувствовать. Это многократно сильнее, чем если просто вложить силу в кулак и тыкать им с силой. Дошло? Извини за удар, но иначе бы не понял. Иди платок намочи холодной водой и подержи немного на скуле.
Тимур вернулся, держа мокрый платок на скуле и сказал:
- И правда, полегчало. Ну, ты классный боец! Спасибо за науку, век не забуду. И так просто! Дай попробую?
- Попробуешь с другими.
Он схватил мою руку, крепко сжал, поднес к губам и галантно поцеловал. Я этого от него не ожидала. Тихонько вытянула руку из его ладони, и не удержалась, погладила по склоненной голове. Коротко стриженые волосы его были жесткими как проволока. Сказала:
- Я знаю всего три приемчика сногсшибательных. Как-нибудь остальные продемонстрирую, когда скула заживет. Мой тебе совет - не носи с собой нож, Чингиз-хан!
- Убедила, боевая подруга.
Чингиз-хан, так я его звала за горячий южный норов. Он появился у нас на втором курсе, умопомрачительно красивый южной красотой, единственный узбек в группе. Я ему нравилась, дружеские отношения у него, несколько высокомерного, были только со мной.
Приехав в Алма-Ату, я не встретила Лави. Его напарник в баре сказал, что он уехал в Ереван диплом защищать. Ждал и страдал, не мог ничего понять, вернуться не обещал и адреса не оставил.
- Ну, ты и стерва, такого парня бросила!
Я долго тосковала о нем, запомнив на всю оставшуюся жизнь дивную первую ночку любви с эти мальчиком. Ах, зачем эта ночь так была хороша, не страдала бы я, не болела б душа!
Летние каникулы пролетели, и снова началась учеба, привычная карусель событий – проекты, зачеты, изучение истории архитектуры, занятия по живописи, скульптуре и рисунку и снова экзамены.
Весна в Алма-Ате начиналась сразу же после приезда из дома с каникул после зимней сессии. В феврале мы уже ходили в легких болоньевых плащах, все цвело, а в марте появлялась черешня. Местные жители приходили к общаге, кричали нам, и мы из окон на веревочках спускали им пятаки в стеклянных банках, куда торговцы ссыпали сладчайшую ягоду.
В этот год у Ларисы Павлючки, комсорга группы был, как она высокопарно выразилась, юбилей - двадцать лет. В связи с этим, как она сказала - устраивает бал. Ну, бал так бал! - это, чтобы она вырядилась как королева и все соответствовали! В ее комнате составили вместе три стола от окна до двери, наделали винегрета, салат оливье, нажарили уйму картошки, сыр, колбаса и портвейн «три семерки» в бутылках-гусаках. Всех гостей у входа в комнату встречала королева бала в черном платье из тафты почти до пола, затянутая в рюмочку, с накрахмаленной юбкой под подолом. На шее жемчужная нить, на руках белые сетчатые перчатки, которые она старательно демонстрировала, встряхивая ручками перед грудью. Юбка ее платья шуршала и мешала сидеть в тесном соседстве с парнями, пришлось сначала разложить юбку на их брюки, потом, чтобы юбку не закапали, она эту юбку свернула себе на ноги. А когда пошли все танцевать, юбка, жутко накрахмаленная, никак не хотела расправиться и висела согласно складкам-изломам, даже часть была слегка задрана. Пришлось нам постараться разломать забетонированную крахмалом юбку на мелкие кусочки, чтобы подол опустился вниз. Все хихикали над комсомольской богиней, были уже навеселе, а Боря Бойко ржал и предлагал сбегать за отбойным молотком к рабочим, которые на дороге крушили старый асфальт.
Вина, как водится, не хватило, парни сбросились и побежали в Южный. Витя Селин, сидящий рядом со мной, на спор согласился за рубль выпить духи. Мы пошли в нашу пустую комнату и я, взяв со Стрельчихиной тумбочки почти полный флакончик драгоценных французских духов Шанель № 5, щедро выплеснула содержимое в стакан.
Витя взял стакан, шумно выдохнул и самоотверженно опрокинул духи в глотку. Я оторопела! - ну, никак не ожидала от него такой резвости! Думала - откажется, а он даже не поморщился. Ну и Витя! - такой скромный, сдержанный, отличник, а духи опрокинул в горло как одесский биндюжник! Не ожидала! Пришлось рубль отдать. Предстояло еще потом со Стрельчихой разбираться, повиниться и откупиться. Когда вернулись, от заметно опьяневшего Вити так разило духами, что казалось – все слышат эту шанель № 5. Но в комнате Павлючки вся группа топала рок под грохот музыки так, что пол ходуном ходил, пыль столбом и всем было до фени.
А потом у меня произошла история с комсомольским билетом, которую раздула эта Павлючка. Дело в том, что перед поступлением в институт происходила замена комсомольских билетов. Я решила, что с меня хватит комсомола и не сделала этого. И вот – раскопали! Ясно, Павлючка постаралась, проявила бдительность, спустя почти три года. Ну, ясно, это же преступление! - как минимум антисоветчица в наши стройные комсомольские ряды затесалась. И как это я еще и еще в институт пролезла? - немедленно разобраться и принять меры!
Павлючка куда надо донесла и меня пригласили на собрание партактива КПСС института. Ну, пришла, жду в коридоре с двумя такими же бедолагами. Тоже что-то видать натворили враждебное антисоветское. Через полчаса меня пригласили.
Вошла. Сидят за столом под портретами вождей мужики с серьезными лицами, хмурят брови. И Павлючка с ними тут же. Не глядя на меня, отрапортовала. Я, простушка такая, ситуации не поняла, приветливо улыбнувшись на вопрос, как я могла добровольно покинуть ВЛКСМ, стала рассказывать чистосердечно, что, мол, лет мне много, вот и решила не менять комсомольский билет, возраст не тот. Не придала значения, прошу извинить, все осознаю.
А они, почуяв мое легкомысленное недопонимание преступного, политически незрелого и даже враждебного антисоветского деяния, стали меня яростно распекать. Разнесли по кочкам! И эти их выступления напомнили мне кино «Тишина», где про разоблачения врагов народа при Сталине. Ну, почти те же фразы, только в современном контексте! Наблатыкались, видно, хорошо знают энкэвэдэшные приемчики, настолько были узнаваемы все эти пять членов КПСС вместе с Павлючкой!
У меня настроение быстро сменилось на минус, поджилки затряслись, руки повлажнели, и по спине поползла струйка холодная. Я даже зубы сжала, чтобы не стучали. Стало страшно, когда эти члены разъяснили, что, такие как я, недостойны носить звание члена ВЛКСМ, позорят молодое поколение строителей коммунизма и поэтому не имеют права учиться в высших учебных заведениях СССР! Вот это да! - все сводилось к тому, что мне грозит исключение из ВЛКСМ и автоматически вытряхнут из института. Я была уже в полуобморочном состоянии, стоя перед пятеркой партийных судей. Все пропало, летят под откос все мечты! Как я это переживу, а как мама, папа?!
Я что-то мямлила, оправдываясь, просила простить, и чуть не заревела. Не успела, однако, счастью не дошла до такого унижения. Что-то вдруг взбрыкнуло у меня внутри, такая протестная бушующая волна поднялась, что я просто взорвалась. Ну, уж дудки! - чтобы я вылетела, не стала архитектором, не получила диплом? - да пошли вы все!!! И внутренне собравшись, решительно стала защищаться, горячо доказывая, что исключать меня нельзя, это было бы ошибкой, мне нет жизни без архитектуры, я всю жизнь об этом мечтала, не надо губить талант в то время как учатся просто бездари. Не надо меня исключать, давая им дорогу, лучше их гнать в шею! Видя, как они рты разинули от моей пылкой речи, я, не давая им опомниться, уже дерзко и настойчиво требовала наказать, исключить из комсомола, но оставить в институте!
Они к тому времени уже выплеснули на меня все свои помои и поостыли. Заметно было, что просто обалдели, и я произвела впечатление, которого хотела. Недаром любила штудировать книгу «Судебные речи известных русских юристов», которую свистнула в библиотеке, чтобы учиться ораторскому искусству, дипломатии и изворотливости, словно предчувствовала, что эта наука - ох как пригодится мне в жизни не раз!
Вот и представился первый случай продемонстрировать свои способности красноречия и болтологии. Мои мучители слушали все безропотно, а некоторые даже с удовольствием. Я их умыла! И закончила. Они, ошеломленные, заткнувшись, сидели молча. Видно было по лицам - зацепила! Потом встал главный инквизитор и сказал:
- Мы не ожидали от Вас таких ораторских способностей! Ну что ж, товарищи, проступок Светланы Левой большой и вина недопустимая. Но, принимая во внимание, что ее комсомольский возраст подходит к концу и, учитывая то, что она горячо раскаивается, осознала свою вину, к тому же одна из лучших, талантливая студентка архитектурного факультета, выношу предложение исключить ее из комсомола, но оставить в институте. Прошу поднять руки! - кто за?
Проголосовали единогласно! Ур-раа! – я победила! Ай да Светка, ай да сукина дочь! Уф!
- Вы свободны! Кто там следующий?
Я глубоко вздохнула и вышла в коридор. Коленки тряслись, я прислонилась к стене. В коридоре две бедняги дожидаясь экзекуции. Я дошла до туалета, выпила и плеснула в лицо холодной воды. Из зеркала на меня испуганно глядела растерянная девчонка. Села на подоконник, дрожащими руками зажгла сигарету и жадно глотала горьковатый дым. В душе была черная провальная пустота. Потом стала соображать, и меня одолел безудержный истерический хохот, хорошо, что в туалете никого не было. И снова плеснув в лицо воды, я весело, с чувством победителя, выскочила на улицу. Было семь часов вечера. Заскочив в Южный, я купила пару гусаков портвейна 777 и отпраздновала с девками победу. Рассказала им все подробненько.
- Молодчина, Светка! Мы боялись за тебя, могли запросто вытурить. Павлючка была там?
- Как же без нее, она и доложила, сучка долбаная. Ну, вот скажите - ей это надо, а?
- Да она стерва, доносчица!
- Ладно, девки! Я сама не нападаю, но не дай Бог задеть – мало не покажется!
- Как говорила моя бабка! - наказали ежа голой жопой! – прокомментировала в обычной своей манере Грассиха.
А потом я пошла к Павлючке, которая была одна в комнате и сказала ей тихим ласковым голосом:
- Что, сучка в белых перчатках, не получилось? Дурошлепы сталинской закалки! - да меня никакая сволочь не вышибет из института! Скорее тебя турнут! А без комсомола я как-нибудь проживу. Что за шкурный интерес у тебя, мне ясно - от зависти, что у меня все получается, а ты - бездарь! Бездарь, говорю тебе, поняла? - уже громко орала я, угрожающе, сунув ей под нос кукиш.
Павлючка не пикнув, остолбенело таращила на меня глаза. Я вышла, хлопнув дверью. А мое пророчество сбылось, Павлючка вскоре вышла замуж и бросила учебу, не защитив диплом. И с мужем разошлась. После этого события я с еще большим рвением грызла гранит науки.
А потом у меня появился Сережа Рисунов, тот самый художник из Львова в Хиве, который слинял, не попрощавшись. Я про него совсем забыла, а он прилетел к своему приятелю в Алма-Ату, работающему театральным художником, и нашел меня.
Услышав стук в дверь в комнате, где была одна, я оторвалась от книги:
- Входите!
Открылась дверь и он вошел. Без бородки и усов я не сразу узнала его. Села на кровати. Он, такой сдержанный в Хиве, кинулся ко мне, радостно улыбаясь, сел рядом, обнял и стал целовать. Мои руки невольно потянулись к нему на плечи, никто нам не мешал. Я опомнилась:
- Сережа, все, хватит! Дверь открыта, сейчас девки придут. Откуда ты взялся?
Он покорно отстранился. Вскоре примчалась Грассиха со Стрельчихой и мы пошли погулять. Заглянули в кафе, выпили шампанского с мороженым и долго бродили по Ботаническому бульвару. Потом, уже стемнело, направились к дому Сережиного друга по безлюдным улицам. Свет фонарей мелькал между пирамидальными тополями и бликовал на журчащей воде арыка вдоль дороги. Пряный аромат цветов на газонах томительно будоражил кровь. Я опять была влюблена!
Друг Сережи Артем жил в красивом сталинской архитектуры четырехэтажном доме, один в огромной двухкомнатной квартире.
Когда мы вошли, я представилась.
- Да я все уже про тебя знаю, красавица! – сказал Артем и пошел на кухню.
Быстренько сварганил яичницу, нарезал помидоры, огурчики, достал бутылку Токая и мы славно посидели, болтая о живописи. Потом он повел нас на чердак, где сам построил мастерскую, провел воду и отопление. В огромной комнате с высоким двускатным потолком, стоял мольберт, муфельная печь, стол, масса книг по живописи, кресла и диван. Всюду висели картины, африканские маски, масса керамических блюд, маленькие керамические скульптурные композиции и панно из керамики. Была еще комнатка с ванной и унитазом.
Картины Артема, театрального художника, были очень хороши. Масло, темпера, пастели. Чистой воды импрессионизм! И керамика - обливная, подглазурная, цветная, и просто обожженная до красноты, изумительно трогательная. Она была какой-то по-детски примитивно-наивной, сотворенная с заметной нежностью и любовью. Я была ошеломительно счастлива от этой полыхающей царством цвета и света выставки талантливого художника. Не могла удержаться от похвалы, долго рассматривала все горящими глазами и внимательно слушала Артема. Он был доволен таким вниманием к его творчеству.
- Наш человек! – сказал Сереже.
- А то!
Было поздно, и Артем деликатно сказал:
- А теперь, извините, мне надо поработать, друзья мои. Я останусь здесь, а вы идите в дом, я прямо отсюда рано утром уйду на выставком. Доброй вам ночи!
Эта ночь, конечно же, была изумительной. В Хиве, мы расстались как знакомые, а в Алма-Ате, уже влюбленные, выплеснули всю страсть.
На рассвете, Сережа сказал:
- Тебе не кажется, моя дорогая, что в нас вспыхнул костер солнечного Узбекистана?
Следующие две недели была сплошным праздником, я частенько прогуливала занятия, мы почти не расставались. Ездили в горы на Медео, где Сережа написал гуашью мой портрет на фоне гор, бродили по Ботаническому саду с диковинными розами, ходили в кино, на выставки.
Потом я усиленно работала над проектом, который запустила, две ночи мы с девками торчали над подрамниками, устроив их на стульях возле кроватей. Проснувшись утром в день сдачи проекта, я увидела на тумбочке кровати огромную охапку бережно завернутых в газету алых роз. Поняла, это Сережа умудрился забросить их в окно. Как потом оказалось, он ночью лазил через забор в Ботанический сад и еле ноги уволок, нарвавшись на сторожа. Тот стрельнул в него из берданки солью, и Сережа чудом успел улизнуть, прыгнув через забор с продырявленными штанами.
Вечером он пришел к нам с полным портфелем портвейна. Мы как раз вернулись после сдачи проекта и срочно принялись жарить картошку. У нас был проигрыватель Бори Бойко с кучей пластинок и мы бесконечно крутили их. Сережа танцевал со всеми нами. А Бэлка Ким, послетанца с ним шепнула мне, что Сережа сказал ей, что она ему нравится и ему все равно, как я на это посмотрю! Это уж слишком! - я моментом вспыхнула, бросилась из комнаты и помчалась на улицу в ночь. Сережа рванул за мной, а я уже скакала с высокого крыльца. Услышав позади грохот, оглянулась. Сережа лежал на спине возле крыльца на тротуаре. Потом с трудом поднялся и стоял, согнувшись, пытаясь сохранить равновесие. По лицу видно, что еле сдерживает боль. А я, дура, истерично хохотала и орала:
- Так тебе и надо! Я думала, ты любишь меня, дурак!
- Да ты что, Светик?! - что произошло, с чего ты взяла? О-ой, больно трахнулся!
- Бэлка сказала, что тебе на меня наплевать, убирайся, видеть тебя не могу!
Он что-то возмущенно кричал, а я, не слушая его, взлетела на крыльцо и промчалась мимо вахтерши:
- Тетя Маша, не пускайте его!
Вернулась в комнату. Бэлки уже не было, девки убирали со стола. Я быстро разделась и плюхнулась под одеяло, скользнув взглядом по огромному букету роз. Мелькнула мысль – выбросить, но сдержалась, натянула одеяло на голову, чтобы не слышать девок, которые пытались понять, что случилось.
Сережа полночи под окном звал меня, свистел, бросал камешки. Девки ругались, но я не пикнула, обливалась слезами под одеялом. Больше я его не видела. Бэла Ким призналась потом, что наврала, а Сережа больше не появился. Через неделю старуха-вахтерша передала мне записку, где было написано: «Мало мне было, что сторож саданул в меня солью из берданки, продырявив штаны, так еще и ты чего-то напридумывала, дура. Ты меня просто не любишь и унизила, не знаю за что! А я, дурак, люблю тебя! И уезжаю, прощай!»
Я хотела отыскать дом Сережиного друга. Огромный двор вроде тот, а дальше не смогла ничего найти. Домов много, мы с Сережей приходили, когда было темно, и я не запомнила. Винила себя: «Я поступила как стерва, дрянь! Вот дура! - больно и стыдно, не разобралась, обидела любимого!».
А летом всех студентов, желающих подработать, отправили на целину на уборку урожая. Десяток плацкартных вагонов три дня везли нас из Алма-Аты в Кустанайские степи. Вагоны гудели в драбадан от веселья, затихая под утро. Наши командировочные в сумме тринадцати рублей, выданные перед поездкой, были спущены на вино и закусь.
Приехали на полустанок, где был казахский аул из саманных избушек с плоскими крышами, беспорядочно разбросанными по степи вдоль мутной речушки. Из степи ветер доносил неповторимый, щекочущий ноздри запах ковыля. Поселили всех в избушку с двумя комнатами, между которыми была печь. Из мебели был старый комод и стол. Нам раздали матрасы, одеяла и подушки. В одной комнате на полу разместились парни, в другой девицы.
В столовой – каша, салат, щи, гуляш с гарниром, кисель, компот. На работу распределили всех куда надо. Меня со Стрельчихой, сунув нам в руки здоровенные и жутко тяжеленные лопаты, поставили около грохочущей веялки отшвыривать от нее в кучу зерно. От веялки летел соломенный мусор и пыль. От этого было просто некуда деться, пыль скрипела на зубах, глаза чесались, слезились, покраснели, болели от рези, распухли веки, на руках появились кровавые волдыри от лопат. Такое терпеть было невозможно. Мы были закутаны в платки как могли, но невыносимо зудели открытые участки кожи – шея, руки, ноги, лицо. Не вытерпели, побросали лопаты и устроили бригадиру-казаху такой разгон за недопустимые условия работы и несоблюдение техники безопасности, что он перепугался, отправил нас домой и пообещал перевести в другое место. Неделю мы ходили на речку и в степь, прогуливали, выпросив в амбулатории от милосердной фельдшерицы больничный, пока не прошла боль и зуд. А потом нас перевели на зерно, которое мы сгребали в кучу, и оно по транспортерной ленте подавалось в самосвалы, увозившие зерно в элеватор.
Водителями самосвалов работали солдатики, посланные на хлебоуборку. Там был Боря, белозубо скалившийся веселый кудрявый блондин пялился на меня и старательно клеил. Он угощал нас со Стрельчихой карамельками в бумажках, сигаретами и пряниками. Это было кстати, так как, когда студенческая братия появилась в ауле, в единственном сельпо продавались пряники, конфеты и сигареты без фильтра, а мы за три дня съели все, даже окаменевшие пряники, выкурили все сигареты и научились крутить самокрутки из ядреной горькой вонючей махорки.
Солдатик Боря назначил мне свидание на вечер. Я согласилась – чувак веселый, на машине покататься можно по окрестностям. Приехал, посигналил, я вышла, он галантно преподнес пачку сигарет с фильтром, кулек с конфетами и пряниками. Я вдоволь полакомилась и закурила с удовольствием. Ничего интересного от поездки не было – голая бесконечная степь, заросшая ковылем. Вдали блестела река и показалось село с деревьями.
Веселый чувак Боря развлекал меня байками про солдатскую жизнь и анекдотами так, что у меня скулы болели от смеха. Осенью он ждал дембеля, хотел учиться на инженера. В селе, до которого было километров двадцать, его приятель-сослуживец играет в субботу свадьбу с невестой, с которой здесь познакомился и Боря пригласил меня на свадьбу.
- Можно, но поеду с Бэлкой Ким.
Потом Боря спросил
- У тебя есть парень?
- Есть, не здесь, но с любовью подождем пока, ладно?
- А можно надеяться?
- Надеяться всегда можно! - сказала, надеясь, что следующей встречи наедине не будет.
Он оказался хорошим парнем, не совался с поцелуями, вел себя по-дружески и отвез меня до хаты, как только я сказала:
- Уже поздно, Боря, ночь наступает, рано вставать, а тебе еще возвращаться. До завтра!
Потянувшись, быстро клюнула его в щеку на прощание и выскользнула из кабины.
В субботу Боря прикатил ехать на свадьбу. Кроме Бэлки с нами напросился Аманжол. Этот казах был родом из этих мест и, узнав, куда мы едем, сказал, что у него там знакомые и сел в кабину, устроив на коленях Бэлку.
Как оказалось, Боря был изрядно пьян. Это вроде не влияло на него, вел самосвал уверенно. Но на него напал словесный понос, болтал без умолку и все пытался показать какой он гонщик, мчался напропалую через все ухабы, отчего Бэлка взлетала на коленях Аманжола и пару раз трахнулась головой в потолок машины, приземлившись так, что Аманжол крякнул. Пришлось вмешаться:
- Боря, сильно-то не гони, а то костей не соберем, и Бэлка без мозгов останется.
- Ладно, покажу речку и поедем тихонечко.
Лихо крутанув руль, направил машину к крутому берегу реки. До берега оставалось каких-то два метра, когда от накатившего страха и оглушительно-пронзительного визга Бэлки, я схватилась за руль и резко рванула его вправо. Боря, опомнившись, нажал на тормоза. Машина, сходу споткнувшись, загремела и замерла. Бэлка опять взлетела с колен Аманжола и, долбанувшись башкой в верхний угол кабины, взвыла громче. Вопль подхватил Аманжол, когда Бэлка приземлилась к нему на колени.
Потом мы, ошарашенные, сидели некоторое время молча. Бэлка, очухавшись, не удержалась:
- Твою мать, Боря! - ну ты и болван, все мозги отшиб! Кончай гонки, а то на свадьбу не попадем!
Да, мы были на волосок от того, чтобы нырнуть с обрыва в реку. Побледневший Боря, положив голову на руль, приходил в себя. Наконец, вытер ладонью мокрое лицо и хрипло сказал:
- В-в-все, рреб-ббята! Я п-понял. Все! п-поедем сп-по-к-койненько.
Сжал мою руку влажной рукой и еле проговорил:
- Ну, т-ты м-молодец, рыж-жая! Рреакц-ция у т-тебя ж-железная!
Через десять минут доехали. А там нас ждал патруль, и от праздничного стола Борю увезли в неизвестном направлении, пока гости стояли рты разинув, пока патрульная машина не скрылась в клубах пыли. Сработали, как в кино, видно, ждали. Было жалко несчастного солдатика. Как с ним распорядятся армейские командиры?
Но свадьбе это не помешало. Самогонка, портвейн, беляши, бешбармак, винегреты и салат оливье, песни под гармонь и пляски до утра…
Аманжол всех покорил, он оказался таким блистательным тамадой, что все сильно полюбили его и весело ржали над его тостами, прибаутками, смешными историями и шуточками. Так что мы очень скрасили гостям праздник и нас даже просили задержаться до понедельника. Но нам было всего довольно, мы напились и наелись до отвала, так что пора и честь знать, Утром рано нас отправили на тракторе с прицепом. Преподнесли приличный пакет авоськи с беляшами, овощами и лепешками, а Аманжолу вручили трехлитровую бутыль самогонки.
Про Борю мы ничего больше не узнали, среди водителей, увозивших зерно на элеватор, он не появился Видно, упекли несчастного солдатика, а куда – никто не знал.
Мы проработали в ауле месяц. Погода была жаркая, дождей не было. По вечерам купались в мутной воде мелководной речушки, где на берегу паслась уйма гусей. Наш студент обеспечивал нам почти ежедневно роскошный ужин. Мы звали его Саня-спец. Со своим другом они охотились за гусями. Несметное количество беспризорных гусей гуляло по берегу речки, никто за ними не следил. Парни приближались к доверчивой птице, скручивали ей голову, когда никого не было поблизости, кроме студентов, плескающихся после работы, и – в мешок несчастную птицу. Уносили в степь и на костре жарили на вертеле, в нашей избушке не готовили, боясь разоблачения. Вечерами после работы нас ждал пир. Самогон и вино доставал Аманжол. Денег ни у кого уже не было, он договаривался в долг, в счет будущей зарплаты. У нас была Спидола, из нее можно было ловить классную музыку. Аркаша Строкин привез с собой гитару и пел простенькие песенки, типа «Уходят трамваи, приходят трамваи, а я все стою и смотрю», «Я помню, как форшмаком ты стояла на пирсу», «Вы лежали на диване двадцати неполных лет, молча я сжимал в кармане, ах, леденящий пистолет», «Сиреневый туман», «По тундре, по широкой дороге, где мчится поезд Воркута-Ленинград»», «Раз пошли на дело я и Рабинович», «Эх, загу-загу-загулял, загулял парнишка–парень молодой, молодой» и многие другие песни русского тюремного полублатного шансона. Я к нему присоединялась, постукивая ложками на стаканах как ударник, и пела еще свои цыганские романсы.
Постепенно образовались парочки. Ко мне пристроился Толик Анчугов. Он позвал меня прогуляться в ночную степь, и мы целовались, Но я не хотела никаких контактов, и он поостыл, в степь больше не звал. Стрельчиха крутила любовь с Аркашей.
В общем, было весело. Привыкли к работе и загорели до черноты. По окончании работы выдали нам зарплату по семьдесят рублей и доставили на грузовике до станции. Студенческий поезд до столицы Казахстана опять гудел от пьяного веселья. Вино покупали на станциях. Гонцы рассовывали бутылки в авоськи и рубахи, заправленные под ремень брюк. Однажды Толик Анчугов едва не отстал от поезда, еле успел вскочить в последний вагон. Он с трудом бежал, спотыкаясь, нагруженный бутылками, а из-под выскальзывающей из брюк рубахи сыпались огромные гусаки вермута, оставляя темные пятна вина на перроне. Из десяти бутылок уцелело семь. Парни с трудом успели затащить Толика в тамбур.
Потом были каникулы, а осенью я познакомились с Арифом Алекперовым. Бэлкин приятель Володька Жунусов сказал ей, что к нему приехали два друга из Баку:
- Парни во! - Вагиф строитель, Ариф электронщик. Вечером идем в ресторан, прихвати Свечку и Валентину, познакомлю с друзьями.
Мы нарядились и пошли. Вечер в ресторане после полуночи продолжился в четырехкомнатной квартире Жунусова, его родители были на курорте. Веселились до утра, а потом разошлись по комнатам. Я с Арифом, Стрельчиха с Вагифом, Бэлка с Жунусовым.
Ариф мне понравился. Утонченный такой, интеллигентный. В модном невиданном в Алма-Ате пальто из джерси, дорогом черном костюме, лакированных туфлях и ослепительно белой дефицитной нейлоновой рубашке. Он ее на ночь стирал в раковине, вешал на люстру и утром надевал.
Он был из семьи Алекперовых, одного из самых известных старинных кланов Азербайджана. Аспирант, работает по электронике и подрабатывает ремонтом телевизоров.
- Ну и как, хорошо калымишь?
- А как же! Клиентов – тьма, меньше червонца за вечер не бывает.
- Ого, да ты богатый жених!
- Еще бы, у меня даже квартира двухкомнатная, отдельно от родителей, с видом на Каспий.
Под утро Ариф, как южный человек, не медля, решительно заявил, что любит меня и уверенно сказал:
- Я женюсь на тебе!
Такой вот самовлюбленный и самодовольный молодой человек, как видно не сомневался, что осчастливит меня.
- А это ничего, что я русская, родители переживут?
- Еще как! Папа у меня азербайджанец, а мама тоже русская, она татарка.
- Так ведь я архитектуру не брошу, доучиться надо.
- Доучишься в Баку, на архитектурный факультет переведешься. Сдавай сессию и готовь документы!
- Да я как-то не готова к такому скоропостижному повороту.
- А ты готовься! Я ждать не могу.
Он меня даже не спрашивал, согласна ли я! Ну, хорошо, посмотрим, пусть надеется, зачем огорчать? - время есть.
Проснулись к полудню, привели себя в порядок, попили кофе и отправились на двух такси в ресторан, расположенный на горе Кок-Тюбе по дороге на Медео. До него можно было также добираться канатной дорогой от кинотеатра Арман, что мы и сделали, возвращаясь в город. Здание ресторана Кок-Тюбе по архитектуре напоминающее казахскую юрту, оно было полностью застеклено по окружности, окна открыты настежь. Вид с Кок-Тюбе был потрясающий. Почти вся Алма-Ата видна была сверху. Новые современные здания формировали ансамбли площадей центра города. Красотища!
Так пролетела неделя. Поездки на Медео, ресторан Алма-Ата по вечерам и квартира Жунусова. Внимательный и заботливый Ариф украдкой подкладывал в сумку мне, будущей жене, червонцы, говорил:
-Купи себе чего хочешь!
Лекции и проекты возобновились только после отъезда азербайджанских друзей. Наступила зимняя сессия и Ариф улетел в Баку. Он вызывал меня на переговоры каждый день, говорил, что скучает, торопил с документами по переводу в Баку. А я уже точно не хотела никакого Баку. Понимала, что такое азербайджанская жена, и не представляла, как мой папа смирится с мужем, который занимается ремонтом телевизоров, то есть имеет запрещенный советским законом левый заработок. Но дело не в этом – просто мне было хорошо с заботливым Арифом, как с другом и любовником, но иметь мужа, к которому я не испытывала сильной любви?! - ну, уж нет! Ведь с ним придется жить, спать и общаться ежечасно и ежедневно. Не-ет, такой поворот судьбы не для меня, свобода дороже. Брак, семья, дети меня не привлекали. Сладкоголосая птица счастья, поющая в моем сердце, жаждала творчества. А творчество с семьей несовместимо, только свобода и - точка! И я перестала бегать на переговорный пункт. Думала, Ариф отцепится, но он стал слать телеграммы. А потом прилетел, к счастью, когда я уже умчалась на каникулы домой. В комнате была одна Грассиха, хвосты ликвидировала. Наверное, она все-таки все разъяснила про меня, наверняка попыталась представить меня стервой, отбить, но дала ему что-то понять и Ариф улетел, оставив записку: «Света, это я, Ариф. Света, ты не права! Ариф». Я обрадовалась, что все кончилось без объяснений.
Грассиха не могла удержаться от комментариев:
- Ну, ты и жопа! - такой кадр, одет стильно, красивый, богатый, семья такая вся! Принес всего – торт, конфеты, шоколад, шампанское, фрукты, а ты усвистела и на переговоры не ходила. Он так любит тебя, страдает, что обманула!
- Ну, так утешила бы!
- Да я ему на фиг нужна! Он даже чай пить отказался. Все гостинцы оставил, погоревал и исчез. Чтоб не пропало, я все съела. Видно, здорово ты зацепила гордого кавказца! Любит он тебя, как сыр бы в масле каталась, балда!
- Знаешь, Люсенька, я понимаю – можно, наверное, прожить без любви. Но если она была, то на меньшее я не согласна, ты уж поверь!
- Да знаю я тебя, что взбрело – не свернешь. А не пожалеешь?
- Лучше что-то сделать и потом пожалеть, чем не сделать и потом всю жизнь каяться. Я не хочу того, чего не надо! - а захочу, так возьму, где бы оно не лежало!
А летом началась практика. Мы должны были работать на стройке малярами. Как-то после грандиозного выпивона по случаю моего дня рождения мы со Стрельчихой, изрядно наклюкавшись, проснулись еле живые и явились на работу. Меня поставили белить потолки в санузлах, где была вода. Я быстро привела себя в порядок, приняв душ из шланга и освежая мозги холодной водой.
А Стрельчихе не повезло, ее отправили на улицу красить газгольдерную установку, при сорокоградусной-то жарище на солнцепеке возить кистью. Стрельчиха чуть в обморок не упала от ядовитой нитрокраски, я во время примчалась к подруге, принесла воды, облила ее и оттащила в тенечек. Потом нашла нашего начальника, молодого прораба Леню и уговорила отпустить нас домой.
А Леня, как оказалось, положил глаз на Стрельчиху и у него представилась возможность познакомиться с ней поближе. Он пригласил нас в гости к приятелю Стасу, у которого жена и дети отдыхали на море. Стас был молодой и успешный, работал управляющим стройтреста. Этакий вальяжный крепыш, уверенный и обаятельный любимец женщин. Обставленная роскошной мебелью огромная квартира со стереосистемой и потрясающими пластинками зарубежных звезд потрясла нас.
Стас еще и дзюдоистом оказался, развлекал нас разными китайскими трюками. Например, прыжком бросался на стену, пробегал ногами до потолка, потом, сгруппировавшись, красиво падал на пол и моментально приземлялся ногами. Демонстрировал приемы самообороны. А я ему свой приемчик показала из курса незабвенного Валерки Сухорукова. Правда, неудачно, Стас молниеносно заблокировал выпад и вывернулся, бережно крутанул меня и прижал к себе так, что я запищала.
Пока мы занимались этими упражнениями, на кухне взорвались две не вскрытые консервные банки тушенки, которые Леня поставил на слабый огонек. Едва придя в себя от страшного грохота, мы рванули на кухню. Все было цело, не разрушено, но весь красивый интерьер был испорчен брызгами мясных ошметков от стен до потолка. Зрелище было грустное. Но Стас не огорчился, достал из холодильника все вкусное и дефицитное – крабы, икру паюсную, колбасу копченую, коньяк, вино, шампанское, сладости и прочую жутко дефицитную всячину.
С тех пор я не расставалась со Стасом - рестораны, поездки в горы на Медео. Стас был веселым и внимательным, с ним было легко. Надежный, успешный, уверенный в себе сильный мужчина, из тех, кто нравится нам, женщинам. Я привязалась к нему. А через три недели приехала семья Стаса, и я решительно перестала с ним встречаться. Не надо мне семейных проблем и любовных страданий, семью разрушать не хотела. А он предлагал снять квартиру. Быть любовницей женатого мужика на содержании? - ну, уж не-ет, не надо мне такой зависимости. Стас хороший, я в него вроде влюбилась, но ни к чему хорошему это не приведет. Поставила точку.
Снова учеба и проекты, зачеты, мимолетные романы. Шла как-то в институте, вдруг меня догоняет красивый грузин Валико, за которым девки сходили с ума. А я недавно отрастила конский хвост на огненной, крашеной хной голове, и было умопомрачительно завлекательно встряхивать этой рыжей гривой, летящей вокруг головы. И Валико не устоял, когда мой хвост мелькнул перед его носом. Раньше не замечал, а тут остановился и – напролом!:
- Девушка, как вас зовут?
А дальше свидание назначил, сказал, что давно мечтал познакомиться и прочее что-то лепетал. Я согласилась, а потом подумала – да пошел ты, ловелас заштатный! И на свидание не пошла. Он тогда стал часто случайно попадаться мне на глаза и настойчиво звал то в кино, то в ресторан, то просто встретиться. А у меня все как будто не хватало времени, я извинялась и врала, что не могу. Думала – слиняет, и интересно было насколько его хватит. Неделю пудрила мозги! А потом сдалась, пожалела грузина. Понравилось, что он все сносил безропотно, терпеливо и не обижался, вежливо улыбаясь, делал вид, что верит моему вранью. Но я понимала, что он принял мою игру, уверенный, что победит, уломает эту лошадку с огненным хвостом! Он всегда смотрел такими горячими влюбленными глазами, что я, в конце концов, согласилась на ресторан.
После ресторана мы пошли к его другу. Друг сразу собрался на работу в ночную смену и мы провели веселую ночку. В перерывах между любовью Валико сажал меня верхом себе на спину и на четвереньках возил по квартире. Мне это нравилось, я хохотала и стегала его ремнем, а он ржал как мерин, поднимал меня, крутил вокруг себя, как жонглер, сажал на плечи и носился по квартире, так, что я чуть не сбила головой огромную хрустальную люстру. Валико был самбист и, наверное, энергия его била через край, потому и резвился как конь, таскал меня как куклу под мышкой, кружил и вертел как хотел, подбрасывал и ловил. Я визжала в восторге и он тоже хохотал.
Грассиха заметила:
- Светка Валико закадрила. Как тебе это удается?
- Люсенька, сказать, почему тебе не фартит? Я тебе вообще-то уже говорила. Ну, повторю! Попробуй, улыбаясь, смотреть на парня многообещающим взглядом, заинтересованно и слегка загадочно, вроде как на него, но как бы и мимо. Вот увидишь, побежит за тобой как песик на поводке. А там уж решай сама как с этим обалдуем быть, надо ли тебе с ним кайф ловить. Не хочешь – жми на педали, легко расставайся и уходи прочь. Ничего не изменишь и не вернется, если улизнет к другой. Просто забудь, и не огорчайся, значит это не твое, чужое оставь другим. Любить не заставишь, любовь - она или есть или нет, у нее как у пташки крылья и тут ничего не поделаешь!
- Значит у тебя опять ненадолго, пролет?
- Да вроде так.
Я некоторое время встречались с Валико. По субботам его соседи по комнате уезжали на выходные домой, и мы проводили ночи вдвоем. Он не прочь был продолжать роман, но мне надо было опять торчать день и ночь над проектом, и я прямо сказала ему:
- Валико, давай расстанемся. Спасибо за любовь, но зачем тебе это? Ты парень видный, не пропадешь, девки тебя любят. А я не хочу привязаться к тебе, привыкну - буду страдать, ревновать… Мне это надо? - я же старше тебя на пять лет! Нам было весело вдвоем и хорошо, но давай расстанемся, мой дорогой. Извини, может, случится и встретимся когда, но сейчас - все!
Валико нормально отреагировал. Обнял, погладил мои волосы, поцеловал напоследок нежно, улыбнулся и медленно отступил прочь. Задержав мою руку в своей, повернулся и пошел, не оглядываясь. Хороший парень, понял и отвалил.
Сколько было еще мимолетных, случайных и недолговечных встреч, флиртов? Они проходили, не зацепляя меня. По моей инициативе разрывались отношения, или партнер сам исчезал – я не горевала, спокойно относилась к расставаниям, измене. Это было так – кайф прошел, ну и ладно, жизнь продолжается. Легко забывала. Спасибо за любовь, и - адью!
Как-то весной Бэлкин сокурсник Жора пригласил нас со Стрельчихой на день рождения приятеля, который снимал домик недалеко от нашей общаги. Пришли к вечеру. Там трое парней – светловолосый красавчик Боря и двое вроде кавказцы. На столе – плов, закуски, овощи, фрукты, лимонад, конфеты и бутылки водки. Радиола с пластинками играет красивую музыку. Когда снимали плащи и куртки, Боря резво кинулся ко мне, помог раздеться и сразу пригласил потанцевать.
Мы немного подрыгались, пока все осваивались и знакомились. Мне он понравился, я с удовольствием поплясала, он красиво выписывал коленца и пластично двигался. А потом, танцуя, повел меня в другую комнату, где свет не горел. И пока все тоже пританцовывали, сходу приступил к поцелуям, и мы возле двери в углу темной комнаты целовались, я скандалить не стала! Это длилось недолго, нас окликнули и мы вернулись.
Все сидели вокруг стола. Только один парень стоял. Не успел Боя сесть, как он сделал Боре знак и они вышли на улицу. Потом это парень вернулся без Бори. Хозяин предложил поднять стограммовые стаканы, в которых была разлита водка. Я спросила:
-А где Боря?
- Ушел, ему срочно надо было домой.
Странно! Сидим, водку пить не хотелось, привыкли к портвейну. Бэлка отодвинула стакан и сказала:
- Я не пью, у меня спортивный режим.
А тамада вдруг как-то грозно сказал ей:
- У нас не принято отказываться, пей!
- Да не хочу я!
- Пей! – повторил парень с нажимом.
- Не буду! – завтра соревнования.
- Будешь, раз я сказал! – настаивал парень
Бэлка, вижу, испугалась как-то и, взяв стакан, дрожащим голосом проговорила:
- Ладно, выпью…
Во мне что-то взбрыкнуло! – что происходит? Я встала и, отбросив от себя стул к стене, схватила Бэлку за руку и заорала:
- Девки, пошли отсюда!
Свистнула, как умела - оглушительно и лихо, и скомандовала Жоре:
- За мной!
Жора встал со стула и хозяин вскочил. Я мгновенно сориентировалась, и схватив со стола непочатую бутылку водки, заорала:
- Сидеть! Долбану по мозгам! - я не шучу, козлы!
Держа бутылку как гранату, звезданула ею об стену так, что осколки полетели. Отступая, прихватила со стола еще одну бутылку и выскочила следом за Бэлкой и Жорой. Похватали свою одежду и ретировались на улицу. Уже смеркалось, мы помчались прочь. Никто нас не преследовал, вторая граната была со мной.
Девки говорили потом, что видок у меня тогда был еще тот! – жахнула и разнесла бы все к чертовой матери!
Как потом сказал Жора, Борю вывели во двор и отметелили до крови за то, что ко мне пристроился, и отправили домой.
Я опомнилась уже в общаге и испугалась. А Стрельчиха сказала:
- Могло бы и по другому выйти, рисковая ты наша боевая подруга! А Жора – козел!
Я сокрушалась:
- Бедный, бедный Боря! – жалко, так классно целуется!
Девки ржали!
Снова сессия, потом летние каникулы и я улетела домой. А когда мы вернулись со Стрельчихой на пятый курс, нас ждал сюрприз. Нам отказали в общежитии, без объяснения причин. Кроме того, оказалось, что из моей тумбочки исчезли книги по искусству и архитектуре, которые я все эти годы покупала и накопила приличную библиотеку. Осталась жалкая кучка, хотя перед отъездом на каникулы я заколотила дверцу тумбы гвоздями, а внутри еще и записку оставила, чтоб не сперли. Вот беда-то! – взломали профессионально!
Насчет общежития мы бегали в деканат – бесполезно. Якобы, абитуриентов много приезжих, а про нас просто нечаянно забыли. Но я поняла за что это меня за историю с комсомолом! А Стрельчиху за что? - мама ей только червонец высылает. Пришлось вступать в борьбу, собрала группу поддержки – Чингиз-хан, Боря Бойко, Надежда, Грассиха и Бэла Ким:
- Надо отстаивать Стрельчихины права, предлагаю идти в прокуратуру, это произвол!
Притопали к прокурору Алма-Аты. Прокурор принял и выслушал борцов за правду внимательно, поднял трубку, и попросил соединить с ректором института. Долго говорил, слушал и, наконец, сказал:
- Решите вопрос по возможности. Прошу Вас!
И положив трубку, сказал:
- Ректор пообещал разобраться, так что, ребята, идите домой. До свиданья и ко мне больше не приходите.
Мы опять пошли к ректору. Он коротко и жестко сказал:
- Ничего изменить нельзя, и к прокурору бегать не советую! Учитесь и не суйтесь, куда не надо! К следующему семестру решим!
Вот так, правдоискатели! Пришлось срочно заняться поисками жилья. Нашли в дальнем микрорайоне койку за 15 рублей. Оказалось, что в комнате еще и старуха живет, а мы со Стрельчихой должны были спать вдвоем на двухспальной кровати. Но куда деваться? - зато был душ.
Так и проспали вдвоем на кровати полгода. После зимних каникул Стрельчихе дали койку в общаге, а мне пришлось жить в комнате со старухой до получения диплома. Правда, я большую часть времени проводила в общаге, спала на койке Нади Бондаревой, она часто ездила в село к будущему мужу, собиралась выйти замуж за Володю Пальянова. Он уже защитил диплом и работал в Иссыке, где жили его родители, недалеко от Алма-Аты.
Родители Надежды жили под Усть-Каменогорском. Они регулярно присылали ей посылки, где неизменно был изрядный ломоть грудинки домашнего копчения, увесистый кусок сала, пряники домашние и четвертинка зеленого самогона такой убийственной крепости, что его мог пить только Витя Селин, а мы разбавляли его водой на сто процентов, и все равно еле выдерживали огнем полыхающий напиток.
Перед свадьбой Нади год назад приехали ее родители. Поезд приходил рано, Надя со Стрельчихой в пять утра поехали их встречать. Нам не спалось, так как дело было перед стипой и нестерпимо хотелось жрать. Знали, что родители приедут не с пустыми руками. И точно, привезли две трехлитровых банки сметаны, кучу пряников, грудинку, сало, самогонку и два здоровенных каравая вкуснейшего хлеба собственной выпечки. Наелись до отвала. Надя повела родителей по магазинам. А мы к обеду проголодались. Надо на лекции ехать, а денег на столовку нет. Решили хлебца чуть-чуть отрезать и сметанки немного зачерпнуть. А сметана крутая как масло, аж ложка стоит! Примерились, вроде немного отрезали и немного зачерпнули. А такая вкуснятина, что сил нет! - не удержались и еще немного отрезали и еще чуток зачерпнули. И когда спохватились, то оказалось, что в трехлитровой банке сметаны уже почти половина и хлебный каравай отощал. Мы слегка взгрустнули! - неприятно все-таки, вроде как украли. Но пора было мчаться на лекции, и мы только на них покаялись Надежде в преступлении. Добрая Надежда, сказала:
- Да это ж маманя специально для вас одну банку привезла.
- Не врешь?
- Да вы чо, девки, неужто жалко? - да на здоровье!
А когда мы вернулись в общагу, родители с Надей уже уехали в Иссык родителям и оставили нам эту банку недоеденной сметаны с хлебом, добавив пряников и ломоть грудинки.
На свадьбу к Наде я поехала со Стрельчихой. Там ко мне прицепился один Володин приятель. С ним была его жена, а он сидел за столом напротив меня, все пялился, заговаривал через стол и пригласил меня на танец. Долго танцевали, потом он позвал меня покурить. Вышли на морозец, отошли от крыльца, прислонились к углу дома, и тут он полез целоваться. Я мигом трахнула его по морде. И во время! – как раз в этот момент к нам подскочила его баба, разьяренная как кошка. Схватила здоровенный веник из прутьев, которым дорожки метут, и давай его хлестать, да опять по морде. Хорошо хоть меня не зацепила, я успела отскочить от супругов, но баба пообещала:
- Не суйся, получишь!
- А я-то причем, нужен он мне?!
На шум выскочили парни, расцепили парочку, поняли, что мне досталось, стали меня защищать. В общем, неловкая ситуация получилась. Муж вытирал носовым платком следы от веника и ногтей жены и обещал ее придушить. Потом все вернулись в дом продолжать пить, плясать и петь песни под гармонь.
С тех пор я частенько вляпывалась в подобные истории. Мужики лезли ко мне на застольях, а их бабы умудрялись появляться тогда, когда их благоверный начинал приставать. Они молотили его за то, что он козел, и пытались меня зацепить за то, что лезет ко мне, стерве.
Был подобный случай на Бухтарминском водохранилище в Зыряновске, куда я в летние каникулы поехала с теткой Ниной, ее мужем Сашей и их друзьями купаться и есть уху из выловленных судаков. Подруга тетки, врач Нина Казимировна приревновала меня. Все было обычно. Поели ухи, попили водки, все пошли купаться, а я решила побродить и посмотреть окрестности, пошла на горку собирать цветочки. И тут вдруг появился муж Нины Казимировны, здоровенный дядька, шахтер-проходчик. Я сидела на огромном камне и глядела вокруг, он присел рядом. Мы поговорили о чем-то и вдруг сзади – хлоп по башке шахтера! - оплеуха от жены. И пошла она его валтузить, хорошо, что до меня не добралась. Ну, я деру, с горочки спустилась, примчалась на пляжик и Нине все рассказала. Вскоре парочка появилась с руганью между собой. Все всполошились, а потом после разборки как-то осуждающе на меня смотреть стали, словно я какая-то соблазнительница. Ну, я не стала оправдываться, что на фиг мне нужен какой-то старый дядька. Ушла и села в Сашину машину! - пошли они все, чтобы я перед ними оправдывалась!
А эта Нина Казимировна стала ходить вокруг машины с паяльной лампой и в окошко грозилась мне треснуть по башке, чтобы к чужим мужикам не лезла. Я посмеивалась ей в ответ, она отстала от меня и заставила своего шахтера сесть в свою Волгу укатить домой. Вот дура!
Почему-то я всегда привлекала женатых мужиков в разных застольях. А жены их ревниво следили злыми глазами, как они вьются возле меня и бьют копытами. И когда все выходили покурить, бабы застигали нас, появляясь как раз в тот момент, когда их мужик топтался возле меня. Вот тут-то их жены и возникали внезапно, подстерегая этот важный момент. Они как разъяренные, с оплеухами и когтями бросались на своих мужей, а моментально моментально успевала унести ноги, пока они не переключились на меня. Тумаки и когти доставались несостявшемуся ухажеру.
Пятый курс. Наступала последняя студенческая весна. Как-то, возвращаясь с лекций, я попала под такой ливень, что пришлось ловить такси. Села мокрая, вода капает с волос. А рядом парень. Достал чистый носовой платок и стал мне помогать вытираться:
- Откуда такая красавица?
- А с неба я на метле свалилась тебе на голову!
- Да ты чо? Вроде не баба Яга, уж не царевна ли лягушка?
- Угадал, а ты часом не Иван ли дурак?
- Не, я не дурак, я Владимир.
Двадцать минут езды шел наш зубоскальный треп. Геолог Владимир приехал из Якутии в отпуск. Веселый такой, в красной рубашоночке. Доехав до общаги, выскочил из машины, открыл мне дверцу, помог выбраться и сказал:
- Ну, принцесса, теперь я просто обязан…
- Да неужто жениться?!
- Ну, не сразу! Сначала хочу пригласить тебя в ресторан!
- А если я не одна буду, а с двумя подругами. Якутскому геологу, который золото и алмазы роет в горах, хватит денег на такую свору?
- Угадала царевна, я именно с алмазных копей явился!
- Ну ладно, алмазный король, подкатывай ко дворцу в семь вечера!
- Заметано!
Вечером Владимир на такси отвез нас с Грассихой и Стрельчихой в ресторан.
Единственный кавалер веселил и щедро угощал нас дорогими блюдами, заказал мороженое и научил пить коктейль из шампанского с мороженым. Это было потрясающе вкусно. Володя танцевал с нами поочередно. А потом, пока он танцевал со Стрельчихой, к нашему столику подошел настоящий негр, цвета молочного шоколада! Высокий, красивый, с фигурой и повадками голливудского героя. Ослепительно белая рубашка, светлые клетчатые брюки, голливудские зубы. И этот фантастический кадр приглашает меня на танец! У Грассихи аж зрачки застучали по стеклам очков и они свалились с носа.
А я встала и пошла без особых эмоций, словно мне привычно выплясывать с таким суперменом. Он как то особо грациозно, легко и пластично вел меня в танго. Приятно было с ним танцевать! Я любила и умела танцевать танго еще с юности, когда ходила в кружок бального танца. Только сейчас танцевать танго было не с кем, никто не умел, а тут – настоящее танго, да еще и негр голливудский! Мы показали класс, нам даже освободили весь танц-плац, а потом и хлопали.
Он из Конго, Джон Диамбу. Говорил по-русски почти чисто, с небольшим акцентом. Сказал, что я понравилась ему, хочет дружить со мной. Он был не один, за столиком его ждали два приятеля, один светлокожий, а другой белый, не наш. Джон сказал, что подождет меня, но я решила, что сейчас самый подходящий момент улизнуть, оставив Володю-геолога с девками, и предложила сбежать. Джон помахал рукой приятелям и мы помчались по лестнице из зала. Мне было страшно интересно, что это за экзотический иностранец.
Мы бродили по парку, катались на карусели, на чертовом колесе под пение Муслима, ели мороженое и меня не покидало волшебное чувство праздника.
Джон рассказывал:
- Я учусь в летной школе под Алма-Атой. Мой отец живет в Конго в Пуэнт-Нуаре, он владелец аэродрома. Я учился в Париже, изучал менеджмент. Летать – мне необходимо, и нравится.
Про Париж он живо и интересно рассказывал. Сказал, что я похожа на француженку. Ну, еще бы! – подумала я. Достал из кармана губную гармошку и играл красивые мелодии. Стало заметно темнеть и я попросила проводить меня. Дошли до общаги, я сказала:
- Вот наше общежитие. Джон, уже поздно, спасибо за прекрасный вечер!
Мы стояли возле пирамидального тополя, рядом журчал арык. Джон осторожно обнял меня, и я не могла сдержаться, потянулась навстречу ему. Его поцелуй был нежным, губы мягкими. Он легко поднял меня и крепко прижал к себе, так, что я почувствовала его тело. От него пахло легким запахом сандала. Джон целовал мою шею, грудь, рука его расстегивала пуговицы блузки. Голова сладко кружилась. Он подтолкнул меня к тополю и прижался. Я пришла в себя - э, нет! И отстранилась мягко, но решительно:
- Нет-нет-нет, Джон! Нет!
Джон медленно отпустил меня:
- Света, я лублю тебя!
Я тихонечко засмеялась, руки вновь обняли его, я ласково прошлась по его голове с короткими курчавыми волосами.
- Нет, Джон! – сказала твердо.
- Когда мы встретимся? Я тоже учусь! Я приду с друзьями в воскресенье?
- Хорошо! Приходи часов в двенадцать.
- Я буду скучать по тебе, я лублю тебя!
- Пока-пока, Джон!
И я помчалась к общаге.
Девки ждали меня. Стрельчихи не было. Грассиха накинулась:
- Ну, Светка, ты и выкинула фортель, - геолога бросила ради негра! Он схавал эту оплеуху и стал кадрить Стрельчиху. А мы думали, что ждать тебя уже не стоит, подцепила негра из Америки.
- Он конголезец, Джон Диамбу, на летчика у нас учится. В Париже учился, отец у него – владелец самолетов. Негр-то миллионер, девки!
- Целовались?
- Ну, не удержалась. Ой, девки, как от него пахнет, такой приятный одеколон! Не то, что наши мужики, вечно шипром воняют.
- И больше ничего?
- А чего еще!
- Ну, не приставал что ли?
- Приставал, конечно.
- А ты? Любопытно же, какой, неужто не попробовала?
- Да пошли вы все!
- Ну и дура!
- Нет, Африка мне не нужна!
Пришла злая Стрельчиха, сразу же ко мне:
- Светка, ну ты и стервоза! Геолог твой прицепился ко мне, еле отделалась, липучий, в кусты тащил, чуть на клумбу не уложил!
- Ну, извини, подруга! Этот Володя золотоискатель нас напоил-накормил - плохо ли на дурняк прокатиться? Да все они липучие, я знала, что ты разберешься! Девки, к нам Джон хочет прийти в воскресенье с друзьями, вы как?
Девки согласились. Настало воскресенье. Джон пришел ровно в двенадцать с двумя неграми. Дежурила вахтерша по кличке Чулок, которую мы так прозвали за то, что волосы она заматывала в большой кукиш коричневой тряпкой, напоминающую чулок. Она примчалась к нам и, выпучив глаза, сообщила испуганным шепотом:
- К вам ччер-ные афф-риканы пришли!
- Пусть ждут, сейчас выйдем.
Я, Стрельчиха и Грассиха, наведя марафет, вышли. Стильно одетые негры, сверкая белыми зубами, ждали у крыльца. Из окон общаги повылазили любопытные девчоночьи рожицы.
Пошли гулять в парк. Девки чувствовали себя стеснительно, неловко. Друзья Джона оказались с обезьянними, совершенно чернющими, лакировано поблескивающими мордами. Достичь урегулирования дипломатических отношений не удавалось, несмотря на мои усилия. Друзья Джона, устроившись вокруг нас, угощали мороженым и шоколадом, а проходящие мимо люди неодобрительно, с осуждением косились на нас. Кто-то отвесил в наш адрес хорошо слышный известный русский комментарий, означающий представительниц первой древнейшей профессии. И девки, проглотив мороженое, постарались быстренько расстаться с заметно разочарованными неграми, сославшись на дела. Негров в Алма-Ате никогда раньше не бывало и люди смотрели на нашу кодлу так, что нам было не по себе.
Я проводила поскучневших негров до автобусной остановки, и они уехали, оставив нас с Джоном. Мы немного прогулялись, завернув в парк, где людей было мало, но все на нас пялились так неодобрительно, что я тоже постаралась расстаться с Джоном.
А Джон потом приходил несколько раз к архитектурному корпусу и ждал меня после занятий у входа в парк. Мы гуляли и недолго сидели в кафе, так как ему надо было соблюдать режим и во время возвращаться. Мне уже было наплевать на прохожих, их в этом парке было немного.
А как-то после занятий я вышла с толпой студентов на улицу и ко мне, окликнув, подошел водитель из недалеко стоящего газика и попросил подойти к машине. Там сидел Джон, он сказал:
- Поедем ко мне!
- Ну, не знаю, это далеко?
- Недалеко. Не бойся, все будет хорошо, поедем?
- Ну, хорошо, поехали.
Э-эх, пропадай моя телега! Мы довольно быстро доехали до летного поля. Солдатик у ворот откинул шлагбаум и машина, немного проехав, остановилась возле небольшого двухэтажного дома. Джон сказал!
- Я здесь живу.
Мы поднялись на второй этаж, в номер с гостиной и спальней с огромной кроватью. На стенах развешаны цветные фотографии Джона, отца и матери, большой белый дом в колониальном стиле среди цветов и пальм, отец с Джоном на лошадях в ковбойских шляпах, на теннисном корте, возле голубого бассейна. Как в голливудском фильме!
- Откуда ты так хорошо говоришь по-русски?
- У меня дома был хороший учитель. Я знаю еще английский и французский, изучал философию, но отец хочет, чтобы я возглавил кампанию по авиаперевозкам.
Обнял меня и сказал:
- Света, я очень хочу лубить тебя здесь, сейчас!
Джон произнес это мягко и нежно, желание окатило меня горячей волной и заныло внизу живота.
- Где у тебя ванна, Джон?
Когда я встала под душ, вошел Джон, без одежды. Красивое молодое безволосое тело цвета молочного шоколада, с тонкой, расширяющейся от пупка шерстяной дорожкой было стройным и мускулистым. Он шагнул под душ и обнял меня. Губы его ласкали мое тело, двигаясь вниз. Он мягко прогнул меня в талии, прижал к себе и молотил, молотил, молотил, доводя ритмичную пляску до сладостного конца. Мы застонали, вцепившись друг в друга руками и губами.
- Я буду лубить тебя всю ночь!
Сон пропал начисто, мы любили, прерываясь на отдых с вином и сигаретами. А утром выпили потрясающе ароматным кофе с молотым мускатным орехом и шоколадом. Баночку чудесного африканского кофе, коробку швейцарского шоколада и блок сигарет Филипп-Моррис в пластиковых коробках я привезла девкам.
Они балдели, наперебой пытались узнать подробности. Но мне было не до разговоров:
- Заткнитесь, подробностей не будет! Скажу одно – полный улет! Опять попала я в омут с головой! Сердце пополам и бестолковая любовь. Какая я несчастная, о-оо-ей!
Джон еще три раза назначал мне короткие встречи. Мы гуляли, целовались, ели мороженое, пили кофе в открытом кафе парка и не могли наговориться. Потом у меня начались зачеты. Последняя наша встреча произошла в парке возле нашего корпуса. Джон заскочил на пару часов. Посидели в кафе, прошлись по парку и повернули к выходу. Там я остановилась и взяла Джона за руку:
- Джон, дорогой, очень жаль, но нам пора расстаться. Проект все время отнимает, торчу со страшной силой. Не надо больше встречаться, это все равно ни к чему не приведет. Я тоже люблю тебя, но лучше расстаться сейчас. Прости меня и прощай!
Джон с грустью смотрел на меня.
- Я все понимаю, Светик! Знал, что все кончится, и мы расстанемся навсегда. Я на днях улетаю домой, но я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты это знала, помнила меня, а я буду помнить, как мы лубили друг друга!
И он вытянул из кармана большой платок, который медленно заструился в его поднятой руке, сверкая шелковыми, невиданной красоты ярчайшими узорами всех цветов радуги. Потом ловко повязал его мне на шею особым узлом. Я обалдела от этой красоты и не смогла сдержать радости, обняла и поцеловала Джона.
- Спасибо, Джон, мой милый, вот это подарок!
Моментально сообразила, чем ответить.
- А я тебе подарю на память песню!
И спела «Мой костер в тумане светит». Джону песня понравилась и он стал подыгрывать мне на губной гармошке.
- Я запомню эту красивую русскую песню!
- Это цыганская песня, Джон.
- Повтори!
Я повторила, он все записал в записную книжку.
- Пой, буду играть.
И я запела под его гармошку. Мимо проходили люди, останавливаясь возле нас. Привлеченные необычным концертом, они с одобрением прихлопывали в ладоши веселой светловолосой девчонке, лихо поющей цыганский романс и шоколадному негру, играющему на губной гармошке и выписывающему африканские коленца. Какой-то мужик сказал:
- Откуда взялся этот негр, из Америки что ли?
Я ответила:
- Да он наш, граждане, он из Конго!
В ответ граждане приветливо заулыбались и захлопали дружнее:
- О! - он от Лумумбы, коммунист!
Джон обнял меня, целуя, приподнял, прижал к себе и закружил, закружил, закружил. Потом отпустил на землю. Мы стояли и целовались, прижавшись друг к другу. Мимо проходили люди, непривычные к такому откровенному проявлению любви. А русской девчонке с конголезским негром было все равно, что о них, таких несовместимо разных, думают прохожие. Ведь мы, влюбленные, прощались навек!
Я благодарна Богу, что он дал мне эту конголезскую любовь .
Больше я не видела Джона. Через неделю он прислал мне открытку с алма-атинским штемпелем без обратного адреса и небольшую бандероль с двумя его фотографиями, коробкой швейцарского шоколада и бусами с браслетом. Бижутерия была из черного дерева, отполированная до блеска, с узорчатой резьбой и редкими включениями камней-самоцветов - очень красивые экзотические украшения. Исходящий от них тончайший запах сандала будоражил, ноздри подрагивали, чтобы удержать в себе этот диковинный аромат.
Девки, любуясь на меня в роскошной шелковом большом платке, повязанном на шею красивым узлом, которому научил Джон, лакомились шоколадом, примеривали на себя украшения и не могли удержаться от восторга:
- Вот так Лумумба!
- Чему завидовать? - люблю, а расстались навсегда!
В письме Джон писал, что улетает домой, любит меня и никогда не забудет меня и цыганскую песню.
А потом вот что случилось. Осталась я как-то на ночь делать проект в общаге. Надя тоже была в общаге, а Нинка Пащук из соседней комнаты сказала, что у них первокурсница Ленка уехала к родителям, так что я могу у них переночевать. Когда я пришла спать и стянула одеяло с кровати, из-под подушки что-то выпало. Я подняла это и узнала свой пропавший вместе с книгами из моей тумбочки бюстгальтер, каких ни у кого из девок не было, там мно были особо укорочены бретельки. Я все поняла! Я эту Ленку-абитуриентку, которая жила при поступлении в нашей комнате, всегда подозревала. Было жалко украденных книг по искусству. Ворюгу не нашла, но верила, что найду гадину. И нашла! Ленка как-то подозрительно юлила всегда, словно боялась меня, какая-то шкодливая, но доказательств не было!
И вот найдена улика. Я снова поговорила с ее сокурсниками насчет книг, не видели ли они их у нее. И нашлась девчонка, которая сказала, что у нее дома есть эти книги. Ах ты, мышка серая, моль белесая, тихоня незаметная! - книги хранятся дома под Алма-Атой.
Пора идти напролом! Составила список книг и их приблизительную стоимость. Насчитала на 95 рублей. Дождалась приезда воровки, вызвала в коридор и сунула под нос бюстгальтер. У нее глаза на лоб полезли, заикаясь, стала что-то лопотать. Я полюбовалась эффектом, выдержала паузу, и провела среди нее жесткую разъяснительную работу:
- Ты знаешь, что красть нехорошо? - знаешь, что светит за воровство? Я заявлю в милицию, есть свидетели – твои сокурсники. Правда я им не сказала, что книги ты у меня украла. Тебя ждет позор, исключение из института и тюрьма! Но я согласна, чтобы ты добром рассчиталась со мной, заплатив за книги, пусть остаются у тебя. Я диплом защищаю, и – адью. Никто не узнает, что ты воровка, обещаю!
Ленка до смерти перепугалась моего ласкового тона. Чуть не плача и заикаясь от страха, просила никому ничего не говорить. Я вдоволь полюбовалась ею, вновь выдержала паузу, якобы в раздумье, можно ли верить. Затем сказала:
- Значит так, через три дня заплатишь за все книги и бюстгальтер, я его после тебя носить не буду. Не заплатишь - сразу в милицию! - я все сказала!
Заплатила, моль белесая, чего-то родителям наплела, посчитала еще забытые мною книги, вышло сто тридцать рэ и попросила прощения! А я, разбогатев, купила себе духи и косметику, девкам - шампанское и пражский торт. Они не ожидали такого подарка:
- Это что за богатство с неба свалилось? Лумумба в Конго вспомнил?
- Угу! Из Парижу тугрики прислал!
А перед дипломом я опять влюбилась по уши. К Жене Прохорову захаживал Володя, кликуха - Американец. Он свободно говорил по-английски, одевался соответственно. В дополнение к своему голубовато-серому пиджаку носил с особым изяществом широкополую серую шляпу. Никогда ее не снимал, так как был совершенно лысым и походил как две капли воды на Юла Бриннера из «Великолепной семерки». Я влюбилась! Оказалось, что у него еще и авто есть - Москвич голубого цвета, который он – фантастика! - выиграл в лотерею! Всем показывал бумагу с красной полосой, где написано про выигрыш. Вот это да!
Все диплом пишут, а я с этим Американцем раскатываем по горным дорогам. В седьмом часу под окном аудитории, где мы торчали над подрамниками, со двора раздавалась джазовые мелодии и голос Френка Синатры из колонок в машине у Американца. Я мигом срывалась полоскать кисти и летела по лестнице на улицу.
Американец преподавал английский язык в тюрьме, так там много платили и тюремное начальство частенько пользовалось услугами водителя собственного авто, подкидывая ему подарки в виде банок паюсной икры, конфет, дорогих копченостей и прочих дефицитных продуктов, которые каким-то удивительным образом у этого начальства всегда водились. У моего любовника всегда было чем полакомиться. Мы объездили все окрестности и предгорья Алма-Аты, проводя ночи в машине. Даже как-то заскочили к Надежде в Иссык.
Так продолжалось две недели, а потом для меня настали горячие авральные денечки и свидания прекратились. К тому же выяснилось, что этот герой Голливуда оказался заурядным мерзавцем. Когда я получила стипу, он выпросил десять рэ на бензин! Потом пришел перевод от мамы и этот козел тут же выклянчил у меня пятак. Вот сволочь! К тому же я в нем разочаровалась, этот Американец оказался просто серый и не интересный мыльный пузырь, тупой, как валенок и скучный. Любовь прошла внезапно и я рассталась с этим жлобом. когда он, подвезя меня до общаги, спросил:
- Ну что, до завтра?
И тут я с удовольствием выдала:
- Да пошел ты, к-козел! - катись колбаской, альфонс!
Полюбовалась его оторопевшей физиономией и выскочила из машины, не захлопнув дверцу.
Надо было срочно форсировать дипломный проект. Время поджимало, приходилось ночами работать в аудитории. Мы с Надей как-то вдвоем на ночь остались, пили кофе с бутербродами, чтобы не уснуть. Сигареты закончились, мы собирали окурки и курили, вытряхивая табак и делая самокрутки. Ночью в старом здании слышны были какие-то шорохи, наступало время мышиных королей и мы, пугливо вздрагивая от страха, начинали колотить по столам и топать, чтобы напугать мелких тварей.
Я защищала дипломный проект по теме «Серия детских садов в пустынных районах Мангышлака». Красиво?! С каким удовольствием я работала над проектом! Задумала планировку здания детсада для трех групп детей в виде шестигранных блоков, соединенных переходом с административным шестигранным корпусом и внутренним закрытым двориком. Разновысокие крыши блоков отличались друг от друга, образуя сказочный четырехглавый теремок. Разноцветная окраска блоков гармонично вписывалась в антураж пустыни, солнца и неба. С той поры я всегда старалась вводить в архитектуру цвет и форму, что не приветствовалось в эпоху сурового соцреализма и презрительно называлось формотворчеством.
Во время моей защиты дипломная комиссия обнаружила, что руководитель моего проекта Сейсен Алимханов не донес до меня задачу – что такое серия детских садов. Они спорили, но, никто не смог толком объяснить, что же это такое - серия и как она выглядит, к общему мнению не пришли, а большинство считало, что задача решена, Сейсен мямлил что-то, а мне на всякий случай снизили оценку, хотя проект был фантастически красивым. С четкой планировкой и дивными сказочными фасадами!
- Ну как? – встретили меня вопросом дожидавшиеся своей очереди в коридоре сокурсники.
- Да пошли они все! – придрались к Сейсену, что он тему неправильно раскрыл, а чего, - сами ни бум-бум. Да какая разница, главное – архитектура. Оценку снизили до пяти с минусом! Черт с ними, переживу в последний раз.
Диплом получили не все. Туленде и Оля Постоева не защитились.
Мы получили распределения на работу, на выбор предложили места - в Минск одно место, в Ташкент два, во Владивосток три и в Петропавловск-Камчатский одно. Остальные места по Казахстану. Я выбрала, конечно же, Владивосток, и Стрельчиху уговорила. Туда же попала и Труба, так как больше никто не хотел ехать в этот прекрасный морской город в заливе Петра Великого.
После получения дипломов мы устроили прощальный выпускной вечер. Собрались у Маши Каткаевой, которая уже с мужем снимала домик. Парни сварганили плов. Нарядные, веселые и счастливые, мы понимали, что собираемся вместе последний раз. Поэтому я предложила тост:
- Дорогие коллеги, сбылась наша мечта, мы – архитекторы! Спасибо нашим дорогим учителям! Пожелаем себе счастливой любимой работы на благо Родины. Да не погаснет в нас пламя любви к архитектуре и дух творчества, чтобы творить прекрасное и достойное. Забудем о грусти расставания, сохраним нашу дружбу навсегда и будем встречаться. Повеселимся от души, друзья, чтобы запомнился всем этот последний студенческий праздник. Ур-раа!!!
В августе я вылетела в город своей мечты – Владивосток, где меня ждала работа в Военморпроекте.
В Л А Д И В О С Т О К
Во Владивосток я прилетела вечером в день своего рождения. Таксист подвез меня к гостинице «Золотой Рог», где нашлось место в номере на четверых. Соседями оказались гример, парикмахер и костюмер приехавшего на гастроли Магаданского театра оперетты. Я от них получила приглашение на первое представление театра, где артисты давали концерт из сцен репертуара. Я привела себя в порядок и меня провели за кулисы. Впервые попав в этот необычный мир, я познакомилась c примой театра - первым любовником Сергеем. Ему было лет сорок. Он с партнершей пел арии и, возвращаясь со сцены, спрашивал меня:
- Ну как, понравилось?
- Класс!
- А что не понравилось?
Я отрицательно трясла головой, а он снисходительно улыбался и расспрашивал, кто я и откуда. В антракте, после нескольких дуэтов с партнершей, где они пели и танцевали так, что публика ревела от восторга, он пришел в костюмерную, чтобы прогладили его повлажневшую рубашку, потом позвал меня в свою грим-уборную и угостил кофе с конфетами.
Концерт закончился овацией благодарных зрителей. Мне все очень понравилось, артисты Магаданского театра все были Заслуженными. Такой подарок получила я в день рождения и первый день во Владивостоке!
Сергей вел себя так, словно мы были давно знакомы, сказал после спектакля:
- Устал я, вымотался до невозможности, давай прогуляемся к морю, тут недалеко. Не бойся меня.
- Да я и не боюсь, пойдем.
Мы вышли в прохладную ночь и спустились к Спортивной гавани. Запах моря ворвался в ноздри. Я была счастлива – прекрасный вечер в южном морском городе, где я стану жить, огни фонарей на набережной, море, шорох волн, песчаный пляж, к которому мы спустились, яхты у пирса – все словно в волшебном сне. И рядом такой артист! Скинула босоножки и вошла в воду. От моих движений она вспыхивала волшебными искорками, флуоресцируя на руках и ногах.
Август – время звездопада и, подняв лицо к небу, я увидела падающую звезду. Завопила восторженно:
- Ой! Звезда падает!
- Скорее загадай желание! – отозвался Сергей.
И я пожелала себе большой любви.
Сергей читал стихи Гумилева, и проникновенно, тихим голосом пропел красивую песню на стихи поэта:
- И вот мне приснилось, что сердце мое не болит. Оно, колокольчик фарфоровый в желтом Китае, на пагоде пестрой висит. Висит и звенит в лазоревом небе, дразня журавлиную стаю.
Усталый и прекрасный, в своем белом сценическом костюме с бабочкой, он напоминал мне благородных героев Грина и Паустовского. Мы ходили по берегу, потом по набережной. Я видела огни бухты Золотой Рог и слушала его, он много и интересно говорил о театре, Магадане, музыке, поэзии. Очень интересный оказался человек!
Наступила полночь и я сказала:
- Сергей, спасибо за прекрасный вечер, за праздник, за стихи. Ты потрясающий артист! Но мне пора, я летела девять часов и не спала, а завтра у меня необычный день, надо быть в форме. Давай возвращаться!
- Он грустно посмотрел на меня, поднял руку и погладил меня по щеке:
- И это все?
- Все, так будет лучше!
- И мы больше не встретимся?
- Скорее всего, но я тебя не забуду! Спасибо за праздник!
Мы вернулись в гостиницу. Доведя меня до двери номера, Сергей посмотрел мне в глаза нежным и грустным взглядом. Я глядела в его усталое, немолодое лицо и мне было жаль с ним расставаться.
Он наклонился и коснулся губами моей щеки, потом поцеловал мне руку. Я приподнялась на цыпочки, и быстро поцеловав его, вошла в незапертую дверь. Соседки спали.
Рано утром позвонила в Военморпроект, узнала, что он недалеко, на расстоянии одной остановки трамвая. К нему я дошла вдоль бухты Золтой Рог. Официально мое место работы называлось воинская часть 31072. Работали в нем выпускники высших военно-инженерных морских училищ и гражданские проектировщики.
У входа в вестибюль на вахте стоял солдатик с кинжалом за поясом. Мужчины ходили в военно-морской форме. Женщин было меньше половины. Возраст работающих был не более сорока. Начальник архитектурно-строительного отдела капитан второго ранга Авшаров Владимир Александрович, азербайджанец с огромным горбатым носом и брежневскими бровями, встретил меня в огромном зале с кульманами и провел в кабинет, где мы познакомились. Потом отправил меня с Леной устраиваться с жильем.
За пять минут мы добрались по сопочке до башни-девятиэтажки. На пятом этаже зашли в большую квартиру с холлом, где был душ, туалет и пять комнат гостиничного типа. В одной из них, где жила Лена, были три кровати. Мне понравилось мое новое жилье. Лена ушла, я залезла под душ, распаковала чемодан и развесила вещи в одном из шкафчиков. В комнате с одной стороны от входа был отсек с раковиной, с другой стороны шкафчики для одежды. Был стол и тумбочки.
Я нашла на полке чай, сахар, хлеб, вскипятила чай на электроплитке и позавтракала принесенной с собой колбасой и сыром. Из окна пятого этажа был такой потрясающий вид на бухту Золотой Рог с кораблями, что дух захватывало. Мне исполнилось двадцать восемь лет, и я буду жить в городе у моря! - лучшего подарка мне и не надо! Я счастлива.
Через неделю прилетела Стрельчиха и приземлилась на свободную койку.
Работа оказалась очень интересной. Начальник отдела Владимир Александрович, кап-два, окончил в Баку архитектурный факультет, попал по распределению во Владивосток, стал кадровым военным и остался во Владивостоке навсегда. Главный архитектор ВЧ был тоже архитектором. Костя Серебряков, зам начальника, кап-два, тоже архитектор. Плюс мы, приехавшие выпускники-архитекторы - Стрельчиха, Труба и я. Остальные были молодые женщины техники-проектировщики.
Владимир Александрович наметанным взглядом сразу же особо выделил меня и дал работу посложнее и поинтересней. Дорабатывался проект строящегося на Корабельной набережной Владивостока здания девятиэтажного Штаба Тихоокеанского Флота. Автором проекта был Костя Серебряков.
Проект был интересный, и я с жаром принялась за работу над фасадами и интерьерами. В интерьерах можно было применять мозаику, сграффито, росписи. Костя с Авшаровым были довольны моей работой.
ВЧ, которую все называли Фирмой, находилась на набережной Золотого Рога в самом центре, недалеко от Ленинской улицы, на полуострове Эгершельд. Эти сладкие слова – Владивосток, бухта Золотой Рог, Эгершельд были как волшебная музыка. Я с детства бредила морем, и вот – мечта сбылась!
От дома, где нас поселили, метров сто до Амурского залива. А там такая красота! Крутой берег со спуском по деревянной лестничке и вот он пляж! Весь Амурский залив как на ладони. На западе залива видны сопки, на востоке Владивосток, центр, набережная, Спортивная гавань, бухта Золотой Рог.
Мы пропадали на пляже все выходные. А от города я были в восторге. Застройка центра была не тронута современными домами, прекрасная архитектура начала двадцатого века тянулась вдоль Золотого Рога, масштабная человеку, интересная, которую я подробно рассматривала, любуясь красивейшими фасадами. Архитектура в стиле моего любимого Федора Шехтеля зацепляла глаз – мимо не пройдешь, не завернув головы! Я была безумно счастлива, этот город станет самым любимым из всех городов, где мне пришлось жить и работать.
Авшаров включил в мою работу над Штабом флота исполнение рабочих чертежей – планировка здания во всех его конструктивных подробностях. Пришлось повозиться. Колонны, перекрытия, перемычки, фундаменты, размеры конструкций были практически мне не знакомы. И Владимир Александрович преподал мне урок. Взял лист бумаги, мягкий карандаш и, виртуозно работая, четко и уверенно соблюдая масштаб, вычертил от руки первый этаж со всеми конструкциями. Вот это архитектор! – гроссмейстер. Я долго хранила этот шедевр, изумляясь четкости линий и абсолютной точности размеров. Штудировала, пока не достигла такой же уверенности руки и знания размеров конструкций.
А Костя Серебряков, видя, как я ловко управляюсь кистью, предложил поработать на шару, что означало – халтурка на стороне. На неделю был отложен проект по Штабу Флота. Время позволяло сделать передышку, так как я работала быстро.
Костя был хороший художник, до меня на шару он работал в паре с одной девицей. Я появилась, и Костя стал работать со мной. Для объектов Тихоокеанского Флота много чего надо было сделать по украшению интерьеров. И здесь у Кости не было конкурентов, художников со стороны не звали. Расположившись в кабинете Кости, мы сотворили мозаичное панно размером в пять квадратных метров для недавно построенной гостиницы для офицеров флота.
Костя заключил договор, исполнил и согласовал эскиз мозаичного панно. Это был морской пейзаж, где Владивосток на сопках, на переднем плане бухта Золотой Рог с кораблями и подводной лодкой, на небе солнце огромное с лучами. Красотища! Нам подключили солдатика, который кусачками ловко ломал керамическую плитку нужного размера на фрагменты. Плитка в ящиках была японского производства чистейших цветов, каких только можно пожелать. Доставили также дробленое цветное стекло и лист серого линолеума для прожилок.
Солдатик выпилил основу для панно из древесно-стружечной плиты, «в виде печени», как сказал Костя, и мы приступили к работе. За неделю, оставаясь до позднего вечера после работы и в выходные, замастрячили такое - просто блеск! Вся фирма бегала любоваться морским пейзажем из мозаики. Сдав работу, Костя рассчитался со мной справедливо, из пятисот рэ мне отдал сто пятьдесят.
В квартире, где нас поселили, были еще три комнаты-гостинки. В одной жила Татьяна с мужем Гришей, в другой еще одна Татьяна с пятилетним сынишкой. Гриша был старпом, и три-четыре месяца в году ходил по морям по всему свету. Они с Татьяной были из Новороссийска. Гриша из плаванья привозил кучу иностранных тряпок, косметики, сигарет, обуви и еще много чего диковинного и интересного, что можно было увидеть только на барахолке, которая начиналась от фуникулера и спускалась вниз по сопке в сторону Второй речки, напоминая шевелящуюся змею. Барахолка работала по воскресеньям, к ней приходили купить вещи или просто поглазеть на дивно красивые невиданные заморские товары, привозимые моряками в основном из Сингапура. Ходили как в кино или театр.
У Татьяны был огромный старинный бабкин сундук из Новороссийска. Туда она складывала привезенные Гришей сокровища. Когда Гриша возвращался с плаванья домой, мы со Стрельчихой приходили отметить его приезд. Пили виски, вино и кока-колу, настоящий кофе, курили сигареты Мальборо и Филипп-Моррис, зажигая их подаренными Гришей красивыми зажигалками, и слушали Гришины рассказы про дальние страны. Я не давала ему покоя своим любопытством про Сингапур и Гамбург, Рио-де-Жанейро, Гавану и Лос-Анжелес.
А потом наступало самое интересное. Татьяна открывала кованую бронзой крышку волшебного сундука и демонстрировала заморские сокровища. Мы восторженно ахали и охали. Там была одежда из шелка, джерси, джинсы, платья, невиданных фасонов и цвета. Бижутерия, сверкающая позолотой и каменьями, сводила с ума. Обувь из кожи, лака, замши и нубука. Все это с пристрастием рассматривалось и мерилось. Напоследок Татьяна торжественно вынула из сундука Али-Бабы роскошные сапоги из желтой замши с пряжками и отворотами. Сапоги были на каблуках. Она продемонстрировала их, надев их на свои объемистые ножки сорокового размера. Для пущего эффекта она надела обалденно огромную белую шляпу. Мы еле смогли удержаться от смеха. Высокая, пышнотелая Татьяна в этой шляпе и сапогах, обтекающих ее мощные икры, стала похожа на сказочного Кота в сапогах. Я не удержалась:
- Да, Татьяна, тебе не хватает только усов кошачьих и шпаги!
Но Татьяна не поняла иронии. Она всегда жила в семье со скромным достатком, поэтому берегла и долго не носила эти вещи, пока мы ее уговорили не жалеть их. Иногда она нам что-нибудь дарила или продавала.
За время двух-трехмесячного отпуска Гриши супруги надоедали друг другу до чертиков и иногда ссорились так, что летели пух и перья, в буквальном смысле. Однажды, услышав крики и звон посуды, мы с Валентиной рванули к ним. Эта парочка металась по усыпанной осколками стекла двенадцатиметровой комнате и колошматила друг друга, чем попадя. Татьяна в этот жаркий летний день была одета в зимнее пальто с огромным воротником из рыжей лисы с лапами, головой и пышным хвостом, а Гриша старательно сдирал с пальто эту рыжую лису, заодно вытряхивая из пальто бешено воющую, сопротивляющуюся жену. Все это сопровождалось смачным моряцким мужицким матом, издаваемым обеими супругами.
Налюбовавшись этим зрелищем, я оглушительно проорала:
- Брэк!
Мат затих, супруги застыли, тяжело дыша. При этом Гриша успел последним рывком отодрать таки большую часть воротника от пальто, оставив на пальто лисьи лапы. Супруги оторвались друг от друга и мы развели их, шумно дышащих подальше друг от друга.
Гриша, накинув пиджак, выскочил из комнаты, Татьяна деловито схватилась за веник. Совместными усилиями порядок был наведен, изрядно растерзанную лису и пальто засунули в сундук. Мы сели и закурили.
И тут появился Гриша с авоськой вина. Примирение состоялось. Из-за чего произошла ссора, супруги не могли вспомнить. Мы до полуночи пили и пели песни под треньканье Гришиной гитары.
А в начале сентября мы со Стрельчихой, купив в магазине банку кальмров, кусок масла и французскую булку, прискакали домой на обед. Открыли дверь, а там на моей кровати кто-то лежит под одеялом.
- Ой, кто это? Господи, мужик вроде! - ничего себе! Вот так сюрприз! Эй, ты кто? - неужто создание мужеского пола?
Мужик повернулся и открыл глаза. Я продолжала:
- И точно, мужик! Ты откуда к нам залетел-то, касатик? Неужто с неба свалился? И надо же! - приземлился прямехонько на мою койку. Вот так повезло нежданно-негаданно!
- Да мне тоже повезло - недавно из отпуска прилетел. Привет, красавицы! Дело в том, что я здесь живу, это моя кровать, то есть я здесь жил до отпуска, а вас поселили, пока меня не было. Не беспокойтесь, я хорошо выспался и переселюсь!
- Да уж неплохо бы! Cвою постель я пока не собираюсь с Вами делить, сокол Вы наш.
И мы поставили на плитку чайник.
- Извините, обед у нас скромный, но готовы поделиться с таким неожиданным гостем, чем богаты, как говорится. Вставайте, сэр, одевайтесь.
Мы отвернулись, мужик оделся, и мы сели за стол. Он достал из портфеля изрядный кусок колбасы, сыр, полбуханки хлеба и сказал:
- Я Вячеслав, можно - Слава. Спасибо за приглашение. А вы кто красавицы?
- Одна красивая блондинка – Светлана, другая красивая брюнетка - Валентина.
- Отлично! Вечером после работы приглашаю на праздничный ужин.
- Насчет праздничного стола не получится - во Владике сухой закон.
- Да не проблема, сгоняю на Русский остров и привезу. Чего пожелаете, красавицы.
- Красавицы хотят шампанского и конфет шоколадных, ну и чего-нибудь вкусненького, кальмары уже неделю едим, а до получки еще два дня.
- Заметано! Ждем вас с другом.
После работы Слава, капитан второго ранга и его друг Алеша, капитан-лейтенант, красивые в морской форме при параде ждали нас дома. Наша соседка Лена ушла к приятелю. Все было тип-топ, танцевали, пели, веселились от души. Потом Стрельчиха осталась с Алешей, а я со Славой ушла в соседнюю комнату, ключ от которой был у Славы, хозяева, уехали в отпуск.
Так я стала проводить ночи со Славой. Это была не просто любовная связь. Я всегда хотела любви, ради которой стоит жить. И она внезапно ворвалась в мою жизнь в этом чудесном городе. Слава был главным инженером Военморпроекта и парторгом.
А к Стрельчихе приехал жених, неизвестно откуда возникший, соседка Лена вышла замуж и переехала к мужу, а к моменту приезда хозяев комнаты, где мы со Славой жили, я получила двенадцатиметровую гостинку в новой девятиэтажке на самом берегу Амурского залива.
Впервые я жила одна. Навела уют в своей гостинке. Нам раздали кровати, столы, тумбочки, и радио, постельное белье меняли раз в десять дней, остальное приобрели сами – шторы, посуду. Я развесила картинки работы Сережи Рисунова – акварельный портрет Алена Делона, рисунок с портрета Хэма, цветные фото архитектурных шедевров, и свои акварели.
Cлава в этом же доме получил однокомнатную квартиру на пятом этаже. Стрельчиху оставили в освободившейся комнате вместе с новоявленным мужем. Этот белокурый, кудрявый и красивый как херувим-ангелочек парень, все время лежал на кровати, когда я приходила к ним, улыбался и почти не разговаривал. Ноги его, с татуировкой на пальцах - «мы устали», всегда были голыми. Этот странный загадочный муж вскоре исчез. Стрельчиха о нем ничего не рассказывала, только обливалась слезами о невозвратно пропавшем ангелочке и молчала как партизан. Видно, по уши втрескалась, и страдала по альфонсу, который на память он у нее спер деньги и золотое кольцо, им же подаренное.
А я была в состоянии не проходящей влюбленности. Энергия счастья плескалась во мне, и это положительно отражалось на работе. Интеллигентный, общительный, уверенный, добрый и ироничный Слава покорил меня. Он недавно расстался с женой, которая осталась в Петропавловске-Камчатском с двенадцатилетним сыном. Слава оттуда перевелся во Владивосток. Он после Нахимовского училища закончил ВВМИУ в Ленинграде. Как-то сказал:
- Я русский морской офицер, а русский офицер всегда отдаст душу Богу, сердце – даме, жизнь – Отечеству, а честь – никому.
В фирме все проектировщики-мужчины были военными моряками. И до чего же классные были эти мужики! Вышколенные, истинно морские офицеры, они напоминали офицеров царских времен воспитанием и выправкой. Никакие военные, кроме моряков не отличаются особой выправкой и какой-то харизмой. Вместо «до свиданья» говорили: «честь имею»!
Начальник отдела Авшаров Владимир Александрович, капитан второго ранга, архитектор по профессии, приглашая в кабинет женщину, всегда успевал первым дойти до двери и открыть ее перед дамой. Пододвигал стул и вел беседу, потом вставал, шел к двери и почтительно выпроваживал даму, открыв перед ней дверь.
В фирме всегда происходило что-то интересное. В предпраздничные дни мы выпускали стенгазету. Как только узнали, что я лихо рисую шаржи, меня сразу же запрягли в редакцию. Редактор – зам. начальника части Сергей Сергеевич накапливал критический материал, составлял хлесткие стихи с блистательным юмором, а мы со Стрельчихой рисовали к праздникам огромные картины, представляющие конкретные сюжеты, которые были понятны, поэтому в толпе начинался убойный балдеж и веселье. Стенгазета была склеена из шести ватманских листов и развешивалась на стене лестничной площадки второго этажа. Я так похоже рисовала шаржи на героев, что толпа всегда торчала возле стенгазеты, хохоча и обсуждая критикуемых, которые были недовольны, что их пропесочили. Шаржи - не хуже, чем у Херлуфа Бидструпа, били без промаха! Картина писалась по сценарию Сергея Сергеевича. Например, на день Военно-морского Флота, который был у нас праздничным днем, как и день Советской армии, мы изобразили корабль, на котором попавшие на крючок редактору проектировщики, представляли слаженную команду, где каждый в чем-то провинился, и было понятно по картинке, что он натворил. На новый год персонажей я изображала как игрушки, развешанные на елке.
Перед праздниками после работы мы сдвигали столы в отделах и праздновали. Все были молодые, счастливые, веселые и уверенные в том, что живут в самой прекрасной стране мира и нас ждет счастливое будущее.
Так как Слава был секретарем парткома, да еще и семью имел, мы свои отношения, как нам казалось, хранили в тайне. О том, что мы любовники, знали только близкие друзья. Праздники встречали каждый в своей компании. Вместе нас никто не должен был видеть, так было установлено кодексом взаимоотношений советского времени. Тайком я вечером приходила к Славе.
Так прошел Новый год, наступила весна. И я не выдержала, написала глупейшее письмо в начале мая. Иногда в любви между мужчиной и женщиной случается что-то вроде игры в пинг-понг. Вот и у меня случилось желание поиграть. Написала Славе письмо, что больше так не могу, что у него есть сын, у которого, как я знала, больное сердце, так что « прости, мы больше не должны встречаться - я устала прятаться. Я люблю тебя, но нам надо расстаться. Я не хочу быть причиной страданий ребенка, которого папа бросил. Может я дура, но иначе не могу! Прости, наша встреча была ошибкой…» и прочую чепуху идиотскую.
Он не ответил и не пришел больше. Как-то мы столкнулись на лестнице, он встал как вкопанный, а я заставила себя пройти мимо. Мы напряженно глядели друг на друга, видно было, что он ждет от меня примирения, но я, дура, пересилила себя и не остановилась. Потом, придя домой, рыдала в подушку.
Жутко страдала, похудела так, что скулы резко обозначились. Спасала работа, делала проект Яхтклуба в Спортивной гавани. Но безрезультатно, денег на строительство не нашлось. Пришлось выбросить в корзину почти готовый проект здания, образ которого напоминал яхту с парусами! – нашла изюминку. Потом проектировала жилой комплекс в военном городке с рестораном, магазинами и всеми необходимыми зданиями обслуживания населения. Все реализовалось. Пришлось бросить не оконченными проекты по реконструкции Дома офицеров Флота и мемориал на Тигровой сопке во Владивостоке, где била пушка каждый час. Я спроектировала его в виде паруса. А спустя три десятка лет, приехав во Владивосток, я увидела мой проект исполненным на Корабельной набережной Золотого Рога! - кто-то спер мою идею! Смирилась! - я-то знаю, что это мое и всегда будет стоять вечно возле Золотого Рога.
А с Костей Серебряковым для базы подводников, мы исполнили на сцене актового зала огромный мозаичный портрет Ленина, как во дворце съездов. Подводники, довольные, заплатили жирно.
А душа моя стонала от невыносимой любви к Славе, которого обидела жестоко. И я не вынесла. В конце мая отдел праздновал день рождения у одной девицы. До позднего вечера выпито было довольно много, отплясано и пропето от души. Приехав домой на такси, я помчалась на пятый этаж к Славе. Он открыл дверь. Я, как нашкодившая кошка с умоляющими глазами стояла молча.
- Светик, проходи! Я тебя дождался, наконец-то! Проходи в комнату.
Я прошла. Слава принес из кухни бутылку вина, коробку конфет и бокалы. Разлил вино.
- Я очень рад тебя видеть, я же люблю тебя, Светик! Ты откуда?
- У Лидии Ивановны день рождения.
- Давай за нас!
Выпили. Я не могла говорить, молча курила. Молчание затянулось, я встала и прошла к открытой двери лоджии. Была дивная южная ночь с неповторимым острым запахом моря, темным небом, по которому двигались облака, ярко сияла луна и звезды. Я не знала, как начать, но вдруг почувствовала прислонившуюся ко мне фигуру и руки, ласково обнявшие меня. Стремительно обернувшись, тесно прижалась к Славе, не сдержав сладостного стона - он простил меня!
- Какая же ты у меня глупышка, Светлячок, я ведь люблю тебя!
- Славочка, милый мой, мой дорогой, я так люблю тебя… я все стерплю, прости… люблю, люблю, люблю…
Мы долго неистово целовались. Одежда полетела на пол.
Никаких разговоров о происшедшей ссоре, упреков – ничего этого не было! Мы снова были вместе.
А через некоторое время он уехал в командировку на три дня. Снова я тосковала, но уже знала, что он приедет и все продолжится. Наша любовь после долгого расставания вспыхнула с новой силой. Мне казалось – ну уж сильнее не может быть! - просто безумие, вулкан какой-то обжигающий!
В четверг у Славы в отделе был день рождения одного парня, он сказал:
- Не жди меня, завтра мне надо рано ехать на объект. Вернусь вечером и часов в десять буду тебя ждать.
Обнял, поцеловал и ушел. Вечером в десятом часу я стояла перед зеркалом, поправляя прическу. По радио шел концерт. И вдруг Муслим Магомаев запел любимую песню Славы:
«Если вдруг трудно станет, если вспомнишь ты о любви? – позови меня, позови меня, хоть когда-нибудь, позови…»
Что-то во мне откликнулось на эту песню странным образом. Я смотрела на себя в зеркало и думала - а почему это я должна идти? Иди ты, это я зову тебя, я жду тебя, так приди же ко мне! - как проверка на прочность звучал во мне призыв к любимому. Пусть сам придет! - я не пошла и не дождалась его. Долго ждала, сна долго не было, я уснула, а Слава так и не пришел!
Наутро в субботу Стрельчиха с Татьяной прискакали ко мне раненько, бежать на пляж. Мы заняли места на гаражах для лодок, пристроенных к высокому берегу залива и проторчали на пляже до четырех часов. Солнце пекло нещадно, я изредка тревожно посматривала на окна Славы. Балконная дверь на лоджию была открыта, но он ни разу не вышел, и на пляже не появился. Странно!
Потом мы вернулись ко мне на обед. Я сказала:
- Сбегаю к Славе, позову, у него всегда найдется бутылочка хорошего винца.
Поднялась на пятый этаж, позвонила. Тишина. Еще звонила-звонила-звонила! - тишина. Только что-то еле слышно то ли капало, то ли журчало. Вернулась к девкам:
- Странно что-то! Может, нет его? Я вчера не пришла к нему, как договаривались, что-то бзыкнуло во мне.
- Опять? - ты чего!
- Да вот такая дура.
- Ну, ты и штучка-дрючка!
В воскресенье ходила, звонила – бесполезно! Страх прокрался в мысли и не отпускал, сердце ныло от предчувствия беды. Спала плохо, кошмары снились.
Утром, только пришла на работу, ко мне Славин коллега нарисовался. Сказал:
- Что-то Шефера нет! Ты не знаешь, что со Славой?
Сердце заколотилось:
- Я его два дня не видела, в дверь не раз звонила - не отвечал.
- Видно, что-то случилось. Пойду через лоджию проберусь.
Ушел, я со Стрельчихой побежала следом. Страшное предчувствие не отпускало. Подняться наверх не решилась, остановились у входа в подъезд. Подъехала грузовая машина-фургон. Меня уже трясло и мутило. Немного погодя вышли мужики, как стало понятно, они несли завернутое в знакомое одеяло тело. Слава! Я стояла, прислонившись к стене дома, чтобы не упасть, вцепилась в руку Стрельчихи.
Мужики погрузили тело, заскочили в грузовик и уехали.
- Пойдем, подруга. Держись!
Валентина обняла меня, мы постояли немного и пошли в фирму.
Авшаров отправил меня домой. Дома было еще хуже, я вертелась на кровати, слез не было. После работы приходили подруги, успокаивали. Я была как сомнамбула, окаменелое бесчувствие охватило. Слезы и осознание случившегося пришли ночью.
Потом были похороны. В фирме объявили траур. Машины собрали желающих ехать на кладбище. Процессия доехала до военного госпиталя, где забрали гроб и двинулась на Морское кладбище. От непрерывно текущих соленых слез у меня горело лицо. Я не могла их остановить, не сдерживала рыданий.
На кладбище возле красного гроба, на котором лежала фуражка и кортик, были произнесены речи и прогремели винтовочные залпы, после чего в могилу опустили гроб. Возле могилы стояла женщина в черном. Все кидали землю на гроб, а я все ревела и ревела, не переставая, стоя среди толпы. Вдова внимательно смотрела на меня, когда я прошла мимо нее. Сзади меня одна девица, любовница гэбэшника, прошипела мне в ухо:
- Это ты его довела, из-за тебя умер!
Что я могла ей ответить? - я и сама это понимала.
Потом все приехали на поминальный обед, который проходил у нас в Ленинская комнате. Алеша Попович, Славин друг, зашел в мою комнату помыть руки. Сказал:
- Лицо у Славы было цвета синих чернил. Умер от инфаркта. Врачи сказали, что если бы был не один, может и не умер бы.
Я молчала. Он оставил у меня Славин кортик, сказал, что в понедельник заберет.
Напилась я изрядно в этот вечер, пришло тупое оцепенение, и боль душевная отступила. Я долго потом торчала с девками у Галки, где мы продолжили поминки до глубокой ночи. Сидела у окна, из которого было видно то же море, небо, луна и звезды, что и несколько дней назад у Славы, когда я вернулась к нему. Я не могла оторвать глаз от неба. Там, как и в тот день, когда я прибежала к Славе, двигались облака. И мне мерещилось, что это Слава - там, на небе прощается со мной. Слезы уже прошли. Ушла к себе на рассвете и крепко уснула, прижав к груди Славин кортик в ножнах.
Следующие за смертью моего любимого дни я проектировала на автомате все, что давал Авшаров, уходя в работу с головой, чтобы не было места для горьких раздумий. Пропадала на пляже, а по вечерам играла в пинг-понг в Ленинской комнате, где стоял телевизор. Мы там часто торчали, болея за наших фигуристов. По ночам выла до головной боли, заглушая рыдания подушкой. Было жутко тоскливо и одиноко.
Через два месяца наступил мой день рождения и девки нанесли мне столько гладиолусов, что еле хватило ведра, чтобы вместить эту разноцветную копну цветов. В Ленинской комнате за накрытым теннисным столом гости пили, пели и плясали под проигрыватель. Прохожие на улице останавливались и смотрели издали в открытые окна. К окну подошел молоденький курсант ВВИМУ, здание которого было недалеко от нас.
- Что празднуете, красавицы?
Я махнула ему рукой:
- Мой день рождения! Иди к нам, морячок, потанцуем!
- Спасибо, поздравляю! Переоденусь и приду.
И появился через полчаса! Принес еще гладиолусов и шоколадку. Улыбка у него была сногсшибательная! Высокий, с шапкой волнистых черных волос, такой молодой и ослепительно красивый парень, в белой рубашоночке, хорошенький такой. Он сразу же пригласил меня на танец и ни с кем больше не танцевал. Ах, какой зажигательный партнер! Как давно я так ни с кем не танцевала! Мы лихо и слаженно отплясывали, наслаждаясь своими движениями.
Его звали Саша. Он снимал с приятелем комнату у старухи, живущей недалеко в своем доме на берегу. И я, тоскующая по любви, нуждающаяся в участии и утешении, позволила ему остаться у меня, когда гости разошлись глубокой ночью.
Сказала Саше, что два месяца назад у меня умер любимый человек. Мне было необходимо поплакаться и получить утешение, и я его получила. Влюбленный в меня Саша оказался все понимающим, ласковым и нежным. Так завязалась моя любовь с этим юным, похожим на мальчика, но мужественным мужчиной. Он был таким надежным, добрым и сильным, он был не только внимательный, но и заботливый, словно это не он, а я была моложе его. Он умел хорошо готовить все, что угодно и вообще во всем умелый. Приносил овощи, картошку со старухиного огорода и отказывался от моих денег. Мне было хорошо с ним во всех отношениях. Он был очень образованным, много знал, нам было интересно друг с другом. И так трогательно стремился меня чем-то обрадовать – добрым словом, делами, мелкими подарками, блюдами, которые готовил!
Однажды прибежал, запыхавшись, быстро схватил большую стеклянную банку, налил воды и вытряхнул из ладони золотую рыбку, которую притащил в кулаке. Она пришла в себя и зашевелила ртом и плавниками. Чешуя была немного попорчена, но рыбка очнулась.
- Господи, Саша, откуда такая красивая, да еще и золотая?!
- На корабле аквариум, увидел, не удержался, схватил и бежал как спринтер минуты три. Боялся, что погибнет, а она очухалась!
- Ну, спасибо, мальчик мой дорогой! Только ее лучше к Раечке отнесем, у нее большой аквариум, она все про рыб знает и окончательно ее выходит.
Так и сделали. Моя рыбка хорошо вписалась в Раисино рыбье царство. Игривая оказалась красотка, так она и жила у Раи.
Подруги, конечно же, не одобряли меня, осуждали – не прошло двух месяцев, как завела себе молодого любовника. Но мирская молва меня не трогала, мне было наплевать на всякие глупости. Я больше всего боялась привязаться к человеку, который намного младше меня. И, наступив на горло собственной песне, серьезно поговорила с Сашей, убеждая его в том, что нам надо расстаться:
- Сашенька, дорогой мой, я тебя очень люблю! - но нам надо расстаться! Я старше тебя на 10 лет…
- Это не имеет значения, я ведь люблю тебя, Светлячок ты мой!
- Не перебивай, мне трудно говорить. Пойми! - это неправильно, я не смогу сделать тебя счастливым! Тебе надо найти женщину, чтобы создать семью, детей, а со мной это невозможно. Ты молод, у тебя все впереди – и любовь и все остальное придет обязательно, уж поверь мне! А наша любовь не приведет ни к чему хорошему! Мы все равно расстанемся, а страданий мне и так хватает. Прости меня, милый, но я говорю это потому, что очень люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив! Сейчас как раз ты уходишь в длительное учебное плавание, так что у тебя будет время все пережить и осмыслить. Прощай, мой дорогой, спасибо за любовь и счастье, которое ты мне принес! Будь счастлив, любимый! - я тебя никогда не забуду!
Саша все понял. Этот мальчик не был альфонсом, он был все понимающим и умным. И он ушел! - навсегда! Больше я его нигде никогда не видела.
А весной следующего года от мамы пришло письмо, где она просила, чтобы я договорилась в фирме о приезде и устройстве младшей сестренки Ларисы на работу. Я с радостью согласилась. Договорилась обо всем и Лариса прилетела. Тоска по любимому Славе и Саше не утихала, но теперь рядом была сестричка, которая работала в нашей фирме и готовилась поступать в университет. Ей нужна была моя забота и поддержка.
А мне подвалила очень интересная работа. Надо было сделать проект памятника подводникам погибшей подводной лодки К-129 в районе острова Гуам, который хотят установить на острове Рыбачьем на Камчатке. Все мои мысли были заняты этим проектом, как всегда, когда я принималась за новую интересную работу. Проект надо было закончить в июне, а потом у меня намечался отпуск, который не радовал. Денег на поездку к маме в Казахстан не было, так что вместо встречи с родителями и однокурсниками буду загорать на пляже.
Когда я проект закончила, меня вызывает Авшаров.
- Светлана Петровна, я слышал, у Вас нет особых планов на отпуск, Вы никуда не собираетесь?
- Да, Владимир Александрович, буду торчать на пляже.
- Так может, я Вам сделаю предложение поинтереснее?
- Слушаю Вас.
- Предлагаю соединить приятное с полезным. Полетите в командировку в Пертропавловск-Камчатский в наш филиал. Они вас отправят на остров Рыбачий, где Вы у адмирала Флота Горшкова защитите проект памятника. Полюбуетесь вулканами Авачинской сопки, Камчаткой. Кроме того просят прислать в военный санаторий «Паратунька» архитектора, у них там ремонт. Может, что-то подскажете по оформлению и поможете, они заплатят. А санаторий непростой! - на родоновых источниках. Это живая вода, для здоровья ничего лучше нет! Ну как? Если согласны, идите за командировочными и – в кассу аэрофлота.
- Владимир Александрович! Конечно-же полечу, лучше и не придумать! Вот спасибо!
И в начале июня я полетела на Камчатку, где в нашем филиале Военморпроекта работал мой сокурсник Толик Бердник. Он меня встретил и на следующий день мы отправились на катере на остров Рыбачий.
Мой проект адмиралу и офицерам базы понравился. Он представлял собой стилизованный гребень волны, пронзенный перископом. Моряки, внимательно рассмотрев проект, предложили на гребне волны скульптуру вынырнувшего моряка.
- Я согласна! Это интереснее, только пригласите хорошего скульптора.
- Сделаем! Все решено! Спасибо Вам, Вы все сделали как надо, Светлана Петровна.
Утром следующего дня меня на машине отправили в санаторий «Паратунька».
Вот с этого момента стало еще интересней. Добраться до санатория можно было на машине на вершину сопки, объезжая ее, или топать вверх пешком по лестнице. Я выбрала путь по лестнице, захотелось размяться и поглядеть на окрестности. Дорога, однако, не очень-то обрадовала. Деревянная лестница представляла собой столько ступеней, словно я добиралась на десятый этаж. Я, молодая, здоровая деваха, слегка утомилась, дыхалка плохо справлялась и сердечко застучало. Но добралась.
Начальник санатория Федор Кириллыч ждал меня. Мне предоставили огромный номер, в котором можно было работать. Осмотрев санаторий, я решила исполнить несколько панно с росписью для холлов и вестибюля. Потом Федор Кириллыч послал меня в столовую, где я обедала с группой матросиков, под руководством мичмана они занимались ремонтом санатория. Я узнала, что моряков вкусно кормят, как на убой. А морячки наперебой за мной ухаживали, соблюдая субординацию, не выпячиваясь впереди мичмана Володи, который как петух распушил хвост, был остроумным и галантным. Напоследок матросики выгребли из вазы все конфеты и пряники и, завернув в пакет. Этот пакет я опустошала неделю.
После обеда пошла в бассейн с родоновой водой. Это был маленький домик с помещением для отдыха, раздевалкой и душем, а из домика выход к небольшому бассейну под открытым небом и площадкой с настилом из досок. Бассейн был наполнен почти горячей водой с островками ряски. Надо было совсем немного в нем поторчать, слегка подвигавшись. Я поторчала и услышала, что выходить пора - организм подсказал.
Вернувшись в санаторий, пошла к Федору Кириллычу, чтобы решить вопросы по работе. Там был его зам, рентгенолог Володя.
Я предложила написать панно на холстах, натянутых на подрамники размером в квадратный метр. Заказала краску и все, что надо. Тематика – красоты и особенности природы Камчатки. После этого Федор Кириллыч сказал:
- Светлана, давайте не церемониться, перейдем на ты и по имени. Идет?
- Идет!
Он позвонил и нам накрыли стол, где была икра, красная рыба копченая, соленая и жареная, водка и шампанское. Мужики наперебой сыпали анекдотами, Федя читал Есенина, Володя играл на гитаре и пел. Наступила моя очередь их покорить. Я спела любимые цыганские и ямщицкие песни Дины Дурбин, Марлен Дитрих и сестер Берри. Они меня за это заметно полюбили и напролом ухаживали.
Наступала ночь, за окнами темнело, и я сказала:
- Все, мужики, спасибо за прекрасный прием, мне пора. Так что я откланяюсь. До завтра!
Они заметно огорчились:
- Светлана, не уходите, пожалуйста оставайтесь!
- Спасибо, дорогие Федя и Володя! Я, конечно же рада, но не до такой степени, спокойной ночи!
Две недели писала свои панно и каждое утро ходила в бассейн, физически ощущая благодатное волшебство целебной воды. Была просто ошарашена, почувствовав мощный прилив энергии, который проявился в том, как я стала взбегать на сопочку по лестнице. Она уже не казалась нескончаемо длиннющей, и сердечко мое не стучало молотом. Вот это да! – фантастика. Я просто на крыльях летала.
Работа моя по росписям панно шла с необыкновенным вдохновением, легко. Я просмотрела в библиотеке санатория массу книг по истории, достопримечательностям и природе Камчатки. Знания помогли мне влюбиться в этот край. Написала темперой шесть панно, они получились такими красивыми, что были приняты с восторгом работниками санатория.
Наступил последний день в Паратуньке. На завтра у меня был куплен билет на самолет во Владивосток. Отмечу командировку в филиале института и – домой, где меня ждет Лариса.
Я сходила последний раз в бассейн и, вернувшись в санаторий, пошла к Федору Кириллычу. Открыла дверь кабинета. За столом сидел такой красавец, что я просто замерла на секунду, но справилась и пошла к столу. Летчик-подполковник быстро встал, шагнул ко мне, взяв за руку, подвел к столу и пододвинул стул. Представился:
- Матинченко Александр Николаевич. Очень рад! Можно – Саша.
То, что он очень рад, было заметно. Мое сердечко выстукивало радостную барабанную дробь. Ах, какой орел! Мы сидели друг против друга и не обращали внимания на хозяина кабинета. Федор Кириллыч представил меня:
- Светлана Петровна, архитектор из Владивостока, приехала к нам помочь в оформлении интерьеров, завтра улетает.
Мы с Сашей не сводили глаз друг с друга. Я моментально влюбилась. Как видно, Федор заметил наше состояние и сидел молча, с интересом наблюдая за нами. Саша опомнился первым:
- Как, Вы уже улетаете?!
- У меня на завтра билет на самолет. Утром в Петропавловске отмечу командировку и – домой.
- А нельзя отложить?
- Нельзя!
- Можно я завтра приеду проводить Вас?
- Можно, я уезжаю в девять утра.
- Я приеду.
Постучав, вошел офицер - летчик:
- Александр Николаевич, мы приехали, ждем Вас.
- Выхожу.
Он обогнул стол, подошел ко мне и взял меня за руку. Я встала, он подержал мою руку, потом надел фуражку и сказав:
- Я приеду и отвезу Вас, ждите меня. Честь имею!
Снова взял мою руку и, что-то положив мне в ладонь, козырнул и вышел. Я раскрыла ладонь, на ней лежал значок «Звездный городок СССР».
- Федя, кто это?
- Да у нас недалеко на пятом Летном поле космонавты из Звездного с кораблем связь держат с Волковым, Пацаевым и Добровольским в космосе.
- Ничего себе! А я улетаю!
- А ты не улетишь, он тебя уговорит, я видел, как вы друг на друга глядели!
Саша приехал на газике ровно в девять. Я стояла на крыльце с сумкой. По дороге он уговорил меня поехать с ним на Летное поле, сказал, что отправит меня во Владивосток, как только захочу. Ну, как я могла отказаться?!
Приехали в городок летчиков. Сашина группа размещалась в трехкомнатной квартире, где одну комнату занимал Саша, другую двое его подчиненных. Мы прошли в Сашину комнату.
- Располагайся, осваивайся, приводи себя в порядок, я на службу. Вернемся в три часа.
Я приняла душ, разобрала вещи, посмотрела телевизор. Потом появились летчики из Звездного. Веселые улыбчивые ребята вели себя так, словно мы были хорошо знакомы. Я хотела помочь Саше приготовить обед, но он отправил меня из кухни, сказав:
- Я хочу тебя угостить особо приготовленной неркой. Иди к ребятам, я справлюсь.
Нерка была нарезана на крупные куски, обернута в фольгу и запечена в духовке. Царское блюдо! Мужчины пили водку, я шампанское. Остроумные майор и капитан наперебой сыпали шуточками и анекдотами. А потом мы пели песни под гитару. Летчики рассказывали про Звездный, Гагарина и про то, как держат связь с космическим кораблем, выходя в определенные часы. Я пела им песни Окуджавы, цыганские и много еще чего. Они глядели на меня влюбленными глазами, сыпали комплименты и наперебой ухаживали, отчего Саша просто сиял. Когда стемнело, ребята откланялись и ушли в свою комнату.
Так началась наша любовь. Саша рассказал о себе. Оказалось, что после Гагарина в полет готовили его. Вот это да! Но за два дня до полета он ехал с дачи и внезапно, на повороте навстречу машине выскочила женщина. Он успел свернуть, но задел ее. Она упала, отделавшись легким испугом, но врачи не могли проигнорировать это, так как это стресс для организма. Саша был отстранен от полета, полетел Титов. А Сашу больше не допускали к полетам. Вот такая история.
Неделю я пробыла на летном поле. Саша выходил на сеансы связи в определенные часы, остальное время мы проводили на прогулках, бродили по окрестностям. Снег уже полностью растаял, зеленела трава и распустились огромные цветы на длинных стеблях - мальвы. Как в сказке природа мгновенно перешла из зимы в лето.
Маленькие речушки кишели рыбой. Мальки кижуча выскакивали над водой и резвились. Было так забавно, когда они затевали пляску и их гибкие тела серебрились на солнце в вихре брызг. Ловить на удочку их было просто - закинь леску с червяком, и сразу – хоп, тащи! Рыбу мы выпускали в воду. Полдня бродили по лесу, пели песни и, найдя полянку, бросались в траву, опьяненные любовью.
Так прошло несколько дней, и настал день, когда Саша сказал:
- Светик, тебе пора улетать, мне предстоит много работы, Завтра отвезу тебя в твой филиал, отметишь командировку и - в аэропорт на самолет.
Эта ночь была бессонной. Расставанье было грустным. Мы любили друг друга, и понимали неизбежность расставания. Саша обещал, что мы будем видеться. Но предчувствие мне говорило, что расстаемся навсегда.
Утром я попрощалась с ребятами, попросив их передать Жоре Добровольскому и его друзьям привет от меня и от имени всех советских архитекторов.
В филиале института отметила командировку. Как оказалось, Авшаров звонил и интересовался, где я. Все всполошились, а правда – куда пропала девица? - в санатории сказали, что уехала. И вот, наконец, нарисовалась в сопровождении летчика-красавца.
На газике водитель домчал нас до аэропорта. Саша вышел и скоро вернулся. Сказал:
- Самолет на поле, ждет нас. Вперед!
Газик подкатил по летному полю прямо к трапу самолета. Пассажиры уже были на борту. Проводница терпеливо ждала, пока мы прощались. Я ревела как белуга, а Саша целовал меня и вытирал мои слезы, потом крепко прижал меня к себе и отстранился. Держа за руку, отошел, потом козырнул и пошел к машине. Газик рванул прочь, я полезла в самолет. Весь рейс ревела с перерывами, а проводница носила мне воду. Потом я успокоилась, уснула и проснулась, когда самолет пошел на посадку.
Дома все рассказала Ларисе, которая утешала меня. Остатки отпуска жарилась на пляже. А через несколько дней мы по радио услышали о катастрофе корабля с космонавтами при посадке. Я оцепенела от ужаса. А Саша?! - что с ним, что теперь будет?
Позвонила в Звездный городок по оставленному Сашей телефону. Строгий голос ответил:
- У нас нет такого!
- Как нет, а где он?
- Я же говорю, у нас вообще нет такого и не было!
И пошли короткие гудки.
Ничего себе! Как, скажите, вашу мать, это надо понимать?
А вскоре мне пришла бандероль без обратного адреса. В ней – фотографии Саши разных лет с момента, когда он был лейтенантом, много фото - один, с друзьями, с космонавтами, с дочкой-подростком, похожей на меня, пригласительные билеты на юбилеи космонавтов, Гагарина. И - ни письмеца, ни строчки!
Ясно, наша встреча преподнесла Саше трагический конец. Нашли стрелочника! - подполковник Матинченко был на служебном задании с девицей! Родина жестоко наказала Сашу.
Спустя много лет, уже после перестройки, когда многое были открыты секретные архивы, я увидела документальный фильм про одного космонавта, который имел блестящую подготовку. Ему светила прямая дорога в Космос, но случилась маленькая оплошность, и его отправили в глушь, тьму-таракань лейтенантом, опустив ниже плинтуса, лишив возможности карьерного роста. Фильм показал бесчеловечное отношение к людям, которым любимая партия - наш рулевой, безжалостно ломала судьбу, несмотря на заслуги и способности человека.
Что случилось с Сашей, если он прислал такую бандероль, я поняла. Жизнь его пошла под откос. С ним расправились!
Прошел год. Лариса готовилась поступать в университет на истфак. Будучи не очень уверенной в себе, она нуждалась в моей моральной поддержке. В молодости я была со сложным взрывчатым характером, зачастую рубили сплеча, невзирая ни на что. И этим иногда даже обижала ее, чувствительную и неуверенную в себе по характеру. Это и меня огорчало, я страдала от своей несдержанности. Вела себя частенько совершенно бесчувственно. Хорошо, что могла раскаяться и попросить прощения, но частенько была чересчур резкой.
При поступлении, Лариса недобрала один балл по истории, и ее не приняли. Это было, как мне казалось, несправедливо и я немедленно помчалась к ректору. Я не помню, чего я там ему наговорила, но моя пламенная речь его достала! Он попросил секретаршу принести документы, при мне разобрался, и сказал, что Ларису зачислят на нулевой курс. И если она сдаст экзамены за первый курс, то ее переведут на второй уже студенткой.
Фантастка! - мне это удалось, у меня получилось! А кто я такая? - какая-то проектировщица из Военморпроекта?! Я сама была потрясена - ай да Светка, ай да молодец, я это сделала!
С тех пор, все, что задумала, я всегда доводила до конца - до победы или поражения, чтобы сказать себе – я все сделала, что в моих силах!
А потом я познакомилась с Володей на дне рождения подруги. Там было три морячка лет тридцати – сорока. Самый красивый блондин Володя, выбрал меня, а я его. До ночи все веселились, а потом мы с Володей на такси добрались до его корабля. Он оказался капитаном дальнего плавания. Я первый раз была на настоящем корабле. Каюта у капитана состояла из гостиной, спальни с двумя рундуками и санузла. Матросик накрыл нам стол с чаем, печеньем, пирогами и клубничным вареньем. Я не удержалась от глупого вопроса:
- Откуда мое любимое варенье?
- Да у нас на корабле клубника растет!
Ночка была без сна, мы до утра любили друг друга. На такси приехала прямо на работу. Володя появился после работы и мы пошли в кино, потом в ресторан. Он расспрашивал меня обо всем, а о себе ничего почти не говорил, разговор вертелся вокруг меня. Потом он проводил меня домой и мы расстались. Он вернулся на корабль, второй ночки нам не выдержать.
В субботу мы выдавали замуж одну подружку. Володя тоже был пригашен, оказывается, он знал жениха, и должен был прийти в столовую, где праздновали свадьбу. Наведя марафет и нарядившись, я вышла к Моньке. Так мы звали Тому Монину, маленькую, в рыжих конопушках, с огненной копной волос. Я любила, прежде чем войти к ней, спеть под дверью: «Моня, Моня, что мы будем делать, коль начнутся зимни холода, у меня нет теплого платочка, у тебя нет зимнего пальта…»
Не успела я дойти до Мони, как из-за поворота выскочил навстречу и чуть не столкнулся со мной красивый как черт старлей. Мы тормознули и включились в веселый треп. У него жил брат в нашей общаге, молдаванин, тоже жгучий красавец, который любил петь под гитару «Червона рута, не шукай вечорами», и клеился ко мне, молодой да ранний. Сдуру я потащила этого старлея на свадьбу.
В столовой за столом уже сидели гости. Когда мы вошли в зал, старлей меня под руку держал. Во главе стола сидели жених и невеста. А рядом с невестой мой капитан Володя! Мы со старлеем приземлились в конце стола на свободные места. Володя был тамадой. Подчиняя внимание гостей, он с шуточкам и прибаутками руководил застольем, все время поглядывая на меня.
А я вела себя по-дурацки из-за этого старлея, которого зачем-то притащила, села рядом, да он еще и на танец меня приглашал все время. Но я не шла танцевать, сидела за столом, держа в поле зрения Володю. Похоже, он был шокирован и не подходил ко мне, а я, дура, не пошла к нему. И Володя вскоре поднялся, поговорил с молодоженами и ушел. Вот так!
Ну что тут поделать, я хлестала шампанское и уже выплясывала со старлеем, способная на все от того, что Володя ушел. Понимала, что вела себя как последняя дрянь, напилась до чертиков, да еще и позволила этому старлею притащиться ко мне домой. Лариса ушла к подруге. А я, во время сообразив, что что-то не то делаю, выпроводила его, когда он собирался скинуть китель.
Лариса пришла в девять утра. Я уже поторчала под холодным душем, замерзла и отрезвела, а потом хлестала кофе с сигаретой. Было тошно от собственной дурости, просто омерзительно! Понимала, что вела себя как стерва, нет мне оправдания, никто мне не поверит. Лариса сказала, что все друзья собрались продолжить праздник и Володя там, нас ждут.
Я привела себя в порядок и пошла как на эшафот. Но - с видом невинной овечки, ничего же не было, но в душе как нашкодившая кошка! Села на свободное место, оказалась рядом с Володей. Сидели молча. У меня в ушах звенело, я ничего не чувствовала, только его, молчавшего рядом Володю. Так мы и просидели, не проронив ни слова. И мой капитан, подождав немного, встал, поблагодарил всех и ушел, не удостоив меня словечком. О-оо! - во мне все выло, орало и рвалось на части. Вот уж действительно - стерва!
Я ушла после него через пять минут, кинулась на кровать, лила слезы и рыдала от отчаяния и непоправимости моего глупейшего гадкого поступка.
Больше я не увидела моего отважного капитана. Сама испортила все по дурости, могла бы все исправить, но не сделала. Не могла оправдать и простить себя! - такого человека оскорбила! - как последняя шалава! Очень об этом жалела. Я же должна была все изменить, но не использовала ни единого шанса на примирение! Что меня понесло черт знает куда? – дьявол попутал, не иначе. Впервые задумалась – почему я приношу несчастье людям, которые меня любят, почему я способна на такие дикие легкомысленные поступки?
Наступила весна и в апреле я решила вернуться в Алма-Ату. Охота к перемене мест неудержимо тянула меня, когда я попадала в ситуацию, связанную с разочарованием в работе. Самое интересное, что все мои значительные повороты судьбы всегда проходили в апреле.
В то время неудача с проектом первого подземного перехода во Владивостоке на перекрестке улиц Ленинской и Океанской так меня долбанула, что хотелось бежать прочь от работы, от погоды с ее моросью, дождями и туманами в солнечную Алма-Ату. Я с таким подъемом увлеченно работала над проектом перехода, верила, что все получится, наконец-то сделаю еще что-то достойное после памятника погибшим подводникам, по которому уже начали делать рабочие чертежи.
Группа Серебрякова доделала их уже без меня, моя идея была принята без поправок. Памятник соорудили таким, как его утвердили у адмирала Тихоокеанского флота Горшкова. Спустя более сорока лет я нашла его в интернете. Это оказалась первая погибшая атомная подводная лодка К-129, затонувшая возле острова Гуам в Тихом океане в 1968 году. Мой красавец-памятник гордо стоит в Вилючинске. Только автором проекта назван подполковник Серебряков, который делал рабочие чертежи, а не я. Скульптор тоже не обозначен как соавтор. Такое бывало в СССР, не важно, чей проект – архитектора, скульптора… Автор начальник, и – баста!
Да мне все равно, фактически автор проекта я и горжусь, что мой памятник будет стоять не один век!
А с первым подземным переходом на улице Ленинской идея была просто фантастическая! Я задумала переход в стиле морского царства с его необыкновенным подводным миром. Одна стена его, обращенная к бухте Золотой Рог, должна была быть аквариумом, заселенными настоящими обитателями моря – экзотические рыбы, крабы, лангусты, растения, раковины, кораллы, а остальные стены перехода должны были дополнять эту красоту мозаикой в стиле супрематизма Кандинского, на тему морского мира. Доделала эскизы панно, а потом все рухнуло. Проект не утвердили. Всю красоту отвергли начисто! Решили - переход должен быть строгим! Стены перехода облицевали белой плиткой с включением ряда белых барельефов с якорями из белой керамики. Такую банно-прачечную картину замастрячили во всем пространстве перехода, что просто оторопь брала, хотелось быстренько выскочить из этого подземелья с его унылой скукотой.
Этот удар я не смогла перенести и потребовала уволить меня по собственному желанию, не доработав трех месяцев до положенного срока. Меня не хотели отпускать, но я решительно настояла на увольнении, чтобы вернуться в Алма-Ату, где можно было творить, на красоту денег в столице не жалели.
Была еще главная причина, по которой я хотела уехать – я предпочитала жить свободно, одна. Моя жизнь посвящается только творчеству, и не иначе! А Лариса под моим крылом напрягала меня ответственностью за нее, младшую сестренку. Это мешало не только мне, но и ей, я невольно вмешивалась в ее жизнь о своими нравоучениями. Я сделала для нее все, что могла - устроила на работу, жильем, помогла с университетом, пусть живет самостоятельно без моего вмешательства. Так лучше обоим. Была уверена, что сама могу все начать сначала и всего добьюсь.
На самолет из Владивостока меня провожала большая толпа друзей, среди них с расстроенным лицом молча стояла Лариса. Я чувствовала, что ей плохо, она растеряна, и мне было больно это видеть. Простившись со всеми, я обняла ее, поцеловала и попыталась утешить. Потом взяла чемодан и улетела в неизвестность.
А Л М А - А Т А
Сначала прилетела домой к родителям. Распаковывая чемодан, обнаружила здоровенный булыжник. Его, как видно, заботливо положил мне на память приятель, который нес чемодан. Я повеселилась! Каменюку, конечно же, выбросила, но с тех пор, покидая очередное место жительства, стала увозить с собой на память разные красивые камушки на память о местах, где довелось жить.
Я приехала в Алма-Ату к Грассихе, она жила в коммуналке в комнате с одной девицей. Я там поселилась на раскладушку.
Устроилась в Казгорстройпроект старшим архитектором, где руководителем группы был муж Нины Юлиной Вадим, не в меру говнистый тип. Естественно, сразу же возник затяжной конфликт между нами. Оба с амбициями - кто кого лучше? Такое вот состязание обозначилось - он руководитель, я его подчиненная, неуступчивая, значительно превосходящая его своими вариантами проектов, что было Вадиму как кость в горле. Работать было просто невыносимо от его придирок. Было так противно, что я, не проработав полгода, договорилась уйти в Алмаатагипрогор.
И тут вдруг мне поступило предложение от главного архитектора института Алексея Дмитриевича Горевого, который только что уволился и стал главным архитектором завода по производству стройматериалов. Горевой предложил мне возглавить на заводе отдел по разработке декоративных бетонных элементов для ограждений балконов, лоджий, входов в здания, детских площадок, благоустройства. Это было интересно!
Он назначил мне встречу почему-то у себя дома. Я пришла в красивый, сталинской архитектуры трехэтажный дом на центральной улице Абая. Четырехкомнатная квартира с высокими потолками и лепниной впечатляла строгой роскошью. Все говорило о классическом безупречном вкусе хозяев. Алексей Дмитриевич пригласил меня гостиную, предложил чай с печеньем и конфетами и сходу сообщил, что заметил меня в Казгорстройпроекте, его заинтересовало, что я из Военморпроекта, потому что во Владике он служил во флоте на подлодке. Отметил мой профессионализм и стойкость при защите своих идей, где всегда стоял на моей стороне в борьбе против Вадима. И сказал прямо:
- Светлана, Вы мне нравитесь, я человек прямой, и не хочу этого скрывать. Мне 45 лет, 3 года назад умерла моя жена, живу один, сын в институте. Мне сорок пять лет. Мне нужен заместитель высокой квалификации и Вы мне подходите. Работа интересная, обещаю полную свободу действий. Знаю, Вы нуждаетесь в жилье, поэтому Вам сразу дадут место и прописку в нашем общежитии, а через год Вы получите квартиру в новом микрорайоне. Зарплата 170 рублей плюс каждый месяц премиальные. Сейчас поедем на завод, покажу Вам место работы и познакомлю с тем, чем занимаемся.
Я внимательно слушала его, не прерывая. Он закончил и, не дождавшись ответа, сказал:
- Я понимаю, Вам надо подумать, поэтому не торопитесь, пока не отвечайте. Ну как, поедем?
- Конечно, Алексей Дмитриевич!
У входа нас ждала Волга, мы быстро домчались до завода. Все увиденное произвело на меня впечатление. Действительно, много творческой работы! В большой комнате отдела за кульманами сидели трое молодых проектировщиков - два конструктора и архитектор.
Прощаясь, Алексей Дмитриевич сказал:
- Светлана, надеюсь, Вы не откажетесь работать у нас! Жду Вас завтра в девять утра. До встречи, всего доброго!
Я была заинтригована. Работа, конечно, интересная, заманчивые перспективы, большая зарплата, обещанная квартира. Вот только мне придется пожертвовать любимой работой, в которой я видела себя в проектировании городской застройки. Можно, конечно, поработать, получить квартиру, а потом, если что, вернуться в институт. Но я не хотела терять времени на получение профессионального опыта, меня интересовало только проектирование, чтобы двигаться к совершенству. И еще пугали взаимоотношения с Алексеем Дмитриевичем, который прозрачно намекнул, что я ему нравлюсь. Он конечно, видный мужик, сильный, волевой, но - я вряд ли полюблю его настолько, чтобы выйти замуж или быть любовницей. А он из тех, кто слов на ветер не бросает, стремится к цели, значит, я стану зависимой от него, вроде как обязана. Мне это надо? - нет, слишком люблю свободу, так что ни к чему хорошему это не приведет. То есть это временный вариант.
Думала я, думала, обсуждая все с Грассихой, и не решилась на это предложение. Лучше сейчас огорчить хорошего человека, чем разочаровать потом. Я не пришла, и не позвонила ему и он не искал меня, все понял. В тот же день, чтобы не передумать, я поступила на работу в Алмаатагипрогор в мастерскую Коржемпо. Он меня загрузил интересной работой, и я была довольна.
Работалось легко и свобода полная, если надо – можно отлучаться куда хочешь, главное – вовремя сдать проект. Иногда мы работали даже вечерами и по выходным, но это не огорчало, работа была интересная. В конце квартала бригада поощрялась премией в размене сорока рублей, и мы шли всей сворой в парк Горького, на открытой площадке дули пиво под шашлыки.
Работали дружно и слаженно. Конструкторы были такие асы, что не надо было объяснять, как и что делать, на лету схватывали любую идею. Продолжалось активное строительство столицы с применением дорогих материалов, гранита, мрамора, процветало формотворчество. Затевалось строительство новой площади города с ансамблем общественных зданий. Под руководством Коржемпо мы это начали проектировать. По праздникам я, как в Военморпроекте, рисовала огромные газеты из нескольких ватманских листов, изображая определенный сюжет с действующими лицами мастерской в стиле Херлупа Бидструпа. Все хохотали над моими беспощадными шаржами.
Единственное, что было плохо – у меня не было жилья, прописали в общаге и дали койку в комнате на трех человек. Поэтому я все еще жила на раскладушке у Люси. Жили мирно, пока однажды она не устроила вечер, пригласив парня, в которого была влюблена. Его звали Сережа, он пришел с другом. Ребята были студентами последнего курса нашего института. Сережа блондин и черноголовый казах Аблай - такие молодые и красивые! Пили, веселились, танцевали. Вот только Сережа никак не хотел понять, что он нужен Грассихе и все тащил меня танцевать. Люська кидала мне угрожающие взоры, а я делала вид, что не понимаю. И Люська взбрыкнула, чего-то прицепилась ко мне задиристо. Сережа заступился, Аблай тоже не так себя повел, и она выскочила за дверь, заорав:
- Да пошли вы все! Ясно?
Аблай сказал:
- Хозяйка недовольна, надо сваливать, Серега!
- Иди один, я потом.
Аблай вышел, а Сережа обнял меня и стал целовать. Я испугалась:
- Да ты что, не надо, Сережа, Люся и так злится, она любит тебя!
- Да пошла она, эта Люська, давай сбежим!
Я подумала – пропадай моя телега! – все равно мою головушку Люська обвинит, что я во всем виновата. Так что мы сбежали прочь в ночь и до рассвета провели ночку в Ботаническом парке на скамейке. А потом Сережа проводил меня до дому. Я вернулась к Грассихе, а он пошел к себе.
Была суббота, семь утра. Люся не спала и со мной не разговаривала. Вечером она улетала в отпуск. Я вела себя тихо, как мышка, пошла в душ и долго мылась. Когда вернулась, Люси не было, и я до обеда проспала, потом пошла к друзьям и вернулась, когда Люся улетела, не оставив записки. Гроза миновала, но я чувствовала себя виноватой, и жалела подругу, понимая, что она страдает. А мне после ее приезда, придется искать жилье. Грассихи не было месяц, ее подруга тоже в отпуске, так что я одна пожила спокойно. Встречалась с Сережей, а перед приездом Люси мы рассталась.
С помощью одного приятеля я нашла пристанище у дворничихи тети Клавы. Она жила в длинном бараке, разделенном на квартирки с отдельными входами. В сенях была установлена газовая плита, раковина с водопроводом и каморка с унитазом. Из сеней попадали в комнату 5 на 5 метров. За шифоньером, делящим комнату на две части, располагалась моя кровать, а тетя Клава спала еще в одной крохотной комнатке без окна. Платила я ей пятнадцать рублей. Моя зарплата была 130 рэ.
Я жила у тети Клавы полгода, недалеко от дома, где жила Труба, тже покинувшая Владивосток. Она работала в Казгипротрансе, поселившись в трехкомнатной квартире пятиэтажного дома с улучшенной планировкой, отданной молодым специалистам. Труба сказала, что им нужен руководитель группы. В Алмаатагипрогоре мне ничего не светило с жильем и я ушла оттуда. Меня приняли руководителем группы и я поселилась с Трубой в комнате на троих. Так неожиданно решился жилищный вопрос.
Проектировали типовуху, но я работала над фасадами, изменяя их облик применительно к столице, работа была творческая. Свободное время проводили весело - в выходные устраивали пирушки, ходили в рестораны, ездили в горы на Медео. Страна в брежневские годы жила благополучно и беззаботно, все поголовно пили и курили. А потом, года не прошло, я встретила архитектора из Казгорстройпроекта. Он, увидев меня, обрадовался, спросил, как дела, и говорит:
- Светлана Петровна, у меня к Вам предложение. Мой друг, начальник Казахтранспроекта, ищет руководителя бригады с перспективой на должность главного архитектора института, его еще пока нет. Я про Вас говорил ему, да не знал, как Вас найти. Он сразу дает квартиру в служебном доме. Если согласитесь, завтра решу вопрос.
- А работа интересная?
- Да еще какая! Проектировать придется автовокзалы по Казахстану, надо закончить проект своего девятиэтажного института, они пока размещаются временно. И дом строят для специалистов. Перспектива заманчивая!
- Здорово, я согласна!
Через неделю я праздновала новоселье в однокомнатной квартире нового ведомственного дома улучшенной планировки. Один подъезд дома был отдан молодым специалистам. На первом этаже на вахте сидел круглосуточно вахтер. Окна моей квартиры с огромной шестиметровой лоджией смотрели на запад, где солнца было уйма. По утрам приезжал автобус и вез нас на работу в центр города. Все было тип-топ!
Приближался мой день рождения, на который я никого не звала – до зарплаты было три дня и денег не было. И вдруг случайно встретила институтского приятеля Андрея. Он поздравил меня, дал два червонца и сказал:
- Это на праздничный стол, приду вечером с другом, за мной подарок.
Пришел с красивым цыганом в шикарном костюме, белой рубашке и ярким шарфом на шее. На тонких смуглых красивых пальцах сверкали два перстня – один с изумрудом, другой с рубином. На плече в футляре гитара черного цвета с инкрустацией из перламутра. Этот цыган так пел и играл, что я была в восторге. Он выдавал такое, что я подпевала и плясала, а он хвалил и подбадривал. Цыган был артистом цыганского ансамбля, приехавшего на гастроли в Алма-Ату. Повеселившись, мы с Андреем расстались с цыганом и вспомнили былую любовь. Он подарил мне шикарное ожерелье их самоцветов. А на работе соседки сообщили мне, что они стояли у меня под дверью и слушали песни цыгана.
7 ноября приехала мама, и я сводила ее в цирк, сама первый раз увидев дрессированных тигров и медведей, гимнастов и клоунов. Это был настоящий праздник! Мама купила мне диван-книжку и кухонный мебельный гарнитур и, пока я была на работе, нашла солдатиков, которые все шкафчики повесили. Вот такая она, моя мама! - все могла сделать легко и просто, не откладывая в долгий ящик. Эта ее привычка стала и моим правилом на всю жизнь. Я во всем ей подражала, старалась делать все безупречно, доводить дело до конца.
В институте приступила к работе над автовокзалом в городе Новый Узень. Параллельно работала над фасадами нашего института, девятиэтажное здание которого надо было украсить солнцезащитными элементами. А автовокзал из плит известняка-ракушечника цвета топленого молока я проектировала, испытывая особое удовольствие. Вводила декоративные элементы входа, солнцезащиты, пилоны, соорудила особо интересную кровлю и козырек, под влиянием церкви в Роншане Корбюзье. Все делала с упором на узнаваемые национальные особенности. Мне самой очень понравилось то, что я сотворила, а уж как было довольно руководство! Я оправдала их надежды. Я не видела этот автовокзал, когда его построили. Боюсь, что упростили из соображений экономии, что частенько делали в ущерб архитектуре. А потом я проектировала микрорайон в Сары-Шаган и по привычке рисовала карикатуры в стенгазетах. Отношения со всеми были прекрасные, никто мне палки в колеса не вставлял и не диктовал.
Встретилась с Грассихой, покаялась, хотя и так было ясно, что не виноватая я, и мы помирились. А потом я познакомилась с одним парнем Леней, встречались с ним недели три. Как-то ко мне пришла Грассиха, Леня был у меня, и Грассиха стала его клеить довольно откровенно. Я отнеслась к этому спокойно, не так уж он мне и нужен, женатый к тому же. Уже поздно было, я попросила его проводить Люсю, знала, что она воспользуется и утащит его к себе. Она уже жила одна в восьмиметровой комнате той же коммунальной квартиры.
И точно, придя к ней в субботу, встретила там Леню. Он чувствовал себя неуютно, суетился неловко, а Люся выглядела торжествующей – отомстила! Когда Люся вышла на кухню, он начал что-то лопотать, оправдываться, я остановила:
- Да ладно тебе! Ничего особенного не произошло, тебя не любила и ты мне не нужен, не огорчай подругу.
Изредка в Алма-Ате в командировку приезжал Саша Мегидь. Мы с института были друзьями и любили друг друга, а наши редкие встречи нас устраивали. Семья для Саши – святое, а мне этого не надо, поэтому встречам были рады. Любовь наша на долгие годы растянулась, где каждый жил своей жизнью, один другому не мешая.
Мне повезло, через дорогу недалеко от моего дома было озеро и пляж, я все лето туда бегала загорать, это было здорово! В Алма-Ате ведь нет пляжей, только в горах можно найти местечко возле горных речушек.
На работе все было хорошо до некоторого времени, когда я столкнулась с противодействием руководства, меня опять приперли к стенке, вынуждая нарушить градостроительные нормы при проектировании микрорайона в Сары-Шаган. А я не могу переть супротив совести и чести, не нарушаю нормативы. Так что опять надо было делать выбор.
И как всегда это случилось в апреле. Я написала заявление на увольнение. Служебную квартиру надо было освобождать, и я поняла, что в Алма-Ате мне не надо больше оставаться. Что-то такое витало в этом городе, чего я не могла принять. Не мой город! Меня тянуло во Владивосток, море видела во сне, тосковала по друзьям, сестренке, которая уже вышла замуж и родила дочку. Так тянуло, что с облегчением решила, раз так – вернусь во Владик.
В Л А Д И В О С Т О К
Во Владивосток я прилетела перед праздником Первое мая. Лариса жила в однокомнатной квартире с мужем Володей, офицером подводником и двухлетней дочкой Юленькой. Увидев е эту крошку, я почувствовала, что люблю ее так, как никогда никого не любила – с огромной нежностью и счастьем. Такое отношение к детям впервые возникло у меня. И с тех пор я стала любить всех детей, зная, что сама не решусь родить ребенка.
В первый же вечер, когда мы праздновали мой приезд, Вовочка сказал:
- Мы рады тебе, но ты пойми нас, мы два года как поженились, из них я год был в плавании, мы еще не нажились вдоволь, так что извини, на нас не рассчитывай, квартирка маленькая.
- Да ты что, Вовочка, я завтра к Раечке перееду, у нее Саша в море. А после праздника устроюсь на работу и получу жилье.
- Какая ты шустрая, жилье получить не просто!
- А я получу, и – сразу, иначе бы не приехала.
Так оно и произошло. После праздника устроилась в Приморгражданпроект, где меня знали раньше и звали перейти к ним работать из Военморпроекта. Получила комнатку в трехкомнатной квартире, где кроме меня жили еще две пары молодоженов. Стала работать руководителем бригады. Мне предложили проектировать школу на сопке, которую звали Дунькин пуп. Небольшая такая сопочка, на ней еле размещалась школа. И вот на этом Дунькином пупе я с самого начала работы вступила в противостояние с главным архитектором проекта, руководителем мастерской и главным архитектором института. Вот такое мощное противостояние!
Я давно уже поняла – мое противостояние означало банальное нежелание соблюдать необходимую субординацию, я всегда свято верила - прав тот, кто талантливее. И это всегда было для меня камнем преткновения. Никакой коньюнктуры не признавала! - кто лучше как архитектор, тот и прав!
Я проектировала школу с учетом особого размещения на Дунькином пупе. А мои руководители творили то, что годилось только для равнины, либо в степи. Надо же считаться с рельефом местности! - а моим оппонентам было на это наплевать.
Моя школа состояла из двухэтажного блока с актовым залом, спортзалом и столовой, который соединялся переходом с двумя учебными корпусами, которые как крылья, под углом обнимали сопочку. Все лежало на месте, сохраняя естественный рельеф, красиво, экономично и четко сработано. Как со мной ни бились мои шефы, я упорно продолжала работать над своим вариантом, пока не приехал главный архитектор города смотреть и утверждать проект.
Мои начальники развернули свои чертежи и столпились возле стола. Я в сторонке стою, как будто мимо проходила. Главный архитектор, крепко скроенный крестьянского вида мужик, молча слушал троицу, которая старались доказать прелести проекта. Потом выдохлись, не услышав от мэтра ни словечка. Настала минута молчания. Они молчат и он ни гу-гу, только сигаретой дымит! Потом шумно пыхнул дымом и коротко произнес:
- Не пойдет, продолжайте работать над вариантами.
И потопал к выходу. И тут я выскочила, остановила его:
- Александр Михайлович, посмотрите, пожалуйста, мой вариант.
Он вернулся к столу, с которого быстренько смахнули отклоненный проект, и я разложила свою работу. Не успела я и словечко вымолвить в защиту, как он произнес:
- Ну вот, это совсем другое дело! Не надо объяснять, все ясно.
Достал ручку с золотым пером, размашисто подмахнул – «согласовано» и подпись. Пожал мне руку и пошел к выходу. Наша троица уныло поспешила за ним.
Вот это архитектор! - все сходу понял без объяснений. Мужики облажались, мой вариант пошел в работу. Школу построили в год, когда моя племянница Юленька пошла в первый класс именно в эту школу.
С тех пор начальство со мной обращалось вежливо и осторожно. Я чувствовала их неприязнь и творческий снобизм от зависти. Ну как же, они такие асы, а тут какая-то девчонка! Но обращались уже уважительно! А потом из города Свободного в Амурской области приехал начальник проектной группы, который раньше работал у нас. Он искал специалиста на должность главного архитектора города. Мои начальники наперебой нахваливали меня и уговорили согласиться на его предложение. Действительно - на фиг я им сдалась со своими амбициями, а вот для главного архитектора города это в самый раз. И волки сыты и овцы целы!
К тому времени я уже успела поучаствовать в двух конкурсах. На первом конкурсе заняла второе место, второй закончился недавно, где я получила вторую премию за проект спальных корпусов в бухте Шамора. Первое место дали другому проекту, где корпус был, конечно, интересный, но этот шалаш лучше было бы поставить в лесу, а не на морском берегу. А мой проект представлял двухэтажные секции номеров, объединенных не коридором, а открытой галереей. Все номера, разновеликие по площади были ступенчато сдвинуты относительно друг друга и окнами обращены к морю, что было очень важно для отдыхающих. Мой проект был признан самым интересным, конструктивно четким, рациональным и более комфортным. Его и утвердили для строительства.
А я опять я оказалась перед выбором. Снова два дятла дуплятся в моей башке, один долбит в одну строну, другой о другом, две разных дороги проходят сквозь сердце мое. Думала я, думала и согласилась, надо испытать себя в должности главного архитектора города, да еще и в глухой провинции, вдруг пригодится? Опыта в проектировании набралась, можно и на следующую ступеньку шагнуть. И решительно поехала в Амурскую область.
С В О Б О Д Н Ы Й
Свободный – небольшой городок возле реки Зея. с градообразующим предприятием «Амурзолото». Главная достопримечательность города – памятник воинам, погибшим в Великой Отечественной войне. А еще в городе была художественная мастерская и проектное бюро от Амургражданпроекта в Благовещенске.
Я приехала к моменту строительства главной площади города. Ее уже утюжили, разравнивая асфальт. Мне вмешаться было уже нельзя, все сделали без меня - сурово, строго и тупо, разметив огромное асфальтовое поле площади перед горисполкомом и квадраты газонов со стороны дороги.
Мне предоставили кабинет, машину и отдел из пяти молодых женщин и зама, на вид потрепанного и жуликоватого, как потом и оказалось. С председателем горисполкома Ворончихиным Геннадием Андреевичем у меня сложились хорошие отношения. Видный, волевой, интеллигентный мужик лет сорока пяти.
Строящийся дом на площади возле горисполкома сдадут к октябрю, там я получу квартиру, а пока дали комнату в рабочем общежитии коридорного типа с общими санузлами и туалетами М и Ж, пришлось терпеть неудобства. В конце коридора на подоконнике каждый вечер пили водку два молодых мужика. При этом они сначала разучивали, а потом выразительно и задушевно пели песню «Вологда, Вологда, где, где, где, где…», которая в последнее время стала главной песней страны. Пели, пока жены не загоняли их домой. Дети жильцов бегали по коридору, играли в футбол и катались на велосипедах. Сквозь тонкую дверь слышался шум, смех, плач детей и ругань с матом до поздней ночи.
На площади кроме горисполкома была четырехэтажная гостиница «Зея» с рестораном «Зея», где было фирменное блюдо - пельмени со сметанным соусом и кусочками печени, запеченные в глиняных гошочках, покрытых лепешкой, страшно вкусные. В городе было полно военных из пограничной части и старателей из золотодобывающих артелей, они по вечерам торчали в ресторане «Зея». Мужиков было уйма!
Строительсво города велось из кирпичных пятиэтажок с газом и титановыми бачками, отапливаемыми дровами. И на фиг я тут кому нужна со своей архитектурой? – думала я. Куда сунулась? Ясно, что это опять не последнее мое пристанище. Ну, ладно, посмотрим. Зарплата, как никак 180 рублей, но - рутинная работа, никакого творчества не просматривалось. Но все-таки что-то в мою копилку познания и опыта капало, свою чиновничью работу, ничего зря ничего не бывает.
Я получила перевод на двести рублей из Владивостока за конкурсный проект в бухте Шамора, что было очень кстати, так как деньги в моем кошельке не задерживались. Познакомилась с художниками из художественной мастерской - пять молодых мужиков и одна женщина лет пятидесяти, скульптор Зоя. Знакомство отметили пирушкой. Славные ребята, будем дружить, у них есть чему поучиться. Они делали наглядную агитацию, вывески, лозунги, рекламу, доски почета и всякую оформительскую работу.
Я нормально вписалась в когорту чиновников. Правда, вышел маленький конфуз. На первом совещании исполкома, которое проходило у председателя в мой первый рабочий день, произошло знакомство с Ворончихиным, потом он вызвал секретаршу и попросил всех войти. Я пересела на ближайшее место за длинный стол заседаний, а не на одно из стульев, что стояли вдоль стены. Пока руководители разных рангов рассаживались, ко мне подошла зав общим отделом горисполкома, сказала тихо, что эти места для членов исполкома, и указала мне место на стуле недалеко от хозяина. Я пересела, поняв удивленные взгляды тех, кто подумал, что меня возвели в члены. Субординация-с, однако.
Сначала я ездила по объектам, знакомилась со строителями, работой проектного бюро, где начальником был мой протеже Иван Матвеевич. Познакомилась с документацией по работе, обязанностях, с градостроительным проектом по застройке города, работе отдела. Быстро все освоила, вела прием граждан. Рядом с моим кабинетом размещался мой отдел из пяти человек. Зам руководил работой группы по раздаче участков под строительство.
Я возглавляла приемку объектов в эксплуатацию, после которых были сабантуйчики в ресторане «Зея», где все пили как лошади. На первой же приемке здания в промпредприятии меня наперебой расспрашивали, чтобы узнать, что я собой представляю. Меня хлебом не корми, дай поболтать, потрепалась обо всех впечатлениях, не удержалась от критики кой чего. А на следующий день с утра звонит мне Иван Матвеевич, просит прийти на консультацию. Только я присела на стул, он стал довольно напористо, менторским тоном поучать меня:
- Светлана Петровна, мы (это он, как оказалось, имел в виду свою жену, инструктора горкома) Вас пригласили, и мы за Вас отвечаем. Что это Вы выражаете свое мнение о том, что Вам не нравится, высказываете свою личную точку зрения, не совпадающую с общепринятой. Что Вы делаете? Впредь прошу советоваться со мной, прежде чем распространяться на такие темы!
Я сидела молча, спокойно покуривала, слушая его нравоучения. Работая в проектных институтах, я привыкла вольно высказываться в свободно-демократичной манере, а тут оказывается вольнодумство, мягко говоря, не приветствуется, положено строго соблюдать иерархические правила госслужащих чиновников. Тише, мыши!
Однако, чего это он меня учить вздумал? Я дождалась паузы, когда он прекратил болтать, и со всей силы трахнула кулаком по столу. От неожиданности Иван Матвеевич подскочил, и ошалело уставился на меня. А я, не сводя с него сверлящего взгляда, резко и четко, словно гвозди вбивая, негромко, но весомо, выдала:
- Значит так, Иван Матвеевич, знайте свой шесток, дорогой Вы наш! Вы можете, взять под козырек, и исполнять партийные указания инструкторши горкома, а я не собираюсь с Вами и Вашей женой советоваться, как Вы изволите! Зарубите на носу - Вы мне не указ! Не лезьте не в свое дело, и впредь ведите себя соответственно, если хотите сохранить со мной хорошие отношения!
Он ерзал задницей по скрипучему креслу, суетливо теребил пишущую ручку и медленно краснел личиком. Я полюбовалась произведенным эффектом и закончила:
- Надеюсь, я Вас проконсультировала! - вопросов ко мне у Вас больше нет?
И снова трахнула кулаком по столу, ставя точку. Встала:
- Привет жене!
И ушла, не закрыв дверь. Львицу посмел учить, козел!
После этого он был со мной очень почтителен, разве что хвостом не вилял!
К Новому году я поселилась в квартире на втором этаже нового дома с видом на площадь. Купила квадратную тахту, маленький телевизор и стол. Ребята-художники из досок соорудили стенку с полками для книг. Приходилось топить титан для душа, принося дрова из сарайчика в подвале, их раздобыли и загрузили друзья-художники.
Появился любовник - старлей-пограничник, прицепился в ресторане. Молоденький грузинчик, ласковый, с нежным девичьим лицом и мужским характером. Первый раз он пришел в гости с приличным куском свинины и литровой бутылкой домашнего красного вина из Грузии. Сам классно приготовил шашлыки в духовке, оставался у меня, и с тех пор мы иногда хорошо проводили время по субботам и воскресеньям. Потом его перевели куда-то и любовь закончилась.
Свободное время я часто проводила с веселыми художниками в мастерской, с вином, песнями под гитару и болтовней об искусстве.
Съездила в командировку в Приморгражданпроект, якобы по делам, а на самом деле соскучилась по родным и друзьям. Появилась подруга Люда, зав санэпидстанции и мастер-строитель Валентина.
Работу быстро освоила и вела дела уверенно. Как-то Ворончихин вел прием посетителей, в это время зав отделами должны были находиться на местах. Сижу. Стук в дверь, входит молодая женщина. Мне она показалась какой-то странноватой. Села и начала разговор о гараже, который ей не дают там, где она хочет. Говорила напористо и взволнованно, даже агрессивно, отодвинув от себя фигурку лысого вождя, стоящую на моем столе. Я внимательно ее выслушала и сделала паузу. Потом, видя, что она готова меня слушать, постаралась перевести разговор в нужное русло, ласково объяснила все, что хотела, и мне удалось ее убедить, предложив хороший вариант. Она согласилась и ушла, довольная.
А потом позвонил Ворончихин:
- Светлана Петровна, к вам должна подойти Григорьева по гаражу. Должен предупредить, зная Ваш принципиальный характер, что эта женщина шизофреничка. Прошу Вас вести себя осторожно, чтобы не спровоцировать на агрессию. Кто знает, чего от нее ждать, Вы меня поняли?
- Поняла, Геннадий Андреевич. Ничего не случилось, она меня фигуркой вождя, стоящей на столе, по башке не успела тюкнуть. Все в порядке, она ушла.
- И что, все нормально?
- Ну да, я ей объяснила все и предложила вариант. Она согласилась.
- Отлично, не ожидал!
- Да нет проблем!
А сама внезапно аж вспотела. Ничего себе! – шизофреничка. А ведь я что-то почувствовала! Моя интуиция дала знать об опасности и отвела беду. Я поглядела на стоящего у края стола чугунного Ильича ростом в двадцать пять сантиметров с поднятой указующей рукой, и поставила его на место. Как раз Ильичем можно было приложиться, если бы девушке что-то не понравилось!
Я запомнила этот урок на всю жизнь. Он повлиял на меня положительно, я стала осваивать правила жизни в новых обстоятельствах, отличающихся от того, что было в прежней жизни проектных институтов. То есть знать, где, что и как надо делать, учиться дипломатии, стараться понять собеседника, обращать врага в друга, убеждать, терпеливо объясняя свою позицию и легко соглашаться с точкой зрения оппонента, если он прав. Главным моим правилом стало - быть честной и вырабатывать правило пунктуальности, четкости и точности – во всем! Быть королевой, плебейские привычки искоренить, мое слово – закон, сказала – сделала! Воспитывала себя, мне это нравилось, радовалась успехам. Все дела планировала и старалась исполнять, деля их на срочные и те, что могут подождать. От такой дисциплинированности становилось легче жить без напряжения и нехватки времени в делах рабочих, личных и домашних.
Вскоре, разобравшись с сотрудниками отдела, решила предложить заму уволиться. Но за каждой хорошей идеей должен лежать красивый кусок хлеба с маслом, и я откровенно поговорила с Ворончихиным. Он меня понял и предложил заму должность начальника ЖКХ, самое подходящее для него место. Зам с радостью согласился. Пришел вместо него инженер-строитель Володя, молодой, сообразительный и исполнительный, мы легко нашли общий язык. Он водил нашу машину, и мы часто отрывались от работы, ездили по району, знакомясь с окрестностями, довольно живописными. Река Зея с пляжем, леса и сопочки, где весной фиолетово цвел багульник, была масса грибов и ягод – хороши были окрестности!
А осенью начались учения по гражданской обороне. Страна должна всегда быть готовой к отражению ядерного удара. До этих учений мы искали места для размещения в подходящих подвалах бомбоубежищ, способных защитить от атомной бомбардировки. Вот такие были дела, мы готовились к защите от угрозы военной агрессии со стороны США. Три раза в течение месяца глубокой ночью внезапно приходил вестовой и по приказу начальника гражданской обороны, руководителей всех рангов поднимали из постелей, строили на площади и раздавали задания. Расходились по кабинетам и изучали способы защиты от ядерного удара, понимая, что защититься от него вряд ли получится теми способами, что предлагались. А утром шли на работу те, кто не мог улизнуть домой поспать..
Я познакомилась с начальником Военторга. Шустрый такой, настоящий подполковник умело обаял меня и стал моим любовником. Таскал мне дефицитную косметику, духи, белье французское, продукты дефицитные и много чего. Он был женат, и, похоже, любил меня. У него была машина Москвич, и мы часто ездили в леса и поля. Иногда он оставался у меня. Был хозяйственный и мог все починить и исправить. В общем, мужик полезный во всех отношениях. Встречались раз-два в неделю. Я к нему привыкла как к другу.
В облархитектуре Благовещенска коллектив был довольно молодой. После редких совещаний приехавшие архитекторы выезжали на автобусе на дачу, построенную своими руками вдали от города на берегу Зеи, до глубокой ночи веселились и пили, закусывая шашлыками, которые по традиции готовили мужики. Приехав на дачу, они ехали в недалеко расположенную деревню и покупали маленькую свинку. Эту свинку они в мешке волокли в кусты недалеко от реки, где убивали и разделывали. Чуть выше по течению мы в это время купались и загорали, пока они расправлялись с несчастной животинкой и готовили шашлыки на мангале. Меня охватила какая-то оторопь, я была напугана пронзительно жалобными криками несчастной свинки перед смертью, которые услышала. Она так страшно визжала, что, как я не затыкала уши, все равно слышала ее вопли, во время этой ужасной экзекуции жилы мои холодели и мороз по коже пробирал.
А когда мы возвращались на дачу, то недалеко от тропинки лежала окровавленная шкура и останки свиньи. Я помчалась прочь от этого места, и меня долго выворачивало наизнанку. Странно, что только я одна оказалась чувствительной, из женщин никто никак не реагировал. Может, привыкли к такому зрелищу? Я потом этот шашлык не могла есть, даже его запах мне казался тошнотворным и я опять испытывала неприятные спазмы, наблюдая, с каким удовольствием все рвали мясо с шампуров. А я ела огурцы и помидоры с хлебом.
Я уже готовила документы для вступления в Союз архитекторов, собирала все, что было мною сделано из авторских работ.
Так прошло два года. И я заскучала! С работой освоилась, но возникло чувство, словно попала в какое-то глухое пространство, где наступает смерть моя душевная. Терпеть это становилось невозможно. И подвернулся его величество случай, а точнее всего Бог послал мне проверочку на вшивость. Вляпалась по уши в противостояние с властями. Затеяли они построить десяток двухквартирных домов для работников лесхоза. Место выбрали в зоне промышленной обработки древесины, что было абсолютно недопустимо по градостроительным нормам и правилам. От меня требовалось разрешение на строительство, и я, естественно, категорически отказала заказчику, предложив другое место. Ничего не подозревая, работаю себе спокойно, и вдруг – ба-бах! Созывают внеплановое заседание исполкома, зачем – неизвестно. Пришла в кабинет к Врончихину. Кроме членов исполкома – никого, только я. Поняла, что-то против меня затеяли.
Точно! Огласили повестку: вопрос о работе главного архитектора города. Ну, я жду спокойно, обдумываю, чего преподнесут, уже понимая, что именно натворила. Выступил зам предгорисполкома, торопливой скороговоркой сообщил о том, что я недостаточно хорошо исполняю свои служебные обязанности, срываю строительство важного объекта, в связи с чем предлагается меня снять с работы. Так вот прямо, четко и кратко, без обсуждения, не обращая на меня внимания, словно я на скамье подсудимых, предлагает голосовать. За минуту все решили:
- Кто за? - все за! Принято единогласно, совещание закончено.
Все дружно встали, не глядя на меня, глаза в пол уткнули и кабинет моментально опустел. Ошеломленная, я топала следом за членами, скоропостижно все обстряпавшим. Не дали даже слова сказать, разбежались, как мыши! Все, как говорится, мешком из-за угла.
Меня поставили перед фактом, без лишних разговоров я потеряла работу. Это произошло в среду утром 12 апреля в день Космонавтики! Зашла в отдел, сказала Володе:
- Поехали!
И мы, прихватив его подругу-пожарника, купили водку, закуску и уехали на Зею, где до позднего вечера пили. Наутро у меня трещала голова, и я рада была, что не надо тащиться на работу, выспалась.
На следующий день в общем отделе мне выдали трудовую книжку с записью: «… уволить по ст33, п.3. За неисполнение служебных обязанностей» - лихо! Да это же волчий билет! –ну, это уж слишком надо защищаться! Хочешь не хочешь - принимай бой и думай, думай!
К Ворончихину не пошла, пошла в горком. Первый секретарь ко мне относился хорошо. А я, глупая, не могла понять, что ничегошеньки-то у нас не делается без ведома любимой партии! Он принял меня, задавал незначительные, уточняющие вопросы по сути дела. Казалось, сочувствует. Сказал:
- Я Вас выслушал, Светлана Петровна, мы все обсудим и решим.
Ах, какая я была наивная! Люда, заведующая санэпидстанцией десять лет, партийная, к интригам и подковерной возне привыкла. Она прибежала ко мне вечером, узнав мою беду. Мы разбирали все по косточкам:
- Да, влипла ты по уши! Раз ты категорически не согласна с ними, то иначе и не могло кончиться, только отстранение от работы. Но ты-то чего сопли жевала? Надо было бежать к Ворончихину, чтобы уволили по собственному желанию, а не по статье.
- Да не думала я, что они так! Не считаю законным строить там, где они хотели, не могла разрешить, не соответствует градостроительным нормам, как я могла это согласовать? - это же должностное преступление! А они вмиг – запись в трудовую!
- Да им наплевать на тебя и твои правила, партия сказала – вот и все правила! Ты – стрелочник.
- А я, дура, еще и в горком притащилась, жаловалась, а Желтков обещал разобраться.
- Конечно дура! Ты чо, не знаешь, что Ворончихин пукнуть не посмеет без согласия с ним?
Решила сходить к прокурору. Прокурор лысенький, гладенький, толстенький, с детским любопытством слушал меня, изображая участие. Живо, с удивлением, граничащим с возмущением, реагировал на мой рассказ, пока я не поняла, что он просто хочет побольше узнать об этом деле – вдруг пригодится! И замолчала, дождавшись от него дежурную фразу:
- Мы непременно разберемся, Светлана Петровна, и примем меры, ждите!
Ага! – от вас дождешься. Становится ясно, стену лбом не прошибешь. Партия сказала «надо» – и все под козырек! Давно поняла, а все на что-то надеешься, наивная ты наша.
Написала письмо в Литературку известному правдоискателю Вайсбергу, написала в обком профсоюза работников госучреждений. Потом позвонила во Владивосток верной подруге Раечке, попросила двести рублей взаймы, все рассказала. Ларисе и маме пока не сообщала. Она собиралась ехать к Ларисе в гости с остановкой у меня, поезд шел через Свободный. Вот еще напасть, мама приедет, а я должна изображать, что все хорошо.
В облархитектуре на помощь рассчитывать не стоило, звонила - отказали. Решила – поеду в Москву, в Госстрой РСФСР. Только они защитят и с работой помогут. Главное – не сдаваться! В ожидании денег от Раи и ответов на письма свои, подрабатывала у художников в мастерской, книги сдала букинисту.
В одном повезло. Объявили всесоюзный конкурс и прислали условия по проектированию типовой общеобразовательной школы нового типа. Я с жаром набросилась на этот проект, соскучившись по любимой работе. Работа помогала сохранять веру и надежду на лучшее, не падать духом! Успела закончить проект до маминого приезда и отправила в Москву. Я послала на конкурс восстановленный по памяти проект школы, который сделала на Дунькином пупе во Владике. Он напоминал птицу с взмахом развернутых крыльев учебных корпусов – один для начальных классов, второй для старшеклассников.
А потом маму встретила. Предупредила подругу замшу СЭС, чтобы она не ляпнула, что я безработная. Изображала, что на работу хожу, пропадая у художников. Сказала, что в счет отпуска дали три дня побыть с ней и водила маму по окрестностям, на Зею, показала город. Потом сказала, что надо ехать в командировку, и мама уехала, пообещав, что на обратном пути еще побудет у меня. А я получила от Раечки деньги и полетела в Москву к председателю Госстроя РСФСР.
Мне повезло, он оказался на месте и принял меня, потому что так просто с окраины России не примчится главный архитектор из маленького городка, да еще и молодая красивая женщина. Значит, пожар - спасать надо девчонку. Он пригласил к себе двух замов, я подробно и обстоятельно рассказала всю подноготную. Оказалось, что один из замов, Владимир Дмитриевич, был сокурсником моих институтских учителей. Это добавило мне уверенности, и я свободно убедила их в своей правоте. Да умным мужикам и так все было ясно. После этого председатель сказал:
- Вы правильно сделали, Светлана Петровна, приехав к нам. Это не первый случай, когда к нам обращаются архитекторы с жалобой на руководство городов. Но они, как правило, это делают или после согласования проекта, или после увольнения по собственному желанию, полюбовно решив вопрос. Владимир Дмитриевич к Вам приедет и решит Ваш вопрос, мы надеемся, что все закончится положительно. Только это потребует некоторого времени. И скорее всего, восстановиться на работе не получится, поэтому мы поможем Вам трудоустроиться. У нас есть для Вас предложения.
Он позвонил, секретарь принесла данные о вакансиях по стране. Я глянула: Набережные Челны, Самотлор – это заманчиво, еще кое-что интересное.
- Да так сходу я не могу решить!
- А где бы Вы хотели работать?
- Я бы хотела работать главным архитектором нового города, на чистом месте в европейской части страны. Ну, и чтобы зарплата была достойная.
И они хором выдали:
- Усинск в Коми АССР! - как раз для Вас!
- Не знаю такого.
- Это новый строящийся город, Всесоюзная ударная комсомольская стройка для освоения новых нефтяных месторождений на границе Полярного круга. Перспективный город, северная зарплата. Соглашайтесь, Вы же боец, судя по всему, Вам нужны великие потрясения!
- Спасибо, выбор есть, я должна подумать. Завтра улетаю, о своем решении сообщу до отлета.
Вышла и дождалась зама Владимира Дмитриевича:
- Владимир Дмитриевич, мне бы хотелось с Вами поговорить, Приглашаю пообедать после работы, где Вам удобно.
- С удовольствием, Светлана Петровна!
Мы договорились, и я, взяв у секретаря бумажку на бронь в гостинице, погуляла по Москве. Добралась до Красной площади, и тут рванул такой ливень, что я еле успела спастись, добежав до Музея Ленина. Дождь лил так, что мне ничего не оставалось, как войти внутрь, хотя не хотелось терять время. Но оказалось, что это – тот самый счастливый случай, после всех извилистых дорог он мне был дарован не иначе, как самим пролетарским вождем. Поднявшись на второй этаж, я увидела огромную карту Всесоюзных ударных комсомольских строек и нашла свой Усинск!
Моментально выскочив из музея, из телефонной будки сообщила о своем решении работать в Усинске:
- Я согласна, спасибо, что Вы мне это предложили, я просто счастлива!
- Так решительно и быстро разобрались?
- Володя помог.
- Какой Володя?
- Из музея Ленина, он подсказал - верной дорогой иди, товарищ!
Дождя уже не было, солнце словно приветствовало меня, распластавши лучи по всему небу. Вечером мы посидели с Владимиром Дмтриевичем в маленьком уютном рестранчике. Расстались, довольные друг другом, я не позволила ему оплатить счет, узнала все, что надо и поскакала в толпу у дверей метро, поехала в гостиницу. На следующий день вернулась домой.
Надо было чем-то зарабатывать, в долги залезла. Раечка, верная подружка моя, потерпит, но больше в долг лезть опасно. Друзья-художники подбрасывали работу - на кладбище кресты и оградки могильные красила, таблички научилась чеканить на медных пластинках, плакаты, доски почета штамповала. Однажды пришла старуха, заказать на клеенке картину для внука, вместо ковра повесить над кроватью.
- Хочу, чтобы как в сказке было. Сможете придумать, сама не знаю что?
- Запросто, вот она сможет, мастерица наша! - кивают на меня художники. Чего это они ей плетут? – но, слушаю и киваю, согласная, мол. Старуха ушла. Я заверещала - испорчу, не только не заработаю, а еще и клеенку испорчу. А парни говорят:
- Да чо тут делать-то? Лепи, чо в голову взбредет, это же интересно. Мы тебе загрунтуем, краски, кисти есть, сходи в библиотеку, посмотри детские книжки, и все будет тип-топ, как ты говоришь!
И пошло! Даже понравилось, давно так не радовалась, творя эту веселую чепуху с героями русских сказок, раскидав их по всему полю клеенки. Старуха пришла через неделю. Краски подсохли, картину на подрамнике принесли и поставили пред старухой, усадив ее на табуретку.
Парни стояли вокруг нас. Старуха надела на нос огромные очки и стала водить головой по картине, пристально приглядываясь ко всему. Лицо ее из озабоченного превращалось в доброе, она даже помолодела, улыбаясь, и с удовольствием разглядывая сказочных персонажей. Кого тут только не было - и Емеля на печи, и тридцать три богатыря с Черномором, и Конек-горбунок, и колобок, и Баба-Яга на метле, и кот ученый по цепи идет, и Иван-царевич на ковре-самолете, и красная Шапочка - всего было накидано по картине предостаточно.
Я не сомневалась в своей работе, она и ребятам понравилась. А старуха насмотревшись вдоволь, высморкалась, достала из кошелечка деньги и отмусолила от тоненькой пачечки 50 рублей. Подумала и вытянула еще червонец.
- Держи, дочка, угодила! Больно понравилось мне вся эта красота, как в сказке. Спасибо, умеешь!
А потом я сделала для стройуправления парочку проектов. В общем, вместе с книгами и журналами, которые отправились к букинисту, я зарабатывала, не бедствовала. Ребята с огородов овощи подкидывали, лес кормил. Похудела, конечно же, от скудости пищи, но это только добавило мне привлекательности. Военторговец отвалил сразу после моего увольнения и больше не показывался.
Вскоре пришло письмо из Облархитектуры Коми АССР и от председателя горисполкома Усинска о приглашении меня на должность главного архитектора города с предоставлением жилья. Оставалось ждать Владимира Дмитриевича из Госстроя. Получила ответ из облпрофсоюза госучреждений, где сообщили, что вопросы, касающиеся номенклатурных работников не в их компетенции. То есть, не нашего ума дело, нам предписано – «не суйтесь, куда не надо, мы - баре, чо хотим, то и воротим»!
Сентябрь уж наступал, и тут вдруг ко мне участковый пришел. Паспорт потребовал и говорит:
- А Вы знаете, что в СССР тунеядство – уголовное преступление, Вы ведь шестой месяц не работаете?
Вон откуда ветер дует! Не мытьем, так катаньем взялись за меня. Как хорошо, что взятки не брала, а то бы сидеть мне где-нибудь в Магадане.
- Не работаю, потому что незаконно уволена, идет разбирательство в Госстрое СССР. Как только решат вопрос, сразу уеду отсюда. Cмотри сюда, мальчик!
Достала письма из Коми АССР и сунула ему под нос. Он прочел внимательно, натянул на лоб фуражку, козырнул и сказал:
- Решайте поскорее и уезжайте от греха подальше.
Вот сволочи, покоя я им не даю! А тут еще одно событие случилось. Прихожу в мастерскую к художникам, и вдруг подваливает зав отделом культуры - пожилой дядька с мордой сельского комбайнера. Я его терпеть не могла, ну какой к черту культработник, тупее, чем зав клубом из фильма «Берегись автомобиля», который замахнулся на Вильяма Шекспира. Он пришел в мастерскую, а я, которая никто, чего-то тут ошиваюсь! И этот зав, увидев меня, сразу отреагировал:
- А это чего тут делают посторонние бездельники в нашей мастерской, работать мешают?
- А это чего это Вы орете на меня, Николай Петрович! Вы вроде культуру города возглавляете, так ведите себя соответственно чину. А пришла я по делу, которое Вас не касается.
Мужики попытались заступиться за меня, он на них рыкнул и они заткнулись, разбежались. Я пошла домой. И тут ко мне пришел зам Володя, сообщил:
- Из Госстроя приехал Владимир Дмитриевич. Завтра встретится с Ворончихиным.
- А со мной встретится?
- Сказал, что через меня предаст о встрече перед отъездом, и скажет о результате. Меня расспрашивал и с другими встретится.
- Ну и как он?
- Вроде хороший мужик, да разве поймешь их!
Три дня томилась в неизвестности. Потом Владимир Дмитриевич пришел ко мне домой и сообщил, что запись в книжке мне исправят - «по собственному желанию» с того дня, когда напишу заявление и выплатят компенсацию за вынужденный прогул, но не за все время, а за три месяца, и я могу ехать в Усинск. Пришел с бутылкой шампанского и мы отпраздновали победу, а через час его отвезли в Благовещенск.
На следующий день я пошла в горисполком, где мне сделали новую запись в трудовой книжке. Сказали, чтобы зашла к Ворончихинхину. Настроение было такое, что рот до ушей растягивался от улыбки. Ворончихин заметил:
- Я вижу, Вы довольны, Светлана Петровна?
- Еще как, Геннадий Андреевич! Пришла получить компенсацию за вынужденный прогул, трудовую получила. Хочу поблагодарить Вас за то, что произошло, так как мне в Госстрое сделали фантастическое предложение - стать главным архитектором города нефтяников Усинска - Всесоюзной ударной комсомольской стройки - строить перспективный город на чистом месте. Зарплата первоначальная двести шестьдесят, через каждые полгода будет капать по десять процентов до восьмидесяти процентов.
Поздравляю! Задали Вы нам хлопот! – думаете, легко найти Вам деньги?
- Ну, мне до этих проблем нет дела! Я завтра улетаю вечером, хотелось бы покинуть Вас без проблем!
- Конечно-конечно, идите в бухгалтерию, я распорядился. Успехов Вам!
- И Вам всего доброго, не поминайте лихом!
Через день я была в Москве, зашла в Госстрой, поблагодарить за поддержку и за Усинск. Походила по выставкам и на поезде уехала в Сыктывкар.
У С И Н С К
В Сыктывкаре познакомилась с главным архитектором Коми АССР и полетела в Усинск самолетом. Другим способом добраться было нельзя, зимник еще не готов, железнодорожный мост через реку Усу еще строился.
Встретил меня мой зам Ханиф Суюргулов. Я вышла из самолета в настоящую зиму, кругом темень, один огонек горит в избушке на краю летного поля, мороз больше тридцати. На уазике домчались до гостиницы. В номере, где я поселилась была две командировочные из «Комигражданпроекта», пили водку. Я попала с корабля на бал. Разошлись поздно, я от них получила важную информацию о проектировании и строительстве Усинска.
Утром пришлось встать в пять утра, чтобы с помощью холодного душа и крепчайшего кофе привести себя в порядок и предстать перед председателем горисполкома Каретниковым Сергеем Ивановичем в форме - красивая, молодая, жизнерадостная и энергичная.
Сергей Иванович, крепко скроенный мужик в элегантном полосатом финском костюме, с седоватыми висками коротко стриженых волос, покуривал сигарету. Движением руки предложил мне сесть и цепко уставился на меня прищуренными глазами. Потом сказал по-свойски:
- Ну, здравствуй, Светлана Петровна! Да рассказывай, из-за чего тебя по статье уволили?
Ага, знает! Помедлила чуток, и заявила прямо, слегка усмехнувшись:
- Да с председателем не сошлись по одному вопросу! Но вообще-то я вполне общительная и коммуникабельная, стараюсь ладить со всеми и вроде не стерва!
Он пыхнул сигаретой, выпустил клуб дыма и ухмыльнулся.
- Ну-ну! – сказал, затушил сигарету и продолжил:
- И что, Госстрой защитил? - проиграл, значит, председатель?
- Да уж так получилось!
- Боевая, значит?
- Не скрою - что есть, то есть.
- А чего к нам захотела приехать?
- Ну, во-первых Госстрой РСФСР предложил - боевая же. Согласилась, потому что с чистого листа хочу начать, так интересней, зарплата достойная, романтика опять же, перспективы развития города заманчивые для архитектора, работа творческая и интересная.
- Ну, что ж, желаю Вам успехов в работе, Светлана Петровна. Надеюсь, мы с Вами сработаемся. Квартиру получите в ближайшее время, а пока поживете в гостинице.
Каретников оказался из тех, кто предпочитает, чтобы его подчиненные работали самостоятельно, а он только координировал работу. Как же мне везет на таких людей! Болтунов у нас всегда хватало, но школа работы в советских органах была особая. Главное – четкость и исполнительность! В любые сроки сбор информации и все дела – кровь из носу, сделай во время, вынь да положь. Не успеваешь, не можешь? - выкрутись с блеском и с честью, чтоб не лопухнуться. Я училась умению излагать все четко, ясно и убедительно, не врать и слово держать! Привычная защищать проекты и себя, всегда была на высоте и научилась готовить бумаги так, как учил меня Сергей Иванович – коротко и ясно. С ним мы быстро поладили. Я его понимала с полуслова и все исполняла четко. Поэтому, когда готовила на исполком решения по разным вопросам совместно, например, с отделом торговли или образования, Каретников говорил мне:
- Откорректируй как надо, что они там настряпали, никак не научатся толково готовить документы, учить устал - бесполезно!
По понедельникам в горисполкоме с утра были аппаратные совещания с приглашением руководителей города. Вопросов было много, все строительство объектов под контролем председателя – жилье, баня, хлебозавод, молокоцех, мост через Усу, работа обслуживающих предприятий города, аварии, непредвиденные обстоятельства, графики работ, снабжение и т. д.
Сергей Иванович не давал спуску никому. Поднимал директора пекарни и, дымя сигаретой, строго вопрошал:
- Когда батоны и булки сдобные печь начнете? Ты мне, Николай Иваныч, еще на прошлой неделе грозился. Где булки и батон?
Директор вытирая пот с краснеющего личика и шеи, лебезил, оправдывался, клялся исправиться, обещал…
Наступала очередь начальника теплосетей:
- Ну, что скажешь, Алексей Михалыч? Ты два раза мне обещал засыпать канавы с трубами. Проложили десять дней назад, тепло на улицу улетает, люди прыгают через канавы как козлы, а ты все болтаешь – засыпем, засыпем…
- Сергей Иваныч, клянусь - завтра до утра трубы будут засыпаны!
- Ну-ну! Последний раз слышу, не засыпешь до завтра – пеняй на себя!
Целый день прошел – никто и в ус не дул, ничего не сделали, и в 12 ночи по распоряжению начальника гражданской обороны в квартиры Алексея Михалыча и его замов пришли солдатики, вручили им пакеты, подняли из теплых постелек, усадили в уазик и сопроводили к месту назначения. Дали лопаты в руки и при свете фонарей на сорокоградусном морозе начальнички, матерясь, засыпали эти канавы до семи утра. А потом вызвали авральную технику и рабочих. Те за 3 часа управились, после чего начальник теплосетей позвонил Каретникову и доложил о выполнении. Эту историю обсуждали как самый классный анекдот.
Каретников красиво учил своих подопечных уму-разуму – каждому по заслугам. Мужики на совещаниях стояли перед Каретниковым навытяжку, фамильярности и панибратства не допускали. Только краснели, потели и облегченно выдыхали воздух, садясь на стул после наглядной экзекуции. Слушатели тихонько хихикали от разбирательств и остроумных выпадов Сергея Иваныча, ожидая своей очереди. Не дай Бог - высечет и отбреет так, что мало не покажется, надолго запомнят унижение.
В моем отделе было четыре молодые женщины и зам Ханиф Суяргулов, все со среднетехническим образованием, не имеющим отношения к архитектуре. Познакомившись с ними, стала изучать проектную документацию по материалам генплана города, выполненным Ленгипрогором.
Усинск имел статус поселка городского типа, был построен только один микрорайон из хрущевок, несколько двухэтажных временных каркасно-засыпных жилых и административных зданий в поселке Пионерном, возле промзоны, где сосредоточены промпредприятия, было несколько десятков бочек, вагончиков и балков, да масса беспорядочно разбросанных избушек самостроя между первым микрорайоном и Пионерным. Строилась и готовилась к сдаче к Новому году первая очередь второго микрорайона из пяти-девятиэтажных панельных домов улучшенной планировки с лоджиями. К Новому году планировалось ввести в эксплуатацию четыре пятиэтажных дома, где мне обещали квартиру. А пока меня из гостиницы переселили на первый этаж в квартиру одной из двухэтажек Пионерного. Я получила отправленный из Свободного багаж и вселилась. Мне принесли стол, два стула и железную пружинную кровать. Батареи еле работали, вода была только холодная, да и та замерзла так, что в унитазе был желтый бугорок льда от прежних хозяев. Пришлось заставить ЖКХ срочно наладить тепло и воду в доме. Соседи меня благодарили, так как сами не могли добиться, чтобы наладили.
Первая моя зима была под пятьдесят градусов. Я приехала в сапожках, мало приспособленных для такого мороза. В них было очень холодно и девчонки из отдела притащили мне пару валенок сорокового размера с разными носами, так как в магазинах ничего не было. А я была рада, надевая три пары носков, так что ногам было тепло.
Сообщение было только по зимнику. Пурга, метель, холод на несколько дней остановили работу аэропорта, уже продуктов было мало. Мне не хватало молока, пока я не научилась его делать из сухого концентрата.
Население питалось в двух столовых, в которых готовили скудную еду из двух блюд с олениной и кашу. Столовые была как в пятидесятые годы – без раздевалки, с одним умывальником-раковиной, смрадный вонючий воздух от замасленных телогреек рабочих стоял в зале постоянно. Вот такая жизнь была у первых поселенцев будущего города. Строительство сетей, домов, дорог, объектов по обслуживанию населения только начиналось.
По понедельникам Каретников громовым голосом вопрошал;
- Когда, наконец-то, батоны будешь выпекать, Василь Иваныч? Батон обещал выдать на прошлой неделе!
- На днях пустим линию, Сергей Иваныч, все сделаем.
- Где батон, спрашиваю? Обещал детскому саду и школе – выполняй! Надоело из Усть-Усы возить, там сами не справляются. Чтобы все было сделано, два дня даю!
Все требовало авральных работ, а материалы не успевали возить по зимнику, погода была не летная. Когда погода наладилась, магазины и столовую заполнили продуктами. Мяса не было, привезли уток. Плохо ощипанные мохнатые тушки птиц лежали в магазинах навалом на полу в углах возле прилавка. Народ кинулся запасаться ими, тащили помногу, храня на балконах и в авоськах на форточках окон снаружи. Запасли так много, что к весне съесть не успели и, когда припекло солнце, тушки таяли и воняли и их выбрасывали на улицу. Усинские бездомные собаки пировали.
Перед Новым годом строители сдали в эксплуатацию дома улучшенной планировки нового микрорайона. Сдавали, как правило, с недоделками. Приходилось подписывать акты приемки, составляя списки недоделок и обговаривая сроки их устранения, чтобы решить проблемы с оплатой работ заказчиком и банком. Ко мне на поклон приходили начальники строительных управлений треста Усинскстрой, уговаривали подписать акт приемки, поверив на слово, что все недоделки устранят в срок. Я требовала устранить до Нового года, тогда подпишу, а им надо было раньше, чтобы банк деньги выдал.
Я не сдавалась. Строители ходили, ходили ко мне и, занервничав, запустили тяжелую артиллерию - управляющего трестом Усинскстрой Вячеслава Сергеевича Бибикова. Бибиков, авторитетный мужик, пришел ко мне вместе с начальниками стройуправлений и заказчиком НГДУ. В полушубках и унтах они заполнили мой маленький кабинетик, задымили сигаретами, и в нем мощно завоняло табачищем и овчиной. Разложили бумаги и стали уговаривать подписать акты приемки. Я молча слушала их нестройный хор, пока они не замолкли, не дождавшись моей реакции. Я продолжала держать долгую паузу, покуривая неторопливо. Мужики ерзали, пока я насмешливо поглядывала на них, потеющих в полушубках.
И тут тишину нарушил Вячеслав Сергеевич, поняв – его выход! Сидя рядом со мной, он придвинулся к углу стола, положил свою руку на мою, и слегка поглаживал. Ладонь была теплая и сухая. Я сидела, не меняя позы, улыбаясь. Он некоторое время говорил, а я краем глаза видела, как мужики сделали стойку – а ну-ка, как он ее, а?
Спокойно дождавшись окончания монолога соблазнителя Бибикова, я тихонько медленно вытянула свою руку из под его руки и так же, как он, накрыла рукой его руку, и тихонько постукивая по ней пальцами, утешительно ласково заговорила:
- Хорошо, мужики, я вас понимаю! - но и вы поймите, иду на компромисс. Акты подписываю с условием, что в течение десяти дней недоделки исправите. Потом пошлю девочек своих, составят акты и в банк отправлю письмо о снятии денег за недоделки. О,кей? И зарубите на носу – за неисполнение круто наказываю! Ясно?
Мужики оживились и радостно забубнили. А спустя десять дней через банк я сняла с их счета приличную сумму. И восстановила только после того, как недоделки были до мелочей устранены. После этого мы с Бибиковым на долгое время стали непримиримыми врагами. Я требовала, чтобы весной строители обязательно покрасили фасады новых домов согласно моим эскизам. Появились цветные фасадные стойкие краски, и я выдавала эскизы цветовых сочетаний из двух-трех цветов, меняя цвета традиционных черных цоколей и серых панелей на яркие цвета. Бибиков долго сопротивлялся! - лишняя, не учтенная сметой работа! Всюду жаловался, даже к приехавшим из Госстроя уважаемым седовласым представителям, которые дружно соглашались с ним, что суровая природа Севера не терпит цвета, все должно быть сдержанно и строго. Об этом журналисты напечатали интервью с ними в областной газете, с подачи Бибикова. Но у меня было свое мнение, и я не отступила. Бибиков пожаловался на меня Каретникову, Сергей Иваныч пригласил меня и выдал управляющему трестом:
- Вячеслав Сергеевич, мы доверяем нашему архитектору, мнение Светланы Петровны нам важнее, чем какой-то Госстрой, мы же ничего не нарушаем, и люди радуются! Так что, мне не жалуйтесь, тут она командует! Пусть город будет нарядным и красивым!
Как только строители весной покрасили сданные в эксплуатацию дома нового микрорайона, все пошло как по маслу. Маляры были рады творческой работе, а уж про жителей и говорить нечего. Дом, покрашенный, можно сказать, в стиле супрематизма, кто-то назвал - кубик Левик. С тех пор я всегда подкидывала строителям еще и эскизы интерьеров по детским садам. Сама приходила и переносила рисунки на стены и потолки, обозначая, где какой цвет, а маляры красили. Знала всех маляров и строителей, контакт был хороший, потому и работалось без проблем.
Первый Новый год в Усинске встретила в своей временной квартирке. Был жуткий мороз несколько дней. С подружкой - начальником участка из строителей, мы решили встретить Новый год согласно купленным билетам в ресторане Усть-Уса недалеко от моего дома. 31 декабря нас отпустили домой рано. Я приготовила новогодний наряд и прилегла отдохнуть до встречи Новогодней ночи. Унылая комната, заклеенная ужасными мрачными цвета обоями, ярко контрастировала с весело грохочущими по радио новогодними мелодиями. За окном темень, фонарей мало. В пять вечера я слушала, как встретил Новый год Владивосток, плача от жалости к себе, что мои друзья веселятся, а я лежу в дыре на краю света на железной солдатской коечке одинокая и несчастная, а за заснеженными и заледенелыми окнами бушует вьюга.
И тут послышался стук в дверь. Пришел Андрей, один из начальников стройуправления, с шампанским и конфетами. Он обрадовался, когда я поставила на стол трехлитровую банку персикового сока, а я выпила шампанского. Андрей все время дул сок, так как был изрядно пьян. Надо сказать, все люди города были не более сорока лет, специалисты с высшим образованием, они еще не имели семьи, или их семьи жили на материке, пока не дадут квартиру. Все были одинокими, как студенты, и быстро завязывались скоротечные связи. Мужиков было много, всем девкам хватало. Но я еще ни на кого глаз не положила, хотя претенденты были не прочь занять свободное место. Мы с Андреем поболтали, развеселились, он вел себя прилично, и я вскоре его выпроводила, стала собираться в ресторан. Метров сто, что я пробежала до ресторана, было достаточно, чтобы лицо и ноги заледенели в сапогах и теплых гамашах поверх капроновых чулок.
Ресторан был полон. Напилась, напелась и наплясалась я вдоволь в эту первую новогоднюю северную ночь. Появились новые знакомые и, когда пришла пора расходиться, мы с моей подругой разбежались по домам. В результате чего она, спьяна, забыла в моей сумке свои теплые гамаши и отправилась домой в капроновых чулочках. Как она не замерзла, бедняга, добираясь до своего микрорайона целых полкилометра?
А я дошла домой с небольшой компанией. Тащить эту пьяную свору в свою убогую конуру не стала, и мы в небольшой беседке пили прихваченную из ресторана водку и шампанское. Нам не было холодно от веселья и смеха. Правда, губы примерзали к стаканам, а водка от холода была густая как глицерин, но мы все прикончили, закусив замороженными кусочками колбасы. После чего, чтобы не закочеенеть, расстались. Холодно на морозе водку пить!
После Нового года сдали в эксплуатацию дом, где я получила квартиру на втором этаже, сама ее выбрав. Прекрасная улучшенная планировка, две комнаты, шестиметровая лоджия, с видом на юг, где еще ничего не было построено. Был только лес вдалеке и по утрам из-за него вставало огромное оранжевое солнце, оно чуть-чуть поднималось над горизонтом и быстро снова пряталось за лесом. День к полудню уступал место наступлению темноты. Красота была, когда вдруг полыхали нежными тающими красками сполохи северного сияния.
Работа меня увлекла. Творчества было много. Сразу же надо было поставить знак «Северный полярный круг» на выезде из Усинска по уже проложенной из бетонных плит дороге на месторождения. Был объявлен конкурс. Мой проект представлял собой земной шар на подставке, как глобус, с четко обозначенной параллелью Северного полярного круга и точкой на нем города Усинска. Был еще проект художника Пети Карпова с пучком металлических труб разного диаметра, опоясанных кругом большого диаметра с надписью «Северный полярный круг».
Ясно, что мой проект был хорош без сомнения, но ведь у нас примут за милую душу то, что делать проще и подешевле. Доказывать, что ты не дурак, бесполезно! - примут, что горкому надо, а не то, что лучше. Я проиграла первую схватку. Но! - нашелся все-таки кто-то, сохранивший мой проект и, спустя почти двадцать пять лет, мой проект реализовали! Но не удержались от внесения поправок, надпись разместили на меридиане, который как ручка от глобуса, пояском охватывал земной шар, а не на параллели Северного полярного круга. Вот дундуки! У нашей власти дураки постоянно ошивались и лезли отовсюду, чтобы дорвавшись, указывать, как и что надо делать. Не как лучше, а как принято у них!
Горисполком и горком размещались в двухэтажных деревянных зданиях в Пионерном. И мы вместе со строительством нового микрорайона уже стали формировать центральную площадь города с четырехэтажным зданием для горисполкома и горкома с актовым залом. Проект был уже готов и строительство началось до моего приезда. Впоследствии на площади построили здания треста Усинскстрой, управления нефтегазодобывающего предприятия НГДУ и Дом культуры.
Первый секретарь горкома Фаградов Владимир Артемьевич частенько вызывал меня к себе, мы подробно обсуждали планировку горкома, чтобы сделать ее более рациональной и четкой. Обсуждали часа по 2. Фаградов – красивый армянин роста чуть выше меня, явно выказывал мне свое особое расположение, даже казалось, слишком. Во всяком случае, его секретарша это заметила:
- Владимир Артемьевич сказал, чтобы я предложила Вам ходить на обед в нашу столовую.
С Владимиром Артемьевичем мы много говорили обо всем, он признался, что любит архитектуру, и я с удовольствием ему предлагала что-нибудь интересное, он одобрительно к этому относился.
В строящемся Доме культуры мы с архитектором из Сыктывкара разработали интересный проект зимнего сада. А я в кафе Дома культуры сделала проект оформления интерьера, строители привезли роскошные светильники и люстры из Москвы, я в кафе колонны заменила арками и окна огромные закрыли изнутри решетчатыми, тоже арочными, ставнями. Их затянули розовым шелком, а арки отделали керамической итальянской плиткой и финскими панелями под темный дуб. На месторождениях по переработке нефти работали иностранные специалисты из Финляндии, Германии, Канады. Они строили там жилые сборные комплексы со столовыми, спортзалами и саунам из материалов европейского качества, используя панели, пластиковые окна с москтиными сетками, сантехнику и мебель.
Я была рада не ходить в общую столовую, где был кабинет для зав отделами горисполкома. Там кучковались подруги зав отделом торговли, интриганки и сплетницы. Когда я приехала, она, парторг горисполкома, спросила, правда ли, что я знакомая Каретникова, уж очень он меня защищает. Я усмехнулась и ничего не ответила – пусть думают! А тут еще и в столовую горкома хожу, куда только зав отделами горкома, инструктора и редакция допускаются, туда еду привозили из ресторана по количеству обедающих.
С этой парторгом я стала контрой. Беспартийная, а веду себя демонстративно независимо – на обязательные по вторникам политзанятия не хожу, все отнекиваюсь! - не могла, срочные дела, или – простите, забыла, проспала или еще что врала, не ходила!
Но она пристегнула меня к магазину, где не всем, как оказалось, можно было мясо купить отборное и дефициты всякие. А перед праздниками к руководителям города от этого магазина то и дело вышмыгивали из закрытого двора уазики, увозящие бумажные мешки с продуктами, где был приличный кусок мяса, майонез, консервы сайра, шпроты, мандарины, яблоки, кофе растворимый, сгущенка и еще что-нибудь дефицитное. Но вообще-то снабжение было хорошим. Постепенно построили магазины разные и железнодорожный мост через Усу.
Ко мне с самого начала работы прицепился третий секретарь горкома по идеологии Дьяченко. Он с пеной у рта, например, доказывал мне, что сочетание голубого и желтого цвета, в которые я распорядилась красить панели фасада детского сада, негармонично. И чего суется, козел? - я, конечно, не уступала партийному чинуше, наплевать, я архитектор, а не партия. И с тех пор этот упертый жирный хохол во всем пытался мне насолить. Заместитель Каретникова Артеменко тоже стал моим врагом за мою неуступчивость ему и принципиальность, он курировал строительство. Я иногда жаловалась Каретникову, что он суется не по делу.
- Да не обращай внимания, он же ветеринар! - делай дело, как считаешь нужным! – говорил Сергей Иваныч.
Кроме Каретникова, который, можно сказать дал мне карт-бланш, я пользовалась абсолютным доверием Фаградова. А впоследствии и новый секретарь Юрий Алексеевич Спиридонов поддерживал меня. Мне везло на умных мужиков!
Я познакомилась с Федей Моржовым из Московского Комбината монументально-декоративного искусства. Он появился в самом начале моей работы. Такой тихий, серый на вид мужичок в очках, которые он постоянно поправлял, вошел как-то в мой кабинет. Представился и сказал:
- Ищу работу по монументально-декоративному оформлению.
И стал рассказывать, что он может. Взял в руки карандаш, блокнотик и предложил построить монумент:
- Здесь же зэка строили железку от Ленинграда до Воркуты, их костями уложена дорога.
И нарисовал эскиз памятника в виде арки-радуги, а на ней цветы. Я слушала и улыбалась этому неожиданному предложению, которое, естественно не поддержал бы никто из горкома, а Федю признали бы за недоумка. А я поняла, какой необыкновенно интересный и талантливый художник послан мне Богом. Про его проект я мягко объяснила, что не время, - не поймут здесь и сейчас! Предложила заняться оформлением строящихся школ и детских садов.
Заказчик города без проволочек заключил первый договор. Через неделю Федя сделал проект, который мы согласовали, потом из Москвы приехали его помощники – Саша, кандидат наук, подрабатывал, два художника и Федин друг милиционер. Строители из бетона сотворили монументально-декоративные входы в виде трехметровых арок на территории строящейся школы, на которых гордо заняли место космический корабль и парусник, сделанные руками Фединых друзей, которые успели поработать за рубежом - оформляли музей в Освенциме, сотворили памятник нашим воинам в Афгане. Саша рассказывал:
- С нами работали финны. У них были потрясающе красивые инструменты – никель, яркая эмаль, удобные в работе и умно сделанные. Работать такими - одно удовольствие! Когда заканчиваем работу, или на обед шли, мы свои дедовские допотопные молотки, отвертки и плоскогубцы прячем по привычке с глаз долой, чтобы не сперли, а финны бросают их небрежно на столах в своих лакированных ящичках, пока работу не закончат. Видно, у них не стибрят, как у нас, если что оставишь.
Первого сентября корабль с парусами и космческий корабль над входными арками новой школы торжественно встретили юных усинцев. А во дворе моего дома мужики построили еще и детскую игровую площадку из башен и сказочных теремков из досок с элементами для игр.
Федя всегда что-то чирикал карандашом в маленьком блокнотике, который носил в кармане пиджака. Когда я побывала у него в Москве, то поразилась тому, что увидела в его комнате, которая была мастерской. Много картин, а те, что не разместились на стенах, были аккуратно установлены в огромном шкафу. На полочках лежали и были развешаны на стене перед рабочим столом инструменты, которыми он мог делать даже ювелирные работы. Как все художники и архитекторы, он тащил с помоек выкинутые старинные вещи за ненадобностью, пренебрежительно не считаясь с их антикварной красотой. Их реставрировали, возвращая новую жизнь старинной мебели из драгоценных пород дерева, старинным часам, светильникам, причудливым утюгам чугунным самоварам, бронзовым лампам, латунным и бронзовым подсвечникам, канделябрам, превращая прочую бесценную утварь в шедевры. Федя делал из чугунных старинных утюгов и обрезков листов латуни, меди различные шкатулочки, кораблики с парусами и человечками. Все делал с любовью и юмором, иронично, смешно и ласково. Я многому у него научилась, и впоследствии это помогло в годы перестройки, когда мы с мужем подрабатывали, что-то выдумывая, творили и этим зарабатывали, сдавая в комиссионку.
Вторая жена Феди еврейка Лиля работала по реставрациям в музеях. Начальницей у реставраторов заправляла Ирина Антонова, на которую Лиля жаловалась, что никому спуску не дает. Впоследствии Ирина Антонова стала директором Пушкинвкого музея и пошла еще выше вверх по карьерной лестнице. Лиля занимала вторую комнату в квартире, покрытой коврами, где, в отличие от Феди был вечный беспорядок. Я, приехав к ним, сразу же у Лили, все промыла и пропылесосила. Лиля появлялась с работы вечером. Приняв душ и поужинав, ложилась на кровать и, пристроив телефонную трубку к уху, звонила своим подругам и под болтовню вязала что-то бесконечно. Мне рассказывала:
- Федя всегда зарабатывал очень много. Работая над оформлением ВДНХ, получал не сотни, а тысячи рублей. И знаешь, куда шли эти деньги?
- Пропивал?
- Нет, он пьет не более недели, когда сдаст заказ. Львиную долю денег он отдает своей бывшей. У них трое детей, он уже отдал им не менее десяти тысяч, и ничего с этим не поделаешь! Представляешь, на эти деньги мы могли бы квартиру и Волгу купить, а у нас только дача в Суздале. Все как в прорву идет им.
С Федей было интересно. Чего не коснешься - история, космос, наука, культура - все, что угодно он знал основательно. Чаще всего мы говорили об искусстве, проектах, картинах, книгах, выставках. Он любил музыку разную, стихи писал, которые мне нравились – философские, с юмором, что-то в них было детское. У него была душа ребенка – чистая, нежная и тонкая.
Я была рада поучиться у этого талантливого художника исполнению росписей столовых в школах, которые он исполнил в Усинске. Работать приходилось по выходным, и ночами. Я подключалась к ним по вечерам и выходным дням, даже ночью, накапливая опыт к тому, что делала во Владивостоке по интерьерам. Как любопытный котенок, хотела всему научиться и попробовать в стремлении к максимальной самореализации в творчестве, ощупью двигаясь вперед к будущим победам. Отыскивая единственно верный путь, я жадно впитывала все, что касалось художественных работ. Встреча с талантливым художником была подарком, я постигала науку живописи и была рада творческой работе, плоды которой радовали.
Вместе с Василием, напарником Феди, мы оформили две школы. И у меня все получалось, я училась у них и уверенно делала все, что нужно. В композиции были сюжеты, которые писал Федя, мы должны были заполнять девяносто картинок в виде кругов разными зверушками, цветами и птичками, выискивая их в немецких энциклопедиях, которые привез Федя. Федя даже хвалил меня, когда Василий, с его точки зрения, не понял, как что делать:
- Вась, смотри, как Светлана компанует пространство! А ты что творишь? - халтура! Метишь в Союз художников, так старайся писать как надо, мозги включай!
Среди ночи мы отдыхали – пили чай, закусывая вареной картошкой, которая была заготовлена на кухне очищенной в огромной кастрюле с водой. Работая, я все время пела песни – русские и современные. Мужики слушали с удовольствием, иногда заказывая:
- Спой, Светик, «Что тебе снится, крейсер Аврора…»
Ночами работать было тяжеловато, Федя говорил мне в воскресенье:
- Иди домой, мы завтра отоспимся, а тебе надо отдохнуть. Вообще-то, лучше всего работа идет с утра и до полудня. Дальше усталость одолевает, времени больше тратишь и результат плохой.
В 1980 я году вступила в Союз архитекторов СССР и с тех пор регулярно ездила на всесоюзные совещания по стране и на курсы повышения квалификации в Москву. Побывала во всех отдаленных уголках нашего района, на месторождениях, в поселках и селах, до которых добраться было непросто. Звонила начальнику нефтегазоразведочного управления Мамедову Фаик Назаровичу и просила вертолет. Отказа не было, вдвоем с летчиком всюду летала, приземляясь, где хотела. Даже увидела издали Северный Ледовитый океан!
Уже знала, как живут и добывают нефть нефтяники в вахтовых жилых комплексах из финских панелей, где были двухместные номера, газ, горячая вода, столовая и кинозал. Вахтовики к этой красоте относились бережно. В вестибюле были встроенные шкафчики для верхней одежды по числу проживающих, перед которыми стояли здоровенные мужицкие унты или болотные сапоги. Везде – блеск и чистота непривычная.
Мне часто предлагали рассказать о перспективах развития города и района, люди хотели знать все о городе, где планировали жить долго. Так что вскоре я стала известной. Появилось много знакомых не только из руководства города. Ко мне обращались люди по вопросу строительства гаражей, обзаводясь личным транспортом. Кроме строителей знала нефтяников. Один из них Саша Бобков начальник радиометрической лаборатории часто появлялся у меня дома с другом Витей Прокоповым попить водки, попеть под Сашину гитару и поболтать обо всем. Однажды Саша появился у меня на работе, приехал по делам и заглянул. Мы пили чай, Саша развлекал меня анекдотами:
- Что такое бормотуха пять звездочек? - Брежнев.
- Какая у Брежнева партийная кличка? – Бровеносец в потемках.
- Что будет, если Брежнева проглотит крокодил? – две недели будет какать орденами.
- Брежнев загорает на пляже. Бежала мимо собака и лизнула Брежнева в задницу. Леонид Ильич лениво реагирует: - Ну, это уж слишком, товарищи! Насмеявшись, сделали передышку, и вдруг в этой наступившей тишине из радио прозвучал торжественный голос диктора с траурными нотками:
- …скоропостижно скончался… далее идет долгое перечисление должностей Леонида Ильича и список наград.
Мы с Сашей замерли, стараясь справиться с неуместным весельем и плавно перейти к трауру. Вроде бы как накаркали!
Где я только не побывала! На катере-водометке по Усе, по зимнику на уазике, на нартах с собаками, на самолете-кукурузнике добиралась до дальних сел и вахтовых поселений.
То, как живут люди на окраине огромной страны, напоминало пятидесятые годы моего детства на Урале. Почерневшие от старости бревенчатые домики, ухабистые дороги, скудные подворья, школы с 20- литровыми алюминиевыми бачками воды с прикрепленными к ним цепями алюминиевыми кружками…
Как-то отправилась с госкомиссией в село Мутный Материк, принимать в эксплуатацию амбулаторию. На катере-водометке к полудню добрались. В комиссии были - я, пожарник, главврач района, девица от СЭС, строитель, и председатель сельсовета. С нами на водометке военком приплыл по своим делам. Лето было на исходе и, когда мы закончили дела, наступили сумерки, и мы в полутьме добрались до берега, где был пришвартован катер. Свет прожектора с катера слабо освещал берег. От сельсовета нам притащили ведро вареной картошки, помидоров, три огромных каравая хлеба, три бутылки водки, пятилитровую бутыль с квасом и ведро свежесоленого омуля. Поднялись на катер, а военкома нет. Уставшие от перепалки со строителями из-за недоделок, мы не пошли в каюту, дышали свежим воздухом на палубе. Была тихая лунная ночь. Пришлось полчаса ждать, пока военком не появился в сопровождении трех мужиков. Двое под руки тащили его, едва переставлявшего ноги. Увидев катер, военком взорвал блаженное безмолвие, заревев песню про бродягу с Сахалина, временами посылая команды сопровождающим: «На-апра-а!... На-але…во! – мать твою!» и икал, изредка роняя фуражку с головы. Третий мужик следом за ними пер на плече картонный ящик размером с табуретку. Мужики с трудом погрузили военкома на борт по шаткому трапу, с которого он пытался рухнуть в воду. Наконец дотащили, свалили как куль на лавку вдоль борта, натянули на уши упавшую фуражку и военком моментально отключился, захрапел. Рядом с ним поставили ящик, наполненный до верха посудой из дефицитного хрусталя. Видать, заслуженный презент.
Мы спустились в просторную каюту, с боковыми рундуками и подвесными шконками. Голодные, набросились на простую еду с вкуснейшим, свежевыпеченным деревенским хлебом, запивая водкой и квасом. Взбодрившись, пели песни, пока не прикончили водку. После чего устроились спать на рундуках и шконках.
За военкомом на палубе присматривали два матросика. Ранним утром этот вояка меня разбудил, искал выпивку, гремя посудой, выцеживая в горло из пустых бутылок капли водки и ругаясь:
- Вот, черти! - голова трещит, на опохмелку не оставили, всю водку выдули, мать твою!
Было шесть утра. Я вышла на палубу. Катер шел по Усе. Свежий ветерок выдул из мозгов остатки сна и похмелья. Поднималось солнце, мне комфортно было от тихого шороха водометки и меняющегося пейзажа вдоль реки. Но это безмятежное состояние внезапно нарушил хриплый голос военкома. Он вылез на палубу, изрыгая похмельный запашок, устроился возле борта рядом со мной. Фамильярно подтолкнул меня локтем:
- Ну чо, подруга, выпить хочешь?
Я отодвинулась:
- Фу, воняет от тебя, как от козла, держись подальше, майор! Нажрался до зеленых соплей, противно!
- Ну, ты, не больно-то! Мы тоже не лыком шиты!
- Не позорь честь офицера, майор, отвали!
- Подумаешь, краля!
Он оттолкнулся от борта и двинулся к двум матросикам к рубке.
Сел недалеко на лавку и стал командовать:
- Пр-раво руля!
Морячки глянули на него:
- Чего?
- Прекратить разговорчики! Слушай мою команду! Пра-а руля!
Смотрю, морячки руль выворачивают, катер повернул, выходя из форватера. Черт, чего они его слушают, дуролома пьяного? Заорала:
- Эй, ребята, вы чего слушаете его, куда вас несет?
- Дак - военком же! Чо делать-то? – приказ!
- Немедленно прекратите, я здесь командую!
И заорала майору:
- Майор, веди себя достойно! Пожалеешь! – приедем, доложу Каретникову! Немедленно прекрати спектакль!
Он криво ухмыльнулся:
- Да ладно, архитектор, пошутил я, строгая какая!
На шум вышли пожарник и главврач.
- Что за шум, а драки нету?
- Да вот, Светлана Петровна командует. А что, мужики, может, пристанем к берегу? Новик-Бож впереди, в магазин сгоняем! - душа горит!
Мужики оживились:
- А что, Светлана Петровна, до Усинска часа 3, надо бы на завтрак чего-то купить…
А майор уже командует:
- А ну, причалить к берегу, матросы!
Те послушно к берегу повернули причалить к берегу. Времени около восьми, в поселке тишина. А на берегу голубей тьма, и тут наш вояка выхватил из кобуры пистолет и давай палить в голубей, козел!
Я в ужасе заорала, увидев, как он голубка убил и стал целиться в другого. Инстинктивно подскочила к нему и дернула за руку. А он от неожиданности пистолет выронил за борт, матюгнулся и заорал матросикам:
- Спускай трап!
Скрежеща зубами, еле дождался, когда они причалят и трап спустят, кинулся к нему, да сапогом зацепил перекладину и ломанулся в воду. Плюхнулся и забарахтался, поднимая брызги и разыскивая пистолет. Мужики тихо ржали. А я не удержалась, заботливо поинтересовалась:
- Майор, как вода-то - теплая?
Этот вояка все дно обшарил, и, подныривая в воду, нашел таки пистолет. Минут пять шарил по грудь в воде. Матросики кинулись на помощь к своему мучителю и затащили на борт. А мы вдоволь повеселилась, хохотая от души с пожарником.
С военкома, стучащего от холода и злости зубами, вода ручьями стекала по мундиру. Матросики накинули на притихшего героя, отрезвевшего и опозорившегося передо мною, телогрейку Я злорадно долго хохотала во весь голос, и он не выдержал, ушел в каюту к печке сушиться.
Продавщицы в Новик-Боже на месте не оказалось, уехала до обеда в соседнее село, водки мужики не нашли, в сельсовете тоже никого не было, вернулись ни с чем. Позавтракали остатками холодной картошки, омулем и хлебом с чаем. До Усинска майор сидел тихо, высыхал, бедолага, у печки, пил горячий чай и ни с кем не разговаривал.
Каретникову я рассказала подробности поездки. Судя по тому, как военком при встрече со мной прошмыгивал мимо, не задерживаясь и здоровался сквозь зубы, Сергей Иванович врезал ему крепко. Вскоре у нас появился новый военком, молодой и не похожий на солдафона, настоящий майор.
Надо сказать, поездки по району частенько проходили с приключениями. Зав пенсионным отделом Софья Алексеевна поехала однажды зимой к оленеводам. Надо было от села добираться на нартах с собаками. Добралась с сопровождающим веселым мужиком Васей. Пока дела делали, темень наступила. Возвращаются назад уже по дороге, освещенной луной и звездами, Вася поет песню на коми языке, посвистывает да палкой помахивает, а Софья Алексеевна сидит сзади, закутанная в спальный меховой мешок поверх дубленки и валенок.
Мороз под сорок. Вася пел, пел, надоело – затих, и вдруг чувствует – один он на санях, без Софьи. Повернулся, и точно! - улетела пташка куда-то и незнамо когда.
- Допелся, мать твою! Куда баба-то слиняла? - не дай бог на волков нарвется!
Развернул Вася назад упряжку и помчался, шепча «Господи, помоги! Только бы волки не съели бабенку!» Двадцать минут катил, матерясь, и наконец, наткнулись собаки на спальный мешок. А оттуда – тишина. Вася встал на дрожащие ноги, постоял чуток молча с перепугу и пошел к мешку. Собаки повизгивают, снег скрипит под ногами, и - тишина. Вася подошел к мешку и ткнул в него палкой. А оттуда такой вой выплеснулся, что Вася мигом отскочил и заорал:
- Софья Алексеевна, ты чо, жива, однако?
- Да ты очумел, что ли? Палкой в лоб тычет! – разбудил.
Васин хохот на весь лес так гремел, аж снег с елок посыпался. А Софья долго не могла понять, чего это она на дороге сидит, пока Вася не успокоился и не рассказал, ей, что она уже полчаса спит на дороге одинешенька.
- Ничего себе, Софья Алексеевна, свалилась и не проснулась! А тут ведь волки иногда рыщут!
- Да уж больно складно ты колыбельную пел, сон сморил!
- Какую колыбельную, песня-то про любовь!
И они, весело смеясь, помчались назад. Вася опять пел про любовь, но не забывал посматривать назад, а то опять бабенка уснет, скатится с нарт и ищи-свищи ее.
А Тамара Малова из отдела статистики рассказывала, как ее на катере весной везли в село. Середина реки была уже свободна ото льда, а у берега льдин прибило столько, что не приблизиться, чтобы высадиться на берег. И что делать?
Подплыли поближе, а дальше никак, до берега метра два, трап не достанет. И она, такая боевая, решительно скомандовала:
- Кидай трап, мужики, прыгать буду!
- Ой, девка, от него до берега больше метра будет, не допрыгнешь, в воду угодишь!
- Кидай, говорю!
Встала на трап у борта, перекрестилась:
- Господи, помоги!- где наша не пропадала!
И рванула от борта по трапу вниз до края как заправский спринтер. На катере только хором взвыли – О-оо –оох!!! А она, с развивающимися полами пальто, как птица на крыльях, взлетела и приземлилась чудесным образом на бережок. С Божьей помощью, не иначе! Толпа моментально смолкла, и вновь отреагировала воем, аплодисментами и счастливым смехом. А была наша Тамара весьма дородная пышнотелая и красивая молодая русская женщина. Из тех, кто коня на скаку остановит!
Работая в горисполкоме, я ни с кем особой дружбы не завела, но деловые отношения со всеми были хорошие. Это в проектных институтах рядовые и начальники были в панибратских отношениях. А здесь принято было соблюдать субординацию, чинопочитание, суровую деловитость, каждый должен был знать свой шесток и держать дистанцию. Такой стиль поведения, чтобы чувствовалась разница между начальниками и подчиненными.
Особенно в этом преуспевали женщины. Строгая подчеркнутая суровость проявлялась даже в одежде. Простота в общении не была нормой. Были некоторые правила поведения в отношениях между работниками. Многие вели себя подчеркнуто отстраненно, что выглядело как высокомерие, Наверное, оно и было на самом деле у тех, кто хотел показать свою значимость. Те, кто были культурными людьми, вели себя просто, не надувая щеки от своей исключительной ценности.
Я частенько шокировала горисполкомовских чиновниц своим поведением. Меня так и подмывало выкинуть какой-нибудь фортель, чтобы сбить с них спесь, снобизм. И однажды мне это с блеском удалось. На какое-то районное совещание все руководители, депутаты, секретари парткомов, директора совхозов, председатели сельсоветов, зав отделами горкомов и горисполкомов собрались в фойе, ожидая приглашения в актовый зал. Толпа стояла небольшими кучками, негромко разговаривая
Я боялась опоздать и стремительно ворвалась в эту гудящую толпу в новом финском платье из джерси красного цвета, с золочеными пуговицами и золоченой брошью в виде ракушки. Ворвавшись ярким пятном в толпу людей, одетых в одежду темных невзрачных тонов, шла раскованной походочкой, чувствуя, как все оборачивались на меня и расступались, когда я резала толпу на две части. Мужики как подсолнухи поворачивали ко мне головы, рассеянно умолкая, бабы неодобрительно сжимали губы.
И вдруг из этой толпы ко мне подскочил синеглазый, черноволосый красавец. Это был один из руководителей, недавно приехавший в Усинск. Мы уже успели с ним познакомиться, оказалось, что мы оба из Алма-Атинского Политеха, и у нас сложились особо теплые дружеские отношения. Он радостно бросился ко мне и, как всегда при встрече, поцеловал в щеку, а тут еще и обнял меня, приподнял и крутанул вокруг себя. При этом моя роскошная длинная юбка-годэ обняла ноги приятеля. Когда он отпустил меня, мы радостно приветствовали друг друга. Краем глаза я заметила, как некоторые особо спесивые чиновницы были заметно недовольны нашим вольным поведением в ожидании значимого события – совещания руководителей и народных депутатов района.
Любила я такие штучки, с иронией наблюдать за реакцией шокированных бабенок для меня был особый кайф.
Проработав в Усинске год, я поехала в отпуск. Отпуск полагался два месяца, поэтому я ездила в отпуск 2 раза - ранней осенью и в конце зимы. Чтобы быть на юге, где в это время было почти лето, а у нас - снег, морозы и полярные ночи. Сначала отправлялась к маме в Казахстан. Ехала через Усть-Каменогорск, где жили сокурсники – семья Саши Мегидя и Галки Москальцовой, Стрельчиха, уже под фамилией Нартыш, с мужем Валерой и сыночком Димой. Останавливалась то у Мегидей, то у Стрельчихи. С моим приездом собирались все вместе.
Как-то, на десятилетие со дня поступления в институт, собрались у Стрельчихи, в сентябре. Приехали из Алма-Аты Селины, Лида Коваленко, пришел Скалабан, Лида Коваленко. Пили, пели и плясали. Потом, мы с Сашей Мегидем тихонько смотались, под предлогом прикупить выпивона. Недалеко от Стрельчихиного дома была уже построена набережная Иртыша на всем протяжении берега. День был жаркий, воскресный, много людей гуляло по набережной, а мы с Сашей сидели на бетонном парапете и неистово целовались, забыв обо всем.
- Сашка, хватит, прекрати! Тут кого только нет, а ты, главный архитектор области, ведешь себя как мальчишка, на виду у всех целуешь какую-то бабу, а твою жену тоже многие знают, как главного архитектора города. Ну, успокойся, милый мой!
- Да пошли они все! И вообще, какое нам дело до всех! Не обращай внимания, я же люблю тебя, соскучился!
Часа два пролетели незаметно. Вернулись, принесли выпивона. Все делали вид, что ничего не поняли. Галка тоже мило улыбалась.
А когда я у Мегидей останавливалась, у них четырехкомнатная квартира, то когда все расходились, а Галка уходила спать, мы с Сашей долго торчали на кухне. Мыли посуду, болтали, курили, целовались и обнимались. Он шептал мне:
- Я так хочу тебя!
И я сбегала в приготовленную мне комнату от греха подальше. Галка уже спала, или она нам доверяла, или ей было все равно. Думаю, Сашка погуливал от нее, говорил, что в командировках в Алма-Ате часто бывает.
- Любовницы есть?
- Ну, бывает мимолетные встречи, но редко. Я только тебе верность храню, остальных меняю.
- Ничего себе! – верность он хранит.
Как-то зимой мы были у Мегидей, Саша поздней ночью вызвался нас проводить. Сказал Галке:
- Прогуляться хочу.
Дошли до дома. Валера говорит ему:
- Пойдем, хлопнем по рюмашке.
Пришли, выпили. Стрельчиха потащила Валеру в комнату диван раскладывать. А Сашка взял меня за руку и потянул в Димину комнату, где я спала, Дима был у бабушки. Пришли кинулись друг к другу и, не в силах сдержаться, оказались в постели. Все произошло быстро, только пришли в себя, – телефонный звонок в прихожей. Стрельчиха вышла, говорит:
- Нет, он ушел.
Галка!
- Вставай! – шепнула.
- Саша, Галка! – тихо сказала Стрельчиха, прикрыв трубку.
- Иду.
А утром, Валера уже ушел, я вышла на кухню. Валентина покуривая, пила кофе. И выдала мне:
- Светка, ну ты даешь! Хорошо, что Валерка сразу же уснул, ничего не слышал. Они же с Галкой такие друзья! И что бы он подумал? - подруга называется! Сашка тоже хорош! - как приезжаешь, что-нибудь выкинет! Не думаю, что Галка ничего не понимает, удивляюсь ее стойкости!
- Да ладно тебе! Что, она не понимает? - что Сашка женился на ней по обязанности, такой порядочный? Наверняка специально залетела.
- Она его любит!
- А это ее проблемы! Она любит, а он нет. Хорошо, что он понимает - семья это святое! Вот увидишь, никогда ее не бросит, а любовницу заведет, когда седина в бороде появится. Насильно мил не будешь! Мужики, они и просто так изменяют даже любимым женам, а уж нелюбимым…
- С чего ты взяла, что он ее не любит.
- А с тех самых пор, как он, узнав, что Галка беременна и вынужден был жениться. Помнишь, как он напился в драбадан, когда к нему по этому поводу дядька приехал. Сашка тогда к нам пришел в комнату и скулил на моем плече, как щенок? Вот так и живут – по контракту. А она еще и Дениса родила для верности.
- Наверное, ты права. Да черт с ними. Однако, поосторожней веди себя, не хватало, чтобы она меня соучастницей ваших амуров заподозрила.
- Я семью разрушать не намерена. Мы с ним не только любовники, мы давние друзья и будем ими до смерти. Я ему нужна, а он мне, я это знаю!
В свой первый отпуск я раз впервые в жизни я полетела в Адлер на Черное море. Путевку предложили в обществе «Знание», где я, как лектор в организациях и предприятиях города рассказывала о перспективах Усинска. Меня с интересом слушали.
В Адлере я познакомилась с Сережей Преображенским, электронщиком из Зеленоградского института электроники. Мне так было хорошо, что я продлила путевку на неделю и послала в горисполком телеграмму с текстом: «Судьба решается, прошу продлить отпуск», а что я еще могла придумать?
А весной съездила в дом творчества «Архфонд» в Гагре. Там познакомилась Эриком Ивановым, архитектором из Москвы, который предложил мне делать работы по Усинску. Такая была практика – художники и архитекторы умелые и предприимчивые, всегда могли хорошо заработать, исполняя работу по расценкам Худфонда. В Усинске я находила Эрику работу по оформлению и мы вместе ее исполняли. Эрик был старше меня на десять лет, в Москве жена и сынок десяти лет. Мы подружились, он был надежный друг, хороший архитектор, работящий и добрый, спортсмен – мастер спорта по волейболу.
Летом приехал Федя, делал росписи актового зала школы с напарником. Закончили работы до начала учебного года, сдали заказчику и напарник уехал, а Федя остался на пару дней, получить деньги и заключить еще договор. Утром в двенадцатом часу приходит ко мне в кабинет Федя, неся на виду у всех от вестибюля до кабинета авоську, в которой лежали не прикрытые две бутылки водки, полбуханки хлеба, два стакана и десяток вареных яиц. Не обращая внимания на пытающуюся остановить его секретаршу Валентину, открыл дверь в кабинет и пошел ко мне с широко раскинутыми руками. Я с ворохом бумаг готовила документ. Федя брякнул авоську на бумаги, бутылки звякнули, яйца с глухим стуком посыпались на пол. Федя обогнул стол, сдернул меня с кресла и, обняв за талию, закружил на виду у Валентины, стоявшей возле настежь открытой двери. Хорошо хоть посетителей в приемной не было.
Я поболтала ногами, Федя отпустил меня, после чего, я кивнула Валентине, чтобы никого не пускала. Собрала яйца, а Федю сел и небрежно отодвинул мои бумажки, освобождая место для водки и яиц.
- Федя, ну, нельзя же! - у нас не принято!
Я испуганно что-то лепетала и собирала в кучку свои бумаги. Федя присмирел и грустно сказал:
- И что у тебя за работа такая – все нельзя, какие-то бумажки! Чем занимаешься? - это же скукота! Раз здесь нельзя, бери машину и укатим в лес праздновать!
Я словно опомнилась. И в самом деле, чем я тут занимаюсь? Да пошло оно все! - подняла трубку и вызвала шофера. Спрятала в сумку Федино приношение, в нашей столовой отоварилась бифштексами с картошкой и вышли на улицу. И тут появился Бронислав, мой верный друг. Он понял обстановку, решил, что дела подождут и сел в машину. По дороге заехали в редакцию, прихватили журналиста Феликса Гельмана и выехали в лес, где и попраздновали.
Постепенно образовался круг друзей, я частенько приглашала их домой по совместимости, были отдельные группы партийных и комсомольских работников, строители, начальство, художники. Большинство друзей были мужчины. Из женщин подружилась с Аллой Михайловной Босовой, председателем Пармского Поссовета. Удивительная личность, обладающая огромной энергией, талантливый руководитель, она была чуть старше меня. Мы с ней были «из одной конюшни». Алла Михайловна работала в районе с начала строительства города. Боевая комсомольская натура, со средним образованием, командир в юбке, равной ей среди мужиков не было по силе характера. Народ ее любил за личные и деловые качества, нетерпимость к несправедливости, умение работать по хозяйственным и коммунальным делам поселка, жилой фонд которого состоял из самостроя, временных бараков и балков.
Так как она не имела высшего образования, я убедила ее направить документы в институт и заочно закончить его:
- Алла Михайловна, времена меняются, мало ли что кому взбредет. Вам дорога вверх, а отсутствие диплома может стать помехой! Найдите себе негров, которые будут делать Вам задания. А экзамены и зачеты Вы и так уговорите преподавателей принять, кто ж вам помешает?
И она диплом получила.
Дружила я с ребятами из редакции, горкомовскими. Саша Канушкин, зав отделом горкома курирующий образование и культуру, стал моим любовником. Веселый гуляка, он был женат, но свободно делал что хотел и оказался в моей постели. Первый раз пришел без приглашения с другом на мой день рождения, который совпал с днем строителя. На работе мне позвонил Бибиков и пригласил отметить праздник в ресторане со строителями. А я уже гостей близких пригласила на вечер, что делать? Нашла выход – позвонила одной из подруг и сказала, что приду позже, пусть она придет пораньше, дома все приготовлено для праздника - напитки, продукты:
- Танечка, выручай, придется задержаться из-за строителей. Прошу тебя, приди пораньше. Я ключ дам, приготовь, что хочешь и гостей прими, я
чуток опоздаю.
Безотказная Танечка так и сделала. Я проторчала в ресторане до конца, а потом кое-кого потом притащила домой праздновать день рождения, где гости благополучно дождались меня. Стол был накрыт, гости пьяные и довольные приветствовали меня, алкоголя было припасено много. И вдруг появился Саша Канушкин. Сказал:
- Светлана Петровна, мой друг давно хочет с Вами познакомиться, так что простите – без предупреждения. Время позднее, но – белая ночь же!
И преподнес мне флакон французских духов Шанель № 5, который он, как я узнала, прихватил из дома приятеля, так как жена друга была на юге и не могла препятствовать беспардонному Канушкину.
Потом все разошлись, оставив нас с Канушкиным. Так начался наш роман. Утром наша неуемная энергия потребовала продолжения праздника. Все было выпито и съедено и Саша предложил пойти в гости к зав отделом образования:
- У Валентины Ивановны всегда найдется выпить.
Мы пришли к ней в 10 утра. Насмешливо оглядев нас, она сказала:
- Ясно, ребята! У вас такой видок, что вам лучше никуда не ходить. Оставайтесь, а я к подруге, приду не скоро! Уходя, дверь захлопните.
Мы остались одни. Нашли в холодильнике коньяк, закуску, роскошную коробку конфет и продолжили праздник. Потом разложили диван и улеглись. К вечеру проснулись. Валентины Ивановны не было. Коньяк был выпит, конфеты съедены, остальное привели в порядок, оставив прощальную записку: « Дорогая Вы наша, спасибо за приют! Простите за нанесенный ущерб, Усинск Вас не забудет!»
Покинув гостеприимный дом, отправились по домам. Вот такой он, Север!
Из строителей я дружила с гостеприимной семьей Володи Журавского, начальника одного стройуправления, у которых собирались друзья по праздникам и выходным.
Я любила играть в шахматы и нашла таких же заядлых как я, любителей - мастеров и перворазрядников, мы собирались на турниры в редакции газеты «Усинская новь», где частенько печатали мои статьи о градостроительных перспективах и благоустройстве города. Часто приглашала к себе домой художников на пирушки с песнями под гитару и спорами обо всем.
Когда наступали белые ночи и солнце кружило на небе по кругу, мы ходили друг к другу в гости по выходным до утра. Пили много, поголовно курили, это было нормой, до алкоголизма не доросли по возрасту. Летом ездили за грибами, морошкой, черникой и клюквой. Для этого организовывались по выходным поездки на автобусах от предприятий и организаций, которые на остановках бесплатно сажали желающих.
Город благоустраивался. Строились широкие проспекты, дороги и пешеходные дорожки из бетонных плит, по которым прокладывали асфальт. Построили мост через Усу, железнодорожный вокзал, автовокзал, аэропорт. Самолеты летали в Москву, Сыктывкар, по республике и району.
Росли микрорайоны из панельных девятиэтажек улучшенной планировки, детские сады и школы. Ликвидировали постепенно самострой, построили кинотеатр, магазины, бассейн, художественную и музыкальную школы. Строительство велось на болотистых почвах, приходилось выкорчевывать деревья, производить песчаную засыпку на глубину более метра и делать свайные фундаменты под здания. На новом грунте появлялись посадки деревьев и кустарников. Город зазеленел.
Я работала над проектами спортзала иДома пионеров. Незадолго до перестройки спроектировала трехэтажное здание горкома партии, которое не построили. Часто ездила в командировки в Сыктывкар, Ленинград, в Москву и даже во Владивосток. Из Союза архитекторов СССР мне, минуя правление Союза архитекторов Коми, присылали персональные приглашения на всесоюзные совещания, после того как в Сыктывкар приехали представители из Союза архитекторов СССР и я их покорила докладом о строительстве Усинска с показом слайдов, где здания раскрашены яркими красками.
Как-то в мае в отпуск отправилась после Крыма во Владивосток, соскучилась по сестре, племяннице и друзьям. В аэропорту меня встретил Ларисин муж Вовочка, приехал на своем Запорожце. Я уже вышла из аэровокзала на площадь и искала такси, а тут Вовочка мне навстречу. Небритый, с похмельным лицом и без Ларисы. Это в праздник-то первого мая такой видок?!
Оказалось, что у него еще и баба сидит в машине. Он пытался мне объяснить и оправдаться:
- Извини, я не мог не встретить тебя, но я не один. Ларисе не говори!
Сволочь! Я, не дослушав, махнула рукой таксисту. Водитель резво подрулил, схватил мой огромный чемодан на колесах, я нырнула в машину, оттолкнув Ларисиного мужа:
- Прочь с дороги, козел!
Через час была во Владивостоке. Девчонки выскочили из квартиры, едва я вышла из лифта и повисли у меня на шее. Радостные слезы со смехом закончились, началась раздача подарков. Когда я развернула пакет с подарком для Вовочки, где лежал флакон одеколона, немного замешкалась и отложила его:
- Ну, это потом!
Они, конечно же, поняли, что я знаю про Вовочку. Поэтому, когда мы сели за стол, я рассказала про нашу встречу и бабу в машине. Лариса с Юленькой спокойно выслушали и сообщили, что он ушел от них.
Вот такой сюрприз меня ждал. Оказалось, что это случилось еще весной, когда Лариса родила мальчика и вынуждена была оставить его из-за страшной болезни. А когда Лариса лежала в роддоме, Вовка оставлял на ночь Юленьку и, дождавшись, когда она уснет, уходил к своей любовнице. Девочке было десять лет! - ну, не мерзавец ли?
Лариса, выйдя из роддома в тяжелейшем душевном состоянии от потери ребенка, бродила как неприкаянная по улицам города и однажды наткнулась на Вовочку, который разгуливал со своей любовницей. Когда я к ним приехала, Лариса уже месяца три терпела этого выпивоху и гуляку. А Юля возненавидела папочку. Он, недавно купивший Запорожец, попал в аварию, и, похоже, чтобы рассчитаться с гаишниками, отмазался взяткой, для чего спровоцировал кражу из квартиры золотых Ларисиных драгоценностей. Милиция вора не нашла и взлома не было. Когда Лариса рассказала про это, я поняла – Вовочкин след, только не доказано! - сговор, это же очевидно! Вышел сухим из воды, козел!
Лариса все еще не работала. Сказала, что планирует устроиться в санаторий уборщицей. Поразмыслив, я поняла, что Лариса имела намерение найти там мужа. От всей неопределенности их дальнейшего существования, я была в шоке и уговорила их поехать в Усинск. Я понимала, что жертвую свободой, но иного выхода помочь не видела, знала, что все устрою. Квартиру забронируют, деньги в Усинске хорошие, а там видно будет. И - пропадай моя телега!
Лариса согласились ехать в Усинск. Заставила Вовочку выдать ей полторы тысячи рублей, отправили контейнер и полетели в Усинск после встречи с друзьями и прогулок по Владивостоку.
В Усинске в это время детей посылали на юг к морю, и я сразу же отправила Юлю в лагерь, а Ларису устроила бухгалтером в больницу с хорошим окладом. Мы стали жить втроем. Из Зыряновска, узнав о переменах в нашей жизни, приехала мама. Она, конечно, была расстроена, но делать нечего, успокоилась.
За время работы в Усинске я два раза ездила на курсы повышения квалификации в Москву. Первый раз зимой на месяц. Нас разместили в квартирах старух, сдающих жилье. Я жила с тетей Машей, на этом же этаже жила Светлана – архитектор из проектного института во Владимире. Мы с ней подружились. А еще появился дружок из Армении Боря. Мы с ним бегали по музеям и выставкам, обедали в кафе. Он всегда таскал мой портфель, был для меня настоящим другом, сам женат и трое детей в Ереване. Мы иногда заскакивали в Детский Мир купить подарки детям. Все думали, что мы любовники, так как при встрече мы целовались. Но наши отношения были чисто дружескими.
Курсы были по планировке городов. Лекции читали два преподавателя. Один добросовестно старался дать необходимые знания по планировке с учетом перспективного градостроительства. Другой, вальяжный толстый еврей по фамилии Рабинович по существу вопроса не дал нам ничего кроме общеизвестных знаний, разбавляя их болтовней про сплетни и битву архитектурных мэтров при проектировании важных столичных объектов на конкурсной основе. Но больше всего уделял внимания анекдотам и плел всякую чушь, чтобы заполнить положенное время. Но мы были рады повеселиться и знали, что зачеты-то он у нас точно примет на дурняк.
Курсы - чистой воды фикция, сколотили хваткие москвичи-евреи междусобойчик по халявному зарабатыванию денег на этих идиотских курсах и втюхивали нам, провинциалам, всякую ерепень, не более того, что было известно всем архитекторам, ничего к повышению квалификации не имеющее отношения. Но нам было все равно, так как это давало некоторую свободу и необязательное посещение лекций. Курсы благополучно закончились, нам выдали удостоверения об окончании этих липовых курсов, организованных умельцами зарабатывать деньги на чистом месте.
В Москве я часто встречалась с Сережей Преображенским, который приезжал из Зеленограда. Я пропускала занятия, и мы бегали по музеям и выставкам живописи. Сережа хорошо знал Москву, и мы бродили по улицам, застроенным зданиями, где не было жуткого сурового соцреализма с хрущебами, а была архитектура времен Шехтеля – истинно русский ренессанс, создающая невыразимую прелесть комфорта, красоты и уюта. Со Светланой из Владимира мы любили бегать по магазинам и ходить по ресторанам. Я для этого тратила свою северную зарплату, а она деньги за проданный перед поездкой телевизор.
В ресторане «Прага» меня заметил молодой красивый узбек, пригашал меня танцевать. Он оказался известным в Узбекистане композитором, приехал в Москву ставить в Кремлевском дворце съездов свой балет «Легенда о любви» по либретто, сочиненного первым секретарем Узбекистана Каримовым. Его звали Улукбек Мусаев, у нас с ним была любовь, пока я не уехала, не оставив адреса. Улукбек впоследствии стал Заслуженным деятелем искусств Узбекистана
Тетя Маша, хозяйка квартиры как-то мне сказала:
- Что-то мне странно! – ты говоришь, что работаешь главным архитектором города, а покупаешь какую-то косметику, шампуни… Вот у меня жил узбек главный архитектор, так он все дорогое да дефицитное тащил – люстры, сапоги финские, польта немецкие, лифчики из Прибалтики, французские комбинации. У нас, чтобы гараж получить в Москве, не меньше полсотни надо выложить архитектору. Это ж скоко денег-то можно получать – живи себе припеваючи! А ты чо, не берешь што ли?
- Ну, наверное, твой узбек взятки брал. А мне не надо. я спать хочу спокойно, законы не нарушаю, северных денег хватает на хлеб с маслом, лежать годами на нарах мне не светит!
- Ну и дура! Все так делают, кто у кормушки пристроился.
- Нет, легче по совести жить, чем трястись от страха, все равно ведь поймают! - найдутся завистники и сдадут.
Старуха меня презирала:
- Эка ты какая-то простодырая!
Окончание курсов мы обмывали на банкете в близлежащем ресторане. Курсанты складывались по червонцу и поили всю преподавательскаую кодлу. Заправляла всеми делами секретарь Зина. В ресторане она не зевала, втихаря собирая в сумку ломтики сыра, колбасы, и остатки алкоголя. А когда настало время расходиться, она небольшую кучку самых веселых привела в скверик с беседкой, где мы продолжили банкет, прихватив выпивона. Под зимним звездным небом при температуре около нуля мы попили, поорали песни и расстались, довольные.
Второй раз я поехала на трехмесячные курсы перед Новым годом, когда со мной уже жили Лариса с Юлей. На этот раз курсы были в Московском архитектурном институте. Вот там было интересно. Преподаватели профессорского состава добросовестно организовали программу обучения, насыщенную проектными заданиями по градостроительству и организации городской среды. Мы с удовольствием пахали как студенты. Разместили нас в общежитии для аспирантов. Это были номера гостиничного типа. Аспиранты жили в одиночных номерах, а мы жили по два, три, четыре человека в трехкомнатных номерах.
Проектные задания мы делали, разместив подрамники на столах, кроватях, тумбочках и стульях. За это время ездили на экскурсии по Золотому Кольцу, были в Суздале, Ростове Великом, в Киев съездили на три дня, живя в вагонах экскурсионного поезда. Группа была из архитекторов, собранных по всему СССР.
В столовой возле общежития, где мы жили, я познакомилась с эфиопом, звали его Эрик. Он подсел ко мне за завтраком, когда я уплетала овсяную кашу. У него была сетлошоколадного цвета кожа, черные волнистые волосы и черные большие глаза, но внешность была европейская. Он оказался аспирантом и жил на нашем этаже. Он пригласил меня на ужин, который сам приготовит. Я вернулась после лекций, надела свое лучшее платье и пришла к нему в комнату, меня ждал стол с ароматным пловом, вином и бутылкой шампанского, также были восточные сладости, орехи и шоколад. Он учился в МАРХИ, потом была аспирантура. Мы мило поболтали, потанцевали под магнитофон с чудесной музыкой. Потом пили кофе, заваренным с молотым мускатным орехом, и я осталась у него до утра. Впоследствии я частенько проводила ночи с Эриком. Девки мои не знали, куда я исчезала, а на их любопытство я не реагировала. А когда пришла пора расставаться, курсы закончились, я последний раз провела ночку с Эриком, после прощального выпивона с сокурсниками придя к нему и утром сказала:
- Эрик, пришла пора расстаться, я больше не приду. Сегодня надо побегать по магазинам, а завтра рано утром – на самолет. Так что, спасибо за любовь, и прощай!
Эрик молча стоял, ошеломленный, и пока он приходил в себя, я поцеловала его и выскочила за дверь.
Девки еще спали, я тоже прилегла, проснувшись к обеду. Потом – беготня по магазинам, вернулась домой вечером. А когда мы обсуждали покупки, стук в дверь. Входит мой Эрик с букетом огромных белых роз! - весь такой торжественно красивый! И при гробовом молчании совершенно обалдевших девок, прошел ко мне и протянул мне эти потрясающие розы. Я взяла их и сунула в букет полыхавшее лицо. А Эрик достал из кармана открытку и бусы из разных мелких побрякушек дивной красоты, невиданных у нас, обнял меня и тихонечко сказал:
- Я люблю тебя, Света, и никогда тебя не забуду!
И поцеловал меня в губы, потом – руку. Задержал ее в ладони, медленно отошел к двери и вышел.
Тишина в комнате прорвалась возгласами:
- Ну, ничего себе!
- Во дает Светка, эфиопа охмурила тихой сапой! Это же аспирант, который на нашем этаже живет!
А Вика из Мурманска потом спросила:
- А мне вот интересно, какой он у них - черный, или красный?
Я захохотала:
- Ну, это зависит от того, что он делает. Иногда прямо полыхает!
Вернулась домой к Новому году, привезла своим девчонкам чемодан московских подарков.
Я, привычная жить одна, испытывала с одной стороны радость от того, что рядом были родные люди, а с другой стороны это ограничивало мою свободу. Я гостеприимная, люблю шумные компании, а теперь не могла общаться с друзьями, с любовником, и много чего другого, что не всегда нравится другим. Надо было жить по правилам семьи. Это, естественно, напрягало меня слегка, но терпела. Первой это поняла мама. Как оказалось, она написала Ларисе, чтобы она возвращалась во Владивосток, отвоевала квартиру у Вовочки и строила свою жизнь самостоятельно, без меня. Что Лариса и сделала, через год, вернувшись домой. Вовочку приперла к стенке, пообещав в парторганизацию обратиться, если он не отдаст ей с Юлей квартиру и устроилась на работу бухгалтером. Впоследствии она закончила заочно институт и стала экономистом.
Я вновь обрела столь любимую свободу и жизнь вошла в привычную колею. Каждый год, отправляясь в отпуск, я непременно посещала маму в Зыряновске. Ездила зимой, а после мамы ехала на Черное море в Абхазию или Крым. У мамы каталась на лыжах с горок и в поле, которое начиналось сразу же за микрорайоном. Навещала Нину, ходила в библиотеку и в кино. Маме обязательно что-то делала – красила потолки, клеила новые обои, протирала люстры от пыли, ремонтировала все, что необходимо. Я умела все и делала с удовольствием, так как время шло медленно. Я все время рвалась прочь из этого города, мне было как-то в нем некомфортно. Я доставала скрипку, на которой училась играть после десятого класса, протирала ее, пыталась что-то пиликать и бережно клала е в футляр, мечтая забрать как-нибудь в Усинск и научиться играть. Но время шло, а я все не могла собраться ее увезти, так как дорога до дому была длинная. И мама подарила ее девочке-соседке, когда обменяла квартиру на Владивосток.
Как-то в Усинске я увидела в комиссионке саксофон, Великолепный инструмент сводил меня с ума сверкающей позолотой. Я не раз ходила в магазин полюбоваться на него и так хотела его купить, что подумывала занять огромные деньги, чтобы иметь у себя такую красоту. Хорошо, что не купила. Поговорила с продавцом, и он разочаровал меня, сообщив, что красавец саксофон неисправен и имеет большой дефект, который может исправить только мастер. После этого я успокоилась, но часто с сожалением вспоминала этот потрясающе красивый инструмент. Мечта, иметь саксофон не оставляла меня никогда. Но такой дорогой инструмент был не по карману. Может, Господь когда-нибудь услышит меня, и моя мечта исполнится, когда я разбогатею и буду играть на нем джазовые композиции далекой юности. Э-эх! А пока я неустанно всегда пою песни, которых знаю великое множество. В то прекрасное время, когда мы были молоды, мы все пели песни, собираясь в шумные компании. И эту любовь к пению я сохранила на всю жизнь. Пела всегда и везде.
Так прошло восемь лет в Усинске. Первого секретаря горкома Спиридонова перевели на повышение в Сыктывкар вторым секретарем обкома. И все изменилось в работе. Появился новый секретарь горкома, молодой и амбициозный Коршиков, который, зная как ему далеко до Спиридонова, чей авторитет был безусловным, стал жестко диктовать и. как говорится, закручивать гайки.
Меня это пока не касалось. Но уже была готова к тому, что придется войти в противостояние. Уж очень заметно было желание нового секретаря заставить всех поверить в то, что надо забыть привычки Спиридонова обсуждать и прислушиваться к людям. Теперь другие правила, есть партия – наш рулевой, и он будет ее проводником, инакомыслия не потерпит ни при каких обстоятельствах.
А я уже очень хотела быть абсолютно свободной и заниматься только творчеством. Руководящая работа, рутинные дела меня уже тяготили. Особенно утомляли совещания, от бесконечной говорильни у меня начинала болеть голова, я даже стала принимать таблетки от давления. Наступал критический возраст, я чувствовала усталость организма от моей работы. Жизнь чиновника - смена места в кресле на место в машине не благоприятствует здоровью, я понимала – надо менять образ жизни, думать, как жить дальше. Этот путь пройден, надо вновь искать, куда повернуть, чтобы жизнь снова стала интересной, чтобы шагать к новым вершинам с радостью и любовью к своему делу.
Мысли об этом приходили ко мне все чаще, не давая покоя. Желание заниматься творчеством разбередил во мне мой дорогой друг Федя Моржов. Я уже в свободное время писала картины, изучая по книгам правила живописи, резала из пенополистирола скульптурные композиции, как это делал Эрьзя и много чего творила. Что-то зрело во мне, готовое выплеснуться. Надо было только дождаться, когда ситуация сама выбросит меня на новый берег жизни, как Робинзона, и я успокоюсь, обретя долгожданное пристанище и свободу. Знала, что это счастливое время придет!
Но я, как и другие люди в то далекое время, когда наступала так называемая Перестройка. Не знала, что дорога будет очень не простая, она изменит все в нашей спокойной и счастливой жизни, так как любимая страна наша СССР развалилась внезапно на куски, и выруливала на дорогу, которая круто изменит нашу жизнь.
И каждому пришлось пройти через великие и ужасные тяжелые испытания. Разрушится все! - и придется постараться и поднапрячься, чтобы возродить страну и ее былое Величие. Но мы как всегда все преодолеем и победим, а на обломках СССР возикнет новая Россия, более мощная и сильная держава! Мы возродим веру своих предков в Господа и Он нам поможет!
© Copyright: Светлана Морозова 8, 2018
Свидетельство о публикации №218100901320
Свидетельство о публикации №218100901320
Рецензии