Новогодние каникулы. Глава 21. Каждое доброе дело

Фонарь у забора так и не починили, пришлось пробираться к двери в кромешной темноте, чуть ли не на ощупь. Девчонки за спиной Барховцева о чем-то тихо перешептывались. Всю дорогу до поселка они дремали на заднем сидении и теперь с любопытством озирались по сторонам, удивлялись обширному двору за высоким металлическим забором, тихонько дружно ахнули при виде дома. Хотя вполне возможно, удивлялась и ахала одна Марина — Роман не оглядывался на них, у него была забота поважнее: не провалиться в дырку на сломанной ступеньке, прежде чем доберется до выключателя. 
В сарае недовольно заворчали собаки, они почувствовали своего, но в ноздри лез и дразнил инстинкты чужой запах.
— Бакс, свои! — крикнул им Роман.
Умный пес в ответ брехнул пару раз, заверяя, что бдит неусыпно, периметр под надежной охраной, но так и быть, этих чужаков он пропустит, раз они с хозяином. Денди поддакнул ему, подтверждая и свое присутствие при исполнении. Звонко загавкала в стороне от них какая-то шавка, обеспокоившись таким поверхностным отношением к соблюдению своих обязанностей. Ей тут же отозвалось несколько других боевых единиц охраны — тревогу подняли по всему поселку, зафиксировав злостное проникновение на территорию. Несколько минут, пока Роман тыкал ключом в скважину, под яркими звездами ночного неба летал яростный собачий лай, пока, наконец, мохнатая дружина не пришла к выводу, что произошло всего лишь досадное недоразумение и никакой опасности два чужака не представляют. Раздраженно тявкнув, словно плюнув напоследок, умолкла последняя собачонка.
В доме Роман бросил свои вещи в отцову спальню, рассудив про себя, что пока папы нет, глупо забираться наверх, лучше находиться поближе к дверям и держать руку на пульсе, то есть владеть ситуацией. А что он увидел бы со своей мансарды? В гостевой комнате на втором этаже с удобством устроилась Ксюша. Впервые Барховцев увидел, как ее бледные губы растянулись в довольной улыбке, как промелькнул в глазах восторженный блеск, и поспешил предупредить:
— Поживешь тут временно. Даю тебе три дня на то, чтобы нашла работу и нормальное жилье или вернешься обратно на задворки Саварска. Да, и вот еще что: в этом доме никаких наркотиков, и постарайся соблюдать основные правила личной гигиены, подцепить от тебя какую-нибудь заразу никто не хочет.
— Я здорова! — радостный блеск в Ксюхиных глазах тут же сменился испепеляющей ненавистью.
— Это-то и удивительно, — выходя от нее, бросил уже в дверях Роман.
Сестренку он решил разместить в шикарной угловой комнатке, которую никто из домашних так и не занял: у него с Лизой был чердак, переоборудованный в уютную спальню — подальше от остальных глаз и ушей; отец обитал на первом этаже, Сашку устраивали в небольшой комнате без балкона. Этот же свободный и просторный уголок, куда он привел Марину, использовался, как тренажерный зал, что было очень удобно, учитывая наличие открытой лоджии: в углу лежали разборные гантели, в стену был вмонтирован турник, возле окна лежал небольшой коврик для Лизиных занятий йогой — все это надо будет перенести вниз на террасу, а пока сойдет и так.
— Владей! — Роман подтолкнул сестренку вперед. — Обживайся и спускайся ужинать.
Марина с уважением посмотрела на снаряды, робко опустилась на краешек дивана и устремила взгляд на Барховцева.
На немые вопросы тот отвечать не стал, так как еле держался на ногах от усталости, а еще нужно было приготовить ужин, молча вышел, предоставив сестре разбираться самой в своих сомнениях и искать ответы. Спустившись на кухню, он раскрыл дверцу холодильника, посмотрел на многочисленные кастрюльки и контейнеры с едой, приготовленные заботливой Натальей для больницы, и задумался на минутку: а не слишком ли он кудахчет над ними? Стоит ли так уж опекать — они же не трехлетние малыши, справятся и сами с ужином, тем более, что холодильник забит едой под завязку — у Натальи это дело поставлено на конвейер. Роман выудил с нижней полки бутылочку запотевшего Будвайзера, вылакал его двумя глотками, решительно прогнал из головы зудящие мысли о Лизе и Сашке, которые роились там медоносными пчелами, прошел в комнату отца, рухнул на кровать и уснул сразу же, стоило только коснуться подушки.
 
                * * *
 
Проснулся он оттого, что возле кровати пыхтели, сопели и шептались.
— Что ты здесь делаешь? Пошли, пока он не проснулся!
— А он красивый, смотри, какие мускулы!
— Еще бы, у него, знаешь, какие гантели наверху стоят! И турник!
— Интересно, он и вправду твой брат?
— Не знаю, — ответила Марина. — Пошли, ты хочешь, чтобы он нас здесь увидел?
— Его проблемы, — ввернула Ксюха любимое выражение. — Мне кажется, я ему нравлюсь. А что? Глядишь, и заживем, как люди — я в постели много чего могу.
— Прекрати! Даже не думай! Это тебе не Славка!
Роман усиленно делал вид, что все еще спит, пока его сестренка отпихивала Ксюху от кровати. Та упиралась. Пришлось пошевелиться, только тогда послышались быстрые крадущиеся шаги по полу и тихонько скрипнула дверь.
Барховцев открыл глаза. Вот как, Ксюша решила забраться к нему в постель — вот счастье-то! И что это еще за «не знаю»?! Кажется, все подробно разжевал, предоставил документы, а она все равно не верит! Отца выпишут не сегодня-завтра, за это время придется постараться убедить сестренку, а не то папу ждет второй приступ. Может, Пашка и прав насчет теста по ДНК, а еще лучше сличить ее тест и Сашкин — было бы интересно. Назойливая пчела больно ужалила, каким-то образом достав до сердца.
Роман болезненно поморщился и поднялся. Стоя под холодными струями, раздумывал, звонить ли Лизе. А что он ей скажет? Вряд ли она поверит в лепет о пропавшей сестре. Барховцев представил, как мямлит по телефону:
«Любимая, ты не беспокойся, со мной сейчас две женщины: одна из них моя сестра, с которой нас разлучили в далеком детстве, а другая ее подруга, и уехать от них я не могу.»
После такого объяснения жену и сына он больше не увидит, Лиза тут же соберет вещи и уедет к своей родне.
Почему, почему он не поговорил с ней, когда вернулся в тот день от Сереги? Почему не обнял, не успокоил? Дурак! Ему хотелось, чтобы она немного пострадала от ревности, чтобы попереживала, помучилась, поняла, какое сокровище упускает из рук! Какой же он болван, бесчувственная орясина, долбоклюй тупой! А Сашка? Как теперь смотреть ему в глаза, маленькому родному комочку? Как снова завоевать его доверие? 
Роман стряхнул ледяные струи с лица, растерся полотенцем, влез в широкие домашние штаны, футболку и подошел к кухне. За закрытой дверью слышался тихий разговор двух подружек. Роман притаился возле щели, почувствовав себя Лелей, женой дяди Юры, которая и подслушивала, и подглядывала, и не считала это чем-то предосудительным, когда дело касалось семьи.
Так что там у них за тайны?
— Ты дура, — выговаривала Ксюша подруге. — Какие такие документы? Какая такая буква в фамилии? Вы с ним вообще не похожи! Вечно ты плаваешь во всяком дерьме и мне приходится там плавать вместе с тобой! Ну хорошо, вчера нам и правда лучше было бы спрятаться: я тех ребят знаю — отморозки.
— Ты их обокрала? — быстро вставила Марина обвинение.
— Не обокрала, а взяла свое, — поправила Ксюха. — Они мне не собирались платить, эти два урода, пришлось подсуетиться и забрать весь лопатник — плата с процентами! А вот ты бы так не смогла, поэтому тебе во всякие передряги не нужно соваться. Это хорошо, что он считает тебя своей сестрой. Сегодня осмотримся, а завтра немного почистим эту хату.
«О как! А у нее много планов, или уже забыла, что собралась окучить меня в постели», — Барховцев хмыкнул за дверью.
— Он же нас сразу найдет, — возразила Марина.
— Деньги положим на карточку и все. Кто знает, сколько у нас там было? Ну отсидимся денек у Вовика, все-таки свой, детдомовский, у него можно и деньжат стрельнуть. А этот, твой брателло, не будет же караулить нас день и ночь.
— Ты с ума сошла? У Вовика настоящий притон, вспомни, какая ты от него приползла! И потом… я не хочу!
— А пора уже! — внушала Ксюша. — Не так уж это и страшно! Надо стоять ногами на земле, не фантазировать, меньше читать книжек. Там нормальные ребята, без изворотов — в тот раз просто какой-то залетный был… — Она неуверенно замолчала, видно и сама понимала, как много в ее плане слабых сторон.
— Ксюха, а куда ты дела те деньги, которые украла? — после небольшой паузы спросила Марина.
— Не украла! — возмутилась подруга. — Неважно, куда дела…
— Я думала, Славка принес «ракету», а это ты ее купила? — перебила Марина.
— Знатный был косячок, — усмехнулась Ксюха. — Штырил с первого шмальва. С завтрашнего бабла еще один такой возьму.
Роман несколько раз топнул ногами и отворил дверь. Девушки притихли, только настороженно посматривали.
Барховцев кивнул им, мол, «доброе утро», и принялся готовить завтрак: яичница с зеленью, помидорами, перцем и кофе. Обычно дома Лиза всегда готовила полезные завтраки — каши, а если уж яйца, то непременно омлет, по выходным у них были блины или сырники, и обязательно сок, как заряд бодрости, впрочем, и комплексные витамины Лиза считала совершенно необходимыми для здоровья. При воспоминании о семье сам собой вырвался тяжелый вздох, Роман постарался отогнать на безопасное расстояние гудящее пчелиное сборище.
— Чего примолкли? — подбодрил он девушек. — Вы, вроде, что-то обсуждали.
Его сестра слегка покраснела и стрельнула глазами на Ксюшу.
— Нам в город надо, — не растерялась ее подруга. — Мне нужно зайти в Центр занятости — я там стою на учете, может, предложат какую-нибудь работу — а Маринке надо в магазин, у нее прокладки кончились.
Марина бросила на нее гневный взгляд и пнула под столом ногой, но получив в ответ обратный пинок, уткнулась глазами в тарелку и нахмурила брови. На лице отобразилось душевное смятение: поверить до самого конца, что она в родительском доме никак не получалось, участвовать в криминальных планах своей подруги не хотела, как и не хотела оставить ее одну, предать детдомовскую подругу, почти сестру, которая была ей гораздо ближе, чем родной брат. Марина разрывалась между чувством долга, вкупе с многолетней привязанностью, и желанием обрести свою родню, войти в незнакомую жизнь, узнать, каково это, когда любят не за личные или деловые качества, а за то, что она, Марина, есть на этом свете, за то, что в венах ее и брата течет общая кровь.
Роман переводил взгляд с одной на другую и тихонько закипал, с трудом уговаривая себя не схватить их обеих за шиворот и не встряхнуть хорошенько, чтобы поставить на место мозги. Начать ему все же хотелось с Ксюши — все в ней раздражало: и какой-то нездоровый аппетит, и то, как она явно верховодила над его сестренкой, и ее довольная хитрая физиономия. Глотнув крепкого кофе, Барховцев привел в подобие порядка разгулявшиеся нервы и решил не торопить события, понаблюдать.
— Я вас отвезу, — кивнул Роман.
— Нет, мы лучше на автобусе, — Ксюша замотала головой. — Мы, наверное, надолго: если предложат работу, то сразу съездим, посмотрим. Может, придется в несколько мест успеть.
Ясно, подруги хотели остаться одни, навязывать свое общество Барховцев не стал, в конце концов, сестра уже взрослая, сама решит: хочет ли оставаться и дальше жить одна или решит влиться в крепкую дружную семью, принять своих родственников. Не насильно же ее тащить.
— Марина, у тебя есть деньги?
— Да, да, — затрясла головой сестра.
— Нет у нее денег, — решительно настояла подруга.
Барховцев достал свою карточку.
— Держи. Не волнуйся, у меня это не последние, здесь всего тысяч десять, хватит тебе? Она без пин-кода, считай, это мой тебе первый подарок.
Марина не сделала ни одной попытки взять карточку, невзирая на пинки подруги. Она не попрошайка! Дома у нее есть деньги, триста рублей, оставшиеся до зарплаты, лежат в жестяной банке из-под крупы — это ее заначка на всякий случай, если Ксюха пойдет в разнос и снова спустит все до последней копейки. Надо только добраться до своей квартиры и забрать их оттуда — как она могла вчера забыть об этом?! Заначку Марина несколько раз перепрятывала, борясь с искушением потратить, и каждый раз вспоминала первый год самостоятельной жизни, когда они с Ксюхой питались исключительно Дошираком и хлебом, глотали пустой чай, в ожидании следующего пособия. Сколько раз она предлагала подруге откладывать хоть по одной тысяче в месяц, потому что Ксюха тратит, как одержимая, словно деньги жгут ей руки, или словно у нее их неиссякаемый запас, и каждый раз та только смеялась.
— Мне не надо, — упрямо отказывалась Марина от незаработанных денег.
— Постараемся уложиться, — Ксюша выхватила карточку.
Оставшись один, Роман доглотал в остывший кофе и занялся переселением. Перетащил вниз спортивные снаряды, заново укрепил Сашкину шведскую стенку, подобрал подходящее место для турника, в который раз дал себе обещание приобрести беговую дорожку — возле широкого окна террасы как раз было бы удобно ее поставить (и розетка рядом, и окно можно распахнуть) — натянув толстые резиновые перчатки, с остервенением вычистил ванну и унитаз, которыми пользовалась подруга сестры, накормил собак. Дела закончились, а времени до вечера оставалось еще полно. Стоило на минутку плюхнуться в кресло — в голове закопошилось затихшее было медоносное скопление, выбивающее из равновесия, и как Роман не старался отмахнуться от него, боевые отряды пчел деловито кружили вокруг сердца и дружно выпускали ядовитые жала.
«А ведь ты еще у отца не был, — осуждающе загудел рой маленьких мучителей. — Только страдаешь целый день, эгоист!»
Барховцев ринулся к машине. Лишь бы только отвлечься и не думать. Не думать ни о чем.
В таком состоянии, близком к прострации, он вошел в ворота больницы, долго слушал Наталью, не понимая ни одного слова, наконец зашел в палату. Больным отец уже не выглядел, он сидел на кровати, высоко подняв подушку, и выражение лица было привычно-суровым, сдержанным, даже не верилось, что всего-то, две недели назад он мягко улыбался сыну гладил того по руке, смущался, спрашивая мнение сына о возможном браке с соседкой. Сегодня, увидев Романа, отец напрягся, приподнял голову с подушки.
— Ты ее нашел?
— Ищу.
Он сам не понял, как это слово сорвалось с языка, зачем соврал отцу? Просто незачем напрасно обнадеживать, вернется ли Марина — еще вопрос. Роман уже настраивался на то, что завтра придется заново уговаривать ее и убеждать, но что делать, если она не сбросит свою раковину, в которую спряталась от всего мира, не простит семье предательства?
Отец разочарованно опустился на подушку, позволил Наталье поправить одеяло, отвернулся, словно сын не интересовал его больше. Роман молча посидел возле кровати, наливаясь до самых глаз досадой, проглоченным унижением, и вышел. Всю жизнь он мечтал стать отцу другом, но тот упорно не снисходил до этого, предпочитая сохранять прежние отношения: как будто перед ним непослушный маленький мальчик или неразумный подросток, не выполняющий вовремя распоряжения родителей.
Уж в чем в чем, а том, что сестра выросла в Детском доме и обзавелась защитными колючками, он, Ромка Барховцев, не виноват!
До Росников гнал на предельной разрешенной скорости — внутри кипело, дымилось и клокотало чувство обиды на несправедливость, очередную пощечину судьбы, как будто мало она выдала ему оплеух. Словно стараясь сгладить положение вещей, дорога стелилась под колеса ровным ковром накатанной колеи, и у самого поселка Роман смог выдохнуть, оправдать поведение отца беспокойством за дочь, нетерпением старого больного человека, перенесшего тяжелый сердечный приступ.
К дому подъехал, уже практически успокоив всколыхнувшиеся нервы, и сразу увидел их: сестренка с подругой Ксюшей, съежившись на морозе в своих одинаковых курточках и одинаковых шапочках, словно два взъерошенных воробья-близнеца, сидели на узкой деревянной скамейке перед забором и ждали его. Обе вскочили, лишь только он подъехал. По груди разлилось неожиданное умиление, рот сам растянулся в улыбке: вернулась — значит, свой выбор сделала.
Один камень из целой пирамиды, лежащей на плечах, свалился и рассыпался — на душе стало чуть-чуть светлее.

                * * *

Рано утром Барховцев проснулся от тревожной беготни по дому. Чьи-то быстрые ноги сновали мимо его дверей, кто-то плескался водой, снова бежал, рыдающий голос сестренки уговаривал:
— Дыши! Ну давай же, дыши!
Это что еще за черт?!
Роман пружиной подскочил на постели, быстро влез в штаны и выбежал из отцовой спальни.
На полу коридора между кухней и комнатой бездыханная Ксюша лежала щекой прямо в луже блевотины какого-то подозрительно коричневого цвета, по наглому испортив ковер, который так всем нравился. И неважно, сколько ему лет! Этот ковер лежал в прихожей еще на старой квартире, где рос маленький Ромка — а теперь придется выбросить, не стирать же! Хорошо бы, конечно, выбросить его вместе с Ксюшей, на любой помойке их ждут не дождутся, причем это будет всего лишь актом милосердия по отношению к ней, а мир, в котором на одного законченного наркомана станет меньше, только вздохнет свободнее, но вот сестренка вряд ли поймет и одобрит такой поступок. Вместо того, чтобы плясать от радости, что все так удачно разрешилось естественным образом, эта глупышка прикладывала ко лбу подруги мокрые тряпки, тихо плакала и уговаривала ее дышать.
Вот дьявол!
— Отойди, — он отстранил Марину, но она внезапно вырвалась и оттолкнула его от лежащей подруги, заслонила ее собой.
Роман хмыкнул и приподнял брови. Интересно, о чем она подумала? Что он и вправду закатает Ксюшу в ковер и вынесет к мусорным бакам у дороги? Или расшибет об стену? В глазах сестры плескалась решимость драться до конца. Черт, а ведь кажется, только начали складываться доверительные отношения.
— Отойди, пожалуйста, — повторил он, стараясь говорить спокойно.
— Она сейчас очнется! — расплакалась Марина. — Так уже было!
— А я даже и не сомневаюсь, — тут же заверил ее Роман.
Он поднял Ксюшу, занес ее в ванную, усадил под холодную воду прямо в одежде, умыл аммиаком, который нашелся в аптечке, нагнул ее пустую голову к коленям, чтобы немного крови потупило к мозгу, если, конечно, там есть хотя бы капля серого вещества.
Через минуту щедрых похлопываний по щекам синюшное лицо начало розоветь, воздух с хрипом и свистом ворвался в легкие, но тут же вырвался обратно. Ксюша разлепила глаза и содрогнулась в очередном приступе рвоты. Роман со злостью смотрел на заляпанные стенки ванны. Вот зараза! Какой гадости она набралась? Поменять, что ли, всю сантехнику в доме? Шипя сквозь зубы ругательства, он смыл с девчонки содержимое ее желудка, направляя сетку душа прямо на лицо, не заморачиваясь, что вода попадает в нос или глаза. Ксюша зажмурилась, открыла рот и принялась отмахиваться от струй воды, застучала зубами, затряслась и завыла на одной ноте.
— Что, душа моя, нагулялась? — ругался Роман, стаскивая с нее одежду. — А я ведь, предупреждал тебя, меня поиметь не удастся.
Воду сделал погорячее, бросил в ванну гель для душа, мочалку (придется выкинуть), рядом положил старое полотенце (отслужило). Сестра стояла в дверях, тревожно наблюдая, Барховцев не обращал на нее внимания, разговаривал с Ксюшей.
— Помоешься, так и быть, дам тебе время обсохнуть, и вали на все четыре стороны.
Он шагнул к выходу, но в дверях раздувала ноздри Марина, глаза ее метали молнии, переходящие в высоковольтные разряды, которые Барховцева должны были испепелить на месте.
— Ты не шутишь?! — он обратил внимание на сжатые кулаки. — Серьезно? Решила подраться со мной? — мягко укорил он глупую сестренку.
— Не прогоняйте ее!
— Марина, я ее предупреждал, чтобы забыла о наркотиках, по крайней мере, пока находится в этом доме, и я не позволю ей держать себя за лоха!
Он повернулся и пошел на кухню, сестра наступала ему сзади на пятки.
— Я буду присматривать за ней! — клялась она сквозь слезы. — Это я виновата, не проследила. Она обещала, что завяжет, а я поверила, расслабилась!..
Роман повернулся, нерешительно приобнял ее за плечи, усадил на стул.
— Послушай меня, — он принялся сооружать завтрак, а заодно убеждать. — Ты не обязана следить за ней. Она сама выбрала себе дорогу, в этом ты себя не должна винить. Следи, не следи — рано или поздно она все равно сорвется, вот, как сейчас, и ты не сможешь ее удержать. Ведь она только недавно вернулась из больницы, я прав? (Марина нехотя кивнула. Еще бы он был не прав, когда своими руками помогал грузить ее в карету Скорой помощи) Она по собственной воле катится на дно, но тебе необязательно скатываться туда вместе с ней. А чем больше станешь удерживать, тем больше она будет туда стремиться. Подумай о своей жизни.
— Вам не понять, — Марина тяжело вздохнула. — Мы с ней всегда были вместе, сколько я себя помню, она мне, как сестра, больше чем сестра, как я могу оттолкнуть ее? Я знаю, что она всегда встанет за моей спиной, что бы ни случилось, отдаст последнее ради меня!..
— Пока я вижу только, как ты это делаешь, — ввернул Барховцев.
— Я для нее, а она для меня, — возразила Марина. — Сейчас у Ксюхи трудные времена, так что моя очередь помогать ей.
— Да что ты стелешься перед ним?! — хрипло прокаркали от двери. — Не можешь удержать язык за зубами? Лохушка!
Ксюша еле переставляла ноги, при этом одной рукой держалась за стену, другой за живот.
«Унитаз внизу точно выкину», — решил Барховцев, глядя на нее.
Вид у девчонки был ужасен, краше в гроб кладут: всклокоченные волосы после мытья (если она, конечно, их мыла) торчали, как пакля на свалявшейся швабре, под глазами залегли тени, особенно выделяющиеся на бледном лице, но самое главное, от чего Роман чуть не поперхнулся свежесваренным кофе — на Ксюше красовалась его собственная пижама, которую он неосмотрительно бросил в кресло рядом с кроватью, и отцовы тапочки, последние еле торчали из-под сложившихся гармошкой штанин. Ну конечно — он же не оставил ей сухой одежды. Вполне возможно, из-за неудобной обуви и падающих штанов Ксюша и шла с трудом.
«Все в помойку», — сокрушенно подумал Роман.
— Оклемалась? — поинтересовался он.
— Не твои проблемы, — отрезала Ксюша.
Она сползла по стене прямо на пол и уселась там, выудила из кармана пижамной куртки косячок, прикурила. По кухне пополз сладковатый дым. Барховцев не поверил глазам — просто абзац! Где она это взяла? Впрочем, ясно где — деньги на наркоту пошли с его же кредитки — нашел кому давать. И Марина еще заступается за нее!
— Эй! Ты не оборзела?!
Взгляд ее, как обычно, сверкнул ненавистью.
— Пошел бы ты! За собой смотри! Выискался тут, добренький дяденька! Трепи ему дальше (это уже относилось к Марине), а он попользуется тобой и выкинет — никакой он тебе не брат! Нет у тебя никого, кроме меня, поняла?! Не бывает таких чудес! А ты, фуфел, если ее так захотел — гони деньги вперед, плати давай за нее, она еще це!..
Барховцев вырвал косячок у нее изо рта, затушил его в раковине и выбросил в ведро, Ксюша проследила глазами его путь до самой последней точки.
— Вот сейчас тебе лучше бы заткнуться, — предупредил Роман.
— Козел! — высказалась она ему в ответ.
Роман рывком за шиворот поднял ее с пола и потащил к лестнице. По пути Ксюша цеплялась за него и лягалась, стараясь побольнее ударить ногой, но находясь с ним в разных весовых категориях, все же не смогла справиться. Для приведения в чувство этой нахалки Роман несколько раз встряхнул ее, отчего у Ксюши каждый раз звонко клацали зубы.
Позади них металась Марина.
— Отпустите ее!
Каждое доброе дело наказуемо — только теперь Барховцев на своей шкуре ощутил глубокий смысл этого изречения и понял, как эти девчонки его уже утомили за полтора дня. Обе.
— Отпустить? — обернулся он к сестренке, удерживая ее подругу на вытянутой руке.
— Да! — сестра затрясла головой, не сводя с него круглых глаз.
Роман, молча, разжал пальцы, и Ксюша мешком плюхнулась на пол. Барховцев от души понадеялся, что она как следует отбила себе свою тощую пятую точку, на которую приземлилась со всего размаха. Марина кинулась поднимать подругу, а на него посмотрела, как на своего личного врага. О Господи!
— Жду тебя на кухне через пять минут — время пошло! — грозно приказал сестре Роман. Что ж, здесь видно придется применять папины методы воспитания: никаких больше уговоров — четкие сухие команды, которые они привыкли выполнять в своем приюте.
Марина, уложив подругу в постель, появилась в дверях кухни через три минуты. Брат поставил перед ней тарелку с овсянкой и стакан с йогуртом, придвинул корзинку с хлебом.
— Ты не поела.
— Я не голодная, — гордо проронила сестра.
Роман прикрыл глаза и сосчитал до десяти. И как это у отца получается командный тон?
— Послушай…
— Зачем вы так с ней?! — перебила Марина. — Это жестоко, так относиться к больному человеку! Вы хотите, чтобы она умерла одна на улице или, чтобы она одна жила в моей квартире?! Это все равно, что убить ее! Если она уйдет, я уйду вместе с ней!
— А по-моему, она просто села тебе на шею и крутит тобой, как хочет, — проворчал Роман. — Ты же сама прекрасно знаешь, чем она больна, и все равно решила пустить свою жизнь коту под хвост, чтобы каждый раз вытаскивать ее с того света? Ей нужно серьезное лечение, а потом долгая реабилитация, а иначе она однажды просто не очнется, не вернется из своей нирваны — вопрос времени — ты это должна понимать.
— Заглохни, проповедник, — донеслось от двери. — Это наши проблемы, разберемся без всякого фуфла!
Жадным взглядом Ксюша смотрела на еду. По дороге к столу ее качало и штормило, как матроса на парусном фрегате в непогоду, но она сумела преодолеть эти пять метров, что отделяли ее от тарелок. В отличие от щепетильной подруги она не стала церемониться, каша исчезла с Марининой тарелки за пять секунд и абсолютно Ксюшу не насытила. Она торопливо запихивала в рот, все что видела перед собой: йогурт, хлеб, яичницу, которую не успел доесть Роман, выскребла ложкой остатки овсянки со стенок кастрюли.
— Ладно, поперло тебе, — скрепя сердце, глядя на этот неуемный аппетит, Барховцев переступил через себя. — Я обещал три дня, и ты получишь эти три дня, но потом!.. И не жди, что она (мотнул подбородком в сторону Марины) будет заступаться.
Сестра неуверенно кивнула, решив, видно поучаствовать в перевоспитании подруги, та на них не смотрела, взгляд ее был устремлен внутрь себя.
Ксюша замерла, как кот перед мышиной норкой, скосив глаза в сторону и прислушиваясь к внутренним процессам в организме. Барховцев испугался, что ее сейчас вырвет прямо на стол, но посидев в тревожной задумчивости несколько минут, девчонка удивленно приподняла брови и протянула руку к ближайшей кружке с кофе, которую Марина безропотно ей отдала.

                * * *

Глубоким вечером Барховцев лежал в кровати без сна, с ног до головы облепленный уже привычным, сердито гудящим роем пчел-мыслей о почти потерянной семье, дальнейшей пустой и никчемной жизни без жены и сына, и с обреченной покорностью позволял яду разливаться по организму. Если бы он знал заранее, к чему приведет ссора с Лизой, сам отвез бы ее на тот проклятый девичник и велел бы хорошенько оторваться, а теперь… Удастся ли все исправить? И чего он так завелся тогда? Как будто черти толкали на скандал. Роман перевернулся на живот, закрыл глаза, постарался отрешиться от любых мыслей, но потревоженные пчелы возмутились таким пренебрежением к своему присутствию и зажалили еще яростнее. Вспомнилась первая размолвка с женой, тогда еще будущей, возникшая, совершенно по-дурацки, на абсолютно ровном месте. В то время они только начали встречаться, гуляли все, свободное от ее тренировок и занятий время, обошли все местные кинотеатры, изучили в парках все укромные местечки со скамейками, перепробовали в доступных кафе все сорта мороженого, до которого Лиза была большая охотница, и не пропустили ни одной вечеринки в ее общежитии. У них был шумный и веселый конфетно-букетный период, пока вдруг Лиза не приревновала его на одной их таких вечеринок.

— Убирайся отсюда! — разъяренная девушка попыталась захлопнуть дверь своей комнаты перед его носом.
И все из-за того, что он потанцевал немного с именинницей, устроившей этот сыр-бор в одну из суббот. Ну подумаешь, потанцевал! Ну улыбнулся девчонке, раз уж она сама подошла и пригласила, перекинулся парой слов — не топтаться же было рядом с ней молча с каменной рожей — а Лиза психанула и убежала. Когда после танца он закрутил головой в поисках, ее уже и след простыл, подружка, с которой она сидела, Широковец Таня, насмешливо пожала плечами, мол, я что, удерживать ее должна! Ромка долго стучал в Лизину дверь, прежде чем она открыла, что бы сказать ему те самые слова:
— Убирайся отсюда!
— Лиз, — он удерживал дверь. — Я конечно, уберусь, если ты так настаиваешь, но скажи сначала, мышуня, на что ты так обиделась?
— Не смей так меня называть! — от злости и негодования Лиза топнула ногой, как норовистая лошадка и Роман невольно улыбнулся.
— Чему это ты тут разулыбался?! — взвилась на дыбы его девушка. — Иди Катьке своей улыбайся! И танцуй с ней до самого утра!
Лиза попыталась оставить последнее слово за собой и хлопнуть дверью перед его носом, но он живо подставил ногу и деревянное полотно шмякнуло по его кроссовке.
— Бог мой! Ты что, приревновала меня? — Ромка удерживал в узде свой рот, но губы так и разъезжались в стороны.
— Вот еще! — высокомерно фыркнула Лиза. — Очень ты о себе высокого мнения, Рома Барховцев! Мне все равно с кем ты танцуешь, хоть с Ниной Маркеловной крути!
Нина Маркеловна была уборщицей в административном крыле — еще не старая женщина, но чрезвычайно полная. На ее иждивении находился муж-инвалид, с которым она изредка выходила на прогулку между корпусами спортивного комплекса.
— Ты же знаешь, она и не взглянет на меня, когда с ней рядом ее Виктор Захарович в инвалидном кресле.
Ромка хотел пошутить, разрядить обстановку, насмешить свою девушку и, может быть, помириться, но дверное полотно снова забило по ноге.
— То есть, потенциально, ты согласен?! — Лиза шутку не приняла, даже оскорбилась на такой ответ.
— Да в чем дело, Лиз?! — возмутился Роман. — Почему мне нельзя разок потанцевать с другой девушкой? Если бы ты не забилась в угол со своей Широковец, то я танцевал бы с тобой, но ты предпочла весь вечер шушукаться!
— Вот, значит, как?! — сопела обиженно Лиза. — Мне уже и с подругой не поговорить?!
— Ну прости меня! Обещаю, что больше на эту Катерину даже не посмотрю.
— А на других все равно станешь смотреть?!
— Лиза, да это смешно, в конце концов, что ты придираешься к каждому слову?!
— Ты бабник! Правильно мне говорили, что ты любую охмуришь!
А вот это было уж совсем неправдой, он не собирался никого охмурять, и вообще, с тех пор, как они начали встречаться с Лизой, все другие девушки воспринимались Ромкой исключительно, как неизбежный фон, на котором она одна выделялась, сияла теплой звездочкой. Обвинения были несправедливы и беспочвенны.
— Послушай себя, Лиз, тебя уже несет не к тем берегам, ты в чем, собственно меня обвиняешь?! — возмутился Ромка. — Ну потанцевал я с Катей, ну и что! Я же не переспал с ней! Чего ты там себе нафантазировала?!
Подбородок ее задрожал, в глазах заплескались слезы, отчего они стали огромными и безумно прекрасными. Рассудительные доводы она восприняла по-своему.
— Уходи! Ты свободен! Можешь танцевать с кем хочешь, и спать, с кем хочешь! Не знала, что мешаю тебе!
Своей ногой она выбила ногу Романа и захлопнула дверь. Он просто обалдел от такого поворота, стучался и звал Лизу, пока из соседних комнат не заругались на него. Пришлось уйти. Стоя на холодном ветру возле общежития, он долго смотрел на ее окна и представлял, как она плачет там. Господи, нашла к кому ревновать! Да он даже лица этой Катерины не запомнил! Ну что там у нее могло быть особенного? Да даже если и было — все это не затрагивало сердца, он просто потанцевал с ней. Дурак! Долбодятел! А Лиза плачет теперь. На следующий день, когда она задумчивая и бледная возвращалась с вечерней тренировки, он подкараулил ее у общежития с огромным букетом в руках и свертком с ее любимым мороженым. Лиза растаяла.

Окунувшись в воспоминания, Роман подскочил от неожиданности, когда в недрах отцовской спальни зазвонил телефон. Барховцев покрутился по углам, выудил из книжного шкафа допотопную трубку, которая каким-то чудом еще не окончательно разрядилась, и, в волнении, сел на кровать.
Звонил его ребенок, звонил деду, и как теперь разговаривать с сыном Роман не знал. Дрогнувшей рукой нажал кнопку.
— Дед! — крикнули ему в ухо. — Дедуль, почему ты мне не звонишь и не приезжаешь?!
Роман задержал дыхание.
— Здорово, сынище, как оно? Как твои дела?
— Папа! — обрадовался сын, но тут же сник. — А где дедуля?
— Он заболел, лежит в больнице.
— Так же, как баба Нина? Мама сказала, она тоже в больнице.
— Нет, сынок, баба Нина умерла, ее больше нет.
— Совсем-совсем нет? — не поверил сын, да и может ли ребенок его возраста представить, что это возможно в принципе — умереть.
— Совсем, — подтвердил Роман.
— А где же она? — допытывался дотошный Сашка.
— Наверное, на небе, я и сам точно не знаю.
— И когда же она теперь приедет оттуда?
Вопрос поставил в тупик, положил на обе лопатки, послал в нокаут.
— Она больше не приедет, Саня, — как можно мягче объяснил сыну Роман. — С неба никто не может возвратиться. Я тоже по ней скучаю. А хочешь, я к тебе приеду? — вдруг загорелось внутри безумное желание прижать к сердцу этот родной комочек, вдохнуть запах легкого детского пота, и чтобы Лиза стояла рядом и улыбалась. Господи, как же не хватает этого!
Сын не отвечал, сопел в трубку, вероятно справлялся со слезами.
— Слышишь, Саня? — заторопился Барховцев. — Я скоро приеду к тебе, и мы все вместе, и мама тоже, пойдем к дедушке! Он нас ждет.
— Он тоже скоро улетит на небо?! К бабушке Нине? А вдруг он упадет оттуда?!
В трубке послышались короткие гудки — то ли сам бросил, то ли Лиза отобрала. Роман стиснул зубы, его ребенок там чувствует себя одиноким и покинутым, брошенным всеми, а он копошится тут с этой наркоманкой, как курица в навозе. Барховцев рывком вскочил с кровати — все, нечего больше ждать!
Да в чем проблема-то, собственно?! Сестренку возьмет с собой, а Ксюшу завезет в старую Маринину квартиру — и так с ней достаточно наплясались.
Джинсы, свитер, ключи от машины!..
Взгляд упал на окошко, и Барховцев замер. На улице чернел поздний зимний вечер, первые звездочки заглядывали сквозь тонкую прозрачную занавеску, легкий ветерок кидался снежинками, налепляя их на стекло. Роман остановился: куда его понесло? Пока доедет будет уже глубокая ночь — только взбудоражит ребенка, Сашка должен уже спать в это время, да и Марина тоже спит, будить их только пугать понапрасну. Придется ждать до утра.
Барховцев снова разделся и плюхнулся на холодные подушки...