Глава вторая, праздничная

Южное побережье Эдамастры было тихим и пасмурным. Рабочие покинули пирсы, и корабли, почти готовые к отплытию, сиротливо болтались на волнах серого сердитого моря. Белые паруса, черные вымпелы, темно-зеленая военная форма караульных. Тишина, разве что прибой шелестит по мокрому песку, а где-то вдали, наперекор непогоде болтаясь вдали от суши, надрываются белоснежные чайки.
Он никогда не жаловался на плохое зрение. Он мог полюбоваться всеми деталями, вплоть до выражений солдатских лиц.
Он стоял у бойницы, поглаживая рукоять меча, и смотрел на мутную полосу горизонта, смешанную с облаками. Осенние дожди пришли к Эдамастре около недели назад и здорово замедлили создание флота, но основные корабли — быстроходный «Maledar», крохотный «Viesta» и его близнец «Nadleara» намеревались покинуть родные земли, едва прибудет господин верховный шаман. Их задача — разведка, вылазка в открытое море с целью убедиться, имеются ли в нем иные континенты, пригодные для жизни, и доклад королеве Ами, — была довольно простой, и нынешний хозяин береговой крепости недоумевал, какого черта его так спешно перевели из Магры к центральным Сумеречным верфям.
Из тени лестницы вышел заспанный стражник, виновато посмотрел на своего командира и сообщил:
— Господин Кьян, за вами приехали.
— Хорошо.
— Передать господину Язу, что вы скоро придете?
Командир крепости покачал головой:
— Нет.
И его, и стражника, и тех караульных на палубах кораблей, и вообще любого, кто жил на Эдамастре, можно было бы принять за людей, если бы не одинаковые небесно-голубые глаза. Никаких различий в рисунке радужных оболочек, никаких различий в переливах цвета и форме зрачков.  Отличались только ресницы и разрез, да и то изредка.
Они называли себя aiedle, эделе. Они были такими же смелыми и верными, как народ хайли, но куда меньше зависели от своей родины и королевы. Генералы, командиры, военачальники и даже рядовые солдаты имели полное право распоряжаться своей судьбой по собственному усмотрению.
Впрочем, господина Кьяна это не беспокоило.
Он снова погладил рукоять меча — заученным, непроизвольным движением. Если в мире и были какие-нибудь вечные, неизменные вещи, то оружие вполне свободно к ним относилось. Эделе, сородичи Кьяна, умирали, их пепел уносило ветром и давило тяжестью волн, белый песок под ногами ломался и трескался, выпуская на поверхность огонь, горели города, исчезали те, кого парень совсем недавно считал своими друзьями, но смертоносный клинок по-прежнему оставался целым.
Эдамастра, великое, гордое, покинутое людьми королевство, грозила вот-вот погибнуть. Затерянный среди морских вод континент содрогался от землетрясений, ломался, бился в агонии, а по роскошной брусчатке мостовых текла багровая лава, растворяя абсолютно все. Господину Кьяну попадались те, кому пришлось находиться рядом с точками ударов стихии, и он все еще холодел, вспоминая искаженные, полные боли и страха взгляды, направленные на него. Вспоминая вопросы, горячо и поспешно заданные: «Вы найдете новое королевство?» «Вы сумеете нас спасти?» «Что мы будем делать, если Эдамастра затонет, как затонули северные острова около пятидесяти лет назад?»
Был всего один эделе, не спросивший у Кьяна ничего. Вернее — была.
Королева Ами, последняя из королевской династии, позволила себе грустно улыбнуться и выразить искреннее сожаление об участи, настигшей жителей Барасты и Шкея. Она не обвинила господина Кьяна в том, что он допустил подобную беду, она не упрекнула его и словом. Она знала, что высокий худой солдат, на плечах которого темно-зеленая форма болталась, как на вешалке, не имел к этому никакого отношения. Если кто-то и был в силах изменить произошедшее, то он наверняка обретался в цитаделях шаманов — а Кьян родился обычным, без малейшего намека на магию.
Кроме того, она его любила.
Принцесса эделе, хрупкая, болезненная и слабая, встретила наследника семьи воинов на церемонии посвящения. Ему было девятнадцать, ей — четырнадцать. Он упорно отказывался воспринимать ее всерьез, а она преследовала Кьяна по коридорам замка, будто безмолвное фамильное привидение. Отец Ее Высочества, расчетливый, занятый, равнодушный к дочери мужчина, не обращал внимания на ее интерес к сыну военачальника, а спустя три года стало уже поздно. Он, конечно, попробовал запереть господина Кьяна в темнице, а дочь — в башне, но это не дало результата. Девушка говорила, что и под страхом казни не расстанется со своим любимым, а парень молча наблюдал за потугами палача, разглядывая клещи и кинжалы с таким безразличием, словно причинить ему боль они были не в состоянии.
— Ладно, — бормотал король, брезгливо отряхивая молодого солдата от пыли и паутины — в подземных камерах никто не убирал с момента их постройки, чтобы преступники размышляли о своем плохом поведении в подходящей обстановке. — Ладно. Может, из вашего союза получится хоть что-то стоящее...
Ее Высочество была счастлива, а господин Кьян, по природе своей тихий и замкнутый, спокойно пожал плечами, но в этом коротком жесте королю почудилась благодарность.
Прошло еще полтора года, и правитель Эдамастры умер. Он поехал на весенние праздники в зимнюю столицу, Шкей, и его, как и многих других, поглотило беспощадное пламя. Принцесса, изначально жалевшая о том, что не составила отцу компанию, была вынуждена принять корону — тонкий золотой венец, украшенный ониксом, — и возглавить племя эделе, заменяя собой мужчину. Она правила с переменным успехом, а Кьян в меру возможностей поддерживал свою королеву, если не советом, то хотя бы своим присутствием. И все наладилось, потихоньку, с трудом, но все-таки наладилось — они вместе преодолели ужас и опустошение, нависшее над берегами древнего королевства.
...но песок  содрогнулся снова.
На этот раз он выбрал Барасту, проглотил ее, как глотает акула мелких рыбешек, и не оставил ничего, кроме трещин в обугленной земле, куда радостно затекло море. Оно приласкало и с горем пополам утешило раны Эдамастры, а Кьян — невозмутимо, обстоятельно, хотя в Барасте к моменту катастрофы были его родители и сестра, — предложил Ее Величеству построить корабли и вывезти расу эделе к иным, менее опасным, берегам. Девушка одобрила идею военачальника, но поставила перед ним условие: сначала Первая Центральная Армия убедится, что эти самые берега действительно существуют, а потом уже заберет своих сородичей с гибнущего континента.
Помнится, в тот вечер Кьян был до неприличия разговорчив.
— Это глупо, Ами, — возражал он, то и дело косясь в окно — на черный густой дым к северо-западу от воинского форта Кадар, крайнего юго-восточного поселения Эдамастры. Население спешно бежало за его крепкие надежные стены, но толку, если они были предназначены оберегать эделе от вражеских армий, а не от беспощадного пламени? — Лучше сразу довериться кораблям, бросить опасную территорию. Где-нибудь для нас обязательно отыщется место. Давай поскорее уплывем, давай спасемся —  ты, я, твои подданные, господа генералы и шаманы, — давай достигнем новой родины вместе, как мы достигли того затишья после твоей коронации. Не заставляй меня уйти одного. Если ты опять заболеешь, если с тобой случится несчастье, как быть мне? Как быть мне, если тебя не станет?
Его низковатый голос неожиданно сорвался. Он взял прохладные ладони Ами в свои руки, посмотрел ей прямо в глаза — такие же небесно-голубые, как и у каждого из потомков эделе. Серебристые волосы, будто живой металл, обрамляли ее черты, бросали тень на покрасневшие веки, на неуверенную, чуть кривую улыбку. Ами улыбалась вымученно, безрадостно, и от этого сердце Кьяна жаждало разорваться, прекратить свои — и ее страдания, такие невыносимые для военачальника, посмевшего полюбить принцессу.
— Я не брошу Эдамастру, — негромко, едва ли не шепотом, возразила девушка. — Пока не буду полностью уверена, что найденная тобой земля безопасна. Уплывем отсюда, построим дома у соседних берегов — заманчивая перспектива, правда? Но как мы поступим, если подземное пламя последует за нами, вспыхнет опять, пускай мы и добьемся, как ты выразился, затишья?
На это Кьяну ответить было нечего. Он уставился на шнуровку своих сапог, сбивчиво сообщил, что Сури, Язу и Тартас назначили Совет в кают-компании Вьесты, и с тех пор избегал общества королевы Ами.
Стражники распахнули перед ним Врата цитадели, и военачальник приблизился к старой зеленовато-серой карете. Дверца немедленно приоткрылась, и на господина Кьяна с насмешкой посмотрел рыжий мужчина, чьи пылающие пряди были абы как собраны в две косы — лишь бы не мешали обзору.
— Привет, — весело поздоровался он. — Как успехи у твоих кораблестроителей? У нас уже есть хотя бы призрачные шансы переправить армию к Этвизе?
— Куда? — нахмурился военачальник.
Взгляд рыжего мужчины обшарил основную площадь воинского форта, убедился, что поблизости нет ни единой живой души, и вернулся к своему собеседнику.
— Залезай, — господин Язу подвинулся и указал солдату на сиденье напротив. — Обсудим это внутри.
Кьян послушно забрался в карету, захлопнул за собой дверцу — так, что с крыши посыпалась пыль, — и оказался наедине с верховным шаманом Эдамастры. Господин Язу дернул бархатную штору, обрывая поток солнечного света, и в темноте произнес:
— Приказ Ее Величества Ами застал меня в библиотеке, где я копался в поисках информации о ближайших к нашей родине континентах. Я написал королеве, что выйду на связь, как только переберу определенные книги, и что я немедленно доложу ей о результатах. Так вот, свой доклад я предоставил госпоже вчера, и вчера она постановила, что я и небольшой отряд моих подчиненных отправимся с тобой к Этвизе, древнему королевству рыцарей, самому северному на Тринне. Разумеется, — он усмехнулся, — там живут люди, бестолковые, обреченные на смерть люди, но армия эделе сокрушит их с той же легкостью, с какой сокрушает скалистые берега прибой.
Господин Кьян, как это водится, промолчал. Верховный шаман с видимым раздражением протянул ему карту, перетянутую синей лентой.
В правом верхнем углу крупными литерами было выведено: «Trienna». Она делилась на пять крупных королевств, одинокое герцогство, обширную лесную территорию и горный хребет, отсекавший Талайну — самое западное королевство, — от всех прочих, словно стена, непреодолимая и бесконечно высокая. Хребет назывался Альдамасом, обладал двумя перевалами и Тропой Великанов. Военачальник племени эделе мрачно повторил это словосочетание про себя — и обнаружил, что, пожалуй, Тропа смущает его гораздо меньше, чем откровенно угрожающие литеры, нависшие над скоплением деревьев к востоку от подножия гор.
«Драконий лес». Шаманы убивали крылатых звероящеров, но убийство стоило им жизней стольких людей, что сам господин Кьян ни за что не заплатил бы такую цену. Он все еще не забыл историю о том, как Язу, верховный шаман Эдамастры, гордый, хитрый и расчетливый, будто Дьявол, атаковал огромную песочную небесную тварь. И не забыл, как она, потеряв всякое представление о том, где находится, в бреющем полете развалила Башню Ордена, снесла крыши с большинства домов Дьярры и тяжело, касаясь брюхом воды, полетела... к берегам только что упомянутой Этвизы.
— Безумие, — кратко вынес вердикт военачальник.
Господин Язу расхохотался:
— Ты прав. Но у рыцарей нет своего флота, поэтому атаковать их выгоднее, чем обходить Тринну по дуге и отбирать у варваров Эсвиан. — Он постучал пальцем по скоплению крохотных островов к юго-западу от континента. — Да и весь народ эделе не поместится на четырех клочках суши — разве что мы будем сидеть на головах друг у друга.
— У Этвизы наверняка есть союзники, — отозвался Кьян, — и эти союзники явятся прежде, чем мы успеем разбить лагерь на берегу. Талайна, Саберна, Хальвет, Никет и Вилейн — они не обрадуются появлению наших кораблей, им захватчики ни к чему. Ами... то есть Ее Величество... говорила, что мы постараемся избежать войны. Что наша цель — пустая, необитаемая земля, а не воровство чужой. Это ты заставил ее изменить решение?
— Я, — невозмутимо подтвердил Язу. — План моей королевы был заранее бесплоден. Неужели ты настолько слеп, чтобы с ним считаться?
В его мягком голосе прозвучало сожаление.
— У нас нет выбора, Кьян. Либо мы отберем Этвизу у рыцарей — и построим там новую Эдамастру, — либо умрем. Подземное пламя не собирается шутить, оно подступает все ближе к твоему любимому форту, а стены, рвы и солдаты его не победят. Тебе придется вновь собрать и возглавить Первую Центральную Армию, написать вестников командирам, поторопить кораблестроителей. У нас в распоряжении месяц, не больше и не меньше. Спустя месяц, — он подался вперед и перешел на вкрадчивый шепот, — Эдамастра уйдет под воду вместе с народом эделе, если ты не плюнешь на свою чертову миролюбивость и не используешь таланты по назначению. У  меня все.
Дверца кареты щелкнула, и Кьян, не ответив, выбрался обратно на площадь. У него был не заданный вопрос, предназначенный господину Язу — «когда ты умудрился вырастить в себе ТАКУЮ жестокость?» — но привычка отмалчиваться перевесила. Со временем все теряют сами себя — и не обретают заново.
Лошади тронулись, возница поправил широкополую шляпу, спасаясь от мелких дождевых капель, и вежливо попрощался с господином военачальником.
От почетного караула, застывшего у Врат, отделился невысокий мальчишка, поправил воротник теплого плаща и спросил:
— Милорд, какие будут приказы?
— Передай господам Тартасу, Милайну и Сури, что они приглашены на ужин в цитадель, — поразмыслив, попросил Кьян. — А капитану разведки передай, чтобы он заглянул в мой кабинет завтра не позднее полудня.
— Есть! — бодро воскликнул юный солдат.
— И вот еще, Мальтри, — Кьян поймал его за плечо, потому что, гордый оказанным ему доверием, мальчишка тут же бросился выполнять поручение, — переоденься. Никто не должен заметить, что мой оруженосец наносит визит разведке — особенно если учесть, что ее расформировали.

Несмотря на ссору с Уильямом, Эс не собирался отказывать себе в развлечениях. Время шло к полуночи, и он, вооружившись тыквой, отправился пугать мирное население замка.
Первой жертвой крылатого звероящера стал господин Альберт, оруженосец погибшего короля. Обнаружив, что оранжевый плод размеренно плывет по воздуху, скаля жуткие кривые зубы, а под ним беспомощно болтается чье-то живое тело, хайли рванул из ножен меч и направил его на страшное создание, но оно ловко нырнуло вниз, пропуская удар над самым краешком тыквы, и сноровисто побежало прочь. Альберт с недоумением покосился ему вслед, прикидывая, где ему раньше попадался этот свитер с оленями и высокая худая фигура вообще, но зрелище было таким странным, что мозг напрочь отказывался думать о чем-то кроме корявой рожи и свечи, поставленной в блюдце и призванной эту самую рожу освещать.
Притворяться кошмарным привидением Эсу понравилось, и следующей наградой его стараниям послужила госпожа Эли. Начальница замковой прислуги едва не упала в обморок, но крылатый звероящер подхватил ее и аккуратно усадил на подоконник, после чего поклонился и ретировался. Девушка была шокирована, но ей, как и Альберту парой минут назад, показался весьма знакомым вязаный свитер и жизнерадостные силуэты оленей. Ее реакция отличалась от реакции бывшего оруженосца лишь тем, что Эли, совладав со своей дрожью, встала и бросилась к Миле, королевской башне, чтобы рассказать Уильяму о летающей тыкве с человеческим телом.
Напугав еще пару слуг, дракон сообразил, что упускает весомую часть хэллоуинского ритуала, а именно — не требует ни у кого конфет. Он ненавидел шоколад и надолго призадумался, чем бы его заменить. Вином? Бутербродами? Тыквенным пирогом? Да нет, фраза «тыквенный пирог или смерть» прозвучит глупо в устах собственно тыквы, надетой на непутевую драконью башку. Хм-м-м...
Крылатый звероящер прогулялся туда-сюда по длинному коридору, и тут его посетила совершенно гениальная идея. Определенно, она не явилась бы никому, кроме истинных гениев, и Эс так возгордился своим нестабильным разумом, что чуть не пошел хвастаться Уильяму.
— Стоп, стоп, стоп, — сурово попенял он себе. И, отметив боковым зрением какое-то неестественное движение за окном, пробормотал: — Что за...
Окно разбилось, впуская запах дождя, сырой земли и гниющего человеческого мяса. Среди осколков битого стекла неуклюже барахталась полуистлевшая тварь с ядовито-зеленым пламенем в опустевших глазницах. Плоть на ее локтях, груди, щеках и спине отваливалась клочьями, перекошенный рот издавал нечто вроде звериного рычания, а когти дернулись к Эсу так быстро и настойчиво, будто он когда-то пообещал послужить кормом для оживших покойников, но так и не сдержал свое слово.
— Тихо, тихо, — не растерявшись, попробовал успокоить противника парень. — Драться с моими сородичами вредно, а из драконьего рода я самый буйный, могу и покусать.
— Гр-р-ра! — с негодованием завопил оживший мертвец, бросаясь к упоительно горячему телу крылатого звероящера.
Эс, не промедлив и секунды, запрыгнул на стол, украшенный такими же тыквами, как и та, что была его шлемом. Нет, самодовольно возразил он сам себе, эти тыквы все же далеко не так хороши, как его сегодняшнее творение.
Кто-то бросил на столешнице тарелку с недоеденным пирогом, а в пироге торчала очередная вилка, сплошь покрытая крошками и шоколадной начинкой. Как уже упоминалось выше, Эс ненавидел шоколад. Но с такими тварями, как ожившие мертвецы, не обязательно быть учтивым, да и накормить незваного гостя — милое дело, особенно если он вымотался и промок под осенним ливнем.
Подхватив тарелку, крылатый звероящер выдернул из бисквитного коржа вилку, а пирог запустил прямехонько в оскаленную грязную пасть. Звякнуло, шмякнуло, и мертвец, кажется, подавился, потому что его сотряс кашель и жутковатые конвульсии. Эс окрестил бы их предсмертными, если бы его противник не был мертв изначально.
Паузу в битве дракон счел подходящей, чтобы спрыгнуть со стола и предложить гостю поиграть в догонялки. Выглядело это так, будто он позорно убегает с арены хэллоуинского турнира, но духу праздника вполне соответствовало. Счастливый, полный энтузиазма, Эс бежал гораздо медленнее, чем обычно, и хохотал, как безумный.
Мертвец, проглотив, наконец, пирог, преисполнился такой ненависти, что разнес бы и половину замка, но его целью была лишь высокая худая фигура в свитере с оленями. Он буквально желал разорвать каждый узелок проклятой одежды, вонзить зубы в упругую плоть, вырвать солидный кусок и поужинать обжигающим сердцем, истекающим кровью. Звериный голод вынудил его ускориться, а Эсу как раз попался под ноги шнурок — и оба, рыча, ругаясь и толкаясь, словно женатые сорок лет супруги, покатились по мраморному полу, оставляя на нем солидные обрывки мертвечины и пятна грязи.
Крылатый звероящер непременно бы расшиб лицо, если бы не... тыква. Оранжевый плод защитил его надежнее, чем забрало рыцарского шлема, и гордость окончательно завладела драконьей душой. Эс возомнил себя неуязвимым, непобедимым — и отсалютовал трупу вилкой, как мечом, призывая к битве.
Дважды повторять не пришлось. Мертвое существо само напоролось на зубья вражеского оружия, чтобы дотянуться до его грудной клетки, откуда раздавался такой манящий, такой волнительный стук. Эс оттолкнул его ногой, труп ударился тупым затылком об железную скобу для факела — и рухнул, как подкошенный, развалившись на три детали: туловище, левая нога и ухо.
Из уважения к поверженному противнику дракон собрал его в сиротливую кучку под стеной, отобрал свою вилку и, поразмыслив, добавил ее к праздничному костюму. Зубчатое оружие пронзило тыкву, как пронзило бы кусочек вареного картофеля, и замерло там, роняя на оранжевый плод капли холодной, но все еще красной крови мертвеца.
Эс потер левую щеку. В пылу драки он не заметил, что порезался, но ссадина была глубокой и ныла, как если бы в ней все еще торчала заноза. Светловолосый парень подцепил своим ногтем ноготь покойника, торчавший из-под кожи, и брезгливо отшвырнул его прочь.
— Лишь бы не чумной, — боязливо пробормотал он, покосившись на мертвеца. — Хотя чумных-то, как правило, сжигают...
Он перебрал в памяти исторические книги, прочитанные за последние два десятилетия. В них чума не упоминалась, зато упоминались холера, свинка и корь. Эс трижды покрылся холодным потом, пока вспоминал, какими путями они передаются, а потом облегченно выдохнул и отправился пугать Уильяма.
Потасовка с трупом его нисколько не удивила, как если бы подгнившее тело было чьим-то хэллоуинским нарядом. Мало ли что случается в такую ночь — может, мертвецы покидают свои могилы, а может, живые оборачиваются мертвыми, чтобы довести до икоты излишне впечатлительных звероящеров.
Тихий голос Уильяма настиг Эса у лестницы, ведущей к Миле, но звучал не из верхних комнат, а из-за угла коридора. Светловолосый парень притаился в тени — и различил, как Его Величество надрывно, тоскливо жалуется:
— Эта тварь гнала меня до самых дверей, и если бы не стражники с алебардами, она бы мной поужинала...
— Но сейчас-то все хорошо, милорд, — утешал его сэр Говард, позвякивая кольчугой, надетой под костюм оборотня. Волчья шкура висела у него за плечами, как мешок, а мастерски изготовленные пушистые ушки торчали из-под каштановых волос, чуть волнистых по своей природе. — Вы дома. И за вами не бегают никакие ожившие мертвецы. 
— Как много ущерба они причинили замку?
Эс насторожился. Он-то наивно полагал, что оживший труп, напавший на него, был неповторимым, а из беседы короля и оруженосца выходило, что нет.
Он едва не отвлекся от своих планов, пока Уильям и сэр Говард, неспешно пересекая коридор, обсуждали вышеупомянутый ущерб. Ожившие мертвецы атаковали немногих, в основном — опытных солдат, а ко всем остальным подходили с тыквами в руках и откалывали такие фокусы, что бедные хайли не знали, смеяться им или умирать от ужаса. Кто-то из трупов находчиво изобразил летучую мышь, прыгая по кухонным столам, кто-то прикидывался, что снимает шляпу, а  на самом деле снимал голову с шейных позвонков, кто-то преподносил дамам свое сердце, бестрепетно вырезав его из груди. У Эса возникло смутное подозрение, что он в курсе, чье воображение породило столь оригинальную вещь, как бравый отряд покойников на Хэллоуин. Но в этот момент Его Величество показался из-за угла и без колебаний шагнул к лестнице, не заметив Эса в тени — тот накрыл огонек свечи ладонью и повернулся к стене, всеми силами его пряча.
— ...слуги понятия не имели, как избавиться от останков, но те сами собой срослись обратно, поклонились на прощание и пропали, будто... подождите, милорд, — оборвал свою речь сэр Говард, стиснув рукоять меча. — Мы тут не одни.
Ситуация была подходящей. Эс медленно, аккуратно огляделся, отпустил огонек — тот запылал с удвоенной силой, ослепительное желтое пятно в темноте, — и, выпрямив спину, негромко протянул:
— Уи-и-илья-а-ам...
Его Величество не стал оборачиваться, потому что и так — немного позади, — зрелище его поразило. Высокий, худой, неуловимо знакомый силуэт вытянулся по струнке у стены башни, сжимая блюдце со слегка оплывшей свечой, и олени на его свитере выглядели немой насмешкой над общим образом.
Тыква на его голове захрустела, и от нее отвалился здоровенный кусок, окончательно обнажая пасть. Это было финальным подарком Эса, он специально подрезал оранжевый плод не полностью, чтобы точно сразить Уильяма наповал. Широкий оскал его «шлема» распахнулся, обнажая бледное лицо, глубокую ссадину на левой щеке и зеленые глаза, полные жажды крови.
И Уильям просто не выдержал. С изумлением отметив, как дрогнули его покрасневшие веки и как заблестели в полумраке, разгоняемом свечой, слезы, дракон растерялся и высказал свое требование совсем иным тоном, не тем, каким собирался:
— Прощение или смерть... ты чего, Уильям?
Его Величество отмахнулся и вытерся мокрым рукавом:
— Ничего.
— А меня мертвец ранил, — похвастался Эс. — Но я же не плачу.
Очередной гениальный замысел родился в его мозгу, и он повторил:
— Меня... ранил мертвец... Уильям, — он потянулся к юноше, но почему-то упал на колени и обхватил руками тыкву (следовало обхватить голову — жаль, что она была недосягаема).
— Что с тобой, Эс? — напрягся Его Величество. — Тебе дурно?
— Я вытащил ноготь мертвеца из раны, — тускло, безжизненно произнес дракон. — Вероятно, он был заразным...
— О нет, — Уильям присел на корточки рядом со звероящером. — Нет, как же так?.. Эс, чем я могу тебе помочь? Может, есть какие-то зелья, травы или...
Он запнулся, и на его ресницах опять заблестели слезы.
— Прости меня, Уильям, — Эс едва шевелил языком, срываясь на хриплый полушепот. — Прости меня за все...
— Милорд, — возмущенно вмешался Говард, — да он же прикидывается! Если позволите, я немедленно его добью, чтобы...
— Эс, — не поверил Его Величество. — Неужели ты и правда?..
Тишина. Зеленые глаза крылатого звероящера закрылись, и если бы не тыква, Уильям уже рыдал бы над его трупом с безутешностью вдовы, потерявшей своего кормильца.
— Говард, он не дышит, — испуганно сообщил юноша.
— Я тоже умею задерживать дыхание, — отказывался верить рыцарь. — Под водой — около трех минут, вне воды — около двух. Сосчитайте до трехсот, чтобы наверняка, и пойдем закапывать...
— Ты, презренный вояка! — обиделся Эс. — Я умер, а ты позволяешь себе шутить! Какое разочарование!
Он сокрушенно помотал непутевой башкой.
— Я думал, что мы друзья, а ты...
— Эс, — перебил его Уильям, — из всех твоих шуток эта была самой бесчувственной...
Дракон сердито нахмурился:
— Что значит — шуток? Я умер, и если бы не добрая фея, вы бы никогда больше не поговорили со мной! Но она явилась моему внутреннему взору, махнула волшебной палочкой и сказала: «Ты, как никто иной, достоин выжить, поэтому возвращайся домой! Твои друзья обрадуются, и вы вместе поужинаете яблочным пирогом и эльфийским элем, а может, тыквенным соком...» Я был так рад, а вы... вы...
Он попытался было заплакать, чтобы утвердиться в правах, но король и оруженосец лишь понимающе переглянулись... и согнулись в приступе неудержимого хохота.
— Добрая фея, — повторил сэр Говард.
— Волшебная... палочка... — простонал Уильям, разрываясь между смехом и плачем.
Невысокий стражник, затянутый в черные воинские одежды народа хайли, смущенно помялся у входа, но все же рискнул обратить на себя королевское внимание:
— Ваше Величество, я прошу прощения...
— Да, что случилось? — худо-бедно успокоившись, уточнил юноша.
Стражник стиснул красноватое древко алебарды.
— В Лунную Твердыню, известную также, как Льяно, прибыл человек, который зовет себя приятелем господина Эса.
— Моим приятелем? — изумился дракон. И сощурился: — Это не какой-нибудь дурацкий розыгрыш?
— Нет, — огорченно признался хайли. — Этот человек просит передать, что его зовут Эльва Тиез де Лайн, и что он сгорает от любопытства, как вам понравилось его праздничное представление...
— Эльва Тиез де Лайн? — Уильям перевел взгляд на крылатого звероящера. И тут же об этом пожалел, потому что губы светловолосого парня растянулись в такой улыбке, будто ему принесли новости о падении Богов с небес.