Нина

Отец Нины - статный мингрел - дал ей имя задолго до рождения. Мать, изнемогая в роддоме, тайком красила губы красным к ужасу медперсонала - и мечтала назвать девочку Иолантой, ну в крайнем случае, Ангелиной. Оба были упрямы и, хотя в метрике записали «Нина Чантурия», - приходилось отзываться и на манерное мамино Нонна, и на невесомое папино Нино. Во дворе и в школе, понятное дело, она была Нинкой.


В пятнадцать Нина стала сущим кошмаром, поскольку поняла, что красива.
Красота сама по себе бесполезный дар. К ней должна прилагаться порода, иначе красота расплывается бестолковой смазливостью. Породы, как ни крути, не было.


Мать до старости напоминала восторженную канарейку в кудряшках и никогда не слышала о сочетаемости в одежде. Нина в знак протеста напяливала на себя мешковатые блеклые штаны и фуфайки с капюшонами до глаз, из-под которых выбивались упругие смоляные спирали. Читала Нина взахлеб, но редко размышляла о прочитанном. Поэтому поговорить по душам о герое нашего времени Печорине с ней не удавалось. Грузинская горячность отца обрела в девчонке черты взбалмошности. Как результат Нина могла бы повздорить даже с папой римским.


В семнадцать Нина захотела любить. Юноши разных возрастов и сословий наперебой лезли в двери и окна первого этажа ее девичьей комнаты, и она просиживала ночи напролет то с одним, то с другим избранником, свесив точеные гладкие ноги из окна, пока мать, разбуженная приглушенными разговорами и возней, не вплывала в комнату в кружевном пеньюаре и крупных бигудях, чтобы разогнать «этот шалман». Нина целовалась, показывала грудь, давала обещания, но не чувствовала солнечного удара, как в рассказе Бунина, и не понимала, как его распознать. Все были одинаковые, будто братья – просили, уговаривали, требовали одно и то же с близнецовыми интонациями и ужимками. А потом отчаливали. Через довольно короткое время двор опознал Нину как шалаву. Отец бил и плакал, мать заламывала руки и пахла корвалолом. Нина злилась, не понимала - и ждала солнечного удара.


В одну из душных летних ночей, когда Нина, сидя на окне, слизывала с губ набегающие слезы и пыталась раздавить в кулаке шипящую скользкой змеей «шалаву» - на лавочку у подъезда присела миловидная тетка и спросила у Нины сигарету. Сигарета нашлась, незнакомка щелкнула зажигалкой, буркнув «не реви», докурила и ловко взобралась на подоконник. Нина перестала хлюпать носом, прокралась в кухню, притащила отцовскую чачу и нехитрую закусь. Кто была эта женщина, чем занималась, откуда и куда направлялась Нину не интересовало. Они вполголоса говорили о другом. Под утро захмелевшая собеседница чмокнула Нину в щеку, нетвердо спустилась с окна обратным порядком и скрылась из виду, держа в одной в руке здоровенную бутыль с недопитой чачей, а в другой - туфли на шпильках. Больше они не виделись.


Через неделю Нина собрала вещи и, ничего не сказав родителям, уехала в неизвестном направлении. Еще через полгода она прикатила во двор на невиданной иностранной тачке, а за рулем восседал жених-иностранец. Замуж за него Нина так и не вышла. Со временем она стала приезжать реже и реже, то с мужчиной, то одна, но всегда - сверкая бриллиантами и влажными глазами, одаривая соседей шмотьем и деликатесами. Нина стала другой. Нина скользила брезгливым взглядом по жизни, будто продолжая душить в кулаке шипящую змею.
Оценить по достоинству качество сопровождавших Нину мужчин провинциальные обитатели двора, конечно, не могли, но нутром чуяли, что Нина достигла наивысшего пилотажа в этом вопросе. Какая там шалава, помилуйте. Богиня, чистая богиня. Двор иногда любил помечтать, на каком именно лазурном берегу живет теперь Нинка, Нино, Нонна, но фантазии хватало только на Канары.


В последний раз Нина приезжала, чтобы похоронить отца и задержалась ровно на необходимое для печальных процедур время.
Выезжая со двора на очередном космическом аппарате с завораживающим названием, в зеркале заднего вида Нина поймала взглядом тусклое, давно немытое окно своей комнаты с облупившимся подоконником.


Та безымянная пьяненькая тетка была права. Безразличие – лучший афродизиак. Умолчала только, что оно надежно защищает от солнечных ударов.