Край на край

ПОСЛЕДНЯЯ РУСЬ

(РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА)
    


     Жаркий июньский день с злыми слепнями, строками, ярким палящим солнцем,
скучным и редким криком, сидящих на тополях галок, опустился на деревню Руссениха
всем своим зноем, моря и без того уставших от горячих сенокосных деньков людей.
Большие, никогда не высыхавшие на дорогах лужи, выглядели неестественно, словно никчемные выброшенные посудины, - были порожними. И илистое дно их запеклось и потрескалось от жгучих лучей палящего солнца. Засохший ил, словно наломанные плитки шоколада, лежал на дне этих луж. И пацаны поднимали их со дна, кидали их и наблюдали как красиво они рассыпаются. Так они игрались до тех пор, пока не увидели едущих на телегах ребят, с небольшими возами свеженакошенной травы.
     - Наши едут, наши! – закричал рыжий, весь в конопушках, мальчишка.
     - Побежали к ним, - радостно выкрикнул другой и они, поднимая дорожную пыль, побежали к повозкам.
     Ободья тележных колёс утопали в вязкой и мягкой, как пух пыли. Коням трудно было тащить телеги и ступать, словно в болотный мох, в эту серую пухлую массу. К тому же их донимали слепни и они неустанно встряхивали головами, а хвосты, как плети, беспрестанно хмыстали по лошажьим бокам. В глазах животных сквозила усталость и
2
боль. Ездоки на повозках тоже были что-то невеселы и даже угрюмы. Солнце пекло их стриженные затылки и они молча, изредка понукая лошадок, ехали на конный двор.
Все тот же веснушчатый шустрый мальчуган спросил извозчика:
     - Кость, а вы сегодня лошадей погоните в ночное?
     - Нет, не погоним, видишь траву везем…
     - А почему не погоните? – допытывался мальчуган.
     - Приходи вечером на конный двор, там узнаешь почему, - не то шутливо, не то серьезно ответил мальчишке Костя.
     Да! Сегодня они действительно не погонят коней в ночное. И даже не пойдут в клуб
в кино. Не будут гулять допоздна по деревне. Сегодня им предстоит мероприятие посерьезней. Сегодня они будут отстаивать честь своего края. Ну и, конечно же, свою честь. Нашла коса на камень! Вот и настало время по-настоящему выяснить отношения. А так: то косолаповские подловят москвичей да отлупят; москвичам ничего не остается делать как прибегнуть к ответным мерам. Все же москвичи были куда как  честнее и проще. Зря не задирались и мутузились всегда открыто. Без всяких подручных средств: гирек, свинчаток и кольев. Косолаповские напротив: без этих атрибутов себя и не представляли.
    Костяк москвичей возглавляли братья Колины. Сашка и Серега были отчаянными пацанами. Особенно Серега. Он хоть и младше Сашки, но не уступит ему ни в чем. Сашка – командир москвичей. Братья Оверьяновы Лешка и Саня, Костя Тычинкин, Мишка Татьянин, Пашка Лобин Вот и вся московская рать. Косолаповских вдвое больше. Каждый уже знает кто против кого будет сражаться.
     Так уж получилось, что Коське Мальку хочешь не хочешь, а придется исполнять роль Иуды. Вся Коськина родня живет в Косолапове.  Сам же – коренной москвич! Ну разве попрешь против своей родни?! Но Коська не очень-то и переживает этот судьбоносный катаклизм. Коськин пофигизм, отчаянность и драчливость испытали на себе и косолаповские и москвичи. Рубаха парень! Пойдет в огонь и в воду, только позови. Коська дерзок не по годам. Его большие немного лупатые глаза всегда выражают непокорность и отчаянность. Зачесанные на бок выгоревшие на макушке волосы, клетчатая рубаха завязанная на пузе, засученные штаны - любимый прикид косолаповского атамана. Войско Малька, как войско половчан, многочисленнее и хитрее.


     На праздник иконы Владимирской божьей Матери, который был престольным праздником деревни Руссениха, гулял и стар и мал. Праздник проходил шумно и весело.
Даже в колхоз рабочий люд в течение двух дней не посылался. Деревенское стадо во время онных дней- так же не выпасалось. Народу с соседних деревень сходилась уйма. Пили все - от мала до велика. Ватагами, семьями, с гармошками, балалайками и гитарами, с залихвастскими песнями и частушками ходили по деревне взад - вперед разудалые толпы народа. Вот там-то и повздорили первый раз косолаповские с москвичами. Через Косолапово москвичам проходить в одиночку было ни в какую. Но Ваньке Лобину  И Мишке Татьянину пришлось провожать девчонок в соседнюю деревню, а тут хошь не хошь  идти надо было через косолапово. На обратном пути их и подловили косолаповские. Подловили да натырили. Такое бенаказанным оставлять было никак нельзя. Для москвичей это было бы полнейшим конфузом и трусостью. Этот инцидент дошел до совета старейшин. А им были ребята постарше; они то и решили: деритесь край на край.
     Маленькому Сашке удалось каким-то образом выведать, что сегодня предстоит драка.
И он расчуствованный предстоящим событием спешил донести эту новость своему другу.
     - Пашка! Пашка! – Слушай! – Сегодня наши с косолаповскими драться будут!
     - Правда?
     - Истинный крест! – мне по секрету Ванька Лобин сказал.
     - Вот это да-а, - протянул Сашка, веря в сказанное его другом. – А где это будет?                -Говорят за конным двором, у берез.
     - Придем, посмотрим?
     - Конечно, придем!


     Солнце находилось в этот момент в зените и пекло еще сильнее. Москвичи выпрягали
лошадей расходились на обед, а Сашка с Пашкой рванули на пруд купаться. О предстоящей драке ни слова. Как будто и не будет её сегодня. На удивление все спокойны,  только немного печальны их лица, да и то можно подумать, что хмурятся они от знойных палящих лучей солнца и небывалой для этих мест жары.
     Вторая половина дня показалась пацанам вечностью. Эх, скорей бы вечер. Нет ничего
хуже чем ждать и догонять. Схлеснуться уж бы что ли? Но рабочий день заканчивался и подводы медленно тянулись к конному двору. Распрягши лошадей,  парни расходились по домам.
     Сережка Колин посчитал нужным напомнить своим, чтоб никто не опаздывал. Но каждый и так знал, что ему к восьми ноль-ноль надо прийти на околицу деревни, где между шоссейной дорогой и колосившимся ржаным полем есть небольшой ровный пустырь и где вдоль дороги стоят, словно посаженные кем-то ровным рядком белые ветвистые березы. Ровная поросшая зеленой густой травкой площадка, ожидала бойцов.
     Маленькие москвичи Сашка и Павлик тоже томились в ожидании предстоящего вечера.
Они скучно бродили по полевому стану, пока не услышали зазывный пастуший рожок возвещавший о том, что из поля выгоняют скотину.  побежали встречать буренок.
Загнать животных домой  - была  прямая обязанность всех деревенских детей; ведь к этому времени родители ещё не вернулись с сенокоса.
     Вот и умерилась жара, солнце скрылось, и только нежно-розовый закат штрихами
распростерся по горизонту с западной стороны. И все же морило. Толчеи комаров нависли в воздухе по заулкам. С восточной стороны из-за кромки леса, точно тесто из квашни,
выпирали белые кучевые облака с темно-синим оттенком. Все приметы говорили о предстоящей грозе. Но пока все было неимоверно тихо и безмятежно. Бабы, управившись с делами усаживались на лавочки и вели беседы о житье-бытье. Мужики, подпив винишка, после жгучего сенокосного дня азартно резались в буру на мелочишку. Молодежь потянулась в клуб смотреть привезенный из района фильм. И только не видно было среди них пацанов 16-17лет. Да! сегодня они не пойдут в кино. Не будут гулять с девчонками по деревне. В этот вечер они одевались в одежду похуже и на вопрос внимательных и удивлинных таким одеянием родителей: “Куда это ты наряжаешся?” Кротко и делово отвечали: “В ночное!”
     Пашка, взяв пятачок на кино, пошел к своему другу. Тот уже поджидал Павла, глядя
в окно. Сашка был на год старше своего сверстника. Был чуть здоровее, выше ростом
и была у них крепкая мальчишеская дружба. Когда они подошли к дому братьев Колиных, там уже стояло несколько пацанов.
    - А вы куда, спросил их шутливо Шурка Оверьянов. У Пашки чуть не вырвалось
слово “посмотреть”, на что ребята явно бы обиделись и кто-нибудь из них наверняка
цыкнул: “А ну-ка брысь отсюдова, там не концерт будет…” Но он смекнул и выпалил
смущенно: “Вам помогать!”
     - Ладно пусть идут, допинывать будут, - сквозь смех проговорил Мишка Осокин.
     В их разговоре и намека не было о предстоящей драке. Постепенно подтягивались и другие. Все говорило о том, что они собираются погнать лошадей в ночное или с ночовкой на рыбалку, но никак не на драку. Вот они неприметно, чтоб поменьше было глаз вышли за огороды и пошагали в сторону дороги и тянущейся вдоль неё белоствольной
березовой гряды. Саню Мясникова осенило: он нырнул в кусты и спрятал там свою
фуражку. Его примеру последовали и другие.
      По бранному полю уже кто-то прохаживался. И когда бойцы подошли, то узнали в них
старших парней. Сегодня им предстоит исполнять роль мировых судей. Сашка Колин
был этим фактом крайне недоволен, но поделать ничего не мог. “На черт нам эти соглядатаи” –  недовольно и зло выругался он, пнув рваную валяющуюся на лужайке калошу, невесть откуда здесь взявшуюся. Но с этим пришлось лишь смириться.
     - Твои все, - спросил его Костя Попов.
     - Как видишь – все.
     - Чего-то не густо вас.
     - Свинчатки, гирьки взяли? – поддернул насмешник и балагур Пашка Арсеньтьев.
     - Нет, - вяло ответил Сашка, - надеемся только на кулаки.
     - Правильно, - подтвердил Павел, - москвичи всегда честно деруться.
     Чувствовалось, что командир москвичей был немного не в духе. Что и говорить:
Сашке предстоял нелегкий поединок. Малька он навряд ли одолеет. И он думал, вероятно,
лишь о том, как продержаться до конца: не упасть, не завалиться и… не опозориться.
     - Ну где эти косоногие, - раздраженно прорек он в сторону мировых судей. Не успел он это проговорить, как из кустов вынырнула ватага косолаповских. Малька среди них не было. Малек задерживался. Он встречал свою первую любовь Гальку Базарову. В этот день она должна была приехать на выходные из Горького. Между москвичами и косолаповскими началась словесная перебранка. И если бы не судьи они бы уже давно схватились в смертельной схватке.
     - Чего рыжая тварь, - зло заговорил Сережка Колин в адрес Генки Рыжова, - мало получил бутылкой по башке – ещё пришел?
     - Пришел! тебя не спросил!
     - Ну, жди, щас получишь!
     - Ну и тебе, сволочь, достанется!
     Это был своеобразный разогрев. Наконец, показался и Малек. Малек в отличии от Сашки, был в приподнятом и даже веселом настроении. Видимо он все же встретил свою любовь, и это придавало ему настроения. Он поздоровался с судьями. Перебросился с ними шутками, как будто был их ровней и подошел к Сашке.
     - Ну что? начнем? – развязно, глядя Сашке в глаза, бросил Малек.
     - Мы готовы, - совершенно спокойно ответил тот.
     Косолаповцы, стоявшие все это время чуть поодаль потянулись к москвичам. А те
из толпы, толкая друг друга, стали выстраиваться в шеренгу. И вот две шеренги дерзких
отчаянных молодых ребят стоят друг против друга. Бог весть, что испытывали тогда
каждый из них в те последние минуты перед рукопашной. Что говорили их глаза, глядя в глаза своих соперников. Внешне все были спокойны. Только лица чуть побледнели, да в глазах сквозила серьезность и отчасти благородная злость. Трудно было сказать, что этим пацанам всего-навсего 14-15 лет.
     Так они стояли в полной тишине где-то с минуту. Из леса доносились сладкие голоса птиц и , грустно, заворажывающе куковала кукушка. Заколосившаяся густая рожь ровной стеной окаймляла поле Куликово. Воздух стоял недвижим. Природа, словно замерла в ожидании этой схватки. И лишь на востоке тучи все более чернели и все более закрывали безбрежное синее небо.
     Не судьи, а сам Малёк взял на себя обязанность сделать отсчет, когда две шеренги
выстроились друг против друга. Малек встал с левой стороны обеих и со взмахом руки
отсчитывал:
     - Раз, два, три…поехали!
     Как только он сказал “поехали”, повернулся резко к Сашке и накинулся на него.
    …И пошла писать губерния! Чавканье, чмоканье, глухие удары и пинки доносились
из сцепившейся оравы. Патерьба шла не на жизнь, а на смерть. Вся эта свившаяся мальчишечья толпа походила теперь на огромную черную мохнатую гусеницу
придавленную за один конец. О! как она извивалась и крутилась, словно желая высвободиться из случайного плена.  Одежда рвалась пополам, трещала по швам. Откуда только сила бралась у этих юнцов. Кое-кто потерял обувь и теперь за неё запинались дерущиеся. Сашка Колин в исступлении и злости лупил Малька подобранной рваной калошей. Все же Сашке доставалось больше. Кровь хлестала из разбитой губы, окропляя дерущихся и мягкую сочную травку, которую они укатывали и уминали своими ногами.
Костю Тычинкина высокого худощавого, мальчишку с длинными, как плети, руками
вытащили “смотрители” из гущи побоища окровавленного и плачущего. Скорее это был не плач, а надрывный нестерпимый вопль покалеченного человека. Но ему всего лишь навсего закатили гирькой в больное место. Он лежал по пояс голый и окровавленный,
со склоненной набок головой, разбросанными вширь руками и ногами истинно являя в тот момент распятого Иисуса Христа. Только Иисус молчал, когда его терзали. Костя же истошно вопил, придавая развернувшемуся событию некую эпохальную героику, неотвратимость и ужас происходящего.
 Вот покатились двое упавших в самую рожь, где стояли Сашка и Павел. Они узнали в них
Сережку Колина и Сашку Тинакова. Сережка был в полном порядке, а вот у Сашки уже был разбит нос и рассечена бровь. Пожалуй, это был апогей разразившейся драки. На земле по-прежнему валялся только Костя Тычинкин и также стонал, только немного тише.
Остальные, как будто с новой силой и озлобленностью мутузили друг друга. Толпа ребят свилась теперь в сплошной клубок из которого слышалось: “на получи! А-а тебе еще мало сука…” и ввысь уносились глухие  и удары и оханья.
    Прошло еще несколько минут. Ругань, крики, голоса постепенно стихали. Сильное, частое и натужное дыхание явственно слышалось и разносилось по округе в тиши вечера.
     А судьи хорошо придумали! Они залезли на березы и с высоты дерёв взирали на побоище. “Хорош, наверно” – произнес один из них и они, треща сучьями, выбеливая о стволы одежду, начали спускаться на землю. Первое что они сделали – это растащили Малька и Сашку, сцепившихся и обессилевших.
     - Ну, смотри, падло, предатель – теперь по нашему краю лучше не проходи.
     - Ладно, посмотрим как я не пройду, - ответствовал Малек.
     Старшие ребята растащили остальных. И каждый, оглядывая себя, начинал снимать
кто рваную рубашку, кто пиджак; кидали их в стороны, громко отплевывались. Кто-то
искал свои ботинки.
     Закат над горизонтом почти исчез и лишь маленький бесформенный кусочек его до-
горал, словно уголек в подтопке, там, вдали над лесом. И был он цвета той мальчишеской крови, что пролилась только что на иссохшую, исстрадавшуюся без дождей землю.


     Окровавленные, истрёпанные, уставшие, но! – непобежденные! Расходились они, предрекая встречи “на узких дорожках”, обзываясь, и несусветно матерясь друг на друга. Уходили и Павел с Александром, восхищенные беспрецедентным поступком своих старших товарищей. Думая о том, что пройдет еще пару-тройку лет и они вот так же будут отстаивать честь своего РОДНОГО КРАЯ. И не знали они, что через два-три года“судьи” поуходят в армию. Старшие товарищи позаканчивая 8-10 классов
разъедутся по городам и весям Советского Союза, навсегда оторвавшись от деревни. И начнет хиреть и опустошаться одна из самых больших деревень районного центра.
И некому будет отстаивать честь не только своего края, но и своей родимой выти.
     Да. Все истлеет, пропадет, разрушится. Только навсегда останется в памяти тех мальчишек этот день и те впечатления мальчишеского кулацкого боя, в которой они победили самих себя, которые каждому пришлось увидеть и испытать.
    



ВМЕСТО ЭПИЛОГА


 Где-то далеко у реки громыхнуло. Сверкнула молния. Огромная черная туча, словно добрая древняя странница с посохом и в лохмотьях, явилась на небе. И будто молится –
молится она при том догорающем огоньке, точно вот-вот погасшей свече, на небо и плачет – плачет надрывно и больно сквозь беззубый, провалившийся рот; и уж слезы – слёзы градом капают и падают где-то там за рекой у соседней деревеньки. А взгляд – взгляд сверкает молниями-зарницами отдаленно и блекло. И плач – плач так и слышится глухим предостерегающим рокотом, предвещая страшную грозу. И все крестится – крестится старушка в бело-синем саване на тот угасающий огонек, который вот-вот потухнет; словно спешит исспросить у Бога за тех неразумных, не верующих, но чистых
душой и сердцем человечков – ДОБРА, на их тернистом, отпущенным Всевышним, отрезке пути. Потому как являла собой последнюю, умирающую РУСЬ, жившую по соседству с ними.


СЕРГЕЙ АНКУДИНОВ