Суббота

Суббота. Первый курс училища гражданской авиации. в соседнем здании клуба танцы- только что пришла электричка, и девчонки весёлой разноцветной толпой заходят в здание клуба. Первое, что написано на лицах- это шок и блеск глаз- знали, куда ехали, знали, что будет много молодых людей, но столько! Единая форма, отглаженные рубашки со стрелками на рукавах усиливают ощущение не просто толпы, а стихии.
Некоторые просто в нерешительности стоят на входе в зал, но уже местные девчонки из соседнего городка подхватывают под руку и увлекают за собой, там прямо на столах верхняя одежда, ну какие вешалки, они просто не выдерживают. Мужской половине, а вернее трём четвертям сюда вход воспрещён, хотя там раньше были инструменты, гитары, барабаны, усилители, но девушки как- то вытеснили наши интересы своими.
Я стою, курю у входа в клуб- первокурсников не то что бы не пускают, но не принято, что- ли…
Из темноты появляется пара, это третьекурсник, его можно узнать по старой форме, кителю, со своей пассией. Я уступаю дорогу, но он наставляющим тоном объявляет: « Вам, молодой человек, ещё книжки надо читать и КУЛП курс учебно летной подготовки  изучать.», но тут же добавляет снисходительно: « Ну впрочем ладно, давай не стой, двигай вперёд, видишь, я с дамой.» бесцеремонно впихивает меня в помещение, больше похожее на графскую конюшню. Деревянные полы и стены, не очень высокий потолок, прокуренное, но проветренное помещение, и лёгкий аромат пыли, и конечно девичьих платьев и духов.
Но то, что собранно в этой зале трудно получается характеризовать- такой крутой замес цвета, силы, молодости. зноя взведённой и нераскрученной судьбы, пьянящего лёгкого бремени трудностей будущей профессии.
И ещё чего- то терпкого, волнующего- но это относится уже к девушкам.
Я умею всё это определить каким- то внутренним вкусом, мне это нравится, я это пью, говорят кошки то же пьют человеческие эмоции. Медленно перетекаю по диагонали зала- никого знакомых, вдруг обжигаюсь о блестящий взгляд, передо мной очаровательное белое созданьице. Я как- то неловко успел представиться, как тут же выпорхнула её подружка: « Да это черпак, первый курс, пойдём к сцене, сегодня второкурсники играют!»
Пожалуй я слегка обескуражен, про себя чертыхаюсь «Мыши белые! Мыши – серафимки!»
Начинает играть ансамбль «Фарман», фирменная песня «В карауле старая луна», пожалуй пора ближе к выходу, иначе долго не сможешь выйти.
 Быстрее в казарму.
На улице тёплый сырой туман, встречает дежурный- дневальный в одном лице. Серёга, более или менее мы знакомы:
- Ну что, на танцах был?
- Нет!
- Чего нет! Вон морда в пуху и облизываешься.
- Да я только заглянул…
 - Вот и я говорю, что весь блестишь! Можешь расчехляться, проверки не будет, почти все в увольнении.
Я раздеваюсь до пояса, полотенце, зубная паста, щётка¬- спать рано. Но завтра наверняка куда- ни будь поедем в ближайшие колхозы. Развлекательно- спортивное мероприятие «Здравствуй русское поле!» Я как всегда старший- надо бы насобирать хотя бы человек десять в бригаду. Мысленно перебираю двоечников, залётчиков, Мишка- друг и так пойдёт, он мне всегда компанию составит, хотя и ворчит. Оборачиваюсь через койку «Мишка, поедем завтра на свеклу?»
- Ага, на сахарную…Не мешай, я тут про «гражданку» вспоминаю…
Я невольно прислушиваюсь, уши развесить- это как хобби…
- У нас в Питере после девятого класса летом на трудовую практику в депо гоняли, а там направили на пригородные пути- развязку кусты рубить. Лето, комары, работа с одиннадцати до двух, но уже через час мы с товарищем сидели мочалками на рельсах. Наставника нам  дали, вернее нас ему, мужик только что с отсидки, хмурый, ни слова нам не ответил. Мы топоры естественно затупили без сноровки, покусанные ползаем за ним, собираем нарубленный ивняк « Дядя, расскажи про  тюрьму!». Это что бы хоть пять минут не работать.
 Он повернулся, посмотрел,  как подзатыльника отвесил!
- Не тюрьму, а зону. Идите костёр разведите, чая нет, так хоть комаров погоняйте.
Полчаса провозились. Какой с нас костёр, дров нет. Ивняк не горит. Пришел дядя с «Зоны», отобрал спички и через несколько секунд- дым столбом, а костёр в ладошках унести можно.  Поставил кружку, на огонь, достал в тряпочку завёрнутый чай, , и только сейчас взглянул на нас.
- Тоска на вас смотреть, какие вы работники. Значит слушай мою «указку», утром приезжаете на маневровом, привозите пачку чая, индийского, за пятьдесят копеек и отваливаете на том же маневровом обратно. Норму я за вас сделаю, но что бы завтра с утра вдвоём и без опозданий. Всё! Двигайте в город по путям и топоры сдайте.
Как заведённые мы неделю таскали по пачке чая и наслаждались избавлением от тяжкой повинности, но тут спохватились уже родители, чего это мы болтаемся с обеда в городе, и где дома весь чай.
Тогда он был ещё не дефицит, но запас держали. Мы конечно всё рассказали, и теперь нашему «бригадиру» то пакет молока, то кефира, то колбасу, консервы когда- то забытые по разным углам передовали, но чай не всегда удавалось достать индийский, и возили грузинский. Наставник на нас не ворчал, но и не благодарил за подношения, быстро разгонял нас кого за водой, кого за дровами, а сам садился на корточки, потрошил пачку грузинского чая на тряпицу, доставал из кепки пинцет и с пулемётной скоростью выбирал мусор и соломку из чая. Потом всё это содержимое пачки высыпал в кипящую кружку, оборачивал тряпицей чудом не обжигаясь, держа на весу. Перехватывая с руки на руку, и только тут мы от него слышали речь без сленга. Естественно мы возвели его в авторитет, тем более, что мы никогда не слышали от него матерного слова, и нам языки оборвать за горячие слова он обещал. Чаепитие происходило так: он наворачивал густую чёрную  пену на кусочек сахара, отправлял в рот, захлёбывал несколькими глотками густого чёрного горячего пойла, предлагал нам, но мы дружно отказывались, и выливал остальное в кусты.
На минуту задумывался. И выдавал  нам очередную философскую доктрину, не очень вдаваясь в подробности, и отправлял нас С Богом!. Мы пропускали свой маневровый что бы посмотреть как он моментально готовит чай «на коленках», или рубит кусты, или ждали следующей «фразы дня», а потом бурно обсуждали её. Пока шли, спотыкаясь по шпалам до станции.
За эти три недели у нас в головах столько добавилось, сколько за весь год в школе не набиралось. Как только не называли его между собой: маневровый, машина- убийца молодых побегов, газонокосильщик-2, паровоз работающий на чае, повелитель огня, рыцарь алюминиевой кружки, а имени его так и не запомнили, что то похожее на Феофокл, что- ли, скорее всего какой- то философ древности.
Подошла к концу наша практика, нам выдали в депо расчет в сто десять рублей каждому, и мы решили купить на остатки денег бутылку портвейна, болгарского, дешевого. Для нашего бригаденфюррера.
Не забуду, как он её принял, конечно никаких слов благодарности мы не услышали, но как почётно, в обе руки, на кончиках пальцев он её взял. Взглянув на просвет, любуясь цветом, как мастер- винодел…
- Значит, говорите, в лётное училище собрались? Дело стоящее, мужское, но гордыню не празднуйте, так- с Богом!- и перекрестил нас.
Мы потом долго соображали, что такое «гордыню праздновать», в смысле- как её праздновать и что значит крест, вроде бы как крест на нашей карьере, но я поступил благополучно, а товарищ в военное.
Потом Мишка обернулся ко мне
- А гордыню пойдём завтра праздновать- на свеклу, блин, сахарную…
Я пошел чистить зубы пастой «Такка», выключил свет в казарме и центральный, оставив дежурный. Мишка орёт: «Десятая суббота пошла в архив!»,  дружные вопли отвечают, что в общем то согласны…