Шщяр 1083

                КУХНЫКХНА.
                Нечитаемая Книга Сощщярий.

                Сошщярие 4.

                Эуадодиа
(продолжение)

Однако, вот уж в течение восьми тюленябрей непрерывного сна тот, кто звался Нуннатиком — никем не узнанный, беспризорный Тенеха, возвращался к одному и тому же месту восьмижды за один тюленябрь. И, когда сменялся тюленябрь, то сменялся и путь, но цель пути оставалась неизменна — пористый восьмиугольный камень у подножия баобаба, камень, с которого все началось...

Нора, у коей он дежурствовал, давно уже быльем поросла, и сквозь это былье (на нитяных стеблях с палевыми цветами) упорно проглядывала свежая златокирпичная кладка. Так что нора оказалась на какое-то время недоступна для понимания (видимо, не обошлось тут без гномышей, по смутным подозрениям, шаставших где-то округ).

Зачастую, от нечего делать, Нуннатик, возложив ухо на золотую кладку, прислушивался к тайнам норы. Время от времени там шебуршало что-то, порой даже попискивало, но чаще было тихо, и только изредка, где-то под конец тюленября внутрях ё заводился граммофон, ветхий, как залежавшийся лист. И звучала из норы одна и та же пластинка — от начала до полного конца, и лишь единократно в сезон. Тягучее и горькое, как жидкий шоколад, безымянное контральто женского роду-племени густо смазывало недра его повседневности. Нуннатик даже почуял смысл той песни (там ведь были слова) — речь шла о каких-то трех каплях и о пустынной безбрежности. Сполна изведав сей виниловой сласти, Тенеха, до краев озабоченный секретом трех капель, наконец-таки отлипал от стены и успокаивал себя лишь тем, что все разрешится однажды, стоит ему только добраться сюда наяву.

Иногда он тщательно осматривал поры камня, заглядывая во многие из них с тайной надеждой. Некоторые отверстия были сквозными, и каждое показывало что-то свое. Так, в одном виднелась ярко-лиловая ночь с золотыми буквенными созвездиями — ночь-свиток, перетянутая нитью сознания; сквозь другое Тенеха лицезрел мир косматых перевоплощенцев; в третьем — великую семью ядер Единого Ореха, и множество множеств — в других отверстиях. Но и познав сие и неутолившись, он продолжал осматривать новые поры — нужно было что-то совсем иное...

Иногда он принимался скакать на одной ноге с точным прицелом на следы Закутанного, кое-где рассыпаные опричь последнего Танца. Когда ему удавалось попадать пятой в след — все нутро исходило электричеством, и руки ощущались безразмерными крыльями. И свивались тугоплетением огонь и лед внутрях ё, переменяясь местами. И жажда свирепая прорывалась толчками из самоей сердцевины, достигая окончаний малых ворсин. И казалось ему в тот миг, что возможно жонглировать чем угодно, и он начинал жонглировать отблесками непредсказуемости.

Ну а в конце дня уходящего возвращался либо к прослушиванию норы, либо к прозреванию камня..

Меж тем, более норы и пористого камня его занимал сам баобаб — его плоды и корни. Каждую ночь корни те отсыхали, но точно так же наутро вырастали заново, переплетясь каждый раз по-иному, и в сем таился некий неодолимый смысл.

От нечего делать он не только глубоко проник в тайну хитроплетения, но даже выучился читать корневую вязь. И обнаружил вскоре, что каждый новый узор являет цельный самодостаточный иероглиф. День за днем, тюленябрь за тюленябрем, распутывая эти иероглифы, он прозревал некий текст с неизбывным продолжением — текст неоднородный, подобно самим корням глубинный и в то же время запутанный, местами даже связный, но в целом не имеющий какого-либо другого смысла и цели, как только время-выпровождение. Здесь говорилось о его грядущем, о его прошлом, и настоящем, но все так переплеталось, что Нуннатик решил попросту забить на это дело. Что и осуществил при помощи обломков былого величия, камня для рукоприкладства и самодельных гвоздей из многочисленных тунгусовых перьев, разбросанных в изобилии (как известно, Тунгусы дюже любопытны и к тому же экономят на клею, оттого и столь редкопёры). За один присест Нуннатик из подручного хлама смастерил хлипкое подобие забора и огородил сим корни, оставив лишь одну прощелку, дабы через прощелку эту лицезреть хоть малую толику пористого камня...

Что же касаемо плодов баобаба, то как таковых их уже не находилось меж ветвей и листьев, и даже черви скучали. Разве лишь один еще продолжал дразнить голодных мира сего. Был этот плод, коий назывался Шщяр, увесистый и набухший многовековой зрелостью и тянул самое древо поклониться до земли, как ранее плодовитого, но покидающего сцену маэстро. В то же время казался Шщяр обманным, интригующим, ибо представлялся чересчур аппетитным и вид имел превосходный донельзя.

Но голод есть голод, и даже тенех сие не минует. Так, крепился-крепился Нуннатик, в аскезе своей постигая ясность, да не выдержал. Как дудочку, неустанно пробовал он свой постный день — меж тем фальшивил от ноты к ноте, ибо репертуар требовал новизны, а инструмент — ухода. И голод его доканал.

Глубокой ночью, озираясь без причины, он подкрался к баобабу и, склонив веточку с вожделенным шщяром, использовал ногти свои, как садовые ножницы.

И принял он плод перезревший себе на ладонь, и вкусил, не задумавшись...




(далее - Шщяр 74 http://www.proza.ru/2018/10/11/1556)

(предыдущие Шщяры - Шщяр 898, Шщяр 466, Шщяр 1102, "Феноменов" , Шщяр 472, Шщяр 1088, Шщяр 474 http://www.proza.ru/2018/10/10/187)

(начало сошщярия 1 - http://www.proza.ru/2009/09/30/549
начало сошщярия 2 - http://www.proza.ru/2018/08/03/1022
начало сошщярия 3 - http://www.proza.ru/2018/08/27/885
начало сошщярия 4 - http://www.proza.ru/2018/10/06/1225)