Триптих художника - пьяницы

       Вехов долго думал, каким образом он может отомстить милицейскому клану за надругательство над девушкой? Он на протяжении своей жизни ни один раз сталкивался  с милицией, и почти всегда они вели себя по-хамски, и явно демонстрировали вседозволенность своей власти. Если вовремя правления коммунистов в милиции было работать не престижно и не выгодно, туда стремились попасть леньтяи и жестокие люди. В наше же время работать в милиции, значит обеспечить безбедную и сытую жизнь. А при желании открываются безграничные возможности, но тогда надо работать по криминальной схеме или служить ему – криминалу. Риск есть, но оно того стоит, используя милицейскую власть в своё благо, можно сказочно разбогатеть

       Вехов решил написать в центральную газету статью о произошедшем наглом, изощрённом изнасиловании. Эта газета явно спонсировалась из-за рубежа, а иначе ей было не выжить. Особого доверия этот "Рупор либерализма"  у Вехова не вызывал, но главное было поднять шум о проблемах беспредела в милиции. Фактов о том что милиционеры творят в своих застенках всё, что им взбредёт в голову – тьма. Но очень трудно доказать их виновность, что, что, а скрывать свои тёмные делишки милиционеры могли как никто другой.


       Прямым доказательством милицейского беспредела Вехов, считал пространное и гневно-обличительное интервью, взятое им у матери той девушки, что насиловали милиционеры. Дочь рассказала матери весь ужас с ней произошедшего. После этого дочь замкнулась, впала в глубочайшую депрессию и была на грани самоубийства. Она ни с кем не общалась и о том, что бы она, написала обвинительное заявление, не могло быть и речи.


       А вот мать была готова на всё что бы наказать ментов. Единственным условием, которое она поставила перед Веховым никаких имён и фамилий. Мать была готова сама отомстить ментам, но сил и возможностей у неё не было никаких. Из её речи трудно было вычленить факты, она больше бранилась и грозила надругателям чести дочери.

       Они сидели на кухне у Веры так звали мать девушки. Квартира находилась в доме, построенном во времена Хрущёва, и поэтому их называли «хрущёвками». Маленькая шести метровая кухня позволяла поставить только стол и два стула, с трудом помещался в углу холодильник. Вехов, едва переступив порог, ощутил в этом доме напряжённость, нищета сквозила со всех углов квартиры.

       И только неожиданным и вызывающим страх предметом оказалась картина, висевшая на стене в гостиной. Картина представляла собой триптих три отдельных полотна, но написаны они были в одном стиле и, вероятно, по одному сюжету. Своим воздействием на зрителя она напоминала Вехову картину Мунка «Крик». Сказать, что конкретно было на ней изображено – нельзя. Писалась она явно в нервном потрясении и из неё исходила ощущаемая мерзость. Все три полотна были написаны в ядовито-жёлтом и мрачно синем цвете, нервными мазками ни одна линия не начиналась и не заканчивалась. Пространство, если в него всматриваться, казалось искажённым, как в уродливом кривом зеркале. Но, не смотря на всю мерзость и страх, который вызывала эта картина, она притягивала взгляд и, что самое странное на неё хотелось смотреть ещё и ещё. Уже потом, сидя за столом с Верой, он узнал, что это творение её мужа – алкоголика.
 – А в чём смыл картины, что хотел внушить автор зрителю?– Спросил Вехов у Веры.


       Она некоторое время колебалась и в не решительности, пошла в комнату, Вехов последовал за ней, Вера взяла большое зеркало и приложила к незримой срединной линии картины, и на него устремился зверино-козлиный взгляд дьявола. Этот приём написания картин муж Веры позаимствовал у Леонардо да Винчи. На благочинном полотне гения, где изображались дева Мария, младенцы Христос, Иоанн Креститель, а в зеркальном изображении выступал лик Сатаны.


       Они сидели за столом, пили вино и говорили не о случившейся трагедии, а перебирали всякие новости.
       Вера преподавала в музыкальной школе, где вела класс фортепиано. При внимательном взгляде на неё угадывалось, что она в молодости была красавицей. До сих пор она сохранила: статную фигуру, длиннющие ноги, руки пианистки с чувствительными, нервными пальцами. Но лицо, изборождённое глубокими морщинами не ухоженное и без следов косметики, скромная одежда ни одного украшения, и глаза наполненные скорбью в любую минуту готовые брызнуть слезами – исковеркали, её былую красоту Она постоянно отводила взгляд на окно, где старые изломанные верхушки тополей сбрасывали последние жухлые листья.


       Их разговор постепенно перетёк в русло исповеди, которую она как перед священником налагала на Вехова. Вероятно, вино, стресс, гнетущие обстоятельства жизни требовали от неё излить свою душу. Вера буквально день за днём, шаг за шагом рассказывала Вехову свою жизнь. Часто прерывалась, чтобы поставить на стол новую закуску или покурить, сигареты она прикуривала одна от другой. Вера пьянела, но от этого становилась только злее и плаксивее. Проплакавшись, уходила ванную, где приводила себя в порядок, ополоснувшись водой. Помаленьку, потихоньку она рассказала Вехову всю свою жизнь. Он стал опасаться, что Вера не выдержит и что-нибудь сотворит с собой или «свихнётся». В жизни на сегодняшний день её удерживали только злость и желание мести ментам. Если бы она могла достать хотя бы ружьё то, не задумываясь, пошла бы в ментовку и стреляла бы до последнего патрона. На свою жизнь её было плевать, у неё уже ничего не осталось, за что ещё можно было цепляться и дорожить.


       Подустав от общения с Верой, Вехов попросил её сыграть, что-нибудь на пианино. В её спальне стояло шикарное, старое, немецкого производства пианино. Когда Вера села за пианино, откинула крышку, обнажив чёрно-белые клавиши, и взяла первые аккорды сразу преобразилась. В её движениях появилась грация, согбенная спина приняла стройную осанку и пальцы нежно и уверенно коснулись клавиш. Она играла не известную ему музыку легко и чувственно – спокойная, но сложная мелодия лилась на него со всех сторон. В маленькой комнате звуку не куда было деться и он исходя от струн пианино, метался в замкнутом пространстве, отражаясь многократно, от потолка, стен, пола. Вехов потом спросил, что она исполняла, оказалось, что это были отрывки из разных, но самых любимых её произведений.


       Вехов музыку любил, но мало в ней разбирался, и слух у него был как будто, «медведь на ухо наступил». В музыке его привлекало многое; тайна, что стоит за мелодией, виртуозность и гармоничность звуковых переходов, очарование красивыми звуками. Он любил музыку выборочно: Чайковского терпеть не мог за то, что тот был пидором, Вагнера не любил за то что того любил Гитлер, Баха воспринимал только через органную музыку. Больше всего он любил слушать – Бетховена, Моцарта, Листа, Стравинского.


       Пока Вера играла, он осмотрелся и отметил для себя, что нищета в доме ничем не прикрыта. Мебель была вся из советского прошлого и уже достаточно потрёпанная. Стул, на котором он сидел под ним шатался и потрескивал, так, что он боялся что, в конце, концов, он под ним сломается. В доме было очень много книг, но судя по корешкам, это всё приобреталось давно, а пыль и грязь на книжных полках говорила о том, что читают их редко и мало.


       Вовремя музыки он отдыхал от Вериных слёз и от тяжёлой гнетущей атмосферы этого дома. Он знал, что второй раз в этот дом не войдёт, над домом и внутри него сидело проклятие. Так и казалось закрой глаза и на тебя нападут черти и утащат в ад. И только музыка заставляла сидеть чертей смирно по углам и щелям.


       Уже собираясь уходить, он успокаивал Веру тем, что в мире есть закон "Воздаяния", и даже,  если ничего не предпринимать, то сама жизнь, рок накажут того кто совершил преступление. Китайская мудрость учит: «Сиди на берегу реки и жди, когда мимо проплывёт труп твоего врага». Но Веру это совсем не утешило и, коряво попрощавшись, Вехов с облегчением вышел из этой не хорошей квартиры, у него в голове внезапно пронеслась мысль – истинный талант служит Богу, а загубленный сатане.


Картина Эдварда Мунка "Крик"