Свобода узника

1.
Неожиданно – вот слово, идеально подходящее моей истории. Я была абсолютно здорова. Абсолютно. Никто не может объяснить, как и почему это произошло, я поставила довольно серьезное задание перед врачами. Но что с того? Почему я должна страдать от их неведения? Я требовала, чтоб меня исцелили! Чтоб меня поставили на ноги.  Мне плевать, что это, мне плевать, почему, я хочу от этого избавится! Немедленно! Словами не передать, как я страдала.  Не могла быть пленницей тела! Нет! Нет! Кричу и плачу, врач делает укол, погружаюсь в сон и шепчу «спасибо», уплывающим в океан дурмана и нирваны сознанием цепляюсь за паутину памяти, вспоминаю, как все началось…
2
Замечательный весенний день. Вишня за окном цвела и я ощущала ее аромат, ночной воздух был прохладным и наполненным тайнами, под утро я укрывалась с головой одеялом, но не закрывала форточку: хотела, чтоб солнце и запах зелени были первым впечатлением, с которого я начну день. И как я была рада открыть глаза и встретить новый день… Я потянулась. Вернее, попыталась потянуться: напрячь разом все мышцы, расслабить и ощутить, как кровь побежала быстрее…Но ничего не ощутила. Странно. Прикладываю  больше усилий -тот же результат. Очень странно. Ну да ладно, пора вставать, а то еще выгуливать Пушка, а я тут развалилась. Тем более из кухни вкусно пахнет омлетом. Я встаю. Точнее, пытаюсь встать. Но ничего не происходит. Вот тут уж я забеспокоилась. Сначала была минута растерянности. Может, мне это снится? Да нет же. Я пыталась встать. Но почему я все еще лежу? Оглядываю комнату, пытаюсь убедится в реальности происходящего. Солнце уже коснулось изголовья кровати – явный признак того, что семь часов утра миновало.  Паникую и кричу изо всех сил, поражаюсь, как тих и слаб мой голос.
Тем не менее, через пять минут приходит мама. Она решила разбудить меня, ведь было уже поздно и я опаздывала. Сперва она думала, что я капризничаю. Подошла и в шутку потянула меня за руку, а рука как ватная упала на одеяло. И мы обе удивленно и с любопытном разглядывали ее долю секунды. Потом я сделала усилие и попробовала заговорить. Из горла вырывались нечленораздельные звуки. Мама побледнела, начала меня трясти, звала на помощь и сказала отцу вызвать скорую. Думаю, она испугалась, что у меня сердечный приступ. Суматоха и лица вокруг меня…все слилось, меня тошнило, как после американских горок.  Помню, из авто скорой помощи видела зелень, играющих на площадке детей и парочки, прогуливающиеся по улицам. Денек был такой теплый и солнечный, так что люди снимали куртки и, улыбаясь, блаженно откидывались на спинки скамеек…Как мог такой прекрасный день обернуться для меня трагедией? Я отказывалась верить. Мне все еще казалось сном. Ну или в худшем случае, мне сейчас сделают укол и я отправлюсь домой, попью какие-то таблетки и все будет, как раньше…Было что-то неестественное в том, что я не ощущала тело: не понимала, в каком положении находятся мои конечности, не чувствовала боли, тепла, холода, прикосновений…
3
В ту первую ночь в клинике мне приснилось, что я бегу, что я – свободна.  Я снова стала собой. Вернула свои «физические границы», вновь обрела счастье контролировать тело, двигаться, ощущать…Было так радостно, так весело бежать. Просто бежать. Когда открыла глаза, я увидела белый свет лампы, которую забыли выключить, и теперь ее мертвые, бледные лучи бросали тени на потолок, безуспешно конкурирую с солнцем. Мне стало плохо.  Захотела опять уснуть, но не смогла. И родители, рыдающие надо мной, не делали мою участь более легкой. Ребенок - инвалид. Обуза на всю жизнь. Дни тянулись серые и одинаковые. Я пересчитала все пятна и трещинки на потолке. Что дальше?
4
 Дальше был дом. Когда-то такой уютный и надежный, казался мне теперь усыпальницей, и я с завистью вспоминала, как легко мои ноги перепрыгивали ступени, как руки мои хватали все подряд, как я танцевала и резвилась, когда душа пела…Мысленно я все еще могла это делать.
Врачи ничего не обещали, но то, что я теперь могу говорить, было чудом. Первое слово, произнесенное мною, было «Прекрати». Мать сидела и причитала: «от чего же это случилось с ее ребенком». Как бы то ни было, ни ей хуже всех, и я не хочу быть заживо погребенной. И живут же как-то люди! Никому не говорила, что, закрыв глаза и притворяясь спящей, я танцую, бегу, прыгаю, шагаю... Я двигаюсь. Да без разницы, что ты делаешь, ты – познаешь, ты – воспринимаешь. Хочешь выпить чаю и протягиваешь руку – о чудо – обхватываешь чашку и обжигаешь пальцы – прекрасно, роняешь чашку и собираешь мокрые, теплые осколки стекла – чудесно, затекли ноги, от того что долго ползал на корточках, вытирая пол и высматривая мелкие частицы того, что было чашкой – тебе повезло. Вот такое маленькое, противное происшествие – а сколько в нем жизни, движения, чувственности даже.
5
 Мама открывает окно и до меня доносится пение птиц. Середина лета. Время бежит незаметно, даже если ты лежишь на месте. Внезапно, как вспышка, меня пронзает резкая, острая боль. Ее не возможно описать. Будто что-то разорвало мою ступню на тысячи кусочков, впилось в пятку, добралось до кости и, как электричество по проводам, побежало выше - к колену. Неужто это моя фантазия? Это длилось всего секунду, я не успела даже испугаться. А что, если…нет, это может быть иллюзией. Лучше выждать, не хочу, чтоб мама потом расстраивалась.
6
Я была права: боль вернулась. Короткая и яркая, желанная и пугающая, обнадеживающая и настораживающая, как замечательно ощущать боль! Ощущать хоть что-то…ощущать свою «реальность», не думать, что ты – бумажный, неодушевленный. А ведь я была такой – бумажная девочка, в арсенале которой остались лишь слова, лишь хрупкость слов, которые написаны кровью на тонком пергаменте моей кожи, слова, которые питались воспоминаниями, но которые постепенно умирали, как крона дерева, чей корень углубился в ядовитую почву.  Как бумага, пропитанная влагой, расползалась моя жизнь и мои чувства, и плыли чернила, которыми выводили слова, и не находила себя больше я в этих словах. Как я рада, что боль пришла. Что я теперь могу сказать, что страдаю физически!
7
Сижу у окна и смотрю на игру детей. Гремит гром, малышня спешит домой, крупные капли летнего ливня уже пробили первые ямки в песке, уже очертили дорожки на стекле, смывая пыль и жар с окон, кажется, все насторожилось, в воздухе – напряжение. Наблюдаю за тем, как поднимают листья утомленные жарой растения, как цветы распускаются и предвкушают облегчение. Жизнь притаилась в каплях дождя! Никогда прежде не было у меня времени замечать движения растений, слышать их голоса… Малыш упал и разбил коленку, кровь потекла из ранки, и ребенок зарыдал, а я сидела и завидовала ему, ведь он чувствует боль, он знает, что живой. О, как я завидовала! Из глаз моих в такт дождю полились слезы, неожиданно поднялся ветер и дождь с новой силой припустился, ковер возле окна залило водой, меня тоже окропило, и слезы смешались с водой. Запретила матери закрыть окно: хотела дольше и дольше быть одним целым с этой стихией, насладится ее силой, коль своя недоступна… И тут только я поняла, что капли, падающее мне на лицо, холодные…Холодные! Я чувствую холод! Я чувствую холод! Я засмеялась, как ненормальная, и зарыдала. Мама думала, что я сошла с ума, но я прокричала, что ощущаю, какие холодные дождевые капли. Мама упала на колени рядом со мной и тоже начала плакать и смеяться.
8
В ту ночь я впервые проснулась от боли. В этот раз ныла спина, меня будто ломало, позвонок за позвонком, но это было замечательно, я готова терпеть. Первые инъекции обезболивающего мне сделали насильно. Я не хотела вновь утратить свою восстановленную способность, но приступы боли участились и набрали силу, так что я теряла сознание. Начался новый период моего выздоровления. Теперь я была не бумажной, скорее, я была телом без кожи: вы не можете ни к чему прикоснуться, даже дуновение ветра кажется ударом хлыста.   Обреченная существовать без своей «защитной оболочки», я была оголенным нервом: каждое впечатление, импульс, движение имело огромную цену.   Я уставала бороться временами и наверняка бы сдалась, не будь во мне еще свежо воспоминание о полноценной жизни. Я шла, пусть по стеклу, пусть мои ноги были изранены этим стеклом, вонзавшимся в тело с неописуемо противным хрустом, пусть ступни истекали кровью, но я – шла.  Пусть. Пусть.
9
Постепенно боль проходила, и я стала ощущать свое тело и при этом не желать умереть. Как необычно и как приятно. Я выдохнула и внутреннее затихла: прислушиваюсь, не притаилась ли боль в какой-то клетке, не ждет ли, когда я расслаблюсь и умилюсь надеждой, чтобы напасть. Нет, все тихо. Вдыхаю. Выдыхаю. Не могу до конца поверить… Доктора говорили, что боль – это хорошо, это значит, чувствительность возвращается, но как по мне, это пытка.  Страдание и надежда. Бояться боли и бояться, что ее не будет, что однажды я проснусь и снова стану «бумажной». Уж лучше быть без кожи, но живой! Лучше ли?
10
Я даже не могла понять, откуда исходит боль: я будто вся была комком этой негативной энергии. Закрываю глаза и ощущаю, как сон накрывает меня. Усталое тело просит передышки, хочет насладится покоем. 
Постепенно страдания утихали, подобно буре, давая надежду маленькой лодочке души моей на спасение. Было замечательно спать и не просыпаться от резкой, невыносимой боли из-за того, что ты случайно пошевелилась.  Будто кто-то посторонний вторгается в твой сон, нарушает гармонию, смеется и не ведает жалости.  Настораживаюсь: кажется, я уловила какое-то покалывание в ноге. Отгоняю подозрения, но мои мысли вновь и вновь возвращаются к этой теме…

11
Благодарю жизнь за те короткие промежутки, когда я думала, что здорова. Когда я снова могла приблизится к своей мечте, пусть хотя бы мысленно, делая маленький, робкий, но такой драгоценный шаг…без боли!
И пусть уже через минуту я упаду, пусть мое тело превратится в моего врага, я буду любить каждую секунду своих страданий, каждую клеточку своего тела – настолько я хочу жить! Внутренне я уже готова к моему исцелению, я уже предвкушаю его, я уже чувствую…
***
- Эти короткие записки все, что осталось у меня от дневников твоей матери. Но, думаю, и этого хватит, чтоб ты поняла, какую глупость чуть было не свершила. Чтобы ни было впереди, ты должна верить в лучшее, в то, что ты тут – не случайно, и что надежда есть…
Худенькая девочка, маленькая и прозрачная, прикрыла пушистыми ресницами большие карие глаза, ее корда-то пышные кучерявые волосы почти все выпали из-за химиотерапии, и головку от холода защищала синяя вязанная шапка. Она улыбнулась и прошептала: «Прости, папа. Я даже не знала, что маме каждый день было так больно».
-Никто не знал, она была лучезарным человеком, несмотря ни на что, до последнего вздоха. И хоть боль никогда не покидала ее надолго, она умела ценить данные ей радости и возможности. Ты не должна сдаваться раньше времени. Нельзя проигрывать заранее.
Девочка крепче сжала руку отца. В эту минуту ей страстно захотелось жить.