Шломо Звен-Шошан, толмач от Б-га

Автору этой публикации посчастливилось общаться с человеком, которого можно признать одним из символов современного Израиля

Автор со Шломо Эвен-Шошаном сфотографировались на память. 2003 г., кибуц Сдэ-Нахум *Фото будет вскоре добавлено)


 
Толмачами в старину на Руси называли переводчиков на переговорах. Шломо Эвен-Шошан — литературный переводчик, к нему, вроде бы, квалификация толмача подходит не вполне. И однако, зная его миролюбивый характер, деликатность и обходительность, а вместе с тем и незаурядную терпеливость в работе, хочется назвать его именно так. Тем более что слово толмач и на него похожие в славянских языках передают значение "растолковывания", "растлумачивания", толкования слов и выражений…

Сразу же — о его фамилии. В Израиле она на слуху в каждой более или менее читающей семье. Словари Эвен-Шошана популярны, как в России — Даля, Ушакова, Ожегова… Но израильский знаменитый составитель словарей Эвен-Шошан звался Авраамом. Из трёх братьев, совершивших алию в 20-е годы ХХ века, он был средний. Первым Советскую Россию покинул Цви, старший, однако в Палестину прибыл лишь в 1926-м, когда здесь уже жил и Авраам, и младший, Шломо. Все трое раньше носили фамилию Розенштейн, а ивритизировал её, то есть попросту перевёл с идиша на иврит, их отец — минский энтузиаст, учитель иврита, Хаим-Давид Розенштейн, сумевший передать сыновьям свою любовь к языку и древней родине предков — Эрец-Исраэль. Эвен (штейн) — камень, шошан — роза (и лилия), Эвен-Шошан — так подписывал он свои статьи в еврейской печати. Сыновья же, прибыв на историческую родину, превратили его псевдоним в новую фамилию своей семьи.

Цви (1898 — 1968), прервав учёбу на экономическом факультете Харьковского университета, уехал в Польшу, увлёкся политической и сионистской деятельностью и стал одним из видных руководителей рабочего движения в подмандатной Палестине, а со временем и лидером Гистадрута. Он — автор капитального труда "История рабочего движения в Эрец-Исраэль", 1966, жил в кибуце Мерхавия возле Афулы.

Авраам (1906 — 1984) занимался литературной и журналистской работой, но главным делом его жизни стало составление словарей языка иврит, главным образом — толковых, но также и двуязычных. Это словари современного иврита, а также "Новая конкорданция" к словарю ТАНАХа (Библии).

Но в данной статье мы рассказываем о жизни и творчестве младшего из братьев — Шломо. Ему суждено было прожить долгую жизнь: с 1910 по 2004 год — почти 95 лет, и он много сделал для своего народа и страны. Прибыв сюда 14-летним подростком, окончил сельскохозяйственную школу "Миквэ Исраэль", работал в сельском хозяйстве, был одним из основателей кибуца Сдэ-Нахум невдалеке от Бейт-Шеана, а с течением времени, подобно братьям, увлёкся литературным и издательским творчеством. Оказав заметную помощь Аврааму в лексикографической работе, занялся журналистикой, а потом и попробовал свои силы в художественном переводе с русского на иврит. Первой его большой переведённой книгой был роман М.Салтыкова-Щедрина "Господа Головлёвы". Затем Шломо переключился на современную русскую литературу. После гитлеровского нападения на СССР перевёл популярную тогда в Союзе лирическую книгу стихов Константина Симонова "С тобой и без тебя", в том числе и самое знаменитое "Жди меня". Правда, любимой в ишуве песней эти стихи стали в переводе А.Шлёнского, но именно свою книгу переводов Шломо передал в дар автору с караваном собранной ишувом помощи Красной Армии, отправленным по суше через Иран. Караван дошёл до цели, книга была вручена поэту-воину, и через много лет, уже в 60-х, Константин Михайлович поблагодарил переводчика на собрании писателей в Тель-Авиве.

Вскоре внимание переводчика привлёк роман советского писателя-баталиста Александра Бека "Волоколамское шоссе", постепенно развёрнутый в трилогию, в центре которой оказалась героическая оборона Москвы. В романе большое внимание уделено психологии воинского мастерства, воспитанию мужества, массовому героизму патриотов — русских, казахов, воинов разных национальностей, входивших в Советскую Армию. В Израиле перевод книги на иврит встретили с огромным интересом. Командование только лишь создаваемой Армии обороны Израиля обязало офицерский состав и младших командиров изучать книгу А.Бека как пособие по воспитанию в себе и подчинённых высоких морально-боевых качеств!

Время шло, и в жизни России и СССР стали происходить новые явления, так или иначе отражавшиеся и в литературе, в публицистике. Сложная идеологическая борьба развернулась вокруг Бабьего Яра в Киеве — места массовых расправ гитлеровских оккупантов над евреями, цыганами, а затем и над другими группами мирного населения и военнопленными. Поскольку уже в начале оккупации там была уничтожена за два дня целиком вся оставшаяся в украинской столице часть еврейского её населения (в основном, женщины, старики, инвалиды и дети), Бабий Яр воспринимался во всей стране как символ нацистского антисемитизма и расизма. А коммунистические власти вскоре по окончании войны и сами взяли на вооружение испытанное оружие юдофобии как средство отвлечения масс от недостатков и пороков действующей власти. И на месте одной из самых страшных трагедий геноцида развернулось было строительство гигантской "развлекаловки". Один из бесстрашных писателей-фронтовиков, автор художественно-документальной повести "В окопах Сталинграда" киевлянин Виктор Некрасов выступил в "Литературной газете" с гневной статьёй "Почему это не сделано?", где высказаны были обвинения властям за отсутствие над Бабьим Яром памятника жертвам нацистских расправ. Вскоре в той же газете появилось и стало быстро известно во всём мире стихотворение Евгения Евтушенко "Бабий Яр" с обвинением уже в первой строке: "Над Бабьим Яром памятников нет…" Первый и наиболее известный перевод стихотворения на иврит выполнил Шломо.

А в 1963 году он в составе делегации израильтян посетил Советский Союз и, находясь в Киеве, позвонил Виктору Некрасову по домашнему телефону. Писатель пригласил израильского переводчика к себе домой, на Крещатик, — обедать. За столом сошлись четверо: хозяин дома, его старенькая мама, его друг Исаак Пятигорский (Виктор Платонович ласково называл его "Исачок") — и гость-израильтянин. Так было положено начало многолетней дружбе двух литераторов: русского и израильского. Дело было как раз в дни известных скандальных встреч в Москве и в Киеве "руководителей партии и правительства с деятелями советской культуры", и на киевской встрече "козлом отпущения" власть пыталась сделать именно Виктора Некрасова. Тем не менее, он не побоялся демонстративно принять у себя дома представителя страны, к которой верхушка Советов дышала нескрываемой злобой.

В Москве Шломо также встретился с рядом писателей. Евг. Евтушенко был в отъезде, но Шломо познакомился с его мамой. Тепло его приняли в семье Александра Бека. Знакомство продолжилось в переписке как с Александром Альфредовичем, так и с его женой, тоже писательницей. А когда через несколько лет автор "Волоколамского шоссе" умер, то об этом известила переводчика открыткой дочь Бека — Татьяна, к тому времени начинающий поэт. Шломо завязал тогда знакомство также с писательницей Фридой Вигдоровой (это благодаря её записям станут известны миру подробности о процессе над "тунеядцем" Иосифом Бродским — будущим Нобелевским лауреатом, великим русским поэтом, изгнанным невежественными властями страны в эмиграцию…)

В том же 1963-м, вернувшись из поездки, Шломо как сотрудник тель-авивского издательства "Акибуц Амеухад" сообщил четверым русским писателям, что издательство намерено выпустить в переводе на иврит сборник "молодёжной русской прозы" и просит их дать согласие на публикацию их произведений: "Звёздного билета" В.Аксёнова (в переводе Ш.Эвен-Шошана), "Трали-вали" Ю.Казакова (в переводе А.Шлёнского), "Продолжение легенды" Ан. Кузнецова и "Ухабы" Вл. Тендрякова (в переводе Цви Арада). Все четверо ответили согласием, но переписка с Анатолием Кузнецовым на этом не прервалась и продолжилась на долгие годы. А дело в том, что этот писатель два года оккупации, пришедшиеся на его отрочество, провёл буквально на краю Бабьего Яра: там стоял их семейный частный домик… И с той поры в течение 20-ти лет молодой писатель вынашивал замысел создать на основе собственных впечатлений и документов роман "Бабий Яр". Ядром, начальной точкой были для него два дня расправ над евреями Города. И он никак не мог решиться начать эту работу. Письмо из Израиля, по-видимому, подтолкнуло его к исполнению замысла. Уже во втором письме еврейскому литератору он сообщил, что приступил к работе над повествованием. И все дальнейшие письма, вплоть до 1971 года, стали как бы эпистолярным авторским дневником создания, а затем и сложных перипетий издания мемуарно-документального романа.

История написания и опубликования романа-документа превратилась в целую эпопею. Роман был опубликован журналом "Юность" по особому разрешению ЦК КПСС, подвергся безжалостному усекновению трети написанного текста и искажению остальной части его. Автор решил сбежать из СССР, для чего вошёл в доверие к КГБ, придумал легенду для выезда в Лондон (будто бы для написания романа к 100-летию Ленина), сам микрофильмировал текст романа, зашив плёнку в модную стёганку), а в Лондоне попросил политического убежища.

Разразился страшный скандал. Но читатели во всём мире получили возможность прочесть книгу такой, какой её задумал автор. Она вышла и на русском, и в переводах на многие языки. В Израиле на иврите — в переводе Эвен-Шошана (который ранее перевёл и искажённый цензурой "советский" текст, — как "журнальный вариант", так и версию книжного издания). Автор и переводчик встретились в Лондоне, куда Шломо выехал со своей англоязычной женой.

Письма Ан. Кузнецова к Ш. Эвен-Шошану дважды опубликованы: с некоторыми купюрами и без найденного после смерти одного письма — в израильском, на русском языке, журнале "22" номер 131, а через несколько лет — в полном виде, без сокращений и с прибавлением обратного перевода предисловия автора "К Израильскому читателю" (русский оригинал не найден) — в интернет-альманахе "Тредиаковский" — http://www.trediakovsky.ru/content/category/4/14/30/.

"Лебединой песней" старейшины израильских литературных переводчиков стала осуществлённая им в сотрудничестве с издательством "Акибуц Амеухад" серия книг (в его переводах на иврит) стихотворений выдающихся русских поэтов ХХ века: сборники стихов Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама, Марины Цветаевой, Бориса Чичибабина и Бориса Слуцкого. Ещё раньше вышла в свет в его же переводах книга под остроумным названием "Русский миньян". Миньяном, как известно, является молитвенный кворум из не менее десяти мужчин-евреев. Названная книга включает в себя переводы стихов десяти первоклассных русских поэтов — озорством автора (впрочем, на мой взгляд, вполне простительным) является то, что не все из них мужчины и не все — евреи.

Мне довелось познакомиться и подружиться с Шломо в 1998 году, он пригласил меня приехать к нему домой, в кибуц Сдэ-Нахум, где он жил вдвоём с женою Мартой в стареньком кибуцном домике, занимая маленькую квартирку. Как основателю кибуца и ветерану ему предоставили также в одном из подобных строений рабочую комнату-кабинет, где он держал значительную часть личной библиотеки, а также обширный бумажный архив, меньшая часть которого была на русском языке и в последние годы составляла его главную "головную боль". Легко договорившись с основными архивами страны о том, что документы на иврите он передаст им, Шломо никак не мог подобрать постоянное хранилище для передачи книг и документов на русском языке. А ведь возраст его был весьма серьёзный…

Между тем, в русской части архива были письма, фотографии, дарственные автографы целого ряда видных писателей (многих мы уже назвали выше). Определить будущего постоянного хранителя этих артефактов владельцу архива помогла тогдашняя мэрия Афулы, при помощи своего добровольческого архива: о проблеме были широко оповещены читатели местных газет, и по "живой цепочке" был получен положительный ответ от отдела рукописей и редкой книги Хайфского университета. После смерти Шломо материалы русского архива были переданы библиотеке. А ксерокопии, по желанию Шломо, хранятся в местных библиотеках Афулы.

Ряд фотографий (возможно, отсканированных сотрудниками библиотеки) остался у автора этой статьи, другие (например, репродукции писательских портретов, которые Шломо вырезал из российских газет и журналов, собрав трогательную коллекцию), по-видимому, вообще не представляют архивно-музейной ценности. Но и эти фотографии дают представление о размахе литературных интересов и переводческой деятельности Шломо.

Знаменитый украинский поэт Павло Тычина, будучи полиглотом, называл переводческую деятельность "Перевисанием к народам", "стальным мостом между нациями", залогом "международной дружбы". Вот таким "мостостроителем", соединявшим две великие культуры: русскую и еврейскую — был и этот замечательный человек, великий подвижник Шломо Эвен-Шошан.