Не отправленные письма. второе

   Здравствуй, моя «божественная», самая любимая, самая дорогая Зинушка!
    Твоё имя пришло из древней Греции и обозначает как «божественная дочь» или «дочь Зевса». Не ты, не я об этом никогда не знали, это я недавно нашёл в сети. Но я удивился другому. Оказывается имя определяет характер человека. Я до сих пор считал что наследственность и условия воспитания формируют характер. Я просмотрел в сети особенности имён всех наших ближайших родственников и действительно на 50-70 процентов совпадает с описанием по всем именам. Странно и непонятно, но это факт.
  А ты знаешь когда я в тебя влюбился? Я тебе об этом не рассказывал, а ты не спрашивала. Сразу после первых совместных лекций на первом курсе  ты мне начала нравиться. Твои длинные косы, которые ты подвязывала и закрепляла двумя белыми бантами. Больше ни одна девчонка на курсе так не делала. У всех была короткая причёска. А твои большие карие глаза, твои яркие каштановые волосы так  меня  пленили. Твоя детская милая улыбка с ямочками   на щеках очаровывали меня. Ты всегда ходила в кругу ребят и девчат. А как ты смеялась? Твой задорный переливчатый смех раздавался на всех переменах. Ты не обладала броской красотой, но твоё пленительное обаяние покоряло многих ребят. Твоя жизнерадостность, эта детская невинная улыбка, раскованность, умение себя подать в любой обстановке завораживало и привлекало к тебе не только ребят, но и девчат.
   А как ты любила танцевать? Я заметил, что больше всего любила кружиться в вальсе. Ты откидывала стан и голову назад и кружилась, кружилась без конца и смеялась от удовольствия. Ты не прижималась в танцах к ребятам, всегда их держала на расстоянии. В  тебе было столько энергии, что ты никогда не уставала. Ты дарила, делилась своей энергетикой со всеми окружающими тебя людьми.
   А когда я увидел тебя на сцене я окончательно был сражён. Ты читала стихи Есенина, Лермонтова, Блока. Но как читала! Я запомнил как ты вышла на сцену в костюме-тройке, элегантная, стройная. На затылке мужская кепка, ну, вылитый разухабистый  джентльмен, не было только трости. Ты рассказывала стихотворение Серёжки Есенина «Я иду долиной.  На затылке кепи». И когда ты читала четверостишие
-  К чёрту я снимаю свой костюм английский,
   Что же дайте косу, я вам покажу….-
Ты сняла свой костюм, небрежно бросила в сторону, кепи полетело в другую и всем показала как ты косишь траву косой. Ты была Серёжкой, но никак не Зинаидой. Это было так красиво и подлинно, что зал долго не утихал, просили ещё что-нибудь почитать. Такое не забывается.
   Потом я увидел как ты играла в пьесе Чехова «Предложение».Это была премьера. Я опять тебя не узнал, ты внутри была героиней спектакля. Ты ходила по другому, мимика лица была не твоя, не говоря о внешности. Ты даже стала выше ростом. А ведь тогда мы особенно не гримировались, но ты была Натальей Степановной. От Зины ничего не просматривалось во всей пьесе. Даже когда вас всех вызывали на бис  после спектакля, ты так и не вышла из роли. Я был покорён тобой окончательно. И я знаю многие ребята хотели быть твоими поклонниками.
   А что я? Я наблюдал всё это со стороны, не решался к тебе подойти, стеснялся. Около тебя крутились такие красивые парни, не чета мне. Я был замкнутым, молчаливым, закомплексованным. Я боялся девчат, а при встрече с ними не знал что говорить, мне постоянно мешались мои руки и не знал куда их деть. И всё дело в том, что я закончил чисто мужскую школу. Мы не общались с девчатами, в доме и во дворе почему- то тоже не было девчат. Только один раз весь наш девятый класс пригласили на бал девочки из женской школы. Меня дважды приглашала одна кареглазая девчонка на белый танец, кстати очень похожая на тебя. Я отдавил ей все ноги, так как плохо танцевал. Больше она меня не стала приглашать. И в институте на вечерах таких ребят как я было не мало. Мы танцевали с дуг другом, а девчат боялись приглашать. 
   А ты вся светилась от счастья, тебя без конца ребята приглашали на танец, даже была конкуренция среди ребят и ты как царица выбирала лучшего из них. Ведь ты уже была примой в нашем студенческом театре, кумиром всего института. За тобой ухаживали ребята не только с нашего курса, но и старшекурсники.
    Я решил быть ближе к тебе, чтобы ты меня заметила, чтобы мы могли общаться. Решил записаться в подготовительную группу нашего студенческого театра. Я пришёл в актовый зал и сел в тени. Шла репетиция нового спектакля. После того как все разошлись, я поднялся на сцену к режиссёру Ольге Алексеевне. Она спрашивает: »Ты играл в школьных спектаклях?»
«Нет» - отвечаю.  «А ну пройдись по сцене». Я прошёл. «Так ты прихрамываешь?» - говорит она. Я был инвалидом с детства после неудачной операции на коленном суставе. « Расскажи какое-нибудь стихотворение»  - сказала она. Что я прочитал  - не помню. Но у меня был чистый звонкий голос и хорошая дикция.
    Так меня стали учить работать на сцене. Учили не только правильно говорить, но и как ходить по сцене, как стоять, как  правильно вести себя на сцене. Я помню как ты с удивлением, с ироническим взглядом смотрела на меня, когда я привыкал с сцене, учился владеть руками, голосом, жестами. Конечно, тебе это было дано природой, ты была прирождённой актрисой, а мне всё это давалось не просто при моей застенчивости и робости.
    Через месяц я репетировал с основной труппой, а через два  уже была премьера, где в пьесе Арбузова «Взрослые дети» играл роль отца девушки в роли которой была ты. Да ты помнишь всё это сама.
    Ты совершенно не обращала на меня внимания. Общалась с моими друзьями по труппе, а меня не замечала. Ты постоянно в короткие перерывы или перед репетиций шутила, очень остро иронизировала и я понял, что ты умная, начитанная, не в пример меня. Ты никому не разрешала проводить себя до дома, хотя репетиции нередко заканчивались в 12 ночи. Ты жила сценой и тебе никто из ребят был не нужен. Ты оставалась девочкой, порой с наивными взглядами на житейские  премудрости. Ты была необычной девушкой, немного таинственной, гордой, а порой даже эктравагантной.
    Где-то в середине зимы к нам в труппу пришёл парень с нашего курса Вася Козлов. Он был очень спокойный, выдержанный, молчаливый, ни с кем особенно не разговаривал. Но был талантливый, быстро влился в коллектив, хорошо, играл и смотрелся на сцене. Через месяц он выступал в коротких пьесах, его с удовольствием принимали зрители. Как я узнал позже , он писал стихи, очень хорошо рисовал. У нас в институте был художник, но он мог только писать плакаты. А Вася по своей инициативе нарисовал большой задник  к нашему спектаклю.
    Как -то я заметил что ты часто стала смотреть на  Васю, даже подходила к нему и пыталась с ним поговорить. Но он уходил от тебя в сторону.  У меня заскребли кошки  по сердцу. Неужели ты ему стала симпатизировать, неужели он тебе нравиться? Значит природа берёт своё и в тебе просыпаются новые чувства. А я в стороне. Как мне было обидно. Я и до этого ревновал, особенно на танцах, а сейчас места себе не находил. Стал нервничать, на замечания режиссёра огрызаться, стал плохо спать. Это было в середине мая 1955 года. Однажды ты пришла на репетиции какая-то не своя. Рассеянная, не слышала режиссёра и очень взволнованная. В середине репетиции неожиданно ушла. Мы все были в недоумении. Неужели у тебя какое-то горе. Это с тобой было первый раз. Ты очень любила играть на сцене и все об этом знали.
    Через неделю ты пришла весёлая, смеялась, как-будто и не было у тебя никакого горя.  А Вася исчез. Он подал заявление и его отчислили по собственному желанию. Не захотел учиться в нашем институте и уехал домой. Никто не знал причину такого резкого поведения.
Зинуш, ты мне никогда не говорила о своих взаимоотношений с Васей, а я в то время и не догадывался?
    Всё прояснилось, когда я с внучкой нашли твои тетради со студенческими стихами и дневниками. А ведь ты мне их ни разу не показала за все 59 лет нашей совместной жизни. Значит не хотела. Я потом тебе расскажу подробней о твоих потаённых тетрадях. А вот о твоих свиданий с Васей я узнал только из тетрадей и ещё от твоей мамы. Мы как-то вечером сидели и разговаривали о тебе, по моему в конце 70 годов и она вспомнила и сказала, что до моей дружбы с тобой к тебе несколько раз приезжал симпатичный мальчик и ты долго сидела с ним около дома на лавочке. А где же его письма и рисунки с твоими портретами, которые он присылал тебе? Всё сожгла? Видимо они тебе были не дороги и ты их сожгла Конечно сожгла. Ты боялась, что я буду ревновать и устраивать скандалы? Нет, я бы не стал этого делать. Мы любили друг друга, я тебе всегда верил и видел, что ты меня сильно любишь. И всё же ты мне не всё рассказала, хотя и эти твои встречи с Васей и его признание к тебе в любви, были до наших встреч с тобой. Значит он влез в твою душу. Ты пишешь, что не любила его, а сама так волновалась, что даже ушла с репетиции. Затронул он тебя своими стихами. А сидели вы с Васей на той самой лавочке, на которой мы признались с тобой в любви к друг к другу. Сколько вечеров и ночей мы провели на ней  с тобой! И каких ночей! Самых счастливых, самых одурманивающих и пьянящих, незабываемых ночей.
    Первый ты разрешила мне тебя проводить до дома после репетиции 25 мая 1955 года Был уже первый час ночи. Я всю дорогу, а это почти 5 км, что-то говорил почти не останавливаясь, а что  - не помню. И ты мне сказала, что я ещё мальчишка, но я не обиделся.
    Через две или три недели после исчезновения Васи ты начала со мной общаться перед репетициями и даже на переменах или  после лекций. Ты начала мне улыбаться при встречах. Мы болтали обо всём. Я тебе много рассказывал о себе, о своём детстве, о своих привычках, о семье. Ты больше слушала и мало говорила о себе. Но я был безумно рад от того, что общаюсь с тобой, что ты рядом, а не в отдалении, когда я раньше наблюдал за тобой.