Последний верблюд умер в полдень-16. Э. Питерс

Элизабет Питерс

                ПОСЛЕДНИЙ ВЕРБЛЮД УМЕР В ПОЛДЕНЬ

КНИГА ВТОРАЯ

    СПИ, БОЖИЯ РАБА
 
Я узнала голос – значит, Муртек всё-таки оказался человеком Тарека! Время было рассчитано идеально. Зрители неподвижно застыли от изумления, а Тарек сорвал ритуальный парик с головы и сбросил халат. На лбу сияли близнецы-уреи (173), символы царской власти; на груди лежали священные знаки – скарабей, кобра и Нехбет-стервятник (174). Выхватив меч из ножен, он высоко поднял его, крича:
– Я король! Повинуюсь выбору Аминреха, того, кто несёт на землю Маат, защитника народа!
Повсюду во дворе другие мужчины освобождались от маскировки, обнажая оружие, вынимая красные перья из скрытых складок одежд и прикрепляя их к повязкам на головах.
– Браво! – воскликнул Эмерсон. – Что за стратег! Я сам не смог бы придумать лучше!
Это был гениальный ход, и на мгновение я подумала, что Тарек победил, выиграв корону без насилия и гражданской войны. Но красные перья уступали в числе кожаным шлемам гвардейцев Настасена, а Верховный жрец Аминреха отнюдь не был человеком, который просто так позволил бы ускользнуть власти из рук.
– Измена! – проревел он. – Богохульство! У этого преступника нет имени. Он – не избранник Аминреха, но предатель, приговорённый к смерти. Схватить его!
Вспыхнуло смятение. Солдаты Настасена бросились исполнять приказ Верховного жреца, повстанцы сплотились, чтобы защитить своего вождя. Ни лук, ни стрелы, ни копья с длинной рукоятью не годились в такой тесноте; противники сходились лицом к лицу с мечами и кинжалами. Эмерсон в возбуждении топал ногами:
– Проклятье, Пибоди, отпусти мою руку! Мне нужен меч! Мне нужно перо!
Мне пришлось кричать, чтобы быть услышанной среди боевых возгласов и грохота оружия:
– Эмерсон, смотри!
Над головами борющихся мужчин ковчег бога качался, будто настоящий корабль в бушующем море. Один за другим носильщики теряли почву под ногами и падали беспорядочной кучей. Корабль накренился на нос и с грохотом рухнул. Хрупкое, древнее дерево разлетелось на сотни обломков. Святыня рухнула, как фигурка из спичек. Статуя треснула и развалилась (175), извергнув, как бабочка из куколки, маленькое тело, беспомощно скатившееся под самые ноги сражающихся. С могучим рёвом Эмерсон погрузился в водоворот и появился, сжимая в руках Рамзеса.
Я вытащила пистолет и выстрелила в упор в солдата, который пытался обрушить лезвие на голову Эмерсона. Эмерсон подскочил ко мне и бесцеремонно швырнул Рамзеса к моим ногам.
–  Господи Всемогущий, Пибоди, смотри, куда стреляешь! Проклятая пуля пролетела так близко, что выдрала мне волосы! 
– Лучше так, чем выдрать их мечом, – ответила я. Ещё один кожаный шлем придвинулся к нам. Я целилась в руку, но, похоже, промахнулась, потому что он всё приближался, и я решила, что при таких обстоятельствах разборчивость неуместна. Второй выстрел отшвырнул его на Рамзеса. Эмерсон схватил упавший меч как раз вовремя, чтобы парировать сильнейший удар ещё одного нападавшего. К нам мчались и другие, но некоторые из наших стражников – теперь с красными перьями в волосах – встали на нашу защиту. Я почувствовала, что смогу улучить момент и побеседовать с сыном.
Внутренности статуи, похоже, годами не знали уборки. Волосы Рамзеса (вернее то, что так называлось) украшала паутина, а килт выглядел просто омерзительно. На животе явно виднелся след чьей-то сандалии, что, вероятно, и объясняло молчание. Я потрясла его.
– Ты не ранен, Рамзес?
– Уф, – попытался отдышаться Рамзес.
С пистолетом наготове, я обернулась взглянуть, не нуждается ли Эмерсон в моей помощи, и обнаружила, что он великолепно справляется. Очевидно, он втайне брал уроки фехтования, ибо его мастерство значительно улучшилось с того незабываемого дня, когда он сражался с Гением Преступлений за мою скромную особу (176). Уверена, он с лёгкостью мог бы расправиться со своим противником, если бы пытался не вывести из строя, а убить человека.
Один из наших защитников упал, забрызгав мои ботинки кровью. Очередная пуля из моего верного маленького пистолета заставила убийцу hors de combat (177). Я поспешно перезарядила оружие. Битва разгоралась. Я видела Тарека в диадеме, ощетинившейся красными перьями; он пытался пробиться к брату, укрывавшемуся за троном. А перед самим троном кипела ожесточённая борьба, верные гвардейцы Настасена дрались, пытаясь сдержать атакующие силы повстанцев. Даже Песакер выхватил меч и вступил в сражение.
Но среди всех криков, грохота и стонов, сопровождавших сражение, в одном месте царила тишина: занавешенный шатёр в задней части колоннады. Перед ним стоял Рука, опираясь на огромное копьё. Никто не приближался к нему; казалось, будто и сам он, и шатёр, который он охранял, отгорожены невидимой, непроницаемой стеной.
Ужасающая бойня продолжалась. Груды тел и лужи пролитой крови покрывали пол. Кто выигрывает? Я не могла сказать. Многие из сильных с обеих сторон пали – трагическая, ужасная потеря. Страдая в глубине души, я стремилась помочь раненым и утешить вдов и сирот.
Не знаю, что вдохновило Тарека – та же самая благородная цель, или страх, что он может проиграть. Предпочитаю верить, что первое. Повергнув наземь последнего из нападавших на него, он возвысил голос над звуками боя:
– Столько храбрецов погибло за тебя, брат мой, а ты прячешься за престол, который хотел занять с помощью лжи. Выйди и сразись со мной, как мужчина, за обладание им. Или ты боишься?
Воцарилась тишина, нарушаемая только стонами раненых и прерывистым дыханием бойцов, опустивших мечи и ожидавших ответа Настасена. Я видела, как на многих лицах упоение битвой сменялось невыразимыми страданием и ужасом. Воистину шла братоубийственная борьба – друг против друга, брат против брата.
Лезвие меча Эмерсона было малиновым по самую рукоятку. Я не жалела о том, что он совершил, ибо те, кого он убил, намеревались убить нас, но сожалела о печальной необходимости подобных действий. Не вся кровь, окрасившая одежду Эмерсона, принадлежала его противникам. Скользящий удар рассёк щеку до кости; если я в ближайшее время не зашью рану, останется уродливый шрам. Из других ран, полученных им, худшей выглядела одна на предплечье, сопровождавшаяся сильным кровотечением. Я вернула пистолет в кобуру и достала кусок полотна, который использовала в качестве носового платка.
– Кажется, я разорвал очередную рубашку, – заметил Эмерсон, когда я потянулась к нему. – На сей раз я не виноват, Пибоди.
– Как я могу жаловаться, дорогой, если ты получил все свои раны, защищая нас. Позволь мне перевязать тебе руку.
– Не суетись, Пибоди. Игра ещё не закончена. Я хочу видеть, что. . . Ах, вот и Настасен. Он не мог отказаться от вызова, но похож на человека, который отправляется к дантисту, не находишь?
Зрители отступили, оставив проход между Тареком и его братом. Тарек был покрыт дюжиной кровоточащих ран, но сохранял царственную осанку, и мрачная улыбка играла на его губах. Контраст между ними – одним, отмеченным шрамами в доблестной битве, и другим, в первозданно чистой и изящной одежде – вызвал ропот среди зрителей, и отнюдь не только среди последователей Тарека. Возможно, Настасен понял, что теряет преданность своих людей, и это подкосило его мужество; возможно, сыграли роль явное презрение брата, или надежда, что Тарек устал и ослабел от потери крови. Настасен расстегнул украшенный драгоценными камнями пояс и отбросил его в сторону вместе с халатом.
– У меня нет оружия, – сказал он. – Убей меня, беззащитного и безоружного, если хочешь… брат.
Тарек указал на одного из своих людей.
– Дай ему свой меч.
Настасен взял меч, иронически поклонившись владельцу, сделал несколько пассов, словно испытывая баланс и вес, а затем без предупреждения бросился на Тарека. У того не осталось времени, чтобы парировать; только ловкий прыжок в сторону спас его.
Зрители столпились вокруг, толкая друг друга, чтобы лучше рассмотреть, будто следили за спортивным состязанием. Отвратительное проявление дикости, животрепещущей в мужской груди, мешало мне видеть поединок. Рамзес взобрался на кресло и, встав на цыпочки, пытался заглянуть через головы зрителей. Я схватила его за руку.
– Немедленно слезь и стой рядом со мной. Если я потеряю тебя снова, то накажу от всей души. Эмерсон, ты тоже… Да пропади оно всё пропадом! Куда девался твой отец?
– Туда, – указал Рамзес.
Эмерсон поспешил присоединиться к аудитории. Его голова подпрыгивала вверх и вниз, и он выкрикивал советы – боюсь, бесполезные для Тарека. Такие слова, как «финт» и «выпад», естественно, ничего для него не значили.
Сражение затягивалось на больший срок, чем я ожидала; моё беспокойство возрастало. Звон скрестившихся мечей, крики и стоны зрителей – только они позволяли мне строить предположения относительно происходившего. Я не сомневалась в превосходстве мастерства и мужества Тарека, но его брат не был ни утомлён, ни ранен. Если Тарек погибнет, что будет с нами? Надеюсь, что меня не заподозрят в своекорыстии, если признаюсь, что начала рассматривать возможные варианты действий.
Оглянувшись, я обнаружила, что мы с Рамзесом остались в одиночестве. Стражники ушли смотреть схватку, а Реджи... Когда же он исчез? Не вступил ли он в битву? Его нигде не было видно. Таинственный шатёр, казалось, обезлюдел; во всяком случае, Рука больше не стоял перед ним.
Зрители испустили громкий крик. Мощный удар, возможно, смертельный, принёс поражение – но кому? Проклиная мой недостаточный рост, я вскарабкалась на стул. И тогда увидела голову одного из соперников. Единственного, остававшегося на ногах. Моё сердце стремительно упало при виде лица Настасена. Но вдруг – ах, вдруг! Из открытого рта хлынул фонтан крови, затем Настасен застыл и рухнул наземь. И тут же во весь рост поднялся Тарек – после могучего выпада, которым он поразил своего врага. Победитель стоял, истекая кровью, перья его головного убора были иссечены и сломаны. Через мгновение глаза Тарека закрылись, и он упал без сознания на кучу оружия и тел.
Я вскочила и бросилась к нему, волоча Рамзеса за руку. Другие матери могут обвинить меня; зрелище, которое я ожидала увидеть, конечно, нельзя было считать уместным для мальчишеского взора. Но этим матерям никогда не приходилось иметь дело с таким мальчишкой, как Рамзес. Я боялась выпустить его из рук даже на секунду.
С его активным содействием и помощью верного зонтика я проложила путь сквозь толпу и отогнала почитателей от простёртого тела нашего царственного друга. Как я и надеялась, он не умер; глоток бренди из фляги с моего пояса привёл его в чувство, и первый взгляд его открытых глаз устремился на Рамзеса, который, тревожно дыша, склонился над ним.
– Ах, мой юный друг, – слабо улыбнулся он. – Мы победили, а ты – герой. Я возведу тебе памятник во дворе храма…
– Поберегите силы, – прервала я, предложив ему ещё глоток бренди. – Если ваши люди перенесут вас во дворец, я последую за ними и перевяжу вам раны.
– Позже, леди – и всё равно благодарю вас. Многое предстоит сделать до того, как я смогу отдохнуть. – Он приподнялся и выпрямился. – Но где же Отец Проклятий? Я должен поблагодарить его и за мудрые слова, и за несокрушимую смелость, которая так помогла моему знамени одержать победу.
Мне стыдно признаться, что я совершенно потеряла голову, как только осознала, что Эмерсон исчез. Я металась по двору, выкликала его имя, переворачивала тела павших, глядя в ужасные лица. Носильщики уже начали забирать раненых с земли; я преградила им путь, желая лично убедиться, что Эмерсона нет среди тех, кого уносили.
– Как он мог исчезнуть? – плакала я, ломая руки. – Он был здесь несколько минут назад, невредим… не был тяжело ранен… по крайней мере, я думала, что не был... О, Боже мой, что же случилось с ним?
Тарек положил окровавленную, но ласковую руку мне на плечо.
–  Не бойтесь, леди. Мы разыщем его, и если ему причинят вред, я убью похитителей собственной королевской рукой.
– Хороша помощь, нечего сказать! – завопила я. – Пусть все немедленно успокоятся и перестанут кричать! Он не мог бесследно исчезнуть. Кто-то определённо что-нибудь видел! Кто мог схватить его? Ибо я никогда не поверю, что он ушёл по собственному желанию, ни слова не сказав мне.
– Не все союзники моего брата убиты, – медленно произнёс Тарек. – Они будут мстить мне, если смогут; у них есть веские причины ненавидеть Отца Проклятий.
– Они могли похитить и Реджи! – воскликнула я. – Я бы и гроша не дала за него... Муртек! Где ты прятался?
Почтенный жрец пришел к нам, брезгливо переступая через лежавшие тела и высоко подтягивая юбки, чтобы не замарать их в лужах крови, покрывавших пол.
– За престолом, – сказал он, не смущаясь. – Я не сражаюсь с мечами. Теперь мой принц победил, и я вышел, чтобы вознести ему хвалу. Слава тебе, могущественный Гор, правитель…
– Остановись. Ты прятался там, где мог что-то видеть. Что случилось с Отцом Проклятий?
Глаза Муртека забегали. Он облизнул губы.
– Я не…
– Собственное лицо обличает тебя! – воскликнула я, взмахнув зонтиком. – Что ты видел?
– Говори, – сурово приказал Тарек. – Ты мой друг и верный сторонник, но если ты умолчишь о том, что знаешь об Отце Проклятий, я не смогу защитить тебя от Госпожи, Яростной, Как Львица, Когда Её Детёнышу Грозит Беда.
Муртек судорожно сглотнул.
– Я видел… Я видел, как стражи Хенешема шли с носилками в храм. Тело на носилках была полностью закрыто, даже лицо, будто труп, который несут бальзамировщикам. Рука... Рука шёл за ними.
Тот самый странный титул, который мы с Эмерсоном отчаялись понять. Почему озарение, подобное ослепительной вспышке молнии, посетило меня именно в тот момент, я не знаю, но предполагаю, что мои умственные способности резко усилились из-за неукротимой тревоги. С течением многих веков слова стали невнятны, звучали слитно, но они были – и не могли быть ничем иным – древним титулом Верховных жриц Амона, которые правили в Фивах при фараонах поздних династий (178). Разве не вынудил великий кушитский завоеватель Пианхи тогдашнюю Верховную жрицу удочерить его собственную дочь для укрепления своих претензий на трон Египта (179)?
 – Хемет нечер Амон (180), – повторила я, возвращая словам их истинное звучание. – Как я могла оказаться настолько слепа? Он был и титулом королевы – её обозначением, как королевской наследницы, так я всегда считала... Не только её божественный сан, но и крайняя тучность требовали назначения заместителей для исполнения мирских обязанностей: Руку –  для наказания преступников, Голос – для изъявления приказов… э-э… Наложницу, скудно одетую женщину, столь недвусмысленно жестикулирующую перед статуей бога... Вот кто, скрываясь за троном, обладает здесь истинной властью, непререкаемым авторитетом – королева, Кэндис…
– Нет, леди, – сказал Тарек. – Нет. Вы не понимаете.
– Я понимаю, что она забрала моего мужа, а всё остальное не имеет значения. Скорее веди меня к ней, Тарек. 
– Вы не можете... Вы не должны идти туда, леди. Если Хенешем взяла его…
– Я не должна? – прогремела я. – Как ты смеешь, Тарек? Немедленно проведи меня к ней!
Широкие плечи Тарека поникли.
 – Я не могу отказать вам, леди. Но помните, когда вы увидите… то, что вы увидите… что я пытался пощадить вас.
Естественно, это многозначительное предостережение только распалило мою решимость продолжать, хотя воображение услужливо предоставило крайне неприятные картины. Что худшее, нежели нынешнее заклание, могло предстать моему взору? Безжизненный труп супруга – но если они намеревались просто убить его, хватило бы трусливого и предательского удара в спину, пока все были увлечены титанической борьбой братьев. Медленные, мучительные пытки… но если это правда, тем насущнее необходимость спешить. Жена Бога, вцепившаяся в Эмерсона, как гигантская летучая мышь-вампир, сосущая кровь из его пульсирующих сосудов... Я приказала бредовым мыслям прекратиться. Эта ужасная женщина явно не нуждалась в крови моего мужа.
Естественно, вряд ли нужно говорить, что, пока эти картины возникали у меня перед глазами, я спешила к внутренним стенам храма, зонтиком призывая Тарека поторопиться. Рамзес рысил рядом со мной; сзади плёлся старый Муртек, чьи опасения отступили перед неукротимым любопытством, являвшимся главной чертой его характера.
По мере того, как мы проникали всё глубже и глубже в недра горы через коридоры, тускло освещённые дымящими лампами, я слышала шорохи, будто кто-то передвигался тайком. Я подумала: если кошка окажется в туннелях, где живут мыши и кроты, они бросятся бежать от неё, подобно обитателям этого мрачного лабиринта, которые прячутся от нас, не имея уверенности в собственной судьбе и опасаясь худшего.
Мы шли рядом, и Тарек торопливо шептал:
– Вам следует быть как можно дальше от этих мест, леди, до того, как завтрашнее солнце провозгласит начало дня. Караван собран; он проведёт вас в оазис и обеспечит безопасность пути. Я не буду требовать от вас клятвы соблюсти тайну, ибо знаю: ваше слово сильнее клятвы любого человека. Я только прошу вас сохранить эту тайну, пока я не подготовлю свой народ к тому неизбежному моменту, когда волки внешнего мира набросятся на нас. Можете взять всё, что вам угодно: золото, драгоценности…
– Мне не нужно твоё золото, Тарек, мне нужен только мой муж – и девушка, ради которой ты пережил столько испытаний.
– Да, леди, вот почему я привел вас сюда, и хотя её уход погасит свет, который озаряет мою жизнь, но белая не соединяется с…
– Тарек, хватит болтать чепуху. Трещишь языком, будто нервничающий актёр. В чём дело?
Тарек остановился. Воздух в туннеле был холодный и влажный, но его лицо блестело от пота.
– Леди, я прошу вас. Не идите туда. Я… Я пойду сам, и верну вам Отца Проклятий.
Мой ответ был кратким и недвусмысленным. Тарек с отчаянием смотрел то на меня, то на Муртека.
 – Так решили боги, – сказал старый лицемер. – Как ты можешь остановить бушующий ветер или женщину, следующую к своей цели?
– Особенно эту женщину, – подчеркнула я, крепче сжимая зонтик. – Скорее, Тарек. 
Больше Тарек не возражал. Сначала он взял настолько быстрый темп, что Рамзесу пришлось бежать, чтобы не отставать. Постепенно ход замедлился; когда мы вошли в вестибюль, богато украшенный вышитыми драпировками и подушками, Тарек остановился. В нишах горели лампы, но людей не было. Тарек молча махнул рукой по направлению к занавеске в дальнем конце комнаты. Перебросив зонтик в левую руку, я выхватила пистолет и бросилась вперёд.
В этом тайном зале собрали богатейшие сокровища царства. Каждая поверхность каждого предмета мебели была покрыта кованым золотом и инкрустирована драгоценными камнями и эмалью. Вышитые завесы скрывали каменные стены. Сосуды на столах были из чистого золота и наполнены разнообразнейшей едой. Пол покрывали шкуры животных. В занавешенном проёме стояла низкая лежанка. На ней лежал Эмерсон, закрыв глаза; лампа, горевшая в расположенной над ним нише, бросала на лицо красноватый оттенок. А над самим Эмерсоном наклонилась женщина, закутанная в покрывало.
Эта сцена уже возникала в моих мыслях, но воображение оказалось абсурдной пародией на реальность. Строгие и неровные черты моего мужа не имели никакого сходства со златовласым героем классического романа, а из женщины, что зависла над ним, вышло бы целых четыре таких, как бессмертная «Она». Существо было приземистым и квадратным, как огромная жаба.
Я ошеломлённо застыла. Эмерсон открыл глаза. Невероятная гримаса ужаса и удивления исказила его лицо, и он мгновенно вновь потерял сознание.
Мой зонтик выпал из онемевших рук. И как бы тих ни был звук его падения, но предупредил существо о моём присутствии. Двигаясь с тяжеловесной неторопливостью гигантского слизняка, она выпрямилась и начала поворачиваться.
Я слышала шелест драпировок позади меня и знала, что Тарек вошёл в комнату, но не могла оторвать глаз от представшего мне зрелища. Я ошибалась; это чудовищное создание не могло быть королевой. Должно быть, передо мной стояло нечто неописуемо кошмарное, раз оно заставило храбрейшего из мужчин лишиться чувств. Оживший образ одного из животных-богов Древнего Египта? Высохшее, мумифицированное обличье тысячелетней женщины?
Но то, что я увидела, оказалось неизмеримо хуже, и лишь в этот миг откровения я поняла и потрясение Эмерсона, и предупреждение Тарека. Лицо оказалось обычным лицом очень толстой женщины, черты – смазанными из-за раздутых щёк. Но цвет кожи – белый. Бледный мертвенно-белый цвет коченеющего трупа. Волосы, которые текли по плечам почти до пола, сверкали серебристым золотом; глаза, щурившиеся на меня из складок плоти, напоминали нежно-голубые васильки на английском лугу.
Далёкие, как небо, цвет которого был ими заимствован, они рассматривали меня с нечеловеческой отрешённостью. Так обычная женщина смотрит на муху, что осмелилась сесть ей на руку. Сквозь туман ужаса, помрачавшего мой разум, я, казалось, слышала голос Эмерсона, повторявший слова, произнесённые всего лишь несколько месяцев назад, дождливым английским вечером:
«Изысканное создание не более восемнадцати лет от роду; огромные голубые глаза, подёрнутые поволокой, кудри цвета золотой осени, кожа, белее слоновой кости...»
– Миссис Форт… – ахнула я. – Это… неужели это… вы?
Огромный белый лоб прорезала морщина.
– Я знаю это имя, – последовал ответ на мероитическом с сильным акцентом. – Это имя того, кого я ненавижу. Уходи, женщина, и больше не повторяй это имя. 
Истина, страшная и мучительная истина полностью открылась мне. Миссис Форт умерла после рождения ребёнка – умственно, не телесно. Такие случаи порождают древние легенды о демонической одержимости, когда мужчина или женщина, не способные вынести жизненную боль, скрываются от реальности, представляя себя новой личностью. Та, что говорила со мной, не была миссис Уиллоуби Форт. Она была Божьей Женой Амона. Она забыла о своей дочери, о своём муже, о том мире, который она покинула.
Смогу ли я вернуть её? Кто знает? И, конечно, для меня было немыслимо даже не попытаться.
Я обратилась к ней с проникновенными словами. Я заверяла, что чувствую одно лишь самое нежное сострадание к ней (несмотря на неподобающую тягу к женатому мужчине). Чувства, обуревавшие меня, помогли мне подняться до таких ораторских высот, которых я не достигала никогда прежде. Глаза Эмерсона оставались плотно закрытыми, однако я знала, что сознание вернулось к нему. Но он мудро решил воздержаться от участия в разговоре.
Её же лицо оставалось неподвижным, пока я не произнесла то, что, в свете дальнейших событий, надо признаться, оказалось явной ошибкой:
– Мы заберём вас с собой, миссис Форт. Возвратим домой, где вы будете окружены любовью и заботой. Отец вашего мужа живёт только для того, чтобы снова обнять вас…
Она завизжала:
– С собой? Забрать из моего храма, разлучить с моими слугами? Ты говорила, когда я приказывала молчать. Ты осталась, когда я приказывала оставить меня. Я была милостива, но ты исчерпала моё терпение, женщина! Убить их! Убить богохульников!
Из тени в дальнем конце комнаты появился Рука, твёрдо держа копьё наизготовку, на лице играла отвратительная улыбка. Эмерсон скатился с дивана и вскочил на ноги.
– Отойди с линии огня, дорогой! – закричала я, прицеливаясь.
– О, Господи Всемогущий, Пибоди… нет… нет…
Он хотел быть уверен, что я не брошусь внезапно на Руку. Свет играл на лезвии копья, устремившегося к груди Эмерсона. С кошачьей грацией муж нырнул в сторону и ухватился за рукоять оружия, чуть выше лезвия. Вцепившись в другой конец рукояти, Рука стремился вырвать оружие из рук Эмерсона. Они качались взад-вперёд, равные по силе, с древком между ними, будто плотно натянутой верёвкой в перетягивании каната, которым забавляются великаны.
Я толкнула Рамзеса в объятия Тарека.
– Не отходи от него, – приказала я и стала кружить близ мужчин, выискивая возможность для меткого выстрела.
Муртек отступил за занавески, но не дальше; его глаза выкатились – он был зачарован ужасом происходившего. Жена Бога (увы, я должна называть её именно так) тряслась, её покрывала вздымались и опадали; она выкрикивала проклятия и приказы. Затем протянула руку мамонта, когда я оказалась неподалёку, но её движения были настолько медленными, что я с лёгкостью уклонилась.
Эмерсон, казалось, выигрывал в перетягивании каната. Сражаясь за каждый дюйм, с лицом, искажённым от усилий и неверия, Рука медленно подтягивался к своему могучему противнику. Что Эмерсон намеревался сделать с ним, когда тот очутился чуть ли не рядом, я не знаю, но, видимо, Рука боялся худшего: внезапно он отпустил копьё и потянулся к поясу за длинным ножом. Эмерсон отшатнулся, тут же выровнялся и ударил своего противника торцом копья с такой силой, что Рука отлетел назад, как камень, выпущенный из катапульты. Он с грохотом врезался в стену и рухнул на пол.
– О, отличный удар, папа, – одобрил Рамзес.
– Он мёртв? – с надеждой спросил Тарек.
– Надеюсь, что нет. – Эмерсон прерывисто и глубоко дышал; салфетка, которой я перевязывала ему руку, пропиталась кровью. – Это начинает надоедать. Пибоди, дорогая, сделай одолжение – убери пистолет, прежде чем обнять меня. 
Я намеревалась заключить его в объятия не только потому, что это моя любимая привычка, но и потому, что он едва стоял на ногах. Однако нечто заставило меня замереть в неподвижности – лицо несчастной женщины, которая называла себя Божьей Женой Амона. Оно уже не было белым, как снег, но налилось тёмной кровью. Яростный крик умолк. Страшные хрипы и клокотание вырывались из раскрытого рта.
И вот она опрокинулась наземь, будто огромный валун, который столкнули с вершины скалы – сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее, ударившись о пол с отвратительным, глухим стуком.
Сила этого падения потрясла всю атмосферу героической трагедии и вынудила нас на несколько секунд окаменеть. Затем Эмерсон прошептал:
– О, Господи Всемогущий… Она... она...
Я стряхнула оцепенение, упала рядом с ней на колени и попыталась найти пульс, но поняла, что смерть настигла её ещё до падения. Голубые глаза пусто и неподвижно смотрели на меня с раздутого, фиолетового лица. Выражаясь медицинским языком, её кончина могла быть связана с эффектом нерастраченной ярости (с тех пор, как она заняла высокое положение, никто не осмеливался ей противоречить) в сочетании с телом, изношенным избыточной пищей и отсутствием упражнений для укрепления здоровья; но я охотнее поверила бы в Иной, более Благодетельный Источник.
– Она ушла, – торжественно произнесла я.  – Милосердный конец, Эмерсон – учитывая все обстоятельства.
– Как всегда, леди говорит хорошо, – согласился Тарек. – Это единственный возможный конец и её, и ваших бед: вы пытались бы увести её, а она бы боролась, чтобы остаться. Теперь нет необходимости рассказывать правду Нефрет.
Я прикрыла полой халата страшное лицо.
– Ты солгал Нефрет, Тарек, как солгал и нам?
– Это не было ложью, леди. Она пошла к богу по собственной воле, отвергнув себя прежнюю. Нефрет была младенцем. Почему мне следовало рассказывать девочке, что мать дважды пыталась убить, а затем отвергла её?
– Я слышала о таком, – грустно подтвердила я. – Существует болезнь, которая иногда поражает женщин после рождения ребёнка.
Муртек присел рядом с бесформенной грудой и начал нараспев молиться.
– Идём, леди, – сказал Тарек. – Больше вы для неё ничего не сможете сделать.
– Ты уже сделала вполне достаточно, – продолжил Эмерсон. Я пристально взглянула на него, подозревая сарказм, но его лицо было серьёзным и сочувствующим. И, кроме того, ужасно бледным. Чем раньше он получит медицинскую помощь, тем лучше, и всё-таки я задержалась, не желая оставить несчастную женщину без каких-либо прощальных слов. Но каких? Благородные фразы христианского похоронного ритуала казались мне неуместными.
Как часто бывает, Эмерсон пришел ко мне на помощь. Мягко и звонко он произнёс:
– Спи, Божия раба, под защитой Бога.
Так, по верованиям мусульман, говорят ангелы-судьи вновь появляющимся душам истинных верующих, которые прошли испытание и предопределены вдыхать сладкий воздух Рая.
– Очень хорошо, мой дорогой, – сказала я. – Каким бы ни было их происхождение, эти слова прекрасны и утешительны.
– И достаточно общие, чтобы охватить все возможные случаи, Пибоди.
– Ты не обманешь меня, Эмерсон, – сказала я, взяв его под руку, и тут же отпустив, когда он вскрикнул от боли. – Твой цинизм – всего лишь маска. 
Эмерсон фыркнул.

* * *

Тарек привёл нас к красивым комнатам, где, похоже, жил один из высокопоставленных жрецов.
– Отдыхайте и восстанавливайте силы, друзья мои. Что бы вы ни пожелали, будет доставлено, стоит только попросить. Простите меня за то, что я оставляю вас; мне многое предстоит сделать. Когда наступит ночь, я вернусь, чтобы отвести вас к каравану и попрощаться с вами.
Он удалился прежде, чем я успела задать хотя бы один из многих вопросов, готовых сорваться с языка.
– Не беспокой его сейчас, Пибоди, – сказал Эмерсон, с удовольствием опускаясь на мягкую кушетку. – У успешного узурпатора и так забот полон рот. 
– Он не узурпатор, а законный король, мой дорогой.
– Самозванец, узурпатор, законный наследник – ключевым словом является «успешный», Пибоди. Есть ли что-нибудь выпить? Моё горло пересохло, как песок в пустыне.
Вспомнив о собственных обязанностях, я поспешила облегчить страдания моего многострадального супруга. Слуги, взиравшие на нас с таким благоговением, будто мы являлись особами королевской крови, принесли всё необходимое: воду и пищу, вино и бинты. Я не позволила Эмерсону произнести ни слова, пока не перевязала ему раны и не убедилась, что его лицо обрело естественный цвет. Впрочем, разговору это не помешало, так как Рамзесу явно было, что рассказать.
Я позволила это – нет, поощряла – поскольку весьма интересовалась, как ему удалось выбраться из туннеля внутрь статуи. И даже не обращала внимания на болтовню с набитым ртом. Он жадно поглощал жареное мясо и свежие фрукты, объяснив, что в течение почти двадцати четырёх часов ему впервые удалось поесть. 
– Примерно половина носильщиков статуи бога были сторонниками Тарека. Они тайно провели меня в храм до рассвета. Как вы могли заметить, мама и папа, я не отличаюсь от здешнего народа по внешности; в темноте святилища я смог пройти к человеку, который был отобран (Настасеном и Верховным жрецом) манипулировать статуей. Его… э-э… убрали люди Тарека. Я уверен, что ему не причинили вреда.
Он сделал паузу, чтобы проглотить огромную горсть винограда (которая мгновенно удушила бы обычного мальчика), и отец поинтересовался:
– Но как ты нашёл Тарека?
– Благодаря твоему предупреждению, папа, я смог спрятать несколько полезных предметов в туннеле, прежде чем был вынужден сам скрыться в нём. Я, конечно, наблюдал, как Аменит открывала люк…
– Ещё бы, – пробормотала я.
– Взрослые недооценивают детей, – самодовольно заявил Рамзес. – Она проявила необходимую осторожность, чтобы помешать тебе увидеть её действия, мама, но её абсолютно не заботило, что всё это увидел я. Кроме того, Тарек (когда мне оказали честь сидеть с ним рядом) сообщил мне во время званого обеда, что в случае необходимости для побега следует воспользоваться туннелем. Дальнейшие сообщения, содержащие дополнительные подробности, пересылались мне в виде посланий, привязанных к ошейнику кота.
– Ещё бы, – от глубокой досады я чуть не плакала. – Рамзес, почему ты не поделился этими сведениями со своими родителями?
 – Да ну, Пибоди, не ругай парнишку, – весело отозвался Эмерсон. – Убеждён, что у него были веские причины поступать именно так. Я хочу услышать, как ты нашёл дорогу в этом лабиринте туннелей, мой мальчик.
Во время визита к ложной Верховной жрице, и потом, когда Ментарит отвела нас к Нефрет, Рамзес отмечал путь с помощью мела, который носил в кармане (или имитации кармана). Поэтому он смог снова оказаться в комнате, где мы встретились с Нефрет. Он не только взял мои спички и свечу, но стащил лампу, запасной кувшин с маслом, несколько небольших кувшинчиков с водой и пакет с едой. Таким образом, как только он достиг вышеупомянутой комнаты, то обеспечил себе возможность достаточно долгого отсутствия, если это будет необходимо. В сообщении, которое он послал Тареку с помощью кошки, говорилось, где его искать в случае необходимости вновь скрываться в туннелях. А время ожидания Рамзес коротал, исследуя другие места и используя при этом привязанные нитки, чтобы не заблудиться.
– Я обнаружил множество интересных гробниц, – пояснил он. – И, конечно же, сделал многочисленные записи. 
 – Но ты был там в полном одиночестве до прошлой ночи? – спросила я, забыв обиду – её полностью вытеснила материнская гордость. Я бы никогда не сказала ему об этом, потому что он и без того до предела задирал нос, но осознавала, что немногие мальчики его возраста смогли бы вести себя так мужественно.
– Я был не один, – ответил Рамзес. – Не всё время.
– Тебя посещал Тарек?
Рамзес кивнул.
– Тарек и... и... – Его выдающийся кадык подпрыгивал туда-сюда.
– А кто ещё? Ментарит?
Рамзес опять кивнул и сглотнул. Его лицо приобрело то же самое отсутствующее выражение, которое я иногда наблюдала у детей Эвелины.
– И... ОНА…
Заглавные буквы – не жеманство с моей стороны, дорогой читатель. Только таким образом я могу передать всю ту глубину, которую Рамзес вложил в произнесение этого местоимения.
– О, дорогой, – сказала я.
 – Нефрет? – с интересом спросил Эмерсон. – Действительно храбрая девочка, раз решилась на такой риск.
– ОНА… – продолжал Рамзес. – ОНА... 
Мне очень хотелось пнуть его – я видела, как разозлённые владельцы автомобилей пинают мотор, если тот не запускается. К счастью, Эмерсон сменил тему.
– Ну, мой мальчик, я горжусь тобой, и мама, безусловно, тоже. То, что вы смог осуществить археологические исследования в таких условиях, поистине великолепно. Где твои блокноты?
– У Тарека, – ответил Рамзес, способный безудержно болтать по любому поводу, кроме одного. – Надеюсь, он не забудет вернуть их до нашего ухода.
– Мы можем доверять Тареку во всём, – заявила я. – Так же, как он готов доверять нам в столь же важном вопросе. Думаю, ему следует дать слово: мы никогда не будем ни говорить, ни писать о том, что нашли здесь.
Эмерсон печально кивнул в знак согласия.
– Тарек прав. Охотники за сокровищами и авантюристы, не говоря уже о солдатах европейских держав, не замедлят вторгнуться сюда и посеять хаос. Мы должны молчать и будем молчать. Но прах побери, Пибоди, какие утраченные возможности для исследований! Они могли бы сделать нас самыми известными археологами всех времён!
– Мы уже являемся ими, Эмерсон. И даже если нет – мы не вправе создавать себе репутацию на фундаменте уничтожения невинных людей.
– Совершенно верно, моя дорогая. И, – добавил Эмерсон, сияя, – мы достаточно видели и достаточно много записали, чтобы успешно пролить свет на древнюю мероитическую культуру. Ну что, договорились, а? Выпьем за это.
Так мы и сделали (Рамзес пил воду, несмотря на его возражения). И теперь читателю должно быть ясно, почему карта, сопровождающая этот текст, и описание нашего маршрута преднамеренно вводят в заблуждение. Придёт день, без сомнения, когда новые изобретения позволят полностью исследовать западную пустыню, и Тайная Долина откроется для внешнего мира; но никогда это не произойдёт потому, что проговорится кто бы то ни было из Эмерсонов.
Хотя я и призывала моего отважного супруга урвать несколько часов необходимого сна, он настаивал, что не нуждается в нём.
– Мы должны быть готовы тронуться в путь, как только Тарек придёт к нам. Мы не свободны, Пибоди, и Тарек знает это – вот почему он ждёт ночи, чтобы вывести нас. Мало того, что разочарованные союзники Настасена пылают местью, но, вероятно, существует партия, состоящая из таких, как Муртек, которые хотели бы удержать нас здесь, чтобы использовать наши разум и влияние для поднятия собственного авторитета.
– Ты прав, папа, – согласился Рамзес. – Я слышал, как Муртек спорил с Тареком – в более почтительном тоне, конечно – на ту же тему. Даже Муртек не знает, что ОНА будет с нами. Жрецы считают, что ОНА – воплощение Исиды, и не намерены ЕЁ отпускать.
Я почувствовала, что заглавные буквы Рамзеса действуют мне на нервы, но для обсуждения этого вопроса был неподходящий момент.
– Бедное дитя, – сказала я, – ей пришлось пережить ужасные дни, и боюсь, что она с трудом приспособится к новой жизни. Мы должны сделать всё от нас зависящее, чтобы помочь ей. Рамзес, ты не должен никогда упоминать, что её мать…
 – Прошу тебя, мама, – с ледяным достоинством ответил Рамзес. – Я глубоко оскорблён подозрением, что у меня может возникнуть подобная мысль. Счастье м… м… – он чуть не задохнулся, но всё же сумел продолжить: – … мисс Нефрет так же важно для меня, как и моё собственное. Я г… г… готов на что угодно, чтобы добиться его.
– Прошу прощения, Рамзес. Я верю тебе. – Иначе и сказать было нельзя; его глаза сверкали яростным блеском религиозного фанатика. Я неторопливо продолжила: – Но тебе нет необходимости делать что-то ещё. Возвращения Нефрет ожидают родной дом, большое состояние. Когда я думаю о радости её милого старого деда…
– Хм, – прочистил горло Эмерсон. – Рамзес, мой мальчик, почему бы тебе не пойти и не умыться как следует?
– Очевидно, это пустая трата времени, – возразил Рамзес. – Почти сразу же я вновь стану грязным. Путешествие по пустыне…
– По крайней мере, ты можешь начать его чистым, – вмешалась я. – Ты же не хочешь, чтоб ОНА – чёрт побери, я имею в виду Нефрет – увидела тебя таким неряшливым и растрёпанным? 
Рамзес уже открыл рот для протеста. Но тут же закрыл его, задумался и ушёл.
– О, дорогой, – вздохнула я. – Не было заботы, Эмерсон. Ты видел, как Рамзес…
– Я видел, что Рамзес ушёл, как я и планировал. Я не хочу, чтобы он услышал это.
– Что, ради всего святого? Ты пугаешь меня, Эмерсон.
– Нет причин пугаться, Пибоди – во всяком случае, нам. Речь о несчастной девочке, к которой я испытываю то же нежное участие, что и Рамзес, с его бесконечным доверием.
– Не совсем тот же самый вид участия, – пробормотала я.
– Прошу прощения, Пибоди?
– Ничего. Продолжай, дорогой.
– Не думаю, что ты поняла весь смысл происшедшего, Пибоди. Вспомни невинное упоение Уиллоуби Форта чистотой своей юной невесты и определённую фразу из его письма к отцу. Вспомни ещё раз, что ты говорила бедной женщине, прежде чем она пришла в ярость. Сопоставь дату рождения Нефрет – отказ Форта от прежней жизни –безумие жены со стремлением к детоубийству – репутацию старого развратника, которой славится лорд Блэктауэр...
– О, нет, Эмерсон! – выдохнула я. – Конечно же, нет!
– Мы никогда не узнаем наверняка, – сказал Эмерсон, – и я, например, предпочёл бы не знать. Но я не отдам это чудное дитя старому мерзавцу... кем бы он ни был на самом деле. Он не годится в опекуны невинной молодой девушке. Если то, что мы подозреваем, правда, у него может хватить бесстыдства рассказать ей; и я бы лишился сна, если бы стал соучастником такой низости. Это разрушит её жизнь. Она достаточно страдала. Всё, в чём она нуждается… Но нет смысла объяснять тебе, Пибоди - ты и сама знаешь.
Мне пришлось прочистить горло, прежде чем я смогла говорить.
– Нет, Эмерсон, я не уверена. То есть – что, по твоему мнению, ей нужно?
– Ну как что – нормальный, обычный, любящий дом, конечно. Тёплая материнская забота, защита надёжного и ласкового отца, друзья её собственного возраста и интеллектуального уровня... Ах, я могу спокойно предоставить всё это тебе, моя дорогая. Я абсолютно уверен в твоей способности принять надлежащие меры.
Он, казалось, не ожидал ответа – может, это и к лучшему. Я была не в состоянии вымолвить ни звука.

* * *
 
Когда Тарек пришёл за нами, мы уже ждали в полной готовности. Слуги принесли всем нам халаты, как у бедуинов. Приготовления были завершены, но надо признать, что таким чистым Рамзеса я не видела никогда.
Тарек оделся как солдат, вооружившись мечом, кинжалом, луком и колчаном. Единственным знаком его ранга была узкая лента из золота, с двумя змеиными уреями на лбу. Он устало опустился в кресло. 
– Луна ещё не взошла. Осталось мало времени, прежде чем вы уйдёте. Давайте поговорим вместе; сердце говорит мне, что мы не встретимся снова.
– Глупости, – отозвался Эмерсон. – Не будь таким пессимистом. Мы сдержим обещание сохранить тайну Святой Горы, но жизнь длинна и полна сюрпризов. 
Тарек улыбнулся.
– Отец Проклятий говорит мудро. – Он ласково положил руку на бритую макушку Рамзеса, усевшегося рядом на полу. – Каменотёсы уже начали возводить большой пилон в честь тебя и твоих благородных родителей, мой юный друг.
– Спасибо, – сказал Рамзес. – А как же мои блокноты?
– Рамзес! – воскликнула я. – Разве можно так говорить с Его Величеством?
– Слуги принесли их, – рассмеялся Тарек. – И то, что вы оставили в комнатах. – Он сунул руку в сумку на поясе, достал книгу и протянул мне. – Я лично возвращаю это, леди, так как именно я украл её у тебя.
Я взглянула на название, улыбнулась и вернула книгу обратно.
– Это тебе, Тарек. Я легко смогу купить другую. Книги мистера Хаггарда очень популярны в Англии.
Лицо Тарека загорелось; впервые он выглядел таким молодым, каким и был на самом деле.
– Она моя? Достойный дар, великолепный дар. Она будет одним из сокровищ моего дома.
– О Господи Всемогущий, – проворчал Эмерсон. – Амелия, если ты закончила портить литературные вкусы царского дома, я хотел бы задать несколько разумных вопросов.
– Спрашивай, – сказал Тарек, аккуратно укладывая «Копи царя Соломона» в сумку.
– Теперь мы знаем, почему ты так стремился, чтобы привести нас сюда, и некоторые из приёмов, которые использовал, – начал Эмерсон. – Но почему, чёрт возьми, потребовалось совершать такие замысловатые манёвры вместо простого решения – с самого начала сказать нам правду?
Лицо Тарека застыло.
– Но разве мне бы поверили?
– Конечно! – Эмерсону хватило благородства покраснеть, взглянув на меня. – Ну… возможно, не сразу. Но ты мог бы убедить нас с течением времени…
– Время – как раз то, чего у меня не было, – сказал Тарек серьёзно. – И я тогда не знал ни тебя, ни леди так, как знаю сейчас. И пока я путешествовал в Каир, а затем в Англию, я узнал, как люди вашего цвета кожи относятся к людям моего.
Я бы отрицала это, но не могла. Стыд за мою нацию и мой народ заставил запылать щёки. Эмерсон закусил губу.
– Ты прав, – согласился он. – Что я могу сказать?
– Не надо ничего говорить. Ни в твоём сердце, ни в сердце леди нет ненависти – но мало таких, как вы.
Тарек продолжал объяснять: к тому времени, как он достиг Англии, им овладело прискорбное озлобление из-за презрения, с которым к нему относились – к тому, кто был принцем в своей собственной земле. Тем не менее, он упорствовал, с редкими храбростью и умом преодолевая встречавшиеся на пути препятствия, пока вдруг оказался не в состоянии доставить письмо Форта. Слуги прогнали его от дверей, а полиция пригрозила арестовать, если он вернётся в этот аристократический район.
– Я не знал, как быть, – просто сказал Тарек. – Ночью я вернулся, подполз к дому и оставил пакет на пороге, но знал, что на него могут не обратить внимания или попросту выбросить. Я видел юношу с огненными волосами, который входил в дом и выходил из него. Я узнал, что он был сыном брата Форта, но боялся говорить с ним там, где солдаты в голубом (полиция) угрожали мне темницей. Я последовал за ним к вашему дому, хотя я тогда не знал, что это был за дом, пока не спросил проходившего мимо мужчину. Форт рассказывал мне о вас, и я подумал: «Вот почему юноша пришёл сюда один. Старик показал ему письмо, и он обращается за помощью к Эмерсону». Так что я ждал, прячась в темноте, и увидел, как пришёл старик, и понял, что был прав.
– Тем больше оснований было обратиться непосредственно к нам, – вставил Эмерсон. – От наших дверей тебя бы не прогнали.
– Теперь я это знаю, – ответил Тарек. – Но тогда – не знал. И вы ещё не слышали остальное... –  Он на мгновение замялся, как будто подыскивая нужные слова.
– В Англии я был не один.  Со мной приехали два спутника. Одного вы знаете – Акинидад, который находился вместе с вами в Нубии и передавал мои приказы разведчикам в оазисе. Другой... Другим был мой брат Табирка, сын моего отца от его любимой наложницы. Из всех моих братьев он был самым близким моему сердцу.
В тот вечер он стоял рядом со мной. Когда экипаж со стариком тронулся, я пытался остановить его, но кучер хлестнул меня кнутом и сбил с ног. Долгие часы мы с братом стояли у ворот, обсуждая, что же делать. На улице не было никого; дождь прекратился, и огни в вашем доме горели допоздна. «Пойдём к ним, – убеждал меня брат. – Люди Египта говорят, что Эмерсон велик и добр, и не похож на других инглизи. Он был другом нашего отца Форта. Он выслушает нас. Мы не знаем, что ему говорили другие – быть может, они лгали». 
В конце концов он уговорил меня. Огни всё ещё горели в вашем доме. Но, только мы приблизились к воротам, раздался резкий треск. Мой брат вскрикнул и хлопнул себя по руке. Он был всего лишь легко ранен, но мы бросились прочь – у меня не было никакого оружия, и я знал звук пуль, которые могут нанести удар издалека. Раздались новые выстрелы, и мой брат упал бы, если бы я не схватил его на руки и не унёс. Я положил его на землю и ушёл, чтобы забрать телегу с лошадью, которую мы до этого наняли. Когда я вернулся, он был… Я слышал ваши голоса, но не мог оставить его, как сдохшее животное, без погребального обряда. Я унёс брата, а потом украл лопату из фермерского домика и похоронил его в глубине леса, рядом с большим стоячим валуном. Когда вы вернётесь...
– Да, конечно, – мягко промолвила я. – Я знаю место. Неудивительно, что ты не доверял нам! Должно быть, ты думал, что это мы стреляли.
– Я больше никого не видел. Затем, когда я последовал за вами в Египет, то говорил со многими, чтобы выведать ваши планы, и узнал, что люди не могут сказать ничего, кроме хорошего, об Отце Проклятий и его леди. Я послал Акинидада вперёд, чтобы привести мне ещё помощников из числа моих разведчиков, приказав им встретиться со мной у Джебель-Баркал. Там, наконец, мы поговорили лицом к лицу, вы трое и я, и тогда я преисполнился любви и уважения к вам. – Он на мгновение прикрыл глаза рукой, затем поднялся. – Пора идти. Время настало. Моё сердце страдает от того, что я теряю, и длительное расставание только причинит лишнюю боль.
– Нефрет… – начала я.
– Она встретит нас там. Спешите.
В сопровождении нескольких солдат мы поспешили вперёд по бесконечным запутанным коридорам, пока не достигли двери, запертой, закрытой на засов и усиленно охраняемой. Когда мы приблизились, мужчины опустили копья, упали на колени и так низко поклонились, что их лбы коснулись земли. Снизу донёсся приглушённый голос:
– Мы – твои люди, Отец Проклятий. Мы будем следовать за тобой по жизни до самой смерти.
– Я же говорил, Пибоди! – восторженно воскликнул Эмерсон. – Это Харсетеф со своими парнями; они всё-таки остались живы. Великолепно, великолепно!
Мужчины поднялись на ноги, и я заметила:
– Да, Эмерсон, я тоже рада, но я надеюсь, что они не выражались в буквальном смысле. Было бы крайне неудобно, чтобы они следовали за нами через Лондон и до самого Кента, особенно в таком виде.
– Ты действительно так думаешь? Я не мог дождаться, чтобы представить их Гарджери. Он бы получил несказанное удовольствие. И, Пибоди – только представь выражение лица леди Кэррингтон, когда она в следующий раз соберётся жаловаться на Рамзеса, а в дверях её встретит этот отряд в полной форме…
– Нет, Эмерсон.
– Нет? – Эмерсон вздохнул. – Думаю, ты права. Слушайте же, мои храбрецы, последний приказ Отца Проклятий. Служите королю Тареку так же добросовестно, как вы служили бы мне. Взор Отца Проклятий будет на вас, и благословение…
– Эмерсон, короче! – взмолилась я, ибо Тарек только что не танцевал от нетерпения. Эмерсон бросил на меня укоризненный взгляд, но повиновался, подарив Харсетефу свою трубку на память.
– Табак всё равно кончился, – пояснил он, пока молодой солдат с благоговением рассматривал священную реликвию.
Мы следовали за Тареком по извилистым тропкам. По ширине туннеля рядом могли идти лишь два человека, так что несколько солдат были в состоянии успешно защищать его от множества людей. Наконец мы вышли во двор под открытым небом, ограждённый стеной высоких утёсов. Должно быть, раньше это место было оврагом или расщелиной, расширявшимися на протяжении веков, пока не появилось достаточно пространства для того, чтобы устроить загон. Ниши, вырезанные в каменной стене, служили стойлами и кладовыми. В бледном лунном свете я увидела с дюжину ожидающих верблюдов. Несколько мужчин уже сидели в сёдлах; другие, в свободных одеждах, используемых для путешествия по пустыне, собрались вокруг негромко говорившего Тарека. Несколько кратких приказов – и они бросились заканчивать работу по снаряжению верблюдов.
Тарек повернулся к нам.
– Настал тот момент, которого со страхом ожидало моё сердце, – начал он.
Я ткнула его зонтиком – не очень-то вежливо – потому что знала: если он с Эмерсоном займутся обменом комплиментами, мы простоим здесь всю ночь.
– У нас на сердце тоже тяжело, мой друг, так что давай покончим с этим. Тебе пора возвращаться к своим обязанностям.
– Верно, – криво улыбнулся Тарек. – Остались очаги восстания, которые предстоит подавить, да и о моём дяде Песакере забывать не следует. Мне также придётся иметь дело с Муртеком и другими жрецами, когда они обнаружат, что я нарушил древнейший закон Святой Горы. Прощайте, мои друзья, мои спасители…
– Где остальные? – прервала я.
– Они идут. – Тарек дал знак, и я увидела, что две одетых в белое фигуры вышли из туннеля. – Снова и снова – прощайте.
Он обнял меня, Рамзеса, и то же ожидало Эмерсона, если бы тот не уклонился, схватив Тарека за руку и энергично её выкручивая.
– До свидания, Тарек, и удачи. Ты хороший парень. Приходи к нам, если когда-нибудь окажешься в Англии.
Тарек кивнул и отвернулся. Он был не в состоянии говорить, а ему предстояло ещё более болезненное прощание. Но, как только он шагнул к завуалированным фигурам, за скалами раскатисто громыхнуло, отразившись громким эхом, и язык пламени выстрелил в небо. Тарек испустил сочное мероитическое проклятие.
– Этого я и боялся. Я нужен. Спешите, друзья мои; однажды мы встретимся снова. – Он побежал ко входом в туннель, ещё не закончив фразы. Стражники следовали за ним.
Две женщины скользили к нам. Эмерсон схватил меня за талию и попытался взгромоздить на одного из стоявших на коленях верблюдов.
– Секундочку, – воскликнула я, сопротивляясь. – А как же Реджи?
– Да ну, Пибоди, неужели у тебя остались какие-то сомнения по поводу этого молодого негодяя? Он…
– Здесь! – С дьявольским смехом одна из завуалированных фигур сбросила покрывало. Подскочив к Рамзесу, Реджи схватил его и прижал пистолет к голове. – Что ж, профессор, – продолжал он, – вы оказались не столь легковерны, как ваш доверчивая жёнушка. Дамы всегда меня обожали.
Задетая за живое, я негодующе воскликнула:
– Я уже давно знаю, что вы не тот, кем притворялись, но если бы у меня и оставались какие-либо сомнения, они рассеялись после истории Тарека об убийстве его брата. Вы пытались убить их обоих, чтобы предотвратить свидание с нами. В ту ночь вы не уехали со своим дедом, вы приехали до него, в собственном экипаже. Вы знали, что там был Тарек, или вы спрятались в надежде прикончить нас?
– Я не способен на подобную глупость, – презрительно ответил Реджи. – Вы недооцениваете мой интеллект, миссис Амелия – как и всегда. Конечно, я знал, что Тарек был рядом. Дед показал мне это проклятое сообщение от дяди Уилли. Я пытался убедить его, что это обман, но он не хотел меня слушать. До этого один из услужливых констеблей с Беркли-сквер предупредил меня о «ниггере» – как он вежливо выразился – который упорно пытался проникнуть в дом. Я без труда обнаружил Тарека: в нашем районе не так уж много людей такого роста и такого цвета; и, как только я увидел его, то понял, что, должно быть, именно он принёс сообщение из Африки. Констебль заверил меня, что арестует его, если он попытается поговорить с дедушкой, так что всё было в порядке, но когда старик вбил себе в голову, что должен посоветоваться с вами, я понял, что попал в беду. Я мог предотвратить встречу Тарека и деда, но был не в силах помешать ему свидеться с вами. Само сообщение могло и не убедить вас в своей истинности, но свидетельство посланника всё кардинально меняло, ибо вы были одними из немногих людей в мире, способных верно оценить его слова. Поэтому у меня не было иного выбора – только избавиться от посланника. Он плёлся за мной по всему Лондону, и я был достаточно осторожен, чтобы не потерять его, когда приехал к вам. Я подстерёг его после того, как покинул вас; к сожалению, вы прибежали, прежде чем я смог прикончить его, и мне пришлось скрыться.
Лунный свет дрожал на складках рукава, когда Реджи напряг руку, сжимавшую пистолет. От Рамзеса не доносилось ни звука – действительно, бедняга не мог и двинуться, ибо Реджи держал его за горло, но Эмерсон зарычал и напрягся, словно готовясь к прыжку. Я схватила его за руку.
– Вы рассчитывали унаследовать состояние вашего деда, – сказала я. – Вы не могли смириться с мыслью, что появился ещё один наследник. Когда вам не удалось заставить замолчать Тарека, то, должно быть, испугались, что он найдёт нас в Египте или в Нубии и убедит изменить мнение – что, конечно, и произошло бы, если бы мы знали правду. Вы не могли рисковать, потому что хорошо знали: когда Эмерсоны что-то намерены сделать, то претворяют своё решение в жизнь. Вот вы и последовали за нами в Нубию. Ваши очевидные попытки отвратить нас от Тарека остались безуспешными, поэтому вы со своим египетским слугой снова попытались убить его, обнаружив той ночью рядом с Рамзесом. К вашему разочарованию – и, я полагаю, к удивлению Тарека – сломанная стрела убедила нас в истинности рассказа мистера Форта. Осознав, что теперь мы полны решимости продолжать поиски, вы объявили о своём намерении действовать так же – но истинный ваш мотив состоял в том, чтобы заманить нас в пустыню, где, пользуясь фальшивой картой, которую вы оставили мне вместо украденной вами же у Эмерсона точной копии, мы погибли бы в мучениях от жажды. Посланник, которого вы отправили обратно…
– Был хорошо обучен, – подхватил Реджи. – К сожалению, вскоре после того, как он ушёл, нас захватил один из патрулей Тарека. Они искали повсюду, чтобы не упустить меня.
– Как вы попали в руки Настасена? – спросила я.
 – Господи Всемогущий, Пибоди, сейчас не время для многословных объяснений, – взорвался Эмерсон.
– О, я не спешу, – ответил Реджи. – Я должен подождать, пока моя дорогая маленькая кузина не присоединится к нам, чтобы полностью замести следы.
Ещё один взрыв отразился эхом от за скал, и зубы Реджи блеснули в улыбке злобного удовлетворения.
– Несколько динамитных шашек – полезный отвлекающий манёвр, не так ли? Тарек был единственным, кто мог понять, что это такое, но, к счастью, ещё до его возвращения я вместе с багажом уже находился на попечении Настасена. Надеюсь, один из моих зарядов отправит вашего друга в Царство Мёртвых! Но рассчитывать на это нельзя, и поэтому до отъезда я должен разобраться с Нефрет. Даже если я устраню вас, Тарек может найти способ отправить её обратно в Англию, а я не могу рисковать после всех бедствий, которые перенёс.
– Выходит, вы знали о Нефрет, – заключила я.
– С самого начала. От Аменит. – Вторая женщина подняла вуаль, и я увидела тёмное, красивое лицо Первой Служанки. Сыпь поблёкла, но выражение, с которым девушка смотрела на меня, показывало, что воспоминания отнюдь не поблёкли.
– Настасен просто похитил меня у людей брата, пока Тарек шлялся вместе с вами, – продолжал Реджи. – Он думал, что я смогу оказаться полезным для него – а я решил, что он может оказаться полезным мне, как только понял ситуацию. Мы преследовали одни и те же цели. Он хотел смерти Тарека и малютку-кузину в свой гарем; это вполне меня устраивало, потому что без Тарека у неё не оставалось шансов уйти. Я решил, что вам следует заблудиться в пустыне. Проклятье, я предпринял все возможные меры, чтобы добиться результата – фальшивая карта, яд в верблюжьих лекарствах, а мой верный (и хорошо оплачиваемый) слуга Дауд убедил ваших слуг бросить вас в пустыне. Вообразите моё огорчение, когда, несмотря на это, вы добрались до цели. Тогда, конечно, мне пришлось подумать о другом плане. Чёрт побери, где же эта глупая девчонка?
Он повернул голову и бросил взгляд на вход в туннель.
Я услышала, как Эмерсон рычит, словно хищный зверь, в которого он превращается, если кто-то осмеливается причинить вред сыну. Его тело дрожало, как туго натянутая тетива, но он не смел атаковать, пока пистолет прижат к голове Рамзеса. Погонщики верблюдов в недоумении стояли и смотрели; они не понимали ни слова, но даже если бы поняли, то остались бы столь же беспомощны, как и мы.
Но, стоило Реджи повернуться, к нему внезапно устремился всадник на стоявшем рядом верблюде. Нечто, напоминавшее крюк, обвилось вокруг руки, державшей пистолет, и резко рвануло её вверх и в сторону. Звук выстрела отразился от скальных стен, прогремев, будто картечница Гатлинга; и, не успело ещё стихнуть эхо, как Эмерсон швырнул Реджи на землю. Аменит выхватила кинжал из покрывал, намереваясь пырнуть Эмерсона в спину, и тут же получила от меня удар зонтиком по голове. Она выронила кинжал, а я вцепилась в неё железной хваткой и держала до тех пор, пока погонщики, запоздало осознавшие опасность, не пришли мне на помощь. Лишь тогда мне удалось оторвать пальцы Эмерсона от горла Реджи. Молодой негодяй был без сознания, его язык вывалился наружу.
– Что будем делать с ними? – спросила я, задыхаясь.
– Свяжем их собственными покрывалами и оставим Тареку, – ответил Эмерсон. – Думаю, он изобретёт для них что-нибудь оригинальное.
– Лучше он, чем ты, любимый, – сказала я.
– Да. Спасибо за то, что остановила меня, Пибоди. Наверное, спасибо... Но где, дьявол всех побери, эта девчонка? Придётся искать её, если она не появится в ближайшее время.
– Я здесь, – ответил милый, знакомый голос. Всадник, чьё мгновенное вмешательство так выручило нас, откинул капюшон своей накидки, и звёздный свет заиграл на туго заплетённых косах. – Рамзес предложил мне переодеться, чтобы я смогла исчезнуть незаметно, – продолжала Нефрет, взирая сверху вниз на Рамзеса, который привалился к передней ноге верблюда и смотрел на девушку с каким-то особенно тошнотворным выражением. – Если бы не его мудрый совет, я не смогла бы ускользнуть. Но торопитесь! Нельзя задерживаться, рассвет придёт раньше, чем хотелось бы нам.
– Совершенно верно, моя дорогая, – произнёс Эмерсон, отрывая Рамзеса от верблюжьей ноги и бросая его в седло. Он безвольно болтался, будто сломанная кукла. – Готова, Пибоди? Чудесно. Я очень рад, что ты с нами, молодая леди. Что это был за крюк, которым ты так ловко зацепила руку убл… мерзавца?
Из складок халата Нефрет извлекла странный предмет. Пришлось взглянуть дважды, чтобы распознать его – скипетр-крюк фараонов Древнего Египта и бога Осириса в его ипостаси царя мёртвых.
– Я забрала все артефакты, которые смогла, – хладнокровно сказала она. – Считаю, что вас заинтересует их изучение.
Лишившись дара речи, Эмерсон просиял в молчаливом восхищении. Теперь и он уподобился Рамзесу. Я резко ударила своего верблюда. Ворча и шатаясь, он двинулся вперёд. Остальные ехали за мной. Великие скалы, скрывавшие вход, откатились в сторону, и караван вышел на извилистую дорогу, пролегавшую через внешнее кольцо скал. Фантастические горные строения ограничивали путь по сторонам, но над головой ярко сияли звёзды, и сильный ночной ветер ласкал мои щёки.
Свободны! Мы были свободны! Впереди лежала пустыня со всеми её опасностями, и цивилизация – с ещё бОльшими опасностями. Но странные предчувствия, охватившие меня, не имели к этим бедам никакого отношения. Меня утешало одно: из всех, кого я когда-либо встречала, Нефрет была единственной, кто оказался в состоянии заставить Рамзеса онеметь. Оставалось только надеяться, что такое положение вещей сохранится и впредь.

Примечания.
  173. См. примечание 31.
  174. Нехбет – древнеегипетская богиня Верхнего Египта, покровительница власти фараона. С богиней-коброй Уаджит составляет пару, именуемую Госпожи Двух земель;  часто представлена на царской диадеме – урее.
  175. См. четвёртый роман серии – «Лев в долине».
  176. Отсылка к роману Хаггарда «Дитя из слоновой кости», равно как и ряд предшествующих и последующих эпизодов.
  177. Hors de combat – выйти из игры (фр.)
  178. Поздний династический период в Древнем Египте – с 663 по 332 гг. до н. э.; если считать и переход к позднему периоду – с 1085 г. до н. э.
  179. Не совсем точно. В 728 г. до н. э. Пианхи захватил Фивы, где заставил Верховную жрицу Амона, дочь фараона Осоркона IV, Шепенопет, удочерить свою сестру и жену Аменарис и сделать её Верховной жрицей.
  180. «Хемет нечер Амон». «Хем нечер» раньше переводилось, как «пророк», сейчас – «Божий служитель». «Хем» – титул жреца, «Хемет» – жрицы. Здесь – «Служительница Амона».