Ну и я ему, дураку, кое-что шепнул

«Ну и я ему, дураку, кое-что шепнул»
Валентин с сочувствием тронул Машу за плечо.

И подруги, и знакомые, и родители, которые жили в другом городе - одним словом, все настойчиво советовали Маше: «Да брось уже ты его к чертям собачьим! Чего страдать из-за такого...». И опять-таки все добавляли какое-нибудь хлёсткое словцо. Маша вроде и соглашалась, но что-то удерживало её от последнего шага. А в это субботнее утро, когда не надо было бежать на работу в кондитерский цех, наконец решилась. Терпеть дольше стало просто невозможно. На сердце лежал здоровенный булыжник, и он, мало того что заставлял постоянно думать об одном и том же, так ещё и ранил своими острыми краями. На Машу навалилась страшная усталость, достигшая пика, а значит, должно же было случиться нечто такое, чтобы эта затянувшаяся почти на месяц чёрная полоса сменилась на... пусть хоть на что угодно, но другое.

До изнеможения утомили непрерывное ожидание и ежевечерние звонки Лидии Андреевны с одним вопросом:

- Пришёл?

- Нет.

- Надо что-то делать, Машенька.

- Надо.

- Ты подумай, ладно?

- Подумаю.

И весь разговор. Ну почему думать и делать «что-то» должна только она? А что же мамочка с папочкой лишь в окно поглядывают, не идёт ли навестить их сыночек тридцати неполных лет? Впрочем, папочка, Сергей Алексеевич, жутко занят каким-то бизнесом и постройкой загородного дома. Сын - и впрямь взрослый парень - уж как-нибудь обойдётся без него. А Лидия Андреевна все последние пять лет в подобных ситуациях всецело полагалась на Машу, ограничиваясь «контрольными звонками». Оно понятно, конечно. Женщина пожилая, да и намучилась, видно, до предела в своё время. Но ведь беспокоится хотя бы...

На улице уже по-осеннему похолодало, и Маша надела тёплую длинную куртку, обмотала шею шарфом, покрутила в руках шапочку и положила назад на полку: рановато. Сунула в карман фотографию и, на всякий случай, несколько сотенных бумажек. Она вышла из подъезда и остановилась, почувствовав полнейшую растерянность: вот как найти одного-единственного человека в миллионном городе? Вообще-то, кое-какой хиленький планчик у неё был. Маша медленно двинулась по узенькому тротуару вдоль дома и вдруг увидела на брёвнышке у гаражей Колю-алкаша. Так его называли все во дворе, на что Коля ничуть не обижался. Запрокинув голову, он допивал, видимо, последние глотки пива из бутылки. Маша торопливо направилась к нему, боясь, что Коля сейчас уйдёт. Но он заметил, что зачем-то нужен, аккуратно опустил пустую посудину в грязную полотняную сумку и встал с обрубка бывшего тополя.

- Коля, - мысленно коря себя за унизительно-умоляющие нотки в голосе, сказала Маша, - скажи, ты знаешь этого человека и давно ли видел?

Он с любопытством посмотрел на фотографию, неопределённо похмыкал. Она поняла это по-своему и тут же достала из кармана две сторублёвки. Коля удивился, деньги, правда, взял и небритым подбородком показал в сторону девятиэтажки невдалеке.

- Ага, бухали вместе. Ты лучше к Голышу сходи. Он всё и всех знает.

- К какому голышу?

- Кличка у него такая. Сама увидишь... - и пьяненько ухмыльнулся.

Маша задумчиво поглядела на узкую, вытянутую вверх «свечку», а когда повернулась к Коле, тот уже удалялся, сочтя дело законченным.

- Квартира-то какая? - крикнула Маша.

Но он даже не оглянулся.

У металлической двери подъезда пришлось потоптаться несколько минут, пока не подошла хорошо одетая старушка с большим пакетом, набитым продуктами. Она достала ключ, и Маша попросила:

- Разрешите, я с вами войду?

Старушка подозрительно покосилась, но промолчала. Маша проскочила следом за ней и уже у лифта сказала:

- У вас тут какой-то Голыш живёт. Может, знаете номер квартиры?

Губы старушки изогнулись брезгливой скобкой. Она окинула Машу недоумённым взглядом и неохотно ответила:

- Седьмой этаж. Самая мерзкая дверь.

- А вы не могли б со мной пойти? Просто рядом постоять. У меня всего один вопрос к этому...

- Вы в своём уме?! Да я шагу в ту сторону не сделаю!

 

Маша с сожалением вздохнула, извинилась и шагнула из кабины на площадку. Дверь и впрямь оказалась живописной: старой, деревянной, замурзанной, с большой фанерной заплатой и еле держалась на верхней петле. «Куда я лезу? Зачем мне это?» - Машу охватил неприятный страх, и она чуть не повернула назад. Но, постаравшись выровнять дыхание, всё-таки постучала. И услышала, как в квартире кто-то громко и грубо выругался - мол, кого притащило не вовремя, - и с явным раздражением щёлкнул замок.

На пороге стояло коренастое, не толстое, а скорее раздутое

существо с оплывшим, багрового оттенка лицом. Судя по некоему подобию юбки, это была женщина. Заметив ужас в глазах Маши, она зло и хрипло спросила:

- Чё надо?

- Мне... Го… Голыш нужен, - пролепетала Маша.

- Ишь ты, - подбоченилось существо. - Голыш ей нужен. Да ты кто такая?

- Я? - смешалась Маша, не зная, что ответить.

- Эй, - крикнула типа женщина куда-то вглубь, - иди сюда.

В прихожую ввалилось другое нечто, похожее на первое одутловатостью и цветом щёк, в рваных спортивных штанах и грязной майке. Шарообразная голова была абсолютно лысой.

- Ну?

Маша робко протянула снимок:

- Вы знаете его? Он был у вас?

Голыш поднёс фотографию к мутным глазам.

- Ну, знаю. А больше ничего не скажу. Ты, может, из мусоров.

- Да не из полиции я, - с отчаянием воскликнула Маша. - Я...

- Вали отсюда, я сказал! - и дверь, жалобно скрипнув, захлопнулась.

Машу так и обдало кисло-спёртым запахом, который она почувствовала только сейчас. Она вновь побарабанила:

- Откройте! У меня деньги есть.

- Катись-катись! - ответили изнутри, и она даже не поняла, кто обложил на прощание крепким словцом: сам Голыш или его... кто она там ему?

Едва сдерживая слёзы, Маша на неверных ногах шла домой. А ведь правильно спросила, с позволения сказать, женщина. Кто она такая? Кто Маша этому человеку на фотографии, Диме Уварову? Да никто! А как ещё назвать гражданскую жену - выдумали тоже формулировочку. Пять лет они вместе и не вместе. Познакомились, как после стало ясно, в счастливые для Димы дни, когда он в очередной раз подлечился и не пил. Красавец - в него моментально влюблялись все Машины подружки, смотрели завидущими глазами. Через полгода всё перевернулось с ног на голову. Но встревожилась всерьёз Маша не сразу, а только через целиком «пьяную» неделю, бросилась к Лидии Андреевне: что происходит? Та, отведя глаза, и призналась, что просмотрели Димочку ещё в школе, потом, когда спохватились, водили к наркологу. Да не очень успешно. Надеялись, армия исправит. Ничего подобного. Первым делом, как вернулся, загулял на всю ивановскую. Лидия Андреевна так прямо и сказала тогда: хочешь - живи с ним, не хочешь - гони...

Страшно вспомнить, в какого зверя превращался Дима, если ему позарез надо было выпить, чуть с ножом не кидался, если Маша не давала деньги. Потом, сам утомившись, покорно шёл с ней к доктору, становился прежним - весёлым и ласковым, устраивался на работу. И всё равно срывался. Мог исчезнуть из дома на три-четыре дня, приплетался виноватым или опять на взводе. Однажды Маша его не пустила ночью домой, а утром нашла спящим на коврике под дверью. От жалости сама же и поплакала. Завела, умыла, уложила в постель. Вернулась вечером - ни Димы, ни заначки в шкафу. И вот четвёртая неделя на исходе, а его нет.

Маша очень хотела его найти. Чтобы бесповоротно расстаться. Сказать ему всё в лицо и вышвырнуть вон. Из жизни и из квартиры. «Да бог с ним, только бы жив был, - сердце сжалось нестерпимой болью, - только бы жив...»»

- Ты чего такая расстроенная? - услышала Маша мужской голос и словно очнулась.

Дорогу ей заступил Валентин - сосед через стенку. Но не объяснять же ему. Впрочем, он и так всё знает. Маша лишь слабо улыбнулась в ответ.

- А я вчера Димку видел, - сказал он. - В «свечку» заходил.

- В «свечку»? - встрепенулась Маша.

- Скоро заявится. По такой погоде в футболке и шортах долго не нагуляешь. Ну и я ему, дураку, кое-что шепнул. Так что готовься...

- Спасибо тебе, Валя, - она отвернулась.

Уже дома, упав почти без сил в кресло, дала волю горячим слезам. И почувствовала, как начал таять булыжник в груди. Успокоившись, позвонила Лидии Андреевне:

- Живой. А Сергей Алексеевич дома? Очень хорошо. Я скоро подъеду. Есть серьёзный разговор.