5. Партийная инквизиция

НА СНИМКЕ: Филатов Александр Павлович (1922-2016), Первый секретарь Новосибирского обкома КПСС (1978- 1988).


13-го сентября 1983 года состоялось заседание бюро Новосибирского обкома КПСС, в повестке дня которого был вопрос «О крупных недостатках в подготовке работ к публикации и хранении служебных материалов в ИЭиОПП СО АН СССР». В этот день Абел заехал за мной в больницу, и мы направились в обком, как нас просили, к пяти часам вечера. Когда мы приехали, заседание уже шло, но до нашего вопроса дело дошло лишь в девятом часу вечера, когда мы уже совсем истомились.

Разумеется, организаторы заседания знали, когда примерно он будет обсуждаться, но сочли нужным подержать нас несколько часов в ожидании, чтобы мы знали своё место. Но по сравнению с самим заседанием это была лишь милая шутка.

Судилище продолжалось более часа.

Вначале второй секретарь обкома Колесников дал уничтожающую политическую оценку не только моему докладу и нашему семинару, но и общей деятельности института под руководством Аганбегяна.

Наши действия были названы антипартийными и антисоветскими.

Для того же, чтобы пересказать все его ругательства, в моем лексиконе не хватает слов.

Потом выступил зав. отделом науки Головачёв, в числе прочего сообщивший, что не имел возможности лично присутствовать на семинаре.

Когда я услышала эти слова, то буквально подскочила на месте. Я не понимала, как он смеет так нагло врать, да ещё в нашем присутствии.

Аганбегян схватил меня за руку и сказал: «Сиди и не дергайся!».

Но меня буквально распирало от негодования, и за неимением другой возможности я демонстративно повернулась спиной к докладчику и больше на него не смотрела.

Роль третьего «прокурора» сыграл главный цензор области, член бюро обкома Ващенко.

Он особенно хорошо подготовился к заседанию, собрав воедино все тексты, изъятые его сотрудниками из журнала «ЭКО» за 10-12 лет.

Букет, конечно, получился пышный, так что на голову Аганбегяна как главного редактора было выплеснуто даже больше помоев, чем на мою.

В целом у меня осталось впечатление, что нас полтора часа топтали ногами, не давая возможности ни защититься, ни ответить. Такого унижения я не переживала никогда.

Абел, как достаточно закалённый боец, перенёс эту процедуру сравнительно легко.

Он посоветовал мне просто выкинуть этот эпизод из головы и жить, как будто ничего не случилось.

Рассказал он мне и о том, что спустя несколько дней, будучи в обкоме, встретил первого секретаря Филатова, который вёл «наше» заседание.

Тот обрадовался, пригласил его в свой кабинет, заверил в своём искреннем уважении и принёс извинение за разыгранное театральное представление, не устроить которое он не мог.

Для меня же пережитая процедура стала глубоким потрясением. Я не могла забыть злобных и унизительных слов, произнесенных обкомовцами в наш адрес.

В результате начинавшая уже проходить депрессия резко усилилась, породив чувства беспросветности и безнадёжности. Видя это, Абел настоял на том, чтобы я поехала отдохнуть.

Он сам организовал нам с Леной путевки в Крым, и в конце сентября мы были уже в Мисхоре.

Но прежде чем начать по-настоящему отдыхать, мне надо было осмыслить происшедшее, разобраться в своих мыслях и чувствах, решить, как жить дальше.

Чтобы разобраться в собственных чувствах, я стала записывать свои размышления.

В результате родился «человеческий документ», характеризующий ту эпоху, которая, к счастью, осталась в прошлом.

Продолжение следует: