6. О месте науки в своей жизни
«14 октября 1983 г., Мисхор.
Теперь я думаю о более общем вопросе. О том, «в какой пропорции» имеет смысл разделять жизнь между наукой и всем остальным, в том числе чисто потребительской деятельностью. В течение пары последних десятилетий я делила свою энергию, ум и время в пропорции примерно 9:1, т.е., по сути дела, кроме науки почти ничего не видела. Довольно узкий круг дружеского общения, немного музыки, побольше ТВ, лечение и облегчение жизни девочкам, да ещё полуработа–полуотдых в саду – вот, пожалуй, и весь круг моих внерабочих интересов и радостей. Работа была и остаётся абсолютной доминантой моей жизни. С точки зрения максимизации научного вклада, это, конечно, правильно. Ибо наука движется вперёд исключительно за счёт «дельты» («Дельтой» в математике обозначают разность. Примечание Т. З.), или «прибавочного труда», расходуемого сверх средней нормы. «Нормальные» затраты труда в науке позволяют только не отставать, держаться на уровне современных знаний, но добавить к ним что-то своё может либо гений, либо нормально одарённый человек, работающий заведомо сверх нормы.
Но можно ли принимать за аксиому необходимость максимально выложиться в науке? Разумна ли такая потребность? Боюсь, что нет, хотя мне она как будто бы имманентна. По сути дела, в пользу такого полного посвящения себя науке нельзя привести ни одного аргумента, кроме того, что «мне этого хочется, это мне интересно» или «мне это выгодно». Первый случай подразумевает самоценность исследовательского труда, то наслаждение, которое он в себе таит, а второй – соображения карьеры, денег и т.п. По второй линии мне, кажется, двигаться уже некуда. Звание академика, высокая зарплата, 160 научных работ объёмом более 300 п.л., около 30 отредактированных книг, не менее двух десятков публикаций в зарубежных журналах, достаточная международная известность. Эти достижения превышают самые смелые мои мечты. Ясно, что как учёный я уже состоялась. Тщеславие мое более чем удовлетворено и, если что-либо меня мучит, то, скорее, сомнение в объективной ценности тех научных «открытий», которые мною сделаны.
В естественных науках, как и в Майиной лингвистике, добывают крупицы вечного знания, выясняют объективные законы мироздания. Меня же занесло в общественные науки, где добытому знанию суждена короткая жизнь, ибо сам объект исследования слишком изменчив. К тому же каждое конкретное общество живет по своим особым законам. И, наконец, наука об обществе разделена на множество школ, говорящих на разных языках и не понимающих друг друга. То продвижение, которого я добиваюсь, относится вовсе не к мировой, а только к нашей советской науке. При этом во многих областях - хотя бы в той же социологии - мы отстаем от мирового уровня и мучительно открываем заново давно известные закономерности. Так стоит ли эта сравнительно небольшая ценность того, чтобы тратить на нее всю жизнь без остатка? Не правильнее ли было бы жить веселее, разнообразнее, многостороннее, пользуясь радостями жизни и для себя? По-моему, правильнее. Но если попробовать провести эту линию в жизнь, то выйдет настоящая революция.
И тогда возникает вопрос, нужна ли такая революция? Ведь кроме такой несомненной ценности, как исследовательский труд, у меня, пожалуй, и нет других, в той же степени конструктивных… Прислушаться бы к тому, что говорит внутренний голос или подсознание. Превалирует ли там то ощущение усталости от жизни, которое так явно проявляет себя на поверхности? Все-таки нет у меня ясности по главным вопросам жизни, и от того я ощущаю усталость. А впереди – такая масса работы! Может, она меня и вылечит?»
Действительно, в конце концов, меня вылечила работа, но случилось это не так скоро. После того, как меня полтора часа «били и плакать не давали», я не могла спокойно подняться, отряхнуть грязь и зажить по-старому. Даже через полгода я еще не пришла в себя. Это видно из следующей записи.
Продолжение следует:
Свидетельство о публикации №218101300125