ЛЕС

      Сумрачен, причудлив, непредсказуем лес нашей памяти. В нем есть непролазная мрачная чащоба, где, как больное сердце, одиноко ухает филин, и есть березовые рощи с земляничными  полянами forever. Там трясины и омуты со спящими на дне скелетами сомов-людоедов и тихие утренние  плеса со стайками золотых  пескарей и голубых колибри. Там водятся русалки с влажными зовущими  глазами  и смутно знакомые хароны-оборотни. В зарослях древних папоротников,  на вечном привале жизни, кипят котелки муравейников, а их беспокойное гуталиновое племя стучится усиками в утреннюю тишину. На лугу, мирно пасутся белые лошади-единороги в серебряных башмаках со снежными крыльями, а дюймовочки-феи водят хороводы с гномами в цветистых рубашонках и высоких колпаках. А еще - лягушки гипнотизируют магнитными взглядами  комаров и букашек, а потом, наперебой, рассказывают друг другу истории о стрелах любви,  о замужестве  с  принцами  и  о царстве, куда они вот-вот улетят.

    Там хозяйничают ветры-мародеры и распускают вишневые сопли молодые зори, живут веселые солнечные зайцы и сладко-горькие рябиновые сны. Там страстному соловьиному тремоло вторит металлический орлиный клекот, а суховатый клавесин дятла соседствует с траурным  вороньим  граем. Там пьяную лепестково-метельную весну накрывает пахнущая дымом, обрыдавшаяся стихами, лихорадочная осень, а  короткое терпкое счастье лета  сгорает в ледяном пламени  зимнего заката.
         
    Мистический, затянутый  туманом  времени, лес, из которого кое-где выглядывают, устало карабкаются в небо черные ветки засохших чувств, прошлых эмоций, забытой радости, старой боли, умершей дружбы. Лес, где есть обомшелый, безлюдный  монастырь с неприкаянно-грустным призраком убитой нами первой любви и с, не вспомнить чьими, грязно-серыми крыльями на чердаке. Там, по углам комнат, валяются разноцветные стекла-осколки, глаза нашего детства,  пыльная гитара без одной струны иногда издает со стены тоскливый протяжный стон и ей в унисон воет во дворе окончательно одичавшая собака-динго. Там, над сонными зеркалами озер, качается лунная клякса и горят малиновые фонари кленов, витают ребячьи волшебные мечты и летят вечные воздушные замки,  громоздятся пагоды облаков и растекается, властвует, царит, закладывающее уши, молчание Бога.   

    Там жизнь, в которой нас уже нет, и там места, которые все еще живут в нас.  Мы стали  трезвее, суше и редко посещаем лес нашей памяти. Лишь изредка, когда случайное дуновение ветерка вечности выносит на его опушку, на окраину нашего сознания,  запах нагретой солнцем земляники и безжалостный монотонный голос кукушки-счетовода.