Мы тебя никогда не бросим

   Мягкий красноватый свет изящного восточного торшера с мозаикой, покоившегося на настенной полке рядом с позолоченной буддийской статуэткой и множеством книг на любой вкус, разгонял подступающий мрак сумерек.
   Я сидел, скрестив ноги по-турецки, на полу и опирался спиной о дряхлое низкое кресло. Рядом мерцала ярко-красным тлеющим концом аромопалочка, воткнутая в деревянную резную подставку, и от нее взвивалась вверх тонкая линия сизого дыма.
Из-за духоты пришлось закатать рукава и без стеснения расстегнуть свою потрепанную клетчатую рубашку — бессмысленно прожигать запасы благовоний с распахнутым окном не было никакого желания.
   Чуть поодаль, на стуле, подогнув одну ногу под себя, изучал недавно купленную за копейки гитару с облупившимся по краям лаком мой давний друг Тоби.  Продавец был рад избавиться от "рухляди", в то время как этот малый извлекал из списанного со счетов инструмента глубокие и приятные звуки, время от времени напевая что-то на родном языке.
   Тоби, или Тобиас, хиппи с горячей испанской кровью в жилах. Я даже не помню, как познакомился с ним. Впрочем, он тоже. Длинные темные волосы, заплетенные в дреды, проколотые ухо и левая бровь, драные джинсы и просторная темно-фиолетовая рубашка с заплатками на локтях, заботливо пришитыми Евой, поношенные кеды и добродушный прищур — неотъемлемая часть Тоби. Сейчас, разве что, он был не обут.

   Вскоре я выскользнул на кухню, достал бутылку колы и нетерпеливо плеснул себе в чистый стакан. Вернувшись, сделал глоток и тут же скривился, чувствуя, как противно скрипят зубы. Бесспорная истина — если долго не пить эту дрянь, то после, стоя перед выбором между бутылкой обычной прохладной воды и газировкой, вряд ли выбор будет в пользу второй.
   — Не нравится? — Тоби поднял взгляд на мою физиономию, похожую сейчас, вероятно, на скукожившийся ананас.
   Утвердительный кивок.
   — Ну, тогда дай мне.
   Я приподнялся на колени и вложил стакан в протянутую ладонь. Он выпил до дна, не поморщившись, и поставил стакан на пол.
   Меня внезапно потянуло на разговоры.
   — Знаешь, я долгое время пытался понять, к чьему поколению принадлежу. Что нас объединяет, что нас выделяет. В одной из статей про мертвого музыканта я нашел ответ: "Эта музыка говорила с ними о самом важном; если в 80-х это было бунтарство, а в 90-х — сомнение, то в 2000-х главной темой стало отрицание и желание исчезнуть, убежать от реальности." Отрицание, желание исчезнуть, убежать... — Я замолчал, пусть Тоби прокрутит эти слова в голове, прочувствует их. Он перестал играть, но гитара все также покоилась на коленях. — Мне эти слова врезались в память, ведь... это так.  Я могу без сомнений назвать самого себя беглецом. В  мир вседозволенности, по ту сторону глянцевого или матового монитора. Это похоже на наркотическую зависимость. Он затягивает. Вызывает потребность, что со временем не может удовлетворить, а ты с тысячью лиц разбиваешься о его безразличие.
   Я с рваным вздохом закрыл глаза. Чернота, возникающая при таком нехитром действии, иногда казалась объемной, безграничной, манящей, вот-вот и сорвешься в ее объятия.
   Тихие шаги и спокойный голос вырвали меня из мыслей.
   — Вставай. — Тоби стоял рядом, но смотрел в сторону, не на меня, жалкого и слабого, ничтожного, раздраженного.
   — В чем дело?
   — А ты не слышишь?
   Пришлось напрячь слух и через пару мгновений сквозь звенящую тишину я уловил едва заметную дробь дождя. Непроизвольно лицо озарила восторженная улыбка, у Тоби вид был поспокойнее.
   — Бежим на улицу! Чего стоишь?
   Мы похватали куртки и вывалились за порог, на террасу. Вовремя, чтобы застать момент, когда мелкий летний дождь перерастает в набирающий силу "тропический" ливень. Рядом, под бамбуковым креслом, сжалась в комок бродячая кошка, с подозрением косясь в нашу сторону двумя лаймовыми лунными дисками, на что я только усмехнулся. "Грейся уж, глупышка". 
   — Я знаю, что ты хотел сказать. — Тоби повернулся ко мне. — В привычной реальности нет ничего интересного: она тусклая, невзрачная, набившая оскомину, но из двух зол, так или иначе, зачастую выбираешь последнее. Потому что проще, потому что понятней, потому что... думаешь, что твоя сила воли ничтожна и тебе плевать на это. 
   — Я ежедневно читаю посты с неизменным слоганом: "Живи здесь и сейчас! Живи, прочувствуй мгновение!". И я прочувствовал — этот холодок по спине от понимания, что жизнь проносится мимо с бешеной скоростью, а ты, подобно утопающему, барахтаешься в нескончаемом потоке информации, слов, брендов, моды, семейных ценностей, "правд и тайн" жизни, подлых уловок и ненужных секретов.. и мечешься, как ненормальный, от одного к другому, не вникая в суть, читая поверхностно, зарабатывая фобии, комплексы, что постепенно будто сжимают тебя, искривляя тело и сознание. Когда мне говорят, чего я хочу, приходится врать, отвечая ожидаемыми фразами, а на деле я бы душу продал за тишину и покой — не думать ни о чем, не помнить ничего.
   В этот момент я чувствовал себя пронзительно одиноко и потерянно. Обхватил плечи руками, но это не помогло — возникло такое ощущение, словно где-то внутри разверзлась бездна, а я летел в ее раскрытый зев тряпичной пустой куклой. Даже ничем не замутненная злость на мою беспомощность, возвращавшая ко мне запал и неистовое желание вырываться, рассыпалась прахом. Я сдался, опустив руки. И получил неожиданный толчок под ребра. Несильный, но ощутимый. На мой вопросительный взгляд Тоби ответил ухмылкой.
   — Дурак ты, Джейк. Думаешь, один? А я? Ева? Мы тебя никогда не бросим, веришь?

   И я поверил.

   Приближающаяся ночь еще застала наши дурацкие шутки, старательно выводимый припев из "Never Say Die" The 69 Eyes  и счастливый, свободный смех.




Прим.: цитата взята из статьи о Честере Беннингтоне.