Подземелье

«Да чего ты там,  в  «погребке» своем, видеть мог?-   весело  спросил меня
 сосед по купе
«Людей…»-подумав ответил я.



Оказалось шахта  –дело веселое -не надо пугаться и пугать.
Конечно, там не просто – один  метан чего стоит.
Зато и проверишь себя -«на всю мазуту».
 И  «бабки», хоть и не великие, но есть.   

 «Чего ты сюда потерял, хлопчик?!» - встретил меня Микола Гурецкий,  пожилой горняк звена, куда меня определили.
«Романтику, отец!» - бойко ответил я.
« Лишенец …»-  грустно зевнул он. 

И работали мы там не скучно.
Расчистить бывало пятачок,  около грохочущего  конвейера, воткнешь туда свои худые коленки, сплюнешь в ладони для «сцепу», хлопнешь по ляжкам для духа и ну перекидывать бревнышки с конвейера на конвейер!
А те  кило по сто!
Темень, визг железа, пыль, запах угля, леса, масла – симфония!
Пот ручьем, майка парит, чешется нос, спина и ниже, не до того.
«Насыбай» ( жевательный табак, накладываемый на десна, для приглушения желания курить)  заложить некогда.
«Раму» нужно  ставить...
«Ра-му»!

Для которой надо:
-отволочь,  спасая пятки,  «коногонкой» (удавка из ремня и троса) или  «протаранить» на плечах за километр в узкой тьме  тонну металла, бетона,  дерева и другого тяжкого прочего обьема крепежа. 
Часть пути, если повезет-  «скачать» все это,  балансируя и рискуя жизнью, по скользким и шустрым конвейерам, протащить лебедками  или сбросить «самоходом» по желобам  уклона. .
Когда железо, наконец, натаскано, приступаем к самой «проходке».
Хотя чаще все делаем одновременно-одни рубят, другие  таскают.
       То есть, пока двое-трое волокут крепи сверху вниз или снизу вверх, двое -трое рубят подземелье молотками или комбайном  на глубину не более  метра, чтобы встревоженное подземелье не рухнуло прежде, чем успели закрепить.
Особым штрихом этого опасного ритуала,  является, конечно,   изготовление  под обнаженной природой полуметровых «лунок» для стоек будущей крепи, которые готовятся киркой и ломом.. 
Это когда «пачки», «осколы» и «чемоданы» гроздями висят над головой.
 Вот тут не мешкая, отмечаешь плевком место будущей стойки, опускаешься на карачки и сжимая изо всех сил шершавую рукоять кайла….бьешь, бьешь, бьешь, бьешь в  эту упрямую, каменную точку до тех пор, пока она не сдастся  и не отпустит  несколько сантиметров своего, черно-серого, пространства.
Не передыхая, (старшой не даст!) выгребаешь ладонями   отколотый щебень из лунки и, как дите,   опускаешь туда стокилограммовую стойку, отбив у нее, в нарушение инструкции,  «лапу», чтобы не копать «лишнего»…
В « оконцовке», когда рама уже стоит, как памятник,  в узлы ее вбиваем «фирменный» клин, , которым  мы метим свою, личную  траекторию движения под землей.
Его рубит особый горняк, особым личным топором.
 
 Вот тут можно и «потормозить».
 Усаживаемся за наспех  сколоченный из «распила» стол, на котором Димоном (пока крепили) выложена внушительная горка  домашнего, вытащенного из газет
«Труд» и «Правда», служащих тут же салфетками и скатертью.
 Дразнящие запахи сала, огурцов, чеснока,   лука и прочего желанного,  далеко разносятся по шахте.
  (Впрочем, как и любые другие, не желанные).

Жуем молча, беря  куски сала  черными, стерильными от свежеоткупоренного угля, руками.
Кто –то ь траванет анекдот или прочтет в газете про то, что нового изобрели  японцы …
ЧуднОй, народ!..
Роботов в кухню лепят…
Тут пилы не дождешься ...

Горное дело  -сакрально.
При запредельной тяжкости и смертельном риске --  оно предельно открыто и  честнор.
 Природа не врет ни в чем.
 Она проста и доброжелательна в своем бесконечном могуществе.
Она никогда не нападет и не обманет-она бесконечно  беседует  с тобой, если ты понимаешь о чем.   
 
«Смотри, сынок, капеж!
Сейчас прорвет..
Слышишь треск?
Сейчас рухнет..
Чуешь паленое?!
Зови товарища..
Сейчас рванет..».

 И  если  ленив  или хитер –  заплатишь «по полному прескуранту» и это справедливо.
 
 

Как все это держали наши организмы–не ведомо.
Не болели никогда.
Если только не травма, конечно.
Может оттого, что было некогда, а может потому, что все делали сообща.
 Сообща тащили, валили, копали,  крепили, палили.
Сообща отдыхали после смены.
Каждый имел свое место и свою цену.
Один крепил слева, другой –с права.
Этот знал «купола», другой лес, третий электричество и канаты.
Были шустрые как ртуть, были тяжелые как чугун.
Работа в забое спрессована  в единый вдох.
«Айда, крепим!
Марат, подложок!
-Лови!
-Длиньшее ...Как ..редькА у Витька…
- Рубю!
- Ниже! Еще!   
Аккурат, затягиваю!
Павло, звони …
Поехали…»
 

Взять тот случай с «густым орлом» (кучей оборвавшихся вагонеток).
Нам надо было опустить дюжину вагонеток по километровому  уклону.
Пришли, начали.
Дело привычное и скучное, хотя по сложности круче  циркового искусства, ибо там  там страхуют  опилками и песком,  а тут все  «здесь и сейчас» «подручными средствами», которых никогда нет. .
Время раннее утро, мы полусонные поплелись вниз по этому  уклону в поисках подходящей  щепы, чтобы тормозить  эти    вагонетки в середине пути и перегонять на другой уклон. .
Вверху, у лебедки, остался наш пожилой товарищ, который  должен был начать спуск партии по нашему сигналу светом  снизу.
И вот нашему не молодому товарищу, который слегка отвлекся «думой о вчерашнем», вдруг показалось что мы снизу  уже  машем ему  «головками» (светильники на каске).
«Мол, пускай!».
(На самом деле мы наклонялись в поисках щепы). 
Он и отпустил многотонную партию, которая и ушла в  узкий уклон.
 А в это время  Леша Хорошев ( тихого нрава юноша, только что вернувшийся из армии), который опускался  последним из нас, услышав грохот этих,  разгоняющихся  вагонеток и зная,  что мы еще не готовы к их приему, схватил  подвернувшийся распил и сунул его под колеса пролетающей мимо партии.
 Этими колесами,  распил удачно и жестко закусило, после чего другой конец его подхватил в живот и воткнул  к стенку выработки.
 Будь он длиннее на пять сантиметров- его бы уже не было, Леши.
А так – мы помазали ему в бане брюхо зеленкой и пошли обмывать ситуацию.
Начальнику ничего не сказали... 
Про   это «густой орел», который  рассыпался там в пыль, ему и без нас доложат...


А  то было так - меняли мы как то зубки на комбайне( такая угольная « кофемолка» тонн на 15), притомились и   пошли на свежую струю просохнуть и  «потормозить».
«Дозатянуть пустячек» и догнать остальных остался наш молодой стажер. 
Уселись мы наверху, развернулись и не успели дорезать сало, как  оттуда, откуда ушли, вдруг тряхануло так, что смело  всю еду и накрыло не проглядной пылью все вокруг.
Мы - в лаву.
Подходим –а ее нет…
Ни входа, ни выхода.
(Запечатало, как оказалось, метров на 40,  потом откапывали месяц вручную).
Мы стоим, в себя приход о судьбе пацана, как вдруг он вываливается из боковой сбойки, куда по нужде ходил и испуганно спрашивает:
«А что это было. отцы?»
Мы его чуть не прибили от радостного страха.
В общем, природа нам пять  минут опустила тогда на эвакуацию.

Или набились мы как то с мужиками в клеть.
Конец смены, недели, месяца, настроение –абзац.
Наверху – пиво, мир, май! 
Мокрый стволовой,  подпер привычно нас коленом, закрывая снаружи двери клети, куда мы  «набились селедкой»и дал два сигнала  «на взлет» и клеть  понеслась « к нашему земному счастью».

Понеслась то понеслась, но отчего то вдруг притормозила и встала, качаясь на  километровом тросу.
Потом рванула еще раз и еще.

Мы гоготнули для куража, но  тут все стало так  мелко и жутко   трясти и с таким  скрежетом выворачивать, что каждому и всем стало «яснее ясного»  –пришла беда!
 (Как позже  выяснилось, поднимать нас тогда    взялась молоденькая стажер, которая, под напором звонков из шахты, « пошла навстречу трудящимся», пока  штатная машинистка отлучилась по нужде.
То есть, нашу клеть взялись  поднимать первый раз в жизни.
Для «земных» людей, тут надо пояснить,  что шахтный польем  – не  лифт в многоэтажке. 
Это весьма солидное,  многоэтажное   сооружение, в котором один только  барабан, на который наматываются канат,  имеет размер автобуса.
Таким механизмом учатся  управлять годами.
К тому же,  каждая  шахта имеет свой личный механизм, в силу разницы глубин стволов и нагрузки).
И вот,  этот «наш стажер», нашим серьезным тросом, толщиной в четыре кулака, легко  вырвала эту нашу родную клеть из  привычных ей рельс и поволокла вместе с нами по километровому стволу, испытывая по ходу прочность этого троса и всех поперечных балок.

В  нашем металлическом гробу началось несусветное - на нас  страшно было смотреть.
Вой, суета, истерика.
 Одни,  согнувшись, орали кому то туда,  откуда мы тронулись, другие,  задрав каски,  куда то вверх.
 Какой -то мужик, стоящий напротив, монотонно, с пустыми глазами, на высокой  бабьей ноте,  призывая нас    «успокоится и быть мужиками».
Но  глядя на его зеленое  лицо, хотелось  выпрыгнуть по--раньше. 
  Чтобы «достучатся до небес», почти все,  как по команде, принялись  выкидывать «в преисподню», в оползающий рядом ствол,  все что было с собой  -  спасатели, фляжки, каски,  лампы.
Сорвали даже с петель и бросили  во тьму металлическую дверь клети - уж ее  то  грохот услышат «на этом свете».
Двое молодых ребят, не выдержав напряжения повальной безысходности, отчаянно выпрыгнули на ходу из клети в людской ходок, который есть рядом с клетью как аварийный выход из шахты.
Но попасть туда из клети фактически невозможно, так как между клетью и ходком прошита деревянная стена.
Так что ребята прыгнули на авось,  в надежде , что своими телами проломят мокрый, прогнивший горбыль, упадут в ходок и значит как то спасутся.
(У них, кстати, это получилось и они чудом не упали в ствол). 
Сам я обреченно стоял,  вцепившись в  мокрый поручень клети и тоскливо ждал неизбежного конца, судорожно вспоминая какую- нибуть молитву.
Да… дали мы там тогда  дрозда!

Наш богатырский рев, усиленный стволом, был настолько могуч,  что привел в  ужас  всех горняков,  которые оказались случайно в ту минуту около ствола на всех горизонтах (а это сотни метров ниже и выше нас) и  которые (как потом рассказывали) в панике отскочили от ствола куда подальше, опасаясь нашего жуткого прилета в стальном гробу.

Но вот, прокувыркавшись в бездне более ста метров и  оборвав массу направляющих рельс,  наша клеть,   притащилась таки  до  следующего горизонт (+25).
И  окончательно застряла.
Она еще подергалась в конвульсиях, еще повизжала балками, новсе же наконец сдалась и застыла. 
«Наступила мертвая тишина».
Перед нами был уже виден горизонт,  тускло  мерцали огни  рукоятки, струилась вода на оградительную решетку,  несло ржавчиной и гнилью.
 Это был сон , в который мы не верили.
  Но привычное треньканье телефона на рукоятке и  одинокая фигура знакомого мужика у ствола, вернули нас  к реальности.
Этот мужик (Вася Улитин), не только совершенно случайно оказался тут, на заброшенном горизонте, куда мы прибыли с таким треском, но и на наше счастье не испугался нашего рева, а терпеливо ждал  «нашего прилета».
И вот наш спаситель, дождавшись, когда клеть окончательно встала, хотя и не «не села на кулаки»,  кинулся нажимать на рукоятке все кнопки, чтобы как то открыть нам выход на горизонт.
А когда не смог найти нужную, то буквально вырвал руками эту  многопудовую решетку, перекрывающую выход на горизонт и откинул ее в сторону, словно садовую калитку.
В  клети началась сдавленная возня.
Все выстраились  «в  еще живую»  очередь, чтобы выбираться наружу, хотя сделать это   из   вывернутой клети и не упасть в ствол, было совсем не просто.
 
 Я стоял в другом конце клети, фактически последним, и  обреченно знал, что как только все, кто впереди, выскочат наружу,  клеть рухнет.
«Не может быть иначе... «
«Хлюзда на правду выйдет..»
Финита ля комедия…»

Тем временем, как то потихоньку, но все «пассажиры» просочились на горизонт, а клеть продолжала висеть.
 Я  завороженно  смотрел на ее край.
Уже выбравшиеся возбужденно скакали по горизонту , некоторые  звали к себе,  тянули руки.
«Давай,  не б.ди!
Чего ты!»
«Ватно передвигая чугунные ноги»,  двинулся и я.
Ухватившись изо всех сил за скользкую головку рельса горизонта, я потянулся наружу, кто то тянул за шиворот.
И тут был момент ( который помню всю жизнь), когда половина туловища я уже стянул горизонте,  то мысленно (а скорее в слух)  залепетал  Ему суетливую просьбу «пожалеть и простить мое невдалое существоание»». 
Очень уж не хотелось погибнуть вообще, а тем более вот так нелепо… с оторванным , как у ящерки, задом.

И вот  все кончилось.
Мы  мечемся,  хохочем, грозим ненавистной  клета.
« Суука»!
Двое  помочились на нее.
В пылу веселья кто то усмотрел оставленный  самоспасатель  на  полу клети- «694».
Оказалось это мой. 
( штука,  ценой в месячную премию).
« Лезь, Павло !!
 А то убют!» - травит братва.
 Ну, дезть я, положим, не стал, но достать его достал,  подвернувшейся буровой штангой..

Отныне всегда боюсь подъема в клети или лифту.
 Именно подъема.
Спускаться еще терпимо: неизвестно –уже оторвалась или еще нет.

Через много , много лет, я попал к одной ведунье, которая мне сказала, что  «это было мне испытание за то, что обижался на отца в детстве», что было правдой.
 

Такой же «вертикальный ужас» испытал и мой товарищ   Сережа Панасюк.
«Хорошим,  предновогодним утром», они спускались  в первую смену.
Спускались тоже весело, на предпразничном подьеме.
Так вот у них также клеть вдруг притормозила, но не повисла, качаясь, как у нас, а «встала как вкопанная». 
И они там у себя также подумали, что это энергию выбило или еще чего..
Но через минуту, у них на глазах, с крыши их клети прямо в ствол, стал наползать, как удав,  подьемный канат.
И всем им стало ясно, что клеть застряла в наледи ствола, но машинистка этого не знает и будет опускать клеть «до упора». 
То есть, всем стало очевидно, что когда набегающим канатом оборвет таки клеть с наледи, то она полетит вниз «на всю набежавшую слабину».
И если не оборвется в стволе, то тряханет так, что спины всем пообрывает. 

Как вспоминает  Сергей -«у нас у всех  «посрывало башни и шлюзы».
 «Заорали на всю Вселенную».
В этот раз обошлось, их услышали, слабину каната вытравили.
Но ребята опустившись на горизонт, вернулись той же клеью обратно. «на гора», чтобы бане «прийти в себя» и там  «калдырили» питьевым спиртом («Роял») двое суток и «никто из начальства нас  не трогал».

Нет понимания природы везения…
 
Ну как понимать, например, везение Коли Глюдина, которого  сначала оглушило обрушившимся куском породы, бросило на работающий конвейер,  затащило им под работающий комбайн, но «выбило энергию» за метр до неминуемой гибели?
Почему не сильно искалечен Сергей Беркин, также «принявший на голову» «пачку» «породы  от природы» весом кило в двести, но не выпустивший из рук «табельного оружия»- - отбойный  молоток, который мог задеть товарищей?
А  Юра Криводанов как сумел выжить, когда ему  «жабкой» (стальной серьгой два кило) разбило  голову,  потом по нему, протащили партию вагонеток, потом на него замкнуло по 6 киловольт?
А откуда взялся а совершенно случайный нгел –спаситель для Кусакова Юры,  который прыжком успел отключить маневровую лебедку, на которую Юру,  фактически  пацана, уже наматывало на барабан?
Кому, почему и для чего служит  - Его Величество Случай?

Ну, а когда пропустишь через себя весь  этот эшелон  металла, бетона, леса, породы и угля, докопаешь, добуришь, дотащищь и докрепишь что велели , рванешь с ребятами к стволу  –  только свист в ушах.
Пешком, бегом, на ленте, на канате, за вагоном, в вагоне, на электровозе – главное,  к стволу.
В нарушение святых канонов Безопасности!
Да откуда брать силы на них?
(«Был у нас такой дотошный  немец…Иван Рудольфович..никогда  не садился на ленту, никогда!
Идет бывало рядом и нас,  которые пролетали мимо,   материт. .
И умер  в 49 лет от инсульта.
Вот и думай, как верно жить.

Вылетишь к околоствольному двору, набьешься  в клеть «селедкой».крикнешь  отставшим «догоняй!»,  швырнешь в ячейку лампу в ламповой, размотаешь фанерные от пота портянки в прелой раздевалке, скрутишь потуже робу (все одно распотрошат), ополоснешься наскоро в бане и победно (если при плане)   пройдешь  мимо нарядной или шмыгнешь « огородами» к своим,  ожидающим с «сидором» в шахтном сквере или в «Шайбе»(пивная при каждой шахте).

Врежешь по первой, «залакируешь»  пивком с мойвой и вот уже Васек, демонстрируя  «бугру» усердие, начинает выяснять судьбу  топора, пропавшего в ночную смену… 
Посмеешься, попытаешься  «свернуть разговор на баб» или хоккей, но нет...
Все выворачивается на забой.
Отчего ныне так, а ране было эдак.
И от кого это зависит. И почему…
И как надо бы так, чтобы в аккурат…
Очень уж хотелось правды и справедливости.
Чтобы объяснила, утешила, но не пугала.
Чтобы правда нашлась по доброму, по человечески…
 Дорога к ней была долгой, не ясной, с перерывами на обнимание и  мордобой -в рамках осиленного образования и жизненного опыта, без  забегания за флажки.
Но это получалось не всегда…
Другой раз, бывало, нащупывали, понизив голоса,  какие то  «заповедные глубины», но наш же парторг участка, всегда  успевал чутко, с отеческим укором,  уберечь  от запретного.
В пивных  мест всегда не хватало  и потому опоздавшие искали смысл бытия за ними, на ящиках тары или прямо на ходу, двигаясь по парку или городу с бутылкой во внутреннем кармане.
(От этого падали раньше).
Утром, гонимые «сушняком», мы в шахту набирали во фляжки побольше воды, но ее, конечно,  не хватало и доводилось пить из пожарного трубостава голимую соль.

Но шахта все же –это не «голимая соль».
Выедешь другой раз под утро «на гора» на «дальнем стволе», найдешь заначенную под камушком «Приму», растянешься на пожухшей осенней (или на  весенней, молодой) травке, и, ожидая вахтовку, слушаешь полусонное «выкипание» товарищей по подземному счастью.
 «Серый!
Расскажи, как вы со Слоном на  «орган» (крепление лесом  стеной) лес таскали!!..
« Таа…
Мы туда по пятой ходке пошли ..
 А она (лава) и пошла!!
И знатно пошла!!
(стремительное обрушение пластов на сотню метров) 
До  РП (энергопункт) тряхануло.
Ну мы и дернули, конечно,  «по рыхлому»!
Доскакали до свежей, ( а это  полкилометра вверх по уклону), и для верности еще чуток прихватили…
Оглянулись, мля, смотрим ..,  а лес то мы   собой прихватили!…
«Хо -Го-го!»
«И главна лес сплавной был..чижолоый как чугунь»
«Ахахаага!»

« А раньше, слышь, у нас тут лошади работали… Конюшня у западного  ствола была, где  сейчас подстанция…
Так эти  животины, хоть и слепые были,  никогда больше двух вагонов не брали! 
Никогда!
Тронутся, натянут постромки и слушают – сколько  сзади звякнет …
Если больше двух –с места не стронещь,  хоть убей…пока лишнее не отснегнешь…
Нипочем  не обманешь…»
 «Даа…
А нас грузят и грузят…
Вчера рекорд, седня норма…»
«ьак мы ж не мерины..» под усталый хохот поясняет старшой.
Но ты этого, задремав, можешь и не услышать...
Потому как упадешь в сладкий утренний сон про то, как  не  бывало перевыполнишь личный годовой план, и тебя, вместе с победным куском угля, торжественно и нежно, понесут на гора на ослепительных  простынях девушки ослепительной красоты, но ты, по досадным законам сна, сбежишь от них домой,  перепрятываь под ванной заначенную там  бутылку водки, которая, треснет при доставании...
Хорошо, что эту жуть оборвет шум подъезжающей вахтовки.

Справка:

          -Обычная(средняя)   крепь, перетаскиваемая километрами    на плечах или волоком  - 85 кг;
-Обычный рештак(часть конвейера,  в виде корыта)   –52 кг;
- Обычное расстояние от бани  до места работы :4-8 км;
-Обычный  размер выработки (угольного тоннеля): 10-14 кв. м.;
-Обычная скорость  ленты, на которой  удавалось проехать сотню метров : 1,4 - 4 м/сек;
-Обычный  вес ноши, которую мы таскали (самоспасатель, светильник, тормозок, фляжка, интерферометры, ключи  и др): 5- 12 кг;
Обычный шахтный выключатель (ПМВИР -41), весит 210 кг, которые обычно переносят на распиле   четыре  человека, а если срочно (что и есть  обычно), то  двое.
Обычные шахтные лебедки: ЛВД-34; ЛВДВ;ЛВД-24; МК-40; ЛПК-10Б, но особо  шустрая из них ЛВД-34, на которой мы  опускали и вытаскивали по уклонам и горизонталям тысячи тонн  всякого  для крепежа. 
  ЛПК -10Б- другая, мощная до невозможности,  Землю выворачивает.
Многотонные секции комплексов крутит,   как картонные коробочки, успевай отскакивать.
 
Обычные скребковые и ленточные конвейера (С-53;СР-70;СП-202,  КЛА-250;Л-80; «Гварик» и пр. под).
Сколько металла, бетона и дерева  на них прокачено!
Сколько километров проезжено!
 Сколько ног и рук  поломано.
Комбайны проходческие: ГПК;ПК-9Р;ПК-3Р;
Добычные: КШ-3М;ГШ-68; 1ГШ69.
Как  же тяжелы  запчасти этих монстров,  доставляемые на плечах прямо « с гор»!
Обычнаяя подстанция- ТКШВП-400.
Эдакое  урчащее  и теплое, как домашний кот, массивное сооружение стоящее в  тупике и потому единственное место, где можно на минуту  передохнуть и заложить насвай.
  Самоспасатель СП-55- маленький, красный, как  банка кильки.
Он  был самый удобный  среди всех, потому что влезал в карман. .   
Другой самоспасатель ШС-7м-   тусклый  тяжелый,крайне не удобный,  отбивающий при хотьбе ребра.  .
По сути все наши пронумерованные самоспасатели были учетной гирей для начальства,  через которые всегда накажут, но которые вряд ли спасут.

-В Караганде обычно за год гибло или  заболевало от   40 до  400 горняков;
На  каждый  миллион тонн добытого  угля, природе испокон отдавали и отдают  обычно два человека,


Разве мог я тогда думать, что каждый килограмм и километр, каждый грамм кислоты  и куб газа, каждый литр выпивки, которые мне пришлось проскочить с товарищами по жизни, обернуться мне же  стертым позвоночником, надорванными внутренностями, посаженными слухом, зрением, сердцем и забитыми легкими?
Не думал, конечно.  и  не жалею.
Но думать было надо, о чем и пишу.