Glucklicher Mensch - часть вторая

- Посмотри-ка, Руди, какая забавная комбинация получилась у этого жидёнка! ; здоровенный унтер-офицер СС, безжалостно выворачивая руку худого, обритого наголо, юноши, показал коллеге только что выколотую на левом предплечье заключенного татуировку в виде комбинации из буквы и цифр ; "B131313".
- Спорим на бутылку хорошего французского коньяка, что этот "счастливчик" не протянет у нас и неделю? 
- Зачем? Это будет бессмысленный спор. У них у всех одна дорога - в трубу, - равнодушно ответил его собеседник, отвечающий за отправку "расходного материала" в блоки. Затем повернул заключенного к себе спиной, гаркнул "Vorw;rts!", привычно перетянул бедолагу вдоль позвоночника тяжелой резиновой дубинкой и вытолкнул его за дверь, сразу же забыв про одного из сотен тысяч будущих мертвецов.  "Folgenden!" - рявкнул он стоявшей снаружи охране.
 
Из ненаписанного дневника Якова Бухштейна, заключенного номер B131313 по кличке "Счастливчик":
 
"Меня взяли на улице. В тот день я вышел из дома, чтобы променять чудом сохранившиеся масляные краски и чистые листы ватмана на что-нибудь съестное. Надежды было мало. Кому сейчас в гетто нужны "богатства" недоучившегося "пана художника"? Но урчащий от голода желудок и укоризненный взгляд вконец исхудавшей матери гнали на рынок, где жители нашего маленького "ада" обменивают припрятанные на чёрный день канделябры из серебра на несколько кусочков сахара, а дорогущие когда-то швейцарские часы с позолоченным корпусом на хлеб или желтоватые от старости кусочки сала. Я брёл по улице, устало шаркая ногами по мостовой и тоскливо думая о том, что нынешняя жизнь перевернула с ног на голову весь мир бытовых ценностей. Сегодня даже за картину кисти Рембрандта могут предложить лишь маленький кусок хозяйственного мыла или банку украденной немецкой тушёнки. Что уж тут говорить о мазне студента второго курса академии искусств?
 
Эти-то внутренние философствования меня и сгубили. Прошляпил, шлемазл, облаву! Сильная рука схватила за шиворот, рывок, пинок под зад! И вот я в строю таких же бедолаг, бегу неровным шагом, схожим с галопом уставшей старой крестьянской кобылы. Конвоиры из числа местной  J;discher Ordnungsdiens  истошно орут: "Быстрее! Бегом! Марш-марш!". Так стараются и дерут свои глотки потому что знают - не мы, так они окажутся завтра в толпе несчастных, гонимых к самому страшному месту во всей Варшаве - к запасным путям железнодорожного вокзала, Молоху, почти ежедневно пожирающему своей пастью, где вместо острых клыков товарные вагоны, тысячи людей, отправляемых в НИКУДА, в неизвестность...
 
Внезапно бег замедлился. В середине колонны поднялся шум. Какой-то человек отделился от строя и бухнулся на колени прямо в лужу перед группой эсэсовцев, отстраненно наблюдающих за происходящим. Я сразу его узнал. Это был бывший учитель польской словесности пан Коварский, немолодой уже мужчина, невысокий, полноватый, ходивший на уроки в засаленном лапсердаке и с всегда растрепанной в разные стороны седой шевелюрой вокруг уже намечавшей лысины на макушке. Не смотря на такую неопрятную внешность и некоторую странность характера, пана Коварского очень любили дети. Он превращал уроки в своеобразные спектакли, где героями были существительные, глаголы и причастия, переживавшие настоящие приключения в мире произведений Мицкевича, Жеромского и Сенкевича. А ещё он награждал отличившихся учеников вкуснейшими леденцами на палочке, собственноручно изготавливаемыми его женой, пани Софьей.
 
Коварский на коленях подполз к одному из офицеров, обхватил его блестящие, без единого пятнышка грязи, сапоги и со слезами на глазах запричитал: "Не надо, пан офицер! Отпустите меня ради Бога вашего Христа! У меня маленькая дочь, умирает от чахотки, жена умерла, некому будет смотреть за девочкой!". По выражению лица эсэсовца было видно, что он понимает по-польски. Это был стройный юноша, примерно мой ровесник, с красивыми тонкими, будто точеными, чертами лица и светло-зелеными глазами. Он бесстрастно смотрел на человека, стоявшего перед ним на коленях. Его взгляд, заинтересованный и слегка брезгливый, напоминал взгляд ученого-зоолога, смотрящего на впервые обнаруженную диковинную рептилию. Затем немец достал из кобуры пистолет и совершенно спокойно, как-то по обыденному просто, выстрелил прямо в центр склоненной перед ним лысины пана Коварского. Брызнула кровь, учитель завалился набок в грязную воду на мостовой, мгновенно окрасившуюся в красное. Толпа единым вздохом выдавила горестное "Уфх!".
 
Эсэсовец засунул пистолет обратно в кобуру, повернулся к своим товарищам и с улыбкой сказал (я, когда-то зачитывавшийся романами Карла Мая в оригинале, прекрасно его понял): "Зачем откладывать встречу двух несчастных? Девчонка все равно умрёт, а папаша подготовит ей прекрасную встречу на небесах". Шутка, пахнущая Смертью, была встречена одобрительным смехом наших мучителей. Инцидент был тут же забыт, прозвучала команда "Vorw;rts!Laufender marsch!". Подгоняемая ужасом и дубинками конвоиров колонна продолжила свой путь по направлению к проклятому железнодорожному вокзалу.      

В тот теплый майский день у оберштурмфюрера Карла Хекёра было приподнятое настроение. Причин тому было две - одна меркантильная, бытовая, вторая - амбициозная, служебная. Во-первых, сотрудник финансового управления лагеря под очень большим секретом сообщил Карлу о том, что его доля, полученная от продажи предметов искусства, конфискованных у прибывших в лагерь французских евреев, успешно переведена на секретный счет в одном из швейцарских банков. Во-вторых, сегодня утром из Берлина пришла телеграмма за подписью всесильного главы СС Генриха Гиммлера, извещающая, что "Карлу-Фридриху Готлибу Хекёру за заслуги перед Третьим Рейхом присвоено внеочередное звание оберштурмфюрер" и, в связи с этим, он назначается на должность адъютанта коменданта концентрационного лагеря Аушвиц.

От такого обилия хороших новостей Карл Хекёр, новоиспеченный адъютант коменданта, даже начал вполголоса напевать куплет популярной песенки: "У ворот казармы пред большой стеной, столб стоит фонарный, словно часовой, ты приходи ко мне туда, мы постоим у фонаря, с тобой, Лили Марлен". В офицерском собрании Аушвица Хекёра по кличке "Готти", производное от Готлиб, считали местным интеллектуалом: он немного музицировал на пианино, немного пел, немного рисовал, все понемногу, как и положено выходцу из вестфальской зажиточной семьи банковского служащего. Но особую популярность среди камрадов по службе Карл приобрел благодаря своему хобби - он очень любил фотографировать. Он  повсюду расхаживал со своей "Лейкой", фотографировал тяжелые будни офицеров СС и редкие минуты их отдыха, а потом, совершенно не жадничая, дарил товарищам фото на память. В его семейном альбоме были собраны фотографии всех несгибаемых "борцов с жидовско-коммунистической гидрой": Хесса, Менгеле, Палича, Фрича и других руководителей и служащих аппарата Konzentrationslager Auschwitz. В глубине души он тайно надеялся, что в будущем эти фотографии пригодятся ему не только как часть обычного семейного альбома.   

Сам Карл фанатиком не был, старался в техническую работу по очищению будущих широчайших просторов Третьего Рейха от красной чумы особо не лезть, предпочитал работу тихую, канцелярскую. Плотно закрыв окна и двери в небольшой офицерской квартирке, он частенько шепотом обсуждал со своей женой Ингрид новости о приближающихся со стороны Востока несметных ордах Советов, о высадке англо-американцев в Нормандии, об участившихся случаях гибели сослуживцев от рук польских партизан. Да, вера в военный гений фюрера и в несокрушимость дивизий СС на границах рейха оставалась, но... А что, если все-таки случится непоправимое, и Германия проиграет? Что делать им, простым винтикам системы, когда хлынут потоки монголоидных солдат в ватниках и с автоматами ППШ на цветущую немецкую землю, и поднимут голову тысячи заключенных, согнанных за колючую проволоку со всей Европы? И всё-таки Карл в первую очередь был верным солдатом фюрера и оптимистом, поэтому гнал дурные мысли прочь, рассчитывая только на лучшее. Но средства в швейцарском банке откладывал, так, на всякий случай...

Из ненаписанного дневника Якова Бухштейна, заключенного номер B131313 по кличке "Счастливчик":

"После того, как выкололи татуировки, нас загнали в так называемую баню. Заставили раздеться и выбросить одежду в огромную кучу тряпья, высящуюся скорбным Эверестом возле входа. Затем прогнали через строй надсмотрщиков, поливавших нас из пожарных шлангов обжигающей до самых костей ледяной водой. Опрыскали всех какими-то химикатами, от которых мы начали плакать и чихать. Всё это называлось дезинфекцией.

В предбаннике выдали нечто серое и в дырках, лишь отдаленно напоминавшее белье, и грубые деревянные башмаки. Потом выгнали на улицу, где мы несколько часов стояли практически голые на холодном ветру. Мы почти гомосексуально жались друг к другу для того, чтобы согреться. Зубы выбивали на холоде чечетку покруче иного танцевального номера в варшавском кабаре - чок-чок, треесь-тресь-тресь, чок-чок-чок. Кто-то уже начал припадочно кашлять как во время сильнейшей пневмонии, когда нас загнали в "Магазин одежды" (Bekleidungsgesch;ft). Не знаю, кто был тот шутник, придумавший это название, но чтобы ему до конца жизни одеваться в то, что здесь выдавали.

Нас осчастливили тоненькой бумажной курточкой, полосатым пиджаком каторжника, рваными грязными штанами, сделанными из смеси бумаги и древесины. Нам выдали полосатый замызганный блин, напоминавший берет. И самое главное - снабдили двумя продолговатыми лоскутками, на одном был выбит порядковый номер, соответствующий татуировке на левой руке, на другом - намалевана жёлтая "Звезда Давида". Под страхом жесточайшего наказания приказали пришить: номер на груди с левой стороны, звезду на штанине у бедра.

Потом, поощряя ударами по спинам, загнали в место будущего пристанища - в жилой барак. В бане наши волосы уже остригли под машинку. В бараке же тупой, как нож для соскабливания щетины у забитой свиньи, бритвой нам выбрили на голове отличительный знак заключенного - полосу сантиметра в три шириной. Говоря по правде, не выбрили, а выскоблили. Я растерянно провел рукой по окровавленной макушке и понял, что бритва завершила процесс моего превращения в номер B131313, существо без права на прошлое, настоящее и будущее, в расходный материал".