Родительский дом

 И так решено: еду на хутор, к своим. Мучительно долго тянется последний день недели. Странное дело – начало третьей декады, а в цехе какое-то затишье, в бюро тоже. Ходят слухи о слиянии двух цехов, нашего с соседним. Якобы, и проект приказа по заводу кто-то видел. Впрочем, разговоры об этом ходят давно, но все остается по-прежнему. Сидим в бюро коротаем время в разговорах, иногда смолкаем. За окном туман, мелкий дождь, во дворе холодно. Из-за облаков временами проглядывает солнце и опять скрывается. И вновь льет дождь. Стрелки часов словно замерли. Тяжкое молчание нарушается одной из сотрудниц и если другая присоединяется к ней, то вновь завязывается разговор и так же внезапно обрывается.
Какие они разные. У каждой свой характер, склонности, интересы и мечты. Пожалуй, все они хотят обрести друга, спутника жизни. Тяжкая эта задача в наше время, особенно когда тебе за тридцать. Вот и конец рабочего дня, отдел ожил, суматоха, все спешат покинуть рабочее место. Выходим за вертушку, в вестибюль и тут же прощаемся до понедельника. Быстрым шагом иду к остановке и вскакиваю на ступеньку переполненного автобуса. Через несколько остановок пересаживаюсь в троллейбус. Все та же теснота, шум, возбужденный говор. В салоне рабочий люд, студенты, школьники, пенсионеры. Юркие первоклассники стайкой пробиваются на заднюю площадку, оккупировав место у заднего окна. Впереди замечаю свою попутчицу. И хотя мы с ней не знакомы, при встречах приветствуем друг друга. Вот и сейчас, увидев меня, она кивнула головой. Сзади резко надавили и кисть руки скользнула по поручню. Пытаюсь удержаться и, кажется, наступаю кому-то на ногу.
 – Что же вы, молодой человек, мне на ногу наступили? – бросает на меня укоризненный взгляд молодая особа. – Или в кумовья набиваетесь? – лучатся лукавинкой её глаза. – Так у меня уже есть.
 – Извините, – ответил я виноватым тоном.
На передней площадке попутчица смотрела в мою сторону – со вкусом одетая молодая женщина, каких немало в наше время. Вот и моя конечная остановка, выхожу в среднюю дверь. Попутчица выходит из передней. Пропустив троллейбус и поток машин, переходим вместе улицу и направляемся к проулку, ведущему к частному сектору. А там – тропкой к домам. Первое время идем рядом. Идти молча как-то неприлично. «Заговорить, что ли?» – но сознание, что надо спешить домой, а потом предстоит поездка к родителям, вынуждают меня ускорить шаг. Она не отстает, хотя идет сзади. Слышу стук её каблучков. «Все равно опоздаю на автобус, идущий на хутор», – приходит мысль. Придется добираться попутными машинами, и я сбавляю ход и останавливаюсь.
 – Давайте познакомимся, – поворачиваюсь к ней. – Меня зовут Вадим, работаю на заводе автоприцепов.
 – А меня, Лариса, я на «Нептуне» работаю. Я давно вас приметила, вы на Красной живете, а я – через три дома.
– Понимаете, – начинаю оправдываться я, – сегодня спешу, мне надо на хутор к своим родителям добраться. Часто вижу вас, а познакомиться все недосуг. Сейчас решился, а то как-то не хорошо получается.
– Я тоже хотела, но неловко как-то, будто бы навязываюсь.
– Ничего, все хорошо будет. Вы извините я тороплюсь.
Вот и калитка дома, вхожу и поднимаюсь в дом. Быстро собираю необходимое в портфель, пишу записку жене о том, что еду на хутор, к родителям. Запираю дверь и выхожу на улицу. Вновь слегка моросит дождь, иду пешком вверх до проспекта, а там до автовокзала автобусом. В кассовом зале, как всегда, очереди, особенно по пятницам, все стремятся выехать за город. Быстро ориентируясь, занимаю очередь. Впереди, нахально прокладывая себе путь локтями и тесня старуху, лезет молодой мужчина с холеными усами. До заветного окошка кассы далеко. Можно было бы договориться с водителем, но, зная, что в дороге не раз остановят контролеры, рисковать не стал. И вот касса, взят билет. Выскакиваю на посадочную площадку, к автобусу, вхожу в салон, мое кресло уже занято усатым, а рядом с ним мальчик. «Черт с ним, пусть сидит», – решаю я, зная, что по дороге водитель будет подбирать попутчиков, и они займут проход и будут теснить сидящих в первых рядах. Сажусь сзади, благо сводные места есть. Входит посадочный контролер. Выпроваживает из автобуса всех безбилетников, заставляет меня сесть на свое место, делает замечание водителю. Молодой водитель недоволен, возникает перебранка, он даже замахивается на неё, но его останавливают пассажиры.
 – А что она выделывается? – сочувствует водителю усатый.
– Не выделывается, а исполняет свою работу, – резко обрываю его.
Он недоуменно смотрит на меня.
 – Она же в отличие от вас не расталкивает локтями людей у кассы, и не садится в чужое кресло, – прорывается во мне недовольство.
 Контролер отдает документы и выходит. Водитель с ожесточением трогает автобус и, выехав за здание автовокзала, останавливается. Безбилетники вновь быстро заскакивают в него, и мы трогаемся. «Зря он так поступает, – осуждаю я водителя. – Сейчас она позвонит на пост ГАИ, на выезде из города и неприятностей ему не миновать, пойдет слесарить». Мимо проносятся дома нового микрорайона. Вот и пост ГАИ, автобус замедляет ход и останавливается перед инспектором с жезлом. «Видимо, уже сообщила». В салон поднимаются трое контролеров. Оформляется акт, пассажиры, недовольные задержкой, возмущенно ропщут. Вновь трогаемся. Водитель злой и ведет автобус на предельной скорости. За окнами салона мелькают поля, лес, населенные пункты. Автобус заваливает на поворотах, встречные машины жмутся к обочине, в недоумении сигналя. «Ну и горяч парень, кипит у него в душе», – сочувствую ему. Безбилетники сидят подавленные случившимся. Давно не испытывал такой лихой езды, но вот и равнинная часть. Автобус замедляет ход и идет спокойно, плавно покачиваясь. По стеклу растекаются капельки редкого дождя. За окном поле рапса, высокий вымахал, неудивительно – дожди. Самое время косить. И тут вспоминается уборка люцерны на хуторе. Круг за кругом проходят трактора с косилками и вдруг передний останавливается. Тракторист вылезает из кабины и видит развороченный режущим аппаратом косилки холмик земли и ползающих слепых лисят. Тут же замечает лису, с двумя лисятами в зубах, убегающую к лесополосе. Подходят другие механизаторы. Лиса возвращается, бесстрашно проскакивает мимо людей, хватает детенышей и уносит их в направлении лесополосы, только хвост стелется по стерне. Пораженные её стойкостью механизаторы относят в сторону ползающего щенка и продолжают косить. Лишь у развороченной норы остается окровавленный трупик лисенка. Все-таки много гибнет животных и птиц в век техники. За окнами салона уже рисовые чеки, серая цапля, стоящая на одной ноге. Слышится голос усатого;
 – Что видишь, Андрей?
 – Белые облака, – отвечает мальчишка.
 – Не белые, а кучевые, поправляет усатый сынишку. – А какой ты видишь дорогу?
 – Мы едем по ней.
 – Ты обратил внимание, дорога бежит нам навстречу или стоит?
 – Это кажется, что бежит, а на самом деле мы едем по ней.
 – Правильно говоришь, а склоны холмов почему складками лежат? – вновь задает он вопрос.
Мальчишка замолкает в затруднении ответа. «Что он из него вундеркинда готовит?» –разливается во мне неприязнь к усатому, хотя в душе и одобряю его стремление к воспитанию мальца. Вновь за окнами автобуса сельский пейзаж. Плотный шлейф дыма стелется через дорогу. На окраине хутора работает комплекс по приготовлению травяной муки и гранул. В салон проникают запахи поджаренной люцерны. Мягко покачиваясь, автобус проскакивает задымление и несется дальше. За окном быстро темнеет, вот и перекресток, где мне нужно сходить. Прошу водителя остановиться на нем. Он хмур и задумчив, прощаюсь и схожу. Дорога, идущая на хутора, в этот поздний час пустынна, лишь запоздалые грузовые машины да частники возвращаются домой. Иду пешком в надежде на проезжающих. И вот визжат тормоза, впереди останавливается «москвич». Открываю заднюю дверцу и с благодарностью сажусь в салон. Автомобиль резко берет с места. Из приемника льется музыка, свет со щитка приборов освещает мужчину моих лет с курчавой бородкой. Пытаюсь угадать, кто он? Но полумрак не позволяет этого. Вероятно, хуторянин, возвращается домой. Едем молча, впереди поворот, а за ним мой хутор. Просовываю руку в карман, за деньгами и прошу остановиться у первых домов. Водитель лихо сворачивает влево и останавливается у калитки родительского дома. Он оборачивается в мою сторону, очень знакомое лицо, прежде чем узнаю его, он приветствует меня:
 – Здоров, Вадим! Если бы ты не заговорил, я бы вряд ли тебя узнал. Слышу голос знакомый, а когда сказал: «у первых домов», вспомнил.
 – Привет, Николай, – хлопаю я по плечу товарища детства, – ты где пропадал, на Севере?
– В Мурманске живу, вот приехал родителей навестить. Ну а ты как?
 – Живу и работаю в Ставрополе. Женат, двое сыновей. Вот приехал к родителям проведать и огород прополоть. Может, зайдем к ним, посидим и поговорим?
 – Нет, спасибо. Спешу, мать с отцом будут волноваться. Завтра наверняка встретимся.
Николай трогает и я смотрю ему вслед, пока свет задних фонарей машины не скрывается за поворотом улицы. Открываю калитку и вхожу во двор. С заднего дворика доносится заливистый лай.
 – Стрелка, Стрелка, свои! – успокаиваю я собаку, и она замолкает.
Нажимаю кнопку звонка, жду. К дверям никто не подходит. В комнате слышен звук работающего телевизора. Вероятно, не слышали звонка и не спешат открывать. Не дождавшись стучу в окно и возвращаюсь к двери.
 – Боже, Вадим! – восклицает мать, открывая дверь. – Ты чего так поздно, один? – оглядывает она меня.
 – Один, – входя на веранду, отвечаю ей. – Выехал последним рейсом, автобус задержался, от Ивановки шел пешком и только на Воронежском меня подобрал Николай Петров, и довез.
Входим в комнату, ставлю портфель у сундука и снимаю с себя пиджак.
 – А, мил человек, прибыл, – доносится с кровати голос отца.
 – Только сейчас, папа, приехал, – отвечаю ему, прохожу к стулу, на спинке которого висит пиджак брата. – И Вова уже здесь? – удивляюсь я, и вешаю поверх пиджака брата свой.
 – Пошел к теще, – поясняет мать и присаживается за стол, – скоро должен вернуться.
Отец встает с кровати и садится за стол. Я отодвигаю стул и устраиваюсь рядом.
 – Как там Люда, дети, никто не болеет, – интересуется мать.
 – Давай, бабка, накрывай на стол, – отец как всегда в своей шутливой манере обращается к матери.
 – Подождем Вову, сейчас должен прийти, – успокаивает его мать. – Только бы лежал, да смотрел телевизор, – не удерживается она от упрека.
 – А что нового передавали, папа?
 – Да что он там видел? – возмущена мать. – Смотрит, спит и опять смотрит.
 – Ничего подобного, все вижу, – оправдывается отец. – На первичных выборах сенатор Кеннеди лидирует, Картер отстает. – и потирая руки, говорит: – Ты бы сходил, сынок, в подвал, да принес вина.
 – Сиди уж, старый греховодник, – прерывает его мать. – У меня есть, сегодня, как чувствовала, сыночки приедут, вот и достала.
 – Тогда ставь, бабка, на стол, сын с дороги, еще не ел наверное.
 – Потерпи немного, подождем Вову, тогда и сядем вместе.
 – Пойду во двор, посмотрю, – говорю родителям и выхожу на веранду. Во дворе под беседкой темно. Свет, пробивающий из окон веранды, освещает застаревшие лозы с пробивающимися первыми листочками винограда. Пройдет время, и они разрастутся и оплетут беседку. Воздух напоен запахами цветов. Вдоль дорожки – алые тюльпаны и пионы, дальше желтеют нарциссы. Прохожу тропкой к концу огорода, здесь забор, а за ним – узкая дорожка, идущая над обрывом к соседним домам. Внизу, в ложбине – обводной канал, хуторяне его зовут третьей канавой. Вода в нем к началу лета теплая и слышно кваканье лягушек. Если прислушаться, можно уловить журчание ручейка, стекающего от родника. Когда строили дом, родители с соседями расчистили родник, углубили и поставили на нем сруб. И он долгое время обеспечивал водой жителей этого края. Вода в нем всегда чистая, холодная, но солоноватая. С появлением в хуторе водопровода, о нем забыли. Только гуси и утки по-прежнему собираются у родника. Стою завороженный вечерней темнотой, ощущение чего-то недостающего не покидает меня. Слышу шаги и скрип калитки. Стрелка не лает, а это значит пришел брат. Возвращаюсь и вхожу на веранду. Отец с Вовой уже за столом, мать расставляет тарелки с закусками и садится сама. Присаживаюсь и я.
– Наливай, сынок, – говорит отец мне.
Беру холодный, с запотевшими боками кувшин и разливаю по стаканам. Вино свое, урожая прошлых лет, выдержанное. Готовим его всей семьей, все необходимое для этого – пресс, дробилка, шланги, бочки, различная тара, инвентарь – имеется. Беседуем о домашних делах, соседях, политике. В основном говорят отец с матерью, мы с братом слушаем и отвечаем на их вопросы. Хочется вечно сидеть за маленьким, тесным столом на этой уютной веранде, отрешившись от всех дел и слушать воспоминания родителей.
 – Мама, – в момент паузы, вклиниваюсь я в разговор, – что-то я не слышал сегодня соловья.
 – В этом году и я его не видела, – мать в задумчивости замолчала. – Обычно в это время он уже прилетал, его гнездо на старой яблоне было. А пел так замечательно, а не стало этой серой, невзрачной птички, и как будто чего-то не хватает. Вероятно, погиб где-то.
 – Бывало, вечерами зальется трелью, посвистом, – вклинился отец. – Слушаешь его и такое умиротворение на тебя находит.
 – А ты знаешь, дед, – прерывает его мать, – наша кошка Нюрка зарилась на его гнездо. Так я её несколько раз веником отходила, она и перестала на яблоню лазить.
Я встаю из-за стола и отправляюсь спать, знаю, работы завтра предстоит много. Брат еще остается с родителями. Ложусь на диван и первое время слышу их разговор, затем засыпаю.
 Ранее утро, лучи солнца просвечиваются сквозь занавески в комнату. В открытое окно доносится пение птиц. Одеваюсь и, стараясь не шуметь, выхожу из дома. Брат уже в сарае готовит инструмент к прополке.
 – Выспался? – вместо приветствия спрашиваю его.
– Только встал, – затачивая напильником тяпку, отвечает он.
 – Как на огороде, сыро не будет?
 – Это у вас, в Ставрополе дожди идут, а здесь уже третьи сутки жара стоит.
 – Тогда я готовлю велосипеды.
Через некоторое время выводим велосипеды за калитку и выезжаем на дорогу. Едем асфальтированной улицей, впереди – старушка в белом платочке с тяпкой на плече. Вроде бы бабка нашего товарища с соседней улицы. Приветствуем её и спрашиваем:
 – Куда собрались, бабушка? – хотя и так ясно, на огород.
 – Картошку полоть внучики, – бодро отвечает она беззубым ртом.
 – Сколько ей лет? – спрашиваю брата.
 – В прошлом году девяносто было.
«Нынешнее поколение в сорок пять, пятьдесят лет мрет, – прихожу я к мысли, – а старшее, пережившее революции, гражданскую и отечественную войны, голодовки, репрессии почему-то живет. Может потому, что постоянно в трудах и заботах». И мне вспомнился другой старик. Прадед моего школьного товарища, он служил на броненосце Потемкин. Еще бодрый старичок, во времена, когда я ходил в школу, он приходил в их, заводской магазин. Люди почтительно расступались перед ним, давая возможность подойти к прилавку. Он доставал из холщовых штанов деньги и молча подавал их продавщице. Та без расспросов отпускала ему буханку хлеба, наливала в стакан сто грамм водки. Дед выпивал, возвращал стакан, благодарил, забирал хлеб и уходил. Шло время, росло новое поколение, был даже введен запрет на продажу спиртных напитков на розлив, менялись продавцы, но ритуал принятия предобеденной чарки соблюдался дедом до конца жизни. Умер старик в девяносто восемь лет.
 Сворачиваем в низину, где расположен завод. В стороне от него, по левому берегу Большого Зеленчука работникам завода выделены огороды. Едем гуськом по узкой тропке. Мимо – знакомые с детства места. Вот и огороды заводчан, останавливаемся у своего участка. Ставим велосипеды один к другому, бросаем на них снятые брюки и сорочки, снимаем обувь и принимаемся за прополку. Солнце все выше и выше перемещается по небосклону. Жарко, дышать становится все тяжелее, а прополото лишь пол-огорода. Даже листва у картошки скрутилась от жары.
 – Одевай, а то сгоришь, – говорит мне брат. Он уже в сорочке и обрабатывает соседний ряд картофеля.
 – Сейчас, – отвечаю и иду к велосипедам, за рубахой. Земля нагрелась и жжет ступни ног. Еще часов пять назад она приятно холодила их. Возвращаюсь и говорю Вове: – Давай съездим к Зеленчуку, попьем воды.
 – Терпи, а то через некоторое время опять захочется пить.
Вновь налегаем на тяпки, проходя ряд за рядом. И лишь при сближении переговариваемся друг с другом. До конца огорода осталось несколько рядков. Делаем небольшую передышку и вновь налегаем. Наконец огород прополот, собираемся в обратный путь. Плечи горят от загара, спина ноет, в горле пересохло. Едем усталые, солнце печет и ни ветерка.
 – Может, окунемся, – предлагаю я, видя впереди тропку ведущую к реке.
 – Вода еще холодная, – возражает брат.
 – Ничего, сворачивай, – командую я, и поворачиваю на тропку. Впереди крутой спуск ведущий к Зеленчуку. Велосипед стремительно несется под гору. Оглядываюсь, Вовка не отстает от меня. Проскакиваем мостик через оросительную канаву, настил его громыхает под колесами велосипедов. Справа и слева квадраты полей огородной бригады колхоза. Работают дождевальные установки поливая капусту, мелкие брызги туманом и радугой блестят в лучах солнца. Вот и три вербы, сестры, как их называют местные жители. Подъезжаем к ним, раздеваемся и бросаем одежду на ветки кустарников. Вода мутная и уровень её в Зеленчуке высок, явно в горах идут дожди. Опускаю ногу и тут же выдергиваю, ледяная.
 – Что холодная? – усмехается брат, входит в воду и ныряет. Что ж он моложе его, занимается спортом, да и вырос на Зеленчуке.
Переборов в себе страх, вхожу в воду. Течение стремительное, сносит с ног, устоять на скользкой гальке невозможно и я следую за братом. Переплываем реку, выбираемся на противоположный берег и, дрожа от холода, валимся на траву поляны. Здесь на этом берегу лес.
 – Да, обмелела совсем Тишинка, – говорит Вовка
 «Как знать, – подумалось мне, – обмелел ли Зеленчук в этом месте, или мы выросли?» А ведь это единственное место в округе, на горной реке, где выросло не одно поколение хуторян. Разъехавшись и живя вдалеке, они при случае рассказывают своим детям о небольшом затоне с ласковым названием Тишинка. Купание в холодной воде освежило тело, сняло усталость, так что обратный путь домой преодолели быстро. Спешиваемся у калитки и закатываем велосипеды во двор. Собака лежит у будки, под тенью беседки, вывалив язык и тяжело водит боками. Квочка с опущенными крыльями и раскрытым клювом собирает цыплят. Те вяло бегут к ней.
 – Ну и жарища, посмотри сколько там на термометре, – прошу я брата, отвязывая от велосипедов тяпки.
 – Тридцать шесть градусов и это в тени, а на солнце, наверное бы, все сорок, – отвечает он. – Листья на картофеле пожухли. Входим в дом.
– Ну что, сыночки, устали? – встречает нас мать на веранде.
 – Есть немного, мама, – соглашается с ней брат. В общем пропололи мы весь огород, картошка отличная, ведер сто соберем, да и при доме в огороде ведер шестьдесят будет, так что в зиму обеспечены.
 – Какие вы молодцы!
 – Вот только бы надо её от жуков протравить.
 – Это уж дед справится, съездит в свободное время и протравит. А теперь ребята за стол, – приглашает она.
Стол накрыт, отец уже сидит в ожидании их. Садимся с братом за столик, присаживается с нами и мать.
 – Что ж ты, Володя, ждешь, не наливаешь? – напоминает отцу мать.
 – Не спеши, бабуля, сыновья сами разберутся.
Брат берет кувшин и разливает вино по стаканам. За столом разговор идет обо всем. Об ожидаемых видах на урожай с огорода, о домашнем хозяйстве – птице, кроликах, корове, свиньях, без которых не обходится жизнь сельчан. О родственниках, разбросанных по территории всей страны и за границей. Родители переходят к расспросам о внуках, делятся мнением о состоянии общества, приводя примеры того, что было до войны и нынче. После ужина родители отдыхают у телевизора, мы с Владимиром разговариваем о работе, семье, жизни. Слышим, как отец в разговоре по телефону, просит дочерей с мужьями приехать к ним завтра. Так уж сложилось, что в воскресные дни все собираются в родительском доме. Завтра будут все. Мать готовит угощенья на завтра, а мы с братом помогаем ей.
 Раннее утро, легкий ветерок колышет занавески окон, лучи солнца ласкают цветы на подоконниках. Вставать лень, так и хочется поваляться в постели после вчерашних трудов. За окном слышен голос родителей, это отец чистит у свиней и кормит домашнее хозяйство. Мать поливает огород, попутно собирая к столу зелень лука, петрушки, укропа, редиса. Встаем и мы с Владимиром. Солнце матовым шаром проглядывает над вершиной Эльбруса. Мы с братом застилаем клеенкой большой стол, стоящий под беседкой, и выносим посуду, ложки, ножи, вилки и прочее. Готовим его к встрече гостей. Нам с Владимиром предстоит после обеда возвращаться домой, а сестры со своими семьями могут вернуться вечером, так как живут поблизости. Мать сервирует стол. Мы беседуем с отцом, в ожидании гостей. Вот у ворот дома останавливает «УАЗ» с семьей старшей сестры. Во двор входят зять, сестра с сыном и дочерью. Минут через десять подъезжает «Волга» с семьей младшей сестры. Входят во двор гости шумной гурьбой. Завязывается разговор, обмен мнениями. Молодежь выносит из дома стулья, табуретки. Племянницы суетятся у стола, помогая матерям и бабушке в сервировке стола. Стол готов и все усаживаемся за него. Отец доволен, почти вся семья собралась вместе, благодарит детей и внуков за то, что они выбрали время и приехали навестить их, стариков. Мать присоединяется к сказанному и желает всем всего хорошего. Выпиваем. Хорошо в родительском доме за общим столом. Здесь можно поговорить обо всем, узнать лучше друг друга, поделиться печалью или радостью. Такие встречи только сплачивают, объединяют. Незаметно пролетает время и приходится готовиться к отъезду по домам. Ведь завтра понедельник, на работу. Уезжают домой сестры, зятья и внуки. Мать но старой привычке каждому что-то дает в дорогу. Кому-то предлагает сало или тушку курицы, яйца или сухофрукты.
 – Сынок, возьми что-нибудь, – уговаривает она меня и сует в портфель тушку кролика.
 – Мама, ну зачем? – смотрю я укоризненно ей в глаза, возвращая пакет. – У нас все есть.
Было время, когда мы молодые учились, только начинали самостоятельную жизнь приезжали к родителям и возвращались к себе домой с сумками и сетками, набитыми продуктами и родительскими подарками.
 – Ну, возьми хоть яиц и варенье, – умоляюще смотрит она на меня. – Андрейка, когда был у нас ему, так понравилось варенье из черной смородины. Я беру баночку, кляня себя в душе за уступчивость, ибо выдержать взгляд матери не в силах.
 – И яички тоже, – протягивает она мне упаковку. – ведь не в магазине покупать, свежие. Куры занеслись, а мы с дедом все равно их не съедим.
Я не в силах противостоять матери и вновь всовываю свертки в переполненный портфель.
 – Правильно, сынок. Кролик свежий, дед к вашему приезду зарезал. А Люда что-нибудь из него приготовит.
 – Мама, в следующие выходные я не приеду к вам, буду работать у себя на дачных участках. Сами знаете весна, дел много, а после работы не всегда выберешься туда.
 – Ну правильно, сынок, навестили нас и на душе спокойно. Передавай от нас с дедом привет Люде и поцелуй за нас Сережу и Андрейку.
Отец стоит в ожидании своей очереди, в руках его походная фляжка.
 – Возьми, – протягивает он мне её, – это из Изабеллы, что на заднем дворике растет. Вчера открыл бочонок, четвертый год стоит, хорошее вино. А у тебя что?
 – Подрастает виноград, который три года назад из Прасковеи завез. Обещают с Кизляра передать чубуки. Так что, папа, у меня уже на даче шесть плодоносящих рядов винограда, в этом году буду давить первое вино.
 Выхожу за калитку, мать с отцом провожают меня. Втискиваюсь на заднюю площадку переполненного автобуса. Автобус проносится мимо родительского дома. Отец с матерью стоят у калитки и машут ему вслед. Глядя на них меня охватывает чувство вины перед ними. Опять, до следующих выходных родители будут ждать их приезда. Видимо, такова жизнь, дома тоже ждут жена и сыновья. В понедельник на работу, забудутся за повседневной суетой и тревогой родители. Работа, семья, дача, друзья, родственники и прочее вытеснят на время думы о них. Лишь в редкие минуты свободного времени он вспомнит или родители напомнят о себе телефонным звонком. И так до следующего приезда в родительский дом.
октябрь, 1971 год