Интервью с Перцовским вела Валентина Добрынина

Это интервью переслала мне Галина Курляндчик, в прошлом жительница Академгородка, работавшая на ВЦ СО АН СССР. Ей же этот материал переслал один из подписантов Валерий Меньшиков. Мне неизвестно, был ли этот материал когда-нибудь опубликован. По крайней мере, я искал, но не нашёл. Сохранилась лишь фамилия интервьюера.

Вот это интервью. Записано, что «разговор вела Валентина Добрынина»:
«Мой собеседник – Владимир Семёнович Перцовский, один из «подписантов». Мягкий, интеллигентный человек, сейчас пенсионер, он сразу откликнулся на моё желание поговорить о «письме 46-ти».

– Я приехал в Академгородок в 1965 году из Харькова и стал преподавать литературу в физико-математической школе при университете.

После Харькова я просто попал как будто в другой мир; я был им опьянён, голова закружилась; знаете, такая открытая, свободная и радостно-приподнятая атмосфера.

Как революция. Мы с Иосифом Захаровичем Гольденбергом переделывали преподавание литературы в ФМШ – преподавали по своим программам, и всё тут!

– Владимир Семёнович! Как появилось «письмо 46-ти»?

– Я не особенно знаю... Я, видите ли, никогда не был ни политиком, ни борцом. Я жил литературой, занимался Юрием Трифоновым и поэтами второй половины 50-х – Пастернаком, Луговским, Заболоцким...

Мне кажется, письмо составил Иосиф Гольденберг с кем-то из физиков. Я их очень осуждал, сказал, что это самодонос, что можно как-то иначе договориться, а не подставлять себя и других… А потом, когда его подписали человек 10 и Иосиф снова показал его мне, я подписал. Я уже не мог не подписать. Вот видите, я не герой, не титаноборец...

Мне просто вдруг стала противна эта закрытость суда. эта игра в тайны...

– Как развивались события?

– Рассказывают, что письмо дошло до Брежнева, и он вызвал к себе председателя Президиума СО АН (М. Лаврентьева).

– Все 46 у тебя работают? – спрашивает.

– Да, работают».

– Ладно, пусть работают, – разрешает Брежнев и поднимает палец – Но не с молодёжью.

Для меня это было роковым. Мы – трое «подписантов» из ФМШ – были уволены первыми... Забавно. что меня перевели работать в спецшколу для малолетних преступников...

– Видимо, эту молодёжь вам можно было «развращать»?
– Вы знаете, они меня даже полюбили. Мы с ними пьесы ставили. Я им книжки пересказывал...

– Сказалось ли то, что вы подписали это письмо, на вашей судьбе?

– Роковым образом. Мне 8 лет не утверждали кандидатскую диссертацию. Меня хотели сделать осведомителем КГБ, шантажируя «письмом 46-ти», а когда я отказался, написали в ректорат Барнаульского пединститута, где я читал советскую литературу (а семья жила здесь, в городке), что я защищаю Солженицына, тогда уже гонимого, и не могу преподавать студентам. Я был опять уволен...

Я всего месяц смог поработать на такой хорошей работе, как редактор театра музкомедии – по звонку из Новосибирского обкома тоже был уволен.
Намекнули, что мне лучше покинуть СССР...

А потом, вот, до пенсии прозябал чем-то вроде референта по связи с прессой в НИИ Систем. Никому не нужная работа, но я не в обиде: мне она давала главное – свободное время для занятий литературоведением и литературной критикой.

В 80-х меня начали печатать. Но вступить в Союз писателей мне не удалось: по звонку из обкома была проведена такая индивидуальная обработка членов, что я, не услышав на со6рании ни одного слова «против», не набрал 2/3 голосов. А ведь это было в 1984 г., т.е. через 16 лет после «письма 46-ти»!

– Бюро Советского РК КПСС 12 июня 1990 года отменило своё постановление 68 года. Это Вас радует?

– Господи, это просто издевательство! Просто даже смешная глупость!

Они мне испортили жизнь, не дали работать!

А теперь мне зачем их «pe-а-би-ли-та-ция»? Да и отменяют постановление те же Биченковы, что тогда расправлялись с нами...

Перед самым моим уходом, когда я уже не задавала вопросов, Владимир Семёнович, как бы в который раз отвечая самому себе, сказал:

– Но я не жалею. Нет. Я понял, что у нас почём. У меня не осталось ни надежд, ни иллюзий – а это и в литературоведении не лишнее. Я понял, что свободы не будет. А ведь до этого я считал, что наше левое интеллигентское движение конца 50-х–60-х оторвалось от народа...

А сейчас: именно «шестидесятники» всё это и начали. И потом я всю жизнь чувствовал, что у меня чистая совесть. Да, так.

Что я выстоял! Это, знаете, как-то укрепляет...».

Это интервью довольно сильно расходится с материалом, опубликованным И.С. Кузнецовым в его книге :

«Перцовский Владимир Семёнович – преподаватель литературы в ФМШ, откуда после событий 1968 г. уволен. После защиты кандидатской диссертации о поэзии В Луговского (1969) пытался добиться политической реабилитации, для чего побывал на приёме у Ф.С. Горячева.

С санкции последнего Президиум СОАН и Советский райком КПСС рекомендовали Институту истории, филологии и философии принять его на работу.

15.09.1969 данный вопрос был рассмотрен на заседании партбюро института, которое отклонило данную кандидатуру по мотивам «политической неблагонадёжности».

В последующие годы работал в НИИсистем».

Убеждён, что подобное можно было только разыграть. При наличии указания Горячева не принять его на работу было в те годы невозможно.

Всё-таки партбюро в институтах СО АН не обладали правом окончательного решения таких вопросов. И директор института мог этот вопрос о приёме легко решить.

Продолжение следует: