Учитель, пэт, журналист- Лев Гольдберг

ЛЕВ ХАИМОВИЧ ГОЛДБЕРГ ушёл из жизни в 2005 году. Ушёл сравнительно молодым, ему было всего 55 лет.
Но за этот отмеренный ему короткий земной путь Лев успел очень многое. Современники дали Льву высочайшую оценку: Он был учитель – от Бога! Он был журналист – от Бога! Он был человек – от Бога!
 
Еженедельник «Эксперт новостей» посвятил одну из своих страниц покойному поэту Льву Гольдбергу, который жил в Чадыр-Лунге, учительствовал, вёл КВНы, литературный кружок, работал в районной газете, активно участвовал в общественной жизни, писал сатирические стихи. Его светлой памяти посвящён тёплый материал Ирины Вишневской, которая когда-то и для «Еврейского местечка» написала материал о Льве Хаймовиче –«Чёрнорабочий дня, светлорабочий ночи», он приводится ниже. Кстати, в первом же номере «ЕМ», ещё тоненьком, на 4-х полосах, были опубликованы стихи нашего «чадыр-лунгского Губермана». Ну а сейчас редактор «ЕМ» Лариса Веверица выложила страницу своего издания в Фейсбуке, что сразу было замечено и дочкой Льва в США, и его вдовой в Кишинёве. И многим другим, знавшим этого замечательного человека, было приятно напоминание о поэте, ушедшем  чуть более 10 лет назад.
 

ЧЁРНОРАБОЧИЙ ДНЯ, СВЕТЛОРАБОЧИЙ НОЧИ
 
Если говорить о возрасте, ему на днях исполняется пятьдесят пять, и у нас разница в одиннадцать лет. И почти все мои одноклассники уже давно перешли с ним на ты и зовут его просто - Лёва. Я же по-прежнему чту в нём учителя, почтительно называю Львом Хаимовичем и обращаюсь на Вы.
Кто бывал в Чадыр-Лунге, знает: место это необычное и очаровательно странное. Только здесь в центре города, на заросшем травой пятачке, сами по себе пасутся овцы, а пастух, одетый в костюм «Адидас», зачитывается «Крёстным отцом». Только здесь в летний полдень небо стелется по пыльной душной земле и воздух сух и особо пахнет жарой. Только здесь осень делит время с зимой, а весна приходит неожиданно. Утром.
В какую-то – одну из последних – нашу школьную весну неожиданно в класс пришел он. Утром. Резким движением взял чей-то учебник. «Дайте хоть посмотреть», – в пространство сказал он, полистал и – мы замерли и тут же влюбились – швырнул учебник в дальний угол. «Вы что, идиоты? – напирал он на нас. – Вы что, не в состоянии сами до этого додуматься?»
Мы еще не понимали, о чём это он: стояла ленивая провинциальная весна, но нутром чувствовали, как воздух наполняется непривычными запахами и время сжимается, чтобы сделать рывок.
Уж не знаю, о чем после звонка, прячась за туалетом, говорили мальчишки, почти по-взрослому затягиваясь сигаретами. Но мы с девчонками бурно обсуждали молодого учителя русского языка и литературы, его испачканный мелом синий костюм, неповторимую стремительную походку, подгоняемую согнутыми в локтях руками. Его звали Лев Хаимович Гольдберг.
Как-то сразу исчезла грань между отличниками и двоечниками. Для него не имело значения, готовы мы к уроку или нет и в каких отношениях с «заданным на дом» классиком. Он пересказывал сюжет изучаемого литературного произведения и предлагал обсудить какую-нибудь ситуацию. Он учил нас думать и не бояться показаться глупыми, произносить свою мысль вслух, отстаивать её.
Вовка Лазарев, красивый, смышлёный, не прочитавший ни одной книги и севший сразу после школы то ли за убийство, то ли за чужую вину – говорили разное, – всегда тихо молчал на задней парте, за что получал гарантированные тройки и гладко перекатывался из класса в класс. Но на каком-то очередном обсуждении, не поднимаясь с места, он тоже вставил свои «пять копеек». Лев Хаимович сосредоточился на нём и яростно стал разбирать героя с Вовкой.
А в конце урока, спохватившись, сообщил: «Лазарев, тебе пятёрка». На следующем уроке Вовка тянул руку, выпрыгивая из-за парты. Было такое. Я не выдумываю. Спросите моих одноклассников.
А на первой парте сидела Лена Топчу. Тихая девочка. Что-то спросил её Лев Хаимович, а она не ответила. Он аж задохнулся от возмущения, открыл журнал и прошипел: «Я не могу тебе поставить двойку. Для твоего незнания нет оценок. Ты не знаешь – на отлично! Тебе пятёрка!». Что было на следующем уроке! Лена отвечала великолепно. В тихой девочке Лев Хаимович всколыхнул самолюбие и упёртость. Оценку он ей не поставил, сказал, что она с честью отработала аванс.
Он ворвался в нашу жизнь. И словно открылись шлюзы. Хотелось свободы и бунта – хотя бы в радиусе квадратного метра. Нас распирало. И мы с Иркой Бабинцевой первыми в школе сменили короткие юбки на макси. И нас выставили с урока – переодеваться. Мы переоделись. Но ветер перемен уже носился по коридорам нашей средней школы номер четыре, он искал выход, чтобы разнестись по соседним улицам. Лев Хаимович очень скоро стал завучем по воспитательной работе. «Завёл» в школе КВНы. Они были беспомощными, но собирали полные залы. Много зрителей приходило с других школ, с других улиц. В зале страсти между болельщиками кипели почище, чем на сцене между командами. Конечно, это было работой Гольдберга. Он находил для болельщиков неимоверные задания, типа: одним снять транспарант, приветствующий праздник месячной давности, другим заколотить дыру в заборе – то, до чего у завхоза не доходили руки. А обнаружив как-то зевающего болельщика, тут же утвердил приз скучающему зрителю – спичку: в зубах ковыряться.
Он открыл в школе факультативный литературный кружок. Заседания проводились в актовом зале. Переполненном. Старшеклассники всех городских школ приходили сюда после занятий – заглянуть за двери других миров. Это были необычные заседания-лекции. Лев Хаимович зачитывался стихами, прозой, открывая её для себя и для нас одновременно. И мы, затаипотом был городской театр. Режиссер – всё тот же Гольдберг.
…Он доработал до нашего выпуска и ушёл из школы – в районную газету. Ему стало тесно. Я любила, приезжая к родителям, приходить к нему в гости. Сидеть в прокуренной квартире под свиньями, нарисованными на потолке моим мужем, слушать старые записи Высоцкого, Галича, скрипевшие с бобин пыльного магнитофона, пить на равных вино и говорить. Вначале о литературе, потом о политике. И спорить – «для протокола», а потом снова слушать и соглашаться: да, всё начинается именно здесь, в Гагаузии.
В этом загадочном крае любой, если хочет, может «вырасти» из провинциала. Стать министром, а потом послом в приличной стране, раскрученным модельером, преуспевающим предпринимателем. И, чтобы стать классным – не провинциальным! – профессионалом, знаменитостью, не обязательно покидать Чадыр-Лунгу. Лев Хаимович издал четыре поэтических сборника. Для себя. А потом издали его. Да где! Его стихи вошли в один из томов престижного альманаха «Сатира и юмор ХХ века»!
Недавно я была у него в гостях. Он съехал из прокуренной квартиры со свиньями на потолке и, как настоящий гагаузский помещик, живёт теперь в большом светлом доме. Компьютеры – на кухне и в спальне. Рабочий кабинет – на кухне и в спальне. Всё должно быть под рукой. Мы, как всегда, пили вино. Он гладил кошку и, конечно же, говорил о политике. Об этих вечных боях с ветряными мельницами, о всегда одном и том же сценарии, но с разными именами.
Было уютно и слегка пьяно. Но мой учитель ещё не показал все свои владения и настоял, чтобы мы вышли во двор. Старый виноградник и огромная летняя пристройка. И погреб с двумя одинокими бочками. Лев Хаимович дал мне шланг и «фантик» – пластмассовую бутылку, скомандовав: «Дуй!». Я стала дуть, взбаламутив ароматное вино. Он между делом ругал меня, продолжая о чём-то говорить. Наверное, о том, что в сражениях с ветряными мельницами тоже есть толк. Ты каждый раз побеждаешь себя. А усталость… Это нормально. После сражений всегда так – пыль оседает на обувь, усталость ложится на руки. А может, он говорил о другом. О своей запутанной счастливо-несчастной жизни, застрявшей на десятилетия в этом очаровательно странном и необычном месте. Я не помню. Было немного пьяно и очень хорошо.
в дыхание, слушали непривычную музыку слова, загипнотизировано следя за рукой учителя с навсегда пожелтевшим от табачного пепла пальцем. Он отбивал такт.


 А потом был городской театр. Режиссер – всё тот же Гольдберг.
…Он доработал до нашего выпуска и ушёл из школы – в районную газету. Ему стало тесно. Я любила, приезжая к родителям, приходить к нему в гости. Сидеть в прокуренной квартире под свиньями, нарисованными на потолке моим мужем, слушать старые записи Высоцкого, Галича, скрипевшие с бобин пыльного магнитофона, пить на равных вино и говорить. Вначале о литературе, потом о политике. И спорить – «для протокола», а потом снова слушать и соглашаться: да, всё начинается именно здесь, в Гагаузии.
В этом загадочном крае любой, если хочет, может «вырасти» из провинциала. Стать министром, а потом послом в приличной стране, раскрученным модельером, преуспевающим предпринимателем. И, чтобы стать классным – не провинциальным! – профессионалом, знаменитостью, не обязательно покидать Чадыр-Лунгу. Лев Хаимович издал четыре поэтических сборника. Для себя. А потом издали его. Да где! Его стихи вошли в один из томов престижного альманаха «Сатира и юмор ХХ века»!
Недавно я была у него в гостях. Он съехал из прокуренной квартиры со свиньями на потолке и, как настоящий гагаузский помещик, живёт теперь в большом светлом доме. Компьютеры – на кухне и в спальне. Рабочий кабинет – на кухне и в спальне. Всё должно быть под рукой. Мы, как всегда, пили вино. Он гладил кошку и, конечно же, говорил о политике. Об этих вечных боях с ветряными мельницами, о всегда одном и том же сценарии, но с разными именами.
Было уютно и слегка пьяно. Но мой учитель ещё не показал все свои владения и настоял, чтобы мы вышли во двор. Старый виноградник и огромная летняя пристржойка. И погреб с двумя одинокими бочками. Лев Хаимович дал мне шланг и «фантик» – пластмассовую бутылку, скомандовав: «Дуй!». Я стала дуть, взбаламутив ароматное вино. Он между делом ругал меня, продолжая о чём-то говорить. Наверное, о том, что в сражениях с ветряными мельницами тоже есть толк. Ты каждый раз побеждаешь себя. А усталость… Это нормально. После сражений вснегда так – пыль оседает на обувь, усталость ложится на руки. А может, он говорил о другом. О своей запутанной счастливо-несчастной жизни, застрявшей на десятилетия в этом очаровательно странном и необычном месте. Я не помню. Было немного пьяно и очень хорошо.


За двоих с любовью и признательностью Ирина Тютюнник-Вишневская
 
Ирина и раньше  всегда навещала своего учителя, приезжая из Одессы к родителям. Он рассказывал Ирине о своей запутанной, счастливо-несчастливой жизни. Жизни, затерянной на десятилетия в этом очаровательном и необычном месте – Чадыр-Лунга. Однажды Ирина напомнила ему: «Вы учили нас не бояться?» Лев весело засмеялся, а затем очень серьёзно ответил: «Знали бы вы, как я боюсь сам».
Из школы Лев  перешёл на работу в районную газету «Знамя» и до конца жизни был главным её редактором. Вспоминает одна молодая студентка: «Я познакомилась с Львом Хаимовичем, когда пришла в газету на свою первую производственную практику. Сказать, что я сразу же попала в невыносимые условия – это ничего не сказать. Вначале мне не хотелось лишний раз заходить в его кабинет. Кабинет был прокурен до невозможности. Прекрасно помню, как он распекал, на чём свет стоит любого сотрудника, если что-либо было не так свёрстано или набрано. Если же что-либо было написано, по его мнению, «тупо» или «по идиотски» – вдогонку летели и ручки, и бумага.
Но оказалось, что для меня, как для будущего журналиста, эта практика стала настоящей школой жизни. Нельзя сказать, что Лев Хаимович научил меня правильно писать. Нет, его школа была иного рода: он научил меня оставаться человеком в любой ситуации. Он научил меня оставаться профессионалом – верным своему делу – как бы не менялось направление ветра. Научил не бояться, не прогибаться, не верить на слово сидящим «наверху». Он научил меня копать и докапываться».
Конечно, такие принципы работы главного редактора не остались без внимания Комитета Государственной Безопасности – он находился под надзором (КГБ). Жена Льва – Александра Юнко в связи с этим вспоминает эпизод из их жизни: «Однажды Лев сказал, что мы могли бы познакомиться с ним на много лет раньше, чем это произошло на самом деле». И вот при каких обстоятельствах. Будущая жена Льва мать его дочери – Юлии, Александра Юнко пришла девятиклассницей, в пятнадцать лет, в литературное объединение «Орбита» при газете «Молодёжь Молдавии». С середины семидесятых годов Александра начала работать в «Молодёжке» – заведовала там отделом литературы, а вечерами вела заседания «Орбиты». Здесь звучали смелые речи, зачитывались смелые тексты – это были глотки свободы.
Поэтому объединение «Орбита» привлекло к себе пристальное внимание КГБ и вот: Комитет Государственной Безопасности в поисках своего осведомителя начал оказывать давление на Льва Гольдберга. Ему настоятельно рекомендовали внедриться в литературное объединение «Орбита» в качестве осведомителя. Взамен предлагались немыслимые блага: кишиневскую квартиру и прописку, работу по специальности и даже членство в Союзе писателей. Но, Лев, с большими ухищрениями, сумел уклониться от попытки КГБ завербовать его в качестве осведомителя. Но свято место пусто не бывает – в «Орбиту» были внедрены другие агенты КГБ. В результате в 1981 году литературное объединение «Орбита» было разгромлено гэбэшниками. Александру начали таскать на допросы – не гнушались ни оскорблениями, ни угрозами. Первая изматывающая беседа длилась шесть часов, вторая – четыре часа и так далее. Пытались «сшить дело», но судьбе было угодно, чтобы через много лет Лев и Александра все же встретились и создали семью.
Лев Хаимович Гольдберг был талантливым писателем и поэтом, ему был присущ дар юмориста и сатирика. Его литературное творчество получило всесоюзную известность – он регулярно печатался в Одесском юмористическом журнале «Фонтан». Главный редактор журнала – знаменитый Валерий Хаит. Первый номер этого ежемесячного журнала вышел в октябре 1997 года – в день столетия Ильи Арнольдовича Ильфа, подарившего нам, вместе с соавтором Евгением Петровым, бессмертные – «Золотой телёнок» и «Двенадцать стульев». В первом номере журнала с перестраховкой  была определена и периодичность его издания.

выходит в месяц раз,
Доходит с первых фраз,
А если не доходит,
То всё равно выходит.
 
и ещё:
 
Забыв жену, забыв детей
«Фонтан» читает иудей.
А завтра и магометанин.
Возможно, будет офонтанен.
 
Лев Гольдберг был неизменным автором этого журнала все последующие годы:
Этот журнал и сейчас выходит в Одессе и в нём были опубликованы в 2014 году ещё несколько стихотворений Гольдбега.
Под руководством Валерия Хаита в  была издана многотомная «Антология сатиры и юмора России XX века». Тридцать второй том этой антологии «Одесский юмор», в этом томе, наряду со всеми прославленными писателями-юмористами, начиная от Михаила Жванецкого, Аркадия Арканова, значится также имя Льва Хаимовича Гольдберга. Участие в этой антологии – наилучшее подтверждение таланта Льва Гольдберга, высокой оценки его литературной общественностью. Вот стихи Гольдберга включенные в антологию:
 
Родина
 
Нет, в лужу нам
уже не сесть.
Всегда мы там, пока мы здесь.
 
С точки зрения Генштаба
 
Бессмыслен кактусовый сад:
в нём трудно высадить десант.
 
***
Вдруг явился друг мой
с головою круглой –
сделать, вероятно,
мне мою квадратной.
 
***
 
Когда б я что люблю, читал,
я б стал похож на идеал.
Но, к счастью, я не то читаю,
что я читать предпочитаю.
 
*  *  *
 
Кто, ответьте, кто, скажите,
кто есть истины носитель,
если истина – в вине,
а вино – уже во мне?
 
***
Всегда отыщется герой,
готовый в час суровый
гнать в шею гнусный, старый строй,
чтоб нас прогнать сквозь новый.
 
***
Меж молотом и наковальней
Мечта становится хрустальной.
Не будешь питаться недели четыре
Навряд ли удастся тебе харакири.
 
***
 
Дело было вечером,
Делать было нечего
Оттого и вечен рост
рода человечьего
 
А вот несколько четверостиший поэта, посвящённых дочери – Юлии:
 
Лев Хаимович Гольдберг родился
В эпоху мрачной реакции
На то, что не к месту явился
И от подозрительной нации.
 
Напоминаю – он родился в 1950 году, в разгар антисемитских настроений, связанных с фальсифицированным делом кремлевских врачей.
 
***
 
Лишь там, где близко от погрома,
Себя я чувствую как дома.
 
***
 
Стать, что ли, президентом, братцы?
Не, не люблю я целоваться.
 
***
 
Из мыслей с утра
Атакующих резво,
Лишь «Выпить пора!»
Представляется трезвой.
 
***
 
С народом я всю жизнь на ты.
Он знает – мы одно с ним пьём,
Что если в кране нет воды,
Тут Гольдберг ни при чём.
 

Я грамотой немногих послабее.
Но всё-таки прошу учесть, друзья:
От ошибок, как и от евреев,
До конца избавиться нельзя.
 
***
 
«И снится нам трава, трава у дома»
– наркоманская лирическая.
 
***
 
Ты три войны прошёл, солдат?
Уймись! Я трижды был женат.
 
Льва Гольдберга часто называли Чадыр-Лагунский Игорь Губерман (таким сопоставлением можно, безусловно, гордиться!).
Жена Льва Гольберга Александра Петровна Юнко – тоже прославленный в Молдавии русскоязычный поэт, прозаик, публицист и литературный критик. Её перу принадлежит несколько поэтических сборников и книг, множество ярких статей по анализу творчества других писателей, по актуальным вопросам общественной жизни. Достаточно сказать, что её имя вошло в энциклопедию «Выдающиеся женщины Молдавии» – эта энциклопедия вышла в 2000 году и содержит всего шестьсот имён. Однако, она очень скромный человек и спокойно относится к своей известности. Зато Александра гордится тем, что подборка её мужа Льва вошла в антологию Российского юмора. В середине нулевых годов этого века Александра потеряла много близких людей: сестру, зятя, брата и мужа Льва. Об этих утратах – книга её стихов «Свобода как возраст». Вот некоторые из них, посвящённые памяти мужа:
 
Там где город К на речушке Б
Остановку сделал для водопоя,   
Не успела я рассказать тебе,
Каково мне Без, каково с тобою.
 
Ты как будто что взял билет,
Сел на поезд – и поминай, как звали.
И никто не выдаст: тебя здесь нет –
Ни в толпе прохожих, ни на вокзале.
 
Остаётся похмелье в чужом пиру
И оскомина от недозрелых ягод.
Час пробьёт, я уеду или умру,
И слёзы мои рядом с твоими лягут.
 
Стихотворение «Чадыр-Лунга»:
 
Я боюсь вернуться в тот южный город,
Задыхающийся в степи от жажды.
Но придёт пора утолить однажды
Сердца сосущий голод.
 
Родился здесь мой ребёнок в прошлом веке,
Изучает теперь его психологию.
Ну а память о прошлом одном человеке
Сохраняют не многие.
 
Мимо церкви пройду, потом по дороге,
Среди пыльных кустов и деревьев чахлых.
Помолчу с тобой на бедном погосте.
И уеду ближайшим автобусом.
 
Из стихов очень давних и, наверное, забытых Л. Гольдберга: 
 
В квартире – вовсе не во сне,
Как бы зайдя в пике.
Мерцают лики трёх свиней
На потном потолке.
Серьёзны взгляды у двоих,
У третьей – просто жуть.
Я, просыпаясь, вижу их
И если спать ложусь.
А каждый гость вопросов горсть
Подбрасывает вмиг,
Чтобы понять, зачем, как гвоздь,
Торчит в решётке крик.
Все жаждут получить ответ,
Подвластный их челу,
Мол, почему такой сюжет
И свиньи – почему?
Они твердят, что ни во грош
Не ставят, мол, химер,
И что ужасно нехорош
Подобный интерьер.
Как будто я не жду тех дней,
Развязки узелка,
Когда проснусь – и нет свиней,
Не стало потолка.
 
***
В этом квартале дома как монахи,
Но самый чёрный монах –
Где занавески дымом пропахли
И одиночеством сумрак пропах.
Раньше маячили магнитофоны
И теребил телефон,
Где отбиваются нынче поклоны,
Что ни строфа – то поклон.
Но зарифмованные молитвы,
И среди прочих молитв –
Только ответ на вопрос: «Не болит ли?»,
Только ответ, что болит.
Это как клялся встречать на вокзале,
Да перепутал вокзал…
Жаль, что признания опоздали,
Жаль, что ответ опоздал.
 
***
Небрит мой дом и неухожен,
Щетина книг черней окна.
Они толкуют: «Предположим»…
Они суются в руки: «На!».
Уже достали, стаей вышли,
Зажали в плотное кольцо.
А я гляжу на них и вижу
Своё небритое лицо.
 
***
Это сто месяцев как замечено:
Там, где уже не свернуть,
Девушка с вёдрами утром и вечером
Перебегает путь.
Вёдра качаются, как запойные,
Ведь, если вспомнить, ну да:
Я никогда не встречал её
с полными –
Только с пустыми всегда.
Что ж это вечно всё решка да решка?!
Во избежанье беды
Я задержусь, я немного помешкаю –
Пусть наберёт воды.
Впрочем, зачем,
чтобы малость потрафило,
Бить бесполезный сервиз!
Просто такие у нас с нею графики,
И по другим не сойтись.
 
***
Здравствуйте, фонарня,
Выросшая у обочин, –
Чёрнорабочие Дня,
Светлорабочие Ночи!
Здравствуйте, якоря
В сумрак заплывшего парка!
Вам это до фонаря?
Жалко.
 
***
Каждый второй здоровается,
Каждый полуторный знает,
Что же до каждого первого –
Он тоже кое-что слышал.
Крохотный этот райцентр
Точно не центр рая,
Снег здесь – и тот сразу тает.
Как навостришь лыжи?
 
В заключение приведу некролог Льву Голдбергу:
«У Льва Гольдберга было поистине Золотое перо. Своим острым словом, тонкой иронией он снискал себе славу честного мастера пера, профессионала своего дела. Несмотря на его непростой характер и взрывной нрав, в нашей памяти он остался искренним, понимающим, способным помочь словом и делом в любой момент».