Ужас

               
В Псковской области, что недалеко, всего в двадцати восьми километрах от областной столицы, если измерять расстояние по железной дороге, расположился небольшой городок Новый Изборск. Это даже не город, хотя имеет такой статус, а посёлок городского типа, новой постройки в одной из деревень области при строящемся Цементном комбинате. Однако, имеющий не соответствующий статусу современного города, хотя и маленького, старый деревянный вокзал для мелких поселений на железнодорожной станции, как во времена эпохи «слаборазвитого материализма», сохранился в виду не нужной необходимости строить современный вокзал.

 Поезда, естественно, там надолго не останавливаются, а так, особенно в вечернее и ночное время, притормозят на минуту-другую и продолжают движение дальше, не удостаивая присутствующих на станции даже всеми открытыми вагонными дверями в составе. Поезд приостанавливается всего на минуту, а минута для железнодорожного состава, это: «Ку-ук», пропетое локомотивом, словно извозчиком «Но-о!», и поехал поезд дальше. То есть пока весь тяжёлый состав затормозит, пока снова наберёт ход, а стоять времени уже ему и не остаётся, что в нашем случае и с поездом произошло, тем более пассажиров к посадке–высадке там практически никогда не бывало, так один-два человека, и то от случая к случаю. К такому положению вещей привыкли и проводники, поэтому не всегда освобождали ступеньки от подъёмного щита. Конечно, и поездам там идти неоткуда, кроме как из братской Эстонии, даже электричкам. Как на приграничных станциях мелкого пошиба.

Поэтому там по расписанию проходил всего один поезд, то есть останавливался, Таллинн – Москва, который имел статус дальнего следования. На этой станции, ещё и в вечернее время как раз ожидали этот единственный «нормальный» поезд наши «возвращенцы» Лёха и Максимыч.

Надо заметить, что командировки у нас были безотчётные по деньгам, лишь бы была «форма 2», наш денежный документ, который всё оправдывал и «давал добро» на неофициальное раннее возвращение в родные пенаты. Отчёт о потраченных средствах нужен был, если отсутствовала эта самая, пресловутая «форма 2», то есть, когда, что происходило крайне редко, возвращались домой без «формы». И так бывало. Поэтому, при удачно складывающихся обстоятельствах в делах, билет на обратный путь брали в основном на месте отбытия в самый последний момент. И по окончании работы старались быстро-быстро «рвали когти» на всём, что двигалось в сторону дома: поезд, самолёт, автобус, лошадь … Короче, на всём, что может вывезти с места работы.

 Поезд этот был, как успел заметить, скорый Таллин (хочу отметить, что в конце названия столицы Эстонии раньше было в написании одно «н») – Москва. Стоянка и так мимолётная, а тут ещё и поездная бригада эстонская, которая при всех предоставлявшихся ей возможностях выражала свою «любовь» ко всему русскому вообще и ко всем людям в частности.

 Один небольшой пример в подтверждение «любви», в котором участниками были непосредственно мы, то есть непосредственно участником был наш Коля, а остальные были просто живыми свидетелями этого, кому-то вопиющего, а кому-то обычного случая, наблюдающими за этой сценой.

 Как-то мы группой находились в том же Новом Изборске, который находится в непосредственной близости с границей тогда ещё братской Эстонией. И собрались съездить туда, в частности, в Тарту на экскурсию,  старинный город и исторически студенческую Мекку Эстонии. Вот там-то тогда воочию и убедились про отношение эстонцев  к русским, а то всё с рассказов, да пересказов, больше похожих на выдумку. Это как раз тот случай, когда и подтверждается правота поговорки, что  лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

 Зашли мы в очередной магазин «поинтересоваться товаром» (осмотр достопримечательностей не исключает, конечно, обычного обязательного шопинга). Наш Коля, высокий белокурый красавец, ну, ни дать, ни взять, вылитый эстонец, высокий, шесть футов с небольшим ростом, как говорят американцы, подошёл к прилавку. И в этот момент продавщица прямо растаяла на глазах, расплылась перед ним  в умилительной улыбке. Но эта приветливая улыбка была на лице продавщицы лишь до тех пор, пока наш Николай не раскрыл рот и не произнёс первые слова на «великом и могучем».

 Услышав первое слово чисто по-русски, улыбка как-то незаметно, в одно мгновение покинула её милое личико, затем она демонстративно повернулась и пошла по своим делам, свернув обратно улыбку в своё каменное эстонское лицо ещё глубже, потеряв весь свой большой интерес к покупателю.

И вот два наших «сокола», Максимыч и Лёшка Тараруев, уладив все свои дела, прибыли к данному поезду в назначенный расписанием движения поездов час. Необходимо добавить, что это происходило  в апреле, в десять часов вечера в, повторяю, Псковской области, то есть, где в это время года далеко не жарко, а, мягко говоря, даже зябко. Тем более вечером. Подошёл поезд, притормозил, встал и … двинулся дальше. Двери открыли только для порядка, на языке железнодорожников, в «голове» и «хвосте» состава. А наши люди, как обычно неудачно, оказались в его середине, где не было открытых дверей.
  Наши хлопцы имели, вдобавок ко всему прочему, разную  физическую подготовку, чтобы куда-то успеть, да и разница в возрасте лет двадцать пять. Лёха высокий, молодой и спортивный и Максимыч, мужчина далеко не первой свежести, среднего роста и, по-моему, не выпускающий мундштук изо рта, в котором постоянно дымилась сигарета.

Надо также заметить, когда мы возвращались «из дальних странствий», редко  у кого было меньше двух сумок, в крайнем случае, одна большая сумка и одна маленькая. Лёшке, с его подготовкой, хватило тех нескольких секунд, пока поезд действительно стоял, добежать до открытой двери и заскочить в уходящий поезд.
 Максимыч поступил проще. Он понял, что не успевает к своему счастью в виде открытой двери, поэтому кинул сумки на локтевые сгибы и ухватился за поручни первого подвернувшегося для этих целей ближайшего вагона. А до следующей станции было пятнадцать километров. А на дворе, помните, апрель. И дело было далеко не на юге. Но Максимыч, отметим заранее, с честью выдержал этот экзамен с болтанкой и холодом, ещё и с утяжелениями в виде сумок.

Алексей моментально поднял поездную бригаду «в ружьё», «товарища из беды вызволять», но, как следует по закону подлости, который пока ещё никто не отменял, тамбур, за поручни которого ухватился незадачливый Максимыч,  оказался нерабочим. Поэтому замок так закис и заржавел от долгого неиспользования, что на «призывы» открыться «ответил» категорическим  отказом. На предлагаемую помощь из двери соседнего вагона забрать хотя бы у Максимыча сумки, чтобы облегчить «испытание» (хотя как это Лёха себе представлял, непонятно), сквозь усы Максимыч ответил тоже категорическим отказом, в чём проявил намного большее здравомыслие в отличие от Лёхи.

 Не знаю почему, но про стоп-кран никто даже не вспомнил, или просто эту проблему не стали себе создавать братья и сёстры из братской республики  для одного из русских, хотя про национальность, «висящего за бортом человека», никто и не спрашивал. Или не разрешили, или просто решили, что мужик крепкий, мужик продержится.  В общем, мужик до следующей станции («всего-то» пятнадцать километров) дотянул нормально, экстренной помощи ему не потребовалось.
Всё шло нормально, Лёха уже вёл заигрывающий разговор с молоденькой проводницей и вдруг, во время этого флиртующего разговора, Алексей видит у своей собеседницы, расширяющиеся от ужаса зрачки. Конечно, для полного ощущения картины это лучше  видеть, но можно и представить вполне правдоподобно. Однако, Лёшка среагировал, надо отдать ему должное, очень быстро. Лёха поворачивается, а на них идет Максимыч, с перекошенным лицом и судорожно выкрученными руками. Этакий монстр из фильма ужасов. Алексей не растерялся и крепко сжал его руки, обычный приём при приступе эпилепсии. Да, это был всего лишь приступ эпилепсии, о котором девушка не могла знать.

Я  сейчас думаю, но и раньше мы на работе эти приступы Максимыча обсуждали, как могли допустить его к такой опасной работе? А работали на высоте до тридцати метров и ходили по лестницам без поручней, и по балкам шириной 40-50 сантиметров. Ладно, медицинскую комиссию можно купить или обмануть, но руководители же, этим разрешением работы на высоте и в опасных условиях, себе тюремный приговор подписывали. Не понимаю!  Но, слава Богу, и на этот раз обошлось. Очередное наше авось. В данном случае пронесло. И руководителей в первую очередь.