Такой особенный отдых

         Советские времена, незабываемое счастливое детство советских детей…


      Кто без сожаления и боли о безвозвратно  утраченном прошлом не  вспоминает  те годы, когда не надо было думать о завтрашнем дне,  о нём подумала  твоя партия и правительство  тех лет, позаботилась о твоём беззаботном настоящем и почти  таком же будущем.  Ну, во всяком случае, если после окончания школы и института   ты начинал,  что-то соображать в этой жизни, прикидывая свои шансы на успех профессиональный и личный, тут уже сторонние люди не сильно участвовали в  твоей судьбе, хотя зная  и видя воочию этих сторонних людей,  и выучив ещё  в школе на зубок их историю и историю  их партии, можно было полагать, что и тут они придут тебе не помощь,  не дадут пропасть в круговерти жизненных коллизий, не упасть морально и нравственно, не позволят лишний раз ошибиться тебе в  выборе профессии и в   выборе спутника,  того, с которым ты просто обязан будешь   дойти до конца, до той гробовой доски, не свернув с этой дорожки, на которую ты ступил сразу, как закончилось то твоё счастливое детство, вызывающее до сих пор теплые эмоции при воспоминании, как это было.

          А было действительно здорово, когда по всей огромной стране специально для детей устраивались  пионер лагеря, где мог отдохнуть каждый, одну-две и даже три смены, ели повезёт и  твои родители раздобудут  через  профсоюз  тебе путёвку на весь сезон такого лагерного отдыха во время летних каникул, длящихся, аж целое лето.  Можно было,  скататься к Чёрному морю, на побережье которого располагался летний лагерь «Артек» для избранных, даже, если ты не являлся круглым  отличником или не  преуспел    ещё в  каких  достижениях, не стал гениальным ребёнком на каком-нибудь поприще, но ты мог быть избранным, и тоже влиться в ряды тех счастливчиков, которые к сентябрю отдохнувшие и загорелые возвращались в родные школы и снова, садясь за парты, продолжали начатое, вгрызаясь   в гранит наук, и постигая ещё  неизвестное и до коле  неизведанное.
   
         Мне повезло чуть меньше других детей моего возраста, но и я не была лишена того счастливого детства советских детей, хоть и ни разу не съездила по путёвке  в какой-нибудь пионер лагерь. Мои родители предпочитали следить за  мной сами во время каникул, наблюдать за тем, как проходит мой отдых, на том ли качественном уровне, как было тогда положено и назначено партией и правительством.  И потому я,  по большей части играла в индейцев, изображая известного тогда своими киношными подвигами Чингачгук – Большого  Змея, цепляя себе на шею верёвку,  унизанную пойманными и уже мёртвыми кузнечиками, а на голову   надевая  корону из перьев от  уток, убитых и  выпотрошенных   уже моим дядей на охоте,  а не в соседском  саду, где лично я пользовала разных насекомых,  ещё  и совершая  вивисекцию лягушек, которых ловила в сточной  канаве,  но   в собственном дворе, где  находилась наша дача, выданная моему родственнику за какие-то особые заслуги перед Родиной, что вовсе  не означало, что и мой отдых был таким же особенным. Особенно хорошо я отдохнула чуть позже, уже из пионера  вырастя  в комсомольца, аккурат в 14 лет, как только мне прицепили на грудь значок, на котором больше не взвивались кострами синие ночи, а фигурировал не  в полный бюст основоположник  той партии, которая и обеспечила мне такой особенный отдых, как только я произнесла клятву новоиспечённого члена ВЛКСМ, за членство в котором позже мне полагалось платить, хоть и копеечные, но денежные взносы.

       А пока что я наслаждалась  долгожданным летом,  с приходом которого наступали и так  желаемые  летние школьные каникулы, и чтобы не отставать ото  всех остальных своих  счастливых сверстников, я нахаживала в  находящиеся  вблизи от  нашей дачи, выданной дяде за особые заслуги,  пионер лагеря,   чтобы полностью вкусить, что же это такое,  советское детство, о котором уже тогда так много говорилось и писалось,  и даже пелось,   и чтобы потом, уже годами позже тоже вместе со всеми с горечью сожаления вспоминать,  как всё это  было.

Так что я,  почти в полной мере,  ощущала себя членом того пионерского летнего сообщества, когда по утру,  почти с наступившим рассветом,  только заслышав резкий  звук горна,  несущегося из-за забора напротив,  вместе со всеми детьми, находящимися там, через дорогу,  в своих деревянных домиках, пронумерованных и  называемых отрядами,  открывала глаза, но  не потому что, тоже вместе со всеми собиралась вставать, а потому что эти гортанные звуки,  больше напоминающие лично  мне рёв слона  из  пустыни  Сахара, вылетающие  из той трубы, чертовски раздражали мой музыкальный слух и попросту не давали возможности перевернутся на другой  бок и продолжить  наслаждаться законным отдыхом, то есть  спать и дальше беспробудным сном труженика, отпахавшего  за школьной партой положенные 9 месяцев, с упорством   и надеждой на обещанное светлое  будущее,  грызя гранит необходимых    для этого  тебе   наук.

        Поэтому мне казалось, что хотя бы сон,  часов так до десяти утра,  я заслужила, но приходилось вынужденно просыпаться, потому что труба всё же звала и меня,  хоть и почти  не открывались глаза,  склеенные сладкими сновидениями,   тем не менее,  очень хотелось оказаться  побыстрее  на той территории, почти примыкающей к дороге, что разделяла наш дачный участок и участок  пионерлагеря, где было всё же гораздо интереснее и веселее, хотя игры  в Гойко Митича и его героев  с прерий с томагавками и стрелами в руках  мне тоже,  безусловно,  нравились.

        Но счастливые дети из счастливого советского  детства  и  в том лагере, придуманном специально для них,  когда  труба снова не звала их на обед или на ужин, на построение на утреннею, а потом,  на вечернюю  линейку для отчётности начинающегося и заканчивающегося  благополучно дня, могли играть в разные игры, кататься на качелях, которых в огромном количестве было  установлено  на территории этого чудного детского заповедника, куда, конечно же,  нахаживала и я, и принимала участие во всех их игрищах  и конкурсах- викторинах, напяливая себе на ноги мешки из-под картошки  и чувствуя себя стреноженным конём,  прыгала,  уже как заяц с подрезанными ногами по аллее счастья,  к той цели, где тебя мог ждать ценный приз, если допрыгаешь первым и вообще, если  допрыгаешь, а не завалишься по дороге  на  бок,  и не  останешься  так   лежать в позе чучела, и в пыли,  не способного пошевелиться, потому что помощи вот тут,  ждать было не от кого, об этом партия вместе с правительством  не позаботилась,  а  члены другой   организации,  пионерской  являлись в  тот момент твоими соперниками, почти конкурентами, тоже жаждущими  получить из рук пионервожатой какой-нибудь  полагающийся тебе   подарок, а не просто пальму первенства в виде веточки от  можжевелового кустика, сорванной  за  забором в   чужом  дворе.

       В общем, не смотря на все нюансы такого рода конкурсов, я в них участвовала, это было весело и забавно,  и носилась вместе со всеми по всей территории, огороженной редким, но высоким забором,  на правах члена их отряда,  не важно под каким  именно  номером, качалась на абсолютно всех  без исключения качелях, лазала абсолютно по всем  имеющимся там лесенкам, короче,  осваивала те аттракционы,  предполагающие  полноценный отдых  для советских   детей, и только к вечеру возвращалась к себе на дачу, усталая, но довольная проведённым днём и часто, даже не вспоминая, что я ещё и индеец,  тот Чингачгук - Большой Змей, заваливалась  в кровать, уже зная, что с восходом солнца мне предстоит  пионерская побудка, хоть я и не являлась вроде, полноценным  участником   их  пионерского  сообщества,  что не мешало мне чуть позже, много лет спустя,   вспоминать  вместе со всеми,   те времена счастливых советских детей, ни  все,  из которых имели возможность  даже подумать о  нечто ином, о таком   особенном  отдыхе, всю прелесть которого   вкусила я,   уже став   полноправным членом иной организации, комсомольской, на финише которой я и  оказалась,  ощутив  себя почти в том мешке из-под картошки, только лежащей на боку,  в котором так радостно   прыгала к  цели, за получением  бесценного подарка, даже не зная, что он меня ждёт впереди,   но  гораздо  позже.  Мне предстояло отдохнуть  по -  особенному,  и тот  отдых,  на самом деле, и  оказался  просто  бесценным, который я тоже  не забывала  долгие годы, почти до сегодняшних дней.


                ***
 
            Особенность того отдыха уже начиналась с первых, что называется, строк, потому что моя мать не путёвку через профсоюз доставала, а  по знакомству меня туда отправляла,  в так называемое эксклюзивное заведение  для особо одарённых детей,  для особенных детей, которым и требовался такой же  особенный, не забываемый  отдых.  И я действительно,  оказалась не в состоянии его забыть, уже на первых этапах, когда меня особо не спрашивали, а хочу ли я, отдохнуть по - особенному,  будто каникулы,  проведённые на даче, а не  в пионер лагере, уже не отличались  от обычных, потому что, всё же большинство детей  катилось в те места, где их ждала утренняя и вечерняя линейка и все остальные прелести организованного отдыха. Но мои родители, то ли решили взять  реванш, за то, что и я вместе со всеми   не отправлялась   в такие места  летнего обитания,  то ли действительно хотели мне  в жизни устроить такой незабываемый  сюрприз.

      Короче, даже до места назначения меня довезли на специальном транспорте,  а не  тряслась я   в вагоне поезда с чемоданами в обнимку,  потому что ехать надо было не близко. Этот особый вид транспорта привёл меня, честно  говоря, в некоторое недоумение, потому что напоминал похоронный катафалк, а не простую легковую машину,  с одним отличием, что был всё же не чёрного, а белого цвета,  такого,  молочно-кремовой  белизны, как молоко, налитое  в кружки  в школьной столовой, но совсем  не топлёное.

     Так как поездка эта состоялась поздно вечером, а к месту назначения, хоть и довольно быстро, мы прибыли и вовсе глубокой  ночью, то я не успела разглядеть надпись на металлической табличке, что украшала огромные массивные двери этого особенного заведения, где мне предстояло в полной мере  познать, что же это такое, особенный отдых, а не каникулы на даче рядом с пионер. лагерем.
 
       Это было заведение закрытого типа, и,   как уже упоминалось,  для избранных, и потому во внутрь родителей моих, которые тоже ехали со мной  в том катафалке белого цвета, в качестве сопроводительного эпатажа,  уже не допустили, на прощание,  пожав им из-за этой двери руки, и сказав, чтобы не волновались, всё будет в порядке, как  было обещано,  отдых будет, что надо. И с громким металлическим  скрипом  закрыли перед их несколько опешившими лицами деревянную дверь.
 
      Короче, опуская разные подробности спец.  подготовки к тому, чтобы зайти на  территорию  этого особенного лагеря, которые мне лично, больше напомнили помывку и побривку  заключённых концлагерей во время войны  перед отправкой их  в бараки, даже с выдачей одежды, вот тут,  уж точно, как для зеков, правда,  платье, в которое меня нарядили заботливые руки здешнего  обслуживающего персонала,  не было в синюю полосочку на светлом фоне, оно было очень даже домашним, как моё собственное, только не совпадало слегка с размером одежды, который я тогда носила.

      Но и это ладно, зато проделанные процедуры позволили мне,  наконец, проникнуть  в святая святых, в то место, где мне предстояло отдохнуть по - особенному.

        И это действительно было ни с чем несравнимое ощущение, когда мне дали выспаться в течение  почти всей недели, указав на железную кровать, аккуратно заправленную свежим накрахмаленным постельным бельём,  а не под резкие   гортанные звуки  горна заставляли вставать в положенные   по расписанию часы. Я чувствовала себя совой, какой была от рождения,  просыпаясь почти в 12 часов пополудни,  на той кровати, что служила мне моим местом, почти дуплом на дереве и   в  дремучем  лесу, никто не пытался из меня сделать жаворонка, и это было действительно, особенно хорошо, наслаждаться биологическими часами, дарованными мне природой.

      Кормили здесь тоже, по особенному усиленно, а не как было  принято  в  той столовой, где собирались все пионеры по  сигналу, производимому  горнистом в красном галстуке, туго завязанным на шее с белым воротничком его  надетой   им   летней рубашки.

        Еда тоже  была особенной, как из спец. распределителя для номенклатурных работников, что значит, сильно отличалась от привычных котлетных тефтелей, политых белесым   мучным соусом с  лежащими   рядом синеватого цвета картофелинами, в количестве двух-трёх штук,  и  ни в коем случае, не больше, порции в советском общепите    всегда оставляли  желать  лучшего,  и всегда, чтобы до сыта наесться,  требовалась добавка.  А тут в качестве добавки тебе выдавались импортные компоты, произведённые в странах дружественного нам тогда соц.  блока, которые лично  мне приносила моя мать, думая, что я, привычно голодаю, находясь  на государственных харчах.

Даже она, устраивая меня сюда по жуткому, тайному  знакомству, не знала почти ничего  обо   всех особенностях  этого заведения закрытого типа для избранных, одним из которых теперь являлась и я… Я тоже была избранная,  не зная ещё тогда, как мне быть, гордиться или нет своим новообретённым статусом.

Как и не ведала моя дражайшая родительница, что меня избрали, это  уже когда я отоспалась по полной, старшей группы,  почти как в простом пионер лагере, назначили звеньевой, отвечающей  за весь небольшой  отряд.  И,  что я теперь обязана была вести стенгазету, на которой рисовала Буратино в   бумажном  колпачке красного цвета  и  с книжкой  в руках, потому что и  сама  страшно любила читать, а не только рисовать картинки в стенгазете, которая потом вывешивалась там,  на всеобщее обозрение, чтобы никто не смог пропустить  ни    минуту,  ни тот  час,  когда я ещё и  проводила здесь уроки утренней   гимнастики, от которой стонали все члены моего спецотряда.

      Я стояла посреди огромного помещения, среди груды железных кроватей, заправленных так же, как и моя, чистыми накрахмаленными простынями и одеялами  в надетых  белоснежных  пододеяльниках,  и тем взглядом  отлично выспавшейся за неделю  совы, грозно, по-хищнически  глядела на своих подопечных, что больше напоминали мне в тот момент  моих  подчинённых, как раз этого мне и не хватало на той даче, где я всегда  проводила лето, потому что,  как выяснилось, быть индейцем – одиночкой никогда не  было  моим призванием, а тут… Тут  я    громким голосом, без мегафона,  выкрикивала утренние  команды сразу всем членам этой почти птичьей стаи, учитывая, тот факт, кем сама себя ощущала в те мгновения. Я кричала, и сама,   поднимала  то руки, то ноги, то совершала   крутые наклоны вниз, и потом такие же  выпады в бок и  вверх, не падая на виражах, и  выпрыгивая как детский  резиновый  мячик девочки Тани, который она уронила    в речку и громко на  эту тему разрыдалась…

           —  Руки вверх!
           —  Колени ближе к подбородку!
           —  Ноги на ширине плеч!
           —  Прыгаем вверх!

       Продолжала издеваться,  на самом  деле,  я, воплощая в реальность  даже не опробованные свои амбиции ранее, оставаясь  всегда Чингачгук–Большим Змеем,  который сам всегда  побеждал всех врагов, в лице бледнолицых янки,  без  помощи своих соплеменников, в душе же я  жаждала нормальной общественной жизни ребёнка из советских времён,  а не желала   быть лишь метателем  индейских томагавков и стрел.

      И  потому мне  здесь тоже было по-особенному хорошо. Я  начинала, наконец, понимать всю суть предназначенного мне особенного отдыха.  Он мне всё больше и больше нравился, тем более, что  мне нравилось быть командиром, хоть и маленького звена, и я вспомнила, как,  ещё,  будучи шестилетним карапузом, выходя во двор погулять,   уже там  пыталась прижимать к стенке своих дворовых товарищей, но я   ещё и страсть как любила животных, а здееесь…  Здесь был почти Уголок Дурова, который располагался рядом с главным зданием этого спец. заведения,  куда нас группками по пять человек отправляли убирать за ёжиком, белочкой, птицами-канарейками, которые летали по огромному вольеру, огороженному металлической кольчатой  сеткой. Разумеется, я не дрессировала бедную  водяную  черепаху, которая с удовольствием  грелась под искусственным солнцем, обеспечиваемым ей простой настольной  лампой, когда  она периодически выбиралась на малюсенький островок суши своего террариума,  и зависала там на некоторое время, чтобы потом снова погрузиться в водную среду обитания, я просто с огромным удовольствием наблюдала за её телодвижениями, кормила её  и гладила черепашьи чешуйчатые лапки, в общем, я  снова  пребывала в полном восторге от  происходящего  здесь   и сейчас.
Мне не пришлось потереться носами с енотовидной собакой, чего мне страшно хотелось, она сидела в клетке, где рядом находилась ещё и востроносая лисица, мимо которой я часто проходила с ведром, наполненном     отходами, собранными после уборки и помывки полов  в домике Дурова.

       Но я не только, будучи избранной, переносила разные тяготы трудаголизма,  будто была отправлена не на специальный  отдых, а на исправительные работы, которые и предполагали    уборку ещё одного  помещения, того,  в котором стояли те,    аккуратно прибранные железные кровати, и которые  я тоже яростно двигала туда  и обратно, освобождая площадь для швабры с надетой на неё мокрой тряпкой, и для  возможности вычистить до блеска ободранные крашенные половые доски, представляя себя в те минуты не в спец распределителе, а в негритянском гетто,  или на плантации  рабовладельца в  страшно - жаркой американской стране, виденной мною на  школьном атласе мира…    Я вообще, с лёгкостью фантазировала на пустом месте, мне всегда это помогало в любых ситуациях, украшать тот быт, который не всегда нравился.

      И потому,  когда наш отряд собирался на прогулку, надевая лёгкие  драповые,   казённые пальтишки, а потом, мы,  взявшись за руки, как в детском саду или в яслях, держась детскими ладошками  за одно общее  пластмассовое  колечко, чтобы не растеряться на огромной территории этого особого заповедника, шли гулять, проходя  мимо  разных серых каменных зданий, угрюмо украшающих этот двор, с посаженными в нём деревьями и кустарниками, а из окон этих строений,  с верхних этажей раздавались крики других избранных, уже взрослых, напоминающие  призывный трубный глас даже не слона, а  огромного мохнатого мамонта, застрявшего в осколках ледяных  снегов  и просящего о помощи, но понимающего при этом, что никогда её не дождётся, я представляла, что это они в нашу честь, в честь  ещё  одних  избранных выкрикивают такие  лозунги, как на  советском параде в честь  партии и правительства, что позаботилась об  этом особенном отдыхе, моём и моих соратников по звену и всего этого  заведения закрытого типа.

     Только позже,  уже,    когда подошла к концу первая и вторая смена моего пребывания здесь, по договорённости моих родителей, и я, покидая это заведение,  отдых в котором должна была запомнить на всю свою последующую жизнь, а было это  утро мартовского дня, потому что я здесь проводила не летние, а зимние каникулы, приехав   в это место  аккурат после состоявшегося ещё одного нового года, который  я  встретила не  так, как хотелось моим родственникам,  не  как  полагалось,  по их мнению,  и потому, обернувшись, когда раздался знакомый уже  металлический звук закрываемой деревянной двери,  смогла чётко разглядеть надпись на ней, которая была выгравирована  жирными золотистыми буквами и гласила:
 
                «ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКАНСКАЯ БОЛЬНИЦА ДЛЯ ИЗБРАННЫХ»
 
      Ну, последние строки, конечно же,  мне  показались, или как всегда, я сфантазировала на пустом месте, но я ведь и впрямь была избранной, коли за просто так, без каких-либо особо  видимых  причин, а по сфальсифицированному диагнозу попала в места, где отдохнула по -  особенному…

       По - особенному  хорошо, потому что не только занималась полезным трудом, не только ухаживала  за животными  и читала книги, то есть   увлечённо совершала   все  свои  любимые  дела,  главное, что я, находясь там,   в привилегированном положении,  будучи командиром спец.  звена,  открыла в себе потенциал настоящего начальника,  и поняла, что действительно не в те игры играла, когда цепляла на себя корону из  утиных перьев,  и представляла себя героем -  одиночкой,  тем самым Чингачгуком - Большим Змеем, а на самом деле мне всегда не хватало того пионерского лагеря, в который  я  почти каждый день  нахаживала, но только мне надо было ни  в мешках там прыгать и ждать призов на финише, а руководить всем этим лагерем, где не было избранных, но  я бы  их  ими обеспечила,  ну, или просто воспитала бы из простых пионеров, советских  мальчиков и девочек, избранных членов того социалистического общества, чтобы и они тоже смогли   потом вкусить особенный незабываемый  отдых, которого в своё время удостоилась  я…


   Правда,   для этого ведь,  надо быть полностью ненормальным, чтобы кому-то захотелось   сделать из тебя нормального, и не важно, что  при этом ты просто  сыграл  одну из   ролей   в  своей жизни,     без вины виновато,  а тот  другой, которому захотелось,  оказался реально   замаранным по уши, но зато он никогда не станет избранным, потому что ещё и фантазировать не умеет красиво и  правильно на совершенно  пустом месте, и пациенты психлечебницы поэтому  никогда не сыграют     туш в его честь, громко  крича на весь двор из зарешёченных  окон своих палат, приветствуя трубным гласом  тебя,  избранного, а на самом деле простого человека, каким ты являешься, одним из многих, но сумевшего удостоится  такой чести,  и  которому однажды  в жизни не очень повезло.. Или  всё же  наоборот, повезло… Повезло  больше, чем остальным,  а иначе,  откуда  бы  сейчас они узнали,  как надо фантазировать, чтобы было хорошо при любых, даже не лучших  обстоятельствах.