Провинциалы. Глава 12

- Это какая-то жесть, я до сих пор не могу поверить в это дерьмо! – выругался Чавс.

Дикий посмотрел на него с ухмылкой, но ничего не сказал. Он лежал на длинном деревянном сооружении, напоминающем сцену, подложив руки под голову. Это была камера КПЗ, площадью чуть больше семи квадратных метров. Белые стены были изуродованы шпаклевкой и напоминали геркулесову кашу, с выпуклостями, неровностями, рябью. В большинстве дырочек и выбоин объемом не больше пяти миллиметров торчали бычки сигарет: отбывающий сутки контингент использовал их в качестве пепельниц и так называемого неприкосновенного запаса. Кода курево кончалось, из дырочек можно было выскабливать табак и делать самокрутки. Над железной дверью была прикручена лампочка. Нары, как уже было отмечено, представляли собой огромное, рассчитанное человек на шесть, прямоугольное деревянное сооружение с подголовником – прибитым продолговатым уголком. Тумбочек и табуреток в помещении не было. Все пожитки, в том числе и одежда с продуктами, хранились под головой или под боком. На противоположной от двери стене было окно, закрытое стальным листом с проделанной в нем дюжиной небольших дырочек. Солнечный свет в камеру поступал лишь в виде тонких лучиков, в которых играла пыль.

Чавс находился у стены с окном и ходил туда-сюда, постоянно почесывая коротко стриженную голову. Рядом с Диким также валялись Боксер и Серб. Больше в помещении никого не было, обычных суточников в это время выводили на общественные работы. Всех «Провинциалов» раскидали по разным камерам, поделив на три-четыре человека. В зависимости от решения суда, каждый из них получил от пяти до десяти суток. Еще пятерых отпустили, так как им не было восемнадцати лет. Больше всех, пятнадцать суток, получи Русский, который, услышав свой «приговор», случайно обложил судью трехэтажным матом. Пожилая женщина, вытаращив глаза на этого двухметрового амбала, встала с места и крикнула: «Пятнадцать!». Кажется, даже менты были удивлены такому сроку. Из зала суда Русского они выводили с некоторым уважением.

- Какие же они все-таки мудаки, - лежа и таращась в потолок, сказал Боксер.

- Мягко сказано! – подхватил Чавс. Он наконец остановился, повернулся к нарам и театрально, как бы передразнивая сотрудников милиции, продолжил: - Подпишите все бумаги, говорили они. Со всем согласитесь, говорили они. И поедете домой, говорили они. Ага! Хрен там плавал, сука! Как бы не так! Поехали домой!

Чавс сделал страдальческое лицо, продолжая свою театральную интермедию, и, обхватив руками голову, зарычал.

- Ну все, клоун, заканчивай припадок, - не выдержал Серб. – И без тебя тошно. Вам-то уже через пять дней домой, а мне торчать тут десятку.

Он встал со шконки, потянулся и пошел справить нужду. Писсуар располагался слева от двери, в углу. Это было металлическое углубление в полу, этакая ванночка, рядом с которой по стенке вверх тянулась труба, из которой торчал краник – для смывания. Серб сделал свое дело и повернул красную ручку краника. В ванночке забурлила вода. Дав воде хорошенько смыть остатки мочи, Серб закрыл кран, подошел к шконке, закинул на нее ноги, а сам уперся руками в пол. Начал отжиматься.

- Ладно мусора, но как суд-то мог повестись на эту явную липу, - начал Боксер. – Там же налицо фальсификация. Вы видели эти бумаги? Шли по городу, парализовав движение транспорта, били витрины, «нападали на граждан с целью завладения их имуществом». И это – все вместе. Почему же тогда административка, мне интересно, а не какой-нибудь грабеж? И - да, самый главный вопрос: а где же в таком случае награбленное и, собственно, потерпевшие?

- Да успокойся ты, Боксер, - отдыхая после первого подхода и тяжело дыша, отозвался Серб. – На хрена им твои потерпевшие, ты же сам прекрасно понимаешь, для чего это все было разыграно.

- Для чего? – все-таки непонимающе переспросил Боксер.

Дикий не позволил Сербу ответить. Приподнявшись и опершись на локоть, он опередил его:

- Да чтобы проучить нас, показать, кто здесь власть. Ты вспомни того усатого мусора, который ворвался ночью в отделение. Помнишь, что он кричал? «Чтобы я этих уродов здесь больше не видел. Пусть они запомнят наш город надолго и у них отпадет всякое желание сюда приезжать». Этот дебил думает, что мы одни такие, кто ездит в Курск. Ох, надеюсь, «Авангарду» выпадет какой-нибудь кубковый матч с мясом или конями. Вот тогда этот усатый отморозок поймет, что такое апокалипсис сегодня. Лично приеду на это посмотреть.

Боксер усмехнулся:

- И снова сядешь. Приговорят тебя тогда уже к реальному лишению свободы, лет эдак на пять. Вот тогда глянем, как ты запоешь.

- Боксер, я что-то сейчас не понял, тебя правда беспокоят твои пять суток? – удивился Дикий.

- Да они тут всех, елки-палки, беспокоят! – выкрикнул Чавс, закуривший сигарету.
 
- Помолчи, Чавс, я хочу услышать Боксера, - гаркнул на него Дикий.

Боксер посмотрел на него, продолжая лежать, и вновь уставился в потолок.

- Беспокоит – не беспокоит. Факт в том, что нас, мать твою, посадили, предварительно отделав, как щенков, с использованием СОБРа и ОМОНа. И беспокоит меня то, что другие, вдохновившись этим примером, будут встречать нас так в каждом городе.

- Да хорош тебе. Ты вспомни Раменское. Какая шумиха после этого случая поднялась в прессе и на телевидении.

- Одно дело метелить фанатье на секторе, совсем другое – за пределами стадиона, - не согласился Боксер. – На стадионе мы болельщики, хотя и с известными оговорками, а в городе – хулиганы. Инцидент на трибуне всегда можно объяснять чрезмерными эмоциями от забитого гола, а уличный махач ты уже ничем не объяснишь, стос. Поэтому будущее околофутбола за забивонами в удаленной от городов местности. Сейчас фирмы делают это неохотно, но завтра будут делать это повсеместно. Вот увидишь. Мусора не оставляют движу иного выхода. Будем практиковать истинные славянские забавы.

- Ага, рубиться стенка на стенку под звуки балалайки и танцы медведей, - весло подхватил Бритый; переход к теме славянства ему понравился.

Сербу было 23 года. С 18 лет он считал себя скинхедом. Тогда же начал ездить на футбол вместе с Бритым и присоединился к «Провинциалам». В отличие от своего соратника, он не был поклонником Третьего рейха. Какой-то дресс-код он соблюдал лишь из-за веяний правой моды. Однако сам больше вдохновлялся идеями панславизма. Серб верил в Славянскую Русь и считал, что все славяне мира должны объединиться в могучую империю. Особенно его воодушевляла Сербия и борьба сербского народа с силами НАТО. Его любимой книжкой было произведение Олега Валецкого «Белые волки», повествующее от лица русского добровольца о сербско-боснийском конфликте, в котором в девяностых годах принимали участие многие русские националисты. В 20 лет Серб впервые побывал в Белграде вместе с фанатами «Спартака», поддерживающими дружеские отношения с коллегами из «Црвены звезды». Там же он сам сдружился с местными ультрас. На груди серба имелась татуировка: скрещенные флаги России и Сербии, помещенные в центр оливкового венка. Серб часто спорил с Бритым относительно будущего русского национализма, и они никогда не находили компромисса. Однако это не мешало соратникам заниматься своим, как они считали, правым делом: борьбой за утверждение русского народа, которая зачастую сводилась лишь к стычкам с представителями других национальностей. Серб часто мотался в Москву на различные «патриотические» мероприятия типа «белого вагона» или разгона акций борцов за половое равенство. Многие «Провинциалы» удивлялись, как Сербу до сих пор удается оставаться на свободе, так как, судя по его рассказам, в его биографии накопилось уже достаточно деяний, попадающих под целый бутон статей Уголовного кодекса Российской Федерации. Белые шнурки – как колючая проволока обвивали его мощные гриндера.

- Я лично считаю, что забивоны – это самый оптимальный вариант для околофутбола, - продолжал Серб. – Во-первых, в них практически нет места для подстав. Во-вторых, честная игра, Fair play, гарантирована. Ну и в-третьих, это довольно патриотично. Особенно если предварительно проводить с парнями работу, рассказывать о традициях предков, о кулачном бое стенка на стенку и так далее. Думается, что и менты отнесутся с пониманием. Родина нуждается в воинах, способных встать под штыки в случае внешней угрозы, а забивоны – это как артподготовка к грядущим сражениям. Ничего лучше и не придумаешь.

Сказав это, Серб забрался на шконку, попросил Чавса ему помочь – сесть на ноги, и принялся качать пресс. Чавс нехотя выполнил просьбу товарища.

- Я с тобой не согласен, стос, - сказал он. – Околофутбольный движ – это прежде всего уличные драки, беспорядки, полный антисистем. Когда ты приезжаешь в чужой город, вычисляешь моб оппонентов и устраиваешь тотальный ад где-нибудь в оживленном месте. Когда обывалы с криками разбегаются, а девочки мокнут от вида крутых парней, разносящих все вокруг. Когда батлы из-под пива летят в мусоров, дымы и файера выстраивают дымовую и световую завесу, когда гул милицейских сирен и вот это все. Вот это я понимаю, околофутбол. А забивоны? – Чавс пожал плечами.
 – Ну, чисто детский сад. Ну, встретились в лесу, ну – подрались. А где треш, где экшн? Не понимаю я такой темы, чуваки.

- Потому что зеленый ты еще, Чавс, - выдыхая, сказал Серб. – Подрастешь, станешь идейнее, тогда все поймешь.

- Это вряд ли, - усмехнулся Чавс, слезая с ног товарища, когда тот заканчивает подход.

В этот момент дверь со скрипом открылась. В помещение зашли двое суточников.

- Принимайте гостей, - в проеме показалась довольная физиономия надзирателя.

Один из вновь прибывших был смуглым мужичком, на вид чуть больше сорока. Его круглое лицо было покрыто черной щетиной. Одет он был в темный спортивный костюм неопределенной марки. Второй был облачен в серый плащ, по типу тех, что носили в Советском союзе, в черные брюки в серую полоску и в ботинки без шнурков. У обоих в руках было по белому пакету.

- Здорова, мужики, - негромко сказали они в унисон. Но продолжали стоять возле входа.

Фанаты, поздоровавшись, переглянулись.

- Вы чё, мужики? Чего стоите-то там? – поднялся со шконки Дикий.

Мужики тоже переглянулись. Затем один из них, тот, что в плаще, сказал:

- Да нам тут это, мусора сказали, что группу фанатов-отморозков завезли и что нам теперь хана.

«Провинциалы» разразились звонким смехом. Наверное, минуты две они не могли остановиться. Потом, наконец, Дикий выдавил, указывая гостям ладонью на шконку:

- Ну вы даете, салаги. Вы мусорам больше верьте, они вам еще расскажут, как мы младенцев едим и кровью девственниц запиваем. Хорош топтаться у входа, располагайтесь. Как говорится, добро пожаловать в наши хоромы.

 Мужики наконец-то расслабились, напряжение с их лиц спало. Начали знакомиться. Обладателя плаща звали Серёга, второго – Колян. Один загремел на семь суток за буйное пьянство, ментов вызвала его жена. Чувака трепанула белая горячка. Суд решил, что ему необходима релаксация в условиях КПЗ. Второй тоже попал сюда по протекции жены, которую он слегка бортанул. Как выразился Колян, «пигалица совсем оху*ла». Коля пришел домой пьяный и застал жену за просмотром телика. Ужина на столе не было, и тогда разгневанный муж вспомнил азы «Домостроя».  Суд оценил его буйство в десять суток. Мужики оказались ровными и веселыми. Тем более принесли хавки: сало, помидоры, немного колбасы и вареных яиц. Сразу после знакомства было принято устроить пир. Кажется, жизнь налаживалась…

По утрам весь спецконтингент КПЗ собирали в одном большом помещении для последующей сортировки по камерам. Дикий про себя пошутил, что это требуется для того, чтобы суточники не скучали и набирались друг от друга новых историй. Он вышел из камеры и прошел обязательную, ежедневную процедуру досмотра.

- Спусти штаны и нагнись, -  скомандовал дежурный.

- Это еще зачем? – удивился Дикий.

- Да кто тебя знает, может, ты в очке что прячешь, - отозвался голос.

- Слышь, командир, давай ты эту херню будешь алкашам и дебоширам втирать? Не буду я перед тобой штаны снимать, ты ж не баба в конце концов.

- Порядок вздумали нарушать?

- Да при чем тут порядок, командир. Меня приняли по беспределу, посадили в грязную камеру на нары, а теперь ты меня просишь жопой перед твоим носом вертеть. Как я, по-твоему, должен к этому относиться?

Голос дежурного стал мягче.

- Ладно-ладно, ты хотя бы быстро для вида штаны подспусти, а то мне влетит, понял? – тихо сказал он, взглядом указывая на видеокамеру в конце коридора.

- О’кей, - поняв, что ничего не поделать, ответил Дикий и чуть пристпустил джинсы. – Так нормально?

- Да, все, спасибо, - сказал дежурный и повел Дикого в общую камеру.

Мрачное просторное помещение. Накурено. Гул, создаваемый десятками голосов. В центре собрались «Провинциалы», по углам жались суточники – их средний возраст сорок лет, в основном пьяницы или бездомные. Дикий подошел к парням:

- Салют, арестанты! – громко сказал он, пародируя матерого зэка.

- Привет, в натуре, - процедил сквозь зубы, также, подражая зэкам из фильмов, Хмырь, сидящий на корточках. Остальные рассмеялись. Но это длилось недолго. Из-за перегородки в дальнем углу раздался суровый голос Азимута:

- Это кто-там такой весь на понтах?!

- Опа, Азимут – король параши! – загоготал Серб.

Азимут действительно сидел на «параше» в позе орла и дымил сигаретой, зажатой в зубах. Смотрелся он как настоящий бывалый арестант. Дикого это жутко позабавило.

- Эй, Азимут, я смотрю, ты тут уже в смотрящие заделался! – крикнул он приятелю.

- Ага, коронованный вор, не меньше, - добавил Чавс.

Азимут затянулся, запустил струю серого дыма и бросил бычок под себя.

- Сейчас я тут закончу, а потом покажу тебе, кто тут король параши. Слышишь, сиплый? – кивнул он Сербу.

- Ага, - весело отозвался тот. – Смотри только не испачкайся, когда с нужника будешь подниматься. А то по тюремным законам ручкаться с тобой будет западло.
Все снова заржали. Дверь в камеру открылась.

- Так, давайте потише, разговорились! – сказал заглянувший внутрь дежурный.

- Есть шеф, - отозвался кто-то из «Провинциалов». Дверь снова захлопнулась, и все вернулись к прежней теме.

- А я с тобой ручкаться не собираюсь, - поднимаясь, но уже тише сказал Азимут. – Буду сразу ножкаться. А ну-ка, иди сюда.

Раздался звук сливающейся воды. Азимут подошел к раковине и ополоснул руки, затем резко развернулся и бросился в сторону Серба. Началась импровизированная схватка. Азимут ростом был меньше товарища, но борцом слыл неплохим. Он быстро увернулся от выброшенного джеба Серба, обошел его со спины и тут же произвел захват. Серб напрягся, лицо его покраснело, он начал расшатываться и грохнулся на пол вместе с Азимутом. Суточники, так и не поняв, что драка шуточная, с испуганными лицами начали стучать в дверь. Через секунду она снова открылась.

- Мужики, ну, прекращайте паясничать, правда, - спокойно сказал дежурный. – Не в цирке поди и не на ринге. Хватит. Вы мне тут всех жуликов перепугаете.

- Хорошо-хорошо, командир, закругляемся. Но ты не забывай, вы нас сюда сами посадили, мы готовы хоть сейчас двинуть домой, - улыбаясь, сказал Боксер.

- Двинете, когда срок подойдет, - улыбнулся в ответ дежурный. Это был молодой блондинистый парень, на вид чуть больше двадцати, с детским лицом и едва проступающим пушком на щеках. Было видно, что работает он совсем недавно, еще не успел как следует заматереть, а к суточникам относится безо всякой предвзятости. Футбольные хулиганы его и вовсе забавляли. Судя по его отношению, их он какими-либо нарушителями, а уж тем более преступниками – не считал. Это, впрочем, «Провинциалов» нисколько не обламывало, скорее – наоборот.

Через полчаса Дикий вошел в свою новую камеру. На этот раз вместе с ним сюда же попали Азимут и Бритый. Суточников не было. Предстояло сидеть втроем, и это было отлично: никто не воняет, не напрягает всякого рода бытовыми историями из жизни заядлых пьяниц, можно в конце концов быть самим собой.  Кроме того, ближе к полудню парни получили грев от движа: несколько пакетов с сигаретами, сосисками, колбасами, соками, копченой курицей и прочей снедью.

- С едой и в несвободе жить можно, - пошутил Бритый, запихивая бутерброды с ветчиной за обе щеки.

Азимут посмотрел на него, прищурился, а затем с задумчивым видом сказал:

- Свобода – это потребность, удовлетворить которую, как и все другие потребности, невозможно. Свободой, парни, можно насытиться, вот как, например, Бритый бутербродом, - он кивнул ему, - то есть удовлетворить свою потребность в пище. Но лишь на какое-то время.
 
Дикий взглянул на него, оторвавшись от куриной ножки.

- Хорошо сказал, Сань. Философически.

Они с Бритым, ухмыляясь, переглянулись.

- Ну, а что смешного? Я вот сейчас задумался над нашей системой правосудия, - продолжил Азимут, поднявшись со шконки. Сидим мы тут, не понятно за что. И хорошо еще, что упекли нас всего на несколько суток. А если возьмем реальные тюрьмы? – Азимут начал медленно шагать по камере. - Сколько там сидит народу, который так же, как и мы, получил сроки по беспределу. И не по пять-семь суток, а по пять-семь лет.

Покончив с курицей, Дикий сложил кости в салфетку и направился к мусорному ведру. Затем он вымыл руки, вытер их другой салфеткой и достал из пакета сигареты. Чиркнул спичкой об коробок, вспыхнуло небольшое пламя. Дикий прикурил и затянулся, почувствовав, как дым приятно обволакивает легкие.

- Как-то читал у Лебона про «закон Беранже», не слыхал о таком? – спросил он у Азимута.

- Не-а.

- Крутой, между прочим, чувак. Жил во Франции в 19 веке. Был священником и считал, что осужденный должен отбывать наказание только в том случае, если он совершит рецидив.  При этом он также считал, что судьи знали, что, назначая человеку реальное наказание в первый раз, он этот рецидив совершит непременно, и по сути – сами же и способствовали его совершению.

- И в чем тут фишка? – подключился Серб.

- А в том, что судьи считали, что если они не приговорят подсудимого к реальному наказанию, то общество окажется неотмщенным за его преступление.

- Обалденно! – воскликнул Серб. – Лучше плодить рецидивистов.

- Ну почему. Вот ты бы сам, к примеру, неужели бы не хотел, чтобы грабитель, напавший на твою мать и отобравший у нее все деньги, понес наказание? Хотя, дай угадаю, ты бы, наверное, предпочел, чтобы его сразу же расстреляли. Я прав?

Серб усмехнулся:

- Еще бы. Ни тебе мудака, ни тебе рецидива.

- Я в тебе и не сомневался. У вас, правых, даже Немезида будет в бомбере и со шмайсером.

- А я разве не прав? – возразил Бритый. – Ты сам посуди. Вот приехал в Россию таджик и начал барыжить наркотой. Впаяли ему тут по-минимуму, пятерочку; часть отсидит, выйдет по УДО через два с половиной года. И что он будет делать? Поедет к себе в Таджикистан? Да нифига. Снова займется тем же – продолжит травить русскую молодежь. Так, значит, что нужно с такими делать? Правильно. Как там в фильме было? Только массовые расстрелы спасут родину. А еще лучше, как у твоих любимых спартанцев, сделать трудовые лагеря для илотов. И вот буду я такой идти со своим светлокудрым сынишкой, остановимся возле лагеря, и буду я ему показывать на грязного пьяного заморыша, обдолбанного своей же наркотой после тяжелого трудового дня, и скажу: «Вот сынок, не пей, занимайся спортом, люби родину и слушай папу, а иначе будешь – как этот илот».

И Бритый распластался на шконке, закрыв глаза и растягивая на лице умиленную улыбку.

- Ты ж брюнет, - сказал Дикий. - Да и вообще – лысый.

- Чё? – открыл глаза Бритый.

- Да ничё. Так, к слову пришлось. Отдыхай, илот.

- Пошел ты.

В этот момент что-то тяжелое грохнулось на пол. Бритый и Дикий резко устремили взгляды в сторону шума и увидели на полу Азимута, который все это время отжимался от пола, стоя на руках, закинув ноги на стену. Сейчас он сидел и корчась почесывал шею. Заметив на себя взгляды приятелей, он улыбнулся и медленно, с видом мастера восточных единоборств из фильмов с Джеки Чаном, произнес:

- Ум подобен листку, который распускается весной и облетает осенью, а дух – это могучее дерево, живущее тысячу лет.

- Ты что, умом тронулся? – нахмурился Бритый.

Азимут усмехнулся и встал с пола. Подошел к раковине, чтобы ополоснуться.

- Да шуткую я, хлопцы. Рука подкосилась, и упал. А про дух – это вам на заметку. Мол, главное духом не падать, все остальное поправимо.

- Мастер Мияги долбанный, - выругался Бритый и лег, чтобы подремать.

…Пять дней пролетели быстро. В крайний день дверь в камеру раскрылась и дежурный объявил, что Дикий может идти. В камере остались Русский и еще двое парней, получившие по восемь суток. Дикий попрощался с ними и вышел.

- Там тебя на улице машина ждет, - улыбаясь, сказал дежурный, выдавая парню личные вещи, изъятые при поступлении: ключи, телефон, шнурки, ремень, бумажник и капу. Последнюю вещь он отдавать не спешил, покрутил в руках, рассмотрел, как следует - красно-черная, с мягким контуром, - и взглянул на Дикого.

- Профессиональная. Без латекса, только гель. Крутая штука, - подмигнул Дикий, закидывая капу в карман куртки.

- Удачи.

- Ага, ты тоже не болей.

Дикий вышел на улицу. Шел дождь. Его любимая погода. Он мощно вдохнул в себя «запах земли» и почувствовал легкое головокружение. После длительного пребывания в затхлом помещении это нормально. Хотелось дышать этим запахом еще и еще. Но полностью насладиться Дикому помешал сигнал автомобиля. За забором он увидел серебристый «Форд» и понял, что приехал Антон. В салоне, помимо него, уже сидели Боксер и Хмырь. Чуть раньше выпустили Длинного, Медведя и еще несколько человек, они уже мчали домой. Дикий обменялся с Антоном рукопожатием, поздоровался с парнями, немного поболтал со всеми, а затем откинулся на заднем кресле и закрыл глаза, погрузившись в полуденную дрему под звучащую из динамиков песню группы Oasis - Don't Look Back In Anger. Дорога домой для Дикого – это всегда ненавязчивая грусть, смешанная с удовлетворением и рефлексией.