Длинное лето. Глава 3. Ничейная картошка

На озере дурочка вела себя на удивление прилично. В Аллочкиных восхищённых глазах Роза видела себя королевой: из всех троих она одна умела плавать кролем и баттерфляем.  Ещё она умела прыгать с пятиметровой вышки, но вышки на озере не было.
Зато были камыши и водоросли, из которых они, насобирав целую кучу, смастерили русалочьи платья и танцевали в них на берегу. А потом устроили конкурс на лучший костюм. Победила Аллочка, которой Аня вплела в косы длинные ленты водорослей, отчего волосы стали зелёными. Юбочка тоже была из водорослей, и развевалась на ветру, открывая загорелые ножки. Зелёные браслеты на тонких щиколотках довершали наряд.

Болотные (по определению Розы) глаза Аллочки сияли зелеными колдовскими огнями, загорелые руки в зеленых «браслетах» приковывали взгляд. Роза потихоньку дулась: ей было обидно, что триумф достался Алле. В довершение ко всему, девочку в странном наряде заметили отдыхающие на озере дачники. Они восхищались на все лады, называли Аллу девочкой-русалочкой и просили разрешения с ней сфотографироваться.
Алла пришла в неистовый восторг, улыбалась до ушей, принимала красивые, по её мнению, позы, с удовольствием выслушивала комплименты и обнимала чужих дяденек и тётенек за потные, красные от жары шеи. Роза обиделась по-настоящему. Но долго злиться у неё не получалось, и Алла была прощена.

Они долго играли в мяч на мелководье, вылезали из воды посиневшие от холода, с хохотом падали на траву, греться, и через пять минут снова бросались в воду. Принесённые из дома бутерброды исчезли сами собой, компот был выпит, фляжка с водой опустела, а небо затянуло облаками. Ветер стал холоднее, купаться больше не хотелось. Алла ныла и просилась домой. И зачем только они её взяли!

Аня с тревогой посмотрела на часы: отец велел ей быть дома не позже семи часов вечера, никакие оправдания не принимались, а наказание было суровым: «До субботы со двора ни ногой, а там посмотрим». Сидеть всю неделю на участке и не выходить за калитку — хуже не придумаешь, так что Аня никогда не опаздывала к ужину. Но ужин ещё не скоро, а до дома идти далеко — через гречишное поле, потом через луг, потом будет ещё одно поле, пшеничное, а за ним уже СНТ «Красная калина», которое Анин отец называл почему-то санаторием забытых товарищей. Девочки сняли сандалии и шли босиком, загребая ногами тёплую пыль. Аня придумала — плести венки. Алла немедленно перестала хныкать и начала канючить: «Чур, я первая, мне самый красивый! Ань! Ладно? Я первая, а Розе потом сплетёшь, ладно?». Роза надулась и замолчала. Ей тоже хотелось венок.

Они набрали целую охапку ромашек, и Аня научила девочек плести венки. Алла и Роза, сопя от усердия , погрузились в работу. Аллочка придумала вплетать вперемежку с цветами траву с пушистыми метёлками соцветий, и Роза надулась: у дурочки венок вышел куда лучше, чем у неё.
Все трое уже порядком устали. Солнце палило нещадно, густая трава цеплялась за ноги, а тропинка не кончалась. И неожиданно упёрлась в знакомую изгородь. «Красная калина» — значилось на калитке. Ура! Пришли!

Теперь они шли по дороге, ногам было легко, и все трое воспрянули духом.
— А давайте не по нашей улице, давайте в обход! — предложила Аня, взглянув на часы: до ужина два часа, торопиться некуда. — Давайте вдоль леса пойдём, мы по той стороне не ходили ни разу, вот и посмотрим…
Анино предложение было принято Аллочкой с восторгом. Роза молчала: их двое, а она одна, а папа говорил, что побеждает большинство. А ещё он говорил, что сила – в единении, что даже малочисленный народ, если он дружный и сплочённый , заставит врага отступить. А разве они враги? Разве Аня с Аллочкой – враги? Они её подруги, а значит, им троим надо быть сплочёнными – всегда и во всём.

Размышляя таким образом, Роза со вздохом плелась за «большинством» — по дороге, огибавшей широкой дугой территорию садового товарищества. Аллочка бежала впереди, радостно подпрыгивая. Вот притворщица, а говорила, что устала, — злилась Роза, которой хотелось есть и пить, а в голове звенело, будто там стрекотала тысяча кузнечиков. Вечно эта Анька что-нибудь придумает! Зря Роза согласилась, надо было идти домой. Дом у них кирпичный, в комнатах прохладно даже в жару. А бабушка сварила её любимый компот из вишен, собрала в теплице пупырчатых хрустящих огурчиков, нажарила душистых, маслено блестящих оладий.
 
Бабушка её ждёт, а она, Роза, идёт неизвестно куда по дороге, вдоль густого черемушника, в котором перекликаются невидимые птицы ( птицам хорошо, они у себя дома), мимо заборов, за которыми радостно лают чьи-то собаки, раскачиваются на веревочных качелях чьи-то дети, и кто-то их зовёт притворно-сурово: «Мишутка! Леночка! Обедать! Сколько раз вам говорить? Холодное будете есть, греть не буду».
Роза бы сейчас не отказалась от обеда. Даже от холодного.

Между дорогой и общей изгородью тянулась неширокая полоса земли, заросшая пышными черёмухами и колючим боярышником. В одном месте кусты боярышника были аккуратно спилены, образуя узкий проём, за которым виднелись картофельные рядки. Алла кошкой нырнула в проём и восторженно оттуда заорала:
— Картошка! Ничейная! Выкопаем и бабушке отнесём! Вот она обрадуется!
— А вдруг она чья-то? — испугалась Роза.
— Она на ничейной земле растёт, значит, ничья! — упорствовала Аллочка. — зацвела уже. Там уже картошечки маленькие выросли! А давайте накопаем, в костре испечём и съедим! Вон черемуха сухая, сейчас веток наломаем, будут дрова! Мы с бабушкой пекли, я умею. Чего испугались-то? Здесь же не живёт никто, вон калитка на замке. Никто нас не увидит, никто не узнает, — убеждала подруг Аллочка, у которой неожиданно обнаружился дар красноречия.
Дурочка, а соображает лучше всех, подумала Роза.

Повиснув животом на чужом заборе и дрыгая ногами, чтобы удержать равновесие, Аллочка со знанием дела провела рекогносцировку местности (прим.: разведка территории для получения сведений о противнике перед предстоящими боевыми действиями). Участок напротив полянки не внушал опасений: во дворе никого, грядки выполоты, деревья побелены, дорожки посыпаны желтым песком, окна наглухо занавешены шторами. Форточка на втором этаже была открыта, тюлевая занавеска трепыхалась под ветром, хозяева уехали и забыли закрыть. И теперь приедут только в пятницу, она знает точно в воскресенье вечером все уезжают, потому что им надо на работу. А сегодня понедельник.

Доложив обстановку, Алла слезла с забора и повторила ту же операцию с соседним участком, который, к радости девочек, оказался нежилым: двор зарос крапивой и лебедой, к одинокому сараю из серого горбыля подступал вплотную густой подлесок, который новому хозяину придётся корчевать. На калитке висело объявление: «Продаю». Кто же его купит, подумала Аллочка. Она неплохо соображала для своих восьми лет, и хитрила, притворяясь тупой, чтобы её жалели, покупали леденцы на палочке и поменьше мучили букварём, который Алла тихо ненавидела.

— А зачем Алкиной бабушке отдавать? Вдруг она не поверит, что картошка ничья? Ещё ругать нас будет… Мы лучше сами испечём и съедим. Так есть хочется, — призналась Аня, и Роза непонимающе на неё посмотрела.
— А чего ж ты домой не идёшь? Пообедаешь и выйдешь.
Аня молча покачала головой, отказываясь.
— Тебе что, дома обедать не дадут?
— Дадут. Только гулять уже не отпустят, — вздохнула Аня.
— Почему? — Роза вскинула на неё глаза, и Аня в который раз удивилась, какие они чёрные, как ночь, с оттенком узбекской спелой черешни. Хотя Роза никакая не узбечка, мама у неё русская, а папа черкес, Чермен Бариноков. На него в садовом товариществе заглядывались все женщины и девчонки, хотя сам он ни на кого не смотрел и ни с кем не общался. Ане тоже нравился белозубый чернобородый Чермен, словно сошедший со страниц лермонтовской «Бэллы», и она со страхом думала, что сказал бы отец, если бы он об этом узнал.

Бездонные глаза Чермена Баринокова смотрели на Аню и ждали ответа.
— Ну, так… — пробормотала Аня. — Аглая с утра в город уехала, с первым автобусом. Я ей сказала, что буду вышивать, а на озеро пойду после обеда. На весь день она бы не отпустила. Она, наверное, уже приехала, а я почти ничего не сделала, кувшин только вышила, — захлёбываясь словами, тараторила Аня. — Она увидит и обо всём догадается. И скажет папе, что я обманщица…— упавшим голосом закончила Аня.
Черешневые глаза от удивления раскрылись ещё шире (хотя казалось, шире уже некуда) — так что на Розином лице не осталось свободного места.
А удивляться было чему. На прогулку Аня взяла с собой вышивание в пяльцах. Рисунок — иллюстрация к басне Крылова «Лиса и журавль» — был намечен на ткани серыми крестиками. Журавль и лиса выглядели серыми привидениями — рядом с узкогорлым кувшином, над которым Аня трудилась весь день и успела закончить.

Кувшин был вышит зелёным шелком, в котором переливались все оттенки зелёного (названия значились на деревянных палочках, на которые были намотаны нитки). — «Это малахитовый, это аквамариновый, тёмный пастельно-зелёный, бледно-зелёный, зелёно-морской, цвета зелёного мха, а этот — цвета зелёной мяты…» — объяснила Аня.
— Я и не знала, что бывают такие цвета, — восхитилась Роза.
— Я тоже не знала, пока мне этот набор не подарили, — призналась Аня.
— Ничего-то вы не знаете! — Аллочка выхватила из Аниных рук пяльцы и осторожно погладила вышитый кувшин. — Как настоящий! У нас дома такой, китайский. Мама трогать не разрешает, он дорогой потому что. Ань, а откуда ты знаешь про мамин кувшин, ты же у нас никогда не была?
— Я всё про тебя знаю, — Аня забрала у неё пяльцы. — У тебя руки грязные, не трогай. Аглая ругаться будет, что мало сделала, а за грязь и подавно.
— Мало сделала?! Ты же весь день над ним сидела…

Вместо ответа Аня неопределенно пожала плечами. Оттого что она сказала «Аглая» вместо привычного «мама» у Розы пропало желание задавать вопросы. Она оглянулась в поисках исчезнувшей Аллочки.
— Эй! Ты где? Я тебя не вижу!
— Я здесь! Тут грядки вдоль забора, длинные-длинные, на целый километр. Их с дороги не видно, за черёмухами, — рассказывала Аллочка. Из картофельных рядков она выползла на четвереньках, со счастливой улыбкой на выпачканном землёй лице, держа в обеих руках выдернутые с ботвой картофельные клубни — розовые, словно светящиеся изнутри. Клубни были величиной с голубиное яйцо, и Роза ахнула.

— Она же маленькая, она не выросла ещё!
— Ничего не маленькая, на ней цветочки уже, — Алла сунула Розе в лицо вырванную ботву с мелкими белыми цветками.
— С цветами нельзя рвать. Бабушка говорит, картошку в сентябре копают, когда отцветёт!
— Ну и иди к своей бабушке, а мы будем копать, и костёр разведём, — распорядилась Алла. Розе не хотелось уходить, но копать картошку она отказалась наотрез.
— Кто копать не будет, тому печёной не дадим! — выдвинула угрозу Алла.
— Ну и не надо. Мне папа напечёт, мы осенью всегда картошку печём.
— Ну и иди к своему папе!
 —Ну и пойду. А картошку копать не буду, и тебе не дам!— не отступалась Роза.
— Ну и иди, чего стоишь? А я всё равно буду! А ты иди, бабушке расскажи. Ябеда!
— Сама ты ябеда. Забыла, как ты моей бабушке на меня жаловалась? — Роза обернула к Ане красное от негодования лицо. — Придёт к нам с самого утра, и не выгонишь. Со мной играет и на меня же жалуется.

— У нас спичек нет, — Аня дипломатично сменила тему разговора. — И соли тоже нет.
— Есть! — Алла сунула руку в карман сарафанчика и победно помахала перед лицом Ани спичечным коробком. — А соль я из дома принесу, я сбегаю, я быстро, — искушала подружек Аллочка, которой очень хотелось есть, а домой идти не хотелось: бабушка накормит обедом и засадит за букварь, а потом заставит вышивать крестиком вафельное полотенце, которое Алла подарит учительнице, первого сентября. На полотенце было жалко смотреть: всё измятое, словно изжёванное, с торчащими там и сям хвостиками выдранных «с мясом» ниток и криво вышитыми крестиками. Алла корпит над ним всё лето, а полотенце всё никак не кончается. Нет, домой ей идти нельзя.

— Можно картошку в золу макать, она солёная, я пробовала! — безапелляционно заявила Алла, и Роза в который раз удивилась — глупая Аллочка оказалась умнее всех, и спички у неё нашлись, и с золой неплохо придумала…
— Пойдёмте отсюда. Алка, вылезай! И картошку не трогай. Не сама же она выросла, кто-то же её садил. То есть, посадил. Посадили… — запуталась Роза.
— Посадили и забыли. Понатыкали как зря, даже не окучили ни разу, и грядки наперекось, не как у людей… — копируя бабушку, ворчала Алла. Аня не выдержала и прыснула.
— Ал, ну ты прямо как бабка старая! Давайте уже копать, картошка сама из земли не вылезет. А что мелкая — это даже хорошо. Быстрее испечётся.

Окончательно убедившись, что на ближних участках никого нет, девочки с увлечением ломали сухие ветки, складывая их «колодцем» и с опаской поглядывая на дорогу. Впрочем, опасаться было нечего: все разъехались и  приедут только в пятницу. И Розин папа приедет… И Роза расскажет ему о картошке, которую копали Аня с Аллой, а она, Роза, стояла и смотрела… Папа за такое не похвалит.

Отец был для Розы всевидящим богом и закадычным другом, строгим учителем и беспечным товарищем по играм. Ему можно было доверить любую тайну, рассказать обо всём на свете. Девочка ждала отца всю неделю, и трудно сказать, кто из них двоих сильнее скучал. К неудовольствию Эмилии Францевны, Чермен обучал дочку корейскому тхэквондо, справедливо решив, что маленький рост и хрупкое телосложение следует компенсировать сильными ногами.
Тренировал серьёзно — полтора часа без перерыва, до полной усталости. Когда девочка уже не стояла на ногах, Чермен хватал её в охапку и тащил в душ, не слушая протестов и ловко уворачиваясь от брыкающихся ног. Стоя под обжигающими колючим холодом струями, Роза изо всех сил сжимала кулаки. Усталость исчезала как по волшебству, сменяясь ледяными мурашками.

Эмилия Францевна бросала на зятя негодующие взгляды. А Чермен с улыбкой наблюдал, как  его дочь с видимым удовольствием влезает в тёплый свитер… Они ложились на диван, и наступал черёд жутковатых восточных сказок, которых Чермен знал великое множество. Злых дэвов он озвучивал хриплым басом, волшебниц-пэри — вкрадчивым баритоном, а за магрибского колдуна говорил свистящим шепотом. От сладкого ужаса Роза с головой ныряла под плед и всё чаще поглядывала на темный угол за диваном. 

«Я думал, ты у меня уже большая, а ты до сих пор в сказки веришь!» — хохотал Чермен. Эмилия Францевна сердито выговаривала зятю: «Загнал ребёнка до полусмерти, она после твоих тренировок и так чуть живая, а ты её пугаешь ифритами всякими. Она от твоих сказок спать не будет, кошмары замучают!».

Кошмары Розе не снились, она спала как бревнышко. Чермен весь вечер не спускал дочку с рук, позволяя заплетать из своих волос смешные косички, стоять на отцовском на животе ногами, разжимать каменно твёрдые кулаки, отдирая пальцы по одному — «Чур, не сгибать, которые уже отогнула!»
— Что ты с него не слезаешь, и не стыдно тебе? Отец всю неделю работал, устал, а ты с ногами на него взгромоздилась, как на диван, — ворчала Эмилия Францевна.
— Пап, ты устал? Тебе тяжело? — спрашивала Роза, сидя на отце верхом и обнимая его за шею.
— Это кто здесь устал? Я устал? — Ухватив дочку за ноги повыше щиколоток, Чермен поднимал её вверх на вытянутых руках. — Сейчас посмотрим, кто из нас устал!

Обмирая от страха, Роза стояла босыми ногами на папиных тёплых ладонях, цепляясь за низкие потолочные доски и с трудом удерживая равновесие. — Руки отпусти, потолок уронишь, — смеялся Чермен…
Роза обожала отца, и будь сегодня суббота, её бы ветром сдуло с улицы, но сегодня только понедельник, папы не будет целую неделю, и почему, собственно, ей не остаться?

— Ладно. Вы копайте, а я здесь посижу. Если кто по дороге пойдёт, я крикну, — Роза уселась на пыльную обочину и вставила в уши наушники новенького розового плеера. Шороха велосипедных шин она не услышала… Внезапный рывок — и выхваченный из её рук плеер взметнулся вверх и исчез. Роза тихо вскрикнула…
Алла с Аней её не услышали. Захваченные «сбором урожая», ползли на четвереньках каждая по свой грядке, скрытые от чужих глаз густым черёмушником.
— Я сумку нашла, совсем почти целую, только без ручек, — радостно объявила Алла.
— Это не сумка, а мешок. Мы будем картошку в него складывать. Ты молодец, — похвалила девочку Аня.

Когда они, розовые от непривычных  усилий, выбрались на дорогу, волоча за собой мешок с картошкой, их ожидало достойное жалости зрелище. На дороге лежали три велосипеда, а Розу крепко держали за локти две «взрослых» девочки. Третья, голенастая невысокая девчонка лет пятнадцати, вертела в руках японский плеер и победно улыбалась. Ударить ногами, как учил отец, не получилось — девчонка стояла на безопасном расстоянии. Роза  узнала Вику Пилипенко. Они приехали откуда-то с Украины, участок в «Красной калине» купили два года назад (его никто не покупал, вот и отдали «чужим»).

Насладившись победой, Вика велела отпустить пленницу. Подружки неохотно подчинились. Стояли, наблюдая, как Роза растирает затёкшие локти, и следили за каждым её движением, готовые схватить, скрутить, повалить на землю. Им по шестнадцать, а ей только одиннадцать. Их трое, а она одна. Аллочка с Аней не в счёт, они драться не умеют. С тремя Роза не справится...

— Отдай! Ну, отдай! — безнадежно повторяла Роза, сидя на земле и вытирая слезы, а они всё бежали и бежали по щекам. — Я же не брала твою картошку! Меня папа за плеер убьёт, он мне его в подарок купил, за отличные оценки.
— Отличница, значит? Папа купил? Ну, значит, ещё один купит, — издевалась голенастая девчонка.
— Не купит. У нас таких не продают, он из Японии привёз. Вот приедет в субботу, что я ему скажу?
— Скажешь, что картошку нашу воровала.
— Вашу?
— А то чью же?! Вы что же, думали, она сама выросла? И не косите под малявок, большие уже, соображать должны, — Вика Пилипенко окинула взглядом Аллу с Аней, машинально державших мешок за концы. — И мешок наш пригодился!

— Я не копала! Я ничего не делала! Что я папе скажу? — рыдала Роза.
— А я своим родителям — что скажу? Они на Байкал уехали, отдыхать. Через месяц приедут, спросят — где картошка. Что я им скажу? Вы у нас пол-огорода выкопали… — голос у Вики дрогнул.
— Ну на, на! Забирай свою картошку. Мы же не знали, что она твоя, мы думали ничейная, — встряла Аллочка. Ей-то хорошо, у неё не отобрали плеер, и за картошку ей ничего не будет. Что с дурочки взять?
— Ага, забирай! Она не отцвела даже, а вы полмешка выкопали. Из него осенью четыре мешка бы выросло, — сварливо выговорила Вика, отбирая у Аллы мешок.

В голове у Розы стучали маленькие молоточки, их удары больно отдавались в ушах. Плеер был баснословно дорогим, она выпрашивала его у отца два года. И теперь занималась по два часа ежедневно (английский, французский, русский письменный и математика, по полчаса на предмет). Бабушка пробовала возражать:
— Зачем ей в каникулы заниматься, разве она плохо учится? На одни пятёрки, что вам ещё надо? —  наступала Эмилия Францевна на дочь.
— Не переломится, — отмахнулась Инга. — Нечего её жалеть, ей ни в чём отказа нет, всё что попросит покупаем. Но не за так. Отец предупредил: будет хоть одна четвёрка, плеер заберёт.

Роза честно выполняла условие, в дневнике ни одной четвёрки. Но плеер у неё отобрали. Отец бы так не поступил, подарки назад не берут, он сам говорил, Роза бы напомнила ему его слова. И вот – её сокровище, яркий малиновый плеер вертела в руках пятнадцатилетняя девчонка, и явно не собиралась отдавать. Розины умоляющие глаза встретились с Викиными — дерзко-насмешливыми, беспощадными. — «Нет» — сказали глаза. Поняв это, Роза заплакала ещё сильнее.
Не достигнув консенсуса, Аня с Аллой покинули «поле боя», ведя за руки всхлипывающую Розу.

Продолжение http://www.proza.ru/2018/10/15/1750