Глава третья, похмельная

Праздничный ужин выбился из расписания и состоялся в час ночи, когда ливень закончился, а хайли замучились носиться по лесу, добывая сладости. Уставшие дети прикорнули у родителей на коленях, словно коты — такие же теплые, уютные и нежные, — а взрослые принялись наперебой обсуждать прошедший Хэллоуин. Кто-то бесконечно радовался количеству напуганных соседей, кто-то весело говорил, что наилучшей деталью праздника была погода, подобающе мрачная, а кто-то смеялся до слез над парадом оживших мертвецов.
Эльфы не оценили бы шутки, потому что на дух не переносили смерть. Хайли стояли выше остроухого племени и знали, что рано или поздно погибнет все. Правда, странный человеческий обычай закапывать мертвых  несколько озадачил детей леса, и они пустились в научную дискуссию о том, как именно погруженные в землю тела становятся ее  частью. При этом хайли продолжали таскать со стола блюда, «жуткие по виду, но не по вкусу», как обозвал их Эс, и периодически любопытно коситься на высокого синеглазого человека, сидевшего справа от короля.
Эльва Тиез де Лайн, третий сын благородной семьи де Лайнов, оказался очень умным и вежливым человеком — пока не начинал рассказывать о своих достижениях в магическом искусстве. Уильяма угораздило спросить, кто был учителем некроманта и почему этот учитель не возражал против темного колдовства, а затем — выслушать длинную подробную историю о людях с магическим даром и «чертовой инквизиции», которая так и норовила сжечь на кострах все то ценное и красивое, что было у родного мира Эльвы. По счастью, коллеги некроманта успешно от нее избавились и основали повсюду Академии, чтобы второе поколение магов не скрывалось ни от кого, кроме опасной нежити — да и с той ученики отважно сражались, применяя заклятия четырех стихий или мертвой материи, как сам господин Эльва.
Уильям понятия не имел, понравился ему незваный гость или нет. Эс оживленно болтал с некромантом о всяких пустяках, изредка упоминая какого-то Шэтуаля и уточняя, как поживает его кот. Эльва отвечал сдержанно, памятуя, что находится в обществе короля, его оруженосца и верных подданных, но после девятой бутылки вина, распитой на шестерых, резко плюнул на хорошие манеры и, обняв крылатого звероящера, как старого друга, принялся что-то петь.
После вышеупомянутой девятой бутылки Уильяму тоже было подозрительно весело, и он осведомился у Говарда, не подскажет ли тот слова — им завладело желание присоединиться к Эсу и некроманту. Рыцарь пожал плечами:
— Извините, милорд, но эту песню я впервые слышу. Если хотите, давайте споем что-нибудь знакомое, талайнийское...
— Нет, — нахмурился Его Величество, — я хочу эту!
Оруженосец покаянно вздохнул, прикидывая, донести ли до короля, что он пьян, или промолчать и не портить ему настроение.
Сквозь прорехи в тучах выглянула серебряная луна, и ее свет, смешанный со светом факелов, затопил трапезную, как морская вода. Хайли никак не расходились, господин Альберт, бывший оруженосец дедушки Уильяма, уединился в углу с полным кубком «Плайера», растроганный Эс уткнулся носом в куртку некроманта и дрожащим голосом бормотал что-то о своей жестокой матери, старшей сестре и младшем брате, случайно раздавленном отцом. Эльва бессовестно давился смехом на особо острых сюжетных поворотах, где Эс упоминал, что младший брат находился в яйце, а яйцо стояло в центре гнезда, а старшая сестра утопилась в океане, когда съела рыцаря в латных доспехах и выяснила, что он для нее слишком тяжелый. Уильям хихикал на заднем плане, представляя, как матерая драконица идет ко дну под непомерным весом собственного желудка.
— Ваше Величество, — рискнул вмешаться рыцарь. — Вам давно пора спать. Завтра надо проводить послов к южным границам леса, чтобы они, Боги упаси, не потерялись, а еще написать ответное письмо королю Этвизы. Кроме того, моя мама надеется, что вы согласитесь прибыть на Рождество в особняк семьи Ланге, а еще...
— Да, конечно, — отмахнулся Уильям. — Уже иду.
Сэр Говард осознал, что юноша и не пытался прислушаться к его речи, и виновато понурился. По его мнению, оруженосец был обязан предостеречь, что милорд излишне увлекся вином и духом праздника, но сейчас все подобные предостережения были бесполезны.

— Настигни Джека в ночном лесу,
потребуй взамен огонь,
на старой тыкве лицо рисуй,
но душу ее не тронь...

Эту песню Уильям выучил не далее, как вчера — ее напевала начальница прислуги, бегая по коридорам и раздавая приказы.  Мысленно поблагодарив девушку, Его Величество получил третью роль в музыкальных упражнениях Эса и господина Эльвы. Некромант умел петь, король народа хайли и дракон — нет, но это никого не смущало. 
Церковники Вилейна умиленно внимали их стараниям, господин Альберт накрылся плащом и задремал, Эли принесла четвертую порцию шоколадных конфет со сливками и орешками. Эс покосился на них с отвращением и особо надрывно потянул ноту вверх.
Рыцарь понял, что этот ужас никогда, никогда не закончится, и силой выдернул Уильяма из объятий некроманта и дракона.
— Какого Дьявола?! — возмутился тот. — Немедленно поставь... то есть посади... меня на место!
— Сожалею, милорд, но я должен вам отказать, — вздохнул Говард. — Вы пьяны. Я отведу вас к Миле и, если надо, принесу травяную настойку...
— Я трезв! Отпусти меня, или...
Юноша запнулся и беспомощно обмяк в руках рыцаря. Сэр Говард и раньше предполагал, что он хрупок, но ни разу к нему не прикасался — и теперь, наткнувшись пальцами на ребра своего господина, смутился.
— Я трезв, — сонно повторил Уильям. — И я желаю петь песенки про Джека и его светильники...
— Хорошо, милорд, — покорно согласился оруженосец. — Если вас это не затруднит, спойте мне, пока мы поднимаемся. Я тоже немного выпил и не уверен, смогу ли доставить вас домой в целости и сохранности, и было бы неплохо, если бы вы меня отвлекли...
Его Величество тихо рассмеялся. Ребра под пальцами сэра Говарда заходили ходуном.
— Ты такой глупый... Пока я здесь, в Льяно, любая комната — это мой дом. Любой коридор, галерея... и даже казематы...
Серые глаза Уильяма закрылись.
— Я так люблю этот лес, Говард... я так люблю эти тропы, дубы, веревочные тропинки над землей, красные крыши... можно я никому, никому-никому его не отдам? Ты ведь проследишь, чтобы я не сделал подобного? Потому что если я потеряю Драконий лес, — юношу передернуло, — я потеряю себя. И это будет гораздо страшнее смерти.
— Я прослежу, милорд, — пообещал рыцарь. — Если для вас это столь важно, то не забывайте, пожалуйста, что я буду защищать Драконий лес вместе с вами. Не забывайте, что я вам принадлежу.
Его Величество улыбнулся.
— Настигни Джека в ночном лесу...
Говард перешагивал ступеньки так осторожно, будто они могли убежать.
— Потребуй взамен огонь...
За бойницами ухнула сова, лунные лучи, как струны, изрезали башню: хоть бери и подыгрывай милорду, поющему, чтобы отвлечь своего оруженосца от тягот пути.
— На старой тыкве лицо рисуй, но душу ее — не тронь... кстати, — Уильям несколько оживился, — Альберт недавно сказал, что живая душа есть у каждого предмета вокруг, в том числе и у камня. Как, по-твоему, эта башня жива? Она меня любит?
Сэр Говард призадумался.
— Наверное, жива, — предположил он. — Вы же почему-то выбрали именно ее — одну из шести. А не любить вас, — рыцарь ногой распахнул двери, ведущие в комнаты Его Величества, — невозможно, милорд. Выспитесь хорошенько, и завтра мы с вами будем решать, как спровадить послов домой, избавить Эса от похмелья и поехать на Рождество к моим родителям. Мы ведь обязательно поедем, правда?
— Правда, — кивнул Уильям, забираясь под пуховое одеяло. — Спокойной ночи, Говард.
— Спокойной ночи, милорд, — серьезно ответил оруженосец — и с опозданием сообразил, что путь по лестнице вверх был далеко не таким ужасным, как путь по лестнице вниз...

Собрание командиров Первой Центральной Армии тоже состоялось отнюдь не по расписанию — бравые солдаты никак не могли определиться, удобно ли им прийти в четыре или в шесть часов пополудни. В итоге с четырех до шести господин Кьян ждал господ Милайна и Тартаса в компании Сури, предводителя мечников, и обсуждал с ним наиболее скользкие вопросы грядущего плана.
Сури был старше Кьяна, однако относился к военачальнику с неизменным почтением. Невозмутимый, дружелюбный, с медового цвета сумасшедшей прической — она стояла дыбом, хоть расчесывай, хоть нет, — он перебирал свитки с картами и сведениями, предоставленными шаманом, и покусывал нижнюю губу.
— Если верить господину Язу, — тон командира мечников ясно давал понять, что верить верховному шаману он вовсе не собирается, — то Хальвет и Никет не придут на подмогу Этвизе, если гномы явятся туда первыми. Другое дело — если гномы не явятся, нам придется учитывать не битву с коротышками, пускай у них и будет превосходное оружие, а битву с воистину бессмертным и вечно юным, а также мудрым племенем, и оно раскатает нас в лепешку прежде, чем мы успеем попросить пощады.
— Верно, — с равнодушием подтвердил Кьян, не признаваясь, что не станет ни черта ни у кого просить — как для себя, так и для Первой Центральной Армии. Если попросит кто-нибудь из коллег Сури — во имя всех Богов, да сопутствует ему удача, — Кьян подчинится, но сам ни за что не произнесет ни слова жалобы.
В дверь постучали:
— Милорд, вы не заняты?
— Нет. Входи, Мальтри, — пригласил военачальник.
Юноша, вновь переодетый в темно-зеленую военную форму Эдамастры, закрыл за собой дубовую створку и дважды поклонился — своему господину и его подчиненному, одинаково низко. Стремительно подошел к обтянутому кожей креслу, где сидел Кьян, и вручил ему желтый конверт с фиолетовой печатью личной переписки.
Господин Сури притворился, что в упор не замечает письма, но военачальник любезно пояснил:
— Это от госпожи Малет. На днях я спрашивал у нее совета касательно установки пушек на «Maledar», и она, похоже, ответила весьма подробно.   
Командир мечников усмехнулся. Малет, известная в широких кругах, как госпожа Стрелок, десять лет назад обучала молодых канониров своему нелегкому ремеслу, чтобы спорную, она же полевая, версию вооружения кораблей, наконец, переименовали в постоянную.
Мальтри поспешно ретировался, чтобы не выдать милорда своим растерянным взглядом. Письмо было совсем не от старой (но все еще боевой!) женщины, а от младшего капрала расформированной королевской разведки. Если бы господин Сури внимательнее к нему пригляделся, он бы заметил в углу пергамента изящный символ — маховое перо, вписанное в грани одноименного созвездия. Но командир мечников был, по счастью, не таким любопытным, как многие из его товарищей.
— Вернемся к нашему плану, — убедившись, что военачальник не намерен открывать послание при нем, предложил он. — Как вы упомянули, верховный шаман приказал выйти к берегам Этвизы ночью, в крайнем случае — перед рассветом, чтобы рыцари не обнаружили флот Эдамастры издали. Но что, если у них есть дозорные маяки?
— Вряд ли. У Тринны, как таковой, нет своих кораблей — а без них маяки рыцарям ни к чему. Кому они будут зажигать сигнальное пламя, ангелам? Или, может быть, четырем великим Богам войны?
— Что ж, — господин Сури отложил карты и посмотрел на серо-голубой провал окна, где ранние сумерки и море сплетались в единое целое. — Ваши аргументы обоснованы. И все же я искренне жалею, что не могу выступить против приказа Ее Величества. Что за бред — с боем идти на мирное соседнее королевство, когда в Сумеречных Водах полно архипелагов, где никто не живет? Напрашивается мысль, что господин Язу...
Он осекся и опасливо покосился на выход, но верховного шамана там, разумеется, не было.
— Да, — неожиданно согласился Кьян. — У меня она тоже... напрашивается.
Командир мечников поднялся, прошелся до створки и выглянул в коридор. Военачальник Первой Центральной Армии отпустил почетный караул, и комнаты седьмого яруса цитадели были пусты, разве что зеленели цветы на подоконниках и доносились крики ребятни со двора. Господин Сури закрыл дверь и, не отходя от нее, тихо-тихо, так, чтобы его наверняка услышал только господин Кьян, осведомился:
— Какова вероятность, что приказ написала не Ее Величество Ами?
— Пятьдесят на пятьдесят, — так же тихо отозвался военачальник. — Я видел бумаги, и почерк определенно ее, но колдуну ничего не стоит подделать руны.
— А выгода? — озадачился командир мечников. — Какую выгоду он преследует? Это не шутки, наша земля действительно горит. Шагая по мостовым у центральных верфей, ощущаешь, как горяча она под подошвами твоих сапог. Над нами — или, скорее, под нами, — нависла такая угроза, какой Эдамастре не доводилось пережить со времен великого смерча... 
Кьян смутно различил шаги за стеной, там, где спиралью вонзалась в крышу винтовая лестница, и произнес:
— Вот что, господин Сури. Я как-нибудь выясню, что происходит на уме у господина Язу, а вы притворитесь, будто не считаете приказ королевы странным. Если у меня появится ответ на ваши вопросы, я пришлю к вам своего оруженосца, и он постарается как можно детальнее все объяснить. Но не забывайте, — он перешел на глухой шепот, читаемый разве что по движениям губ, — что наш предполагаемый противник — шаман, и он гораздо хитрее нас обоих. Чтобы его обмануть, надо как минимум не сопротивляться. Мы поплывем к берегам Этвизы, примем участие в бою и, возможно, отберем у рыцарей их древнее королевство, но при этом нашей истинной целью... — он жестом показал, что командиру мечников пора отойти от дубовой створки, — будет рыжая  лиса, и ее мех мы повесим на стену Комнаты Трофеев, как свое величайшее достижение.

Когда Эльва проснулся, Драконий лес все еще был темным и неприветливым. Зато разошлись тучи, и небо горело россыпью голубоватых и красных звезд. Они висели над пышными оранжевыми кронами, болтались над широкой тропой и над крышами домов хайли, но особенно красиво складывались в тиару у вершин горного хребта Альдамас, обрамляя неприступные, покрытые снегом вершины.
Эльве почудилось, будто под горами спит, едва дыша, огромное измученное чудовище. Ровно, чуть заметно вздыхает, и по склонам пробегает легкая дрожь, а птицы бросаются в полет, перепуганные до полусмерти.
Как человек любопытный и бесстрашный, некромант решил прогуляться до подножий и посмотреть, что же там такое творится, но деревья не позволили — они смыкались непролазной чащей, как живая стена между Альдамасом и землей хайли. Эльва прикинул, не разогнать ли их каким-нибудь заклятием — и с грустью осознал, что господин Уильям наверняка обидится, а господин Альберт поймает сердечный приступ. Для хозяев замка Льяно лес был чем-то вроде запасной части  тела, не такой полезной, как ноги или руки, но достаточно важной, чтобы ее утрата свела с ума.
Заинтригованный, Эльва бродил по опавшей листве и поглядывал на горы, посылая к ним короткие — упаси Аларна разбудить подземного зверя, — поисковые импульсы. Они то пропадали, то безутешно бились о непреодолимые каменные стены гор, а два или три вообще запутались в подземных лабиринтах и блуждали по мрачным переходам, минуя синевато-черные пятна озер и порой ласково обнимая тех, кто возле этих озер жил. Эльва с ходу опознал русалку, пещерного гоблина и гнома — Эс ему рассказывал, что на Тринне бородатое племя делится на хороших и плохих, причем плохие питаются человечиной. Некромант не уловил, почему никто из местных колдунов не открыл охоту на «плохой» гномий тип — и постановил для себя, что убедит Эса проводить его к перевалам и указать, где расположены их селения.
А еще Эс рассказывал мужчине о великанах, и, вспомнив об этом, Эльва похолодел. Поисковые импульсы дрогнули и рассыпались, как рассыпаются искры.
Великаны. Не одно мертвое создание, уснувшее под горами, а тысячи — тысячи тел, распятых между основаниями долин, погруженных в озера, спрятанных в такой глубине, что и саберниец не отыскал бы туда пути. И они все еще хранят в себе силу, их можно использовать — во благо или нет, успешно или... не особенно успешно. Четырьмя годами ранее Эльве довелось коснуться магией скелета дракона, и этот дракон с готовностью воспарил в голубые небеса — даром что провел добрых два столетия на дне, опять же, озера, и выглядел гораздо хуже горных великанов.
Что ж, по крайней мере, у Эса и компании есть весомый аргумент против Талайны, настроенной так враждебно, будто хайли оскорбили и королеву Дитвел, и ее неряху-мужа, и народ, некогда считавший Уильяма своим принцем. К слову, сам Уильям утверждал, что вплоть до его побега народ наперебой восхвалял Ее Величество, но о наследнике престола имел прохладное мнение.
Копаться в бедах королей — похоже, судьба Эльвы (или воля Аларны, чье покровительство так мощно влияло на некроманта) крутилась вокруг такой ерунды, как небесные тела крутятся вокруг своих солнц. За тридцать с хвостиком лет третьему сыну семьи де Лайн пришлось едва ли не силком затащить на трон Ландары Сэтлео, дальнего родственника тамошней королевской династии, свергнуть и заменить императора, поссориться и вступить во вражду с мертвой душой правителя Хеаша... И познакомиться с расой antera sannet , что отнюдь не послужило источником милых и добрых эмоций.
Светало, на листву Драконьего леса легли розоватые солнечные лучи. Красные крыши домов народа хайли вспыхнули, как розы на клумбе у графа Тинхарта, старого друга Эльвы. Розы этот граф любил просто фанатично, хотя у многих его гостей они вызывали ассоциацию с кладбищем богатеев, где есть, чем поживиться, если выкопать яму и разбить роскошную крышку гроба.
Льяно, белый замок, отразил сияние солнца, и оно теплыми разводами растеклось по его башням и галереям. Витражные окна загорелись так ослепительно, что на них было больно смотреть, и некромант закрылся рукавом кожаной куртки. Будто насмешка, полыхнули шипы от локтя до плеча, вшитые по заказу — удобно бить, если некогда — или, допустим, лень, — возиться с мечом.
Во внутреннем дворе, на пороге внешней галереи, Эльва наткнулся на сэра Говарда. Рыцарь сидел, закинув ногу на ногу, и смотрел, как огненное светило выползает из-за деревьев. Светло-карие глаза на мгновение отвлеклись, чтобы показать некроманту: мол, мы тебя видим, — и вернулись к своему занятию.
Эльва сел рядом.
Зрелище было потрясающее: редкие облака окрасились в оранжевый, и без того яркая листва приобрела, кажется, свой собственный, запертый внутри, свет, капли росы в серебристо-серой траве стали драгоценными камнями — или звездами, упавшими вниз, чтобы не угасать. Сэр Говард улыбнулся, а некромант медленно, словно бы даже с опаской, перевел синий мерцающий взгляд на Альдамас.
Потревоженное существо, дремавшее под горами, недовольно зароптало, заворочалось, беспокойные стаи птиц метнулись к Вилейну — родине храмов, —  а снег на вершинах заблестел, принимая те жалкие крохи тепла, что были ему предназначены.
— Странные у вас горы.
— Да? — невесть чему удивился рыцарь. — А мне они всегда кажутся такими красивыми...
Эльва покачал головой.
— О красоте Альдамаса я ничего не говорил. Я сказал, что он странный.
Сэр Говард покосился на горный хребет, почесал щеку, заправил за ухо прядь каштановых волос. Он явно проснулся около получаса назад, но чего ради? Полюбоваться рассветом?
Некромант усмехнулся. Подозревать людей в каких-нибудь скрытых пороках — это была его стихия, но в замке Льяно мужчина пробыл не так долго, чтобы судить о мотивах поступков рыцаря. Да и, по сути, к чему? Он приехал на месяц, а близкое общение с «детьми» Эса в его планы не входило.
— Как-то раз я принимал участие в охоте на великана, — поделился Говард, — и ползал по горным тропинкам целую неделю, если не две. Мои товарищи работали с таким воодушевлением — дескать, никто, кроме нас, не поймает и не убьет огромную тварь, а мы рыцари, это еще не предел наших способностей! Так вот, они все погибли. Я с самого начала был не в курсе, как они собираются ловить подобную тварь, но мой дедушка заявил, что убийство горных уродов — подвиг, достойный отпрыска семьи Ланге. И мне, — он отвернулся, оставляя на обозрение Эльве лишь свой затылок, — пришлось наблюдать, как великан давит в колоссальных ладонях тела моих спутников, рисует их кровью цветы на склонах, пытается вырвать позвоночники — но не может, потому что для этого у него чересчур большие, неуклюжие и грубые пальцы. Альдамас — не странный. Альдамас — это худшая вещь на Тринне, и когда милорд всерьез думает, не устроить ли ему переговоры с великанами, я... — сэр Говард запнулся.
Эльва помолчал.
— Я тоже однажды потерял своих друзей в горах, — тихо произнес он. — И это было не менее страшно.
Рыцарь обернулся через плечо — ровно настолько, чтобы его лицо по-прежнему оставалось в тени, но зато он сумел бы различить лицо некроманта.
— Мерзкая штука — горы, — продолжал тот. — Согласен?
— Согласен, — кивнул сэр Говард. — Но издали они все равно красивые.
Эльва рассмеялся. Безусловно, оруженосцу короля Уильяма было, чем веселить окружающих.
— Я слышал, у тебя есть какой-то священный меч? — поинтересовался рыцарь, едва смех отзвучал.
— Ну да, есть, — невозмутимо подтвердил некромант. — А что?

Уильям повстречал Эса на нижней площадке лестницы: дракон сидел, пошатываясь, и прижимал ко лбу солидный кусок льда. В ушах у него шумело, веки норовили смежиться, а виски раскалывались так, что крылатый звероящер уже сочинял, где хочет могилу и какие цветы надо на ней посадить. Заключив, что береза во внутреннем дворе замка подойдет, он с невероятным усилием выпрямился — и вымученно искривил губы.
— Доброе утро.
— Доброе, — опасливо отозвался юноша. Ему-то вчерашняя попойка не аукнулась ничем, кроме частых прогулок в сторону туалета. — Как ты себя чувствуешь?
— Ужасно, — вынужденно признал Эс. — Меня тошнит, мозги с минуты на минуту вытекут через нос, черепушка треснет, и я вверяю тебе, — он с бесконечной любовью поглядел на короля хайли, — отнести ее к саркофагу Тельбарта, чтобы ему не было одиноко.
Уильяму показалось, будто просьба дракона содержит какой-то подвох. Он задумался, укоризненно сдвинул брови — одна черная, вторая белая, — и буркнул:
— У моего дедушки нет саркофага. Если угодно, я выброшу твой череп в окно или подарю господину Эльве — ему симпатичны чужие кости.
— Нет-нет-нет, не смей! — возмутился крылатый звероящер. Его свитер с оленями, слегка потускневший после праздника, оскорбленно зашелестел. Уильям зажмурился, избавляясь от иллюзии, что олени слишком сердиты и с ними страшно заводить беседу, а Эс тем временем продолжал: — Драконий череп на поясе — это не столько метод усилить свои заклятия, сколько метод нажить себе гору неприятностей! Вообрази, Уильям, — мои сородичи набросятся на Эльву, как стервятники — на свежего мертвеца, а ведь он жив и, к своей же неудаче, соображает! — он осекся. — Что это?
Его Величество напрягся. Минуя крепкие стены, отдаваясь эхом, до подножия башни долетел звонкий металлический лязг, а за ним — чей-то азартный крик: «Нападай!» На голос Альберта, единственного, кто порой тренировался в искусстве владения мечом, этот крик ни капли не походил, и король народа хайли поспешил ему навстречу.
Просторный тренировочный зал, обставленный таким образом, чтобы его обитатели могли и подраться, и от всей души отдохнуть, и построить себе недолговечное укрепление из кресел, диванов и шкафов, было освещено факелами и фонариками-тыквами. Свечи за оскалами зловещих рож почти растаяли, и фонарики получились неубедительными, но их затухающие отблески играли на двух обнаженных до пояса фигурах, стремительных, будто звери, и грациозных, как эльфы.
Они двигались так быстро, что крылатому звероящеру стало дурно, и он опустился на колени у выхода, испытывая желание то ли съесть изрядно похудевший кусок льда, то ли бросить его, прилечь и прижаться щекой к упоительно холодному полу.
— Милорд, — фигуры замерли, их мечи отразили огоньки свеч, и Уильям с удивлением узнал Говарда и господина Эльву. — Мы вам помешали?
— Нет, — отмахнулся Его Величество, похлопывая по спине Эса. Тот был таким тощим, что позвонки и ребра весьма болезненно впивались в тонкую ладонь юноши, однако дракон с благодарностью что-то простонал и растянулся на плитах, побледневший, дезориентированный и печальный. — Не отвлекайтесь. Я буду вашим судьей.
Сэр Говард обеспокоенно шагнул к Эсу:
— Ты умираешь, презренная рептилия?
— Не-е-эт... — протянул тот. — Не дождешься...
— Не отвлекайтесь, — повторил Уильям. — Я с удовольствием прослежу за вашим поединком. И за Эсом, — сочувственно добавил он. — Чтобы он наверняка не умер.
Сэр Говард смущенно переступил с ноги на ногу. Эльва отсалютовал ему священным мечом, и тренировочная битва загремела с новой силой.
Рыцарь был осторожнее, некромант — решительнее. Два лезвия сталкивались и расходились, иногда — высекали искры, а бывало — скользили в опасной близости от одинаково крепких тел, замирая за миг до удара — так, что Уильяму рисовались глубокие ровные раны, однако в реальности противники умело их избегали. Поединок больше походил на танец — мягкий, уверенный танец мастеров, чьи клинки прошли через настоящие сражения, не такие, какие испытывал на себе король народа хайли. И он впервые, пожалуй, отметил для себя, что сэр Говард — это все-таки воин, опытный и умелый. А господин Эльва...  господин Эльва скорее убийца, хладнокровный и немного безумный: мало того, что вырежет врагу сердце, так еще и брякнет какую-нибудь грубоватую шутку на этот счет.
Несмотря на то, что некромант был старше, противники ничем не уступали друг другу. Третий сын семьи маркизов де Лайн больше полагался на магию, чем на меч, и не работал над собой так усердно и скрупулезно, как сэр Говард. И под конец — к неподдельному восторгу Уильяма, — именно сэру Говарду удалось выбить оружие из рук господина Эльвы, да так, что священный клинок отчаянно, жалобно зазвенел о черный мрамор с белыми прожилками, словно жалуясь хозяину: вот, до чего меня доводит твоя беспечность!
— Браво, — некромант поклонился. — Ты, наверное, мучился над этим с рождения?
— Я не мучился, — улыбнулся оруженосец. — Я учился.
У дверей зала, где безутешно проклинал судьбу Эс, господина Эльву настигла забавная мысль: а ведь совместная тренировка рассказала некроманту и рыцарю друг о друге больше, чем длинный обстоятельный разговор.
— Ну как ты, жив? — любезно осведомился он, дотронувшись до левой скулы дракона кончиками пальцев. — Помочь тебе заклятием? Я, правда, сомневаюсь, что оно не прижмет тебя еще сильнее, но...
— Не нужно, — слабо прохрипел Эс. — Ни черта мне от тебя не нужно. Испытывай свои заклятия на военачальниках Измиальта, а меня, пожалуйста, оставь тут...
— Пожалуйста, — серьезно покивал мужчина. — Лежи. Но если до вечера тебе не полегчает, помни — я в гостевой комнате, а помощь ближнему своему избавит меня от множества грехов, совершенных дома.