Глава четвертая, предгрозовая

За береговой крепостью Этвизы поднимались в небо рассеянные дымы Шакса, крупного города, где протекала основная доля торговли с Талайной — благодаря близости перевала и тому, что жители горных деревень предпочитали соседей родному королевству, где добираться до Ринны им пришлось бы втрое дольше.
Корабли Эдамастры — скопление парусов и чуть изогнутых силуэтов над волнами, — приближались к огонькам каменной твердыни. Ее стены, увы, не охранялись, рыцари проводили вечер в компании друзей, вина и хороших книг, а о том, что совсем рядом прячется вражеская армия, как и о том, что враг СУЩЕСТВУЕТ, не имели зеленого понятия. Счастливые, глупые, бесшабашные люди, но у них под ногами не трескается песок, не рождается огонь, их города стоят невредимыми и будто насмехаются над горем королевы Ами.
Так думал господин Язу, болезненно сощурившись из-за ветра. Ночная тьма, густая и как  будто осязаемая за полтора часа до рассвета, обволакивала «Maledar», и капитан корабля нервничал, а командиры отрядов бегали по нижним палубам, раздавая приказы. Островком относительного спокойствия в этом безумии был Кьян — он замер на квартердеке и следил за рядовыми солдатами, растерянными, испуганными, как дети, и дрожащими от холода, несмотря на теплые меховые куртки. Им предстояла первая в истории Эдамастры война, а не обычные конфликты между знатными семьями или землевладельцами. Им предстояло убивать, а не сажать за решетку, и они боялись — а сумеют ли, а выживут ли, а какова будет кара за побег с поля боя...
— Канониры, — громко окликнул военачальник, бросив полный сомнения взгляд на господина Язу. Ему все больше казалось, что битва с рыцарями выгодна лишь верховному шаману, а королеве Ами никакой пользы не принесет, но отступать было поздно — да и некуда. — Приготовиться к залпу!
Господин Милайн, временно исполняющий обязанности цейхватера, поднял руку. Под верхней палубой одобрительно загудели голоса его подчиненных.
Кьян мысленно проклял и себя, и Первую Центральную Армию, а затем выдохнул:
— Огонь!
«Maledar» покачнулся, море недовольно зашелестело, громыхнули пушки — вразнобой, хотя разница между выстрелами была не столь важна. Краткий миг — и грохот повторился, но издали, от береговой крепости. Яркие вспышки ознаменовали удар флота Эдамастры по Этвизе, королевству рыцарей, и, не давая никому опомниться, Кьян скомандовал:
— Зажечь сигнальные фонари!
Красное пламя по левому борту корабля нашло ответ у пылающего краешка Тринны, и старшие товарищи рядовых солдат фрегата, чьи лодки болтались над пустотой у песчаного берега, сжали мечи и выбрались на вражескую территорию.
Знамя Эдамастры грязным пятном заколебалось там, где они бросили ненадежные деревянные скорлупки и весла. Сотни стремительных фигур по-звериному осторожно пересекли пляж, миновали крепость, объятую огнем, и равнодушно добили ее хозяев. Местами завязались одиночные схватки, зазвенело оружие — человек сквозь безумный рев не различил бы, а Кьян услышал, и сердце у него забилось так часто, словно хотело разорваться в клочья.
Выбора нет. Выбора нет, иначе королева Ами погибнет. Он должен победить, должен отобрать у невинных людей Этвизу, он должен...
— Хорошо горит, правда? — оскалился верховный шаман, заглядывая на квартердек. — Нашим воинам пригодится свет.
— Спустить лодки, — отвернулся от него Кьян. —  Приготовиться к высадке. Командование кораблем я передаю господину Тартасу, и да пребудут с ним великие Боги.
Адмирал, чьи пепельные волосы были абы как перетянуты косицей из багровых и черных ниток, а рассеченная верхняя губа и ожог на виске зловеще темнели в оранжевых отсветах, поклонился.
— Вперед, господин военачальник, — тихо сказал он. — Представьте, что ваши враги —  не люди. Представьте, что они — животные, и что вы — охотник, представьте, что вы не убиваете, а позволяете сбыться смыслу их бытия. Так заведено: одни животные питаются другими. Идите, и да сохранит вас великая любовь королевы Ами. И да сохранит...
Кьян криво улыбнулся — скорее гримаса, чем проявление добрых эмоций, — и помчался к лодкам, где уже занимали свои места рядовые солдаты. Их мечи, копья, арбалеты и луки смутно поблескивали в темноте, звенели кольчуги, звучали ругательства, сержанты пытались удостовериться, что отряды сформированы правильно, господин Милайн сердито искал своего младшего заместителя... словом, царил хаос, но разбирать его по составным частям было бесполезно.
Тыловой отряд армии пересек тот же путь, что и залп из бортовых пушек, шагнули на белый песок. Береговая крепость по-прежнему горела, из треснувших от жара окон изредка доносились отчаянные стоны, в башне кричала девушка, не зная, чем стать — обугленным трупом или изломанной лепешкой в озере крови внизу, если прыгнуть с перил балкона.
Рыцарского сопротивления, разумеется, не последовало. Большинство из воинов Этвизы встретило смерть после подарка господ канониров, а те, кому удалось выскочить из крепости и обнажить меч, смотрели на врагов мертвыми слепыми глазами, такими бесстрастными, будто никогда и не были живы.
— Милорд, — оруженосец Кьяна с уважением поклонился, — возьмите.
Военачальник стиснул пальцы на рукояти палаша, и Мальтри удовлетворенно кивнул.
Основные отряды армии вовсю потрошили город, но дома не жгли — только убивали мирных жителей, потому что делить с ними Этвизу детям народа эделе было не выгодно. Им требовалось очистить землю, куда вскоре переедет королева Ами и ее дорогие подданные, им требовалось отыскать для них крышу над головой, и настоящие хозяева Шакса падали на скользкие мостовые, а раны расцветали на их загоревшей коже, как диковинные цветы.
Перед городской ратушей господина Кьяна ожидал сюрприз — гора из трупов солдат, жаркое сражение, и победу явно одерживала маленькая, но весьма загадочная компания. Пожилой седобородый гном, человек с ясными голубыми глазами и худой самоуверенный маг безжалостно крушили врагов, закрывая своими спинами девочку лет десяти.  Она следила за этим действом, застыв, словно ледяная скульптура, и слезы неудержимо текли по ее щекам и капали на раскаленные камни.
Памятуя, как быстро были уничтожены рыцари у крепости, Кьян предположил, что эта троица воспитывалась вне Этвизы, а боролась ради ребенка. Их отвага происходила из отчаяния, будто у крыс, которых загнали в угол, и военачальник заорал:
— Стоп! Воины Эдамастры, будьте так любезны оставить в покое этих людей!
— Милорд? — сдержанно удивился Мальтри, на всякий случай опуская меч. — Что вы задумали?
Ветераны Первой Центральной Армии покорно отступили, дождались немого разрешения и бросились дальше по улице — опустошать трехъярусные особняки здешних богачей. Богачи свирепо оборонялись, а нанятые ими стражники стреляли из аркебуз, и подожженные фитили крохотными искрами блестели сквозь разбитые стекла.
— Уходите отсюда, — посоветовал господин Кьян, притворяясь, что бравая троица его нисколько не интересует. — Если знаете, как уйти — уходите, пока не поздно. Вы — не рыцари Этвизы, и я не обязан вас убивать.
Позади что-то загремело, ледяные копья посыпались на город из облаков, пение шамана сотрясло воздух. Голубоглазый человек, так похожий на сородича господина военачальника, дернулся и метнулся назад, за центральное городское строение. Его товарищи побежали следом, колдун посадил к себе на плечи девочку, и все трое немедленно исчезли в темноте узких переулков, куда Первая Центральная Армия не совалась без факелов. Не совалась, но это пока — пока не смолкнут основные очаги битвы, пока Шакс не погрузится в тишину и не умрет, чтобы вскоре получить новое имя и постепенно перестроиться в обитель народа эделе.
От улицы, где ледяные копья рухнули и раскололись на тысячи граней, повеяло таким холодом, что господин Кьян поежился. Мальтри этого не заметил и бодро поднялся по ступеням, ведущим к приемному залу ратуши — в конце концов, она была самой главной точкой управления городом, и ее следовало захватить сразу.
— Никого нет, — переступив порог, заявил юноша. — Заходите, милорд. Внутри безопасно.

Тхей, Кельвет и господин Кливейн вырвались из города лишь благодаря западным воротам, уткнувшись прямиком в подножия Альдамаса. У них было три варианта: использовать перевал и вернуться в Талайну, что не очень разумно, поскольку они помогли сбежать принцу Уильяму, обойти стены и увести свою нынешнюю заказчицу по тракту в Сельму или выйти к рубежам Этвизы, оповестив о вторжении ту половину рыцарей, что живет вдали от крупных поселений.
Пожилой гном напряженно размышлял, то и дело косясь на девочку. Та, едва не обезумев от пережитого, присела в корнях каштана и обхватила маленькими ладошками уши, словно так могла спасти себя от грохота боя.
Да какой там бой — планомерное, спокойное, безжалостное избиение! Господин Кливейн грязно выругался, поправил воротник синего камзола, напоминая себе, что является честным и, более того, мудрым гномом, и принялся рассуждать:
— Если пойдем к Сельме, то здорово поможем рыцарям, — они запрут все городские ворота, разошлют вестников благородным и, вероятно, отправят послов к Талайне, Вилейну и Драконьему лесу, и противник уже не застанет ребят врасплох. Я также не исключаю возможности, что нам хорошо заплатят.
— Ясно, — с кривой усмешкой произнес Тхей.
— В Талайне нам делать нечего, — продолжал господин Кливейн. — Конечно, ничто не мешает плюнуть на Сельму и доставить малышку Сплат домой, не обращая внимания на этих уродов, — он обернулся к Шаксу, — но лично мне такое поведение претит.
— Значит, пойдем к Сельме, — развел руками колдун. — У тебя нет возражений, Кельвет?
Голубоглазый человек отрицательно качнул головой. В пылу схватки ему было не до собственных ран, но сейчас, за стенами, рваный разрез вдоль правой лопатки и сквозная дыра в плече доставляли наемнику немало хлопот, и он сосредоточенно перетягивал их чистыми повязками, до поры спрятанными в сумке. Кровь неумолимо проступала поверх, и Тхей, убедившись, что армия эделе не собирается выбегать из распахнутой пасти ворот и ловить везучих беглецов, пришел приятелю на помощь.
— Сплат, солнце мое, — обратился к девочке господин Кливейн, — ты в порядке?
— В порядке, — отозвалась девочка. — Спасибо. Вы свое задание выполнили, вот награда.
Она протянула старому гному серый мешочек с двадцатью пятью золотыми — достойная плата за то, чтобы глава Гильдии вывел юную наследницу бургомистра из обреченного города. Сам бургомистр, скорее всего, умер, а его труп выбросили из ратуши или сожгли, чтобы не утруждать себя даже братской могилой.
Девочка гордо расправила худые плечи.
— Я пойду к бабушке, — деловито сообщила она. — Моя бабушка живет в деревне у Драконьего леса. Родители отвозили меня к ней на праздники в прошлом году, а в этом обещали забрать ее в Шакс, но бабушка не захотела никуда ехать. Я объясню ей, как получить деньги, собранные мамой и папой за те годы, что они работали в ратуше, и мы... мы будем счастливы...
Ее горло перехватил спазм, и девочка замолчала. Для своих десяти лет она была необычайно умной, и Кливейн потрепал ее испачканные сажей пряди, то ли утешая, то ли давая понять, что лучше выплакаться, чем держать горести в себе.
Тхей неожиданно вздохнул, подобрал девочку с покрытой инеем земли и понес вдоль тракта, не рискуя выходить из рощи. Акации, каштаны и тополя громоздкими неуклюжими лапами прикрывали его от посторонних.
— Пойдем, — вежливо пригласил он. — Я тебя отведу.

В Сельме троицу наемников приняли, как героев. Накормили, разодели, позвали травника, и тот аккуратно склонился над ранами Кельвета, изучая их на предмет яда или заражения. Заверил, что наемник будет жить («а я и не догадывался», — скептически бросил тот), и залил обе раны каким-то розовым, дурно пахнущим зельем. Почетного гостя рыцарей чуть не стошнило, и он, резко побледнев, улегся в постель и накрылся одеялом, заявляя, что на дух не переносит магов и ему поплохело исключительно из-за них.
Господин Кливейн обсудил с командирами бойцов Сельмы обстановку, сделал вывод, что Этвизу не спасут ее многочисленные гарнизоны, и согласился доставить письмо королю Драконьего леса, Его Величеству Уильяму, сыну Элизабет и наследнику талайнийской династии Хилл. Безусловно, Талайна отреклась от своего принца, посмевшего пересечь Альдамас и надеть корону хайли, но люди все еще называли его сыном госпожи Дитвел, а ровесники старого гнома с печалью вспоминали, какой красивой парой были госпожа Элизабет и господин Фридрих, отец нынешнего властелина лесного племени.
— Мы поедем в Драконий лес? — удивился Тхей вечером, когда глава Гильдии рассказал ему об этих переговорах. — К Уильяму?
— К Его Величеству Уильяму, — поправил господин Кливейн. — И нашему уважаемому клиенту. Убегая из Талайны и доверив нам свою безопасность, он заплатил столько, сколько до него не платил никто. Я признателен юноше и считаю, что сейчас мы не имеем права обращаться к нему так же, как обращались до коронации.
— Ладно, — покладисто кивнул маг. — А что, если он припомнит рыцарям старые обиды и прикажет не впускать людей в Драконий лес? Что, если он решит обороняться в одиночку, а Этвизу предоставит своему, кхм, почтенному отцу?
— Талайна не явится, — невозмутимо возразил гном. — Услышав, что на подмогу придет Его Величество Уильям, Талайна не явится.
Тхей зажмурился и медленно сосчитал до пяти.
— То есть ты намерен поддерживать королевство, — протянул он, — чьи союзники...
— Да, — перебил его господин Кливейн. — Я намерен.

Послы господина герцога уехали, слуги вынесли тыквы и сняли украшения, и замок Льяно вернулся к обычной жизни. Этвиза почему-то притихла, Талайна не поддерживала отношений с лесным народом, Хальвет и Никет ограничились предложением союза около двух недель назад, Саберна извинилась перед Уильямом за непонимание, возникшее по вине королевы Дитвел (это было особенно сложно доказать, но Эс благополучно справился), и в жизни Уильяма наступило затишье. Сэр Говард советовал вплотную заняться тренировками, Эс говорил, что его «ребенку» давно пора отдохнуть, а господин Альберт защищал своего короля от чужого давления, повторяя, что он сам придумает, как распорядиться выпавшей неделей спокойствия.
И Его Величество, разумеется, придумал.
Библиотека, освобожденная от власти пыли и пауков, да к тому же согретая камином, получила прозвище запасных покоев юноши. Он проводил там сутки напролет, читая то изящные эльфийские романы о приключениях за пределами Тринны, то исторические фолианты о ведьмах и колдунах древности, то магические трактаты об амулетах, то королевские отчеты о заговорах и предательстве. Все это было страшно увлекательным, и порой Уильям не выходил из библиотеки даже ради завтрака, ужина или обеда — госпожа Эли приносила ему послания поварят на золотом подносе и спрашивала, как долго Его Величество собирается торчать за высокими стеллажами. Тот рассеянно отмахивался, не отрываясь от рунической вязи,  наскоро перекусывал, дочитывал то, что запланировал на день, и плелся в Милу — поспать хотя бы часа три, если рассудок, переполненный образами, не взбунтуется раньше, чем юноша донесет свои бренные конечности до кровати.
Господина Эльву искренне поражало такое поведение.
— Он же король, — сокрушался мужчина. — Разве короли запираются в библиотеках, чтобы насладиться книгами?
— Нет, — пожимал плечами сэр Говард, и беседы на эту тему заканчивались, не успев начаться.
Некромант несколько раз прогуливался по колоссальному залу, в лабиринте шкафов и полок, и поглаживал книжные корешки, словно подыскивая что-то для себя. Однако результатом его поисков оказалась увесистая стопка желтых бумаг, еле-еле прошитая голубыми нитками и подписанная как «Основы алхимии», и эти основы господин Эльва шлепнул на стол под самым носом Уильяма.
— А?.. — оторвался от истории Саберны тот.
Некромант весело подмигнул:
— Говард как-то упоминал, что у тебя, по твоему же мнению, нет никаких талантов. Так вот я полагаю, что ты все-таки ошибаешься.
Он подтолкнул к юноше «Основы алхимии». Его Величество с нескрываемой тоской поглядел на небрежный заголовок, но полистал древние страницы и, к удовольствию господина Эльвы, заинтригованно перехватил слабый переплет.
— Ого!
Некромант устроился напротив, похлопал себя по карманам куртки и вытащил четыре бумажных упаковки, помеченных идеально ровными символами, незнакомыми, впрочем, юноше, и стеклянную узкую колбу, а секундой позже — и стальную треногую подставку к ней.
— Страница восемь, «наипростейшие сочетания», — сообщил он в хорошо поставленной манере, будто все свои тридцать лет преподавал юным чародеям разные магические фокусы. — «Алхимическую реакцию можно вызвать при использовании таких элементов, как порошок из костей дракона, семена шиповника, пепел и капля сока волчьей травы...» — он жестами показал, что цитата окончена.
Ловкие пальцы, на левой руке — сплошь израненные, опустошили бумажные упаковки — нечто серое, нечто красноватое, нечто хрупкое, — и вытащили из рабочей сумки бутылочку, по верхние венцы горлышка заполненную зеленовато-голубой жидкостью. Бутылочка Уильяма впечатлила, а щепотки остальных реагентов, бережно отмеренные по весу, доверия не внушали. Однако стоило господину Эльве бестрепетно высыпать все эти вещи в колбу, как они перемешались в единый карминовый состав, а капля сока волчьей травы и заученное встряхивание завершили реакцию — за стеклом тускло переливалась, наверное, жидкость, по характеру похожая на ртуть, и, судя по внимательному взгляду некроманта, столь же опасная.
— Страница восемь, выводы, — улыбнулся он. — Прочти, пожалуйста, вслух.
— «Полученный в результате яд применяют при охоте на вурдалаков, упырей и прочих представителей нежити, чья туша состоит из мертвых человеческих тел...» — послушно пробормотал юноша. И отшатнулся: — Погоди, ты что, вот так запросто взял — и смешал в библиотеке яд?!
— Окстись, Уильям, — обиделся Эльва. — Прочитал бы до конца абзаца: «данное смешение алхимических элементов для человека безвредно», если он жив, здоров и его ни разу не кусали нечистокровные вампиры, потому что нечистокровные — это, в своем роде, тоже мертвые люди, и соприкосновение живых людей и вампиров навсегда отпечатывается в жизни первых. Меня вот, например, не кусали.
Для наглядности он перевернул колбу (Уильям чуть не умер от ужаса) и вылил содержимое себе на ладонь. Обособленные карминовые капли заблестели на коже некроманта, словно рубины, и он уверенно потыкал их ногтем.
— Мягенькие, потрогаешь?
Его Величество посмотрел на капли с невольным трепетом. От них почему-то исходил аромат роз и дождя, истрепавшего лепестки.
И протянул руку.
— ...действительно, мягенькие, — умиленно заметил юноша. Капли больше походили на крохотные мячики, упругие, но податливые, и послушно прогибались под любым прикосновением. — А как отравить ими вурдалака?
— Нужно бросить, — пояснил некромант. — При столкновении с мертвой плотью они разбиваются и, как правило, прожигают в ней солидные дыры. Когда это происходит, цветочный запах рассеивается, и начинает вонять мясом, протухшим еще две недели назад.
Уильяма передернуло, но он все же нашел в себе силы для вопроса:
— Получается, мертвая вурдалачья плоть — тоже алхимический элемент?
— Ага, — радостно покивал господин Эльва. — Молодец, на лету схватываешь. Не то, что ученики факультета алхимии в Алаторе. Эти соображали около получаса, пока я не смирился и не озвучил очевидные факты сам.
Его Величество ощутил мимолетный укол гордости.
— Скажи, — попросил он, — а как раздобыть эти алхимические элементы? Потому что, как ты понимаешь, охотиться на драконов и собирать волчью траву я немного... э-э-э...
— Боишься?
Повисла тишина. Юноша уставился на краешек пожелтевшей страницы, а некромант — на юношу. Его так и подмывало пошутить, что или ты убиваешь драконов сам, или не являешься господином алхимиком, но несчастное выражение лица Уильяма не располагало к подобным шуткам.
— Если честно, — вздохнул Эльва, жалея, что беседует не с коллегой, — то большую часть элементов продают в специальных торговых лавках. Меньшую, если никак не получается найти ее лично, твои будущие коллеги приобретают на черном рынке. И я бы рекомендовал, — он перешел на вкрадчивый шепот, как будто в замке хайли кто-то рискнул бы всерьез подслушивать, — обращаться за такими штуками к эльфам — они буквально чувствуют, как именно их надо собирать и хранить. 
Уильям нахмурился. Да, никто не чувствует живой и мертвый миры так, как чувствуют эльфы. И остроухое племя свободно пользуется своим даром, подбрасывая семечки льна в кубок эля бывшей королеве Талайны, чтобы проклятое растение разорвало девушку изнутри, уничтожило, не заставив никого предположить, что ее неизлечимая болезнь — это следствие чужого плана, успешно исполненного послами Хальвета.
После коронации юноша размышлял, не рассказать ли о своих видениях господину Альберту — тому, кто действительно знал и госпожу Элизабет, и ее отца, и причины приезда хальветской знати в королевство за горными перевалами. Но что-то внутри одергивало короля всякий раз, как он подходил к оруженосцу дедушки достаточно близко. Что-то словно бы запрещало ему говорить о смерти матери, и он испытывал смутный, какой-то совершенно дурацкий страх: что, если господин Альберт не поверит, что, если он посмеется — мол, это всего лишь твое глупое подсознание?
— Что с тобой? — насторожился некромант. — Я что-то не то ляпнул?
— Нет, — покачал головой Уильям. — Все нормально. Слушай, пока ты здесь, ты не мог бы заняться моим образованием? Я буду тебе платить, например, по десять золотых за каждое занятие, а если оно затянется, то по двадцать. Идет?
— Нет, — укоризненно отказался Эльва. И, заметив беспокойство, промелькнувшее в серых глазах Его Величества, невозмутимо добавил: — Пока я здесь, я займусь твоим образованием бесплатно, в благотворительных целях. Может, оно, — некромант улыбнулся, — повлияет на список моих грехов не меньше, чем спасение Эса от похмелья. Как ты думаешь?
Уильям улыбнулся в ответ, но как-то мрачно, про себя прикидывая, что за грехи вынуждают господина Эльву быть таким щедрым, и не пытается ли он, случайно, разбудить в своей душе милосердие...

Незваного гостя светловолосого дракона в образе человека регулярно видели повсюду: у дверей кухни, в магической башне, во дворе замка, в библиотеке, где он учил короля Уильяма основам алхимии, а порой и у выхода из казематов. Стражникам иногда казалось, что он не умеет уставать, а потому и не нуждается в отдыхе, до того любопытным и пронырливым типом выглядел господин Эльва.
Он обновил все ритуальные рисунки, расположенные вокруг Льяно, убедился, что к юноше не пробьется голодная нежить, уделил немало внимания сэру Говарду, чьи тренировки с мечом становились день ото дня сложнее. Он проводил по шесть-семь часов напролет в обществе Эса, обсуждая с ним грядущие перспективы народа хайли, предаваясь веселым воспоминаниям о визите дракона в Ад и обмениваясь различной информацией, от системных потоков заклинаний до бесполезных глупостей. Он принимал живое участие в работе господина Альберта, корпевшего над обновленной летописью Драконьего леса, он давал стоящие подсказки поварятам. Он терпеливо таскался туда-сюда с госпожой Эли, внимая азартным историям о том, как девушка заставила своих коллег вылизать Иройну, уговорила господина Эса впустить уборщицу в Кано и тащила по коридору двуручник господина Говарда, оставленный рыцарем у порога трапезной.
Словом, его поведение было крайне подозрительным, и однажды крылатый звероящер не выдержал.
Он следил за Эльвой сутки, с полуночи до полуночи, но так и не обнаружил ни единой минуты, когда некромант позволил бы себе прилечь. Даже ночью он работал над свитками, явно привезенными из дома — исправлял ошибки, добавлял грани к магическим символам, нараспев зачитывал заклятия. Благодаря подобному развлечению пол в отведенных ему комнатах оброс ледяными глыбами, затрещал и едва не поглотил своего создателя, но маг вовремя обратился к стихии пламени и растопил его, а воду вынудил испариться.
В три часа утра он снова покинул свои покои, прогулялся в тени замковых стен, подменил на посту стражника, которому приспичило в туалет, и уселся почитать книгу на подоконник возле факела, флегматично листая главы, богато украшенные картинками из чернил. Эс, упорно продолжая торчать за углом и всеми силами скрывать свое присутствие, слегка видоизменил глаза — вертикально вытянулись черные зрачки, теплый внутренний свет растекся по радужным оболочкам, — и прочитал название: «Одиночество на земле».
Усталость отразилась разве что на веках некроманта: покрасневшие, воспаленные, они явно жаждали сомкнуться, но Эльва не менее упрямо, чем Эс, таращился на ровные строки. Дракон сообразил, что скрыть вышеупомянутую усталость магу было легче легкого — он списывал все на последствия глубокого шрама, жаловался, что края давно зажившей раны зудят и влияют на его зрение, но не признавался, что банально хочет спать.
— Хочешь ведь, — бормотал Эс, преследуя некроманта до библиотеки. — Хочешь, так почему не спишь?
— Привет, — поздоровался Эльва, присаживаясь напротив Уильяма и принимая протянутую королем книгу. — Что у нас по плану сегодня? Алхимические реактивы?
— Да, — согласился Уильям. И, не дав некроманту перейти к теме урока, спросил: — Тебе Эс нигде не попадался? Позавчера он будто исчез, никак не могу найти...
Совесть крылатого звероящера попробовала устроить бунт, но Эс подавил ее в зародыше. Безусловно, ему было жаль юношу — и он был искренне благодарен, что Уильяма пугает пропажа приятеля. И все же дракон всей душой стремился выяснить, в чем кроется причина неприязни Эльвы к здоровому отдыху, положенному всем людям.
Как ребенок неба, Эс был способен не спать неделями, но как человек, он путался в собственных ногах и дважды едва не вывалился из своего укрытия. Некромант не обернулся и не напрягся, что давало крылатому звероящеру понять: ему столь же дурно.
Время шло, солнце рухнуло за вершины Альдамаса, Драконий лес погрузился во тьму. Господин Эльва наконец-то заглянул в свою спальню, тяжело вздохнул и уткнулся носом в подушку, а по его спине пробежали мурашки, отчего колдун содрогнулся и глухо выругался. Судя по тому, насколько равнодушно он это сделал, подобное происходило с ним отнюдь не впервые, и Эс по-звериному повел ушами, рассчитывая лишь на свой идеальный слух.
...Люди засыпают, дыхание становится размеренным и ровным, они расслабляются и словно бы частично умирают. Эльва не мог уснуть, ворочался под пуховым одеялом, сжимал пальцами амулет на грубой надежной нитке, но, будучи измотанным, под конец ночи все-таки забылся и притих.
Крылатый звероящер зевнул, буркнул себе, что следовать примеру некроманта нельзя, но слабый человеческий образ одержал над его уверенностью победу. Эс на короткий миг сомкнул веки, и его  тут же — на самом деле далеко за полдень, но для светловолосого парня солнце все еще торчало под берегами Талайны, — разбудил крик, страшный хрипловатый крик, расколовший сонное молчание надвое...