Золотой ребёнок

Анна Ивановна взяла с комода рамку с фотографией сына, села на диван и стала пристально смотреть в глаза своего ребёнка сквозь свои и его очки. На этом снимке Антону семнадцать лет, готовился к выпускному и решил сфотографироваться в новом костюме. Сам на него заработал: учил мальчика на дому осваивать компьютер. Мать часто смотрела на юношеское лицо сына, хотя ему завтра будет уже тридцать лет. Она улыбнулась своему мальчику и застыдилась от воспоминания прошлого. 
Пять лет тому назад она так же взяла фото с комода и, глядя на сына, тонула в грустных, полных отчаяния, мыслях: «Ах, ты мой бедный четырёхглазик! Умница, вечный отличник! Ну, почему ты такой несчастливый? Потому что дурачок! Я для чего тебя растила? Чтобы ты вот так распорядился своей судьбой? Значит, неправильно я тебя воспитала, ошибок наделала. Да, к ученью тебя пристрастила, может быть, напрасно. Такой ты и получился «ботаник», как говорят про подобных тебе: школа – золотая медаль, университет – красный диплом, аспирантура – успех и сразу карьера... А личная жизнь, а семья?.. И как мне пережить эту твою выходку?»
Она тяжело, надолго задумалась, стёрла слезу, пощекотавшую щёку. Её ребёнок воспитывался без отца. Она только четыре года знала семейную жизнь. Познакомились на работе: он слесарь, она бухгалтер, вроде любовь была... Да, она любила, а он... Видно не любил, если ушёл к другой, бросил жену и сына. Антон держал обиду на отца, спрашивал маму, где он, почему не хочет видеть сына? А что сказать? Уехал и забыл. И снова мальчик переживает. Не сложилась у Антона любовь с одноклассницей Машей. Она пришла к ним в школу в седьмом классе, и парень влюбился в яркую, рыжеволосую девчонку, в огонь, искрами разлетающийся от неё. Она сразу поняла, что он в её власти, повелевала им, вертела, как хотела. Измучила, опустошила и выбросила из своей жизни. Да, сын устоял, не смог вписаться в их компанию, резвых, легкомысленных, ищущих острых ощущений. Он пришёл тогда, после встречи Нового года, раздражённый, унылый, но мать увидела, что нет в нём отчаяния от разочарования. Ничего она не спросила, и он ничего не рассказал, даже гримаса на лице появилась, когда она попыталась подступиться к нему. Но от матери Саши Ерёмина она узнала кое-какие подробности. Та ей позвонила наутро, поспешно поздравила с праздником и спросила, не умея скрыть волнения:
— Аня, твой во сколько домой явился? После часа ночи? А мой, представляешь, только что. Пьяный, весь в губной помаде, еле живой! Я стерпела, ругать сразу не стала, а вроде ласково так спрашивала, что, мол, там было. Так он, наглец, ухмыляется, пьяная рожа, и говорит мне: «Ой, мать! Что было!.. Всё было». Рухнул на постель и заснул, как мёртвый. Анечка! Это ведь школьники, выпускной класс, а получается, девочки там уже какие? Я перед тем, как тебе звонить, с Зоей Сокольской говорила. Её Света тоже домой пришла во втором часу. Так она с матерью делится, рассказала, что Машка устроила в квартире настоящую пьянку. Родители ей разрешили эту вечеринку, сами у друзей на даче гуляли, а дома, в баре, всякие напитки, еды полный холодильник, понятно, телек, музыка, ёлка до потолка... Так не этого им надо. Парочки образовали, к Светке приставал этот гадкий Емельянов, она его отшила, с твоим Антоном они общались и вместе ушли. Твоего Машка сначала взялась обрабатывать, но у неё там ещё один парень был, уже не школьник, пришёл к ней после двенадцати, она с ним и закрутила. Твой сразу ушёл. Умный у тебя сын, а мой, дурак, не учиться хочет, вон чего ему надо... А что? Теперь такое время – малолетки рожают...
Анна Ивановна тогда порадовалась за сына, но утром, увидев его грусть, какой-то уныло-побитый вид, очень его пожалела. Всё в Антоше было жалким: и его очки, и сутулость, и небольшой его рост. Ну и что, что тонкие черты лица, тёплые карие глаза под густыми ресницами, густые волны каштановых волос, чуть смуглая, чистая кожа?.. Да, руки красивые, аккуратный такой, деликатный... Но не герой, не спортивный, не удалой. «Ботаник», – уже тогда подумала она. Он скупо ответил на её вопрос, почему не гулял в компании: «Я, мама, не привык выпивать, мне среди подвыпивших скучно». «И слав Богу,  – подумала она, – золотой ты мой ребёнок!»
И вот этот «золотой ребёнок» что укурил! В университете дружил с девушкой Алёной, мать подозревала, отношения были интимные, но что-то не сложилось. А потом года три, пока диплом защищал, в аспирантуре учился, о девушках вообще слышно не было. Остался в областном центре, работа хорошая, заработки приличные, на квартиру почти накопил... И вот женился. Не познакомил мать с невестой, не посоветовался – бабах – и муж, отец семейства! Да какого! Взял разведёнку, женщину с двумя детьми! Рожала-то Катерина один раз, зато сразу двоих. Позвонил Антон матери, сообщил. Она и онемела. Он тоже молчит.
— Сколько же лет мальчикам? Как их зовут? – наконец, едва продохнув, сипло спросила она.
— Сынкам нашим (видали? Сынкам! Нашим!..) по три года. Это Костя, мы его Котиком зовём, и Боря – Бобик наш. Такие они чудные, мама, ты их полюбишь!
— Ох, Антоша! Ты себя, видно, не любишь! Девушку не нашёл, такой груз себе на плечи взвалил!
— Мама, ты там не вздумай горевать да жалеть меня. Я счастлив, слышишь? Совершенно счастлив!
Голос у сына, действительно, звенел счастьем. «Ты ещё, сыночек, не хлебнул этого счастья полной ложкой! Ох, боюсь, под горло подвалит счастье, дышать не даст! Счастье! Этой брошенке счастье привалило. Такой парень достался! Ишь, деток как зовут, словно каких животных: Котик и Бобик!..»
У невестки была своя квартира, от бабушки с дедом, родителей её отца, досталась. А её мать и отец уехали в тёплые края, жили у Чёрного моря, где-то под Сочи. «Нет, не из-за квартиры мой Антон женился! Он не такой!»
Ничего не могла с собой поделать Анна Ивановна: игнорировала невестку, по телефону сухо с ней здоровалась и тут же просила передать трубку сыну. А когда мобильник Антон купил, и вовсе с Катей за год словом не обмолвилась. О детях тоже не спрашивала, не могла. И с Антоном отношения напряглись, как натянутая до последнего пружина: чуть дёрнешь, и лопнет, да ещё и ударит железом в грудь. Но прошло ещё полгода, и Анна Ивановна узнала, что через три месяца станет родной бабушкой своему новому внуку, точнее, внучке, как показывает УЗИ. Всё в ней перевернулось, душа, словно сбросила ледяной панцирь, запела, затрепетала!
— Антоша! Вы бы приехали в гости-то! Надо же познакомиться воочию. Не так далеко живём друг от друга. В любое время, сынок, когда вам удобно, – не просто приглашала, а словно молила она.
Сын обрадовался.
— Приедем, мама, вот у студентов закончится сессия, на недельку смогу вырваться.
Анна Ивановна заволновалась, засуетилась: купила ёлочку, небольшую, но пушистую-душистую, достала с антресоли коробку с ёлочными украшениями, десять лет простоявшую без употребления, долго, с любовью перебирала игрушки. Вот золотой шарик, подаренный ребёнку отцом, когда ещё жили вместе, когда сын мог надеяться на отцовскую заботу. «Где ты теперь? Может, и на свете тебя нет, – вздыхала она. – Уехал за тридевять земель в Челябинскую область, откуда родом она, та, разлучившая жену с мужем, отца с сыном... По алиментам ещё знала, что жив, да уж двенадцать лет скоро, как и эта нитка оборвалась...» Нет, не проходит горечь обиды. А вот фонарик, он сохранился ещё с её детства. Надо же, такой простенький из продолговатых бус на проволочках, а живучий! Но самая милая игрушка – дедок из стручка: шишковатый, розовый струк, а в нём седобородая голова сказочного чародея. Нигде, никогда за всю жизнь ей не встречалась другая такая игрушка, и откуда она взялась – неизвестно. Нарядила ёлку, приготовила постельное, распределила места: сын с женой на его кровати в спальне, а мальчики тут, с ней, в большой комнате – она будет спать на раскладном кресле, а дети вдвоём на её широком, раскладном диване. «Все разместимся! Места хватит! – радовалась она. – Мальчикам скоро пять, надо чем-то занимать. В кладовой Антошин конструктор, машинка с радиоуправлением... Ещё какие-то настольные игры... Гостинца куплю, сладостей...»
Сразу после Нового года и приехали. Зима стояла морозная, многоснежная, что было радостно и красиво, но перед самым приездом детей, накануне вечером, у Анны Ивановны поднялась высокая температура, запершило в горле. И, хотя она полностью подготовилась к приезду гостей (холодильник полон продуктов, наварено, нажарено, куплены билеты на ёлку в театр), а вот свалилась хозяйка, да ещё испугалась, не заразить бы своих, не принести бы вред вместо блага. «Дети малые, беременная!.. Ах ты, Господи! Как это я? Что же будет?» – мучила её тревога. Она позвонила сыну, объяснила положение, а он, растерявшись, ответил, что они уже в поезде – обратно не повернёшь.  Всю ночь, часто вставая с постели, Анна Ивановна лечилась, чем только можно, но за ночь не вылечишься.  «Катя медсестра, предпримет меры предосторожности», – эта надежда была единственным утешением для больной.
Она ещё вчера, чуть поняла, что болеет, задвинула кресло-кровать в самый дальний угол и поставила перед ним ширму – отгородилась, как могла. Теперь, открыв дверь на их звонок, чуть покачиваясь от слабости, порхнула за ширму, стояла и выглядывала. В прихожей возня, тихие голоса. Наконец вошли в комнату ребятишки, за ними мама и сзади Антон. Катя ей сразу понравилась: на свадебной фотографии она выглядела очень юной, круглолицей блондинкой, а теперь, с животиком, с несколько осунувшимся лицом оказалась похожей на Антона, словно родная сестра. Совпадали цвет глаз и натуральных волос, небольшой рост, миниатюрность... Мальчики были похожи на мать, и, выходит, на отчима. «Это просто чудесно! Настоящая семья!» – застучало в волнении сердце женщины.
— Мамочка, ты ложись! Мы тут разберёмся. Котик, тащи синюю сумку, а ты, Боб, коричневую – туда, на кухню. Вот, мама, моя Катя.
— Здравствуйте, Анна Ивановна. Я сейчас руки вымою и посмотрю вас. У меня всё есть: послушаю вас, укольчик сделаю. Я медсестрой работаю в детской больнице, но по образованию – фельдшер, практиковалась в деревне. Мы вас быстро на ноги поставим.
 Говоря всё это, спокойно, несуетливо Катя достала из сумки всё нужное, разложила на комоде, на минуту задержав взгляд на фотографии семнадцатилетнего Антона, улыбнулась ему, почти мальчику.
Три дня Анне Ивановне не разрешалось покидать постель, но уже на второй день она почувствовала себя гораздо лучше, радовалась, что Катя определила простуду, не вирусную инфекцию, и разрешила мальчикам ухаживать за бабушкой. Её поразило поведение пятилеток: спокойные, рассудительные, они с удовольствием приносили ей питьё, еду, подавали лекарство, Котик сел у кровати и рассказал ей сказку про умную ворону, а Бобчик спел песенку про Чебурашку. Им очень понравился папин конструктор, не ссорились они из-за машинки, запускали её по очереди, уходя в прихожую, чтобы не беспокоить бабулю, как стали называть папину маму.
На ёлку в театр пошли без Анны Ивановны, она ещё не решалась выйти на улицу, и, оставшись одна, по привычке, взяла с комода фото сына и зашепталась с ним: «Умница ты мой, золотой мой ребёнок! Как ты достойно, красиво живёшь!  Главное, всё в твоей судьбе полно смысла и любви. Прости меня, что так не сразу поняла это, потеряла больше года радости и покоя... Больше года не знала внуков и свою прекрасную невестку! Ах, глупая я! Всё чужими суждениями о жизни пользовалась. Но... слава Богу! Благодарю жизнь, судьбу, тебя, мой золотой ребёнок!»
Когда родилась Дашенька, Анна Ивановна поехала помогать семье, а потом решили квартирный вопрос и стали жить вместе. И Анна Ивановна, брошенная мужем, как и Екатерина в своё время, поняла, наконец, что такое семья, когда есть на кого опереться, не стыдно попросить помощи, а, главное, иметь возможность предложить и подарить свою помощь. Так прошло ещё три года. Соскучилась Анна Ивановна по своей «хатке», по квартире, которую сдавала всё это время, исправно получая плату за неё по почте от своей подруги, за скромную плату следившей там за порядком. Хорошая семья жила в съёмной квартире, порядочные, честные люди. Можно сказать, повезло. И с подругой повезло. И вдруг по почте пришло заказное письмо, его подруга переслала. Анна Ивановна сильно заволновалась: что это? Что-то, мол, с квартирой или с подругой? Но оказалось, что это письмо о полагающемся ей наследстве, как наследнице первой очереди, по причине смерти её мужа. Не бывшего мужа, а просто мужа. Значит, не было у него второго законного брака, не было жены, детей – семьи. Не было счастья. Не думала Анна Ивановна, что так горько станет плакать, сидя на холодной скамье в сквере, что дорога будет уплывать за туман её слёз. Она шла домой и думала о покойном: какого счастья он себя лишил, что потерял в жизни! Не увидел, как рос, взрослел, стал настоящим человеком их золотой ребёнок!