Лев Толстой в зеркале психологии. Беседа 9

Беседа 9. Всемогущество есть бессознательность

— Личность ярче всего проявляется  в кризисные моменты, но в каждый такой момент она поворачивается то негативными, то позитивными своими сторонами. От чего зависит этот поворот?

— На дне души каждого лежит та благородная искра, которая сделает из него героя. Но искра эта устает гореть ярко, — придет роковая минута, она вспыхнет пламенем и осветит великие дела.

— То есть, если нам кажется, что человек не способен на неожиданный поступок, значит, пламя от искры еще не разгорелось? Как понять, что пламя вспыхнуло?

— Случалось ли вам в известную пору жизни вдруг замечать, что ваш взгляд на вещи совершенно изменяется? Как будто все предметы, которые вы видели до тех пор, вдруг повернулись к вам другой, неизвестной еще стороной? Это и есть моральная перемена.

— Такое изменение называют состоянием интенсивного осознавания. Оно характеризуется  обновленным, отчетливым видением существа проблемы, воспринимаемой как бы с самого начала, заново. 

— Скорее, быстрой сменой необыкновенно ясных мыслей. Например, мечты с необыкновенной ясностью и быстротой проносятся перед человеком. 

— Как происходит освобождение из плена установок прошлого?

— В ситуации, когда человек находится перед чем-то неизведанным, например, смертью. Если в это время он видит перед собой какой-то объект, то может связать этот объект и ожидание события. Вспомним, когда князь Андрей лежит на поле Аустерлица, он видит над собой высокое, неизмеримо высокое, с тихо ползущими по нему облаками, бесконечное небо. Еще недавно он видел его совсем другим. Оно было тихим, спокойным и торжественным, совсем не таким, когда он бежал, не таким, когда все  бежали, кричали и дрались. И совсем не таким, когда француз и артиллерист с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник.

          Он думал: «...совсем не так ползут облака по этому высокому
       бесконечному небу. Как же я не видел прежде этого высокого неба? И как я
       счастлив, что узнал его, наконец. Да! Все пустое, все обман, кроме этого
       бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме него. Но и того даже нет,
       ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!»
 
— Что открылось князю Андрею через образ неба?

— Страдание как истина движения жизни.

          Ему пришло озарение. «Где оно, это высокое небо, которого я не знал до
       сих пор и увидал нынче? — было первою его мыслью. — И страдания этого я не
       знал также, — подумал он. — Да, я ничего, ничего не знал до сих пор».

— Небо, как и космос в целом — вечны. Люди не задумываются об этом в повседневной жизни. Но когда верующий человек подходит к черте, за которой — вечность, он может понять небо как символ.

— Нечто подобное испытал и Пьер Безухов, который увидел комету?

— Не совсем так. Князь Андрей эмоционально погрузился в восприятие неба, а Пьер вступил в мысленный диалог с кометой, когда, при въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открывалось его глазам. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная во всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 года. Та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере эта светлая звезда с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив, Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая как будто, с невыразимой быстротой  пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место на черном небе и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими мерцающими звездами. Пьеру казалось, что комета вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.

— Как ощущается состояние интенсивного осознавания?

— Я назвал бы это раздраженным состоянием души, когда человек чувствует, что совершается в один миг вся его жизнь, и когда обдумает человек в одну секунду больше, чем другой раз годами.

— Оно всегда приходит после эмоционального потрясения или иногда предшествует ему?

— Иногда предшествует. Например, князь Андрей знал, что будущее сражение должно быть самым страшным изо всех тех, в которых он участвовал. Возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний.

— В состоянии интенсивного осознавания изменяются  ценностные приоритеты?

— Конечно. После Аустерлицкого сражения Наполеон объезжал поле битвы и, видя Болконского, лежащего со знаменем в руках, сказал: «Voila une belle mort» . Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire   того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову. Он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон — его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нему облаками. Ему было совершенно все равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил о нем. Князь Андрей рад был только тому, что остановились над ним люди. Он желал только, чтобы люди помогли, возвратили бы его к жизни, которая казалась столь прекрасной, потому что он теперь ее иначе понимал.

— Почему он не попросил помочь ему? Он не мог говорить?

— Мог. Но ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, что он не мог отвечать ему. Да и все казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, значения которой никто не мог понять, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто из живущих не мог понять и объяснить.

— Меняется ли отношение к людям после того, как с человеком произошел подобный духовный переворот?

— Да. Много позднее, когда князь Андрей в несчастном, рыдающем, обессиленном человеке, которому только что отняли ногу, узнал Анатоля Курагина, человека, который отнял у него любимую женщину, он не пожелал зла своему врагу. Он видел, как Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал.

          «Да, это он; да, этот человек чем-то близко и тяжело связан со мною, —
       думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. — В чем
       состоит связь  этого человека с моим детством, с моею жизнью?» — спрашивал
       он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира
       детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил
       Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой
       шеей и тонкими руками, с готовым на восторг, испуганным и счастливым
       лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда-либо,
       проснулась в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала
       между ним и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза,
       мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная
       жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце».

— И он простил Анатоля?

— Простить можно поступок, а князь Андрей изменил отношение.

— Князь Андрей подошел к смерти в расцвете лет. А как чувствуют ее приближение старики?

— По-разному. Например, старик раскольник хорошо знал, что говорил, и то, что он говорил, имело для него ясный и глубокий смысл. Смысл был тот, что злу недолго остается царствовать, что агнец добром и смирением побеждает всех, что агнец утрет всякую слезу, и не будет ни плача, ни болезни, ни смерти. И он чувствовал, что это уже совершается, совершается во всем мире, потому что это совершается в просветленной близостью к смерти душе его.

— Но ведь он знал это и ранее.

— Знал, но теоретически. А тут духовному взору его открылось все то, чего он так страстно искал и желал в продолжение всей своей жизни. Среди ослепительного света он видел агнца в виде светлого юноши, и великое множество людей из всех народов стояло перед ним в белых одеждах, и все радовались, и зла больше не было на земле. Все это совершилось, старик знал это, и в его душе и во всем мире, и он чувствовал великую радость и успокоение.

— Радость и успокоение? Разве такое может быть?

— Я думаю, да.

          Окончание повести «Смерть Ивана Ильича»: «И вдруг ему стало ясно, что
       то, что томило его и не выходило, что вдруг все выходит сразу, и с двух
       сторон, с десяти сторон, со всех сторон. Жалко их, надо сделать, чтобы им
       не больно было. Избавить их и самому избавиться от этих страданий. «Как
       хорошо и как просто, — подумал он. — А боль? — спросил он себя. — Ее куда?
       Ну-ка, где ты, боль?»
          Он стал прислушиваться.
          «Да, вот она. Ну что ж, пускай боль».
          «А смерть? Где она?»
          Он искал своего прежнего привычного страха смерти и не находил. Где
       она? Какая смерть? Страха никакого не было, потому что и смерти не было.
       Вместо смерти был свет.
          — Так вот что! — вдруг вслух проговорил он. — Какая радость!
          Для него все это произошло в одно мгновение, и значение этого мгновения
       уже не изменялось. Для присутствующих же агония его продолжалась еще два
       часа».

— Чужая смерть влияет так же?

— Не так же, но влияет. К человеку может прийти понимание того, что он сделал.

          Позднышев говорил: «Я начал понимать только тогда, когда увидал ее в
       гробу... Только тогда, когда я увидал ее мертвое лицо, я понял все, что я
       сделал. Я понял, что я, я убил ее, что от меня сделалось то, что она была
       живая, движущаяся, теплая, а теперь стала неподвижная, восковая, холодная
       и что поправить этого никогда, нигде, ничем нельзя. Тот, кто не пережил
       этого, тот не может понять».
 
          Перед смертью почти неосознанно человек, проживший эгоистическую жизнь,
       может совершить благородный, нравственный поступок, смысл которого до него
       доходит непосредственно перед кончиной. В рассказе «Хозяин и работник»,
       после страха замерзнуть и видя перед собой умирающего от холода мужика
       Никиту, Василий Андреич, хозяин, увидел в Никите человека. Не рассуждая о
       своем поступке, повинуясь какому-то идущему изнутри импульсу, хозяин лег
       на работника, согревая его своим теплом. «Василий Андреич лежал так
       ничком, упершись головой в лубок передка, и теперь уже не слышал ни
       движения лошади, ни свиста бури, а только прислушивался к дыханию Никиты.
       Никита сначала долго лежал неподвижно, потом громко вздохнул и
       пошевелился.
          — А вот то-то, а ты говорить — помираешь. Лежи, грейся, мы вот как, — 
       начал было Василий Андреич.
          Но дальше он, к своему великому удивлению, не мог говорить, потому что
       слезы ему выступили на глаза и нижняя челюсть быстро запрыгала. Он
       перестал говорить и только глотал то, что подступало ему к горлу.
       «Настращался я, видно, ослаб вовсе», — подумал он на себя. Но слабость эта
       его не только не была ему неприятна, но доставляла ему какую-то особенную,
       не испытанную еще никогда радость.
          Василий Андреич заснул,  и во сне ему открылось то, что он лежит на
       постели и все не может встать, и все ждет, и ожидание это и жутко и
       радостно. И вдруг радость совершается: приходит тот, кого он ждал... Он
       пришел и зовет его, и этот, тот, кто зовет его, тот самый, который кликнул
       его и велел ему лечь на Никиту. И Василий Андреич рад, что этот кто-то
       пришел за ним. «Иду!» — кричит он радостно, и этот крик будит его. И он
       просыпается, но просыпается совсем уже не тем, каким он заснул. Он хочет
       встать — и не может, хочет двинуть рукой — не может, ногой — тоже не
       может. Хочет повернуть головой – и того не может. И он удивляется; но
       нисколько не огорчается этим. Он понимает, что это смерть, и нисколько не
       огорчается и этим. И он вспоминает, что Никита лежит под ним и что он
       угрелся и жив, и ему кажется, что он — Никита, а Никита — он, и что жизнь
       его не в нем самом, а в Никите. Он напрягает слух и слышит дыханье, даже
       слабый храп Никиты. «Жив, Никита, значит, жив и я», — с торжеством говорит   
       он себе.
          И он вспоминает про деньги, про лавку, дом, покупки, продажи и миллионы
       Мироновых; ему трудно понять, зачем этот человек, которого звали Василием
       Брехуновым, занимался всем тем, чем он занимался. «Что ж, ведь он не знал,
       в чем дело, — думает он про Василья Брехунова. — Не знал, так теперь знаю.
       Теперь уж без ошибки. Теперь знаю». И опять слышит он зов того, кто уже
       окликал его. «Иду, иду!» — радостно, умиленно говорит все существо его. И
       он чувствует, что он свободен и ничто уж больше не держит его.

— Что было символом смерти для Анны Карениной?

— Страшный мужик, который снился и Анне, и Вронскому, и который появился наяву перед самоубийством Анны. Символом возрождения и вечной жизни приходит к Анне образ зажженной свечи, который она видит перед тем, как умереть.

— Страшный мужик и образ смерти — это понятно. А могут ли мелочи приобретать особую значимость и особый смысл?

— Могут. Например, тяжелая болезнь матери Николеньки Иртеньева выбила его из привычной колеи. Он был в сильном горе в эту минуту, но невольно замечал все мелочи. В комнате было почти темно, жарко и пахло вместе мятой, одеколоном, ромашкой и гофманскими каплями. Запах этот так поразил его, что, не только когда позже он чувствовал его, но когда лишь вспоминал о нем, воображение мгновенно переносило его в эту мрачную, душную комнату и воспроизводило все мельчайшие подробности ужасной минуты.

— Свет, в принципе, любой, является символом бессмертия. Оленин — герой повести «Казаки», видя ослепительный свет, испытывал состояние интенсивного осознавания?

— Да, испытывал.

          Он думал: «Отчего я счастлив и зачем я жил прежде? Как я был
       требователен для себя, как придумывал и ничего не сделал себя, кроме стыда
       и горя! А вот как мне ничего не нужно для счастья!» И вдруг ему как будто
       открылся новый свет. «Счастье — вот что, — сказал он себе, — счастье в
       том, чтобы жить для других. И это ясно. В человека вложена потребность
       счастья; стало быть, она законна. Удовлетворяя ее эгоистически, то есть,
       отыскивая для себя богатства, славы, удобств жизни, любви, может
       случиться, что обстоятельства сложатся, что невозможно будет удовлетворить
       этим желаниям. Следовательно, эти желания незаконны, а не потребность
       счастья незаконна. Какие же желания всегда могут быть удовлетворены,
       несмотря на внешние условия? Какие? Любовь, самоотвержение!»

— Норма в поведении ваших героев часто граничила с патологией. Убийца жены Позднышев находился на грани или шагнул за нее?

— На грани.

— Говорят, что, не обдумывая, можно делать только глупости. Однако  иногда люди совершают неосознанные, но верные поступки. Почему?

— Им самим неведомо.

          Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих
       французских драгун, преследующих наших улан. Он чутьем чувствовал, что
       ежели ударить теперь с гусарами французских драгун, они не устоят; но
       ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он
       оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал
       глаз с кавалерии внизу.
          — Андрей Севастьянович, — сказал Ростов, ведь мы их сомнем...
          — Лихая бы штука, — сказал ротмистр, — а, в самом деле...
          Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и
       не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то
       же, что и они, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это
       сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая.
       Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они
       не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится,
       ежели он упустит ее.

— Ростов как будто аккумулировал знание группы. А отдельный человек может «поймать» такое знание?

— Бывает. Например, Михайлов чувствовал, куда именно упадет бомба.

— Мой дед, который прошел Великую Отечественную войну без единого ранения, только к концу войны понял, что заставляло его уходить из опасной зоны при обстреле и спасать своих однополчан. Когда снаряд летит, он свистит. Если свист на мгновение прекратился, значит, он упадет именно туда, где находится солдат, переставший слышать этот свист. Есть несколько секунд, чтобы метнуться в укрытие.

— Михайлов видел, как светлая точка бомбы, казалось, остановилась на своем зените – в том положении, когда решительно нельзя определить ее направления. Но это продолжалось только мгновение: бомба быстрее и быстрее, ближе и ближе, так что уже видны были искры трубки и слышно роковое посвистывание, опускалась прямо в середину батальона…

— Ваши герои очень тонко чувствуют ситуацию и на интуитивном уровне способны даже к предсказанию.

— Это могут все, но в разной степени. Наташа Ростова была к этому способна. Она сказала брату, что тот не женится на Соне. Наташа не могла объяснить, почему она так думает: «Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься».

— Способность к предчувствию рано развилась у Наташи, а потом составило главное достоинство ее как жены — опережать желания мужа?

— Это можно было увидеть уже в первых ее танцах, особенно таких сложных, как мазурка. Например, во время танца Денисов неслышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них. Но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левою ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа чутьем угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним — отдаваясь ему.

— Можно ли считать молитву измененным состоянием сознания? 

— Смотря как молиться. Например, Наташа Ростова, когда молилась за воинство, вспоминала брата и Денисова. Когда молилась за плавающих и путешествующих, она вспоминала князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы Бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молилась за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молилась о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла. И хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать о князе Андрее, и об Анатоле, как о людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к Богу.

— Может быть, это проявление разумной жизни?

— Может быть. Я убежден, что в человека вложена бесконечная не только моральная, но даже физическая бесконечная сила, но вместе с тем на эту силу положен ужасный тормоз — любовь к себе, или скорее память о себе, которая производит бессилие. Но как только человек вырвется из этого тормоза, он получает всемогущество. Хотелось бы мне сказать, что лучшее средство вырваться есть любовь к другим, но, к несчастью, это было бы несправедливо. Всемогущество есть бессознательность, бессилие — память о себе. Спасаться от этой памяти о себе можно посредством любви к другим, посредством сна, пьянства, труда и так далее. Часто вся жизнь людей проходит в поисках этого забвения. Отчего происходит сила ясновидящих, лунатиков, горячечных или людей, находящихся под влиянием страсти? Матерей, людей и животных, защищающих своих детей? Отчего вы не в состоянии произнести правильно слово, если думаете только о том, как бы его произнести правильно? Отчего самое ужасное наказание, которое выдумали люди, есть — вечное заточение? Смерть как наказание выдумали не люди, они при этом слепое орудие провидения. Но заточение, в котором человек лишается всего, что может его заставить забыть себя, и остается с вечной памятью о себе, — вечная мука.  И чем человек спасается от этой муки? Он для паука, для дырки в стене хоть на секунду забывает себя.

          Чайковский писал Н. фон Мекк: «Читали ли вы, дорогой друг, «Исповедь»
       гр. Л. Н. Толстого? Она ходит в рукописи, и мне только здесь удалось,
       наконец, прочесть ее. Она произвела на меня тем более сильное впечатление,
       что муки сомнения и трагического недоумения, через которые прошел Толстой
       и которые так удивительно хорошо высказал в «Исповеди», и мне известны. Но
       у меня просветление пришло гораздо раньше, чем у Толстого, вероятно,
       потому, что голова моя проще встроена, чем у него, и еще постоянной
       потребности в труде я обязан тем, что страдал и мучился менее Толстого».

— Способствует ли состоянию интенсивного осознавания физическая нагрузка?

— Да, даже в самых сложных условиях. Например, переходы от двадцати до тридцати верст пешком при хорошей пище, дневном отдыхе после двух дней ходьбы физически укрепили Катюшу Маслову. Общение же с новыми товарищами открыло ей такие интересы в жизни, о которых она не имела никакого понятия. Таких чудесных людей, как она говорила, как те, с которыми она шла теперь, она не только не знала, но и не могла себе и представить.

— Что приводит к такому озарению?

— Когда человек утомляется физически, он может почувствовать поддержку других людей, дающую силы. Например, Николенька Иртеньев вспоминал, что ему в первый раз пришла в голову ясная мысль о том, что они не одни, то есть его семейство, живут на свете. Не все интересы вертятся около них. Существует другая жизнь людей, ничего не имеющих общего с его семейством, не заботящихся о них и даже не имеющих понятия об их существовании. Без сомнения, он и прежде знал все это; но знал не так, как  это узнал теперь, не сознавал, не чувствовал.

— Чем отличается состояние интенсивного осознавания от измененных состояний сознания?

— Измененное состояние сознания появляются в результате полного отключения рассудка. Но эти явления иногда сопровождают друг друга, когда одно диалектически сменяет другое. В метафизических рассуждениях я любил ту минуту, когда мысли быстрее и быстрее следуют одна за другой и, становясь все более и более отвлеченными, доходят, наконец, до такой степени туманности, что не видишь возможности выразить их и, полагая сказать то, что думаешь, говоришь совсем другое. Я любил эту минуту, когда, возносясь все выше и выше в области мысли, вдруг постигаешь всю необъятность ее и сознаешь невозможность идти далее.

— Влияет ли на процесс интенсивного осознавания природа, окружающая обстановка?

— Конечно, влияет. Например, когда я два месяца жил в Clarens, то всякий раз, когда я отворял ставни окна, на которое уже зашла тень, и взглядывал на озеро и на зеленые и далью синие горы, отражавшиеся в нем, красота ослепляла меня и мгновенно, и с силой неожиданного действовала на меня. Тотчас же мне хотелось любить, я даже почувствовал в себе любовь к себе, и желал о прошедшем, надеялся на будущее, и жить мне становилось радостно, хотелось жить долго-долго, и мысль о смерти получала детский поэтический ужас. Иногда даже, сидя один в тенистом садике и глядя на эти берега и это озеро, я физически чувствовал, как красота через глаза вливалась мне в душу.

— Это состояние всегда приятно?

— Нет, но часто. Когда я вошел наверх в свою комнату и отворил окно на озеро, красота этой воды, этих гор и этого неба в первое мгновение буквально ослепила и потрясла меня. Я почувствовал внутреннее беспокойство и потребность выразить как-нибудь избыток чего-то, вдруг переполнившего мою душу. Мне захотелось в эту минуту обнять кого-нибудь, крепко обнять, защекотать, ущипнуть его, вообще сделать с ним и с собой что-нибудь необыкновенное.

— Воспринимая привычные объекты в необычных ситуациях, человек как бы заново познает их смысл, который был скрыт за ранее сознанным образом?

— Да. Например, Николенька Иртеньев, украдкой наблюдая молитву юродивого Гриши, был потрясен, каким величественным может казаться человек, о котором было принято говорить с насмешкой.

          «О, великий христианин Гриша! Твоя вера была так сильна, что ты
       чувствовал близость Бога, твоя любовь так велика, что слова сами собою
       лились из уст твоих — ты их не проверял рассудком... И какую высокую хвалу
       ты принес его величию, когда, не находя слов, в слезах повалился на
       землю!»

— Человек может почувствовать приближение такого состояния?

— Обычно это бывает внезапно. Как будто что-то странное случилось с человеком. Сначала он перестает видеть окружающее, потом все начинает изменяться. Например, лицо собеседника исчезает перед ним, только одни глаза блестят, потом кажется, что глаза эти в нем самом, все мутится.

— Что может быть катализатором измененных состояний сознания?

— Музыка. Например, Делесов при слушании игры прекрасного  музыканта  испытывал непривычное чувство. Какой-то холодный круг, то суживаясь, то расширяясь, сжимал его голову. Корни волос становились чувствительны, мороз пробегал вверх по спине, что-то, все выше и выше подступая к горлу, как тоненькими иголками кололо в носу и небе, и слезы незаметно мочили ему щеки.

— Чем определяется уровень готовности к измененным состояниям сознания?

— Многим. Романтичностью, чуткостью, ощущением опасности. Например, когда Константин Левин косил траву, он потерял  всякое сознание времени и решительно не знал, поздно или рано теперь. В его работе стала происходить перемена, доставлявшая ему огромное наслаждение. В середине его работы на него находили минуты, во время которых он забывал то, что делал, ему становилось легко. В эти минуты ряд его выходил почти так же ровен и хорош, как и у Тита.

— В «Записках сумасшедшего»  вы описывали состояние просветления. Состояния интенсивного осознавания и просветление — это одно и то же?

— Не совсем. Интенсивное осознавание — процесс, а просветление — результат. Это особое психологическое состояние, момент озарения, когда человек отчетливо сознает свое место в жизни и способ движения по ней. Кроме того, интенсивное осознавание относится к области психологии, а просветление — этико-религиозное понятие.

— В сентябре 1869 года с вами произошло событие, которое получило название «арзамасский ужас». О нем много спорят, и его наличием пытаются обосновать самые разные идеи.

— Я хотел купить имение, для чего отправился в путь, который лежал через Арзамас. Городок мне сразу не понравился, что-то было в нем нехорошее: ночью, когда мы приехали, была какая-то особая прозрачность в спящем городе, какая-то особая слышимость, раздражавшая меня. Я обратил внимание на то, что лошадиный топот как-то особенно отражался от домов. Все было белое: дома какие-то большие, белые, гостиница белая, номер в гостинице — чисто выбеленный. И на фоне белизны комнаты – ярко-красный квадрат гардинки на окне. Я не мог спать. Я чувствовал, что от кого-то убегаю, и не мог понять, от чего убегаю. Думал: «Я всегда с собою, и я-то и мучителен себе. Я, вот он, я весь тут. Ни пензенское, никакое имение ничего не прибавит и не убавит мне. А я-то, я-то надоел себе, несносен, мучителен себе». Я спросил себя: «Чего я тоскую, чего боюсь?» — «Меня, — неслышно отвечал голос смерти. — Я тут». — Мороз подрал меня по коже. Я пытался стряхнуть с себя ужас. Смерть не должна быть близко, и я не думал, что сейчас умру, но чувствовал свое право на жизнь и вместе с тем какую-то совершавшуюся смерть.

— Что вы сделали? Как преодолели это состояние?

— Я нашел подсвечник медный с обгоревшей свечой и зажег ее. Красный огонь свечи и размер ее немного меньше подсвечника, все говорило то же. Ничего нет в жизни, а есть смерть, а ее не должно быть. Я пробовал думать о том, что занимало меня: о покупке, о жене — ничего не только веселого не было, но все было ничто. Все заслонял ужас за свою погибающую жизнь. И тоска, и тоска, такая же духовная тоска, какая бывает перед рвотой, только духовная. Жутко, страшно, кажется, что смерти страшно, а вспомнишь, подумаешь о жизни, то умирающей жизни страшно. Как-то жизнь и смерть сливались в одно. Что-то раздирало мою душу на части и не могло разодрать. Все тот же ужас красный, белый, квадратный. Рвется что-то, а не разрывается. Мучительно, и мучительно сухо и злобно, ни капли доброты я в себе не чувствовал, а только ровную, спокойную злобу на себя и на то, что меня сделало. Что меня сделало? Бог, говорят, Бог. Молиться, вспомнил я. Я давно, лет двадцать, не молился и не верил ни во что, несмотря на то, что для приличия говел каждый год. Я стал молиться.  Как будто это развлекло меня, развлек страх, что меня увидят. И я лег. Но стоило мне лечь и закрыть глаза, как опять то же чувство ужаса толкнуло, разбудило меня. Я не мог больше терпеть, разбудил сторожа, разбудил Сергея, велел закладывать, и мы поехали. На воздухе и в движении стало лучше. Но я чувствовал, что что-то новое осело мне на душу и отравило всю прежнюю жизнь.

— Вам хоть немного стало легче?

— Нет. Следующая ночь была еще хуже. С особой остротой передо мной вставали вопросы смысла жизни, причем, не в абстрактной форме. Мне казалось, что если я не определюсь в этом вопросе, то не смогу существовать так, как жил раньше. Я молил Бога открыть мне тайну и смысл моего существования, но так и не получил ответа. Может быть, это произошло потому, что я тогда не верил в Бога по-настоящему. Я не верил в него, но просил, и он все-таки не открыл мне ничего. С этого дня я начал читать Священное писание.

— Такие потрясения не проходит бесследно. Что изменилось в вашей жизни?

— Здоровье мое ухудшилось, отношения с женой усложнились, смысл жизни был не найден. Однако я считал все это преходящим явлением и продолжал считать свою жизнь очень благополучной. Моя жизнь была все та же. Немножко умных и больших радостей, ровно сколько в силах испытывать, и толстый фон глупых радостей, как то: учить грамоте крестьянских детей, выезжать лошадь молодую, любоваться на вновь пристроенную большую комнату, рассчитывать будущие доходы с новокупленного имения, хорошо переделанная басня Эзопа, отбарабаненная в четыре руки симфония с племянницей, хорошие телята — все тёлки и тому подобное. Были и большие радости — семья, страшно  благополучная, все дети живы, здоровы и, я был почти уверен, умны и не испорчены, а также занятия.

— И на фоне этого благополучия вы поняли, что что-то нужно менять?

— Да. В это время появляются первые мысли поменять свою жизнь, уйти из этого дома, из этой страны.

— Как — «из страны»?

— Случилось вот что. Молодой бык в Ясной Поляне убил пастуха. По этому поводу против меня возбудили дело, посадили под домашний арест. Все это по произволу мальчика, называемого судебным следователем. Меня возмутил произвол властей, который, по моему мнению, может иметь место только в России. Я решился  переехать в Англию навсегда или до того времени, пока свобода и достоинство каждого человека не будет у нас обеспечены.

— Но так и не уехали?

— Потихоньку прошло время, и желание уехать так и осталось нереализованным. После пережитого мной «арзамасского ужаса» я приехал домой и, когда стал рассказывать жене о выгодах именья, вдруг устыдился. Мне мерзко стало. Я сказал, что не могу купить этого именья, потому что выгода наша будет основана на нищете и горе людей. Я сказал это, и вдруг меня просветила истина того, что я сказал. Главное, истина того, что мужики так же хотят жить, как мы, что они люди — братья, сыны Отца, как сказано в Евангелии. Вдруг как что-то давно щемившее меня оторвалось у меня, точно родилось. Жена сердилась, ругала меня. А мне стало радостно. Это было начало моего сумасшествия. Но полное сумасшествие мое началось еще позднее, через месяц после этого. Оно началось с того, что я поехал в церковь, стоял обедню и хорошо молился и слушал, и был умилен. И вдруг мне принесли просвиру, потом пошли к кресту, стали толкаться, потом на выходе нищие были. И мне вдруг ясно стало, что этого всего не должно быть. Мало того, что этого не должно быть, что этого нет, а нет этого, то нет и смерти, и страха, и нет во мне больше прежнего раздирания, и я не боюсь уже ничего. Тут уже совсем новый свет осветил меня, и я стал тем, что есть. Если нет этого ничего, то нет, прежде всего, во мне. Тут же на паперти я роздал, что у меня было, тридцать шесть рублей, нищим и пошел домой пешком, разговаривая с народом.

— Как физически ощущается измененное состояние сознания?

— Анна Каренина чувствовала, что нервы ее, как струны, натягиваются все туже и туже на какие-то завинчивающиеся колышки. Она чувствовала, что глаза ее раскрываются больше и больше, что пальцы на руках и ногах нервно движутся, что в груди что-то давит дыханье и что все образы и звуки в этом колеблющемся полумраке с необычайною яркостью поражают ее. Или вспомним Константина Левина, который вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира, в котором он жил эти двадцать два часа, мгновенно почувствовал себя возвращенным в прежний, обычный мир, но сияющий теперь таким новым светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы радости, которых он никак не предвидел, с такою силой поднялись в нем, колебля все его тело, что долго мешали ему говорить.

— Измененные состояния сознания могут возникать на фоне тяжелого расстройства здоровья человека?

— Могут.

          «Альберт, полуживой талантливый музыкант стучался в дверь дома, где его
       раньше принимали, но сейчас отказывают. Тогда сел на пол, прислонился
       головой к стене и закрыл глаза. В то же мгновение толпы несвязных, но
       родственных видений с новой силой обступили его, приняли в свои волны и
       понесли куда-то, в свободную и прекрасную область мечтания. «Да, он лучший
       и счастливейший!» — невольно повторялось в его воображении. Из двери
       слышались звуки польки. Эти звуки говорили тоже, что он лучший и
       счастливейший! В ближайшей церкви слышался благовест, и благовест этот
       говорил: «Да, он лучший и счастливейший». «Но пойду опять в залу, —
       подумал Альберт. — Петров еще много должен сказать мне». В зале уже никого
       не было, и вместо художника Петрова на возвышенье стоял сам Альберт и сам
       играл на скрипке все то, что прежде говорил голос. Но играл на скрипке все
       то, что прежде говорил голос. Но скрипка была странного устройства: она
       вся была сделана из стекла. И ее надо было обнимать обеими руками и
       медленно прижимать к груди, для того чтобы она издавала звуки. Звуки были
       такие нежные и прелестные, каких никогда не слыхал Альберт. Чем крепче
       прижимал он к груди скрипку, тем отраднее и слаще ему становилось. Чем
       громче становились звуки, тем шибче разбегались тени и больше освещались
       стены залы прозрачным светом. Но надо было очень осторожно играть на
       скрипке, чтобы не раздавить ее. Альберт играл на стеклянном инструменте
       очень осторожно и хорошо. Он играл такие вещи, которых, он чувствовал, что
       никто никогда больше не услышит. Он начинал уже уставать, когда другой
       дальний глухой звук развлек его. Это был звук колокола, но звук этот
       произносил слово: «Да, — говорил колокол, далеко и высоко гудя где-то. —
       Он вам жалок кажется, вы его презираете, а он лучший и счастливейший!
       Никто никогда больше не будет играть на этом инструменте».

— А что испытывал князь Андрей после ранения?

— Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрей была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда-нибудь, но они действовали вне его воли.

— Так же и душа Анны Карениной была в ненормальном состоянии, когда Анна приняла решение покончить с собой?

— Ее подтолкнуло воспоминание о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским,  и она поняла, что ей надо делать.

          «Быстрым, легким шагом спустилась по ступенькам, которые шли от
       водокачки к рельсам, она остановилась подле мимо ее проходящего поезда.
       Она смотрела на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса
       медленно катившегося первого вагона и глазомером старалась определить
       середину между передними и задними колесами и ту минуту, когда середина
       эта будет против нее.
          «Туда» — говорила она себе, глядя в тень вагона, на смешанный с углем
       песок, которым были засыпаны шпалы, — туда, на самую середину, и я накажу
       его и избавлюсь от всех и от себя».
          Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою первый вагон. Но
       красный мешочек, который она стала снимать с руки, задержал ее, и было уже
       поздно: середина миновала ее. Надо было ждать следующего вагона. Чувство,
       подобное тому, которое она испытывала, когда, купаясь, готовилась войти в
       воду, охватило ее, и она перекрестилась. Привычный жест крестного знамения
       вызвал в душе ее целый ряд девичьих и детских воспоминаний, и вдруг мрак,
       покрывавший для нее все, разорвался, и жизнь предстала ей на мгновение со
       всеми ее светлыми прошедшими радостями. Но она не спускала глаз с колес
       подходящего второго вагона. И ровно в ту минуту, как середина между
       колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи
       голову, упала под вагон на руки и легким движением, как бы готовясь тотчас
       же встать, опустилась на колена. И в то же мгновение она ужаснулась тому,
       что сделала. «Где я? Что я делаю? Зачем?» Она хотела подняться,
       откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило
       за спину. «Господи, прости мне все!» — проговорила она, чувствуя
       невозможность борьбы. Мужичок, приговаривая что-то, работал над железом. И
       свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла
       книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все
       то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда
       потухла. «Смерть!» — подумала она. И такой ужас нашел на нее, что она
       долго не могла понять, где она, и долго не могла дрожащими руками найти
       спички и зажечь другую свечу вместо той, которая догорела и потухла».

— К измененным состояниям сознания можно отнести и негативные пристрастия человека?

— Нет, это характер, хотя человек оправдывает себя тем, что есть нечто, что сильнее его. Например, Позднышев утверждает, что он стал тем, что называют блудником. А быть блудником есть физическое состояние, подобное состоянию морфиниста, пьяницы, курильщика. Как морфинист, пьяница, курильщик уже не нормальный человек, так и человек, познавший нескольких женщин для своего удовольствия, уже не нормальный, а испорченный навсегда человек — блудник.

— Если я правильно поняла, измененные состояния сознания лишены символичности — они конкретны и вызывают состояние наслаждения. Они бывают по-своему благоприятны, ибо предоставляют возможность организму справиться со своими внутренними проблемами, иногда радикальными способами. Это может быть  алкогольное и наркотическое опьянение, интенсивная мышечная активность, влюбленность, умиление, близость опасности и наличие патологических действий, например, убийства.

— Или гнева, который изменяет восприятие человека в той или иной ситуации. Например, князь Нехлюдов совсем озлился той кипящей злобой негодования, которую он любил в себе, возбуждал даже, когда на него находит, потому что она успокоительно действует на него и дает ему хоть на короткое время какую-то необыкновенную гибкость, энергию и силу всех физических и моральных способностей.

  «Пьер хотел что-то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых
       выражение она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту:
       грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что-то
       сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было
       слишком страшно.
  — Нам лучше расстаться, — проговорил он прерывисто.
  — Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне  состояние, —
       сказала Элен. — Расстаться, вот чем испугали!
  Пьер вскочил с дивана и, шатаясь, бросился к ней.
  — Я тебя убью! — закричал он и, схватив со стола мраморную доску и
       неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
  Лицо Элен сделалось страшно; она взвизгнула и отскочила от него. Порода
       отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он
       бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми  руками подступая к Элен,
       закричал: «Вон!» — таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом
       услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
       Элен не выбежала из комнаты».

— Иногда человека как будто что-то толкает к безрассудным поступкам?

— Позднышев тоже так считал. Он рассказывал, что ему дьявол подсказал: «Ты плачь, сентиментальничай, а они спокойно разойдутся, улик не будет». И тотчас чувствительность над собой исчезла, и явилось странное чувство радости, что кончится теперь его мученье, что теперь он может наказать ее, может избавиться от нее, что он может дать волю его злобе. И он дал волю злобе —  сделался зверем, злым и хитрым зверем.

— Могут ли подобные действия быть организованными и целенаправленными?

— Вполне.

          «Только бы не вышли теперь», — думал я... Егор надел свое пальто с
       астраханским барашком и вышел. Я выпустил его и запер за ним дверь, и мне
       стало жутко, когда я почувствовал, что остался один и что мне надо сейчас
       действовать. Как — я еще не знал. Я знал только, что теперь  все кончено,
       что сомнений в ее невинности не может быть, и что я сейчас накажу ее и
       кончу мои отношения с нею.
          Я боялся только одного, как бы они не разбежались, не придумали еще
       нового обмана и не лишили меня тем и очевидности улики, и возможности
       наказать. И с тем, чтоб скорее застать их, я на цыпочках пошел в залу, где
       они сидели, не через гостиную, а через коридор и детскую».

— Позднышев распалял себя, представляя жену вместе с Трухачевским, реакцию детей, слуг?

— Это было нужно, чтобы начать что-то делать. Он рассказывал, что хотел встать, но не мог. Сердце так билось, что он не мог устоять на ногах.

          «Да, я умру от удара. Она убьет меня. Ей это и надо. Что ж, ей убить?
       Да нет, это бы ей было слишком выгодно, и этого удовольствия я не доставлю
       ей. Да, и я сижу, а они там едят и смеются, и... «И зачем я не задушил ее
       тогда», — сказал я себе, вспомнив ту минуту, когда я неделю тому назад
       выталкивал ее из кабинета и потом колотил вещи. Мне живо вспомнилось то
       состояние, в котором я был тогда; не только вспомнилось, но я ощутил ту же
       потребность бить, разрушать, которую я ощущал тогда. Помню, как мне
       захотелось действовать, и всякие соображения, кроме тех, которые нужны
       были для действия, выскочили у меня из головы. Я вступил в то состояние
       зверя или человека под влиянием физического возбуждения во время
       опасности, когда человек действует точно, неторопливо, но и, не теряя ни
       минуты, и все только с одною определенною целью».

— То есть, мышление, как таковое, работало, а способность к разумным действиям — нет?

— Он был под влиянием аффекта — сильной эмоциональной реакции, при которой человек сохраняет способность думать, но эта способность уже практически не влияет на его поведение. Первое, что он сделал, он снял сапоги и, оставшись в чулках, подошел к стене над диваном, где у него висели ружья и кинжалы, и взял кривой дамасский кинжал, ни разу не употреблявшийся и страшно острый. Он вынул его из ножен. Ножны завалились за диван, и он сказал себе: «Надо после найти их, а то пропадут». Потом он снял пальто, которое все время было на нем, и, мягко ступая в одних чулках, пошел туда.

— Мошенники часто испытывают «восторг надувательства», когда удается обмануть простака, а испытывает ли подобное чувство убийца?

— Возможно.

          «Подкравшись тихо, я вдруг отворил дверь. Помню выражение их лиц. Я
       помню это выражение, потому что выражение это доставило мне мучительную
       радость. Это было выражение ужаса. Этого-то мне и надо было. То же самое
       бешенство, которое я испытывал неделю тому назад, овладело мной. Опять я
       испытал эту потребность разрушения, насилия и восторга бешенства и отдался
       ему.
          Я бросился к ней, все еще скрывая кинжал, чтобы он не помешал мне
       ударить ее в бок под грудью. Я выбрал это место с самого начала. В ту
       минуту, как я бросился к ней, он увидал, и, чего я никак не ожидал от
       него, он схватил меня за руку и крикнул:
          — Опомнитесь, что вы! Люди!
          Я вырвал руку и молча бросился к нему. Его глаза встретились с моими,
       он вдруг побледнел как полотно, до губ, глаза сверкнули как-то особенно,
       и, чего я тоже никак не ожидал, он шмыгнул под фортепиано, в дверь. Я
       бросился было за ним, но на левой руке моей повисла тяжесть. Это была она.
       Я рванулся. Она еще тяжелее повисла и не выпускала. Неожиданная эта
       помеха, тяжесть и ее отвратительное мне прикосновение еще больше разожгли
       меня. Я чувствовал, что я вполне бешеный и должен быть страшен, и
       радовался этому.
          Я размахнулся изо всех сил левой рукой и локтем попал ей в самое лицо.
       Она вскрикнула и выпустила мою руку. Я хотел бежать за ним, но вспомнил,
       что было бы смешно бежать в чулках за любовником своей жены, а я не хотел
       быть смешон, а хотел быть страшен. Несмотря на страшное бешенство, в
       котором я находился, я помнил все время, какое впечатление я произвожу на
       других, и даже это впечатление отчасти руководило мною. Я повернулся к
       ней. Она упала на кушетку и смотрела на меня. В лице ее были страх и
       ненависть ко мне, к врагу, как у крысы, когда поднимают мышеловку, в
       которую она попалась. Я, по крайней мере, ничего не видел в ней, кроме
       этого страха и ненависти ко мне. Это был тот самый страх и ненависть ко
       мне, которые должна была вызвать  любовь к другому. Но еще, может быть, я
       удержался бы и не сделал бы того, что я сделал, если бы она полчала. Но
       она вдруг начала говорить и хватать меня рукой за руку с кинжалом.
          — Опомнись! Что ты? Что с тобой? Ничего нет, ничего, ничего... Клянусь!
          Я бы еще помедлил, но эти последние слова ее, по которым я заключил
       обратное, то есть, что все было, вызывали ответ. И ответ должен был быть
       соответствен тому настроению, в которое я привел себя, которое все шло
       crescendo  и должно было продолжать так же возвышаться. У бешенства есть
       тоже свои законы.
          — Не лги, мерзавка! — завопил я и левой рукой схватил ее за руку, но
       она вырвалась. Тогда все-таки я, не выпуская кинжала, схватил ее левой
       рукой за горло, опрокинул навзничь и стал душить. Какая жесткая шея
       была... Она схватилась обеими руками за мои руки, отдирая их от горла, и я
       как будто этого-то и ждал, изо всех сил ударил ее кинжалом в левый бок,
       ниже ребер».

— В припадке бешенства понимает ли человек, что делает?

— Когда люди говорят, что они в припадке бешенства не помнят того, что они делают, — это вздор, неправда. Позднышев все помнил и ни на секунду не переставал помнить. Чем сильнее он разводил сам в себе пары своего бешенства, тем ярче разгорался в нем свет сознания, при котором он знал, что он делает. Всякую секунду он знал, что делает. Не могу сказать, чтобы он знал заранее, что будет делать. Но в ту секунду, как делал, даже, кажется, несколько вперед, он точно знал, что делает. Как будто для того, чтобы возможно было раскаяться, чтоб он мог себе сказать, что мог остановиться. Он знал, что  ударяет ниже ребер, и что кинжал войдет. В ту минуту, как он делал это, он знал, что делает нечто ужасное, такое, какого никогда не делал, и которое будет иметь ужасные последствия. Но сознание это мелькнуло как молния, и за сознанием тотчас же следовал поступок. И поступок сознавался с необычайной яркостью. Он слышал и помнил мгновенное противодействие корсета и еще чего-то, и потом погружение ножа в мягкое. Она схватилась руками за кинжал, обрезала их, но не удержала. Он долго потом, в тюрьме, после того как нравственный переворот свершился в нем, думал об этой минуте, вспоминал, что мог, и обдумывал это. Помнил, что на мгновение, только на мгновение, предварявшее поступок, возникло страшное сознание того, что убивает и убил женщину, беззащитную женщину, его жену. Ужас этого сознания он помнил и даже вспоминал смутно, что, воткнув кинжал, тотчас же вытащил его, желая поправить сделанное и остановить. Он секунду стоял неподвижно, ожидая, что будет, можно ли поправить. Она вскочила на ноги, вскрикнула: «Няня! Он убил меня!»


КОММЕНТАРИИ К БЕСЕДЕ 9
«…вспыхнет пламенем и осветит великие дела» – Толстой Л.Н. Севастополь в августе 1855 г. / Соч. т. 2, с. 184.
«Это и есть моральная перемена». – Толстой Л.Н. Отрочество / Соч. Т. 1, с. 123.
«…быстротой проносятся перед человеком». – Толстой Л.Н. Метель / Соч. т. 2, с. 232.
«..испуганными лицами тащили друг у друга банник». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 1 / Соч. т. 4, с. 354.
«И слава богу!..» – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 1 / Соч. т. 4, с. 354.
«…ничего не знал до сих пор». - Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 1 / Соч. т. 4, с. 366.
«…он может понять этот символ». – Размышление составителя.
«…размягченной и ободренной душе». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 2 / Соч. т. 5, с. 388.
«…больше, чем другой раз годами». – Толстой Л.Н. Роман о времени Петра I / Соч. т. 10, с. 438.
«…без различия очертаний». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 211.
«…потому что он так иначе понимал ее теперь». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 1. / Соч. т. 4, с. 367.
«…понял, что он не мог отвечать ему». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 1 / Соч., т. 4, с. 369.
«…не мог понять и объяснить». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 1 /Соч. т. 4, с. 369.
«…наполнили его счастливое сердце». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 267.
«…а князь Андрей изменил отношение» – Размышления составителя.
«…близостью к смерти душе его». – Толстой Л.Н. Божеское и человеческое / Соч. т. 14, с. 282.
«…чувствовал великую радость и успокоение». – Толстой Л.Н. Божеское и человеческое / Соч. т. 14, с. 284-28 – Размышления составителя.
«…агония его продолжалась еще два часа». – Толстой Л.Н. Смерть Ивана Ильича / Соч. т. 12, с. 107.
«…кто не пережил этого, тот не может понять...» – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с.  196.
«…лег на работника, согревая его своим теплом» – Размышления составителя.
«…он свободен и ничто уж больше не держит его». – Толстой Л.Н. Хозяин и работник / Соч. т. 12, с. 339.
«…который она видит перед тем, как умереть». – Размышления составителя.
«…все мельчайшие подробности ужасной минуты». – Толстой Л.Н. Детство / Соч. т. 1, с. 94.
«Какие? Любовь, самоотвержение!» – Толстой Л.Н. Казаки / Соч. т. 3, с. 227-228.
«На грани». – Размышления составителя.
«Им самим неведомо». – Размышления составителя.
«…которая не воротится, ежели он упустит ее». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 69.
«…опускалась прямо в середину батальона». – Толстой Л.Н. Севастополь в мае / Соч. т. 2, с. 133.
«…я знаю верно, ты не женишься». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 2 / Соч. т. 5, с. 51.
«…не зная как, следила за ним – отдаваясь ему». – Война и мир. Т. 2 / Соч. т. 5, с. 55.
«…чувство страха и благоговения к Богу». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 80.
«…в стене хоть на секунду забывает себя». – Толстой Л.Н. Дневники 1847-1894 г. / Соч. т. 21, с. 200.
«…страдал и мучился менее Толстого». – Чайковский П.И. Переписка с Н.Ф. фон Мекк. 1882-1890. – М.:  Academia , 1936, с. 266.
«…не могла себе и представить». – Толстой Л.Н. Воскресение / Соч. т. 13, с. 378.
«…поддержку других людей, дающую силы». – Размышления составителя.
«…узнал теперь, не сознавал, не чувствовал». – Толстой Л.Н. Отрочество / Соч. т. 1, с. 124.
«…когда одно диалектически сменяет другое» – рассуждения составителя.
«…сознаешь невозможность идти далее». – Толстой Л.Н. Отрочество / Соч. т. 1, с. 184.
«…через глаза вливалась мне в душу». – Толстой Л.Н. Дневники 1847-1894 г. / Соч. т. 21, с. 198.
«…не находя слов, в слезах повалился на землю!» – Толстой Л.Н. Детство / Соч. т. 1, с. 44.
«…глаза эти в нем самом, все мутится…» – Толстой Л.Н. Семейное счастье / Соч. т. 3, с. 107.
«…слезы незаметно мочили ему щеки». – Толстой Л.Н. Альберт / Соч. т. 3, с. 36.
«…чуткостью, ощущением опасности». – Размышления составителя.
«…почти так же ровен и хорош, как и у Тита». – Толстой Л.Н. Анна Каренина / Соч. т. 8, с. 278.
«…просветление – этико-религиозное понятие» – Размышления составителя.
«…с тем какую-то совершавшуюся смерть». – Толстой Л.Н. Записки сумасшедшего / Соч. т. 12, с. 47.
«…отравило всю прежнюю жизнь». – Толстой Л.Н. Записки сумасшедшего / Соч. т. 12, с. 47.
«С этого дня я начал читать Священное писание». – Толстой Л.Н. Записки сумасшедшего / Соч. т. 12, с. 51.
«…умны и неиспорченны, а также занятия». – Толстой Л.Н. Письмо А.А. Толстой от 20 февраля 1872 г. / Соч., т. 18, с. 703.
«…уйти из этого дома, из этой страны». – Размышления составителя.
«…достоинство каждого человека не будет у нас обеспечены». – Толстой Л.Н. Письмо А.А. Толстой от 15 сентября 1872 г. / Соч., т. 18, с. 711-712.
 «…пошел домой пешком, разговаривая с народом». – Толстой Л.Н. Записки сумасшедшего / Соч. т. 12, с. 52-53.
«…с необычайною яркостью поражают ее». – Толстой Л.Н. Анна Каренина / Соч. т. 8. С. 115.
«…долго мешали ему говорить». – Толстой Л.Н. Анна Каренина / Соч. т. 9, с. 307.
«Никто никогда больше не будет играть на этом инструменте». – Толстой Л.Н. Альберт / Соч. т. 3, с. 56-57.
«…но они действовали вне его воли». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3 / Соч. т. 6, с. 397-398.
«…стала меркнуть и навсегда потухла». – Толстой Л.Н. Анна Каренина / Соч. т. 9, с. 363-364.
«…вместо той, которая догорела и потухла». – Толстой Л.Н. Анна Каренина / Соч. т. 9, с. 346.
«…нечто, что сильнее его». – Размышления составителя.
«…испорченный навсегда человек – блудник». – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 135.
«…изменяет восприятие человека в той или иной ситуации». – размышления составителя.
«…силу всех физических и моральных способностей». – Толстой Л.Н. Из записок князя Д. Нехлюдова. Люцерн / Соч. т. 3, с. 23.
«…ежели бы Элен не выбежала из комнаты». – Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 2 / Соч. т. 5, с. 36.
«…сделался зверем, злым и хитрым зверем». – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 188.
«…накажу ее и кончу мои отношения с нею». – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 188.
«…через коридор и детскую». – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 188-189.
«…нужно, чтобы начать что-то делать». – Размышления составителя.
«…все только с одною определенною целью». – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 189-190.
«…но эта способность уже практически не влияет на его поведение» – Размышления составителя.
«…мягко ступая в одних чулках, пошел туда». – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 190.
«Этого-то мне и надо было».  – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 190.
«…насилия и восторга бешенства и отдался ему». – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 191.
«…должен быть страшен, и радовался этому». – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 191.
«…хватать меня рукой за руку с кинжалом». – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 191-192.
«У бешенства есть тоже свои законы». – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 192.
«…ударил ее кинжалом в левый бок, ниже ребер». – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 192.
«Она вскочила на ноги, вскрикнула: «Няня! Он убил меня!» – Толстой Л.Н. Крейцерова соната / Соч. т. 12, с. 192-193.