Праздники в СССР

 Центральным праздником, прости Господи, советской Пасхой было, конечно, - 7 ноября. К нему готовились, его ждали. Улицы и особенно официальные здания украшались, как тогда любили выражаться, кумачовыми полотнами. Кругом вывешивались плакаты с изображение Ильича и красных гвоздик. Накануне праздника, вечером, в клубе проводилось торжественное собрание. Собрание открывал отряд пионеров в торжественной форме (белая рубашка, красная пилотка и красный галстук), который под бой барабана и горн, c расправленным знаменем, выходил перед сценой. Далее все по очереди декламировали стихи про революцию и завершали громкими выкриками: «К борьбе за дело коммунистической партии – будь готов! Всегда готов!». Точно не помню к чему еще надо было быть готовым, но обязательно троекратно, надо быть: «Всегда готов!» Затем пионеры торжественно уносили знамя, куда-то его девали и возвращались, чтоб занять наш удобный детский первый ряд.
 Тем временем, за трибуну на сцене выходил начальник медицинской части санатория и объявлял торжественное заседание открытым. И зачитывал нудный доклад о значении советской власти и достижениях советского народа, сведения черпались из материалов последнего съезда ЦК КПСС. После положенных аплодисментов, предоставлял слово начальнику санатория, который зачитывал приказ по сотрудникам, кому выносятся благодарности и награждения. Награждаемый выходил на сцену, ему под торжественные звуки оркестра вручалась если это было гражданское лицо - грамота, или если это был офицер – медаль за выслугу лет, но самой вожделенной наградой были денежные премии, которые тут же вручались в белых конвертах…  Очень увлекательное мероприятие, особенно для взрослых зрителей, но и оно утомляло своей протяженностью. Когда оно заканчивалось, многие уже начинали зевать от духоты. Объявлялся короткий перерыв. Зрители выходили из зала, кто покурить, кто разочарованный тем, что ему ничего не дали, уходил домой обиженный.
 Наступала самая интересная часть – торжественный концерт. Раздвигался занавес и перед, не особенно изумленным, взорами зрителей представал хор сотрудников санатория, выстроенный римской цифрой V тремя рядами в верх. Женщинам предполагалось иметь светлых верх, темный низ. Гражданским мужчинам быть в костюмах, офицерам – в парадной форме. На самом деле не у всех были средства и желание закупать белую блузку для выступлений и многие выбивались из стройных рядов. Перед хором выходила в неизменном нарядном кримпленовом коричневом костюме заведующая клубом, на высоких каблуках и с высокой прической тюльпан, женщина без возраста - Лидия Семеновна.  Она объявляла песню, затем взмахивала руками и начиналось пение положенных ноябрьских хитов: «Красная гвоздика - спутница тревог», «И Ленин такой молодой и юный октябрь впереди» «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой». В общем песни известные всему СССР, исполняемые по всей стране в один день и один урочный час.  Слева во втором женском ряду, с краю стояла наша мама и старалась следить за руками Лидии Семеновны, чтобы удачно открывать рот. Дело в том, что у нее не было ни слуха, ни голоса, никаких музыкальных способностей. Она всячески старалась откосить от этой общественной нагрузки, но к сожалению, была постоянным передовиком производства. Производства собственно никакого не было, был санаторий, в котором лечили людей. А она была хорошим врачом. Все квалификационные экзамены сдавала на пять. Была и рентгенологом, и травматологом (сама зашивала раны, накладывала гипс, вправляла вывихи) и терапевтом. Во всех трудных случаях, звали ее, чтобы разобраться в постановке диагноза. Пациенты ее очень любили, постоянно писали ей благодарности, естественно начальство отмечало хорошего работника. А хороший работник должен быть еще и общественником для полноты картины. То, что врачу, матери троих детей, постоянно на дом по-соседски приходят пациенты, и она сама постоянно навещает нескольких бабушек, помогая им не только врачебным советом, - нельзя было считать общественной работой. Нужно было выступление на сцене. И бедная мама, невыносимо страдая от застенчивости, отбывала общественную каторгу. Мы смотрели на хор и нам было немного смешно, как серьезные дяденьки и тетеньки одновременно открывают рты и как это все очень серьезно, но почему-то ну очень смешно. Потом обязательно шли стихи. Как читала одна тетенька в красной юбке, с ужасной дикцией, но страстно желающая выступать: «Я говорю Ленин, подразумуваю партию! Я говорю партия – подразумуваю Ленин!». Воспитанным детям, да еще и на торжественных стихах про партию, ржать ну никак не полагалось, и мы терпели, как могли. Зато после обязательной торжественной части, шел обычный концерт, на котором выступали молодые красивые женщины, в длинных красивых платьях с действительно хорошими вокальными данными и слухом. Исполняли хиты того времени «листья желтые над городом кружатся»; и «куда уходит детство в какие города…» и даже что-то из зарубежной эстрады, причем вполне сносно. Дома мы им подражали, вместо микрофона на длинном шнуре, используя ручку скакалки. Как нам казалось очень красиво.
  На следующий день после торжественного заседания и концерта, был выходной, непосредственно 7 ноября. Он отмечался в кругу друзей. Накрывались столы. Собирались знакомые, обязательно произносились тосты с благодарностью советской власти. Причем это уже делалось в семейном кругу, то есть вполне искренне и без принуждения. Почти все офицеры, как и их жены нашего военного санатория были детьми крестьян и были первым поколением интеллигенции не только в своих семьях, но и в своих деревнях. Только бесплатное высшее образование + стипендии + бесплатные общежития дали им возможность выучиться, стать специалистами и вырваться из послевоенной нищеты, выехать из неблагоустроенных деревень в дома с горячей водой и водопроводом. Кроме того, многие из них стали врачами не просто так. Многие пережили смерть друзей без должной и своевременной медицинской помощи и искренне старались быть полезными обществу. Никто в семидесятые годы не умер бы из-за отсутствия доктора рядом. Если не могли помочь пациенту силами курортных врачей и, связавшись с поселковой больницей знали, что и они не смогут оказать должную помощь, то вызывали санитарный вертолет из областного центра. Помню, как ради спасения мальчика вертолет приземлился прямо на дорожке санатория. Мальчика спасли.
***
  После ноябрьских праздников, шли неформальные праздники под названием «жарехи». С устойчивыми морозами, начинали резать скот, чтобы зря не кормить зимой. На свежее мясо, приглашали знакомых, обычно одну-две семьи не больше. В связи с хлопотами по разделке туши, никто особенно сложных блюд не готовил. Но свежее мясо, сваренное мелкими кусками с перцем, лавровым листом и луком – было замечательным. Одна наша знакомая, тетя Рита успевала сделать к вечеру колбаски, они нам тоже очень нравились. На таких семейных праздниках урожая обсуждали вкусовые качества мяса и разные хозяйственные дела. Было вкусно и спокойно.
***
    В декабре были дни рождения отца и моей сестры. Из Читы приезжала родня и их знакомые. Привозили сосиски и свежие огурцы – дивные диковинки, деликатесы из деликатесов. Мама стелила им прямо на пол матрацы и постель. Они спали в большой, проходной комнате в рядок, который надо было обходить. Почему-то находили в этом какое-то удовольствие, гостили два дня и уезжали. Приезжала баба Зоя, мать отца, подлечиться у сына–врача, в санатории. Мы ее все побаивались. Это была крупная женщина, которая все время рассказывала пугающие истории про каторжников, которые сбегали с каторги и убивали одиноких женщин, неосмотрительно пришедших в лес по грибы-ягоды без мужчины и винтовки. Еще она была очень религиозна и рассказывал нам, что советская власть не устоит, так в библии написано. Сойдутся два жеребца один красный другой белый укусят друг друга, сначала победит красный жеребец, потом белый. Было понятно, что красный жеребец уже победил, надо ждать победы белого, но это казалось совсем невероятно! Советская власть казалась вечной, как и сочетание слов «политбюро СССР» или «Слава КПСС!». Родители просили бабушку не рассказывать детям страсти, а то проболтаются в детском саду. Тогда, выругавшись матом, коленцами которого бабушка владела в совершенстве, она принималась рассказывать свои сны. Сны были набором ужасов. Когда я выросла и познакомилась с понятием абстракционизм и мирами Босха, то на меня это искусство не произвело никакого впечатления. Абстракционисты просто не были знакомы с моей бабушкой, неизвестным миру мастером этого жанра.
***
 К приезду бабушки, мама запасала несколько метров марли, надо было готовить новогодние костюмы. Кто как, а я терпеть не могла быть снежинкой! На колючее само по себе платье из марли нашивали жесткую, царапающую мишуру по краю рукавов- фонариков и по подолу платья, потом подол и самодельную корону из картона и ваты расшивали снежинками и бусинками, которые все время норовили оторваться. Существовать в этом платье было целой мукой. Я мечтала стать Снегурочкой, которой полагалось фабричное платье из запасников детского сада, но ей могла быть только одна девочка из старшей группы перед выпуском в школу с хорошей памятью, чтобы запоминать много текста. В нашем поколении ей стала Лена Смирнова, - хорошая девочка, которая с четырех лет могла и читать, и писать, и вообще отличалась умом, потом стала журналисткой в Новосибирске. А мне досталась тоже неплохая роль – лисы. Костюм лисы состоял из юбки, оранжевой жилетки и маски. Колготки и блузка по вкусу. Достался мне в наследство от Инки, которую тоже поставили на козырную роль (третью главную, после деда Мороза и Снегурочки) Бабы Яги – красота! Никакой тебе царапающей мишуры, отваливающихся бусинок и колючей марли.
Самыми прекрасными были дни ожидания Нового года. В конце декабря укладываясь спать на тихий час в детском саду, мы уже знали, что проснемся в совсем другой атмосфере. Укладывались без капризов, а проснувшись отправляли шепотом ближайшего к двери спальни, мальчика, посмотреть, что происходит в группе. Он говорил, что стекло двери, разделяющей нас от группы занавешено и ему ничего не видно, а в щелку видно звезды. Мы начинали волноваться, всем было интересно, что там происходит, но мы сидели тихо в спальне, чтобы не мешать взрослым готовить нам праздник. Наконец, заходила наша воспитательница, и объявляла «подъем!» и чтобы мы шли в группу к своим вещам осторожно, чтобы не сбить елку. Мы выходили в предвкушении. И не разочаровывались. Менее, чем за час, воспитатели и нянечка с дворником успевали поставить и нарядить елку, занавесить окна черной тканью со звездами и, самое главное поставить под елку, большие фигурки деда Мороза и Снегурочки, которые нам очень нравились и которые мы считали самыми настоящими.  Мы одевались, во все глаза рассматривая нашу елку и шли на полдник с большим воодушевлением, рассказывая друг другу кто и что заметил. После полдника нас выводили гулять, чтобы мы случайно красоту не разрушили. На следующий день мы спешили в детский сад, чтобы пожить в сказке. Утром, после завтрака из вкусных вареников со сметаной, у нас проводили репетицию праздничного концерта и напоминали, что завтра к одиннадцати часам ждут мам….  Утренник, наверное, у всех был одинаковый, построение в коридоре, при котором не только успевал своей мишурой поцарапаться, но и соседкиной, торжественный вход под звуки пианино в группу, заняли свои места и понеслось до «елочка гори!» и завершающего хоровода с дедом морозом. Которого мы постоянно должны были узнать настоящий или нет, - главным признаком было отсутствие наручных часов на металлическом браслете, да и чтобы натуральные усы-борода или одежа не торчали из-под сказочного халата. Точно такой же утренник был и в нашем клубе, только там зал был значительно больше с зеркалами и паркетными лакированными полами. И окна не завешивали таинственным темным небом, а наоборот рисовали на них красками новогодние картинки для настроения, а под потолком подвешивали лески со спускающимися с них нитками на которых были нанизаны ватки-снежинки. По центру зала стояла большая пушистая сосна (елок в Забайкалье не растет) вокруг которой и водили хоровод.  Потом получали подарки: набор конфет в коробке из тонкого картона, которую сложили накануне. У меня всегда дно у этой коробки расходилось и часто содержимое вываливалось на снег на улице, приходилось подбирать. Благо в Забайкалье в это время всегда стоят суровые морозы за минус тридцать, сухой снег не портил конфеты и мандаринку из подарка. Родители никому и никаких отдельных новогодних подарков не дарили, это даже в голову не приходило. Наборы конфет в учреждении, в котором воспитывался ребенок, плюс в клубе – были вполне достаточными подарками по мнению и детей, и взрослых. Эти конфеты мы ссыпали в одну вазу и ели по необходимости. Меня они особенно не интересовали.
  Взрослые в новогоднюю ночь шли в клуб на танцы и фуршет. Дети мирно спали дома. Дети постарше смотрели телевизор «Новогодний огонек». Поскольку у нас принимал только один канал и по нему единственному редко случались развлекательные передачи, то для старушек и старших детей это тоже было интересное событие и хорошее проведение времени. Огоньки потом обсуждались и комментировались, было жаль не посмотреть это новогоднее представление.
***
Про Рождество упоминали как-то совсем вскользь. Родители говорили: «Ой, сегодня 7 января, Рождество». И больше ни гу-гу. Никто его никак не отмечал и даже шёпотом не поздравлял. Зато в ночь с 13 на 14 января полагалось гадать. Это считалось девичьей и детской забавой. Надо было жечь записки, капать воском в воду, отстригать для чего-то прядку волос. Чтобы увидеть суженого надо смотреть в коридор, который создают в центральном зеркале два боковых зеркала трюмо, класть гребень под подушку. Это была целая система, которая передавалась из уст в уста. Но я никого не помню, чтобы кто-то что-то нагадал и у кого-то что-то сбылось. В основном все это было забавой, обычным развлечением глухомани.
***
 Затем, приближался день советской армии и военно-морского флота 23 февраля. Мы, в детском саду, изготавливали открытки, старались изобразить танки, самолеты или что-то военное. Со знанием дела спрашивали друг друга, в каких войсках служил твой отец. Поскольку наши отцы у детей офицеров были врачами, то изображать на картинке получалось… нечего. Не рисовать же градусник или шприц?! В самом деле. Поэтому старались изобразить, что получится. Выходило видимо, совсем не очень. Поэтому, ближе к празднику, мы приносили из дома открытки с 23 февраля, ленточку. Под руководством воспитательницы вырезали более-менее круглую картинку. Она заливала эту картинку гипсом и получалось медаль, которую мы с чувством гордости преподносили родителю.  23 февраля был праздничным, но не выходным днем. Поэтому офицеры устраивали посиделки на рабочем месте, а вечером все собирались у того, кто получил к празднику очередное звание. Звание всегда полагалось обмывать. Звездочку с погон бросали в рюмку водки. Получивший звание должен был рюмку выпить и зубами выцепить звездочку и всем показать. Ухарство заключалось в том, чтобы не захлебнуться и не проглотить звездочку. Потом шел ужин, песни под баян и танцы под пластинки. Мы особенно любили танцы. Потихонечку прицеплять прищепки к краям одежды.
***
  Восьмое марта отмечали заметно масштабнее и торжественнее. Кроме того, восьмое марта был выходной день. Мама опять нервничала, потому что должны была выступать на торжественном собрании, с трибуны с докладом о счастье прогрессивных советских женщин, потому что была передовиком. Это была для нее очередная адская мука. Она и в будничной жизни говорила не особенно складно, а когда нервничала вообще не могла подобрать слов и делала большие паузы, заполняя их неблагозвучным «э-э-э». Доклад написать, она, конечно, могла, но произносить его перед большим собранием людей со сцены – совершенно нет! Но ее заставляли и заставляли, принуждали и принуждали. Она вынуждена была тренироваться вслух дома, почти полностью выучивала свой доклад, но на сцене без пауз не обходилось. Помню, однажды, она специально к выступлению сшила себе кримпленовый костюм, в ателье по выкройке из журнала социалистических стран. В верху у нее был желтый отложной воротничок и плечики, остальное было цвета молочного шоколада. Она, как всегда, едва перенесла свое выступление и под стандартные аплодисменты прошла в зрительный зал, при этом собирая восторженные комплименты от женщин, которым понравился ее наряд. Это был единственный раз, когда торжественное собрание принесло ей хоть какую-то радость. После доклада о положении советской женщины, награждались грамотами передовицы производства, но без денежной премии, просто чтобы передовице было приятно. После торжественного собрания был концерт – более легкий и приятный, чем на 7 ноября, с танцами, шутками и комическими номерами. Его посещали все с большим удовольствием. Непосредственно 8 марта был танцевальный вечер, на который даже специально шили нарядные вечерние платья.
***
    Подарки к праздникам, да и вообще покупки, требовали от советских граждан немалой изобретательности и предусмотрительности.
Магазины, и не только в нашем поселке, не радовали покупателей разнообразием выбора. Хорошими подарками были духи «Красная Москва» (других при всем желании у нас не было, хотя жители крупных городов изредка могли себя порадовать польскими духами «Быть может» и «Может быть»), отличным подарком считался набор красивых китайских носовых платков (крайне редко), нарядный платок (чаще из полиэстера, чем из натурального шелка), капроновые чулки (и они были редкостью), изделия из дутого стекла (цветное стекло было хорошего художественного уровня, до сих пор помню разбитого мною тонконого коня). Весной в Забайкалье о букете цветов никто даже и не мечтал, цветов не было и все! Мой дядя, директор достаточно крупного завода, чтобы подарить жене на годовщину свадьбы букет цветов, подгадывал командировку в Москву, решал дела в министерстве, покупал конфеты целый пузатый портфель, бутылки коньяка (сколько в руки дадут в министерском буфете по завышенной цене, но иначе не купить), букет хризантем, заворачивал цветы в несколько слоев газеты и собственноручно довозил до своего поселка, размерами с город, в котором руководил и заводом, и поселком.
 Мужчинам на 23 февраля подарки были еще менее разнообразными.  У моего некурящего отца было 8 пепельниц, хрустальных, фарфоровых, металлических, каких угодно. Он их предлагал и раздаривал всем желающим. Хорошим подарком был галстук модной расцветки (импортный), набор красивых рюмочек или бокалов (красивые, а лучше чешские нужно было «доставать»), в моде были запонки, а если женщине удавалось «урвать», «достать», «добыть» кожаные перчатки, одариваемый был просто счастлив – это был действительно роскошный и практичный подарок. Мужской одеколон был один и незаменим – Шипр! Другого никто и не знал.
***
    Когда будет день Пасхи и Вербное воскресенье откуда-то все узнавали совершенно точно. Хотя ближайшая действующая церковь была только в областном городе в 135 километрах от нашего поселка. К Пасхе готовились.  Перед Вербным воскресеньем отец уезжал один на какую-то ему одному известную сопку и возвращался с узлом из старого шерстяного платка. Хотя все знали, что там у него, идти с ветвями вербы в открытую было немыслимо, могли заставить писать рапорт, обвинив в «политической безграмотности» - а это конец карьере. Узел заносили в родительскую спальню, задергивали шторы, мама делала букетики из красных веточек вербы и относила нескольким старикам-соседям, которые не могли ходить далеко от дома. Букетики тоже переносила в непрозрачной авоське. Старики вербе очень радовались и благодарили. Шторы в родительской спальне так и не раскрывали, в углу вешали образ Христа Спасителя. А по бокам от иконы клали веточки вербы. Мы спрашивали кто это? Мама отвечала, чтобы не засыпаться на криминале: «Это Отец мой». Я залезала на круглый стол, который стоял в углу под иконой и рассматривала образ. Мой дедушка мне очень нравился. Он был необыкновенно красивый! А такие золотые одеяния я вообще ни у кого не видела. Наглядевшись на дедушку, я слезала со стола и шла уточнить детали у мамы. «Мама, а у дедушки были коричневые глаза?» «Почему коричневые, голубые, как небо, очень красивые» - отвечала, занимаясь домашними хлопотами, мама. «Нет, мама - коричневые! Посмотри там, в углу на картине! Я только что рассмотрела!» Мама страшно смущалась, краснела, потому что не могла врать даже детям и говорила дежурную фразу: «Иди играй! Только никому про эту картину не рассказывай и друзей в нашу комнату пока не водите!» «Почему не водить? У тебя ведь такой красивый папа!» «Не водите и все! Я запрещаю. Вырастешь, узнаешь».  Мне так много предстояло узнать, когда я выросту, что я с нетерпением ждала этого времени…
  Вербное воскресенье – Вход Господень в Иерусалим, двунадесятый праздник отмечали просто: родители приходили утром к нам в комнату, делали вид, что стегают наши голые ножки, высунувшиеся из-под одеял и говорили: «Верба льсти, льсти – деточка расти, расти!». И так, разумеется, троекратно. Видимо, это единственное, что они запомнили из своего атеистического детства, пришедшегося на конец тридцатых годов и годы Отечественной войны. Хотя бабушки были верующие и как могли, так и хранили обычаи православной старины. Молитв никто из родителей не знал. Видимо, стегать вербой был один из обязательных обычаев крестьянской старины. Верба дает здоровье. А крестьянские дети должны быть здоровы. Вот почти и все православие. Древние буддийские дацаны, конечно, тоже лежали в мерзости запустения.  Меж тем, языческие бурятские культы цвели, как и не знали атеистического катка. На определенных местах в тайге стояли березки с подвязанными ритуальными лентами ветвями, под такими деревьями всегда можно было найти жертвоприношение – чекушку водки, спички, какую-то еду, которую не успели растащить птицы. Вдоль речки, которая вытекала из источника минеральной воды, в любое время года на ветках багульника были повязаны яркие ленточки и новогодняя мишура. Были и шаманы, которые тайно проводили обряды по изгнанию злых духов, исцелению от болезней и помощи в различных неприятностях. Местные жители из русских, хотя и объявляли себя ярыми атеистами, с почтением относились к верованиям бурят. Если кто-то из мужчин находил в тайге священное дерево, а под ним приношение в виде чекушки и не мог устоять от соблазна себе ее присвоить, обязательно в порядке компенсации оставлял под этим деревом пару спичек или сигарету, или еще что не особенно жалко, чтобы духи не обижались. Детям строго настрого было запрещено подходить к священным местам и тем более трогать, срывать ленты с кустов или деревьев. Не потому что может случиться что-то плохое, просто потому, что для кого-то это свято и дорого и не надо обижать людей. А вот ритуальные маски с клыками и черепами в головных уборах принимать нельзя было, потому что они могли быть заговоренными. Беды или злые духи от дарителя могли перейти к тому, кому дарят. Но, впрочем, такой подарок был из серии местных легенд и в реальности маски никому и никогда не предлагали. Может быть потому что все жили хорошо и счастливо.
  Пасху отмечали всегда и все русские, кого я знала. Благо день выпадал на воскресение. Собирались за столами у друзей одна максимум три семьи. Бились яйцами, говорили: «Христос воскресе! Воистину воскресе!» Разговлялись куличами и обязательным холодцом, хотя никто и не постился. Но Пасхальный день всегда был особенным: спокойным, радостным, солнечным и все встречали его с радостью.
***
 К ленинским дням готовились серьезно и ответственно. У нас в группе детского сада выделялся «ленинский уголок». Самым интересным в нем был макет ленинского шалаша в Финском заливе. Трава из мха, шалаш из веточек, перед шалашом костер с походным котелком над ним. Финский залив был сделан из стекла уложенного на фольгу. Иногда, перед шалашом ставили вырезанную, фигурную фотографию Ильича прикрепленную пластилином к бруску дерева. Прикасаться к святому изображению было нельзя, но кто-то его все равно трогал, и он отклеивался от постамента и его убирали. Еще в ленинском уголке были развешены семейные фотографии Ленина.  Маленького Володю мы все узнавали. Но надо было еще знать и не путать все имена святого семейства. Тут я терялась. Отличить и точно не перепутать Марию Ильиничну сестру, от Марии Александровны – матери мне казалось китайской премудростью. И я всегда восхищалась Оксанкой, умной девочкой с двумя опрятными косичками, которая так и сыпала всю родню Ильича, как из лукошка и никогда не спотыкалась и не путалась. На восхищенный вопрос: как ей это удается, запомнить 15 имен с отчествами, она отвечала просто: Ну ты же знаешь, какое у твоего отца имя, от отца получается отчество всех его детей, остается запомнить только имена. Меня восхищал полет мыслей Оксаны, которая смогла до ранга простых смертных низвести семейство Ильича.
  Как только мы выучивали и более-менее не путались во всех именах семейства и нам был прочитан десяток полагающихся рассказов из жизни смелого, умного, справедливого и честного отличника Володи Ульянова, мы участвовали в ленинском коммунистическом субботнике. Из отдельно стоящего сарая, нам выдавали каждому по маленьким граблям и ведерку, и мы загребали и сносили прошлогодние листья в одну кучу.  Все это происходило на том кусочке леса на пригорке, который был огорожен, как территория нашего садика. В конце дня, эту кучу листьев сжигали. Мы шли домой пропахшие дымом, нагулявшиеся и рассказывали маме, что очень устали. Это было частью ритуала субботника, советский труженик обязательно должен быть уставшим и желательно суровым, ибо нес на своих плечах освобождение пролетариату всего мира.
***
Первомай был во всех смыслах более легким и более нарядным праздником.  Нам в детский сад приносили молодые березки с маленькими клейкими зелеными листочками и ставили их в ведра с водой по углам игровой комнаты. На занятиях рукоделием, мы забрызгивали трафарет голубя разноцветной краской, а потом вырезали по контуру белую птицу. Голубке можно было карандашом пририсовать глаз и крыло. Мы очень старались. Самых красивых, чистых и белых голубей привешивали на ниточках к ветвям наших березок. В нашей игровой комнате от березок и голубей было очень нарядно. Мы учили стихи про мир, труд, май и у нас был утренник. А первого мая все шли на демонстрацию с ветками деревьев, надувными шарами, плакатами. Пионеры в торжественной форме с белой рубашкой, красным галстуком и красной пилоткой стояли у памятника героям, не пришедшим с войны, напротив школы, а все остальные трудящиеся шли мимо этого памятника в праздничной колонне. Мы в это время сидели с папой в нашем запорожце, я крутила вертушку из фольги и тоже хотела пойти с трудящимися, но папа говорил, что и отсюда все видно, а тебя там затопчут. Когда шествие более-менее закончилось, мы поехали в магазин и купили мне пластмассового большого крокодила, у которого широко открывалась пасть. Дома, я, по очереди, в пасть засовывала все мелкие игрушки и очень гордилась, что пасть полностью закрывается и ничего не видно.
***
О Троице я знала только фразу: «Троица - зеленый лес покроется». Фраза мне казалось совсем непонятный. Если лес должен покрыться зеленью, так при чем здесь Троица, он уже зеленый стоит. Если зеленый лес чем-то должен покрыться, то чем? И что такое Троица? И при чем тут Троица? Тем не менее, Троицу надо было отмечать. Для этого собирался караван машин. У кого не было машины, того как-то запихивали в имеющиеся. Нас, детей, всегда сажали на колени, а за ногами все время надо было следить, не задевать какую-нибудь банку, бутылку или звенящую кастрюлю. Ехать было жарко, тесно и по ощущениям долго. Караван автомобилей приезжал на берег реки и начинались хлопоты по разгрузке и устройству провизии, напитков и алкоголя. Все что должно было быть холодным, ставилось в реку, остальное под ближайшую березу. Мужчины делали костер и подвешивали котелок с водой. Женщины устраивались рядом с костром и принимались готовить. Мы шли на речку рыбачить. Кто-нибудь из мужчин выдавал нам по удочке. Удочки делали, срубив длинный прут с ближайшего подходящего куста, на него закрепляли леску и крючок, привезенные в специальной коробочке. Мужчины, конечно, что-то слышали о профессиональных спиннингах, каких-то хитроумных приспособлениях для рыбалки, но все это воспринимали, как нечто абстрактное, существующее где-то там за пределами их жизни. Как и советские женщины слышали об электрических мясорубках, миксерах, кофеварках, стиральных машинах-автомат, но даже не надеялись когда-нибудь владеть этими чудо-механизмами, которые существуют где-то там в другой жизни.
     По моей просьбе, на мой крючок насаживали еще и червяка. Начиналась рыбалка. Рыбы было много и уже спустя минуту, мы неслись с радостными воплями к костру, отдавать свою трепещущуюся добычу. Все вместе минут за 15 налавливали достаточное количество рыбы для большой ухи, как раз к этому времени закипала вода в котелке и женщины туда уже успевали забросить первых пойманных рыбешек. Пока варилась уха, продолжалась рыбалка. За это время успевали достаточно наловить и крупных ленков, и хариусов поменьше. Их помещали в железную сетку для яиц и опускали в воду у бережка, чтобы рыба не дохла и была свежей. Эта рыба предназначалась для запекания в углях, когда костер не будет нужен. Как только, объявлялось, что суп готов, все спешили к месту сбора. Усаживались на поляну, по периметру двух расстеленных скатертей, пришедших в негодность для употребления дома. Раздавали салат из молодой редиски и свежих огурцов со сметаной, разливали по посудинам уху, а следом разливали водку. С тостом «за Троицу» начинался праздник. Поев ухи, мы уходили гулять в пределах видимости, потому что сидеть с взрослыми, которые к концу обеда раскраснелись и начали говорить очень громко какую-то ерунду было просто невыносимо. Мы шли в поле и собирали невысокие цветочки с белыми головками, которые у нас назывались «спички». Из спичек хорошо было плести венки, они не ломались и хорошо гнулись. Сплетя себе по венку, мы рассматривали разных букашек и птичек. Когда возвращались к столу, там уже пели протяжные песни: «засыпает, засыпает родное село» и «стою на полустаночке в цветастом полушалочке, а мимо проезжают поезда» - были любимыми и их повторяли несколько раз. В это время, лысый, красный дядя Леша приступал запекать рыбу в углях. Он заворачивал рыб в мокрую газету и засовывал под угли. По только ему известным признакам знал, когда ее нужно доставать. Лист газеты разворачивался вместе со шкуркой, оставалось посолить белое мясо и есть. Было очень вкусно. Хариусы и ленки семейство лососевых.
На закате дня, когда в реке не оставалось бутылок водки, а в котелке чая. Все собирались в дорогу. Принципиально и обязательно собирали весь мусор. Что можно было сжечь – сжигали. Остальное запаковывали с собой. Заливали из котелка костер и пьяной, веселой вереницей машин ехали домой почти затемно. Милиции по пути не было. Но как пьяные водители не совершали аварий и как поездка за тридцать километров проходила без происшествий одной Троице известно….
***
Особыми праздниками были дни рождения. Их отмечали обязательно и с размахом.  Чтобы не дарить какую-нибудь ерунду, часто складывались. Если не хватало на дельный подарок, именинник добавлял из своих. Так отцу подарили настенные часы, а в один из дней рождения небольшой ковер. Столы при необходимости переносили из соседней квартиры в квартиру именинника, также стулья и табуретки...  Придя из детского сада, мы понимали, что у соседей праздник, потому что в доме оставалось единственная колченогая табуретка, которую неудобно было предлагать соседям. Как и не было нашего большого раскладного стола, он пользовался популярностью из-за своих размеров.             Слишком большим разнообразием и изысканностью блюд застолья не отличались, зато отличались количеством. На закуску у всех шло соленое сало, колбасы не было, изредка удавалось «достать» красную соленую рыбу, квашенная капуста ( у всех, как и у нас на балконе стояла бочка капусты собственной засолки), репчатый лук замаринованный уксусом и сахаром, соленые грузди или маринованные маслята (грибов и ягод в лесу была прорва,  однажды, за 15 минут, мы вдвоем с отцом набрали два эмалированных ведра груздей, мне тогда было лет пять, причем отец выбросил большие или червивые и мы быстро добрали недостающее количество. Грибы солили-мариновали двадцатилитровыми баками), самостоятельно запеченная буженина, холодец, сыра в магазине практически никогда не было за исключением плавленого колбасного. Нарезали винегрет, хорошо если к нему удавалось найти банку зеленого горошка, чаще приходилось обходится без него.  Вот собственно и все закуски. Зато мяса с картошкой было хоть отбавляй. Его готовили огромными кастрюлями. Распространенным праздничными блюдами были котлеты, голубцы, пельмени, позы (бурятское название мантов, но рецепт и суть та же). Стол был мясным и очень питательным. Когда приходила череда нашим родителям собирать стол, отец заранее ехал в лес, охотился и привозил мясо косули или лося, потом набивал двадцать – тридцать куропаток. Мама перо куропаток снимала вместе со шкуркой очень быстро и затем тушила птиц с подливой.           Соки были редкостью. Когда в наш военторг приходила партия соков в трехлитровых банках, ее раскупали за два дня. Банки покупали сколько дают в руки. Дома открывали по мере надобности и это считалось деликатесом. Поэтому для запивки гостям варили в больших кастрюлях компот из сухофруктов. Разумеется, привозили минеральную воду, которой курорт славился. Вкусная, холодная, насыщенная пузырьками газов, она долго не хранилась, поэтому ее привозили непосредственно перед торжеством. На десерт шли булочки, дрожжевые пироги с вареньем или торты – все тоже исключительно домашнего приготовления. В нашем магазине ничего подобного не продавали никогда. Особенностью забайкальских десертов были разные калачи. Такого разнообразия рецептов и видов калачей я потом не встречала ни в каких уголках России.
    Я думаю, что обильные и частые столы наших родителей были своего рода залечиванием детских психологических травм голодного военного детства. Видимо они так часто и страстно мечтали в детстве об обилии еды на больших столах, в светлых комнатах с электрическим светом, что никак не могли поверить, что мечта стала реальностью. Они ходили друг к другу в гости и находиться не могли. В среднем, по большой пирушке 3 раза в месяц.  Им это было необходимо. Следующее поколение офицеров, младше родителей на пятнадцать – двадцать лет уже не находило общие ужины интересным занятием.
***
Еще были своеобразные развлечения, которые нельзя причислить к праздникам, но и убрать из календаря жизни тоже никак нельзя.
 Специфическим развлечением было смотреть, что привезли в наш магазин военторг.  Два раза в месяц неравнодушные жители собирались на пригорке возле магазина и ждали машину. Вечером, толстый, добродушный дядя Павлин, который рулем натирал мозоль на своем огромном пузе, подгонял к дверям магазина свой ЗИЛ. Из кабины вылезала одна из продавщиц Рися или Гутя. (Спустя годы, я пыталась выяснить, что за странные имена были у наших продавщиц, но ничего не выяснила, но вскрылась подробность, что у Гути был муж Утя, работал в гаражах.) Рися или Гутя удалялась в недра магазинного склада передавать напарнице накладные, а солдаты приступали к разгрузке машины. Зрители стояли и пытались отгадать, что носят солдаты в больших коробках и мешках. Иногда кто-то, что-то успевал прочитать на этикетках, что-то было видно. Я и в детстве не могла понять, что в этом для взрослых интересного, если можно прийти в магазин утром и все товары рассмотреть уже на полках. Но толпа зрителей не уменьшалась, одни зрители уходили, другие приходили, кто-то делился семечками, кто-то размоченными в воде кедровыми орешками, кто-то сплетнями, но обязательно дожидались окончания разгрузки, пока Рися или Гутя не вынесут солдатам пакет пряников или конфет, в благодарность за разгрузку. Тут же прилетало замечание, что на цену этого пакета сладостей они обсчитают покупателей.
   Особым событием в жизни был поход в кино. Когда в наш клуб привозили новинки или известные комедии, народ наряжался и спешил к кассе, выкупить места получше. Старшее поколение называло фильмы картинами, смотрели очень внимательно, перипетия героев принимали близко к сердцу, после окончания сеансов не спешили расходиться по домам, стояли кружками по пять – десять человек на улице и обсуждали героев фильма, актеров, постепенно переходя на местные сплетни и поведение соседей. Потом эти сплетни разрастались подробностями, приукрашивались и доставляли немало неприятных моментов лицам, ставшим по воле случая, героями этих досужих наговоров.
  Летом на открытой танцплощадке устраивались танцы для отдыхающих, но по сути для всех желающих. Танцплощадка была окружена зарослями черемухи. В эстраду устанавливали магнитофон и колонки. Звуки музыки разносились по всему поселку и создавали праздничное настроение. На танцы все шли нарядные, в теплом воздухе носились стрижи и было ощущение даже не праздника, - счастья. Мы катались на качелях и подпевали хитам, несшимся с территории танцплощадки.
***
  Перед самым первым сентября – первым походом в школу, мы пошли добывать цветы для учительницы. Я, Олег и Инна для начала нарвали цветы на клумбе перед лечебным корпусом. Букеты нам показались какими-то однообразными, и мы пошли к штабу, набрать более интересных цветов. Из штаба вышел солдат и сказал, что тут цветы рвать нельзя, их не для этого сажали. Мы искренне изумились, ведь нам цветы нужны были не для себя и не для баловства, а для школы. Солдат сказал, что все равно нельзя. В это время вышла тетя Рита, которая работала на коммутаторе в штабе и сказала, что сейчас принесет ножницы и нарежет нам цветов с клумбы, на которой можно, где она сама сажала. Все равно скоро будут заморозки и все цветы погибнут. Она нарезала нам цветов и собрала по букету. Мы шли домой гордые и довольные. А на следующий день стоя на линейке перед школой, прикрывались этими букетами от палящего солнца. И радовались обстоятельству, что вчера набрали пышные букеты, которые защищают лица от солнца. Букеты подарили учительнице уже довольно увядшими, словно символ закончившегося детства.  Домой шли пешком три километра. Первые два дня нас встречали у школы, а потом мы ходили уже полностью самостоятельно, рассматривая все что встречалось по пути. К концу первой четверти, отметили праздник букваря, то есть факт, что выучили все буквы алфавита и перед седьмым ноября нас приняли в октябрята. Разумеется, мы произнесли какую-то клятву быть достойными юными ленинцами. Самым интересным в октябрятах были звездочки. Мне и Инне на белые школьные фартуки прикрепили обычные железные звездочки, а Олегу на синюю школьную курточку красивую стеклянную с фотографией кучерявого маленького Ленина внутри. Почему-то такая звездочка была только у него, и мы решили, что это неспроста, потому что Олег похож на маленького Володю Ульянова.  Так с детства все советские граждане постепенно приучались быть настоящими ленинцами, строителями светлого коммунистического будущего и торжественно, серьезно отмечать седьмое ноября.