Финикийское яблоко

 Камни, лежащие на столе, притягивали взгляд. Было что-то завораживающее в том, как они играли. Тёмные, почти чёрного цвета, они под определённым углом вдруг загорались алыми сполохами, словно в их глубине  вдруг начинали тлеть головешки костра, накаляясь всё ярче и ярче, но никогда не вспыхивали живыми языками пламени. Всегда не хватало одного-единственного мгновения . Они угасали так же неожиданно, как и разгорались, и бесконечно манили к себе этой загадкой. И ещё чем-то, неуловимым, как почти забытое воспоминание.

    Женщина взяла их в ладонь. Тяжёлые. Но это приятная тяжесть. Холодные. А это удивило. Они оказались гораздо холодней окружающих предметов. Очень гладкие, даже какие-то шелковистые. За это спасибо огранщику. Хорошо сделал свою работу, качественно отшлифовал камни. Она медленно пересыпала их из ладони в ладонь, любуясь появившимися вновь ало-бордовыми искрами. «Искрик, - вспомнила название камня. – Действительно, искрик».

Но в который раз при виде этих камней где-то внутри возникла смутная тревога и стала постепенно заполнять её всю, норовя захлестнуть  тёмными удушливыми волнами. То ли мысли, то ли воспоминания, размытые и нечёткие, возникали перед внутренним взором, временами то становясь резче и отчётливей, то вовсе переходя на уровень ощущений…

Хотелось пить. Постоянно хотелось пить. А есть не хотелось. Наверно, при переходе через пустыню эта потребность полностью утратилась, так как полонянок почти не кормили. Их и поили-то изредка. Верблюдов своих жалели, не стали их сильно загружать едой и водой. А вот полонянок не жалели, потому и умирали они десятками. Их даже в песок не зарывали. Так и оставляли лежать в пустыне под палящим солнцем, хищникам-падальщикам на радость.

 Сейчас даже мысли о еде вызывали отвращение. А здесь, на рынке, среди зноя, пыли, чада от костров, на которых что-то варилось и жарилось, чтоб через некоторое время быть поглощённым толпой народа, потного, дурно пахнущего и грязного, в рванье и лохмотьях, грубого и крикливого, - её тошнило от запахов еды. Малолетняя полонянка закрыла глаза и прислонилась к пастельно-рыжей глинобитной стене базара, которая, опоясывала медину по периметру, и,казалось, уходила в самое небо, кончаясь где-то там, в вышине замысловатой каймой или затейливыми башенками. Если бы могла, она бы просто вжалась в неё, чтобы её не замечали, чтобы была возможность хоть немного побыть в тишине, не нарушаемой рёвом верблюдов, криками погонщиков, темпераментными воплями торговцев и покупателей… Наверное, она провалилась в забытьё или немного задремала, потому что пришла в себя от того, что её тормошили.

 Полонянка испуганно открыла глаза и увидела прямо перед собой чьё-то чужое лицо. Вернее, лица не было видно из-под никаба, а огромные, чёрные, тонущие в мелких морщинках, густо подведённые сурьмой глаза смотрели на неё с давно забытым выражением сострадания. Когда-то  давно-давно, в прошлой жизни, так иногда смотрела на неё мама, если девочке случалось заболеть. Потом перед глазами полонянки мелькнули узкие смуглые руки незнакомки с тонкими пальцами, унизанными  множеством берберских серебряных колец. Женщина нашла на ощупь руку девочки и что-то сунула ей в ладонь, почти беззвучно  при этом проговорив незнакомые слова. Полонянка ещё плохо понимала чужой язык и сумела распознать из всей фразы всего одно слово – яблоко. Она зажала в ладони четвертинку этого фрукта. Яблоко! Сочное, кисло-сладкое яблоко, так напоминающее о далёком доме, о родном крае вишнёвых и яблоневых садов, о маме, о младших братьях и сестрёнке! Ей даже показалось, что она улавливает в какофонии чужеземных запахов исходящий от ломтика яблочный аромат, самый чарующий аромат на свете. Она представила себе, как сейчас съест дольку...  «Яблоко! Яблоко!» - пело всё её маленькое тельце…

Зачарованная этим волшебным пением, она не сразу поняла, что в окружавшем её неприветливом мире что-то изменилось. Эти перемены носили угрожающий характер и обрушились на ребёнка всей своей агрессивной мощью, не оставляя ни следа от минутной радости.

 «Яблоко! Финикийское яблоко!» - пронеслось по рядам торговцев, подобно шквалу, и вернулось назад, и зазвучало теперь со всех сторон. Возгласы доносились и из колонны вооружённых мавров, которая неслась вдоль базарной стены бурной рекой. Магрибские воины, слухи о чьей жестокости облетели весь мир, бешено и слепо взирали на всех, кто попадался на их пути, налетали на людей, разбрасывая всех и  вся без разбору в стороны.

 Очевидно, что угощение незнакомки, которое та старалась утаить, не удалось скрыть от глаз одного из воинов, и он, ни секунды не мешкая, выхватил короткий боевой меч из ножен и со всего размаха опустил оружие на голову женщины. Та, не издав ни звука, рухнула у ног полонянки. Её тонкие пальцы странно двигались некоторое время, словно она собирала что-то в щепоть. Вокруг головы, закрытой чёрным никабом, растекалось пятно крови, которая прямо на глазах густела в полуденном зное,  и, теряя алый цвет, темнела и темнела, становясь почти чёрной. Полонянка расширенными от ужаса глазами смотрела на это пятно, как заворожённая, не смея даже дохнуть. А воин, перешагнув через тело женщины, рванул за руку ребёнка, приподняв её лёгкое тельце над землёй. Полонянка повисла на мощной руке тряпочкой. Воин что-то грозно прорычал ей в лицо, и опять полумёртвой от ужаса девочке почудилось слово «яблоко». Она поспешно и обречённо разжала ладошку с четвертинкой подаренного фрукта. Потемневшая на воздухе долька упала в пыль.  Мельком взглянув на упавшее яблоко, воин отшвырнул ребёнка, и полонянка, с глухим стуком ударившись о стену, как-то обмякла. Её недоумённый взгляд застыл на тёмной лужице крови убитой берберки, а последней мыслью, пришедшей в её бедную белокурую головку, раскалывающуюся от боли, был вопрос: «Почему финикийское?»

 Тряхнув головой, словно отгоняя навязчивые мысли, женщина повертела камни и так и этак в лучах  солнца, заглядывающего в окно. Прощально блеснув бордовыми искрами, они потемнели, на глазах становясь чёрными. «Будто запёкшаяся кровь,» - подумала она, и ей стало не по себе. Опять неслышно подкравшаяся  тревога заставила её выйти из-за стола и пройтись по комнате. Случайно она наступила на замысловатый мешочек и вспомнила, что именно в нём ей принесли эти удивительные камни, сопроводив их рассказом о том, что самоцветы издревле считались магическими и особенно ценились в воинской среде. Считалось, что если перед боем выпить напиток из чаши, вырезанной из этого камня, то в битве станешь бесстрашен и неуязвим. Иногда из искрика делали наконечники для стрел, хотя даже в те давние времена это стоило неимоверно дорого. Потому и старались самые красивые экземпляры этого камня похитить. Хотя ни одному из похитителей это не принесло счастья.

  Она машинально подобрала мешочек  и увидела на нём надпись, вышитую затейливой золотой вязью: «Финикийское яблоко».

 «Яблоко? Почему финикийское?» - подумала она, поправляя белокурую кудрявую прядь, упавшую на лоб. И вдруг поймала себя на мысли, что ей знаком этот вопрос, что будто бы она его уже задавала. Но раньше. Давно-давно. Так давно, словно в прошлой жизни…

 Вот и я, разглядывая пиропы, поняла, что эти камни напоминают мне капли крови. В тот самый момент, когда кровь запекается,свёртываясь. Вот только мгновение назад  она была живая и яркая, а через секунду густеет, темнея до черноты. Романтичные натуры станут спорить со мной, уверяя, что пиропы похожи на зёрна граната, т.е. финикийского яблока. Я не стану их разубеждать. У каждого – свои ассоциации.

30.12.2016г.

На 110-ый Юбилейный Конкурс прозы http://www.proza.ru/2019/02/24/1685 Международного Фонда ВСМ