Кусок мяса 20

Петр резко открыл глаза, хотя шаги были настолько легки, что не разбудили больше никого в палате. Маленькие ножки Катерины ступали по-кошачьи мягко, но Петр с детства спал чутко, - все чудилось ему, что кто-то вооруженный проникает в его дом.

Палата освещалась только лампадами, горевшими перед образом Казанской Божьей Матери, - и в этом приятном полумраке все спали, как дети. Катерина приблизилась к кровати Василия, хотя и издалека было видно, что койка пустует и аккуратно заправлена сестрой, делавшей вечерний обход.

Скажи Катерина об этом отсутствии Нилу Осиповичу, - и Василия немедленно проводят за порог госпиталя. Но она, конечно, ничего не скажет... Катерина провела ладонью по одеялу, под которым должен был лежать раненый, и так же неслышно, как вошла, покинула палату.

«Бедная! - подумал Петр. - Не первый раз уже сюда заходит, пока этот Пичугин шляется по кабакам». Когда рано утром, ещё до обхода врачей, Пичугин возвращался, он настырно рассказывал не желавшим слушать его людям про свои похождения. Он был слишком умён, чтобы напиваться, - не хотел потерять тёплое местечко в госпитале. Нет, его интересовали приключения совсем иного рода...

Петр снова волей-неволей подумал про Машеньку. Только мыслями о ней он отгораживался от опротивевшего ему мира. Только её образ в этом мире помогал Петру не отвернуться от всего окончательно. Не сойти с ума.

Петр взял со столика бритвенное зеркальце. Даже в полумраке комнаты он видел, как обезображено его лицо. Сдавленно вздохнул и положил зеркальце обратно.

Почему она приходит и проводит с ним время? Зачем написала ему это нелепое письмо, которое он хранил теперь в своём альбоме, среди самых дорогих его сердцу бумаг, рисунков и фотоснимков? Это письмо, которое она впоследствие попросила сжечь, так согрело его сердце. Он сказал, что уже сделал это, хотя, на самом деле, он его сохранил. Иногда доставал и перечитывал, все больше очаровываясь крохотными, аккуратными буковками, которыми это послание было написано.

Участие этой девушки - единственное, что в некоторые моменты позволило ему выжить. У неё и так было забот по горло, а она находила время, чтобы побыть с ним, развлечь разговором. Она оказалась очень сдержанной и разумной, и эта разумность иногда срабатывала за них двоих, не давая ему упасть духом. Она говорила с ним, ни разу не обратив внимания на его внешность, и он поразился её чувству такта и воспитанности.

Сам Петр по-прежнему не мог решиться приблизиться к ней первым и заговорить. Он упрямо делал вид, что не замечает её, когда она проходит мимо, - но зато, если уж Машенька подходила, его глаза начинали жить, озаряясь каким-то внутренним светом. Обычно жёсткий, взгляд его теплел, - пусть даже Петр и старался не показывать этого.

Они обыкновенно сходились в одной точке, - и оттуда начинали брести вместе, бок о бок. Машенька прекрасно подстраивалась под его шаг. Разговаривали негромко и даже нечасто, могли молчать, и тогда Петр смотрел в сторону и немного в небо, а Машенька изучала дорожку у себя под ногами. Пару раз она помогла ему с костылями, и тогда он почувствовал тепло её кожи... В эту минуту как будто отменились все прикосновения, которые случились между ними, пока Машенька ухаживала за ним. Все они не считались, - он давно и самолично от них отказался. А теперь принял эти новые прикосновения без прежней спеси и с каким-то новым желанием.

А ее «Извините, я должна идти» теперь отзывалось в его сердце глухим несогласием.

Машенька была единственным человеком, с кем Петр впервые за много лет заговорил о своих родителях - своей неизбывной утрате и непроходящей боли.

- За что он, этот Лисицин, так жестоко обошёлся с ними? - прошептала Машенька.

- Я долгое время сам задавался этим вопросом, мучительно искал ответ. Когда подрос и стал в состоянии понимать кое-что о жизни, между мной и Павлом Леопольдовичем состоялся разговор, который мне многое разъяснил.

С тех пор, как я потерял родителей, барон стал мне вместо отца. Он до самой своей смерти вёл и пестовал меня. Ему я обязан всем, что имею: образованием, карьерой военного, крышей над головой. Но, главное, тем, что я не утратил человеческий облик, хотя несколько раз готов был скатиться в бездну.

- Пока человек формируется, ему  нужна рядом хоть одна добрая душа. Даже одной такой души достаточно, чтобы человек пошёл по правильному пути. Мне так кажется... - сказала Машенька.

- А у вас есть семья? - спросил Петр.

- Есть. Мама и два младших брата. Был ещё дедушка, но он уже умер... Но, вы не думайте, что мне вас никогда не понять! - поспешила заверить Машенька Петра, видя, что на его губах заиграла легкая улыбка. - Знаете, я столько раз представляла себе, что было бы, если бы я была совсем-совсем одна!

- И что было бы?- заинтересовался Петр.

- Я бы молилась! - уверенно произнесла Машенька и даже кивнула сама себе головой. - Я себя никогда не чувствовала одинокой, потому что всегда верила в Бога. У нас семья была верующая, и я не знаю, как может быть по-другому...

- Может. По-другому быть очень даже может, но просто без Бога жизнь превращается в страшное существование, когда человек боится собственной тени. Вы знаете, как живут люди без Бога? Они бессознательно ненавидят самих себя.

Убийца моего отца был таким несчастным человеком. Убив из чистой зависти и злобы, он даже не пытался скрыться от правосудия. Своего преступления он не планировал, - это стало очевидным сразу, - по тому, что оставил кучу свидетелей и улик. Ему было все равно, что его собственная семья останется без кормильца и что он лишает отца собственного сына. Его приговорили к тридцати годам каторги, куда он отправился с улыбкой на губах.

Павел Леопольдович встречался с Сергеем Лисициным в застенках, силясь понять его мотивы к убийству. Может быть, он хотел раздобыть эту информацию для меня, - знал, что подрастая, я буду об этом спрашивать.

- И что тот сказал? - спросила не на шутку взволнованная Машенька.

- Вы действительно хотите услышать это?.. Он сказал, что убил, потому что тогда стало модно и совсем легко убивать.

А главное, в обществе появилась такая мораль, которая оправдывала такое убийство, она называлась Катехизис Революционера. Можно было убить человека за что угодно: за то, что тебе показалось, что он как-то неровно на тебя посмотрел, не говоря уже о том, что у него в кошельке завалялось на пару монет больше, - а заявить, что ты борешься за народную волю, и среди своих ты стал бы героем. Даже так: тебе необходимо было посягнуть на чью-то жизнь, чтобы быть принятым у определенного круга лиц, который задавал политическую моду. Иначе тебя посчитали бы слабаком.

Когда две движущие силы: общественное одобрение и личная неприязнь - сходятся вместе, то, на что ты посягнул, уже не кажется таким ужасным. Ты просто идёшь и делаешь это, с такой машинальностью, как будто выпиваешь стакан воды. Это очень страшно, Мария Ильинична!

- А мне кажется, страшнее этого, - та жизнь, которая начинается потом, - медленно проговорила Машенька, как будто примеряя на себя возможные последствия. В глазах у неё стоял неподдельный ужас.

- Согласен.

- Все, что вы мне рассказали, было написано в этом Катехизисе Революционера?

- Я изложил настроения. Не знаю, известно ли вам имя Сергея Нечаева?

- Я что-то слышала о каком-то громком судебном процессе... - силилась припомнить Машенька.

- Вам простительно не знать о нем - вы тогда ещё не родились.

- А вы?

- А я знаю это имя очень хорошо. Это он автор упомянутого Катехизиса. Я читал его сочинение, плевался, но читал. Мне хотелось понять черту этого человека, но вскоре я почувствовал, что, чем глубже я вникаю в него, тем больше меня засасывает какое-то чёрное болото, из которого, ещё немного, и я не выберусь. Я бросил.

- Зачем вообще начинали? От плохого слова, если ему внимать, потом очень трудно отделаться.

- Дело в том, что Сергей Лисицын, как, впрочем, и мой отец, были московскими студентами в то же самое время, что и Сергей Нечаев. Павел Леопольдович рассказал мне, что, по признанию самого Лисицина, он был под большим впечатлением от ходившего тогда в кругу молодёжи нового веяния, тон которому задавал именно Нечаев. Лисицин несколько раз специально приезжал в Петровскую академию, хотел добиться расположения молодого революционера. Тот, один раз взглянув на Лисицина, почему-то не счёл его достойным своей дружбы. Во всяком случае, несколько последующих попыток втереться в доверие к Нечаеву, успехом не увенчались.

Я думаю, что Нечаев глубоко презирал всех и вся, он не искал ничьей дружбы. Может быть, он был серьезно душевно болен. Но он был кумиром среди болванов, которым скучно было жить своей размеренной и сытой жизнью. Видимо, Лисицин вообще пришёлся не ко двору, но Нечаев все-же дал ему кое-что почитать. И из этого «кое-чего» вырос убийца... Может быть, ему поручили какое-то задание, в качестве испытания, не знаю... Решили проверить, не тонка ли кишка, достоин ли.

Лисицин, тяжело переживая свой провал, читал, напитывался, зрел. Он втайне рукоплескал, когда горсткой нечаевцев было совершено зверское убийство студента Иванова, - о котором вы, скорее всего, и слышали. И как личную трагедию, воспринял арест и приговор Нечаева к каторжным работам. Лисицин сказал это барону уже тогда, когда сам находился в тюрьме. И добавил: «Я испытываю высшее счастье от того, что смогу пройти по стопам Сергея Геннадиевича!»

Петр и Машенька помолчали; он вроде бы все сказал, а она не хотела лишними вопросами усугублять его состояние. Теперь, когда Машенька узнала его историю, она поняла про него многое. Двадцать четыре года Петр жил в тени этой истории, малознакомых лиц, которые перевернули его жизнь, не заботясь о переживаниях какого-то маленького мальчика. Он рос с мыслями о каторжниках, он представлял, что творится у них внутри. Он читал их проклятые книжки, потому что ему необходимо было найти ответ на свой вопрос «За что?»

Он своей-то жизнью не жил! Его истинный мир, дарованный ему при рождении, был отобран в ходе какого-то ужасного психолого-политического эксперимента. В угоду чьим-то страстям и слабостям.

- Извините за вопрос, но у вас поэтому до сих пор нет собственной семьи, из-за этих переживаний?

Петр даже рассмеялся.
- Ну, вы знаете, я ещё не очень-то старый! А если серьёзно, то да, наверное... вы правы... Я солгу, если скажу, что мне до сих пор не встретилось достойной девушки. Но, наверное, да, я чего-то боюсь.

- Может быть, вы боитесь, что память о родителях начнёт стираться, если вы сосредоточитесь на каком-то другом существе? - предположила Машенька, и её слова стали для Петра полной неожиданностью.

Он впервые посмотрел на кого-то с приятным ощущением, что вот, есть человек, которому не нужно про себя ничего объяснять.

Почему это случилось именно сейчас, когда война, когда ему отрезали ногу и когда обезобразилось его лицо? Когда все так нестабильно, непонятно, - и неизвестно, чего ждать от будущего... Он знал, что эту войну они проиграют.

И все же, почему встреча с ней случилась именно посреди этого кипящего моря хаоса? И она его не чуждается, и, похоже, готова быть с ним, и дрожит всякий раз, стоит ему посмотреть ей в глаза. И готова вот так идти с ним по дорожке, лишь бы та никогда не кончалась.


Продолжить чтение http://www.proza.ru/2018/10/18/1724