Из города А до города Б

I
В смутном городе А на пустой и обыденной улице неприметно жила столь же заурядная Ангелина Евгеньевна, одинокая и тихая дама, простодушно растерянная, беспечно миловидная, откровенно доверчивая и в меру сонливая. Однотипные дни её сумрачной участи неизменно сводились лишь к двум процессам - поиску и разочарованиям. Подобный уклад был попросту неискореним из имеемой доли и сопровождал героиню с самой юной молодости и до непосредственной современности, оставаясь всецело неразлучным и неизгладимо привязавшимся к её повседневности. Скромный жизненный быт таковой редко изобиловал роскошностью, но никогда и не бедствовал от излишества минимализма. Судьба шла почти что сама собою и спотыкалась тоже самостоятельно. Всё вокруг являло лишь монотонность - что дела, что привычки, что образы. Всё строго настрого под одно. Всё в тоске. С нею женщина просыпалась, с нею впадала в привычные заботы, с нею же и ложилась спать.
Сегодня понедельник. Планов не много - работа, прогулка да в магазин заскочить на обратном. Вот и весь распорядок. Вот и вся судьба.
Погода хмурая. Неторопливый, беспечно стынущий ветер равнодушно сквозит вдоль молчаливой немноголюдной улицы. Непринуждённо желтела начинающая сохнуть листва. Мерно тянулся редкий скучающий транспорт. Тусклые сонливые облака, вяло ползущие по туманному горизонту, медленно заволакивали безучастно седеющий небосвод. Одинокий рельеф угасающего пейзажа безнадежно укрывался в сиротливый задумчивый полог незатейливо стелющейся белесоватой пелены. Застенчиво прятались косые тени. Поуставший безрадостный город терпеливо ждал холодов и предстоящей продроглой и слякотной непогоды.
Ангелина Евгеньевна привычно разменяла обшарпанную подъездную дверь, пересекла неширокий дворик и вышла на холодную, затуманенную мутноватой расплывчатой дымкой аллею. Вокруг сыро, безлюдно и пасмурно. Ещё несколько кварталов - и вот оно, рабочее место. Сесть, забыться, перетерпеть и пойти обратно. Мимо проплыло пару красочных вывесок, проползло немногим большее количество встречных пешеходов и протянулось три-четыре непримечательных, однотипно понуренных мрачноватых авто. Героиня свернула в узкий разбитый переулок, ловко поднялась по извилистой лестнице на тесноватое каменное крыльцо и прошла внутрь. Суетливый безучастный офис мерно распахнул свои скучные объятия и монотонно раскинулся тусклым и обыденным кабинетом. Вокруг привычные физиономии сотрудников, постылые стопки бумаг, столы, стулья да безыдейно голые стены. Рабочий день начался заурядно - с возни, недовольства начальства и очередных изнуряющих обязанностей. Время поползло, как всегда, неизменно - медленно, томно и заунывно. Ближе к обеду обыденность разрядила Алёна Игоревна, единственная подруга Ангелины Евгеньевны.
"Вчера в Астории была, приключения искала. Искала да и нашла - такого кренделя выцепила, умора просто." - доложилась приятельница.
Ангелина Евгеньева застенчиво улыбнулась: "Ну давай вещай тогда - что да как, с подробностями со всеми, описаниями и деталями."
"Да особо много то и не расскажешь, не какая уж эпопея, но таких чудаков я точно не встречала."
"Что ж в нём такого чудного?"
"Так странности, их, разве парой слов опишешь, сие - сфера беспреградная. Сразу то так и не скажешь... Но если охарактеризовать в двух словах, то я бы обрисовала его как умного глупца. Возможно, даже самого умного. И однозначно самого глупца."
"Многогранное сочетание, перспективное в своём роде. И всё же - что именно на такое резюме потянуло?"
"Начитанный, в курсе всего, вдумчивый, но в то же время столь по-детски наивный и беспечный. Небывалое чудородие."
"И что теперь?"
"А как всегда - посмеюсь да брошу."
"Зачем?" - удивилась Ангелина Евгеньевна.
"Смешная ты... Зачем... Чтоб жизнь себе не ломать."
"Разве умные люди могут её как-то испортить?"
"Если одновременно и дураки, то вполне себе да. Если человек всерьёз удумал меня любить, если он не оказался способен усмотреть, что я попросту не способна на подобное чувство, то он будет на всё идти, слепо тащась, как за идеалом. А мне нужен осознанный человек. Знающий - какая я сволочь. Знающий, но хотящий."
"Интересные пожелания..."
"Так я и сама - дама незаурядная. Не какая-то шваль."
Ангелина Евгеньевна вздохнула: "Где бы вот мне ещё кого найти..."
"Ну это уже твои проблемы." - ухмыльнулась Алёна Игоревна: "Ты ещё на что-то да надеешься?"
"Надеюсь..."
"Балда."
Ангелина Евгеньевна промолчала.
"Какие планы то на вечер, мечтательница?" - прервала паузу собеседница.
"Как всегда, никаких..."
"Скучно с тобой, непродуктивно как-то совсем." - Алёна Игоревна поднялась и отлучилась по делам.
"У всех начинания, затеи, амбиции. А я..." - Ангелина Евгеньевна протяжно вздохнула и погрузилась в бумаги. Время поволоклось чуть быстрее. Забытье, милое забытье. Да вот уже и вечер. Героиня накинула пиджак и вышла вон.
Серая узкая улочка мерно забрала её скромный силуэт и равнодушно растворила его в полумраке окрестностей. В суете. В городском. В бесцельном.

II
Тем временем в точно таком же смутном городе Б жил Андрей Леопольдович, сонный и тихий мужчина, подавленный, часто задумчивый и неизменно одинокий. Его повседневная быль являла лишь извечную тревогу и потерянность, грусть, неоправданность и тоску. Жил герой скромно. Работал инженерном бюро. Ходил исключительно пешком. И почти никогда не отдыхал. Его привычно не сложенная участь шла скорее сама собой, порождая лишь ожидание финала да желание пустоты. Собственно, кроме таковой ничего у него и не было. Но это была не та пустота, не абсолютная - с суетою, данностью существовать и элементарным постылым пребыванием в живых. А хотелось небытия.
Этим утром Андрей Леопольдович проснулся весьма опечаленным и изнурённым - снилась какая-то безысходная белиберда. Таковая не запомнилась, но отложилась стойкой муторностью и томным внутренним надрывом.
"Жизнь на дне." - заключил герой и поднялся с кровати: "Через час на работу. Через девять обратно. Лет через тридцать помру. Через пару месяцев зима. Ничего хорошего одним словом."
Андрей Леопольдович позавтракал, оделся и остановился перед зеркалом: "Какая ничтожная рожа. Жалко, что моя. А так бы прогнал с радостью. Прогнал бы сию харю со всех зеркал. И штраф бы брал за в таковых появление."
Герой хлопнул дверью, дважды повернул ключ и потопал в путь.
На улицах мрачно. По пустым бульварам ютятся щемящиеся к фасадам тени. По мостовой ползут заурядно невзрачные машины. В небесах плывут облака. Типичный город. Типичный люд. Типичная осень.
Пара одинаковых кварталов и вот оно - тёмноватое кирпичное здание машиностроительного завода, а вот и пропускная. Андрей Леопольдович прошёл внутрь и свернул к двухэтажному блоку бюро. Поднялся по лестнице. Разменял входную дверь. Расположился в своём кабинете. Разложил чертежи и наброски.
На стене белые ходики с желтовато-молочным циферблатом. На стене портрет одного из министров. На углу стола пустующая пепельница. Под потолком запылённая люстра. Вот и всё убранство.
"Какие-то восемь часов..." - потянулся герой: "Никакой уж ужас, верно? Что ж - приступим." Он ловко подкинул ручку, снял колпачок и застыл над полотном прямоугольного листа.
За подобными полотнами, к слову сказать, и пролетела большая часть его осознанной жизни - страждущей, ищущей и пустующей. Безотрадной, мечтающей и ненужной.
Почему-то ненужной...
За окнами стемнело. Часы презентовали цифру шесть в основном часе. Время возвращаться домой. Из пустоты рабочей в пустоту бытовую. Из одной отрешённости в другую. Хлопнула дверь, повернулся ключ. Снова пропускная. Снова кварталы. Снова дом. По телевизору бред, так что лучше сразу же лечь спать. Так и сделано. Идеально.

III
И снова город А. Небольшое, но шумное кафе на Беспамятной улице. Компания из троих. Ангелина Евгеньевна за углом стола в жёлтом платье и с зелёным на шее бантом. Рядом с ней Алёна Игоревна. Рядом с Алёной Игоревной - Валентин Степанович, тот самый "умный глупец", некогда выхваченный в Астории.
"Расскажи нам, что сегодня за день." - скомандовала ему Алёна Игоревна.
"Очень даже знаменательный, сегодня вот, например, Луи Люмьер родился, а ещё день конституции в Вануату."
"Болван. Сегодня день, когда мы впервые таки вышли в свет." - проинформировала Алёна Игоревна: "Хоть бы тост какой придумал."
"А мне вот интересно про даты..." - протянула Ангелина Евгеньевна.
"Всякая чушь тебе интересна. Ну ладно этот несёт что ни попадя, так и ты ему в унисон. Давайте трезвее." - вновь вступилась Алёна Игоревна.
"Тогда выпьем за лучшее в каждом из нас - пусть в любом из тут сидящих будет зреть что-то светлое и благое, что в него свыше заложено - в ком что. Величия зерно во всяческом отыщется."
"Прекрасный тост." - улыбнулась Ангелина Евгеньевна.
"Да всё та же болтология. Хоть и миловидная." - Алёна Игоревна протянула свой фужер. Чокнулись. Опрокинули.
"Теперь и вовсе замолчал." - вновь упрекнула дама: "Хоть бы речь какую поддержал."
"Ну что ты всё сердишься." - удивилась Ангелина Евгеньевна.
"Бей невинных и прощай виноватых. Всё верно. Таковы сейчас принципы." - подметил Валентин Степанович.
"Нормальные принципы. Не гони." - Алёна Игоревна налила себе вторую.
"Могли бы и не ссориться. За окном дождичек. Жди романтики." - улыбнулась Ангелина Евгеньевна.
"А тебе всё романтику да грёзы подавай. Какой романтизм. Грязь, слякоть да мужики косомордые с перегаром. Нашла мне тоже усладу." - Алёна Игоревна потянулась за третьей.
"И в непогоде есть мир." - сообщила Ангелина Евгеньевна, приступив к десерту.
"Кто во всём хорошее ищет, тот так со дна и не встаёт, как правило." - Алёна Игоревна повернулась к Валентину Степановичу: "Ну а ты что? Так и будешь молчать? Или я могу рассчитывать на говорливого идиота?"
"Если б речь моя да ещё что-то бы скрасила."
"Так если бы скрасила, я бы и не возмущалась. Трещи уж хоть что-то. Позабавь меня на славу."
"Было бы ещё что забавное поистине." - Валентин Степанович сонливо вздохнул: "Поведаю, пожалуй, как в Африку путешествовал. Лет пятнадцать назад это было..."
Далее последовал получасовой рассказ, завершившийся сравнением земель африканских с уже здешними.
"Люди конечно разнятся, но что-то есть и общее - в низменном в основном. Там тоже аналогичное злорадство."
"Ясно. И в Африке тебя за чудака чли. Неисправимое это состояние. Даже туземцы суть просекли." - Алёна Игоревна лениво потянулась и отодвинула стул: "Расходиться пора. Уж полночь скоро. На трамвай не успеем."
"Верно, трамвай - дело упрямое. Поторопимся." - Валентин Степанович неуклюже поднялся и пошёл расплачиваться. Вернулся. Каждый из троицы накинул по пальто. Вышли на улицу.
На остановке темно. По сторонам пусто. Из чернеющей улицы веет ветром. В лужах мокнет сбившаяся мятая листва. Подъехал большой грузный трамвай. Желтовато-белые фонари, подобно отчаявшимся глазам, сверкнули во мраке бездонной мглы. Мерно качающийся вагон принял пассажиров и укатил прочь.

IV
В городе Б пасмурно - воет ветер, хлещет ветками по стёклам, льёт дождь. У Андрея Леопольдовича выходной. Дел нет. Стало быть, надо придумать. Пойти бы куда - непогода. Думать тоже не охота - о хорошем не думается. А спать уже надоело. Безвыходность.
Герой неторопливо встал и раскрыл шторы: "Ну здравствуй, мокрый мир. Кто-то ещё по тебе да гуляет. К тому же и без зонта. Безумцы."
Взгляд перескочил на мутноватый ребристый горизонт.
"Крыши. Дома. Пелена блёклая. Вот и весь тебе пейзаж. Ну и композиция. На таком фоне только и страдать. Как гармонично то подобралось. Эх, тоска."
Андрей Леопольдович оделся и вышел во двор. Вокруг слякотно, неуютно. Просторы за редким исключением безлюдны, транспорт нетороплив. Дома понуры. Всё какое-то мёртвое, угнетённое, безэмоциональное. Всё и вся.
Герой осмотрелся, равнодушно вздохнул и побрёл вдоль пустой затуманенной улицы. Сперва один квартал, потом второй. Ни знакомых, ни просто прохожих. Никого.
"Сколь закономерная пустота - никогда не ждал, никого и не дождался." - Андрей Леопольдович вздохнул: "Теперь обратный путь мерить. Зачем выходил... От себя всё равно не скрылся. Да и нелепо оно - от судьбы не денешься." И вновь назад.
По сторонам потянулись уже знакомые места и здания. И опять без прохожих и необычностей. Просто непогода и пейзажи. И грусть.
Андрей Леопольдович разменял подъезд, поднялся по лестнице и скрылся в квартире. Хватит на сегодня гуляний.
И без таковых муторно.

V
В закопчённом и околдованном терпким смрадом баре города А сидели двое - худощавый высокий юноша и бледнолицый непримечательный мужчина со впалым лицом и неподвижным, несколько отрешённым и затуманенным взглядом. Первым был Иван Владимирович, а вторым Валентин Степанович. Знали они друг друга около получаса, но уже довольно тесно ведали о взаимных судьбах и воззрениях. Иван Владимирович успел довольно плотно и обстоятельно доложиться о собственных невзгодах и любовных оплошностях, а Валентин Степанович аналогично проинформировал новоиспечённого собеседника о своих отношениях с Алёной Игоревной.
"А твою, стало быть, Дарья Дмитриевна зовут."
"Всё верно запомнили." - отозвался Иван Владимирович.
"А знакомы недели с две?"
"С половиной."
"Да, это существенно." - Валентин Степанович поднял глаза и поинтересовался: "И прямо к доброму всё и движется?"
"Да разгадай тут поди - куда оно движется. Скорее буксует. Я в этом деле не мастер, но и без того что-то странное видится - по кругамв сё по замкнутым странствую, по мукам. Свидание разнесчастное подъездное и то никак с боем не выпрошу, как на чудо, уповать приходится на снисхождение всякое. И, как ни усердствую, никаких подвижек."
"И радостно оно так - в обречённости то?"
"Так тропе виднее - сама в неё забрела."
"Посторонились бы - к изъянам то липнуть."
"Да то ли я к ним, то ли они ко мне. Сами то как?"
"Да почти что и схоже, но всё же с обнадёживающим оттенком согласия. Всё же хоть видимся, даже часто."
"Это воодушевляющее позволение. У меня не так."
"Ну, может, ещё и придёт, накопится."
"Да нерасторопны, увы, накопления все подобные, затянуты, медлительны до жути."
"Это верно. Тут только ждать и дано. Ждать, думать да терзаться. От бесцельности неотступной."
"Самими же и поддерживаемой."
"Самими же, увы."
"Всё, сдаётся, из себя опять же."
"Из себя... И из жизни. Из подаваемого, из обстоятельств, из перенесённого череды."
"Темна череда сия..."
"Темна..."
Герои ненадолго притихли. Валентин Степанович сонливо зевнул и продолжительно потянулся: "Пойдёмте хоть по набережной погуляем. Хоть воздухом подышим, а не дымом. Так здоровее."
"Пойдёмте."
Отправились гулять.

VI
В городе Б хмуро. Погода не к чёрту, ветрено, сыро, ещё и дождь. Утро Андрея Леопольдовича началось весьма обыденно и завершилось тоже традиционно - в рабочей обстановке среди бумаг, дел и обязанностей. День отчётный - к обеду сдавать проект. Стало быть, снова нервотрёпка и условности. Время ползёт равномерно, атмосфера медленно наскучивает, а готовящаяся суматоха исподволь, да грызёт измождённый ответственностью разум. Мысли преданно ютятся утомлённым бессвязным строем. За тускловатыми прямоугольными окнами безучастно тянутся монотонно серые тучи. Изредка поскрипывает донимаемая ветрами кровля. Через пару часов уже и отчитываться. Андрей Леопольдович ещё раз проверил написанное, просмотрел заунывные, неразличимо однородные чертежи и, собрав всё в одну большущую папку, поднялся со стула и пошагал ставить контрольные печати в притаившийся в соседней пристройке отдел бухгалтерии.
В небольшом тускловатом кабинете тихо, у маленького занавешенного окна за полукруглым столиком беспечно и несколько устало скучает сиротливо сидящая Ирина Александровна, миловидная молчаливая сотрудница с бледноватым овальным лицом, задумчивыми серыми глазами и белокурыми, слегка растрёпанными локонами волос. Девушка привычно печальна и почти неподвижна, скована безучастностью и устремлена понуренным взором в пол.
"Добрый день, Ирина Александровна."
"За печатями наведались?"
"За ними самыми."
"Заходите, сейчас поставлю."
"И не в тоску вам тут в такой серости высиживать?" - вздохнул Андрей Леопольдович.
"В тоску. Да что ж поделаешь, уж куда поставили."
"Сбежали бы чай отсюда."
"Да и бежать то особо некуда... Да и к чему."
"Ну хоть прогулкой тогда утешайтесь."
"Так и гулять тоже не с кем."
"И мне. А пойдёмте вместе как-нибудь. Пообещайте мне, что пойдёте."
"Со мною ли только и гулять? Я и из дома то без косметики выйти стесняюсь, а с кем-либо если, так и вообще со стыда умру."
"И что это вы себя оговариваете? Я вот мнения иного буду - наоборот вами доволен и любуюсь даже всякий раз украдкою, как к вам по случаю являюсь."
"Это радует. Только мнение моё вряд ли поменяется, но погулять, может быть, таки и впрямь соглашусь - так... на разочек, закомплексованность развеять."
"Да и разочек уже счастье целое."
"Скажите ещё, что чудо..."
"А вот и скажу."

VII
За тёмными красными шторами на последнем затерянном этаже одного из домов неизменного города А сидели Валентин Степанович и Алёна Игоревна. Их прерывистый диалог с переменной успешностью перевалил за полночь и вот уже, кажись, был в самом разгаре.
"Я вот тоже над смыслом думаю, над затеей предначертанного, над задачею всего и вся. Ведь всё неспроста и, как ни странно, ещё же и так лаконично, так однородно сплетены в мире его начала всякие. Даже и дивишься порою всем совпадениям и случайностям, вместе сопоставленным. И ничто ведь не сумасбродно, выходит, не суетно."
"Да я не о вселенском, не о пустом тебя спрашиваю." - перебила Алёна Игоревна: "Я об отношениях, о людском вопрошаю. Какой вот смысл в нашем сосуществовании? Придёт ли таковое к чему-либо, али нет?"
"Я чистейше верю в верность грядущего, в перспективность совместности нашей начатой. Верю в нечто святое и доброе, меж нами расцвести обещающееся. Расцвести и навеки раскинуться."
"Какой же всё таки демонстративный бред надумала его голова. Я смеюсь над ним - неприкрыто и односмысленно, а он вполне ответственно уповает на святость энную. Дубина." - заключила Алёна Игоревна и уже элементарного любопытства ради поинтересовалась: "Ну и каким же это образом ты собрался соответствующее нечто ваять - из коих материй?"
"Из взаимности и сопонимания нашего. Да из душ сродства."
"А вот здесь уже явное безумие посквозило. Как и невдомёк, что над ним насмехаются. Только время тратит за зря. И себя. Ну да ладно." - подумала Алёна Игоревна и томно и наигранно протянула: "Как романтично то... Надолго ли вот только эта идиллия?"
"На всю жизнь. Менее подобным и не положено."
"Обстоятельно чудит, фундаментально." - заключила дама и улыбнулась: "Жизнь - штука протяжённая, извилистая. Не надоест ли?"
"И вовек не наскучит."
"Понесло..."
Тем временем Валентин Степанович продолжил: "Ведь и благо то высшее в счастье двоих именно, в их гармонии, совместно воссозданной, в разделении друг друга и пережитого. Без мира, поровну каждым взятого, и нету то ощущения цельности, значимости собственной, нет оправданности, смысла нет. А во взаимности есть."
"А что ещё в ней есть?"
"Оттенок особый. Особая магия, аура, всё изменяющая субстанция. Вот любят тебя, и по-другому ты уже на мир смотришь - и природа, и люди, и идеи иначе выглядят и даются. Оттенок особый. Цвета любовь."
"Не те ты краски выбрал, господин. Не те..." - вновь заключила Алёна Игоревна и продолжила так умело начатое глумление.
________________________________________________________

VIII
"Столь печальны осенние клёны, столь сиротлива эта скудная, редеющая и уже порядком погибшая местность. Столь пусты эти улицы, скверы, прогалы соседних арок. Столь мёртв наш край, столь тих. Столь безлюден. Убит... Пожалуй, именно убит. Хотя слово, конечно, скверное." - размышлял Андрей Леопольдович, сидя на одинокой лавке в небольшом заброшенном парке города Б. "Тут грустно, постыло... А в душе? Там ещё хуже. Там тьма. Ад кромешный. Там тьма..." - герой горько вздохнул и перевёл взгляд на тоскливо густеющие облака: "Есть таки в этой вышине нечто необъемлемое, нечто несоизмеримо незыблемое и величественное, бесцеремонно восседающее над всем и вся. Есть некая сила, некая власть в сей не разменянной непреклонности, некая необъяснимая высшая гармония, пропитывающая эти затуманенные своды, отрешённые, смутные и так болезненно правдивые. В чём именно теплится жизнь - в коих средах и проявлениях, в каких материях и эфирах? Где её неведомый исток, где начало той самой нескончаемой нити, терпеливо простирающейся по закромам и окраинам суетящейся яви... Где она, эта небывалая искра сотворения, где этот пламень зарождения, обожествляющий, облагораживающий и первозданно сакральный, где он... В этой природе, в нас... Где... Как знать... Сотни рассветов и закатов разменяешь, а умнее не сделаешься. Эх. Созерцай, ни созерцай..."
Андрей Леопольдович поёжился и неловко зевнул: "Надо бы уже и идти, а то меня, возможно, прямо сейчас ждать начинают. Условились то в шесть. А нынче как полшестого, небось. Да, всё верно." Герой поспешно встал и зашагал по заволоченной листвою аллее. Встретиться полагалось с Ириной Александровной - в местном захолустном кафе, вдали от шума и пустого. До кафе было с полмили, оттого и опоздать ничуть предполагалось, но лишняя проворность вредной не сказывается. Андрей Леопольдович разменял соответствующее расстояние и незаметно поравнялся с двухэтажным желтоватым зданием вышеупомянутого заведения.
В зале прохладно, свет притушен, людей мало, столики скромны, изрядно потёрты, в центре каждого по салфетнице. У печально бесцветного, до половины зашторенного окна безучастно красовалась оформленная под античность гравюра. Под закопчённым тусклым потолком робко пряталась щедро обрамлённая хрустальная люстра. У подёрнутого сумраком входа белела сиротливая хрупкая вешалка. У низенькой, но широкой барной стойки горделиво восседал многоуровневый стеллаж с бутылками. Поодаль от таковой виднелся вход на здешнюю кухню.
Ближе к шести в залу заглянул силуэт Ирины Александровны и девушка, приблизившись к герою, немногословно поприветствовалась.
Андрей Леопольдович оживлённо встрепенулся и, сняв с приятельницы пальто, отодвинул стул и усадил её за заранее занятый стол, затем поправил скатёрку, разгладил на ней складки и протянул меню. Ирина Александровна монотонно уставилась на представленные строки, просмотрела половину категорий и выбрала пару незатейливых блюд.
"Я вообще обычно скромна всегда - до ужасного. И не сыщешь то более серой."
"Вы цветок. Самый дивный причём, и замечательный."
"Да ладно вам, какой уж цветок... Так - стебель клёклый. Но за словесность лестную спасибо."
"Не скромничайте. Вы ангел."
"Ангелы в небесах, а я тут - по кабинетам тесным ючусь да в бумагах копаюсь. Чучело да и только."
"Это глупо - так принижать себя, непростительно дурацки."
"Как знать - что глупо, что умно. Многие мудрецами себя величают, а сами дураки дураками, клинические просто. Я себя трезво оцениваю хотя бы. Если б и глупости творила вдобавок - совсем бы курвой была, а так хоть что-то."
"Что ж за напастье с вами - настолько имидж свой калечить..."
"Да было бы что в нём жалеть. Или ценить. В людях вообще прока мало - так, расходник одушевлённый. Кто покрасивее да поздоровее - тех балуют или в жертвы приносят, а прочие так - вне кадра теряются - толпой, массовкой однородной. Вот и я в ней. От рождения от самого."
"А как же индивидуальность, своеобразие?"
"А что вам оно? Ну вот будете вы возвышены, напишите стихи или симфонии страдальческие, пубертатность до старости растянув да в грёзах заблудши, так другие через в соседних селениях такое же словоблудие настрогают в объёме несметнейшем. Что вам это совершенство? Античные натурщицы, по вашему, разве красивыми были? В их число попадали лишь наиболее примитивные, перед бедным художником оголиться согласившиеся. Этих же дур на века запечатлели. Ещё и восхищаются ими толпами. Карикатура."
"Здесь не соглашусь, есть и исключительные произведения. Раз на миллиард рождающиеся. Работа работе рознь."
"Это для утончённого, для меланхолией отравленного. Вы разве согласитесь годами страдать и чувствовать, чтобы потом какой-то рохля, вам подобный, через век оценил ваши изречения? Надо быть дураком, чтобы чувствовать что-то серьёзное к партнёру, особенно если тот ещё и романтик."
"Это слишком однобокая позиция, слишком материалистичная."
"Знаете, как в своё время становились ведьмами? Раньше, если женщину обвиняли в демоничности, её было принято сжигать. Так вот - таковые без труда находили легковерных хлюпиков, жаждущих их спрятать и спасти. А потом этих хлюпиков самих предавали анафеме. И вот именно тогда дама становилась уже настоящей бестией. Хотя по сути просто делалась гордой умной женщиной."
"Лучший путь к дьяволу - это начать с ним бороться, тогда самым коротким маршрут выходит. А, по вашему, получается, что, возлюби такового, и ещё быстрее растратишься."
"Лучший путь к дьяволу - это через женщину." - засмеялась Ирина Александровна: "Добрый вы, чудной."
"Да и вы такая же."
"Как знать..."
"Вам тут нравится?"
"Паршивое место. Но вам скажу, что да."
"Так сами же здесь назначили..."
"А для того и назначила - чтоб особо так не блаженствовать..."
"Для чего ж так?"
"С мужчинами удовольствие противопоказано даже вне секса, а в таковом так и вовсе попустительство непростительное. Люди подсаживаются на приятное, привыкают. Отторжение прагматичнее, милее."
"А как же отдушина, отрада..."
"А к чему она? К какому-нибудь обормоту или подстилке привязываться? К чему вам отрада? Отрада - моветон. Естественный отбор такой ерунды не приемлет."
"Что ж таким отбором отобрать можно?"
"Что-то путное и хоть сколько-то пригодное. В плане вас - хоть что-то мужское, а в моём случае - адекватную бабу без сантиментов."
"Что же по вашему есть мужское?"
"Ну уж как минимум не вздумать любить женщину и уж тем более верить ей. Только ухаживать и роль играть, ну и никакой верности, разумеется, это лишнее."
"Зверство какое-то."
"Ну если хищничество вас не возбуждает, оставайтесь растением. Может, кто и посадит - у кого "клумба" пустует особо длительно, вам же именно её и надо?"
"Я хотел просто побыть с кем-то, кого можно впустить сердце и одарить заботой, теплом."
"Странные желания... Собственно, у всех свои причуды."
"Потанцуем?"
"Свидания через два, если повезёт. А если очень повезёт, то никогда."
"Жестоко..."
"Да шучу я, вставайте - разомнёмся, и самой ведь сидеть уж наскучило."
"А вы не промах."
_____________________________________________________

IX
В городе А первая метель. Валентин Степанович на пару с Алёной Игоревной мерно плетутся сквозь засыпаемую снегом улицу со всех сторон сугробы впереди фнарь, вокруг ореол, вдали расплывчатые редкие контуры окрестных домов, растворённые в холодной пелене одинокого неба.  Мир окаймлён безжизненным полотном пустоты. Район безлюден. Очертания скучны.
"Что-то пакостный выдался вечерок." - заметила Алёна Игоревна: "Даже луны во всём небе не сыщется! Пусть бы хоть и блёкленькой какой."
"А к чему она такая? Только глаза дразнить. Луна должна быть яркой. Приметной, объёмной. Счастью полагается быть терпким, приторным, учтите. Иное не удовлетворяет."
"Выходит, и счастье счастью рознь? Занимательно. А на какую именно градацию наш альянс претендует? Так интереса чисто ради."
"Самое длительное и деликатесное - наиболее пленительное и вожделенное. Такое, как таинство, как волшебство."
"Какая даже притягательная комичность." - подумала Алёна Игоревна: "Вот казалось бы - ну ведь смеются же неприкрыто над тобою, ведь и в грош же не ставят, за олуха держат, взахлёб надругиваясь, а он, болван, ещё и о каком-то волшебстве лопочет, да ещё и взаправду вполне, неподдельно и искренне радуясь имеемому и во всю харю наивно ликуя, вот балбес то же."
"Помечтаем о разном." - предложил тем временем Валентин Степанович.
"Это как ещё?"
"Максимально продуктивно и романтично. Будем мечтать одновременно о многом - может, что-то и сбудется. И размашисто, и эффективно. Что для сердца отрада, что для практичности."
"Прям полный подол радости тут по слякоти таскаться. Посидели, ну и ладно. Теперь домой и побыстрее. Что-то не очень мне мечтается в холодину ненастную. И без неё то не до подобного, а на ночь глядя да в изморось - уж точно уволь. Оставь подобные блаженствования кому-нибудь оным."
"Порою и от мысли тепло. От осознания светлого. От надежды или искры прозрения чистого. Так что зря так скверно про грёзы."
"А что из них путного извлечь? Для обольщений только пища. Кормись таковою сам. Если полезет."
"Так и нет у нас диалога ласкового, всё только споров череда да укоров бесконечность."
"А как на твои странности ещё реагировать? Мне подобных не понять. Да и никому здравомыслящему ничего аналогичного в голову и вовек не взбредёт. Давай поскорее до дома. Сейчас мне мечтается только об этом."
"Тогда не медлим."
Ускорились.
Дома тихо. Вещи вразброс. Шторы сомкнуты. Лампа покалечена на один плафон. Обои однотонные.
"Как темница какая." - заключила Алёна Игоревна и прошла внутрь. Валентин Степанович проводил пассию и усадил за стол: "По чаю?"
"По два. И потеплее. Совсем замёрзла."
"Наливаю."
"Да вижу, что плещешь. На чём на этот раз беседу построим? Опять на грёзах? На несбыточных и напрасных. Или и более плодовитое нечто отыщем?"
"Мечта превыше облаков. Это вещь неоспоримая. А дискутировать о чём угодно не табу. Хоть о сокровенном, хоть о мелочном. Любой мотив, любой фасон - от заурядных до запретных."
"Разброс серьёзный. А сам бы о чём поведал?"
"Мои все домыслы тобою, жаль, в штыки."
"Не все. Только глупые. Я же не злыдня какая."
"Тогда об удаче - о правах на неё на заветную, о стечениях и случайностях, ведь к чему всё так, как намечено, как сотворено да придумано..."
"Что ты видишь под этим термином? Удача это что? Какой смысл ты вкладываешь в сию константу?"
"Удача - дело тёмное. Но дорога к ней - череда обстоятельств, тех самых, за которыми стоит благоприятный результат. Для меня так."
"А что есть сам этот результат? На основании чего можно счесть себя счастливым? После чего конкретно таковой статус присваивается?"
"Обретение оправданности. Стать не бесхозным, нужным кому-то сделаться, человеком оказаться, а не пешкою."
"Ирония раздетая до тела." - заключила дама и нежно поёжилась: "Как же ты далёк, мой милый, от своих же идеалов, заблудился ты, проводник... О чём бы ещё его спросить..."
Алёна Игоревна задумчиво вздохнула и потянулась к сахарнице: "И как близко ты дозебрился до счастья?"
"Уже дошёл до ключа от него - до тебя."
"Ничтожество... Просто ничтожество да и только. Даже уже и не забавно."
___________________________________________________________

X
В городе Б суета - все готовятся к новому году, толпятся, снуют и торопятся. Андрей Леопольдович среди прочих монотонно тянется по загруженной людом улице. Вкруг милая суматоха, лица, взгляды, силуэты и летящие мимо авто. За витринами на заставленных прилавках щедро красуются всевозможные яства, в переполненных отделах копошатся бессчётные понаплывшие посетители, по празднично оформленным фасадам пестреют хаотично мерцающие гирлянды и светящиеся шары. Всё веет воодушевлением и торжественностью, волшебством и предвкушением сказки, терпко царящими в новогоднем морозном воздухе. Тонкие резные снежинки ловко вращаются в сиротливой седой вышине. Андрей Леопольдович  поравнялся с одной из бульварных лавок и застыл над увешанным бижутерией стеллажом. На фанерной этажерке бусы, фарфор и статуэтки. Рядом расписная посуда и цветные фонарики. Выбор широкий. Даже цены не дрянь. Герой облюбовал одну из безделушек и, выискав внутри кармана свалявшуся купюру, справился о цене и, завернув новоявленную чудо=хреновину в безвозмездно предоставленную обёртку, благодушно развернулся и поплёлся в обратный путь.
Подарок, само собою, предназначался уже небезызвестной Ирине Александровне, с которою полагалось встретиться на работе посредством удачной случайности, которую, собственно, при необходимости можно было приблизить и искусственно, что в свою очередь Андрей Леопольдович и сделал, не нарочито заглянув в кабинет к своей избраннице и предложив уделить ему хоть немного совместного времени.
"Разве похожа я на бездельницу?" - удивилась Ирина Александровна: "День в самом разгаре, работы хватает, что за прихоти такие - от труда отрывать, да и с чего бы я их выполнять бы вдруг бросилась?" А затем, сделав небольшую паузу, миролюбиво продолжила: "Да шучу же я, с чем хоть пожаловал - с какими вестями?"
"Так новый год на пороге, вот решил и вас к празднеству приобщить - подарок вам принёс и призыв побыть вдвоём перед обновлением даты."
"На компанию, стало быть, потянуло." - заметила дама: "Никак по застольям истосковались? Раз так единства надобно."
"Да лишь вечера заурядного - без излишества и потех лихих, так - двух душ посиделки неприметные."
"Кто по телу загоняется, кто по духовности." - улыбнулась Ирина Александровна: "Сродства стало быть жаждете? Это дело отчаянное - только сердце в кровь истирать. Вам привязанность требуется. А таковая утопична."
"Таки хочется право на надежду..."
"Бесполезно оно, бесплодно полностью - так, бесцельный груз неуместный. Но кому что..."
"Мне бы радости чистой - хоть глоточек один, хоть малюсенький, а иное что оно - пустота, вода..."
"В ней же и утоните, это правило судьбы."
"Я в неё не верю."
"Ей всё равно."
"Хочется выхода - из обыденности, из клетки быта и рамок привычности, из суеты."
"Таковая раньше вас родилась - не переборете, а избавление - дело мнимое, стену тщетности не разрушишь. Да и выбор наш не велик - или терпеть, или заблуждаться. Кому что милее."
"Да ведь счастья надобно - даже ошибившись, за ним ползёшь."
"Так вот и живём - одни ползают, другие летают. Вы из первых, редкие есть и из вторых. Всё как всегда, нового не придумано - одним плакать, другим смеяться."
"Без мечты здесь жить - что до бездны топать."
"А что она вам мечта? Хоть с мечтою, хоть без - ореол удачи всё равно не появится, как и звезда персональная не зажжётся."
"Хоть не звезду, хоть фонарик бы маленький... И уже бы отрадно было. Вот пойдём, отметим - и чем не отдушина."
"Подарок возьму, а вот отмечать - это уж как-нибудь сами, без меня. Ну и спасибо - забавная статуэтка, симпатичная."

XI
В городском постаревшем и пасмурном сквере города А друг напротив друга неприкаянно и даже праздно, несмотря на снег, посиживали Валентин Степанович и Иван Владимирович. Сидели, разумеется, не просто так, а беседы ради, и толковали о вполне насущном и определённо непростом - о личной жизни и душевных изысканиях. Сфера сия, являясь до паранормального беспросветной и апатичною, таила в основном лишь уныние и горечь, но служила в то же время неплохой пищей для страждущего нутра и вполне неплохо убивала часы и даже дни в обсуждении тех или иных деталей, проблем и упущений.
"Что за исподволь дело взятое - сердцу ненароком досаждать да над головой над людской превалировать! И ведь всякая малость, всякая мелочь на эдакую дрянь гораздой выходит, ну не проклятие ли." - рассуждал Иван Владимирович: "Вот ведь как велик этот мир, как многогранен и практически необъятен, а привязываешься к столь узким и куцым рамкам и личностям, что аж человечье обличье с тебя стирается, как ацетоном сведённое. Никак не позднее, чем дня два назад, я традиционно гулял по окрестностям по здешним, всё выпытывая об отношении взаимном. И знаете, лучше бы молча слонялся - никакой отзывчивости, как стены супротив беседую, лишь презрение одно наоборот да глумления взвесь - муторная, слизкая и неотступная; как на прокажённого, на меня смотрят, или как на демона. Нет в нынешнем времени откровенности, единения нет, лишь безвыходность, где двух врагов альянс парой величается. Ну не агония ли, а ведь ещё же и восхищаются таковым союзничеством, броскими фразами подобное возвеличивая и до культа практически возводя, всецело одобряя иронию и цинизм и объясняя эти отношения высшей критичностью и прагматизмом, расчётливостью и дальновидным подходом. И гармоничность этой стаи обезумевших столь напориста, столь сильна и нерушима, что и нету права ни малейшего ни у одной здравомыслящей альтернативы. Как в одном поголовном кольце оцепенения умы нынешние."
"Это большое горе. И в первую очередь для изгоев, для тонуть отказавшихся. Но и вы в первую очередь вините гниль социума, а не себя. Здесь возникает делема камня и пути - коль скоро вы оказались на том или ином маршруте и наткнулись на таковом на валяющийся камень, то, увы, он абсолютно невинен - просто лежал и не более, а вот вы как раз виноваты, никто не заставлял вас идти именно по тому маршруту, где имелось препятствие, были же и свободные, но вы выбрали именно тот, что с камнем. Мы любим уродов. Но это упрёк к нашему же рассудку. Не к обществу - то извечно было болотом и помойкой. Ни одно межличностное объединение априори не способно нести созидательности, только деструкцию, только оскудение, только зло. Вы можете привязаться к потаскухе, к обманщице, к пустышке, но право на ответ влюблённостью прививают вам не они, а ваш опыт, ваш слуга мозг. Чурайтесь грешниц. Вам же не хочется в ад."
"Да тут и явь такового хуже. Есть большая слабость - желание быть с кем-либо рядом, это худшее из проклятий и изъянов. Подсадите меня на все имеющиеся наркотики, научите азартным играм, заставьте быть мужеложцем и фигаро, но избавьте от способности верить ближнему. Избавьте меня от невозможности смириться с одиночеством, от желания разделить себя с кем-то ещё. Лучше убейте, искалечьте, обесчестите, но оградите от веры себе подобному."
"Доверяться - грех, ужасный и непоправимый. Он заставляет биться за иллюзию, дышать вакуумом, теряться. Вы ждёте прибоя от даже не существующего моря. Вам выделили заблуждение, что объём лет и окружающего мира способен с избытком наделить вполне себе конкретными ценностями. Вам дали веру, что серди огромной реальности можно отыскать истинно искреннего компаньона. Вы верите, что это не напрасно. У вас есть мираж логичности, делающий ваше существование субъективно отличным от бреда. Ожидать поезд вне перрона попросту абсурдно, но и на перроне таковой далеко не всегда обещается появиться - особенно того пути следования, который вам угоден. Это скрытая напрасность. Жизнь и мир кажутся полными потенциала, кажется, что вокруг куча гениев и чистых душ, а на самом деле твари да умалишённые, предатели и уродцы."
"Так как же избежать, как оградиться от ложного?"
"Прозорливее быть, подставлять частности в целостную картину мира - до глобального доводя, до всеобщего. И поменьше сердце рвать - учтите, путём подвигов и жертв к величию не приходят. Мир требует от вас самосожжения, самоотверженности. Это худшие из качеств. Они лишают вас себя. Они просят поменять свою жизнь на счастье предателей. И таковое не только в любви. Во всём. В том же патриотизме, в коллективном общественном строе, в диалогах о призвании. Ищите первоисточник - они сперва сжигают дом, а потом бросаются спасать из огня и призывают вас присоединиться. Все, кто призывает защищать родину, равно легко козыряют оружием и считают нормой обогащение за счёт разорения слабых, все, кто призывает жертвовать последним, чаще всего сидят на закромах со златом, те. кто призывают добиваться их и заслуживать любви, на самом деле презирают партнёра и глумятся, видят его потребительски, даже и не имея ни представления об истинно светлом чувстве к партнёру. Здесь есть лишь ироды и сатанисты. И таковые, как правило, именно в судейских мантиях и рясах."
"Но ведь верит порой душа в слёзы наигранные, в деланные ласки и нежность... Верит."
"Важно не содержание предложения, а его авторство - если дьявол предлагает вам добро, то разумнее отказаться. Видите ли, деланные чувства ничем не разнятся с настоящими. Их подлинность знает лишь их же автор. Вы не можете знать любят ли вас, вы можете лишь верить - а вера до добра не доводит. В отношениях требуется настоящая взаимность, истинная, обоюдная, а не односторонняя. Отношения без взаимности - что кирпичи без цемента: до ближайшей случайности недоброй. А первый шаг - уже шаг в никуда, так как открывает путь ко всем остальным, предопределяя их совершение."
"Но как же быть - все столь ловко переобуваются. Что и не выведешь ни одну тварь на воду чистую."
"Ложь не любит наготы. Она неустанно ищет маску. Сатанизм всегда вручается под эгидой религии, а обман под попыткой вывести вас на правду. Бойтесь обличающих, это главные мракобесы, сенсационные."
"Но так везде врага лишь видь."
"А так и есть. Везде обман, фальшь, бутафория. Запомните, ценность и цена - вещи разные: правдоподобность и истинность - не одно и то же. Можно отдать огромные средства за подделку, а можно и чудо за так забрать. Здесь не корреляции между свойствами идола и лёгкостью его получения. Есть лишь массовая фикция. Называется "жизнь"."
"Лучше быть мёртвым."
"Лучше, но ещё не время. Знаете, жизнь узка - едва отошёл от одного края и вот уже достиг противоположенного. Тут не прощаются ошибки, не сходят с рук. Здесь требуется именно избыточная точность, абсолютная. Точность и правота."
"Так где же идеал сыскать?"
"Идеалы сугубо индифферентны - они не терпят сопряжённости, оттого и дорога к таковым, как правило, всецело самобытна. Нет шаблонов пути, нет инструкция. Лишь пробы и ошибки. И вторых, увы, несравненно больше."
"Так только весь век за свои оплошности и расплачивайся."
"И за чужие - в нашем мире работает диссонанс расплаты: наказывают именно невиновных, вот познакомилась ваша будущая пассия с идиотом и теперь с той поры считает идиотами всех последующих кавалеров - соответственно, и вас. Вы не идиот. Но вас будут маркировать именно в его личину. А инициатор этого цирка вовсе не при делах и лишён каких-либо санкций. Как вам?"
"Как же не замараться?"
"Никак. Тут властвует одна фатальная неразлучность - света и грязи. Всё доброе регулярно мешают с падшим. А единство и вражда - и есть два основных инструмента дьявола: свести вас с плохими и разлучить со стоящими, вот вся его и задача."
"Так в ком же опору обнаружить?"
"В себе самом. Учтите, бороться за себя можно лишь самостоятельно. И старайтесь быть трезвее. И я не про алкоголь. Я про ментальное пьянство: доверяясь предателю или заблуждениям, вы лишаетесь здравомыслия, дичь творите - как с опоя знатного. Чурайтесь растлевающей информации - любой. Знайте, плохой пловец везде утонуть умудрится - хоть в ложке. Так и мозг - неподготовленный разум верит любому бреду. Не важно - теистическому, любовному или научному. Любому!"
"Порою кажется, что счастье - это дом. Большой, огромный, приветливый. И вот ты ходишь вокруг, ходишь. Ходишь и ищешь вход, ищешь доступ к этому непомерному благу. Ищешь и не находишь. А потом стареешь, чахнешь и ложишься в гроб. И две даты на табличке. А тебя уже нет."
"Таки умейте всё же быть сильным. Являясь фениксом, иногда приходится побыть и пеплом. Надо быть способным переживать слабости, переживать моменты, когда ты выставлен дерьмом. Переживать и восставать из прокажённых."
"Хочется ненавидеть людей. Всех. Всех и каждого."
"Вы думаете таковые здесь есть? Кого вы можете в полной мере окрестить человеком? Хоть одного. Именно так, чтобы не сомневаться, не гадать. Есть ли такие? Бывают ли? Не верьте сброду тел. Общественное мнение есть сломанный компас: ты думаешь, что он нормальный, и следуешь его указаниям, а в итоге приходишь в тупик. Живите так, как порицается. Нынче это наиболее праведная стезя, наиболее чистая."
"Как же просто стать никем..."
"Просто. Очень просто. Дискредитировать себя дано лишь раз, при чём даже самой малостью. Это как с трещиной на вазе - целого материала осталось более 99% - очень много, но вода льётся, ваза уже не цельная. Уже не пригодна посудина сия. Берегите себя - свой статус, свою душу и репутацию. Они ценнее тела и богатств. Ценнее и уязвимее."
"Но где же обзавестись удачей, взвешенностью, эталонностью разума и идей?"
"Удача есть свойство не тебя: это, как ваза - то, что она драгоценная определяется сделавшим её мастером, сей факт не зависит от свойств вазы, от её истинной практичности и удобства. Ваза 15го века будет стоить миллионы. А нынешняя - пару баксов. Так и удача - родиться умным, предусмотрительным и счастливым можно лишь по стечению стигм. И именно родиться. Стать таковым попросту нереально. Мы не способны меняться. Только к худшему."
"А что в таком случае тогда есть главное, ценное, истинное?"
"Главное размыто - не заешь, куда смотреть, где оно - благо заветное. Даже умным будучи, не знаешь. Но запомните одно - высшая благодать в целостности ютится, даже в целостности эфемерного, но именно в монолитности, в единстве. Если ваши даже самые глупые грёзы стройны - то это ключ на взлёт. А если даже самая материалистичная явь размыта - то всё, пропадёте. Лучше быть жёстким проповедником абсурда, чем сомневающимся учёным. Идя твёрдо и яро, никогда не оступишься, никогда не задержишься, не свернёшь. А съезды с верного пути и опасны тем, что вернуться после не сразу дано, не в раз обратный путь к благому из отступничества откроется. И не факт, что вовсе предстанет таковой, что объявится."
"С такой позицией - что душа, что сажа. Так темно в ней теперь. От обострения обречённости."
"Душе, знаете ли, тоже свой фонарь требуется - фонарь идеи. Свет и тьма - явления взаимоисключающие. Поселите в себя отрадное, и скверна испепелится и падёт. Идите на зов исключительного, сейте верное, и ничтожное канет и отринется."
"Не понять мне жизнь, сказывается..."
"Понимание мира сводится в сущности к лабиринту представлений - тому, что в голове у каждого. И у кого он правильно сложен - того жизнь поощряет, а у кого хаотично - бьёт и во всём отказывает. Уж так повелось."
"Я, выходит, жизни не мил, не товарищ судьбе, враг."
"Вы на благое смотрите, думая, что то, во-первых, всегда истинно, что не так, а во-вторых, неизбежно ведёт лишь к высотам, что тоже не правда. Катясь на юг, не факт, что повезёт с попутчиками, хоть направление и курортное. Так и в судьбе - пойдёте за любовью и верностью, а вас в дороге затопчут, дадут боль, грязь и проказу и попросят более за хорошим не ходить. На том похождения и закончатся."
"Недолгими хоть будут."
"А долгота тут вовсе не товарищ. Если для достижения цели требуется ждать и изгаляться, то, скорее всего, таковая изначально порочна и чужда. Всё хорошее даётся само и идёт в руки, как зазомбированное. А если вам наоборот отказывают - то лучше сразу же и разойтись. Так предусмотрительнее."
"Так не хочется дураком здесь быть."
"Тогда повесьтесь. Помогает, говорят. А если по существу, то есть вполне простой феномен - во тьме всегда мерещится больше, чем есть. Частичное понимание неизбежно рождает мнимую сложность, уводя в дебри и тупики. Не пытайтесь думать над неподвластным, то крайне опасно и нерационально. Это и делает дураком. При чём более, чем что-либо иное."
"Столь пугает бессилие здешнее. Возведённость в ноль. В пустоту."
"Это главная из мук. Искры бессильны - зажечь что-либо дано лишь при наличии горючего материала. Наши изначально обречённые попытки бесцельны вне шанса на пламя - это лишь вспышка. Пустая и даже не греющая. Здесь не нужно быть факелом, нужно лишь иметь того, в ком можно зародить ответный огонь."
"Нет таких. Нет и не будет. А я всё ищу... А вокруг пустота. Отчего её так много..."
"Лучшего ради. Дай человеку полноту и она так и останется невостребованной, дай ему пустоту и он обзаведётся прежде безразличной полнотою, дай обделённость - и человек добьётся аж избытка. Мы действуем и живём вопреки. И никак иначе. Если вас не бьёт - то бьёте вы сами. И не уповайте на гуманизм. Не людское это дело, знаете ли."
"Мир действует наоборот?"
"Именно. Ложь получает только ищущий истину, а дьявола - желающий святость. Это неизменно."
"Хочется избавления. Финиша. Правильности поголовной."
"А подобная только таковою и бывает. Тут доступна лишь всецелая правильность - если правое стало левым, то левое автоматически сделалось правым. Осознав всё, вы перестанете обелять порок и разучитесь очернять светлое. При чём именно одновременно и за раз."
"Как чудом?"
"Наподобие. Но для чудес существенна и личная инициативность. Играясь с судьбой, дано и победить. Ведь ещё не ясно - кто с кем играет. Шустрая лисица порою так охотника измучить способна, что тот сам в пору упасть навзничь готов и коньки отбросить. Будьте влиятельнее, и факты расступятся. И ещё раз - ни в коем случае не соглашайтесь на жертвы. Бог никогда не требует таковых, только дьявол."
"А что же бог..."
"Равнозначно мается в бессилии. Увы. И его бессилие ещё больнее собственного."
"А любовь, почему она столь редка и утопична?"
"Любовь - как химическая реакция, для таковой требуются своеобразные условия, чаще всего казуистические и недостижимые, оттого и не зреет сие чувство светлое, не является в мир, не пылает."
"Но на что уповать в изысканиях правды и верности?"
"Опирайтесь одновременно на несколько источников. Многоголосие бреда реже воспринимается за истину. А вот единоличная уверенно высказанная позиция почти всегда неизгладимо врезается в мозг и претендует на нечто достоверное. Увы, индивидуальность слишком сильна и бесцеремонна."
"Как же хорошо иметь ум."
"И плохо, когда им обладают твои враги. Ум - это не плотская сексуальность. Он влечёт к человеку, заставляет преклоняться перед ним, хотеть быть рядом. В сочетании с гнилой душой это худший из ядов. Так же как и сексуальность в купе с порочностью."
"А так хочется порою... За соблазнами пойти. Всеми правдами и неправдами выискать, добиться - хоть все тернии пройдя."
"Тернии проходить как раз и не следует. Говорили же - лёгкость нужна, гармония, соответствие. Без него никак. Уравнения души решаются исключительно целыми числами. Важна равнозначность партнёру, схожесть, общность. Вне подобных мрак."
"Так боязно проиграть..."
"А не надо бояться. Надо уметь и проигрывать - именно временно, в малом, в пустом. Учтите, превосходство - не критерий правоты. Вас запросто забьют хулиганы или грабители. Вы продуете эту схватку. Они победят. Но в рай не попадут. Не всегда победитель выигрывает. Знайте."
"И всё же грустно порою... Везде двуличие, двойственность, маски..."
"Верно. И обложка зачастую так тесно спаяна с нутром, что и не отделить. Жизнь вообще метафорична. Тем и чудна."
"А что же человек?"
"Человек - это камень, брошенный небрежной рукою, и вопрос только куда летящий - вниз или вверх. Вот и всё."
"Но таки обидна же роль сия."
"Мир построен зачастую на скверном. В нём работает именно обратная зависимость - сложного от простого: вы можете быть гением, ваша голова с лёгкостью изобретала великие технические чудеса, придумывала симфонии и рисовала образы шедевральных полотен, но обыкновенный булыжник, достаточно сильно в неё брошенный, запросто превратит всю вашу личность в банальный труп с проломленной черепушкой. Здесь алкоголик и дурачок с лёгкостью может убить и художника, и просветителя, и изобретателя, и музыканта. Шлюха может довести до самоубийства поэта. Маргинал покалечить актрису. Добро зависит от зла. И поэтому во главе мироздания, поверьте мне, именно тьма. Свет же так - декорация."
"Что ж тогда за критерий у истины?"
"Выживаемость. И только она. Ложь рано или поздно отомрёт, а истина нет. Поэтому и не ищите подобную в людях - те смертны. При чём зачастую даже излишне."
"Редок смысл... Слаб."
"Смысл - как сакральность: ко всему подряд не липнет. Таковой есть достояние вещей исключительных. Оттого и штучен он, диковенен, увы. А время, кстати, на ошибках теряется ничуть не меньшее - не важно, из чего вы строите дом: из добротных материалов, или из какой-то малопригодной ерунды, возведение займёт равный период. Только результат разниться начнёт - в одном случае строение, в другом убожество. А время затрачено одинаковое. И силы те же."
"Где же чудо сыскать?"
"Место жительства чуда - голова. Такое возможно лишь придумать. Вообразить. Чудо бывает лишь персональным."
"А говорят ещё с сентиментальностью бороться стоит..."
"Не совсем. С жалостью. И только с нею. Никогда, ни за что и ни в коем случае никого, повторяю вам - НИКОГО не жалейте. Особенно по исходам - вот умер человек, пострадал, придавило его деревом, трамваем переехало, покалечило до безобразного - и вы в раз жалеть его станете, сочувствовать. А вопрос - кем он был? Может быть, мразью последней, тварью конченной и ублюдком непомерным. Может быть, это слуга дьявола был и его надо было раньше прикончить. Когда я вижу мучающегося, я желаю его именно добить. И это правильно. Поверьте. Истинно ценных людей мир сохранит и без чьей-либо помощи, таковая подобным и вовсе не понадобится. Так что никогда не сочувствуйте. Умирает ребёнок, и пусть. Другие народятся."
"Жёсткая позиция..."
"Но добрая. Лучше убить пять друзей, чем спасти одного врага. Капля зла уничтожает хоть море добродетели. Увы, я и сам чувствую крайне обострённое сострадание, хоть и знаю прекрасно, что оправданным быть ему не дано. Да, хорошие тоже иногда страдают и встречаются с трудностями, но хороших в принципе один на миллион, так что лучше не помогать. Пусть бог решает - выживать или дохнуть. Не способствуйте. А то дьяволу послужите. А хоть раз таковому в друзья набьётесь - ввек не отвяжетесь."
"А как же дьявола бы да избежать?"
"Почти никак. Супротив его хитрости ты лишь пешка. Да и слабы все мы. Довольный дьявол для нас куда милее разгневанного бога. Потому сами за ним идём. Даже просимся. Умоляем. А верховенство единолично - над вами либо свет, либо тьма. Иного не дано. Быть вне - самому по себе тоже, кстати, не позволено."
"Свет нынче не актуален."
"Верно. Нынче модно быть отбросом. А хороший человек, увы, для роли балласта плох - губить жалко. А на толпу глянь - пушечное мясо, самое то. Они то и в фаворе."
"Сие пугает..."
"Дрожащему и ветер - ураган. Не бойтесь. Не выкладывайтесь. Дьявол требует преданности, бог же безразличен до вашего к нему отношения. Не считайте всё однозначным. Мир - это взвесь: потрясите, и хорошее рассеется."
"Мне такое с трудом дастся. Сомнений я раб."
"Сомнения - штука гиблая. При чём порою даже самые ничтожные. Это как стыд и нагота: если вы бесстыжий, то вы легко скинете всю имеющуюся одежду, хоть целый пуд её на вас будь, без труда залезете на стол и явите всем невольным свидетелям свои гениталии и не только. Ежели вы скромны и облачены лишь в тонкую ночнушку - наоборот укутаетесь в неё, схватитесь - как за спасительность последнюю, и наотрез откажетесь обнажаться. Так и сомнения - кто-то легко отрекается от бреда, кто-то болезненно. На последних секты и держатся. И конфессии, кстати, тоже. А мир, он, по правилам схватки действует: тут побеждает сильнейший, а не тот, кто прав. В мире могут убить и люди, и судьба, и опасная оплошность, а в схватке в свою очередь - и пешие, и конные, и те, кто с моря палят. Все равнозначны - и дураки, и боги."
"Где бы осторожности ещё понабраться..."
"Осторожность, кстати, нужна, как ни странно, именно в благих сферах - там, где есть место двуличию, в изначально порочных же начинаниях априори больше чистоты, там и нет то шанса на двойственность и обман. Я доверяю проституткам куда больше, чем священникам. Бойтесь именно высокого. Порок подаётся исключительно под соусом морали."
"Тяжело тут в мире."
"Таковым владеет фантом благополучия - мир якобы процветает. Вокруг куча авто, ярких витрин, техники. Вы не смыслите, как устроен ваш процессор, не сможете приготовить ни краску, ни металл, ни одежду. Вот уйдите в лес - соорудите ли вы там авто, небоскрёб, бытовую электронику или хоть элементарную электростанцию для поддержания работоспособности лампочки? Вы букашка в мире. Объём современных знаний в тысячи раз больше вместимости самых умных голов. Вы пленник цивилизации. Но за большинством умов и рассудков не стоит добродетели. Изобретения делались и в концлагерях. При чём весьма себе прогрессивные. А ещё м мире есть и безумцы. У них свой мир. Мир безумцев - штука, очень забавная: им крайне сложно ужиться с умными людьми, но аналогично не просто поладить и между собой, вот и спорят богатые безумцы с бедными, разведённые с обрученными, коренные с загостившимися. Безумцы же, что с них взять."
"И, сходясь с таковыми, и сам мелеешь."
"Верно. Мелочность имеет пристрастие быть сугубо навязчивой - простое движение, например, грызть пуговицу быстро входит в привычку и укореняется, а вот вставать по утрам и бегать или читать по книге в день - нет."
"Трагична конкретика, упряма."
"Но пуста. За чудесами её не кроется. Помните - эфемерному не веря, незабвенного не встретить. Умейте и мечтать. Но только в меру. Мера вообще - штука сильная. Лишь в обмане она слаба. Его размах подчас слишком фееричен, по сему верить нельзя вообще никому и ни в чём - врут все: и ближние, и сильные мира сего. Жена говорит, что любит, священник, что миром правит бог, политики, что денег в казне не хватает, а потом вуаля: жена - изменница, мир - обитель дьявола, казна в виде личных особняков пестреет. Обманут во всём - и в малом, и в глобальном. При чём в равной степени ловко и легко. А доказательства - вещь лабильная: взгляните в историю, сперва религия доминировала, когда наука за неимением информации отставала, теперь наоборот. Правда есть фикция. И насколько продолжительная - лишь результат обстоятельств и случайности."
"Как же тут сознанию здравому уцелеть?"
"На роль полноценного любое потянет, лишь бы независимым являлось - порою маленькая птица пусть и ничтожна, но на свободе, а большая и величественна, да в клетке. Для мироосмысления не надо быть гением. Главное не являться дураком. Укрепляйте разум, берегите. Невзгоды и заблуждения кишат и ютятся практически повсюду, но ключи от них лежат именно в голове. Не поддавайтесь плохому, и оно вас не поборет. Всё просто."
"Что ж так часто свет и мрак то мы путаем?"
"Схожесть противоположностей всему виной: то же небо видится именно на земле, под ногами - в разливах воды и лужах. Оттого то и принимаем безумства за неординарность, расточительность за щедрость, а скупость за экономность. И воспеваем шарлатанов и лжецов. А правильных гнетём."
"Не стоит, стало быть, за добро держаться? Коль обманчиво оно..."
"Верно подметили. Негатив достовернее - в том же уравнении верный ответ могли и списать, а вот ошибку, решая без просчётов и по правилам, получить уж точно не могли. Не цепляйтесь за визуальное благо. Тем более за пустое - оно ни к чему. На тонущей лодке тоже можно плыть. Вопрос лишь надолго ли?"
"Мир будто дьяволом слеплен, не иначе."
"Даже если мир и создан дьяволом, выбирайте бога. Никто ж не помешает. Умейте противоречить. Соглашаться - примета не лучшая. И ещё раз - больше самоуверенности. Помните, растоптать себя дано лишь собственной же подошвой."
"Что ж хранит нас тут, в таком случае?"
"Точность. Таковая превыше любых чудес. Именно уместность и угодность контексту жизни и определяют вашу в ней позицию. Всё творится исключительно одной предрешённостью - и счастливым, и несчастными становятся с равной степенью неизбежности. Мир вообще един, ему присуща общность источников - учтите, и ножи, и обереги изготавливаются из одного и того же металла."
"Ну так кем же быть - лютым скептиком или неисправимым романтиком?"
"Скептики вообще повсюду - верят в ту же мистику, а на самом деле в физику, случайность или обстоятельства. А излечиться от материализма, кстати, ещё труднее, чем от религии: если камень давит вас на грудь, то вы его так истинно прочувствуете, так поверите в его силу, что ни о чём другом голова и думать не будет. Но что есть материя? Смени вам группу крови или число молекул в клетках пятки - вы и не заметите, а вот искази вам ваши воззрения - всё, потеряете себя, иным человеком станете - моментально."
"Как же обличить тут явь - персонажей ей, идеи и дела... Как?"
"Обличайте контрастом. Особенно на людях это работает: грязь неизменно рвётся в князи, а истинные князи в свою очередь к вышеупомянутой грязи не липнут. Смотрите на крайности - кто как себя проявит. Это поразительно достоверно."
"Как же быть хорошим и не страдать?"
"Хорошему человеку, во-первых, и не место в плохом мире, а во-вторых таковым существовать вам тут попросту и не позволят: мост сломается именно под спасающим ребёнка, честного оболгут, искреннего обманут. Учтите - в ад топают исключительно благими намерениями. Хотите сотворить зло? Наметьте непорочную цель. В раз в процессе достижения осатанеете."
"Как же дорог порою опыт..."
"Отнюдь. Ценность опыта условно бесплатна: кто-то разобьет дорогую машину, чтобы сделать выводы, кто-то копеечную. Здесь важны условия. Как в лотерее - кто-то с одного билета миллион добудет, а кто-то и с тысячи кукиш."
"И ведь не угадаешь..."
"Так и есть. Подчас и ерунда к величию ведёт, а подчас и наоборот. Здесь актуален принцип шпиля - таковой, будучи наиболее высокой точной, позволяет заметить и само здание, аналогично и второстепенное зачастую ведёт к главному и доставляет до сути. Всё неоднозначно. Запомните. Мелочей не существует."
"Пугает сама невозможность, призрачность успешности и правоты."
"Невозможность - штука, кстати, тоже неоднородная до жути: не открыть замок куда обиднее, когда есть ключ. Шансы делают лишь больнее. Они не обязаны оправдываться. Но с ними мучительнее, тяжелее."
"Что же ещё убивает? Опишите все яды."
"Результативность. Её капкан смертелен. Вот вы видите успешного, красивого и начитанного человека, богатого, делового и осведомлённого. Он слишком идеалистичен. Вы будете чувствовать себя помоями в сравнении с ним. Но вполне вероятно, что внутренне он мразь последняя и паскуда редкостная, лишь вакуум за собою да гниль таящая. Но внешняя гармония не даст вам обнаружить эту скверную истину. Хорошо и слаженно работающий пулемёт куда милее сломанного трактора. Но первый несёт смерти, увечья и разодранные тела в лужах крови, а второй добывает зерно и поддерживает жизнеспособность населения. Вот вам и сокрытость сути."
"Мир слишком порочен."
"Именно. Слишком. Через-чур. Его явь - есть кривое зеркало: в нём добрых выставляют тиранами, искренних подлецами, а тварей и ублюдков - святошами и героями. Но учтите - кривое зеркало искажает лишь отражение, но отнюдь не лицо. Будьте всегда лишь своего собственного мнения, и никакой социум вас не очернит."
"Болото, а не мир... Что и ни правды в нём, ни доброты, ни сути."
"Чудеса вообще - явление, крайне вариабельное. Где-то и летание под потолком не новость, а где-то и элементарная взаимность или доброе слово от ближнего - уже сенсация. Учитесь выбирать пути. Хотя таковые уже и предписаны обычно. Здесь взаимосвязанность констант свою роль вершит: и изыскания, и принципы, и ориентиры детерминированы исключительно нашей исходной внутренней сутью. Ты изначально рождаешься либо для полёта, либо для пресмыкания. И так все. Все и каждый."
"Беда..."
"Не совсем. Надо хранить и оптимизм. Верьте в превосходство трезвости - каким бы пьяным ты ни был, рано или поздно всё равно проспишься, сознание восторжествует! Не бывает иначе. Не пишется. Просто заблуждения притягательны слишком - подобные куда плодовитее объективной реальности: правильный ответ в уравнении чаще всего лишь один, а остального числового ряда - бесконечность целая. Объём иллюзий гораздо масштабнее яви. По сему и желанее они, долгожданнее и милее."
"А как исправиться, коль оступился?"
"Сложно. Сложно, увы. Тут принцип химической реакции снова - как и с любовью. Только от таковой теперь обратимость требуется. Да, обратимые химические реакции вполне себе обратимы, но, увы, для сего процесса чаще всего требуются совершенно оные условия, чем для первичного процесса: для совершения ошибок вполне достаточно заурядной повседневности, а вот для их исправления уже озарение требуется, осмысленность, широта."
"Так просто вам, наверное, с таким то умом нескончаемым..."
"Разве. Чем шире кругозор, тем только горя больше. Ладно, отвлеклись мы... Что там у тебя с Дарьей Дмитриевной? Давай поподробнее. В лицах и по ролям."
"Всё дело было так..."
______________________________________________________

XII
В городе Б затишье - новый год позади, отголоски праздника уже стихли, улицы поубавили в своей праздничности, атмосфера медленно перешла в повседневные рамки. Всё заурядно, всё мирно. Даже снег по расписанию.
Андрей Леопольдович мерно гуляет по заметённой холодной набережной. Вокруг пустота просторов, лёд и одиночество. Ни привычных серых домов, ни чёрных подворотен, ни людей. Лишь неподвижность пейзажа, статичность картин и незыблемость линии горизонта. По объятому дымкою тумана небу друг за другом простираются монотонные кучные облака, неприкаянно стелющиеся над безжизненной гладью застывших заснеженных пределов. Околдованный молчаливым унынием край равнодушно веет безучастной трагичностью, щедро растворённой в загустевшем, пропитанном грустью воздухе. Ни теней, ни следов, только умерщвлённое забвение и привычная боль. Вот и всё разнообразие. А завтра и первый рабочий день, первые в новом году привычные обязанности, ну и очередной шанс на встречу с всё пытающей душу Ириной Александровной.
Ну вот и сутки прочь.
Андрей Леопольдович затаился пред уже изученной дверью и робко вошёл.
"Ну вещайте - как время праздное скоротали." - с ходу поприветствовала дама.
"Да всё о вас думал..."
"А я о вас нет."
Герой замялся.
"Разучитесь по кому-либо скучать, это непрактично. Привязанность, как яма: чем глубже забираешься, тем меньше шансов снова оказаться снаружи." - протянулся безучастная Ирина Александровна.
"Иногда в эту яму, как в сокровищницу, лезешь, безвозвратно бесправия шлейф на себя накликая. И ведь сам... Своею же волей."
"Устремившихся в пропасть и арканом не сдержишь. Межличностный мазохизм вызывает ещё большую зависимость, чем какой-либо из ныне известных наркотиков и извращений. Его сети почти что всесильны. И неоспоримо фатальны. Роль жертвы - статус вообще крайне прилипчивый. Оградиться от его амплуа - задача ещё та. Вот и вы не смогли из этой бездны освободиться. Ища сближения, найдёте лишь отчуждение. Это факт."
"Неужели ни одному в этом мире в счастье не верится?"
"Людям не свойственно пустое, им милее логичность и гарантии. Знаете, где заканчивается счастье? Там, где начинается жизнь. Там, где появляется правда объективной действительностью."
"Я читал что-то аналогичное. Говорилось, что бог заканчивается там, где начинается религия. Учили быть свободными и сильными."
"Плохие учителя, значит, выдались, коль вам им внемлить не довелось. Были бы сносными, может, хоть что-то бы в голову да вдолбили, ерунду в таковой поубавили. А то до дельного ей, как до космоса без ракеты. Только мнимым тешитесь, а поодаль всё быль одна, а сказки и нет, и не предвидится."
"Так ведь что она быль, явь или реальность, действительность - как ни назови, что есть этот мир без положительного окраса, без полноты упований и обострённости чувств, без безудержности полёта и притягательности высот..."
"В окружении калек быть полноценным есть грех. Средь прокажённых здравие и красота трактуются за порок. Вам бы убраться от социума подальше. Шалаш, море, трава и палка-копалка."
"Если к этому ряду ещё человека любимого присовокупить, то вполне и не бедно ведь выйдет..."
"Не победить несуразность людскую. Завязали бы вы с детством. Таковое прошло, его плодами сыт не будешь. Вы порождаете лишь эфемерность иллюзий, вы слабы."
"Чем?"
"Сущностью хрупкой. Если бы я знала, что бог смертен и у меня была бы возможность его убить, моя рука бы даже и не подумала дрогнуть. Вы же бы явно сохранили ему жизнь, аргументируя, что вдвоём то проще. Вам нужен ближний - бог, человек, мечта, нужен кто-то понимающий, нужна команда. Вы слишком пусты для единоличности, для верховенства. Вы обожаете партнёра, а такового рациональнее ненавидеть. Только тогда он станет вашей персональной тряпкой. В вас слишком много человека. От этого тошнит."
"А что стоит за этой тотальной отчуждённостью, за абсолютизмом личной автономии, что есть в её недрах, кроме пустоты?"
"Величие. Подлинное величие. За ним стоят только два права - умерщвлять и доминировать. Всё оное - временный набор для самозащиты. Где привязанность - самая жалкая из форм грязи."
"Вы считаете меня никудышным."
"Я знаю. Я всегда лишь права. Даже если бесправна. Да вы и сами солидарны со мною в плане самомнения - вы противны даже самому себе, это прискорбно."
"Но как поверить в себя, как суметь обладание выискать, коль все лишь противоречить да принижать порываются, в обезличенность зарывать, в таковой и теряешься - чахнешь."
"Вы угловаты, вам трудно придерживаться прямоты, вы слишком ветрены и лишены монументальности, лишены оправданных векторов. Вы блуждаете вокруг да около. Вы бродите вдоль лабиринта собственноручно же созданного изгойства. Весь мир, зовущийся скептиками лишь провокацией, для вас есть обитель для надежд с ожиданиями и шансами, это наиболее глупая ложь из всех возможных. Здесь вы труп. Ещё вполне себе полный жизни, но исключительно неуместный и бесхозный во всех отношениях."
"Так ведь и хочется взять и сбежать от этого пагубного постоянства, хочется вырваться, прочь унестись, навсегда отстранившись от тщетности, а не просто временно абстрагировавшись и забывшись. Хочется спасительной альтернативы - доброй близости и чистого, безмятежно взаимного альянса."
"Тогда не по адресу. Мне не хочется. Во всяком случае, с вами."

XIII
В равнодушно сереющем городе А во всю бушует неласковый февраль - роняет увесистые снежные хлопья и гонит игривую неуёмную к ночи метель. Улицы молчаливы, дома заурядны, фасады разукрашены обильно раскинувшимся инеем. Дали размыты, контуры сглажены, линии хаотичны. Всеобъемлющая гармония на удивление проста и стабильна. Средь кромешного холода и забытья в одном из не гасящих на ночь освещение баров отрешённо ютится низводимая апатией Ангелина Евгеньевна. Её потухший, вечно страждущий силуэт монотонно режет взглядом безотрадную пустошь обезлюдевшего зала. Хочется тепла. Да кто ж его подарит. Пора бы тогда уже и домой.
Около мрачного, умудрённого чугунной дверью выхода кто-то окликнул: "Постой. Как зовут?"
"Ангелина."
"А я Павел. Доедем до тебя?"
"Я не знаю..."
"Не ломайся. Не рафинированная."
"Я не нарочно. Непривычно мне так."
"Приспособишься."
"Мне б лишь свыкнуться с новшеством эдаким."
"Дело времени. В какой стороне живёшь? Куда топтать?"
"Да рядом живу, через дом практически."
"Тогда вперёд."
"Я стесняюсь только."
"Ничего, разойдёшься. Благо дело, все не без греха."
"А какой же мой грех?"
"Не переживай, придумаем."
"Не соскучиться с вами."
"Так любое счастье до примитивного тривиально и незамысловато чаще то. Удивляться дано, как правило, исключительно недалёкому. Дорога глупостей просторней. По ней сподручнее."
"А вы проводник, стало быть, гид путеводный?"
"Дистрибьютор приключений, ужасно непостоянный и поразительно неутомимый."
"Интересная должность, своеобразная."
"И тебе звание придумаем, не беспокойся. Организуем. Пошли уже."
Зашагали.
Кварталы невзрачны, отсутствие людей всепроникающе повсеместное. Кадры угрюмы, контуры домов заурядно невыразительны, окрестности безучастны. За густеющей вязкой завесой сонно струящейся плотной безжизненной темноты мирно дремлют незаметно поникшие районы. Осторожно затаившиеся до утра просторы одиноко веют наводнившим город равнодушным унынием. Сиротливо сияют причудливо неприкаянные фонари. Окаймлённые покоем территории плавно и послушно отдаются полуночной пленительной неге.
А вот и подъезд. Непросторная лестничная клетка. Дверь квартиры. Добрались.
"Сейчас всласть душу отведём." - подметил Павел.
"Даже и не знаем друг друга..." - вздохнула Ангелина Евгеньевна.
"А на что эта волокита? Или ты из особо консервативных особ, дюже замороченных и беспросветных?"
"Да вроде бы стараюсь не быть таковою."
"Тогда раздевайся. Чего медлишь то."
Дама покорно села на угол кровати и стала застенчиво оголяться. Её устало затуманенный взгляд отстранённо скользил по хаотично выхватываемым предметам, отражению в зеркале и собственному телу.
"Что-то новое будет..." - подумала Ангелина Евгеньевна: "И то уже неплохо."
"Что ж ты, бедняга, так нерасторопно..." - протянул гость.
"Так не привыкшая к действам эдаким."
"Да копошись, копошись. Я не тороплю."
"Какое я, видимо, ничтожество. Боже мой." - заключила дама и, порядком ускорившись, стала стягивать уже немногочисленные ещё остающиеся элементы одежды, представая в абсолютно нативном виде, всецело беззащитном и открытом.
"Ну вот и расчехлилась." - нехотя прокомментировал Павел.
Долгожданною сия встреча, само собой, не являлась да и обещала после себя перспектив тоже не обещала и величия не несла, но Ангелиной Евгеньевной воспринималась, как кусочек счастья и трактовалась за удачу.
"Ну чего застыла, чай не каменная. Не любоваться же на тебя."
"А как ты любишь?"
"А ты так умеешь?"
"Я постараюсь..."
"Да это понятно, куда же денешься. Ладно, вставай на колени. И волосы расправь, за что мне тебя держать то?"
"Да я и так не убегу."
"По тебе и видно."
"Я и не скрываю."
"Да и не выйдет, как ни выделывайся."
"Я же не эксперт. Может, и позволяю нечто лишнее, но вроде бы пытаюсь не перечить, даже способствовать пробую."
"Да не трещи ты, побереги глотку. Для другого сгодится."
Дама замолчала. Разгорячившийся доступностью Павел сделал шаг и взял спутницу за шею. Та податливо подвинулась вперёд.
"Да, вот так. И прогнись ещё немного. Молодец."
Началось.
______________________________________________________

XIV
В городе Б первое приближение весны. Вокруг всё ещё господствующая заледенелость, монументально превалирующая над предстоящим краю цветением. Но мир уже заметно приветливее и светлее, да и радостнее как-то - и на улице, и на сердце. Город заметно привлекательнее и гостеприимнее. Блёклые сонливые контуры только что освободившихся от обилия инея зданий нежно окутаны невесомой туманной дымкой. Везде покой, везде беззаботно разлитое умиротворение и расслабленность. Над забытьем просторов сомкнутый скучной шалью монотонный небесный купол, совершенно отчуждённый и безжизненный. Под ногами скомканный снег. Андрей Леопольдович непринуждённо и неторопливо плетётся по угрюмо раскинутой площади. Дивное это наслаждение, прогулка - заурядное, но какое отрадное и чудесное - вот наведаешься в привычное запустение, пройдёшься по до боли знакомым кварталам да улочкам, вроде бы никого и не встретишь то, а всё же приятней на сердце делается, ярче, красочней. Ну а коль знакомое чьё лицо выхватишь, то и вовсе впору хоть праздник объявляй. Так и сейчас - вокруг всё серость и тоска, а вдалеке у будки с афишами, правильно, Ирина Александровна. Собственной персоны.
"Вот так знамение." - восхитился герой и радушно поприветствовал обернувшуюся к нему даму.
"Из каких это расчётов вы прямо тут то и бродите, где и я же хожу?" - поинтересовалась девушка.
"Так случайности ремеслом безвозмездным." - отозвался Андрей Леопольдович.
"Завидная у вас с ней дружба, прямо таки интимная."
"Да едва ли я судьбе приятель, так - прохожий оторванный. С таковой полноценнее то и не породнишься."
"Да я и вижу, что всё то вы какой-то гастролёр перманентный - человек второго плана."
"Главное, роль бы путёвая попалась."
"Ну и на какую же на этот раз претендуешь?"
"Да на всю ту же самую - спутника вашего."
"Я разве планета, чтоб в спутнике нуждаться? Тело я отнюдь не небесное, так что закатай амбиции, рукавам подобно и поползновений аналогичных более не демонстрируй."
"Так я же не навязчиво, не безалаберно."
"Да какая мне разница, ни в каких формациях и подвидах ко мне примазываться не надо. Не нуждаюсь я в таком."
"Я же счастья простого ищу. Понимания."
"Вот тоже мне невидаль то сакральная. Всемогущая и первостепенная. Таких ищеек нынче пруд пруди. Расплодилось вдоволь. Впрок, наверное. Вперёд на столетия."
"Дело это жалкое - попрошайкой быть, знаю я. Безутешное. Но ведь столь праведно же и искренне взываю к разделённости незабвенной и истинной, к единению."
"Глупо, просто глупо. Даже какая-то диковинная ветреность и непрактичность, какая-то прямо породистая наивность, безукоризненно инфантильная. Ну на что вот ты такой рядом?"
"А чье же тогда присутствие вам угодно?"
"Хоть чьё, лишь бы была способность на силу и твёрдость, на холодность рассудка и объективность сужденческую, на трезвость жизненную и здравомыслие. Кандидатура размазни в любовной концепции лишь грош."
"Вы за хищничество запредельное, за враждебность полов..."
"Соображать таки научились? Похвально."
"Но ведь и без опоры нельзя, без понимания и без чувства союзника."
"А что оно это чувство? Пройдёт и растает. Нынче каждый сам за себя."
"А как же взаимность, семья..."
"Только с сильными, с перспективными. Мало их..."
"Ну хоть обнять вас позвольте. Хоть соблазн получить."
"Я тебе столб фонарный что ли, чтоб на меня вешаться? Собаку заведи и тискай. Меня не надо."
"Не судьба..."
Разминулись.
____________________________________________________

XV
В городе А утро - округа робостно и молчаливо кутается пологом тумана, облачаясь в пепельно дымчатую седину медленно редеющего рассвета. Окаймлённый в растерянность край неторопливо заполняется жизнью. Ползут тени, едут трамваи, просыпаются очнувшиеся от ночи утомлённые покои, плывут монотонные силуэты пешеходов. Над унылыми мрачными домами безучастно расстилается тусклое полотно пасмурной пелены. Зажигаются первые окна.
Ангелина Евгеньевна сидит одна. Павел уже ушёл. Ни номера, ни адреса, само собой, не оставлено. Впрочем, не привыкать. В теле определённо приятная усталость, в ногах томная скованность, теплота и сладострастно мучительная нега. В опьянённой забытьём голове беспечное умиротворение, во рту всё ещё не растаявший вкус и до сих пор ощутимая вязкость. Вокруг пустота. Но таковая в избытке нивелирована внутренней вдохновлённостью и персональной непринуждённостью. Лишнего нет, сомнения отключены, душа легка. Всё благостно восторжено и открыто. Радуйся, сердце, летай.
"Хорошо, просто хорошо. Телу, мыслям, мне. Всему хорошо. Красота." - подумала Ангелина Евгеньевна и протяжно зевнула: "Хоть кто-то внимание мне уделил... Жалко, не задержался лишь надолго. А впрочем, и так неплохо. Меня устраивает. Надо бы и погулять. Освежиться."
Проигнорировав даже душ, дама ленно поднялась и, накинув на себя пальто, равнодушно скользнула в дверной проём и зашагала вниз по подъездной лестнице.
На улице тихо. Дома красочно приветливы. Пейзажи выразительны. Очертания отчётливо насыщены и полны. Наслаждение. Бывает же и на земле тоже рай. Как минимум, несколько дней за жизнь. Серьёзно. Бывает.
_________________________________________________________

XVI
Город Б аналогично хорош и приветлив. Андрей Леопольдович не спеша гуляет по незамысловатой, обыденно привычной окрестности. Одинокие алле гостеприимно просторны и чисты. Разноликие облики домов спокойны и умиротворены. Прохожие единичны. Воздух статичен.
"Какая дивная красота, потрясающая. Какая таки глубокая и откровенная весна. Почти киношная. Волшебство да и только." - размышлял герой, волочась по хаотично рисующемуся маршруту: "Всё начинается с правды. С гармонии. С равнозначности, искренности и единства. С добра. Без него не бывает настоящего, не бывает долговечного и ценного, только второстепенное, мелочное, пустое. Без добра не бывает понимания. Не бывает оправданности. Не бывает любви. Подобная не рождается в муках, не создаётся бессчётностью попыток, не возводится на слезах и мольбе. Любовь свободна. Она кристальна и многомерна, бесконечна и необъятна. Ей не по пути с отверженностью и насмешками. У неё сторонняя от суеты дорога, своя, неразменная. И не всякий таковою проследует, не любой. Надо отказаться от униженности. Надо быть самобытнее. Быть мудрее. Взыскательнее. Надо меняться."
Андрей Леопольдович огляделся: "Какая возвышенная в этот год весна. Аристократичная. А на душе помои. Стоило бы вылить. Избавиться. Однозначно. Только к новому. Только по вертикали. К первозданному. К доброте."
К доброте...
__________________________________________________________

XVII
И опять в город А. Валентин Степанович совместно с Алёной Игоревной топчет брусчатку уже подтаявшей набережной. Вокруг светло. Спавшего снега совсем немного. На небе единичные бархатистые облака. Вдали пейзажи.
"Вот какой же ты всё таки забавный и несуразный." - подметила дама: "Всё что-то мыслишь, думаешь, воображаешь. Младенец во фраке."
"Так жизнь и дана, чтобы рассуждать, чтобы делать выводы и непрерывно думать. Думать и узнавать новое."
"И что же новое ты получаешь прямо сейчас?"
"Прямо сейчас ничего. Но новизны от этого не убывает - вон афиши свежие, а вон наметившаяся стройка. Я знаю и архитектора, и группу компаний, отвечающую за возведение. Могу описать их историю и проектные аспекты."
"Это лишнее. Вот если бы ты знал про соблазнения или нетрадиционные способы доставления удовольствия, я бы послушала. А то всё одна наука. Женщине что - разве подобает быть умной? Ей подобает быть обласканной. Обласканной и свободной. А значит, и счастливой."
"Счастье эфемерно. Его хочет каждая. Но у кого оно есть? У скольких? Вы не дадите ему ни одного определения. Получение желаемых условий не всегда делает довольным. Что есть счастье? Это так же, как спросить - что есть электрон? Мы знаем его параметры, его внутреннюю субструктуру, знаем закономерности его взаимодействия и характеристики физико-химических критериев. Но что есть сам электрон? Сама его материя? Что есть атомы и молекулы? Откуда взялся сам факт вещества, как его воспроизвели из ничего и что оно являет в смысле именно более глобальном, в непосредственно абсолютном не скованном понимании? Что есть электрон? Так же и счастье - в чём оно? В каких формациях? Его можно лишь заметить. А вот повторить..."
"А сам ты был счастлив?"
"Я не в курсе. Возможно... Но вероятнее нет."
"Вроде бы и умный, а соображать не научен. Для чего столь непрактичные мозги? Шляпу подпирать?"
"Иногда помогают..."
"Не заметно. Увы."
"Так польза порою то и незрима. Главное, что есть."
"Как же может быть то, что нельзя и ощутить?"
"Как, например, то же самое счастье."
"Озадачил таки. Поганец. Ладно, считай, что отыгрался. Пошли в гастроном."
"Пошли."
"Негодник."
___________________________________________________________

XVIII
В городе же Б уже май. Природа расцвела, агония кончилась. Улицы обильно полны разноликого пёстрого люда и удвоивших своё прежнее количество автомобилей. Всюду буйство, насыщенность, полнота. Везде гармония, везде тепло. Тепло и свежесть. Блаженство.
В уютной, несколько тесноватой беседке сидит народ - двое девушке и пара пенсионеров. Рядом Андрей Леопольдович - любуется на дам. Одна из них с книгой и в шляпе, другая с разноцветной лентой на запястье. Приятные.
Вскоре дама с книгой встала и направилась вдоль аллеи. Герой догнал.
"Не торопитесь?"
"Это, смотря куда позовёте."
"С вами прогуляюсь."
"Пойдёмте."
"Откуда следуете?"
"Из колледжа. Я там преподаю."
"Мило. А я вот пленник инженерии."
"Тоже романтично."
"Считаете?"
"Вполне себе даже обоснованно. Инженерия - дело не праздное. Стало быть, весьма интересное, не пустое."
"Природа не любит пустоты."
"Я бы сказала наоборот - скорее пустота не любит природу. Оттого и селится в основном в людях - в душах и умах. Там комфортнее."
"Я в этом полностью солидарен. Время мельчает."
"Время есть зеркало восприятия. А мироощущение нынче не лучшее. Люди не понимают зачем они живут. Не понимают, почему они всё ещё люди. Нам свойственны лишь привычки. Мы не вникаем в их содержание. Мы строим мосты в облака. В иллюзорность. А та безвозвратно тает. С нею и планы."
"Мы селимся в воздушных замках, так и есть."
"Мы селимся где попало. Чаще в обычных клетках - либо тесных, либо расширенных. В клетках предрассудков, догм или обмана. Нам хочется протянуть руку и взять цветок. Мы видим лишь бутон, а шипы игнорируем. Нам ближе неполноценность."
"Сие, как порок, как проклятие. Чума."
"Скорее, как банальный финиш, как следствие прежней непоследовательности. Для лучшего нужна цель. Нужен маяк, компас. А по воле ветра, даже самого тёплого, в райские кущи не причалишь."
"Да и карт к таковым не писано..."
"Карта - весь мир. Мир дорог и ожиданий. Первые ошибочны, вторые не оправданы. Мы спешим и жаждем. Рвёмся и терпим. А в итоге отчаиваемся."
"Отчаяние как конечная точка?"
"Как признак завершённости."
"А если его нет?"
"То жизнь ещё впереди. Или её часть. Как минимум смерть."
"Вы необычная."
"Все своеобразны. Даже тени случайных кустов, через время они уже не повторятся."
"С вами вправду диковинно. Даже чудесно. Столь бы счастлив был познакомиться..."
"Не удастся, увы. Как раз к избраннику на юбилей следую. Но вашей компании тоже была крайне рада. Спасибо за содержательность и открытость. Личности вашей формации крайне не характерны для нынешней современности. Считайте себя материализованным чудом. И именно так. Сие даже не гипербола. Ну а счастье - подождите, может быть и найдётся. Хотя бы на закате пути. Хотя бы под занавес."
"И вам спасибо."
"Прощайте."
"На его месте должен был быть я..." - подумал Андрей Леопольдович: "Да, досадно."
__________________________________________________

XIX
В городе А уже полным темпом идёт ожидание лета. Мир вдохнул в себя и жизнь. В открытом кафе под белёсым матерчатым навесом Валентин Степанович и Иван Владимирович. Их компания аналогично немногочисленна, но столь же верна и идеалистична - диалог размерен, беседа органична, сплочённость нативна и естественна.
"Я опять в измышлениях об Дарье Дмитриевне своей." - начал Иван Дмитриевич: "Как в колдовстве энном наша с ней взаимность застыла. Я не могу добиться. Не могу обзавестись расположением. Не могу..."
"Вас отвергают?"
"Игнорируют."
"Это болезненно."
"Весьма."
"Не обращайте внимания."
"Терпеть?"
"Нет, просто не обращать. Поднимитесь до масштабов самой нашей действительности. Вообразите, что она лишь сон, а ваша частная в нём неурядица - лишь не более чем образ, мираж. Не доверяйте сущему. Доверительность до яви - дело гиблое, объективность априори доказательнее воззрений, но ведь это никак не определяет её правоту и правильность. Важно не иметь заблуждений. Получить власть над таковыми. Тут работает парадокс лабиринта - ты не знаешь, где из него выход, лишь только самостоятельно находясь внутри такового. Глядя же снаружи на проходящего его дебри, ты наоборот будешь искренне удивляться беспомощности и нелогичности предпринимаемых ходов и попыток. Учтите, заблуждения губительны исключительно для их непосредственного адепта."
"И это всё, что полагается для обзаведения успешностью?"
"Практически. Здесь существенно обладание ролью вожака. Оставаясь таковым, вы будете лидировать, даже погибая. Человеку всех более требуется именно непрерывное преобладание, однозначный контроль, утверждающий главенство над беспомощностью над своею извечной. Не прогибайтесь под данностью. Вы не строили дорогу судьбы, везёт вас по ней тоже совершенно автономная сторонняя сила, но направление к персональному счастью способны указать исключительно вы сами."
"А любовь... Разве такая позиция даст ключи и к ней?"
"Вам следует просто не путать любовь и влюблённость. Влюблённость, как и страх, - чувство, сугубо автономное, индифферентное, на реальное положение дел даже для виду не опирающееся, наше внутреннее отношение и субъективное ощущение привязанности живёт зачастую само по себе, полагаясь то на иллюзии, то на предчувствия, то на обманчивость упований, порою совсем ведь и не подкрепляясь то объективным совершенством столь искренне воспеваемого и превозносящегося партнёра. Любовь же не строится на домыслах и , она существует лишь в рамках обоюдной тождественности, где ваши собственная приверженность полностью идентична ответной. Любовь всегда равновесна. Её степень абсолютно равнозначна у любых из обоих имеющихся обладателей друг друга. И формы её воплощения и виды вариаций - лишь частный случай однородно искреннего жанра."
"Есть ли в нашем мире столь светлое чувство?"
"Если отринуть все его маски, то, может быть, и да. Любовь нынче прячут - за флирт, за деликатность, за интим. Не путайте эти константы. Они, конечно, смежны, но отнюдь не до абсолютного. Любовь - это ящерица, а секс - её хвост. Хватаясь за хвост, вы остаётесь исключительно только с ним одним, теряя непосредственно саму ящерицу, благополучно удравшую прочь. Взявшись же сразу за тело рептилии, вы получите и её саму, и никуда не убегающий хвост. Секс обычно всегда протекает в автономии от любви. Любовь же всегда и без исключения доходит до самого изощрённого и пошлого секса."
"Это изумительно."
"Берегите себя, не разменивайтесь. Умейте дифференцировать истинное и пустое. Для этого необходим банальный опыт. Без него никак. Учтите, чтобы выработать отвращение к меди, надобно сперва увидеть золото. Без пробы высокого, от низкого не отучишься. Это закон."
"Пока ищешь, сто раз ведь споткнёшься."
"А это уже следствие равенства преград - и большой, и маленький замок закрывают равно хорошо и крепко. Если не ломать дверь, то вы не проберётесь даже при минимальной заблокированности. Так и в судьбе - всякая ерунда уже влиятельна на её ход. Потому и ошибки рождаются чаще грибов после ливня щедрого. В этом вся и безвыходность."
"На что же положиться?"
"Как и всегда - на себя. И на изначальное отсутствие иллюзий. Истинно умные люди никогда не верят в ум - только в глупость, они знают, что она победит, и уже заведомо не ждут от социума ни рассудка, ни здравомыслия. Делайте так же."
"Сие избыточно тяжело. Подчас ведь путаешься, теряешься, хоть какую-то надежду остервенело и яростно ищешь, об сложность споткнувшись."
"Сложность - изнанка простоты. Это временное явление. От первоисточника элементарных частиц до сложных планетарных систем мир сугубо прост. Это его основа. Возьмите те же часы - они показывают время. Это вполне себе заурядное дело. Это их лицо, их роль. А что же изнанка? Часовой механизм жутко запутан и непонятен среднестатистическому обывателю. Но есть ли в нём некий больший смысл, чем помогать отображать актуальное время? Нету. Он лишь подсобная часть. Он не автономен. Сложность обычно промежуточна, вспомогательна. Она не встречается в форме самобытности. Она лишь слуга."
"Как же достичь понимания - простоты пресловутой, как?"
"Ориентируясь на совокупность, на закономерности взаимодействия тех или иных проявлений. Здесь работает принцип фигуры - не бывает одного угла у треугольника. У любого события или дела есть обязательные издержки и условности, есть неотъемлемо подразумеваемые дополнения и границы. Умейте, видя вершину, достраивать и сам айсберг. Без этого ни куда."
"Это то да... Но ведь всему только на ошибках одних и учишься..."
"Увы. Сего не изменить. Лишь только попав в глупую ситуацию, человек таки начинает принимать умные решения. Это аксиома. Принцип миропостроения."
"И ведь глупы ошибки, досадны. В любви особенно."
"В безответной. Таковая садистична. Безответная любовь - это мокрые дрова, которые вас обязали поджечь. Сколько бы вы не истратили коробков, вам всё равно скажут, что вы опробовали недостаточно спичек, хотя нормальные поленья запросто воспламеняются от самой первой."
"И ведь доверяем до конца, даже тем, кто до конца всё доверие упразднил."
"Это слабость. Утративших доверие прощать безрассудно. Более того - их следует не увольнять, а убивать, аннигилировать."
"Так ведь и проживаем в блуждании по мукам, в поисках одних..."
"Истинная птица умирает в полёте. Не отчаивайтесь, это хотя бы благородно."
"Где же спокойствие обрести, ну где... Где гаранты..."
"Просто расслабьтесь. Расслабьтесь и не думайте. Ветер судьбы никогда не дует в одну сторону. Рано или поздно перемены таки случаются. В том числе и наяву. Главное, их элементарно заметить."
"Оптимистично..."
"Так вы и не грустите. Не стоит. Унылое это дело, деструктивное."
"Созидания хочется...  Плодов, результатов."
"И мне... Поверьте, и мне..."
"Поверю..."
________________________________________________________

XX
В городе Б полноценное лето. Краски сильны, пейзаж полон обострившейся жизни, очертания контрастны и совершенны. Густо зеленеющая свежая листва аккуратно разбросана по меланхолично задумчивым аллеям, узким ухоженным террасам и излюбленным пешеходами паркам. Беззаботный и всевластный июльский комфорт, нехотя, но неотступно пропитавший все уголки и грани без остатка отдавшегося праздности города, тщательно и по-хозяйски развеян в каждом глотке его терпко жаркого и вальяжно вязкого воздухе. Лёгкий дурман ненавязчивого полуденного зноя ловко растворён в сладко манящей беззаветности всеобъемлющего покоя. Солнечный горизонт лаконично и слегка даже несколько грустно распростёрт извитым волнистым рельефом приумолкшей в забытьи, беспричинно отдыхающей местности. Всё околдовано некой южной гармонией, некой магией благоухания и тепла, магией света и расслабленности, магией лета. Силуэты неподвижны. Мир гостеприимен, добродушен и мил. Простор бескраен. Красота. Красота и удовольствие. Будто блаженствии, будто в счастье.
Но счастливы не все. Пусть даже сладким летом. Андрей Леопольдович понур, его нахождение на уставленном красочными декоративными цветами балконе совершенно никак не приобщает удручённой души к визуальному нерушимо волшебному пиршеству. Все немногочисленные и гиблые мысли посвящены не проходящей отрешённости и болезненно явившемуся осознанию.
"Что я есть? Кем я был и кем являюсь сейчас? Для чего столь нелепо я живу? Разве хоть сколь оправданно и отрадно, разве стоит весь мир, чтоб в нём просто потеряться и сгнить, разве есть хоть какой-то действительный смысл в постоянстве ошибок и регулярной неустроенности, в неприкаянности и изгойстве? И долго ли так можно терпеть? Для чего себя такого хранить, для кого? Коль до лучшего тропки нет, то и вовсе ходить бессмысленно. А дрянной стези и не забыть то ведь, а не то что не исправить. С пустотой смешаться - шаг один, а вот обратно - поди ещё дотопай. И ведь от всего чего угодно можно шаг куда захочешь шагнуть, от одного себя только не уйдёшь, не скроешься. И каким это твоё я в окончательном счёте станет, во что трансформируется - неизвестно, и ни гарантии нет, лишь право на жизнь - или на фееричную и оправданную, продолжительную и существенную или на мелочную и ничтожную, бесполезную и пустую. И не в наших то руках - самоих себя лепить. Заплутавшим дорог не отводится, так и будешь вне дел, в отчуждении, за чертой меж собою и оными. Но что поделаешь? Как выбираться будешь из ямы второсортности? Где возьмёшь уверенность и стойкость, где отыщешь ту внутреннюю власть над фатальностью поражений. Да и одно лишь нежелание проигрывать само по себе победы ведь тоже не гарантирует. Лишь приблизить нас к ней обещает, подвести на дистанцию энную. А там уж как пойдёт, как удастся. И получится или нет - вопрос, непомерно сомнительный. Доберёшься, дойдёшь ли... Как знать... Наше счастье упирается в банальную произвольность, в хаотичность и непредсказуемость. Она сильнее логики, сильнее справедливости. Сильнее нас. Нас и наших амбиций, зачастую столь бесправных, смешных и наивных, совершенно неоправданных, тщетных да и попросту глупых. Время летит, годы тратятся, жизненный срок упрямо и неумолимо тает. Тает время, шансы расходуются, безутешные истины мерно и необратимо берут своё. Мир постепенно обращается в склеп, в клетку, становясь по итогу пристанищем для тревожности и разочарований. Для ошибок, апатии и утрат. Для мучительного выгорания и бесцельности, от которой и не спасёшься никак, и не скроешься. Есть, оказывается, в нашем нескончаемом жизненном пути и тупики. Убивающие и ломающие. Почему дорога судьбы не всегда следует к хорошему, почему иногда случаются подчас и трагедии, упущения и обездоленность? Почему целая судьба оказывается иногда банальной насмешкой, фикцией полою, надругательством? Чья-то жизнь останется памятью и незабвенным исполином, а чья-то развеется и зачахнет, покалечится, прогоркнет и умрёт. Это чудовищно. Жизнью правит незаконченность. Она начинается и идёт, идёт и однажды обрывается. Её линия неустанно вьётся на грани, безостановочно петляя и меняясь. Меняясь и сплетаясь по исходу в окончательное финальное нечто - либо светлое, либо скверное, либо пустое. Мы лишь странники - несведущие, робкие и беспомощные. Всё хорошо в меру, всё актуально своевременно, всякий опыт, всякая возможность или шанс полезны исключительно в ограниченный отрезок времени. Неоспоримо то, что любая жизнь строится на фундаменте - на фундаменте из былого, из прожитых лет и потраченного собственного я. Есть сила личностных воззрений, вера в ауру или стигмы, есть кажущаяся предрешённость, а есть просто судьба, не всегда правильная и не со всеми справедливая. Ей можно лишь довериться. Довериться и прогадать. Зачастую именно так тут и случается. Ведь по факту у жизни не имеется ни единства, ни гарантий. Ничего. Ни малейшей целесообразности или стройности. Только запутанность. Подобное пугает."
Герой вздохнул и опустил глаза: "Какое показательно безразличное лето. Исключительно скверное. Просто дрянь. Проклятие."
Равнодушно поднялся, захлопнул балкон, ушёл.
__________________________________________________________

XXI
В городе А в маленькой спаленке сидит беззащитная Ангелина Евгеньевна, её грустный и тихий день проходит в одиночестве. Предшествовавшая же ему неделя пронеслась несколько с другим оттенком - прошла в исключительном безумстве. Да, так бывает, что иногда умные люди намеренно делают глупые вещи. В роли таковых в данном случае выступал необузданно стойкий и беспрецедентно решительный поиск кого угодно хоть на ночь, но не менее. Соответствующая затея, являясь исключительно опрометчивой и безукоризненно ветреной, выдалась вдобавок ещё и практически недостижимой - за почти десяток вечеров ни один таковых так и не обернулся обретением хоть мимолётного партнёра. Сие может показаться катастрофически странным, но современная явь предстала сугубо бесперспективной и недружелюбной, лишённой даже призрачных шансов или приветливости, даже элементарной авантюрности не наскребла умудрённая посредственностью действительность, никакой отзывчивости и тождественности, одна беспросветность, один нескончаемый лёд бесчувствия и отстранённости. Мир избрал зашторенность.
"Вот что за жизнь, что за доля такая прокажённая, что за путь? Что за душа я такая заблудшая? Что за амплуа? И ведь вполне себе самодостаточная и достойная особа, и рассудком обременённая, и верностью, и прямолинейностью внутренней, а что делаю - элементарной близости, как чуда, как дара какого сверхъестественного вымаливаю, будто шлюха последняя, за шпаной уже практически таскаюсь, за отрепьем, и всё равно отставленной остаюсь, даже не использованной хотя бы, а просто отринутой, ещё в процессе самого знакомства отвергнутой. Разве подобает оно так унижаться и размениваться? Кому я служу? Какой неосязаемой прихоти? Какому веянию и ветру? За что мне эти хождения по мукам, по обольщениям и отказам. Ведь так искренне хочется хотя бы банальной телесной гармонии, плотской восторженности и той целебной манны простого соития. Так хочется рая. Удовольствия. Хотя бы тривиального, примитивного. Но взаимного. Жаркого. Разделённого с кем-то столь же жаждущим физического комфорта. Одна то сама с собою особо не наутешаешься. Всё же большего желается, терпко манящего, полноценно серьёзного и запоминающегося. А в одиночестве... В одиночестве, и утешаясь, брешь внутреннюю не утолишь, не удовлетворишься целостно. А жаль... На такие пытки тоже бросаться не охота - все кабаки, как блудная, собрать. Не пропала ли я? Очень призрачно, видимо, это право на счастье. Раз и удовольствия то хоть посредственного добиться не получается. Или порча какая, проклятие, рок. Я готова поверить во всё. В любую из сущностей и субстанций. Лишь бы впрок пошло."
Дама застыла и досадно вздохнула: "Это глупо, глупо и неправильно. Я веду себя, как дура, как глупая женщина. Глупая и одинокая... Глубоко и, как видится, навечно."
Она закрыла глаза, сжала полу халата и заплакала: "Для чего меня родили, на что? Для такой ли жизни? Какая безвыходность, какая пагубность, какая таки скверная грязь. И так вся судьба. Весь срок. Наказание."
_______________________________________________________

XXII
И снова город А. В заключении просторов заурядной квартиры Валентина Степановича мирно посиживают двое - сам хозяин и его занявший роль бессменного приятеля Иван Владимирович. Их привычно меланхоличный обыденный диалог всё так же посвящён отношениям, изысканиям и восприятию называемого явью.
"Тут так тесно и невыносимо мучительно. При чём не порою, а абсолютно всегда." - подметил Иван Владимирович.
"Это не только тут. Так везде. В Африку уедете, аналогично страдать будете. Это свойство социум-опосредованной концепции. Его обитель - кузница изъянов. Что есть в нём наше существование? На чём оно зиждется и зреет? Чем формируется личностная идеологическая структура? Человек даёт лишь ответную реакцию, он не производит ничего нового, он просто преобразует и трансформирует вносимое из вне, видоизменяя и отвечая собственным отношением. Не возможно стать великодушным, чистым и искренним, живя в грязи и подлости, в обмане и отторжении. Мне чуждо, что наше общество является местом, где рождаются люди. Это скорее материализованный ад, нежели обыкновенная обыденная действительность. Я отрицая принятые здесь принципы, отрицаю устои и понятия, отрицаю религию и мораль. Что хочет это общество? Что оно желает по отношению к себе? У нас так плохо воспринимают террористов и маньяков. Так злобно критикуют их и выставляют нелюдями. Это не так. Я никогда не осуждал подобных представителей. Они те, кого заслуживает наш социум. У нас пропагандируют наигранную доброту, заводят по 5-6 браков, исходя из лишь потребительства, агитируют идти на войну и прикрывают издержки строя необходимостью и примером вынужденных и неизбежных мер. Это не так. У нас принято быть двуличным, надругиваться над ближним. Они говорят люблю лишь для того, чтобы вызвать ответное чувство и что-то получить. Они говорят одно, а делают другое. Они думают о ближнем, как о ком-то ещё. Они не объединяют себя и партнёра в нераздельное существо. Они говорят тяжелобольному не грусти, всё нормально, а потом разбирают его на органы и используют как ещё рациональный утиль. Я был бы рад, если бы кто-то вышел и устроил им кровавую баню, я бы отдал жизнь за подобного представителя. Сие осуждается. Сие кажется жестоким. Но истинная жестокость и гадость - это видеть, как этот социум выдаёт свою гнусность за идейность и человеколюбие. Общество - это худшее из зол. Я не был в преисподней, но уверен, что там гораздо приятнее."
"Я с вами полностью согласен. Солидарен, как ксерокопия ваша. Здесь способствуют лишь обзаводиться несчастьями и горем. Это столь же очевидно, как и умножение на единицу."
"В этом вся модель наших пресловутых реалий. В них любят лишь ползающих и искалеченных. Учтите, вас никто и никогда не поддержит в развитии - только в бесцельности, в разложении - когда тонешь, хоть за руку чью зацепиться можно, а вот, когда летишь, - тут уже только за воздух. И этот принцип справедлив во всём. Он укреплён и воспет всеми - и церковниками, и психологами, и псевдогуманистами. Нам помогают погибать и запрещают сохраняться."
"Тут ощущается некое незмирое вето - на счастье, на любовь. Даже на секс. Во всяком случае, на в должной мере приятный."
"Верно. Нынче достаточно сложно думать о собственном счастье, подобное в наше время практически табу, людям запретили обзаводиться благополучием, оно приравнялось к эгоизму, к моветону, к выкидышу самолюбия. Нам говорят - живи в коллективе, иди под общим знаменем. На нём рисуют либо божий лик, либо нирвану коммунизма, либо апофеоз научной идиллии. Нас всё время ведут. Всё время контролируют и направляют. Вера в заговоры нынче вполне себе даже адекватна и уже очищена от кажущегося сумасшествия. Это точно."
"Но разве может кто-либо стоять за всею реальностью?"
"Это, смотря как посмотреть. Кажется, что миром невозможно управлять единолично, но попробуйте делать это сообща, и у вас не получится ещё более. Я не сторонник оккультных позиций, но гипотеза о держателе всего и вся отвергаться тоже не должна."
"Очень тревожна соответствующая призрачность, катастрофична для оправданности. Что спасёт от бесцельности, что поможет?"
"Мощь самообладания, праведность нутра и сила отрешённости. Есть ты и и мир, ты и окружающая реальность. Нет людей, нет мнений, нет догм или принципов, нет обязательств. Есть вы и вселенная. Социум - лишь набор одушевлённого расходного материала. Это просто болото, где дано исключительно погибнуть. Сторонитесь любой компании. Презирайте интеграцию. Оставайтесь в отдалении. Самобытность есть высшее из чудес. Обладание таковым автоматически делает вас богом. Будьте уникальны. Пребывайте эталонным. Даже если вокруг гнильё. Даже если ничто не в прок."
"Это заставляет презреть весь мир... В том числе и бога."
"Его в первую очередь. Божья искра всегда разжигала лишь пламя ада. А что касается мира... Мир не заслуживает высот, в нём есть достижения, научные и культурные прорывы и вершины, есть фрагменты и совершенства, и идиллии, и красоты, но одновременно в нём до сих пор не искорены жестокость, подлость и мелочность. Миру ближе жалкое и пустое. Он не смог сделать благо повсеместным, не смог возвести его в культ, оно чуждо для имеющихся регалий. Добро пребывает больше побочным продуктом, нежели избранным граалем и идолом. То же касается и прогресса. Действительность предпочитает упадок. Таковой никогда не сотрется с просторов земли. Солнце померкет, достижения предадутся забвению, времена наших дней невосполнимо забудутся, а посредственность и пороки так и продолжат главенствовать над бессмысленным людским родом. Эти явления косны. Монументальны. Тем и сильны."
"Как же обрести свет и умиротворение, как не выдохнуться, не сгореть?"
"Знаете, говорят то, что нету понятия поздно, нет той конечной и бесповоротной безвозвратности, непреодолимой и фатальной, нет конечного часа для человеческой перспективности, нет однозначной утраты собственной пригодности и уместности. Мы живём, не ограничиваясь ничем, кроме смерти, наш путь постоянно открыт и актуален, постоянно, пока мы ещё живы. И пока бьётся пламя надежд и желаний, пока не меркнет жар упований, не сникает и наша воля, не теряются шансы и вероятности, не ломается, не гибнет жизненная стезя, не сжигается. Мы есть всегда. Когда нас уже нет, это совсем не интересно. Жизнь предполагает права, жизнь предусматривает величие и полноту возможностей, жизнь предусматривает полёт. Именно полёт, ну или, как минимум, хотя бы силу отказаться от ползания. Живите широко. Сузить вас, поверьте, успеют. Падать не сложно, сдаваться тоже. Идите вперёд. Идите и не меняйтесь. Там, где треплется знамя мечты, нет места белому флагу. Истина не приемлет отступлений. Мы воплощаемся для чудес, мы являемся в мир для любви и свершений, для высот и насыщенности, для идеализма. Дышите полной грудью, верьте, действуйте. Играйте на всё. Оставляйте след, сияйте. У нас есть миллиарды пропащих, миллионы колоссально несчастных и сотни тысяч сгнивших и пустых. Будьте единственным счастливым, не стесняйтесь успешности, не заискивайте перед завистливыми и посредственными. Изящный корявому не товарищ. Живите автономно. И именно живите. Живите, а не существуйте. Оставьте последнее для окружающих. Не сомневайтесь, они справятся с этой миссией. Гнить умеют все, парить - единицы. Оставайтесь привилегированными, храните уникальность. Без неё вы просто фантом. Без неё вы слепок. Бесславный, никчемный и заурядный. Не все полны великолепия, богатства и сил, не все доходят до счастья. Будьте достойным этого состояния. Будьте способным его испытать. И оно придёт. Гарантированно и незамедлительно. Даже не сомневайтесь. Птицы имеют право на небо. Главное, уметь. Главное, быть совершенным. Главное, цвести. Тогда и увядание останется прерогативой кого-то постороннего, неизвестного, кого-то ещё, но не вас. Верьте, растите, умейте. А не умея, учитесь. Иного пути нам попросту не дано."
"Но как встретиться со счастьем? Точнее, что для этого нужно?"
"Как и для любой элементарной встречи, единство координат требуется. Чтобы встретиться с кем-либо, вы условливаетесь относительно места встречи, даты и удобного времени. Не зная, куда, когда и во сколько идти, вы попросту окажетесь не в силах пересечься. Даже живя на соседних улицах. Даже многократно пытаясь. Лишь наличие пространственной и временной общности гарантирует достаточно достоверную неизбежность встречи. И так и в судьбе - как встретишь в ней кого-либо, не зная, куда идти и кого искать? Выходя из дома, вы не имеете ни тени от шансов. Нет главного, нет координатной согласованности, не имеется. И как её достичь - не понятно ведь. Считается, что схожие внутренне персонажи ходят зачастую общими путями, иногда замечая друг друга и объединяясь. Но это только предположение. Возможно, такая своеобразная душевная координатная плоскость и существует, вполне себе неплохо работая и соединяя людей в объективно имеющемся времени и пространстве посредством необъяснимых стигм и судьбоносных маршрутов. В это очень хочется поверить. Сие звучит для нас весьма обнадеживающе и утешающе. Можно просто попробовать, попытаться. Но в то же время однозначно подтвердить подобное, увы, элементарно недостижимо. У нас, как обычно, вновь есть лишь одна надежда - крайне размытая, призрачная, блёклая, но всё же живая. Живая. А это уже звучит не посредственно. Верьте. Умейте уповать. Это сильное качество, не сомневайтесь."
"Только хрупка, сдаётся мне, сила данная..."
"Как и любая власть или какое-либо величие. Оставаться в преобладании дано лишь борьбой."
"Борьба - удел беспринципных..."
"Увы..."
"Увы."
Приумолкли.
____________________________________________________

XXIII
В городе Б надвигается неизбежная, удручающе серая осень. Листва скоропостижно готовится умереть. Воздух холодеет. Лица прибавляют в своей гримасности.
Андрей Леопольдович сиротливо крадётся по затянутому перманентным туманом проспекту. На душе помои апатичных чувств. В измождённом бесцельностью мозге непрерывная чернота безутешности. В планах вакуум.
"Что за день такой квёлый... Мрак да сырость. Как в припадке унылости. И ни вывески, ни афиши, ни лица родного. Агония да мерзость."
Вскоре, вместо ожидаемой афиши, в руку приземлился навязчиво всученный буклет. Раздававший листовки юноша отрапортовал: "Уважаемый господин прохожий, смею доблестно уведомить, что в нашем смутном граде Б открылось прекрасное нетрадиционное кафе. Не подумайте, меньшинства там не кучкуются. Там пристань для людей с альтернативным мышлением и укладом. Хотите посетить? По данной бумажке скидка. В частности на ром."
"Какая диковинная богадельня..."
"Диковинная. Так что заглядывайте. Вход - в арке за углом, через подвал. Символично же?"
"До эксцентричного."
"Дивно. Тогда в путь?"
"Тебе делают что-то непристойное за соответствующую рекламу, что ты так радеешь за мой визит?"
"Я живу на 8 долларов в день. Если я не раздам все листовки, получу в дважды меньше. Супруга и вовсе калека - на вознесенской паперти трудится, там роялти не щедрее. Так что лучше взять листовку, если в бога верите."
"Беру..."
"И за угол, за угол да в арку."
Андрей Леопольдович благодушно повиновался и боязливо заглянул в вышеупомянутую закопчённую калду. В так называемом заведении царил полумрак. Столы были треугольные. Официантки почти без одежды. А посетители, как на подбор, изобилующие странностями и сомнительным состоянием психической трезвости.
За одним из диванчиков располагалась незнакомая дама в жёлтом платье с оранжево-бардовыми висюльками. Героиня не манила ни свежестью, ни картинной внешностью, но тем не менее таки заставила обратить на себя одинокое внимание.
"Вот ещё одна кандидатура на роль моей очередной ошибки." - заключил Андрей Леопольдович и направился знакомиться.
"Будем ли взаимны в стремлении к компании?" - поинтересовался герой.
"Как же экстренно вы меня нашли, располагайтесь поодаль, будем общение возводить."
"Как именуетесь то?"
"Юлия Афанасьевна я, девушка сердобольная и безобидная."
"С коих мест сюда пожаловали?"
"С работы возвращалась, вот и зашла. Уже пятый день тут - с самого открытия. Я вообще без вечернего кофе не живу."
"Где же трудитесь, коль не тайна?"
"В центре коррекционном. Психологом. Слежу за внутренним покоем и благодатью, сердца и чувства возделываю."
"Какая знатная должность, авторитарная."
"Скорее тривиальная. В натурах копаться, оно, как в тряпье - то один лоскуток причудливый достанешь, то оный. Потом коллекцию сложишь. Сидишь и любуешься палитрой ментальной."
"И много в таковой нынче цветов?"
"Теперь ещё и ваш будет."
"Примечательно. Стало быть ключи к судьбам ищете?"
"Скорее отмычки. Ищу закономерности и паттерны, а заодно помогаю обиженным и странным."
"Это многообещающе."
"И вам помогу, не думайте."
"А меня как классифицируете? Диагностируйте ка по табелю."
"Вы тоже один из них... Не беспокойтесь, не из сумасшедших. Один из всех. Их прочего мира. И я на вас смотрю и пытаюсь понять."
"И сложно даюсь?"
"Заурядно. Вы же сами себя раскрываете. Достаточно жеста или маркерной мимики, и вы уже открыты для выводов и заключений."
"Простая я, стало быть, книга."
"Брошюра..."
"И того хуже."
"Да это не страшно. Все такие. В том числе и вы."
"Какое жалкое утешение."
"Хотя бы не тревога. Носите жёлтый, как я. Он поднимает дух."
"Я бы носил хоть рогожу, лишь бы в толк то шло."
"Тут уж как повезёт. Как сложится."
"Я не любимчик фортуны."
"То тоже весьма тривиально."
"Ну вот... Последнюю самобытность пошатнули."
"Самобытность - заблуждение. Рушьте иллюзии. Пойдёмте лучше по набережной пробежимся, кровь разгоним. Или леденящий сок - закажите. И именно залпом и до капли."
"Для закалки?"
"Для эмоций. Или лицом в торт. Пытались?"
"Ни разу."
"Вы новичок. Мои пациенты обычно оригинальнее. Любят гвозди в ноздри или игры с промежностью. Это помогает им отвлечься."
"Впечатляющие хобби."
"Так и контингент своеобразный. Пойдёмте. Ограничимся для начала одной пробежкой."
"Да, к гвоздям я пока не готов."
________________________________________________________

XXIV
Незамысловатый город А. Ангелина Евгеньевна миролюбиво посиживает с Алёной Игоревной, традиционно кручинясь и жалуясь на жизнь.
"Я одна... Я совершенно одна."
"Странная таки ты баба. Вот я только за месяц уже троих через опочивальню пропустила. И это, не считая Валентина Степановича моего."
"Какой кошмар! Как же можно являть столь пугающую неверность. Ведь он полноценно любит и верит."
"Глупая ты. Какой смысл? А разве не в измене всё удовольствие. Обмануть, обдурить, знать, что любима, и не любить самой - вот высшее наслаждение. Я всегда стремилась к свободе и я её получила. А это, как говорили греки, высшее из благ - эфир всевластия. А отношения - штука тоже цветастая. Даже кончать с любовником куда сподручнее, коль о парне думаешь."
"Ты страшный человек."
"Я простая самодостаточная женщина. Обычная русская бабёнка. Поверь мне, все такие. И ты тоже."
"Я нет..."
"Да брось. Разве никогда не мечтала поизменять?"
"И в мыслях не имела. Я на ночь то на одну никого выискать не в силах. Как за бога, за каждого цепляюсь. А ты такую скверну толкуешь..."
"Балда. Давай я тебе номер одного из своих ухажёров оставлю - как самой обиженной и несчастной. Можешь не благодарить. И причиндалы у него, кстати, весьма себе славные. Так что может хоть взмокнешь, мечтая." - Алёна Игоревна достала бумажку и набросала набор чисел: "Держи, подруга."
Ангелина Евгеньевна робко взяла.
"Почему ты такая недотёпа? В детстве по голове били?" - съязвила гостья.
"Я обычная..."
"Ну ну. Ладно, пойду я - на маникюр скоро, а то в выходные на дачу к одному солдатику кучу, надо быть на высоте. А ты тоже не скучай. Разминай плоть бренную. Побежала я. Свидимся."
Алёна Игоревна обняла приятельницу и скрылась за дверью.
Ангелина Евгеньевна закрыла замок, вернулась в спальню и взяла оставленный ей листочек, подержала в руках, а потом остановилась и озадаченно задумалась: "Какая мерзость. Какая чернуха... Нет, не хочу. Такого варианта мне не надобно. Отставить."
Дама порвала злополучный клочок бумаги и швырнула в сторону: "Не моё."

XXV
В городе Б первые серьёзные ливни. Погода тосклива. Прохожие невзрачны. Ветер холоден и ненастен. Андрей Леопольдович и Юлия Афанасьевна одиноко гуляют по поредевшей затуманенной набережной.
"Поздняя осень - это время искать полноту и новые краски, время обновляться. А для моих подопечных и вовсе пора, крайне обострённая и жаркая." - заметила дама.
"Только что в заурядности обновить доступно? Разве реалистично подобное?"
"Естественно. Даже вполне себе и просто. Нужно лишь собраться и совершить уверенную попытку, шаг сделать - к трансформациям и пробам."
"А если не выйдет?"
"Попробуете снова. Это не страшно. Здесь всё восполнимо и заменяемо."
"Вы снова игнорируете уникальность."
"Не я. Наш мир."
"В нём хочется лишь погибнуть."
"Это ваше подсознательное бегство от объективности. Вы прячетесь за сказку. В ней теплее."
"В ней логичнее."
"Логика чаще бессильна. Руководствуйтесь фактами."
"Они лишены справедливости."
"Они неизгладимы."
"Это скорее порок, чем оправдание."
"Это данность."
"Нехорошая сие данность."
"Какая есть."
"Не встретить радости на свете. Не коснуться её."
"Плохо трогаете, значит. Неумело. Вот и не получается."
"Кто бы ещё научил..."
"Умные в учителях не нуждаются."
"Правдоподобны ли сии индивидуумы?"
"Столь же, сколь и сны..."
"Метафорично."
"Тут весь мир - утопичности логово. Всё заветное в нём - лишь иллюзия."
"Почему он такой?"
"Почему трамваи едут по рельсам, а предметы падают сугубо лишь вниз? Таковы основы. Физика, геометрия, химия, ну и психология. Ваши мысли равно хорошо просчитываются, как и траектория орбиты какого-либо из спутников."
"Но у таковых тоже случаются падения и катастрофы."
"Именно так. И вы, под стать им, аналогично живёте и неказисто, и ошибочно, и не броско."
"Посбивать бы их."
"Или вас угомонить."
"Я же не буйный."
"А пассивность, она, ещё порочнее. С нею прогноз пессимистичнее."
"Стало быть счастья ждать мне не следует?"
"Ждать то можно что угодно. Особенно необоснованно."
"А на что вообще есть конкретно достоверные и доказанные шансы?"
"На неопределённость. На красивую смесь физических законов и социальной ориентированности. На явь."
"Явь неоднозначна. К одним тепла, к другим жестока."
"Будьте первыми."
"А если не умею так."
"То довольствуйтесь участью вторых."
"Так досадна она."
"Терпите. Впереди ещё много лет."
"Звучит как приговор."
"Вслушайтесь получше. Может, дополнительные ноты уловите."
"Они существенной лепты не внесут."
"Мы все чуть амбициознее, чем следовало бы. Умейте смиряться."
"Я так не хочу, не приучен я так."
"Переучитесь."
"Нежелательно бы..."
"Тут желания не в счёт."
"Тут всё не так."
"Но судить, на удивление, тоже не вам."
"Я и не пытаюсь."
"Вы уже заведомо осведомлены о неизбежности поражения. Хоть какой-то опыт себе сформировали."
"Отрицательный ведь."
"А иной и излишен."
"Да уж..."
Замолчали.
___________________________________________________________

XXVI
В городе А заурядная непогода. Небо хмурится, черты теряются в волнах матово-пепельного тумана. Молчаливые пустынные улицы веют увяданием и безнадёгой. Изредка всхлипывают короткими ливнями сиротливые серые тучи. У понурой помрачневшей пристани отгуливает последние сносные деньки плавучий ресторан дебаркадер. В числе веселящихся прихожан и Ангелина Евгеньевна - в попытке растраты последней надежды на обретение чего-либо взаимного.
В зале темно, оголтело играющая музыка изобилует темпераментностью мелодии и весьма результативно раскачивает заглянувшие на огонёк тела. Присутствующие весьма весьма активны и одарены незабвенно стоической раскрепощённостью. До оргии, конечно, далеко, но пара дам уже сбросили неуместное нижнее бельё, а одна даже залезла на стол. Ангелина же Евгеньевна, аналогичной бравадой не отличающаяся, сидит смирно, пьёт коктейль и монотонно взирает в мутноватую синь наводнённых человечьей массой кулуаров. Душа предсказуемо тоскует. Тело тоже, но уже по другому. Надетая на героиню юбка всей своей ничтожной длиной источает нескрываемую пикантность и открытость, однако до непосредственной анатомической демонстрации дело не доходит. Утомлённому и заблудшему в поисках сердцу нестерпимо хочется отчётливо осязаемого тепла. Где бы только такое ещё взять. И так ещё пару часов.
"Ну хоть бы кто... Хоть бы кто..." - взмолилась дама.
Хоть бы кем оказался на этот раз Роман Валерьевич - незаурядно высокий крепкий мужчина лет сорока в чёрном бархатном пиджаке и зеленовато-лиловой шёлковой рубашке с золотыми запонками.
"Как вечер ваш? Не напрасно я подошёл?"
"В самый лучший миг. Присаживайтесь, я распахнута для всего."
"Нам следовало бы сперва выпить. Возьмём водки, но подороже."
"Восхитительно."
Роман Валерьевич окликнул официантку: "Предоставь нам водочки, что получше."
"Уже несу."
"Что затащило вас в сей угол нескромностей?" - поинтересовался герой.
"В партнёре нужда."
"Простые понятия, как правило, не властны над нами. Вы верите в судьбу? В глубину и продуманность её начал и проявлений?"
"Таковая никогда не бывала ко мне добра."
"Возможно, она просто берегла вас для лучшего?"
"Едва ли... Я обычно лишь заблуждаюсь и разочаровываюсь."
"Боясь поступить правильно, и начинаешь ошибаться. Самые жёсткие безумства совершаются именно мудрецами. Это старая истины."
"Так и нет уж порой ни стремлений, ни воли правильной."
"Перестав гореть, начинаешь гаснуть. Но ведь это же не про нас?"
"Я надеюсь."
"Бери меня за руку. Поделимся аурой друг с другом."
Ангелина Евгеньевна робко протянула ладонь. Крепкие увесистые пальцы ловко обхватили её кисть и слегка сжали в замок.
"В таком союзничестве и души быть должны" - протянул Роман Валерьевич.
"Я вами в сказку углубляюсь."
"Мы потом у тебя её довершим. И под небом звёздным ещё погуляем. Всем на зависть."
"Какое это славное и стойкое чувство, какое неистовое желание повиноваться. Какой близкий и манящий рай. А ведь так иногда хочется, чтоб тобою овладели - жёстко, необузданно, с силой. Чтоб до будоражущей дрожи. До тёплых, срывающих голову волн, до потери контроля, до забытья. Чтобы всюду и попеременно. Чтоб до космоса. Эх. Размечталась..." - подумала дама и послушно склонила голову на плечо новообретённого спутника.
Принесли водку.

XXVII
В городе Б первый снег. Андрей Леопольдович и Юлия Афанасьевна непринуждённо тащатся своим излюбленным прогулочным маршрутом. Вокруг одинокая потускневшая местность. Воздух густ и холоден. Даль сугубо беспросветна и безжизненна. Пейзаж уныл.
"Что за день сегодня?" - поинтересовался герой.
"Среда, а вам зачем?" - отозвалась Юлия Афанасьевна.
"В соседнем городе А скоро 20ти-летие Лиргачёвского завода будет. Обещается бурный праздник, народное гулянье практически. Могли бы посетить."
"Я не люблю переездов. Мне милее пешком."
"А посиделки? Как к ним относитесь?"
"Добродушно. В кафе особенно."
"В кафе церемониально излишне. Я всецело был бы за домашние посиделки - побыть вдвоём, в более близкой и фривольной атмосфере, узнать друг друга доскональнее и глубже, может, и удовольствие какое скоротать."
"Это ещё с какой стати?"
"Так дальнейшего ради - совместной жизни нашей возможной."
"Ты это о чём вообще?"
"Об отношениях."
"Наши отношения с тобой не должны выходить за рамки беседы. Я к тебе, как подопечным, - со всей душою, а ты... Что ещё за вольности? Ты интересен мне исключительно как психотип. Как неплохой приятель и человек, которому хочется помочь. Ни о какой близости не может быть и речи! Никаких нежностей или ласк, только общение - на отвлечённые теми и безо всякого намёка на интимность или возможность совместного альянса. Ты меня понял?"
Андрей Леопольдович кивнул.
Далее прогулка продолжилась в молчании. Дошли до привычного фонаря, служившего реперной точкой. Немного постояли. Попрощались.
"С этого дня гуляю только один." - заключил герой и, ускорив шаг, поковылял домой.
_______________________________________________________

XXVIII
В привычной спаленке города А - Ангелина Евгеньевна и Роман Валерьевич. Это их третья ночь. Предыдущие две прошли подобно некому неописуемому празднику и произвели на даму буквально фурор - как в физиологическом отношении, так и в плане романтики. Всё было столь идеалистично и красочно, что аж и жизнь звучала песней. Было так и сейчас.
Роман Валерьевич, на этот раз в вишнёвом пиджаке и чёрной искрящейся рубашке, сидел рядом с обнажённой пассией и подливал вино: "Ты как богиня древнегреческая - как с картинки непристойной."
"Обожествляет, оказывается, любовь земная."
"У нас не земная, у нас райская."
"Это точно."
"Так прекрасно, так вдохновенно в нашей одрине ангельской."
"Как по прихоти бога ты тут... Точнее, ты и есть бог!" - Ангелина Евгеньевна потянулось вперёд: "Возьми меня. Возьми меня, мой сладкий."
"Полностью? И сзади?" - улыбнулся и подмигнул Роман Валерьевич.
"Как хочешь."
"Ты просишь?"
"Молю..."
"Отрывай билет до неба."
"Дааааааа."
И понеслось. И завертелось.
Ураган из тел.
А вот и рассвет.
Довольная Ангелина Евгеньевна терпеливо ждёт пробуждения своего избранника. В комнате жарко, на сердце сказочно легко и комфортно. Вот и проснулся кавалер.
"Доброе утро, солнце моё."
"Да, славное. Приготовь что-нибудь."
"Я мигом."
"Только побыстрее."
"Ты куда-то спешишь?"
"Ну не бегом, но поторопиться стоит."
"?"
"В обед поезд. Надо ещё погулять на прощание успеть."
Ошарашенная, как после ледяного душа, Ангелина Евгеньевна резко вздрогнула и застыла с тревожным комком в горле.
"Ну ты чего? Мне ехать надо. У меня жена в моей губернии. Тут я проездом только. Но три ночи подарил - в священных книгах именно это число магическим слывёт. Так что расходиться час. Дописывать сказку."
"Я... Я... Я бы хоть любовницей была. С удовольствием огромным. Хоть раз в год бы тебя, но делила."
"У меня в приморье любовница. Ещё и с ребёнком. Хоть предостерегал её. Но пацан славный, так что я в принципе в плюсе. Правда более мне таких волнений не требуется. Поэтому не свидимся уж, вероятно. Сказки тем и красивы, что не повторить их в повседневности. За это я и люблю мечты. И тебя! Ты отныне одна из них. Ну а теперь иди готовь."
Женщина монотонно встала и поплелась на кухню. Достала сковороду. Расплакалась.
"Ну ты чего? Волшебница моя? Красавицам плакать нельзя. Вытирай слёзы. Ведь красиво всё было. Нет повода грустить."
"Как же больно то. Вновь обманулась, вновь ослепилась, обожглась. За что это так... Господи, за что..." - зарыдала Ангелина Евгеньевна: "Я сейчас приготовлю, не переживай. Я сейчас. Прости."
С горем пополам позавтракали. Для порядка погуляли. Простились.
Поезд уехал.


ПОСЛЕСЛОВИЕ:
Лиргачёвскому заводу 40 лет. В городе А полноразмерный и красочный праздник. Все и каждый веселятся и радуются, на площади танцы. Повсюду флаги и плакаты. В небольшой тихой беседке сидят два человека - Ангелина Евгеньевна и Андрей Леопольдович. Их несмелые горькие судьбы, неприкаянные и неумелые таки сошлись в этот день вместе. Две хаотичные хрупкие линии случайно пересеклись в одной пространственно-временной точке. Как же несвоевременно и как уже совершенно бесплодно соприкоснулись друг с другом их измученные неустроенностью сердца. Как же досадна бывает зачастую нам вменённая доля.
"У меня абсолютно такая же судьба..." - вздохнула Ангелина Евгеньевна.
"Так хочется просто быть рядом, просто иметь того, с кем ты никогда и ни за что не расстанешься и кого ты ни за что на свете ни на кого не променяешь. Так хочется иметь просто беззаветное счастье, светлое доброе незабвенное чудо, бесконечно желанное, значимое и дорогое. Так хочется отдать всю ласку, всю нежность, всю теплоту и искренность тому, кто является твоей копией, абсолютно идентичной, неописуемо близкой и безмерно желанной и святой. Так хочется этой небывалой тождественности и простоты. Того самого волшебного и несметно диковинного состояния, называемого счастьем."
"Вы моими словами говорите, моими мыслями, моей душой..." - женщина подвинулась к Андрею Леопольдовичу и обняла: "Как же поздно я тебя отыскала, как же глупо я свой век прожила. Как же горько. Как же сильно несвоевременно..."
"Мне так хочется никогда тебя не терять. Каждый миг наслаждаться, каждый рассвет встречать и любоваться твоей беззаботностью, каждую секунду, каждое отпускаемое свыше мгновение. Каждый день всей пока что не сникнувшей жизни."
"Мы вместе. Отныне мы вместе."
"Отныне и навсегда."
"Я знаю."

У двери городского дома престарелых стоит худой и задумчивый мужчина - Иван Владимирович. В руках коробка с тортом и немного салфеток - у героя день рождения. Ждёт пропуска к Валентину Степановичу - уже восемь лет как обитателю вышеупомянутого заведения.
Почему-то не пускают... Герой нетерпеливо переступает с ноги на ногу, изнурительно ждёт. Не открывают.
Вскоре замок таки щёлкнул, неспешно высунулось толстое лицо местного сторожа: "Вы к приятелю своему?"
Иван Владимирович кивнул.
"Умер он. Утром как раз. Записку вам передать просил. Сейчас принесу, если не затерялась."
Иван Владимирович схватился за голову и стиснул зубы.
"Дорогой мой Ванечка, пишу это письмо на тот случай, если вдруг пропаду. Так оно бывает, что люди теряются, что забирают их в нужный срок. Ведь не век нашим жизням идти. То и оправдано, стало быть. Я всегда считал себя умным человеком, всю свою жизнь - до того самого дня, как меня не бросили. А потом бросили и тебя. Не достаточно, видимо, для счастья одними извилинами ворочать. Не прийти к нему так. Видимо, есть всё же некое высшее покровительство, под которое мы по какой-то случайности не попали. Я не знаю, кто пишет жизненные пути и сводит людские души, не знаю, кто и как создал этот мир. И не знаю для чего. Я могу написать по памяти более сотни формул, могу рассказать историю Европы или процитировать Шопенгауэра, но я не могу объяснить самой машины бытия, самого мироздания целиком. На это я не способен. Так же, как и не оказался способен стать счастливым... И прости меня, что порою был нелестен о Боге. Тот всё же оказался сильнее. А теперь прощай. Меня уже в пиджак облачают, наверное, если ты до сего момента дочитал. Стало быть, скоро я с этим самым Богом и встречусь. Постараюсь попросить, чтобы у тебя всё было хорошо, чтобы чудо пришло. Без него вся вселенческая атомарно-молекулярная смесь со всеми её закономерностями попросту бессильна. На этом завершаю. Всего доброго. Твой Валентин Степанович."
*********************************************************

Расстояние между городами А и Б небольшое. Даже на карте таковые смотрятся вполне себе компактно и содружественно, да вот только не всем, не каждому из города А удаётся отыскать свой город Б, отыскать неподкупное понимание и единство, отыскать верность и оправданность, человечью востребованность и разделённость. Не каждому среди мира насмешек и гримас, обмана и корысти, зависти и мелочности удаётся выискать идентично настроенное сердце, отыскать точно такой же внутренний мир, отыскать и навек сообщить его со своим собственным. Человек не существует в отрыве. Его личность зиждется лишь в паре, в связке заветной - где партнёр твой избранный, где с ним есть твой личный рай, твоя лестница к нерушимым заоблачным высотам духовного величия и преданности. Видно, есть в этом мире какие-то незримые пути и дороги, что ведут нас вопреки датам и пространственному измерению друг к другу. Те самые дороги, что и дают и благодать, и ошибки, и отчаяние. Те самые дороги, что нельзя ни изменить, ни переписать - только пройти. Те самые дороги, по которым, средь прочих, неуклюже волочится в тумане в том числе и моя столь же бренная участь.
____   _____   ___  ______    ___  _2018 год.