Загадочная фреска Понтормо Вертумн и Помона 1520

    Фреска Понтормо Вертумн и Помона (Аллегория осени) 1520. Вилла Мадичи в Поджо-а-Кайано.


             После смерти Лоренцо в 1492 достройкой и украшением виллы Поджо-а-Кайано  занимался его сын Джованни — будущий папа Лев X. К росписи залов он привлёк сначала Андреа дель Сарто, а потом молодого Понтормо. Необычна по форме и содержанию фреска Понтормо вокруг одного из люнетов, выполненная около 1520 г. Историки живописи долго гадали об её аллегорических смыслах; изображённые в непринуждённых позах фигуры, видимо, представляют Вертумна и Помону.

                «Аллегория Осени» — не только самая гармоничная и полная высокой поэзии работа Понтормо.

           Ни один другой художник флорентийской школы этого времени не создал ничего столь же совершенного и прекрасного. Изысканно прост главный мотив этой композиции, заполняющей поверхность люнета, прорезанную в центре большим круглым окном. Действие разыгрывается в очень неглубоком пространстве, ограниченном низким каменным парапетом, на котором в непринужденных позах сидят прекрасный обнаженный юноша и нарядная дама в красно-розовом платье, сгибающие тонкие ветки лавра, ствол которого как бы «скрыт» прорезающим стену огромным окном.

 У подножия парапета на земле справа сидят немолодой отдыхающий крестьянин с завязанной в узелок нехитрой поклажей и босоногий юноша в крестьянской одежде; между ними — настороженная чем-то собака. Справа, где ветви лавра пригибает сидящая на парапете дама, на земле полулежа расположились еще две нарядные дамы.

        Композицию дополняют два сидящих на парапете ребенка-путти. Эти восемь фигур объединяет поражающий своей легкостью, музыкальностью, гармонией, ритмический рисунок; столь же утонченна и красочная гамма, сочетания светлых розово-красных, сине-голубых, бледно-сиреневых, бледно-розовых, серо-голубых, белых тонов, свободен и изыскан очень легкий ритмический рисунок композиции.



ПАВЕЛ МУРАТОВ О ФРЕСКЕ ПОНТОРМО

       П. П. Муратов посвятил фреске Понтормо несколько восторженных страниц в «Образах Италии»; он видел в ней занавес эпохи Высокого Возрождения во Флоренции, если не во всей Италии.
         Это один из редких в тосканской живописи Возрождения примеров пейзажа и жанровой сценки, да ещё и соединённых в одной композиции. П. П. Муратов посвятил фреске Понтормо несколько восторженных страниц в «Образах Италии»[2]; он видел в ней занавес эпохи Высокого Возрождения во Флоренции, если не во всей Италии.
 
   Большая зала в Поджио а Кайяно оканчивается по коротким сторонам двумя стенами, очерченными вверху полукружиями примыкающих к ним сводов. Получающиеся таким образом полукруглые люнеты прорезаны посредине большими окнами в форме "oeuil de boeuf"53.
         Именно эти два люнета Понтормо и должен был заполнить своею живописью. Он успел закончить лишь один: смерть папы Льва X в 1521 году прервала украшение виллы и заставила художников покинуть Поджио а Кайяно.

              Обращаясь к существующей фреске, мы видим парапет, прерываемый отверстием окна, и ниже его ступень, пробегающую сквозь всю композицию. К верхней части окна, по обеим сторонам его, два ивовых деревца приросли корнями, на которых сидят верхом маленькие амуры.

            Повторяя в некоторой мере очертание свода, гибкие стволы этих ив оттянуты книзу легким движением сидящих на парапете - слева обнаженного мальчика, закинувшего голову в порыве игры, справа молодой, улыбающейся одними глазами женщины в флорентийском платье, но с обнаженными ногами. На стороне юноши, на нижней ступени, сидит старик крестьянин, глядящий куда-то вверх так пристально и смиренно.

            Подле него корзина, и корзина же видна в руке у сидящего на той же ступени, ближе к окну, одетого в сельское платье юноши, обращенного лицом к обнаженному мальчику, который тянет вниз ветвь ивы. Собака в настороженной позе отделяет старого крестьянина от юноши, и еще один амур сидит на парапете, поддерживая переброшенную под самым окном гирлянду. В правой части нижняя ступень занята двумя полулежащими женщинами в пышных флорентийских платьях.

 Испытующе-внимательный взор одной из них и лукавый взгляд другой обращены прямо на зрителя. Смеющийся амур, держащий гирлянду, сидит верхом на парапете также и с этой стороны окна.

           Каков смысл этой странной композиции? Вазари говорит, что по одну сторону окна Понтормо хотел написать Вертумна "и его земледельцев", по другую - "Помону, Диану и прочих богинь". В то же время Вазари рассказывает нам, как Понтормо "взялся за работу с таким усердием, которое даже было излишне, ибо сегодня он портил и переделывал то, что сделал вчера, и до такой степени терзал свой ум, что его было жалко". Из слов Вазари ясно, что Понтормо не был здесь понят современниками.

              Композицию ее должно считать совершенной и даже более чем совершенной - гениальной по той находчивости, с которой разрешено заполнение труднейшего по форме пространства. Одного изумительного ее равновесия достаточно, чтоб признать Понтормо первенцем Высокого Возрождения. Отгибание ветвей ивы является ее главной темой - такой естественной, ясной и неожиданной. В самой гибкости ивы есть что-то удивительно отвечающее архитектурной форме арки, таящей внутреннюю гибкость. Узкое и неправильное пространство сверху отлично заполнено ветвями и листьями ивового деревца.

 Через фигуры мальчика и молодой женщины, которые сидят на парапете и пригибают вниз ивовые деревца, верхняя часть композиции связывается с нижней. Эта нижняя часть решена двумя спокойными и классическими треугольниками, сочетающими каждый по три фигуры. Нижняя ступень, проходящая непрерывно сквозь всю композицию, еще раз связывает все ее части и как бы подводит ей итог.

    При всей формальной строгости композиция Понтормо проникнута тонко и остро почувствованными веяниями природы. В ней мало той отвлеченности, в которой Вельфлин справедливо видит один из типических признаков Высокого Возрождения. Ветви и листья ивы говорят о чувстве изящества, хрупком и трепетном. Крестьянин с корзиной и собакой рассказывает о жизненном наблюдении, которое сплелось в своем неотвязном очаровании с мифологической темой. Душевная жизнь, так интенсивно переданная во взглядах женщин, сложнее и тревожнее, чем душевная жизнь каких бы то ни было женщин Рафаэля и Андреа дель Сарто.

    Легкие и гармонические краски как бы вводят нас во флорентийский сад в ясный день ранней осени. Все нежно здесь и так сладостно-меланхолично и немного таинственно. Мечтая о Вертумне и о Помоне, Понтормо не соединил их вместе и не окружил тяжелым изобилием спелых плодов и созревшего к сбору винограда. Сгибаемый ствол ивы тонок, и шелест ее листвы едва слышен. Ничто не прерывает задумчивого отдыха этих загадочных существ, которым нет имени и нет объяснения и которые просквозили душу Понтормо, как прозрачные тени ранней флорентийской осени.

           Среди творений Ренессанса эта фреска стоит совсем отдельно. Будь она в Уффициях, ее давно окружала бы мировая слава произведения, особенно близкого к сложным лирическим чувствованиям нашего времени. Беренсон называет ее "созданием нынешнего дня в большей степени, чем произведением, созданным четыре века тому назад", "частицей нас самих, затерявшейся где-то среди далекой старины". Перед фреской в Поджио а Кайяно Пювис де Шаванн должен был воскликнуть: "Ныне отпущаеши"…