Всплывающее окно номер 10 Петя Филимонов

                Какие удовольствия воспринимал Семен всем сердцем?

                Удовольствие пить.

                Удовольствие съесть.

                Удовольствие поговорить с понимающим человеком.

               

                В.Марамзин, из рассказа "Разговоры".




...А помнишь, Дявка, когда мы ехали из Киева в Питер в наше свадебное путешествие, я.

В этом месте нужно дать объяснение.

Я тогда - как и полагается нормальной советской девочке, только что вышедшей замуж, была влюблена по самые уши, и мы находились с тобой в абсолютном резонансе. До начала всех этих по-настоящему серьёзных ужасов семейной жизни было три дня лесом, три дня полем, мы ещё были полны друг другом и никого другого нам не было нужно. Впрочем, нет. Первые предупредительные звонки, как сейчас понимаю, уже раздались, но тогдашний объём моего желточного мешка ещё позволял их игнорировать. Ещё не укатали Сивку крутые горки. 

И вот прекрасным июньским утром, отстояв полтора часа в очереди в туалет в дальнем тамбуре плацкартного вагона сообщением "Киев - Санкт-Петербург" (ближний к купе проводника туалет-близнец был традиционно закрыт), и поломав голову над вопросом "Что можно делать [вдвоём] сорок минут в месте общественного пользования?"(так и не придумав достойного объяснения), я снова нырнула в русло, по которому текли мои тогдашние фоновые мысли.

Вопрос, между прочим, возник по следующей причине: из отсека с криптограммой М/Ж (треугольник вершиной вниз и горошиной наверху изображал мужчину, рядом находился такой же, с такой же горошиной-головой, но вершиной вверх, изображающий женщину) вполне невозмутимо вышли парень и девушка, наглухо застопорившие своим визитом утренние гигиенические процедуры дюжине попутчиков. Мы уже переговаривались между собой на предмет, не начать ли взламывать ту чёртову дверь с треугольниками. Между прочим, я до сих пор не уверена, что разгадка той загадки именно та, которая вам сейчас сразу пришла в голову.   

Впрочем, это минутное воспоминание не должно отвлекать от темы фоновых мыслей. Дело заключается в следующем:

Содержимое моей черепной коробки по непонятной причине организовано следующим образом: даже находясь на пике сколь угодно прекрасного состояния, мне мало его испытывать. После весьма непродолжительного балансирования в точке неустойчивого равновесия, на языке обывателей называемого «счастье», хочется отложить в сторону ощущения и  порефлексировать на тему испытываемого состояния.

Найда и Седлаченко давно эту мою особенность подметили и начинали ржать и стебаться всякий раз, когда я, по своему обыкновению, принималась за любимое развлечение.

Вот прислали Найде, допустим, посылку из дому. Там несколько банок домашнего варенья. Разумеется, за вечерним чаем одна из них, открытая, оказывается на столе рядом с ломтями толсто нарезанной булки. Все рассаживаются вокруг и принимаются дегустировать, цокая языками. Забредает Заремка. Присоединяется. Тепло, вкусно, ароматно. Обалденно. И вот. Вот не знаю, по какой причине. Всегда я почему-то была той неугомонной почемучкой, которая, засунув нос в банку, изрекала:

- "А интересно, из чего оно сделано"?

Если бы я помедлила, кто-то из них, из моих ненаглядных визави, обязательно тоже задал бы этот вопрос. Но так получалось, что именно от меня всегда. Всегда от первой исходила инициатива разобраться с составом варенья.

- "Ой, не знаю, - отвечает Ленся. - Мало ли из чего. Мама изо всего варит. Из яблок, из роз, из абрикос".

- "Из мимоз"! - вмешивается Седлаченка. Облизав ложку, стукает ею меня по лбу.

- "Знай, ешь давай. Главное - оно вкусное. А из чего - дело десятое".

- "А и правда", - говорю я, - "Какая разница, из чего, если вкусное".

Так вот. В то во всех отношениях удивительное утро я по всегдашнему своему обыкновению принялась размышлять о счастье. Находясь – и я тогда прекрасно отдавала себе в этом отчёт – на самом пике оного.

Мне было всего двадцать шесть лет, я находилась в прекрасной физической форме, мой самый лучший в мире свежеиспечённый муж валялся, по самые очки укрывшись белой простыней, на нижней полке нашего плацкартного отделения и под перестук колёс досматривал сладкие железнодорожные сны. Мы ехали в самый прекрасный в мире, самый любимый [мною] город, мимо окна проносились прелестные перелески и буераки, зелень лугов выглядела не по-южному сочной, кое–где стали мелькать лиственницы – верный признак приближения к  столь любезным сердцу моему северным широтам. Впереди нас ждалА долгая счастливая жизнь.

Через некоторое время, оторвавшись от созерцания заоконных пейзажей, и нащупав в голове кое-какие соображения, обнаружила, что они (эти соображения) стали оформляться в некую пока смутную мыслеформу. Дождавшись появления проводника с утренним чаем, - проводник весьма кстати разбуркал посапывающее тело супруга,- решила развлечь своего Шмакодявку – это домашнее прозвище Максим заслужил из-за своих габаритов (метр восемьдесят пять на тогда ещё девянсто кеге) – своим рассказом. В этом месте заминка. Нужно объяснить. 

Я всегда отличалась богатым воображением, в моей голове непрерывно, сколько себя помню, бурлила куча идей и образов. Слов, фраз - и своих, и несвоих. Разнообразных заготовок для творчества. Из-за интенсивного их напора я не всегда отличала собственные изобретения от чужих. Поди разберись, кому что принадлежит, когда в голове каждую секунду рождаются и гибнут десятки вселенных.

И так хотелось хоть с кем-нибудь поделиться. А меня никто никогда не слушал. К нам, гениям, современники всегда относятся пренебрежительно. Пора бы привыкнуть. Ничего не поделаешь. К началу середины жизни, отчаявшись на встречу с кем-нибудь, кому было бы интересно меня слушать, уже утратила всякую надежду на это чудо. Чудо встречи. А тут - Опа! - возникает Макс. Максимка, готовый часами внимать моим бредням. Наверное, потому я за него и пошла. Кроме всего прочего.

Одним словом, от избытка слов, мыслей и образов я тогда, на заре. Ах, нет. Уже на закате. Туманной юности стала радостно избавляться, делясь ими со Шмакодявкой. Он был невероятно тонким мальчиком, феноменально восприимчивым. Может, это его и погубило? Не знаю. Знаю, что не было и уже, наверное, не будет у меня более благодарного и отзывчивого собеседника.

Мне так нравилось пересказывать ему прочитанное. У него всегда находилось неожиданное суждение по поводу услышанного. Все его замечания были так оригинальны. Так свежи. Не знаю, как на счёт умны, но Дявк всегда что-то безумно интересное говорил о том, что услышал (увидел, прочитал). Он был свой. Свой, как не знаю кто. Как брат-двойняшка, как цыплёнок из одной со мною кладки. Мы были людьми одного караса. 

Книжному пьянице вроде меня, читающему всё и везде, вплоть до газетных четвертей в общественных уборных [помните, в советское время стопки таких листов висели вместо туалетной бумаги, наколотые на гвози?], и запоминающему БОльшую часть прочитанного, подобная встреча - сказочный подарок судьбы.

Можно представить, какой напор слов давил на мозговые извилины книгочейной девочки, и какой вызывал резонанс в нейронном содержимом черепной коробки. Собеседник нужен любому человеку, а индивиду творческой ориентации он нужен в степени бесконечность.

При врождённом многокровии - говорят, есть такая медицинская патология - нужно регулярно сдавать кровь. Точно так же, ежели распирает от мыслеформ, нужно постоянно от них избавляться. Иначе голову разорвёт, как котёл под давлением. А кто может быть удобнее для этой цели, чем находящийся рядом интеллигентный парень в полном расцвете сил? Непрерывно во все глаза за вами наблюдающий. Как это бывает у влюблённых и новобрачных. Вот Макс-Шмакодявка-Дявка и отдавал время от времени в моё полное распоряжение свои уши и внимание. Делал он это не без удовольствия, а часто и с наслаждением. 

Иногда, пользуясь его доверчивостью, я вместо чужих текстов рассказывала байки собственного изготовления. Как-то неудобно ведь приставать с:

- Послушай, послушай, чего я сочинила!

А так скажешь (для убедительности заведя очи к потолку): - «Знаешь, я тут недавно один рассказик в толстом журнале увидела. Автора не помню, кажется, кто-то из Питера, хочешь, расскажу? Интересно узнать твоё мнение» - и всё. У Макса уже зажглись глаза и растопырились уши. Никого не нужно ловить за пуговицу.

Вот и в то утро, зацепив дявкинское внимание [вышеописанным приёмом], принялась излагать ему свою байку.   

…«Жил-был в селе Трыдубы Петя Филимонов. Работал Петя колхозным механизатором. Парень он был не то чтобы непутёвый, а, как говорится, «без царя в голове». Вроде и котелок у него варил нормально, и руки из плечей росли, а не из задницы, как у некоторых, но вот не было ему в жизни счастья. В школе он учился ни шатко ни валко, был крепким троечником, хотя все учителя в один голос говорили: «Если Петя захочет…» Но Петя не хотел. Ему было хорошо и так. Сердце у него было доброе, сам он отличался лёгким нравом, весёлостью и общительностью. И хотя никто бы не назвал Петю дураком, но вот вёл Петя себя по жизни именно как дурак.

Отработав трудовую неделю, садился он на завалинку, ставил рядом трёхлитровый пузырь с самогоном, купленный у бабки БурбЭлихи  и принимался праздновать [окончание этой самой рабочей недели].

Правда, "купленный" - громко сказано. Чаще процесс купли - продажи осуществлялся способом натурального обмена. Он ей или лопату на черенок насадит, или огородик вскопает, или дыру на горИще заделает - у одинокой старухи всегда есть, чего по хозяйству сделать, сами понимаете. А она ему чендж вручает в виде трёхлитрового бутылька с отменной абрикосовкой. Хорошая самогонка была у Бурбэлихи, для людэй - як для сэбе, как говорится. 

Рядом с ним, празднующим наступление субботы, конечно, всегда оказывался один из соседей (а то и два) – благо Петя был не жаден и охотно наливал волшебную влагу в не менее волшебные гранённые стаканы, предусмотрительно запасённые для индивидуумов, желающих разделить с ним досуг.

После того, как ёмкость с ароматно-мутноватой жидкостью пустела на треть, на сцене появлялась трёхрядная гармошка, и Петр, растягивая мехи, орал разнообразные народные украинские и русские, а также популярные советские песни, услышанные им в телевизоре, во всю мощь лёгких. А лёгкие у него были то, что надо. Могучие лёгкие. 

Причём, если вначале вокальных экзерсисов его пение было ещё вполне мелодическим, слух-то у него был отменный, да и голос тоже ничего так себе, натуральный баритон с бархатными обертонами, Бог нашего героя ни в чём не обидел, то по мере поступления опьяняющего вещества в кровь звуки становились всё более и более хаотическими.

Время от времени Петя хватал проходящих мимо девок за подол. Девки притворно визжали, а некоторые подсаживались к пирующим и разделяли их нехитрые развлечения, состоящие в непрерывном опрокидывании гранёников с огненной водой, поедания неимоверного количества варёной картошки с солёными огурцами и вопления под гармошку. Заслышав издалека знакомые звуки, а в вечерней тишине они разносились на хорошие пять километров по окружности, местные объясняли недоумевающим приезжим, сделав рукой безнадёжный жест-отмашку:

- «Да это Петька Филимонов из Трыдубов глотку дерёт». 

И вот напившись, напевшись, и всласть наобнивав за отзывчивые бока поселянок, Петя валился под лавку, где и засыпал могучим сном богатыря-праведника. В эти пятничные вечера он был абсолютно счастлив.

В селе его не то чтобы не уважали. Уважали. Но относились скептически. Публичному остракизму никто его не подвергал, но всем было понятно: «Филимонов – человек несерьёзный». 

А тут началась перестройка. Консенус, новое мышление, все дела. Пошли грохотать стреляющие девяностые, передел рынка, ваучеры и прочий полный беспредел. И вот один из собутыльников Филимоныча, одноклассник его Васыль Бескоровайный подался в город. И так хорошо у него там всё закрутилось, что стал через три года Каравай на мерине ездить. И дружка своего непутёвого в город позвал бизнесом своим разросшимся управлять. Что за бизнес?

Да что-то популярное. Не то евроремонтами он стал заниматься, не то торговлей недвижимостью, не то и тем и другим одновременно. Лёгкий на подъём Петька очутился в непривычной для него - поначалу непривычной - среде предпринимателей, быстро там освоился и неожиданно проявил недюжинный организаторский талант, приятно украшенный смекалкой и сообразительностью.

Откуда-то у него прорезались фантастическая работоспособность, практическая хватка и неуёмное любопытство. Он оказался человеком с врождённой безбрежностью умственного горизонта, открытым для всего нового. Эти достоинства весьма удачно сочетались с весёлостью, общительностью и умением поглощать спиртное в неимоверных – особенно по городским меркам – количествах без ущерба для организма. Долго ли коротко, ан вот уже и Петя пересел из ушастого запорожца в чёрную Бээмву. Подержанную, правда, с пятнадцатью тысячью пробега, но всё-таки.

Само-собой, ночные клубы, дорогие шалавы, пентхаус в престижном районе, отпуск на островах, все дела. Всё это у Пети тоже нарисовалось в полном объёме. Но вот какая незадача. Через некоторое время ощутил Филимонов, что чего-то ему не хватает. Вот не хватает – и всё тут. Он и туда, и сюда, и к психоаналитику, и на сафари в Африку, и к лучшим *лядям – всё не то.

И вот садится наш Петя за руль своего ушастого запорожца. Филимоныч был сентиментален: вместо того, чтобы сдать старый запор в утиль, сделал ему полный апгрейт. Под капотом ушастого четыреста двадцать лошадок, но знает об этом только Петя. Садится, значит, Петя, в свою старую верную машинку, и гонит в Трыдубы, обходя на трассе, как стоячих, меринов и широких, приезжает в родное село, вытряхивается из смокинга от Версаче, влезает в ватник с кирзачами, берёт у Бурбэлихи пузырь самогона, ставит рядом гранёные стаканы, хватает девок за бока, растягивает меха гармошки и, падая после захода солнца в лопухи, чувствует:

- А теперь - "То"!

Глядя из-под лавки на плевочки - жемчужины, густо усеявшие августовское небо, он понимает, что абсолютно, чисто и свято. Бесконечно. Бепримесно. Счастлив.

Рассказ заканчивается на этой оптимистической ноте. Макс, тебе понравилось?"

Макс зааплодировал ресницами. Да. Ему понравилось.

...Гм. Ну дык. Разве может такая прелесть не понравиться?

А я вот до сих пор так и не знаю: в самом ли деле тот рассказик тогда сама сочинила, или, может, всё-таки где-то когда-то прочитала, забыла и вспомнила, как своё собственное. Хэ/зэ, как любит говорить Петя Филимонов.


 ©Моя сестра Жаба