Длинное лето. Глава 7. Как зря...

Иван Андреевич видел, что с его Марьюшкой творится неладное. С тревогой наблюдал, как перекашивается от боли её лицо, как подрагивают колени при каждом шаге. Марья на все вопросы отмахивалась: «Пройдёт». Остапу было всё равно. Вика искренне сочувствовала Марьке, как привыкла называть дедушкину жену.
Наталье было больно смотреть, как её дочь льнёт к чужой женщине, которая змеёй вползла в их дом. И она не выдержала, сорвалась. При всех назвала Марью актрисой погорелого театра, а её болезнь спектаклем, после чего Иван Андреевич перестал разговаривать с дочерью.

Никто в семье не подозревал, что Марья серьёзно больна.

Туберкулёз костей начинается незаметно, симптомы на ранних стадиях практически отсутствуют. Ощущение тяжести в позвоночнике Марья объясняла издержками профессии: как натурщице ей приходилось подолгу стоять в неподвижных позах, да и мёрзнуть приходилось: Иван Андреевич задыхался без свежего воздуха, и окна в мастерской всегда были распахнуты настежь. Боли в суставах прекращались во время отдыха, апатия ассоциировалась со скукой, а отсутствие аппетита только радовало: сбросит пяток килограммов, ей не повредит. К врачам Марья не обращалась, и болезнь, получив свободу действий, набирала обороты.

Остап, которому не нравилось, что его жену превратили в домработницу, имел с тестем неприятный разговор. Иван Андреевич говорил с позиции силы: квартира принадлежит ему, значит, и условия ставит он. А не нравится —  никто не держит.  Через три дня Остап  снял квартиру в подмосковном Загорске и поставил жену перед фактом: до работы полтора часа электричкой, зато до дачного участка полчаса автобусом. 
В новую квартиру (две смежные комнатки и маленькая кухонька, зато дёшево) переехали скоропалительно. По выражению Натальи, скоропостижно. Вставать всем троим приходилось в пять утра, но никто, кроме Вики, об этом не жалел. Впервые за последние годы Наталья стала хозяйкой в доме — пусть не в своём, съёмном, но здесь она никому ничего не должна.

С Иваном Андреевичем «общались» через Вику, которая часто оставалась ночевать в квартире на Фрунзенской. Наталья хотела было воспрепятствовать, но Остап запретил: «Девочка встаёт в пять, а рабочий день у неё длиннее нашего: школа, потом художка,  домашние задания по всем предметам, да в художке на дом задают… Она завтракает в школе, обедает в школе… Наташ, а ты уверена, что она обедает, а не тратит деньги на орешки и газировку? Домой приезжает уже никакая… И не гуляет, и подружек у неё нет, в Москве остались.  Да пусть хоть всю неделю там живёт, я не против. Ведь не у чужих людей, у родного деда. Она там хоть выспится, хоть поест нормально, Марька её любит, и ужином накормит, и спать положит… Ничего с твоей донечкой (укр.: доченькой) не случится.. Или тебе хочется, чтобы она уставала, из-за твоих амбиций…

Пришлось признать, что муж прав. С Марьей Вика дружит (послал бог подружку, клин бы ей в глотку!). Ничего. Вырастет и поймёт, кто она такая. Проститутка, натурщица, приживалка. Рыба-прилипала!
Наталья работала по-прежнему в архитектурной мастерской (график свободный, два выходных, а полтора часа в электричке можно вязать, очень удобно). По выходным она пекла пироги, отмывала до блеска квартиру, стирала, убирала – и наслаждалась свободой. Впрочем, наслаждаться пришлось недолго: через полгода Марья слегла и с постели вставала только затем, чтобы, охая от боли и цепляясь за стену, дойти до туалета и ванной. А потом перестала вставать.

Болезнь жены подкосила и без того некрепкое здоровье Ивана Андреевича. Вика рассказала родителям, что убираться и готовить к дедушке приходит соседка, дедушка ей платит, а Марья говорит, что она готовит как в столовой и убирается как зря.
После Викиных слов в комнате повисла тяжёлая тишина.
Наталье пришлось поступиться собственной гордостью: она приезжала на Фрунзенскую дважды в неделю, ухаживая за отцом, который её по-прежнему не любил, и за «мачехой», которую она ненавидела.

Забегая вперед, скажу, что Викиного деда не стало в том же году. После смерти Ивана Андреевича Наталью ждал сюрприз: квартира оказалась приватизированной и принадлежала Марьке, Марианне Семёновне Мацковской, с которой Иван Андреевич втайне от дочери заключил официальный брак и оформил дарственную на квартиру.

Наталья, сцепив зубы, ухаживала за Марьей — а куда денешься? Родных у неё нет, в интернат для инвалидов её отправить — рука не поднимется, ведь Марья по-настоящему любила Натальиного отца и не ушла от него даже когда он объявил, что оставит квартиру дочери. И если бы она, Наталья, была поумней, не выставляла колючки и не злила отца, унижая и втаптывая в грязь его Марьку…
Что теперь говорить! Ведь Марья не рассчитывала на квартиру, она знала, что у Ивана Андреевича есть родная дочь. Марья любила Натальиного отца бескорыстно, просто так, ни за что. Отдать её в интернат умирать? Папа никогда бы такого не одобрил. А сиделку нанять — это ж какие деньги нужны страшенные…

От предложения перебраться в дедову квартиру Остап с Викой дружно отказались и жили по-прежнему  в Загорске. А Наталья жила на два дома, разрываясь между мужем и дочерью и любовницей отца (называть её женой, и следовательно, официально признать своей мачехой, у Натальи не поворачивался язык).
Вставала, когда за окнами было ещё темно, готовила больной завтрак, обтирала её влажными горячими полотенцами, в обеденный перерыв бежала домой и кормила Марью обедом, забывая поесть сама; вечером ритуал повторялся… Слава богу, что хоть судно не приходилось выносить: был куплен домашний биотуалет, на который Марья ловко перебиралась с кровати с помощью ходунков.

Дома, в Загорске, Наталья бывала наездами. Садовый участок целиком лёг на плечи Остапа. Тринадцатилетняя Вика работала на участке наравне с отцом, школьные уроки готовила на скорую руку, над домашними заданиями в художке сидела дотемна. На родительском собрании Наталья краснела от стыда.
«Девочка не справляется с программой. Стала хуже учиться. Ей бы на дополнительные занятия походить, после уроков. А она не хочет. Отказывается. Вы бы поговорили с ней, — сказали Наталье. — Вы не думайте, мы с отстающими бесплатно занимаемся».

Наталья молча кивала, соглашаясь. Не могла же она сказать, что Вика не справляется из-за того, что ей просто некогда: в школу она ездит на электричке, а в выходные  работает с отцом на участке. Впрочем, работает с удовольствием, думала Наталья. Да художка эта… Столько времени отнимает!
Не такую профессию она хотела для дочери. Художник — это несерьёзно, это так, баловство. Чтобы продать картины, нужна непременно выставка, а это затраты, и немалые. Деньги потратишь, картины выставишь — а никто не купит ни одной. Как тогда жить? Нищенствовать? Такой судьбы она дочери не желает. А двойки чтобы исправила, все! Останешься на второй год, не будет никакой школы искусств и никакого рисования.Картинками сыт не будешь.

Вика не возражала и не оправдывалась, а когда мать выдохлась и замолчала, ушла к себе. Викиных слёз никто не видел. Она поскучнела, похудела, избегала разговоров. Наталья трогала дочкин лоб – не заболела ли. Но вскоре в её глазах загорелись прежние огоньки: преподаватель в художке сказал, что в классе она самая талантливая, что поступить в Академию ей не составит труда, и что он сам подготовит её к вступительным экзаменам. Преподаватель не сомневался, что Викины родители не останутся в долгу и щедро оплатят индивидуальные занятия, Вика не сомневалась, что теперь уж точно поступит в Академию Художеств, и оба верили в невозможное.
* * *
Участок, на котором трудились двое, кормил четверых. Остап потихоньку гордился дочкой и беспокоился лишь об одном: денег на репетитора по рисунку нет и не будет, так что готовиться к поступлению в Академию Вике придётся самостоятельно. Сумеет ли она…

Марьи не стало через год. К ужасу Натальи и Остапа, оказалось, что Марьины слова о бесприютном сиротстве оказались бессовестным враньём: у Марьи обнаружилась многочисленная родня — родители, братья, племянники… Где они были раньше? Завещание Марья  не написала, хотя собиралась, а Наталья стеснялась настаивать. Да и зачем? Это квартира Натальиных родителей, а значит, их с Остапом и больше ничья, других наследников нет.
Наследники не заставили себя ждать и потребовали освободить квартиру. Судебный иск, на который Остап с Натальей потратили последние деньги, не дал результатов.
Экзамены в Академию Вике пришлось сдавать без дедушкиной поддержки, без предварительной подготовки и без занятий с репетитором, на которого не было денег. Результат был ожидаемым: в списках поступивших её не оказалось.

Продолжение http://www.proza.ru/2018/10/18/1751