Зубы золотые

           Сидели с друганом Гошей Карасевым у меня дома – мирно пили водку. Вдруг слышим какой-то странный звук. Сразу и не поймешь. Вроде, внимания не обратили, а он все настойчивее. Пошли обследовать. Так и есть – в ванной на потолке, подчиняясь непонятным законам, как ртуть, собираются в одном месте капли и падают вниз. Коричневые. Противные.
           Броуновское движение, сказал умный Гоша.
           Он и в школе, бывало, поражал своими уникальными знаниями, а уж после школы, когда мы напрочь позабыли все, чему учились, тем более.
           Епрст, сказал я, не такой продвинутый.
           Пошли к соседке на второй этаж.
           Там у меня старуха живет – Олимпиада Васильевна Пожарская, ее дочь Галина и три внука-алкоголика. Двое сейчас сидят, а третий, по-моему, умер на днях. Что-то такое припоминается.
           Сначала выпили, конечно, еще по рюмке, а потом пошли.
           Звонили-звонили в звонок, стучали-стучали в дверь, ноль эффекта. Никого. А вода, между тем, продолжает течь, отсюда не видно, но можно же предположить.
           Тогда Гоша толкает дверь, и она волшебным образом открывается.
           Ну, его в пень, предлагает мой умный друг, вдруг там труп в ванной? Расчлененка, туда-сюда. Гоша после армии в милиции работал и много чего повидал. Однажды целую банду брал в одиночку, потому что водитель милицейского уазика, отказался врываться в логово вместе с лейтенантом Карасевым.
           Ага, отвечаю я, пусть хлещет?
           В общем, мы заходим и начинаем звать людей.
           Алле, подает сигналы Гоша, граждане потерпевшие?
           Где вы, уроды? помогаю ему я.
           Тишина.
           Только слышно как в ванной, которая в наших хрущевках совмещена с туалетом, шурует вода.
           Мы дергаем дверь – опять заперто.
           Да что ж ты будешь делать.
           Давай ломать, говорю я.
           Давай, соглашается Гоша.
           Тут из-за угла выходит кот Ренуар и смотрит на нас. Осуждающе, мне показалось.
           Нечего тут, говорю я ему, и иду домой, беру там серебряную фомку, возвращаюсь и мы выковыриваем дверное полотно из коробки.
           В ванной – пусто и никаких следов наводнения – сухо, как… ладно не буду тут приводить сравнение как где, а то очень оно неприличное. И звука нет, а в коридоре казалось есть.
           Ну и дела, удивляется Гоша, а почему дверь изнутри закрыта, если здесь никого нет?
           Не знаю, Гошан, объясняю я, это чистая мистика, ядри ее… достоевщина, короче, поперла.
           А где же все?
           А откуда течет?!
           Мы продолжаем обследование квартиры, только обследовать там особо нечего, одна комната и кухня, все как у меня. Да как у всех. У людей, в смысле. На кухне порядок. В комнате, тем более. В ванной, уже видели.
           Загадка.
           Мы прислушиваемся – где-то же течет!
           Слышишь?
           Да.
           И я.
           Идем дальше. На звук. Хотя такое ощущение, что он всюду – и там, и здесь, и в коридоре. Кстати, у нас там трубы проходят, в коридоре. В специальных нишах. Многие их заделывают декоративными загородками. У меня у самого дверцей от шкафа прикрыто. Вот и у бабки, фанеркой все замаскировано. А сверху картинка: стоит какая-то баба полуголая с мечом и ногой попирает явно отрубленную голову несчастного мужичка. А за фанеркой шумит.
           Там, решает Гоша.
           Точно, подтверждаю я.
           Ломай!
           Подсунул я фомку, надавил и выломал фанерку. Ну, понятно, хлещет там во все стороны, в том смысле, что текут по стене из фановой или канализационной, я не разбираюсь, трубы моча и фекалии вперемешку.
           Зрелище на любителя, конечно.
           Ну вот, радостно говорит Гоша, нашли!
           А то.
           Теперь надо что-то предпринять.
           Само собой.
           Пошел я вниз к себе в квартиру, чтобы позвонить в аварийную службу или куда там полагается, а на кухне тоже течет. Проще говоря, хлещет. Над раковиной. Ручьем. Ну, дела, думаю, не успели в одном месте выявить, уже в другом давит.
           Побежал наверх.
           А это Гоша, что-то перекрыл, кран какой-то типа «барашек» закрутил, и сидит довольный, улыбается.
           Все нормально, докладывает, авария ликвидирована.
           Гоша, говорю я ему, говенную трубу нельзя перекрыть, она по всему стояку идет, даже если здесь умудришься закрыть, сверху насрут обязательно.
           Да ладно, возражает Гоша, все можно перекрыть, ты уж мне поверь.
           Понимаю, соглашаюсь я, сказывается ментовский опыт.
           И набираю в грудь побольше воздуха, чтобы сразу все и всем высказать. И себе, и Гоше, и соседям, и коту, и Господу богу, и жизни этой бековой…
           Но...
           В этот самый момент как раз заходит вся межпуха: и Олимпиада Васильевна Пожарская и Галина и два ее отсидевших сына, и еще один, про которого я думал, что он умер, а он живой, и в руках у них пакеты, свертки, кульки.
           А мы тортик купили, радует нас Галина.
           Зубы у нее золотые.
           С коньяком! Добавляет ее сожитель, шестидесятипятилетний боровичок Песталоцци.
           Давайте поедим? Предлагает, тот сын, про которого я думал, что он умер.
           Давайте, радостно соглашается Гоша.
           И мы идем на кухню, за стол.
           Пить чай и есть торт.