Ворон. Равновесие

Если голубь у всех народов символизирует чистую безгрешную душу, верность, невинность, нежность и покой, то ворон – символ неоднозначный. Ему приписывают как положительные, так и отрицательные качества.
Принято считать, что черный цвет это создание приобрело из-за соприкосновения с дымом и огнём. Многие называют ворона медиатором между жизнью и смертью.
Его боятся и почитают, восхваляют и проклинают.
Кто же он -  вестник зла, проводник, мудрый помощник, верный спутник? 
Выбирайте.

   Среда, 16:25

   Харрис вышел из такси, хотел было открыть зонт, но ветер едва не вырвал его из рук.
   Пробежав под густо моросящим дождем до крыльца дома, он не то чтобы промок, но было крайне неприятно от ощущения холодных капель, стекающих по лицу и затылку.
   Поздоровавшись с консьержем, Харрис поднялся  лифтом  на свой этаж.
   В квартире было тепло. Сбросив пальто и ботинки, Харрис прошел на кухню.      Засыпав в кофеварку зерно, сполоснул кружку под краном. Присев, на все еще покрытый пылезащитным чехлом стул, позволил себе наконец-то расслабиться.   Впрочем, он понимал, что полноценный отдых  сможет себе позволить еще не скоро.
   Он обвел взглядом кухню. Коробка с надписью «Осторожно! Стекло!» мылила глаз,  ожидая своей очереди на распаковку, приютившись на краешке столешницы, еще одна коробка поменьше «Столовые приборы» - на полу под столом... Уютом в квартире и не пахло. Во всяком случае, пока. К приезду жены ему нужно было распаковать еще с дюжину коробок.
   Налив чашку ароматного крепкого кофе, Харрис вернулся в гостиную. Кофе обжигал рот и он, отставив чашку, чтобы дать ему немного остыть, подошел к окну. Дождь за стеклом лил вовсю,  временами доносились раскаты грома.
Паршивая погода.
   Харрис смотрел на город и чувствовал, что город наблюдает за ним.
   Змейки бледно-желтых огоньков извивались по автомагистрали, где-то вдали виднелись размытые огни аэропорта, редкие прохожие, спешившие домой, в свете уличных фонарей под куполами зонтов, были похожи на разноцветные кляксы…
   Надеюсь, ее рейс не отменят из-за этой чертовой погоды.
   Его жена, Эвелин, работала юрисконсультом в крупной  юридической фирме в Вашингтоне, имевшей офисы в ряде стран. Английский филиал фирма открыла совсем недавно, и им требовался ведущий специалист, разбиравшийся в финансовом международном праве. Когда Эвелин предложили эту должность, в душе Харриса все воспротивилось переезду. Но, пожертвовав очень многим в первые годы их брака, когда Харрис идя вверх по служебной лестнице, опирался на хрупкие плечи жены, он счел справедливым, пойти на эту уступку, и поддержать жену в возможности ее карьерного роста. Сам Харрис, будучи специалистом по компьютерному дизайну, с постоянной клиентурой, мог работать  удалено, на дому.
   Работа юрисконсульта подразумевала командировки, и Эвелин сразу погрузилась в работу, так что разбираться с делами, сопряженными с переездом, пришлось Харрису.
   Харрис потянулся за чашкой кофе, поставленного им на одну из коробок.
   За окном мелькнула тень.
   Харрис насторожился. Показалось? Возможно. Ветки растущего в нескольких метрах от дома  дерева частенько царапали стекло окна. Дереву было больше ста лет и его не срубили только потому, что когда-то давным-давно молодой саженец здесь посадила какая-то знаменитость. Об этом Харрису поведал на днях консьерж, рассчитывая, видимо, на его любознательность, сулящую возможность поболтать с новым жильцом, однако Харриса эта история не интересовала. Как и история города.
   Может быть потому, что он ненавидел этот город.
   Туман и дождь.
   Они с Эвелин прилетели в графство Камбрия, что на северо-западе Англии, полтора месяца назад - в первой декаде сентября, - и Харрис имел возможность всю осень наблюдать за деревьями, драматично менявшими свою окраску. В конце октября, ветра с Атлантики принесли грозовые тучи, и Англия укуталась в серое покрывало тумана. У Харриса создавалось ощущение, что в этот  период вязкие и удушливые тучи опускаются до самой земли, скрадывают окружающий мир, а солнечные лучи уже не способны пробиться сквозь плотную завесу тумана. Мир вокруг словно погружался в унылую меланхолию. А впереди еще была зима. А зимняя Англия – тоже явление малопривлекательное: туманы, промозглая сырость, дожди и сильные ветра. Харрис хотел обратно – в ласковые объятия Шарлоттсвилля, округа Колумбия.
   Он пригубил кофе и… замер, глядя на силуэт за окном.
   Чуть ниже уровня его глаз, на сучковатой ветке сидела птица.
   Какая же она здоровенная, подумал Харрис, подходя еще ближе к окну.
   Он ожидал, что своим движением вспугнет вечернего гостя, но ошибся: птица не только не улетела, она сместилась по ветке, сократив расстояние, отделявшее ее от человека за стеклом.
   Смольно-черный цвет птичьего оперения  приковал к себе взгляд молодого человека.
   Ворон?
   Харрис не разбирался в птицах. Он отдавал предпочтение спортивным передачам, полностью игнорируя  канал Дискавери. Просто ворон - первое, что пришло на ум.
   Ворон внимательно смотрел в его сторону. Взгляд казался настолько проницательным, что у Харриса мурашки пробежали по коже.
   Звонок мобильного телефона в кармане брюк  заставил Харриса вздрогнуть.
   - Дорогой, ты не забыл, что завтра должен забрать меня из аэропорта? – услышал он слегка взволнованный голос жены.
   О таком забыть может, разве что, потенциальный самоубийца, с легкой улыбкой подумал Харрис, но вслух сказал:
   - Конечно, Эви. Утром я заберу машину из мастерской и сразу - в аэропорт. Как у вас с погодой? У нас дождь льет, как из ведра.
   - Пасмурно, но в расписание вылетов изменения не вносились, я проверила. Надеюсь, утром в аэропорту сюрпризов не будет. Как  твоя битва с картонным воинством? – в голосе жены послышались лукавые нотки.
   Перевес явно не на моей стороне, вздохнул Харрис, одним глотком допив остывший кофе.
   - Осталось распаковать несколько коробок, - сказал он. Хотелось бы в это верить.
   - Уверен? – провести жену-юриста было не так просто.
   - Сегодня закончу, - пообещал он, чтобы  не расстраивать девушку. - Обязательно. Но… Обещаю все распаковать, но расставлять все по местам – твоя забота.
   - Договорились. Люблю тебя.
   - Я тоже тебя люблю. До завтра.
   Отложив телефон, Харрис прищурился, всматриваясь в сгущавшиеся сумерки за окном.
   Никакой птицы он не увидел.
   На следующее утро он уже и не помнил о странном визитере.

   Четверг, 09:00

   Жизнь в большом и старом здании больницы из красного кирпича шла как обычно – со своими часами пик и часами затишья.
   В приемном отделении, размещавшемся на первом этаже, начинали принимать первых пациентов, подлежащих плановой госпитализации. В амбулатории больницы в шести кабинетах полным ходом шел прием больных.
   Утренние процедуры, раздача лекарств, обходы врачей, приведение в порядок историй болезней, собрания, операции...

   На пятом этаже, в хирургическом отделении, где температура и влажность воздуха всегда поддерживались на определенном уровне, к одиннадцати часам утренние операции были закончены и освободившиеся хирурги, врачи-стажеры, операционные сестры и те, кто освободился, направились в больничный кафетерий.
   - Как поживаешь, Салли? За последнее время я тебя вижу только на работе.
Чарльз Браун, главный хирург больницы, окликнул, шагавшую впереди него, миловидную рыжеволосую девушку, операционную сестру.
   Девушка ответила не сразу, казалось, обдумывая свой ответ.
   – Как тебе сказать? Поживаю сносно, пульс нормальный, температура 36,6, а вот кровяное давление давно не измеряла.
   – Может, разрешишь мне это сделать, ну хотя бы, скажем, за обедом в каком-нибудь ресторанчике? Серьезно, Салли, почему бы нам не пообедать вместе?
   – С удовольствием,  Чарльз, но сначала мне надо взглянуть на свое расписание.
   - Доктор Браун, доктор Браун!
   Его имя, громко произнесенное по системе оповещения, вернуло мужчину к реальности.
   – Я позвоню тебе! – пообещал Чарльз, ища глазами ближайший телефон, с которого можно было связаться с коммутатором.
   Глядя, как он идет по коридору, Салли Уоллес впервые подумала, что Чарли Браун ей нравится. Он неоднократно приглашал ее обедать, и порой ей казалось, что между ними уже установилось некое подобие близости. Она не замужем, он тоже холост, она на два года его моложе. Салли знала, что, если бы она дала себе волю, ее симпатия к Брауну могла бы превратиться в серьезное чувство. Но она не собиралась торопить события.
   Реакция Чарльза Брауна на причину вызова была мгновенной: он направился к лифту и поднялся на четвертый этаж, в отделение общей хирургии.
   - Несчастный случай на аттракционах, в больницу доставлены пострадавшие, один ребенок – с серьезными травмами брюшной полости, - отрапортовала одна из операционных сестер. - Мы готовим его к операции.
   - Найдите Билли Торнтона, - распорядился Чарльз, выслушав сестру. – Я хочу, чтобы он ассистировал мне.

   Четверг, 10:15

   Ураган и ливень, бушевавшие всю ночь, сменились ясным свежим утром. Было холодно, но солнечно.
   Забрав «вольво» из автосервиса, Харрис окунулся в жизнь улиц. Движение по районному центру оказалось напряженным с самого утра. Жители суетились — кто-то спешил на работу, а кто-то просто выехал покататься.
   Рейс, которым  прилетала его жена, не отложили, но Харрису следовало поторопиться, чтобы самому вовремя приехать в аэропорт.
   Выбравшись на скоростную магистраль, Харрис притопил педаль газа.

   Закон подлости – кто о нем не слышал? Сила привычки – кто об нее не спотыкался?
   Бывает, планируешь какое-то событие, просчитываешь все мелочи, а потом «БАХ!!!»  и возникает что-то из ряда вон выходящее, разбивающее все задуманное в прах.
   Когда в левом кармане пальто родилась мелодия мобильного, Харрис знал, что звонит не жена. А поскольку самолет Эвелин в эту минуту был на высоте почти тридцати тысяч футов над землей, звонок, с большой долей вероятности, был не важным. Но сила привычки - отвечать на звонки -  взяла верх.
   Выудив телефон из кармана, Харрис, для удобства, попытался переложить его из одной руки в другую. Именно попытался.
   У бутерброда, который случайно вывалился у вас из рук, есть ровно пятьдесят процентов, что бы приземлится маслом вверх. Но нет, он всегда падает маслом вниз.
   Телефон выскользнул из ладони Харриса и шлепнулся на коврик со стороны пассажирского сиденья.
   Харрис выругался. Он слышал из динамика неразборчивое бормотание звонившего, нагнулся, что бы поднять злосчастный аппарат  и…  не заметил, как выехал на встречную полосу.
   Если есть вероятность того, что неприятность может произойти – она непременно произойдет.
   Более того: если могут случиться несколько неприятностей, то они все обязательно случатся и притом в самой неблагоприятной последовательности.
   В случае с Харрисом Своном, компьютерным дизайнером, спешащим в аэропорт за женой, неблагоприятная последовательность этим утром оказалась фатальной.

   Наконец-то нащупав телефон, Харрис подцепил его пальцами.
   - Проклятая штуковина, - пробормотал он.
   Выпрямился и  увидел  несущейся на него огромный внедорожник.
   Ничего еще не произошло, но ничего уже нельзя изменить. Время сжалось, воздух стал  неприятным, тугим и громким, как изогнутый жестяной лист.
   Харрис дернул машину вправо-влево,  движения  казались медленными и очень тягучими, как в густом и вязком киселе.
   Еще мгновение. Между «вольво» и внедорожником всего три ярда мокрого после дождя асфальта.
   Вода в луже отбила солнечный блик прямо Харрису в глаза.
   Седан Харриса смертельным поцелуем впечатался в «кенгурятник» внедорожника. Страшный и стремительный удар. ББББББББААМММММ!!!
   Внедорожник резким кувырком поднялся в воздух и ушел влево, его заслонила черная тяжелая волна металлических, стеклянных и пластиковых обломков, взметнувшихся от машины Харриса. Обломки закрыли небо, полетели на ближайшие машины в ряду, с тяжелым грохотом обрушились, царапая «морды» и калеча лобовые стекла. Внутри тучи обломков, стремительно кружащийся вдоль земли, седан - смят и изуродован до неузнаваемости. Наконец,  он перестал кружиться и, замер, оставив  на дорожном полотне, словно кровь, след из бензина и масла.

   Под ним исчезла земля, Харрис почувствовал, что падает в пропасть.
   Глухая боль в затылке. По шее и по груди разливалась теплая-теплая вода.   Ему казалось, что прошло много, много времени. Потом боль прекратилась, тяжесть на сердце исчезла.
   Он услышал даже чей-то голос. Далекий-далекий…
   - Пострадавших шестеро… раненых… четверо… в основном резаные раны и ушибы… больше всего не повезло этому парню… его зажало… травмы серьезные… подушка безопасности сработала…  мало помогло… множественные переломы… раздроблена грудная клетка… сделали укол обезболивающего…  то приходит в сознание, то снова его теряет…
   - Чарльз, неси пилу и расширитель, - распорядился лейтенант бригады спасателей. - Будем  доставать беднягу.
   - Ребята? – обратился он  к парамедикам.
   - Мы  готовы его принять, -  подкатывая носилки, отозвался  рыжеволосый парень в темно-синей  куртке.
   - Начинаем.
   Визг пилы резанул слух Харриса, разрывая в клочья остатки сознания.
   Харрис хотел что-то сказать, но не мог.
   Ему показалось, что он плывет куда-то далеко, в бесконечность.
   Харрис еще видела, как за густой паутиной трещин на лобовом стекле, брызги желтых искр рассыпались красивым бенгальским огнем, потом перед глазами все поплыло, голоса стали звучать будто издалека, а в голове закрутились в разных направлениях, на разных скоростях колесики. Меньшие колесики были встроены в бо;льшие, и Харриса постепенно относило от центра – самого себя – к периферии. Кто-то  что-то ему говорил, тщился достучаться, однако Харрис не мог удерживаться в центре. Ее зацепило вторым колесом, затем – третьим. Некоторое время он вращался, потом – лежал без движения, наблюдая в центре мутное пятно.
   Незаметно пятно обрело очертания  какого-то животного.
   «Нет – птицы», - успел подумал Харрис, прежде чем наступил провал, из которого ему уже не суждено было вернуться.

   Сопровождаемая гудками, ударами и скрежетом металла цепная реакция из ДТП «паравозиков» превратила проезжую часть в парковку.
   Полиция перекрыла дорогу, оставив узкую регулируемую полосу движения.     Парамедики оказывали помощь раненым. Одетые в форму офицеры полиции брали показания у очевидцев и водителя внедорожника, который ничего не мог сделать, чтобы избежать столкновения.
   - Он бросился на встречную полосу, как сумасшедший. Я не виноват. Не виноват…
   У желтой ленты ограждения толпились зеваки, из окон проезжавших мимо автомобилей выглядывали люди. Прибыли представители СМИ – у обочины ютились фургон и минивен с эмблемами местных новостных каналов…

   Рассыпалась в прах еще одна жизнь, однако, потеряв звено цепи - мир вокруг не рухнул.
   Он  просто перестроился. 
   Во всеобщей суматохе, никто не обратил внимания на сидевшую на отбойнике большую черную птицу, безбоязненно, даже заинтересовано, поглядывавшую на творившийся вокруг хаос.

   Четверг, 13:20

   В двухстах ярдах от главного корпуса клиники, на лавках вдоль гравийных дорожек сидели пациенты:  кто-то в одиночестве, кто-то с родными и любимыми. Цветочные клумбы уже не радовали глаз буйством красок, и вместо изумрудных капель на умытой дождем  листве, холодная влага насквозь пропитывала увядшие бутоны и посеревшие стебли. Весной, у этих островков живой рукотворной природы снова будет чувствоваться любовь тех, кто разбивал эти клумбы и ухаживал за ними. Здесь, в больничном парке, пациенты, восстанавливавшие силы после болезни, снова смогут наслаждаться ароматом цветов. Сейчас же, на фоне увядающей природы, здесь можно было лишь что-то переосмыслить, с чем-то смириться, что-то просто принять... 
   Ворон сидел на  ветке клена, наблюдая за людьми, кормившими белок. Ему нравилось прилетать в этот парк. Всегда можно было подкрепиться, перехватив вкусняшку у очередной растяпы. Откуда белки здесь взялись, никто не знал, просто появились однажды и, поскольку их не пытались ловить или как-то им навредить, – прижились.
   В небе Ворон видел своих собратьев. Черные силуеты появлялись, словно из ниоткуда. Появившись, каждый из них направлялся в только ему известную точку на карте.  Некоторые тенями слетали на крыш,  прилегающих к больнице зданий: ждали, когда придет время выполнить возложенную на них миссию.
   Их, Во;ронов, люди отчего-то не любили - швыряли камни, гнали прочь. Не то, что их соплеменников – голубей. Хотя, что в них такого? Бестолковые птицы. Попрошайки. Бывало Во;;роны заклевывали  больного или ослабленного – обреченного. Им это было позволено. Нельзя было трогать лишь Белоснежных. За нападение на Белоснежного грозила кара – изгнание. В изгнании, лишенные бессмертия, Вороны умирали очень быстро. Ибо оба их древних рода - Воронов и Белоснежных, - были частью естественного процесса поддержания равновесия бытия, неким регулятором равновесия  Сил.
   Силы наградили Во;ронов черным оперением и сделали проводниками душ, наделив Даром  Смирения и Принятия.  Белоснежным  Силы отдали Дар Возрождения.
   Ворон потер голову и клюв о сучок, чистя оперение.
   Голубь, белой стрелой пронзив голубое небо,  измазанное серыми клочьями туч,  подлетев к дереву, с безмятежной  грацией  ровно и плавно приземлился на ветку. 
   Ворон покосился на белый комок блестящими черными глазами.
   Белоснежный. Ну, привет.
   Курлыкнув, голубь поспешно отошел по ветке от соседа  на  пару коротких птичьих шажков.

   Четверг, 13:40

   - Температура тела падает, доктор. Тридцать четыре и шесть, - сообщил Билли Торнтон, врач-интерн, с тревогой следя за показаниями приборов.
   Травма брюшной полости у мальчика, доставленного в больницу из парка аттракционов этим утром, оказалась серьезной. Проведенная лапаротомия показала: падение с высоты, сопряженное со значительной силой удара, привело к разрыву внутренних органов - селезенки и печени.
   Чарльз Браун провел операцию – быстро и тщательно, - остановил внутрибрюшинное кровотечение, удалил все необратимо поврежденные, нежизнеспособные участки печени. В отношении удаления поврежденных тканей печени у Чарльза не было никаких сомнений, так как печень обладает прекрасной регенераторной способностью: в течение нескольких месяцев она может восстановить более пятидесяти всех своих тканей. Селезенку также частично пришлось удалить. И Чарльза беспокоило, как на это отреагирует организм ребенка в целом. Ведь этот орган берет непосредственное участие в работе иммунной системы, предотвращая развитие различных инфекций и микробов, а при выполнении любой хирургической операции присутствует риск развития серьезных осложнений.
   И вот то, чего опасался  главный хирург, все же случилось.
   - Венозное давление? — быстро спросил  Браун.
   Давление оказалось очень низким — всего тридцать пять миллиметров.

   После операции мальчика поместили в отделение реанимации и интенсивной терапии рядом с операционным блоком. Состояние ребенка оставалось тяжелым.
Родителям сообщили о состоянии ребенка, однако, в палату не пустили. Кто-то – мать или отец, - попросили передать их сыну  игрушечного робота-трансформера, что бы, когда тот очнется, не сильно испугался, увидев знакомую вещицу. Игрушка не была новой: сломанный и приклеенный меч, трещина на шлеме…  Но, возможно, она была любимой игрушкой мальчика.
   - Ребенок плохо дышит, — заметил Билли, — кожные покровы побледнели.
   - Посчитайте пульс, — приказал ему  Браун, с трудом отводя взгляд от стоявшего на столике робота-игрушки. — Кислород. — Это было сказано медсестре.
   Она взяла маску и наложила ее на лицо ребенка.
   - Пульс очень редкий, — доложил ассистент.
   - Температура упала до тридцати четырех градусов, — сказала медсестра.
   Билли Торнтон приложил стетоскоп к груди ребенка, послушал, поднял голову:
   - Очень слабые дыхательные шумы. — Потом добавил: — Он перестал дышать.
   Браун взял стетоскоп и послушал сам. Сердечные тоны выслушивались, но были очень глухими.
   - Дефибриллятор! – отрывисто приказал он, срывая простыню с ребенка.
   Холодные пластины легли на худенькую грудную клетку. «Волшебный разряд».
   - Остановка сердца!
   - Приступаю к сердечно-легочной реанимации, - бросил Браун, начиная делать искусственное дыхание. — Это наш последний шанс.

   Лоб  Чарльза Брауна покрылся крупными каплями пота, сестра то и дело вытирала его марлевой салфеткой. Прошло пять минут, как он начал делать ребенку искусственное дыхание, но жизнь уходила из этого хрупкого тельца, и Браун с горечью все больше ощущал свое бессилие.
   Ну, пожалуйста, попробуем еще разок, вместе. Жизнь полна горечи и разочарования, но есть еще и другое – есть хорошее, прекрасное, доброе, ради чего стоит жить. Так что, пожалуйста, дыши. Это ведь так просто, но как это важно сейчас…
   Руки Брауна методично двигались, продолжая делать искусственное дыхание. Ассистент снова приложил к груди мальчика стетоскоп. Он долго и внимательно слушал и наконец, отняв стетоскоп, выпрямился.
   Увидев встревоженный, вопрошающий взгляд Брауна, он горестно покачал головой.
   Главный хирург понял, что бессмысленно продолжать: маленькое  сердечко перестало  биться,  и нить жизни оборвалась.
   Повернувшись к медсестре, он тихо произнес:
   - Боюсь, все кончено.
   Их глаза встретились, и Браун вдруг почувствовал, как его заливает горячая волна гнева. Сорвав маску и перчатки, он швырнул их на пол.
   Полиомиелитом, корь, тиф, туберкулез, рак... Аварии, катастрофы, несчастные случаи, отравления, попытки самоубийства… Опасности подстерегают человека в течение всей его жизни. И изо дня в день врачи борются за жизни своих пациентов, не делая различий по половому или расовому признаку, социальному положению, степени влияния - каждая жизнь бесценна. Вот почему врачи сохраняют жизнь людям как сильным, так и слабым. Потому что человек должен жить. Это единственная задача медицины.
   Но как бы они, врачи, не бились за человеческую жизнь здесь, на грешной земле, есть силы, против которых медицина бессильна.

   Четверг, 13:47

   Смерть, думал Ворон, слушая завывания сирен, доносимых ветром. Сколько бы люди ни рассуждали о смерти, она для них остается незнакомкой, явлением, не вписывающимся в круг жизни, явлением потусторонним.
Люди не  знают о таких вещах абсолютно ничего.
   И не узнают.
   Никогда.
   Ворон  вытянул шею и весь подобрался, к чему-то прислушиваясь.
   Нет, это не ему. Слишком мелодичный зов, приятный...
   А, ну понятно…
   Ворон нахохлился и, пронзительно каркнув, сделал  быстрое движение головой в сторону голубя, едва не задев того своим клювом.
   Испуганно взмахнув веером крыльев, Белоснежный слетел с ветки и, сделав небольшой круг, устремился к кирпичному зданию больницы. Несясь на стену со свистом ветра в крыльях, голубь не  только не сбавил скорость, но, наоборот, ускорился. Еще немного – и на асфальт рухнет мертвое тельце, разбившейся о стену птицы, еще секунда и…сложив крылья, Белоснежный словно растворился в ней.
   Глупый голубь, подумал старый Ворон, встряхнувшись. То торопится не к месту, то дремлет, когда поторопиться следует.

   Четверг, 13:55

   В мире есть вещи, на которые нужно смотреть трезво, а не через призму розовых очков. Это больно, это печально, это очень тяжело, но это жизнь. Случаи смерти пациента неизбежны в практике каждого врача. 
   Чарльз Браун часто сталкивался со смертью пациентов: за двенадцать лет работы хирургом число прошедших через него летальных исходов приближалось к тремстам. Иные пациенты умирали в буквальном смысле у него на руках. К смерти других он имел весьма опосредованное, скорее, «присутственное» отношение.
Иногда эти смерти, казалось, были предопределены самой судьбой. Но он всегда дрался за жизнь своих больных, дрался до конца и никогда не сдавался. Во всех случаях — удачных и неудачных — он мог честно признаться себе, что никогда не ронял врачебной чести, всегда работал на пределе своих возможностей и никогда не полагался на случай. Никогда больные Чарльза Брауна не умирали от недосмотра или халатности.
   Перед глазами все еще был мальчик: неподвижно лежащее тело, закрытые глаза, светлые спутанные волосы…
   Напомнив себе – в который раз, – что, только  смирившись с неизбежностью смерти, можно принять ее и с ней примириться, Чарль тряхнул головой - ничего не поделать. В его внимании нуждались другие пациенты. А еще поджидала, словно чертово болото, административная рутина.

   На башне церкви Святой Марии, расположенной в двух кварталах от клиники, колокол прозвонил два часа после полудня, когда Чарльз Браун шел из хирургического отделения в администрацию. Он уже готов был войти в двери лифта,  как вдруг дверь в коридор распахнулась, и из нее вылетел  Билли Торнтон, его ассистент.
   - Доктор Браун! – окликнул он,  возбужденным, срывающимся голосом.
Главный хирург остановился и обернулся.
   Задыхаясь, Билли схватил  главного хирурга за рукав. – Доктор, он снова начал дышать! Мальчик... Он задышал.
   –  Что? Как такое возможно? – Чарльз Браун высвободил руку и поспешил обратно в палату, а войдя в нее - замер на месте. Глаза его широко раскрылись.
   - Просто чудо, честное слово, -  глотнув воздуха, заметил Билли, поверх  плеча хирурга.
   Чудо.
   Другое слово и не подберешь.

   Четверг, 14:10

   Солнечный луч лег на траурное оперение и разлился по черной смоли фиолетовыми переливами.
   Увидев кое-что интересное, сложив крылья, ворон спикировал вниз. Подхватив клювом брошенный человеком кусочек беличьего лакомства у самой земли, снова  взмыл ввысь, растворяясь в клочьях еще не развеявшихся окончательно туч.
   У каждого своя миссия в этом мире.
   Свою, на сегодня, он выполнил.