Любовь

Посвящается всем слабым


Однажды утром Пётр проснулся совершенно счастливым человеком. Сегодня ему можно было остаться в кровати подольше: на работе его не искали. Немного поворочавшись, он наконец встал, заправил кровать, умылся, сделал несколько кругов «Сурьи намаскар», затем подошёл к холодильнику, на белой поверхности которого чёрным маркером было написано следующее: «Истинное умиротворение обретает лишь тот, кто полностью изжил в себе стремление к чувственным удовольствиям, свободен от желаний, не считает себя обладателем чего-либо и избавился от ложного эго».

«Так, — подумал Пётр, доставая овсяное молоко, — с ложным эго мы, допустим, разобрались. А вот как быть с остальным?» Полёт мысли молодого человека прервал телефонный звонок.

— Алё? Ира? Ирочка! — пропел Пётр, нарушив тем самым молчание одинокой однушки.

Около месяца назад он встретил её. Вернее, они давно были знакомы, но по-настоящему встретились лишь тогда, чудесным сентябрьским вечером, утопавшим в чернично-розовом мареве заката. С каждой новой минутой, проведённой вместе, он всё отчётливее понимал, что она — тот самый человек. Каждый раз, когда он получал от неё сообщение, находясь в нескольких десятках или сотнях километров от неё, он тихонечко, почти незаметно, подпрыгивал от счастья, а лицо его расплывалось в широкой улыбке. В эти моменты он был похож на кота, которого чесали за ушком. Вернее, на кису (именно так она его называла).

Всё складывалось так естественно и хорошо, что он не мог поверить в то, что всё это происходит на самом деле. Через две недели после того вечера, провожая её до метро, он сказал: «Мне кажется, что это — сон. Ущипни меня».

— Могу только поцеловать, — ответила она и потянулась к его щеке.

Их будущее светилось яркими красками: они хотели вместе научиться понимать классическую музыку и танцевать вальс, планировали разобраться в теории относительности Эйнштейна, снять короткометражку по её снам, записаться в волейбольную команду, а ещё съездить в Индию. Она даже чуть было не перевезла к нему свой папоротник по имени Григорий — на место увядающего безымянного фикуса.

Ирочка. Стоит ли говорит о том, что о такой девушке, как она, он не мог и мечтать? Она кружилась в мире моды и фотографий, достойных глянцевых журналов. Позже выяснилось, что она слушает Caravan, интересуется творчеством Бергмана, читает Толстого. Однажды во время сильного совместного духовного опыта он обнаружил в ней маленькую потерявшуюся девочку — как из той песни Джима Моррисона. Этой девочке нужно было помогать бороться с ежедневным хаосом. И ещё хорошо бы научить её во всём видеть смысл, думал он.

— Алло? Пётр? Нам нужно расстаться, — заявила она в то утро.

***

Оставив на столе недопитый чай, Пётр оделся и вышел на улицу. Погода стояла необыкновенно тёплая для середины октября. В парке, расположенном около его дома, с деревьев уже вовсю падали пожелтевшие листья. Ярко светило солнце. Вот мимо прошла пара молодожёнов с коляской, и Петру на одно мгновение почудилось, что отец — это живущий по соседству знакомый, с которым они частенько выбирались на велопрогулки. «Ваня?» — чуть было не спросил Пётр, подойдя ближе, но тут же отпрянул назад, вспомнив, что у Вани и его жены ещё нет детей. Свернув на боковую дорожку, Пётр увидел дедушку, играющего с внучкой. Дедушка медленно-медленно бежал за внучкой, а та, то и дело оборачиваясь на него, радостно хихикала. «Догоню!» — воскликнул старик профессорским голосом. В этой игре Пётр увидел столько любви, что невольно улыбнулся им вслед. «Не получилось, — подумал он. — А ведь так хотелось бы — не сейчас, но когда-нибудь!.. И как им всем удалось?» Пётр нашёл поблизости скамейку, сел на неё и, вздохнув, погрузился в свои мысли.

«Ладно, ушла и ушла. Какой толк горевать? Да, ожидания не сбылись, но что же мне теперь делать? Грустить от того, что она больше не может поддерживать тот образ, который сложился в моей голове? Разве так делает осознанный человек? Да и вообще — я же сильный, переживу», — примерно такой разговор он вёл сам с собой.

Становилось всё холоднее, и Пётр решил вернуться домой. «Сейчас приду и помедитирую, чтобы окончательно успокоиться, принять тот факт, что я снова один», — подумал он.

Распахнув дверь квартиры, Пётр на пару секунд остановился на пороге. Квартира была вся залита солнечным светом, а внутри было невероятно тепло: уходя, он забыл открыть окно. Пётр поймал себя на мысли, что он никогда ещё не чувствовал себя так уютно в своей квартире. Раздевшись, он прошёл в комнату и уселся на ковёр, который однажды показался Ире похожим на его пончо. Закрыл глаза, сосредоточился на ощущениях в своём теле, сделал глубокий вдох, начал считать до десяти, как вдруг что-то внутри него — что-то такое, что он всегда гнал от себя подальше, — вырвалось наружу, и уже через мгновение по его щекам начали литься слёзы. Они текли и текли — как внутри, так и снаружи. Внезапно от комичности ситуации (собрался помедитировать и разревелся — вот же умора!) он начал громко смеяться, и слёзы, капая на джинсы, полились с новой силой.

Через несколько минут, когда стихли последние всхлипы, Пётр почувствовал себя свежим, чистым и обновлённым — едва ли ему когда-либо удавалось достичь такого состояния после медитаций. Взяв стакан с водой, он подошёл к окну и коснулся лбом холодного стекла. Закат был точь-в-точь такой же, как и в тот вечер, когда они с Ирой впервые гуляли вместе. Пётр улыбнулся: мир всё ещё был таким же красивым.