Стихи и проза-2

Как ни велик наш Александр Сергеевич, а все же не с него начиналось знакомство с поэзией и прозой. Первое, что помню, бабушкина баюкалка:

Ай, баю-баю-баю!
Живет барин на краю.
Он не беден, не богат,
У него десять ребят.

Кто такой барин? Хороший он, плохой? Чем отличается от врача, продавца или почтальона? (Первые профессии, какие я узнала.) Я и спросить-то еще не могла, и вряд ли задавалась вопросом. Приятно для слуха, певуче. Чего же еще? А тут всё сразу: родная история, политэкономия.
И идеал, недостижимый в наши дни.

Была и страшилка:

Под кусточком плохо жить,
Будет дождичком мочить.

Это для тех, кто не ценит домашний уют и никак засыпать не хочет.

Первая моя книжка-малышка – тоже детский фольклор. Сорока-белобока: «этому дала кашки, этому бражки, этому винца, этому пивца». Не знаю, была ли в книжке для малышей алкогольная пропаганда. Скорее всего, нет. Но я запомнила, как слышала. А в зрительной памяти картинка: сорочьи дети разбегаются в разные стороны с мешками за спиной.

Сорока – воровка! Ясно сказано. И дети в нее – несимпатичные.

Я их потом узнавала в некоторых, двуногих-бескрылых. Иванушку с Василисой да трёх богатырей так просто не разглядишь, не узнаешь, хоть все знакомы с раннего детства.

И подражать хорошим сказочным персонажам трудно. Поэтому были и другие книжки: попроще, о хороших детях. Помню одну такую. Кажется, на первой странице:

Посмотрите, наша Алла
На рояле заиграла.

Рояля у нас не было. Зато была одна-единственная Алла. На весь детский сад! Это вселяло гордость. Только было непонятно, почему: «как педаль ногой достанет, музыкантом сразу станет».

Педали я уже доставала и крутила: на детском велосипеде. И никакой музыки: только игрушечный орган да губная гармошка «Вот когда буду на папином», – думала я.

А быть похожей на Аллу хотелось. Тем более, когда говорят: «Смотри, такая же девочка…» С негром водится, не боится. А я родного дядю с бородой напугалась. Стыд! А вот она тарелки вытирает:

Всю посуду перемыла,
Перемыла, не разбила

Я тоже любила маме помогать. Один раз ухватилась: без нее, без разрешения. И в итоге:

Где стекляшки? На полу.
Где же девочка? В углу.

Как мальчик Сережа в той же книжке, на последних страничках.

Не помню, за что его наказали. И Сережей он вроде не был: я его назвала. Про себя думала: он тоже что-нибудь разбил. «Он мячиком!» Играл, значит, где не положено. Короче, наказан за дело.

А я нет. Я помочь хотела.

Опять проза жизни.