Монологи о рыбалке. На Бухтарме

               
    Глаза Сереги, казалось, сияли.
    - Представляешь! Встает он на камень, ну вот рядом с берегом, в двух шагах от лагеря и говорит: «Я хочу супер-рыбу поймать…»… Мы даже оглянуться не успели, а он уже тащит. «Папа, помоги…», - вытащить-то не может… Кого ему там было-то - лет шесть или семь… Пришлось помогать. Окунь, не поверишь, килограмма на полтора. И это рядом с берегом! А вода чистая… Малек у берега кишмя кишит, толпами шастает… Ну а его окунь-то и гоняет… 
    Эту историю я слушал, наверное, раз в десятый. Водяной в очередной раз рассказывал о своей рыбалке в Казахстане на Бухтарминском водохранилище, и о том, как его младший сын Саня ловил окуней.  Ездил Сергей туда с семьей и друзьями, кого удавалось соблазнить красотами природы и рыбалки, лет уже, наверное, шесть или семь. Неоднократно уговаривал меня составить ему компанию, но я скептически относился к возможностям рыбалки в летнее время, и все отказывался. Куда как лучше осенью, рассуждал я, на любимые Чаны, где без рыбы действительно только ленивый может остаться. Да и ближе сюда… До Бухтармы - я знал из рассказов - тысяча двести километров, почти в два раза дальше. Одна дорога больше суток займет.
    - А Ванька!.. – продолжал Серега, упомянув своего старшего сына, слушая больше самого себя, и получая огромное удовольствие от собственных воспоминаний.
    - Вечером уплыл в Рыбный залив и таких окуней за час надергал! В садок не поместились!.. А лещей, не поверишь, обыкновенной поплавочной удочкой со скал ловили. Вытащить трудно… Высоко все-таки… Метра три до воды. Вот один кто-нибудь с подсаком спрыгнет к воде поближе… Но часто и сходили. А-а …, все равно не жалко. Рыбу девать некуда было. Жара! Не съешь за день – пропадет. Мы половину, наверное, отпускали. Совсем как в «Диалогах о рыбалке».
    Свою бурную речь Серега подтверждал не менее бурными всплесками рук. Считал, очевидно, что так легче дойдет до меня.
Верить я ему, конечно, верил – ну не может человек так красиво и складно врать. А главное, повторял всегда одно и то же, в деталях не путался. Значит, правда. 

    После долгих раздумий  и советов с женой, я все же решил съездить с Сергеем в Казахстан. Не получится рыбалка – не беда, места новые посмотрю, в горах, где я еще ни разу не был, побываю. А отпуск разобью на две части, благо сейчас это можно делать: для Казахстана две недели и месяц для Чанов, осенью.

   В студенческие годы, когда я работал в стройотряде в Туве – строил Шуйскую оросительную систему, лагерь наш стоял в котловине, которую горы окружали со всех сторон, кажется Восточные Саяны. До них было далековато, горы прятались в какой-то сизой дымке, и никто из нас так и не рискнул добраться до них даже в редкий выходной, хотя мысли такие витали в наиболее горячих и пустых головах. Вид же был действительно красивым, особенно рано утром, когда солнце только угадывалось за горами, либо вечером, когда оно туда пряталось – небо синее–синее, а над самыми горами желтое от спрятавшегося солнца. Из нашего студенческого лагеря, несмотря на дымку, даже без бинокля можно было рассмотреть снеговые шапки, лежащие на вершинах. Зрелище, что говорить, было действительно величественным.

    Здесь же, по словам Сергея, выходило, что лагерь они обычно разбивали прямо у подножия гор, на которые при желании можно было забраться, что они неоднократно и делали. А виды с вершин – закачаешься! Вспоминая, Водяной даже зажмуривал глаза от удовольствия. Эта его любовь к горам появилась, как он сам утверждал, во время службы в Афганистане, где ему довелось повоевать, и с тех пор Сергей о горах говорил только в восторженных тонах.

    Когда Серега пришел ко мне на очередное дежурство, чтобы поболтать и обсудить некоторые дела, которые всегда найдутся у людей, объединенных одной страстью, я заявил о своем намерении присоединиться к нему в поездке в Казахстан.
    Обрадовавшись – это было видно по лицу, он сразу взял быка за рога, стал, чуть ли не заставляя записывать, говорить о том, что надо брать с собой.
    - Особо ничего из одежды не бери, там жара, тучка за счастье… Шорты обязательно, иначе спаришься, кеды китайские по горам лазить, рубашку какую-нибудь легкую… Палатку, которую я тебе подарил, возьми. Будете там с Сашкой спать.
    Меня же интересовали совсем другие моменты: кто едет, когда, на сколько, какие снасти брать.
    Так мы с ним и разговаривали - быстро, кратко и не всегда внятно отвечая на мои вопросы, он пространно рассказывал о вещах, на мой взгляд, совсем не обязательных. Но, зная его дотошный характер, я все же внимательно слушал и, как ни странно, все же что-то записывал. 

    Выехали мы ночью, часа в два. Сергей, несмотря на ночную прохладу, одетый в легкую рубашку с коротким рукавом и шорты, выглядел веселым и возбужденным. Он что-то громко говорил, давал последние указания сыну, что-то уточнял, заглядывая в длинный список, хотя было видно, что это делается больше по обязанности – все было на десятки раз проверено и уточнено.
    Автобус, на котором нам предстояло проехать больше двух тысяч километров, напоминал маленький склад, заваленный разными вещами под самую крышу. За задним сиденьем располагался запас солярки, которой, по расчетам Сергея, должно было хватить на половину дороги. Дешевая солярка, именно поэтому и брали ее из дома, добытая не совсем праведными путями, разлитая в полутора и двухлитровые пластиковые бутылки, была упакована в ящики из-под бананов. На ящиках покоилась лодка и двигатель. Рядом мешки с посудой и  газовой печкой, походный стол, стулья, запас масла для двигателя, канистра под бензин для лодочного мотора, мешки с одеждой, палатка и много что еще. 
    Между водительским и передним пассажирским сиденьем, где предстояло ехать мне и Сане – младшему сыну Сергея, расположилась масса одеял, надувных матрасов и еще чего-то мягкого, упакованного в полосатые китайские сумки, с которыми челноки ездят за товаром. Сидеть и лежать здесь было относительно удобно, можно было даже вытянуть ноги, правда, наискосок. А вот на заднем сиденье, где предстояло ехать дочери нашего товарища, уже ждущего нас в Казахстане, вещей было немного меньше, но вытянуть ноги было уже невозможно. И в этом был свой минус – дорога-то дальняя.

    Собирался я в Казахстан, как, наверное, не собирался ни на одну из своих рыбалок. Прежде всего, надо было приобретать рекомендованное обмундирование, которого у меня отродясь не было – шорты, так шорты, да и кеды китайские. Почему именно китайские, я так и не понял, но добросовестно обошел весь рынок в Новосибирске, куда мы с женой отправились в один из выходных. В конце концов, отчаявшись найти так нужный мне товар даже у типичных китайцев, заполонивших целый ряд на рынке и вполне сносно болтающих по-русски, купил отечественные черно-белые полукеды, посчитав, что по горам лазать они вполне сгодятся. На мой взгляд, они были немного тяжеловаты. Кроссовки, в которых я планировал ехать, были намного легче, но раз сказано… кеды, значит – кеды.
    С шортами было и проще, и сложнее – выбор огромный: до колена, чуть ниже колена, намного ниже колена, на резинке, на пуговице, с карманами, без карманов, с карманами на молнии, с карманами на пуговице, с аппликациями, серые, белые, бежевые и т. д. и т. п. Сложность была именно в выборе, но, в конце – концов, после часового выбора купил и шорты – бежевые, ниже колена, на резинке и с карманами на молнии, но без аппликаций.
     С остальным было только проще. Спиннинг, удочки, рыбацкий ящик, в свое время подаренный мне Водяным, с набором блесен, воблеров, твистеров, поролоновых рыбок, джиг-головок, крючков, двойников и тройников, колец, карабинов, поплавков и прочего я проверил еще за месяц до отъезда. Конечно, докупил блесен, вбухав в это предприятие не меньше тысячи. А вот с сетями получилось разночтение: Сергей предлагал сети не брать, заявляя, что там и так рыбы будет пресс, я же, типичный «сетевик», даже не представлял себе – как это поехать на рыбалку, да без сетей? Ну, поставь ты их – да и пусть стоят, есть – пить не просят, а сам хоть спиннингом, хоть удочкой балуйся.
    - Жара там, - вальяжно и чуть лениво заявлял Серега, - рыбу девать некуда будет, испортится.
    Я, хоть и прислушался к его мнению, как человека уже побывавшего в тех местах, но все же прихватил одну новенькую «пятидесятку»  одностенку.
    Не забыл и цифровой фотоаппарат с двумя комплектами заряженных аккумуляторов. Понимая, что все равно этого запаса будет маловато на десять рыбацких дней, я планировал снимать экономно, отключая дисплей, на подсветку которого, как известно, расходуется основная масса энергии батарей.
    Первый кадр я сделал только когда рассвело, и мы остановились на кратковременный отдых – перекусить да залить солярки. Случилось это уже где-то в Алтайском крае, за Барнаулом.

    Остаток ночи прошел быстро, несмотря на то, что нам виден был лишь кусочек гладкого асфальта, выхватываемого светом фар, и полюбоваться вокруг было не на что. Сергей восполнял скудность картины восторженными рассказами, о том, что за чудные места нас окружают. И тайга – то здесь самая красивая, и мосты, по которым мы проезжаем самые высокие и длинные, и Чумыш здесь разливается, как нигде больше. Словом, до самого рассвета он потчевал всю компанию красивыми сказками. Говорилось это, конечно, для меня, поскольку остальные проезжали эти места не один раз, и все это уже изрядно поднадоевшее видели и при дневном свете и ночью, как сейчас.
    С рассветом посмотреть действительно стало на что - сказки становились былью. К широкому гладкому шоссе с обеих сторон подступал лес, взбирающийся по небольшим сопкам вверх, и, казалось, машина мчится по дну глубокого ущелья. Назвать его тайгой, наверное, было еще нельзя, но посмотреть было на что.
    Тяжелые мохнатые лапы пихт, напоминающие могучие заросшие руки какого-нибудь лесного разбойника, укрывали скромно стоящие березки, словно обнимали. Тонкие и нежные березки дрожали в предрассветной мгле, словно не могли согреться даже под таким теплым пологом. Необычное сочетание белого цвета березовых стволов с яркой утренней зеленью пихт заставляли всматриваться в эту красоту еще и еще.
    Внезапно автобус выскакивал на акведук или мост, над какой-нибудь маленькой речушкой, которых здесь действительно было множество, и тогда во все стороны открывалась изумительная ширь зеленого шатра, теряющегося где-то вдали. Горизонт еще различался с трудом, и, казалось, что лес уходит непосредственно в небеса.
Высота мостов действительно была впечатляющей. Не знаю, какие мосты считаются самыми высокими. Наверное, в мире есть и повыше, но для наших мест, да и для нас, едущих сейчас по ним, они были единственными. Узенькая полоска воды, для преодоления которой и строились эти громады, терялась где-то внизу, и шума быстро бегущего потока даже не было слышно, несмотря на настежь открытые окна в автобусе.
    Постепенно стали попадаться деревушки, придорожные кафешки, заправочные станции – чувствовалось приближение большого города. И вскоре он нарисовался во всей красе.
    Я никогда раньше не был в Барнауле и даже не представлял себе, что это за город. Сначала мы поехали по широченной в шесть полос трассе, на которой нас ждал сюрприз. Вернее, сюрпризом это было только для меня. Сергей спокойно остановился перед небольшой будочкой со шлагбаумом, перекрывающим нашу полосу, достал двадцать рублей и протянул в окошко сидящей там женщине. Шлагбаум поднялся, и мы продолжили наш путь. Так я впервые познакомился с платной дорогой.
   Что говорить – дорога действительно хорошая, широкая, ровная, разметка отчетливая: едь – не хочу. Прикинув, сколько машин может проехать через этот пост за сутки, я присвистнул – куда же можно деть такую кучу денег?
    Стали гадать – куда уходят собираемые деньги и, незаметно, въехали в сам город. Правда, не в центр. Путь наш пролегал по окраине Барнаула, но и здесь можно было представить, как он хорош. Аккуратные красивые коттеджи, яркие рекламные щиты, вывески магазинов, современные могучие постройки, между которыми имеющимся улицам было уже явно тесновато – все это заставляло разглядывать себя не хуже, чем лес, по которому мы ехали совсем недавно.
   Сергей ориентировался здесь совершенно свободно. Даже когда на нашем пути появилась огромная запутанная, на мой взгляд, многоэтажная и многополосная развязка, это не вызвало у него и капли сомнения. Он свернул в нужное время в нужном месте, и постепенно красивые коттеджи сменили деревянные, нуждающиеся в ремонте, домишки, на которых уже не было ни рекламных щитов, ни ярких вывесок. Бегущие здесь трамвайные рельсы заросли травой, да и асфальт стал пожиже – автобус стало ощутимо потряхивать. Наверное, именно про эти места пел Трофим: - «У нас кладут асфальт местами и немного, чтоб всякий оккупант на подступах застрял…». Мы не оккупанты, и мы не застряли. Привычка…
    Через час, как последние Барнаульские огороды остались за спиной, решили остановиться перекусить, да и стрелка датчика топлива прыгала в опасной близости от красной черты – пора было заливать солярку.
    Сергей долго выбирал место и, наконец, съехав на обочину, остановился возле какой-то сельской остановки, где, кроме павильона и стандартного бетонного туалета, ничего не напоминало о людях. Пока женщины раскладывали на переднем сиденье салона взятую из дома снедь, мы с Сергеем достали одну из коробок с соляркой и стали сливать ее прямо из бутылок в бак. Пустые бутылки отправили вслед за коробкой под насыпь в какую-то заросшую травой яму, так что их и видно не стало. Автобус полегчал уже на полсотни килограммов.
    Во время заправки в полной мере проявилась дотошность Водяного, о которой я уже не раз упоминал. Прежде чем заливать горючее он не поленился сорвать пук травы и бросить его на землю рядом с автобусом, как раз под горловину бака.
   - Чтобы землю не закапало, - пояснил он мне на мой немой недоумевающий взгляд. – Нам же еще завтракать, а тут соляркой вонять будет, - после чего, когда бак стал полон, смахнул действительно закапанную соляркой траву под откос вслед за бутылками.
    Потом достал откуда-то из-под сиденья кабины кусок хозяйственного мыла и полотенце, - и это у него было заготовлено заранее и уложено так, чтобы легко было достать. Санька слил нам на руки из бутылки «технической воды», которая тоже была припасена в определенном месте в салоне, и, вскоре, мы присоединились к завтракающим друзьям.
    Надя, жена Сергея, захватила из дома помимо всего прочего даже кастрюлю с вареной картошкой и целую тарелку котлет, которые мы одну за другой не долго думая, положив на кусочек черного хлеба, отправляли в рот. Вареные яйца и нарезанные огурцы, ветчина, зеленый лук, жареные куриные окорочка и, напеченные моей женой в дорогу, пирожки, составили им компанию. Завершился первый завтрак путешественников горячим сладким чаем из термоса, без которого Сергей не отправлялся ни на одну рыбалку. Жить, как говорится, стало лучше, жить стало веселее. Тут-то я и сделал первый кадр из целой сотни, нащелканных за время путешествия.
   Сергей стал заносить какие-то данные со спидометра в затрепанную толстую тетрадь, смотрел на часы и сверялся с записями в начале тетради, о чем-то совещался с Надей и Сашкой, снова заглядывая в тетрадь. Очевидно, сравнивал график движения с предыдущими годами, и, похоже, остался доволен.
    После стоянки я уселся за руль, а Серега перебрался на мое место в салон покемарить. Еще бы – всю ночь не спал, а ехать еще было и ехать, причем последнюю часть пути, как я знал, по горам. Горным серпантином меня все пугал Санька, и я сразу заявил, что по горам за рулем не поеду ни под каким соусом. Проехав буквально десяток километров, я уже пожалел, что согласился даже на эту авантюру – уселся за руль чужого автомобиля, пусть и на равнине. Автобус слушался меня с трудом. Я никак не мог приноровиться к педали газа – она то проваливалась к самому полу, то схватывала на первых сантиметрах, и автобус буквально прыгал вперед. Долго не мог понять, как переключаются скорости – вроде как у всех заднеприводных машин, но с таким малым расстоянием хода рычага, что ловить скорости приходилось с большой осторожностью. Ко всему прочему у руля был такой огромный люфт, что я просто никак не мог понять, как Сереге удается выжимать из бедолаги автобуса больше сотни в час. Ехал он совершенно свободно, чего не скажешь обо мне. Словом, больше семидесяти – восьмидесяти я просто не рискнул поддавать.
    Когда немного освоился – осмотрелся. Надежда, сидящая рядом, дремала. Надо сказать, что всю дорогу в тысячу двести километров Надя так и просидела на переднем пассажирском сиденье и ни разу не прикорнула в салоне, как ей не предлагали. Серега и Санька спали. Только Татьяна, дочь приятеля, ждущего нас в Зыряновске, бодрствовала и поглядывала в окно, хотя картина там была довольно однообразная и совсем не похожая на лес.
    Бесконечные зеленые поля периодически чередовались с небольшими перелесками, опрятными деревушками, через которые мы проскакивали не останавливаясь, густыми посевами подсолнечника, закрывающими своими большими желтыми головками всю землю до горизонта. Чего – чего, а подсолнухов в Алтае посажено много.
    Через час Сергей проснулся, посмотрел на часы, и, очевидно, не удовлетворенный скоростью нашего «корабля», бесцеремонно согнав меня с водительского места, чему я, надо сказать, был только рад, снова уселся за руль. Скорость сразу возросла раза в полтора.
    Еще через час в каком-то селе Водяной загнал автобус на подвернувшуюся эстакаду и стал что-то усиленно рассматривать под автобусом. Оказалось, что автобус не совсем исправен. Масло бежало куда-то не туда, и когда оно набиралось, где не положено в большом количестве, его надо было переливать обратно. Сергей сливал масло, заправлял его в огромный грязный шприц и снова куда-то заливал. Обалдеть!
    Тысяча двести километров на неисправном автобусе, да еще по горам! Действительно – обалдеть! Но мне это нравится. Водяной, наверняка, тоже поехал бы с нами на рыбалку зимой без печки в машине. Для меня это критерий.

    Следующая остановка была в Курье - небольшом городке Алтайского края, где мы, пробежавшись по рынку, купили бутылочку «Ферри» для мытья посуды и большие красочные плакаты, на одном из которых был изображен наш президент, на другом российский флаг. Сергей рассказывал, что раньше они брали с собой полотняный триколор из дома и поднимали его над лагерем. Проезжающие мимо машины, а в основном это были российские туристы, сигналили, пассажиры что-то радостно кричали и махали руками. Словом всем было весело и интересно.  Но в этот раз как флаг не искали, так и не нашли. Пришлось покупать, хорошо, что хоть бумажный попался.      
    Километров через пятьдесят дорога пошла на подъем.
    - К Змеиногорску подъезжаем, - обернувшись, сообщил Сергей.
    Мне это название ничего не говорило, и Водяной вновь вернулся к роли гида.
    Где он узнал все эти подробности о городе, сказать не берусь.
Мы действительно ехали вверх. Город расположен у подножия Колыванского горного хребта на высоте около полукилометра у горы Змеевой на реке Змеевой. Раньше здесь добывали серебро, чуть ли не половину всего серебра рудного Алтая, был даже сереброплавильный завод. Прямо внутри горы до сих пор как музей сохранились фрагменты рудного производства позапрошлого века. Потом серебро кончилось, завод закрыли, а поселок, тоже Змеевой, остался. Зато нашли какие-то полиметаллические руды, которые даже ценнее самого серебра. Их-то сейчас и добывают. Поселок стал городом, даже районным центром, и превратился в Змеиногорск. А название пошло от обилия змей, которые здесь встречаются в огромных количествах. Тут же Сергей не преминул провести ликбез со мной:
    - Когда в горы пойдем, - он в этом нисколько не сомневался, - обязательно посох возьми и стучи по камням, особенно перед тем, как на новое место встать. Тогда змеи прячутся. А то наступишь ненароком… Мы так в Афгане всегда делали, и никого не укусили.
    Ни фига себе! Подарок из Африки… Здесь не китайские кеды, а кирзовые сапоги надо было брать.
    Дорога петляла среди невысоких гор, местами покрытых хвойными деревьями. Мы высматривали самые интересные вершины и пытались давать им названия. Вот эта похожа на богатыря в шлеме, эта на Пизанскую башню – так же наклонена, эта на три гигантских блина, положенных друг на друга, а две этих горки, непонятно как оказавшиеся в стороне от хребта среди чистого поля, на двух усталых сфинксов, очень похожих на египетских.
   
    Перед Староалейской я увидел на бетонном постаменте небольшой старенький трактор, покрашенный красно-коричневой краской, удивительно напоминающий современные дэтушки, но все же чем-то неуловимым отличающийся от них (только потом я сообразил, что меньшими размерами), и попросил Сергея остановиться. Вместе со мной из автобуса вышли размять ноги и все остальные. «Первоцелинник» - белыми буквами по красному полю в небольшом углублении было написано на постаменте. Я смотрел на это чудо пятидесятых и пытался думать о покорителях целины, но мысли в голову лезли все большей частью несерьезные. «Интересно, местные мальчишки лазят в кабину трактора или нет? А рычаги целы? А может он, вообще, заводится? Хотя вряд ли… У нас бы давно «металлисты» по частям растащили и в металлолом сдали, а тут, смотри-ка ты, стоит. Культура… Юг…».

    Сказать по честному границу я представлял себе несколько по-другому. Конечно, я не ожидал увидеть идеально гладкую контрольно-следовую полосу с колючей проволокой и полосатыми столбами с гербом России, бравых парней в фуражках с зелеными околышами, автоматами в руках и злющими овчарками на поводках. Но то, что увидел, повергло меня в глубокое уныние, если не сказать больше – за державу стало обидно.
    Границу я пересекал два раза в начале девяностых – летал с группой шахтеров – туристов из нашего поселка в Германию. Но там, в аэропорту, что в Москве, что в Кельне, все было цивильно, культурно и красиво. Были внимательные пограничники, сверкающие беспошлинные магазины  на ничейной земле, доллары, купленные по сумасшедшей цене – тысяча четыреста рублей за бакс (надо же было попасть прямо в «черный вторник»), по две бутылки водки на нос (больше было нельзя), такс-фри, коробки с видеомагнитофонами, остатки марок и много что еще, о чем было приятно вспомнить.
    Здесь же, на окраине деревни  с прозаичным названием – Михайловка (в двадцати километрах от нашего поселка есть такая), стояло несколько одноэтажных домиков из белого кирпича, построенных, похоже, на скорую руку, фанерная будка, неровно выкрашенная ядовито зеленой краской, да ржавый шлагбаум, под которым в землю прятались металлические шипы. Я так понял, что в случае необходимости они шли в дело – поднимались и тормозили  транспорт шпионов - нарушителей. Никаких флагов, государственных гербов, даже самого названия страны – Россия, я не увидел.
   Все это было обнесено хлипким забором из обычной сетки – рабицы.
Перед шлагбаумом стояли две иномарки с алтайскими номерами, были «Жигули» с тюменскими и «Нива» с омскими, о чем поспешил рассказать Сергей. В чем – в чем, а в номерах регионов он разбирался очень хорошо. Мы были пятыми, а сразу за нами пристроился огромный красный джип, с иностранными, конечно, казахстанским номерами.
    Все в машине, кроме меня, конечно, радостно загомонили, и я понял, как нам несказанно повезло, что так мало машин на таможне – есть шанс проскочить ее не больше чем через час – два. У меня это вызвало недоумение – я полагал, что процедура досмотра займет минут тридцать. Что можно искать в пяти машинах целых два часа? Оказалось – можно…
    Только через полтора часа, когда «Нива», стоящая перед нами, скрылась за полосатым шлагбаумом, Сергей собрал наши паспорта и подошел к фанерной будочке, через небольшое окошко которой выглядывал молодой пограничник.
    Готовясь к сегодняшней поездке, мне пришлось получать новый паспорт - я искренне считал, что в Казахстан, раз это заграница, можно въехать только по загранпаспорту. Срок действия прежнего, по которому я летал в Германию, давно закончился. Дважды мне пришлось ездить в областной центр, фотографироваться, что-то переплачивать за срочность, но к рыбалке новенькая «краснокожая паспортина», лежала рядом с обычным российским паспортом в такой же новенькой барсетке, только черного цвета.
    Обидно было то, что этот загранпаспорт, доставшийся мне тысячи за две российских рублей – никак не меньше,  даже не понадобился. Оказывается, в Казахстан можно въехать по обычному паспорту, и ни Сергей, ни кто другой загранпаспорта не взяли.
    Минут через пятнадцать вышедший из будки пограничник поднял шлагбаум – здесь не было даже автоматики, и мы, проехав метров пятьдесят, остановились у одноэтажного домика из белого кирпича, куда Сергей отправился уже и с нашими паспортами и с документами на машину. Это собственно и была таможня. Оттуда тоже вышел человек в фуражке с зеленым околышем и подошел к машине, заглянул в открытую дверь, безо всякого интереса посмотрел на нас, с интересом заглянул в бардачок, опять с недовольным видом в заднюю дверь, которую предусмотрительно открыл Сергей, безостановочно рассказывающий таможеннику о том, куда и зачем мы едем. Когда явно утомленный таможенник услышал, что мы едем на Бухтарминское водохранилище в седьмой раз, он поспешил ретироваться, а мы еще через пятьдесят метров вновь остановились у такого же домика с небольшим предбанником. Туда мы по команде Водяного отправились уже все, и каждый со своим паспортом в руке.
Два молоденьких лейтенанта – мужчина и женщина, внимательно изучили наши паспорта, куда-то что-то записали, заглянули в компьютеры (Сергей потом уверял, что пробивали подлинность паспортов) и выдали каждому вкладной лист. Я засунул свой под обложку и быстренько отправился в автобус. Всю дорогу мы с Санькой соревновались, кто займет лучшее место в салоне у спинки сидений, потому что другому приходилось лежать на мешках в проходе, что было менее комфортно. В этот раз повезло мне.
    Еще минут через двадцать, когда в машине собрались все, приподнялся второй шлагбаум, и мы выехали из России. Признаюсь, что никаких чувств я в этот момент ни испытывал – ни горечи, ни радости.
    На нейтральной полосе никаких сверкающих беспошлинных магазинов не было. Была серая пыльная дорога, слева в низинке поблескивало небольшое озерцо, выше которого ехал трактор, а справа виднелось несколько деревянных домишек – какая-то деревенька – не то русская, не то казахская. Этого не знал даже вездесущий и всезнающий Водяной. Впереди были только холмы, покрытые мелкой серо-зеленой травой.
    Километра через полтора петляющая среди холмов дорога круто пошла в горку и вскоре перед нами появилась уже казахская таможня.
    Казахи не дураки – построили свою крепость на самой высокой горе, куда вела единственная дорога с уклоном градусов в сорок, так что, когда мы остановились в хвосте довольно приличной очереди из машин самых разных марок, под колеса пришлось подкладывать большие камни, которые лежали здесь в изобилии. Наверное, бедные автотуристы, наученные горьким опытом, натаскали за свою бытность. Интересно, а как они в дождь или в гололед взбираются?
    Эта таможня производила впечатление. Прежде всего тем, что над большими металлическими воротами с новеньким автоматическим шлагбаумом, покрашенным в бело-красные полосы, развивался казахский флаг – на сплошном голубом фоне в центре круглое золотистое солнце с расходящимся лучами, под которым парил не то орел, не то беркут, а слева вертикально шла тоже золотистая полоса с каким-то замысловатым, явно национальным орнаментом и было написано огромными буквами «Казахстан». Чуть в глубине – это мы увидели, когда поднялись по косогору достаточно высоко, строилось огромное современное здание с зеркальными окнами, были эстакады для досмотра грузовых машин, да и территория вся была заасфальтирована. Эта строилось основательно и надолго. У нас же даже гравий был не везде…
    Здесь очередь двигалась еще медленнее, чем в России. Поэтому и машин скопилось больше. Да еще казахи, ну как их после этого не назвать националистами, своих пропускали без очереди. Джип, который в Михайловке стоял за нами, здесь, даже не останавливаясь, объезжая выстроившиеся машины, спокойно поднялся в горку и шлагбаум перед ним предупредительно поднялся. Еще пять минут, и довольные казахи уже выходили из пункта визуального контроля, помахивая своими синими паспортами. А вы, русские Ваньки, стойте в очереди. Мы здесь хозяева – было написано на их физиономиях.
    Ожидание затянулось часа на два, но, наконец, и это осталось позади. Кстати, казахстанские таможенники, носившие фуражки с очень высокими тульями, напоминающие эсесовские, оказались вполне корректными. Правда, попросили каждого из нас заглянуть в объектив фотокамеры, сфотографировали и куда-то занесли, очевидно, в базу данных. Сергей уверял, что все таможни здесь объединены единой сетью, и где бы ты ни въехал или не выехал, тебя узнают везде. Это показалось мне разумным. Интересно, а у нас так или нет?

    Ну, вот мы и за границей. Снова никаких чувств, кроме любопытства – что это за Казахстан такой?
    Настоящих высоких гор с огромными снеговыми шапками, о которых много и красочно рассказывал Водяной, я не увидел. Зато увидел сразу по выезду с таможни небольшой ресторанчик, двери которого были призывно раскрыты, и Сергей не преминул здесь остановиться. Я радостно подумал, что здесь, мы попробуем чего-нибудь национального, горячего – сорпы или казы, шужука или кабырги. Из всего этого я знал только, что такое сорпа – насыщенный ароматный мясной бульон, а остальные названия просто вычитал в Интернете, просмотрев сайт о национальной кухне Казахстана и решив при случае блеснуть знаниями в стране, куда мы ехали.
    Однако наш командир и не думал о таких мелочах, как питание экипажа. Задача у него была куда более важная. Необходимо было при въезде в эту страну машину застраховать, чтобы как-то утрясать денежные проблемы, если вдруг возникнут дорожные. Вот для этого  Водяной и остановился.
    В ресторанчике с высокой барной стойкой, зал которого был стилизован под старинный грот, за крайним столиком прямо напротив камина сидел агент по страхованию и ждал очередных клиентов. Внешность у него была отнюдь не казахская – типичный славянин: худощавый, русоволосый, да и по-русски разговаривал, дай бог каждому русскому. Место он выбрал совершенно правильно: во-первых, клиентов действительно было много (об этом говорила целая стопка уже заполненных квитанций на столе), во-вторых, он единственный производил обмен наших рублей на казахские тенге и по курсу отнюдь не плохому для себя. А брать плату рублями он не собирался. Других обменников в округе не было.
    За стойкой, прикрывая широкой спиной бутылки с разноцветными наклейками, выставленные на витрине, в белом халате стояла тоже типичная славянка: кудрявая, широколицая и довольно полная. Здесь, как оказалось, никакими национальными блюдами не угощали, в меню значились куда более прозаичные и понятные русскому человеку окрошка, гуляш с гречкой, борщ да бигус. Никаких кумысов и шубатов, даже чай здесь был не казахский – с молоком, а обыкновенный из пакетиков – «Принцесса Нури». Когда я попытался продемонстрировать свои знания казахской кухни и попросил сначала сорпы а потом хотя бы айрана утолить жажду, она удивленно посмотрела на меня, помолчала, и, укоризненно покачала головой – мол, откуда вы такие умные беретесь? Похоже, эти названия она слышала впервые…

    Пресловутый айран мне довелось попробовать только года через три после описываемых событий, да и то не в Казахстане, а дома. Кисло-соленая жидкость, цветом напоминающая снятое молоко, продавалась в одном из супермаркетов, где я и прихватил бутылочку для пробы, вспомнив о сегодняшних приключениях. Распечатанная бутылка, после того как я сделал пару глотков, так и простояла в холодильнике, пока айран окончательно не испортился. Хотя, похоже, не было абсолютно никакой разницы – что свежий, что испорченный. Второй раз попробовать этот «утолитель жажды» у меня просто не хватило духу. Только тогда я с удовлетворением подумал - как все же хорошо, что айрана в свое время не оказалось в приграничном ресторане.
 
   Здесь тоже деньги не меняли, а на рубли не торговали. Складывалось скверное впечатление о сговоре хозяев ресторана и страховщика. Хочешь не хочешь, а деньги менять надо. Без страховки можно было доехать только до ближайшего городка, где попытаться отыскать страховую компанию, да и то, если повезет, и ты не попадешь в ДТП или на глаза гаишнику. А может, здесь их зовут как-то по-другому?
    После покупки страховки у Сергея осталось немного тенге и я попросил его купить бутылку местного пива – на витрине рядом с «Туборгом», «Старо Прагой» и «Пилзенским праздроем» стоял «Казахстан» в темных стеклянных бутылках, которого я никогда не видел и не пробовал, на что тот заговорщицки зашипел:
   - Ты что?.. Ты знаешь, сколько это пиво здесь стоит? У нас бутылку водки можно на эти деньги купить. В Шеманаихе купим и пива, и рыбы, - после чего поспешил к выходу.
    Когда в машине я, узнав курс, по которому Сергей менял деньги, высчитал стоимость бутылки пива в приграничном ресторане и перевел на наши бедные рубли, даже присвистнул от удивления. Неужели кто-то покупает бутылку пива по цене неплохого коньяка? Мы лучше потерпим до Шеманаихи. Всего то километров пятьдесят, как уверял наш всезнающий водитель.
    Снова покрытые серо-зеленой травой холмы, что и в России, неровная дорога, идущая между ними и ныряющая куда-то вниз, жаркое солнце, превратившее автобус в некое подобие печки, где из нас вытапливались остатки жира – все то же, что и у нас. Разница была в том, что здесь дорога заасфальтирована, хоть и богата на ямки да трещины, а в нашей любимой стране это только планировали сделать. Подъезжая к Михайловке, мы увидели на обычном проселке, ведущем прямо к границе, кучи щебня, которые пытался растащить и разровнять огромный грейдер. Но вполне возможно, что этим дело и ограничится. Асфальтирование дело дорогостоящее, а престиж страны, это…  так себе, мелочи. Не Москва ведь…
    В Шеманаихе бутылка «Казахстана» стоила на наши деньги всего четырнадцать рублей, вполне сносно, но его мы брать не стали, а купили с Санькой по стаканчику разливного, холодного и удивительно вкусного. Сам Сергей ограничился бутылкой местной минеральной воды. Надя с Татьяной съели по мороженому и тоже похвалили. Вот такой Казахстан мне нравится.

    После Усть-Каменогорска начались горы. Дорога сначала плавно перескакивала с одной сопки на другую, а потом вдруг стало заметно, что петляет она не среди холмов, покрытых травой и зелеными пятнами деревьев, а по настоящим горам, хоть и не высоким – их можно было видеть и справа и слева и впереди. Серо-коричневый щебень и большие черные валуны сплошь заполнили придорожные откосы. Местами камни, скатившиеся откуда-то сверху, лежали прямо на дороге, и их приходилось осторожно объезжать.
   Редко попадались неширокие равнины, по склонам которых можно было рассмотреть зеленеющие посадки, причем не природные, а явно выполненные по воле человека – удивительно ровные ряды говорили именно об этом. Встречались целые поля, засаженные все тем же подсолнечником как в Алтае, но были и сплошь зеленые озера без единого желтого пятнышка. По-видимому – зерновые. Оставалось только удивляться, как жителям этих мест удается затаскивать на такие крутые косогоры сельскохозяйственную технику. 
    То  там,  то  здесь  стали подниматься  горные  хребты.  Они разделяли мелкогорье черными скалистыми массивами и горделиво уходили   за горизонт, пряча свои вершины в белые облака.
    Чем круче становился подъем и опаснее виражи, тем более возбужденным становился Сергей. Он, казалось, получал огромное удовольствие и от горных вершин, и от дрожащего в ущельях воздуха, и даже от моих просьб ехать помедленнее и словно нарочно прибавлял газку. В какой-то момент он вдруг с ожесточением хлопнул себя по лбу:
    - Черт, традицию нарушили…
    Потом, не останавливаясь, а лишь чуть сбавив скорость, порылся в бардачке, где в беспорядке лежали магнитофонные кассеты, достал одну и с видимым удовольствием включил ее, тут же прибавив громкости. Из динамиков раздался хриплый голос Кая Метова. И Сергей, и Сашка в один голос стали рассказывать мне, что песни этого певца именно здесь, в горах, на этих крутых поворотах, являются у них традиционными, своего рода талисманом, и все годы, что они ездят сюда, начиная с самого первого раза шесть лет назад, они непременно слушают их. Мне было трудно поверить, что этой кассете больше шести лет, качество записи было неплохим. Наверное, больше нигде, кроме как здесь, ее и не крутили. Но даже, несмотря на хорошее качество, когда одни и те же песни зазвучали во второй, а затем и в третий раз, я был готов вытащить кассету и запустить ее в ближайшее ущелье: далеко – далеко и глубоко – глубоко. Серега же только пританцовывал за рулем. Может, действительно, эта запись помогала ему. Приходилось терпеть.
    Дорога, между тем, становилась все круче и все извилистее. Повороты следовали буквально один за другим, и в какой-то момент, подняв голову, я увидел, что прямо над нами на высоте метров двадцати по узенькой полосочке асфальта ползет «Камаз» - длинномер. Мама дорогая! Опустив глаза, я увидел картину не менее жуткую – настоящую пропасть, дна которой и видно не было. Когда это мы успели так забраться!?  А главное, что по краю дороги, по которому мы и ехали, не было ну абсолютно никаких ограждений. Хоть бы столбы - отбойники металлические поставили…
А вот и «Камаз», который только что был над нами, уже выворачивает навстречу из-за очередного крутого поворота. Ему легче, он вдоль скалы идет, а мы то по краю… Я не выдержал:
    - Серьга, ты давай потише… Я к таким картинам не привык, - чем вызвал только его смех.
    - Иваныч, - излишне весело, как мне показалось, ответил Сергей, - я в Афгане и не по таким виражам гонял. Не боись, прорвемся. Скоро и думан будет, - но скорость, тем не менее, сбавил.
    Мне даже показалось, что он ждал этой уже повторной просьбы.
    Наш подъем продолжался и на одном из поворотов я насчитал сразу четыре дорожных уступа, расположенных один над другим, на которых можно было увидеть ползущие машины. Причем самые верхние казались не больше игрушечных, которыми в детстве так любил играть мой сын. Картинка впечатляющая. Все же не зря я поехал. Ну, где еще такое я бы увидел?
Дорога, вильнув на очередном повороте, вдруг пошла вниз, стала несколько шире, и мы оказались в небольшом распадке. Во всяком случае, какое-то время горы окружали нас с обеих сторон. Здесь падать было некуда, и я успокоился.
    - Что такое думан? - спросил я Водяного.
    - Магазин или кафе, что-то вроде этого, - ответил тот. – Сейчас увидишь.
    И действительно, минут через пять мы оказались на небольшой площадке, окруженной со всех сторон горами. Слева высилось небольшое здание зеленого цвета с яркой вывеской в виде полукруга над входом - «Duman», а под ней чуть мельче приписка - «Kaфесi» - такая смесь английских и русских букв, и рядом - «Кафе». Теперь понятно… Перед думанном выстроилось несколько легковых машин, с номерами преимущественно российскими, пара грузовиков и даже один автобус. Справа стояла небольшая открытая будочка с мангалом, где настоящий молодой казах, смуглый и черноволосый, жарил шашлыки.
    Сергей всю дорогу вспоминал, что в прошлом году они покупали здесь шашлыки, которые стоили на наши деньги всего десять рублей. Сейчас попробуем… Есть, честно говоря, уже хотелось. Да и запах жареного на углях мяса, которому просто некуда было деваться из этого закрытого со всех сторон места, заполонил все вокруг, дразнил и разжигал аппетит.
    Рядом стояло еще одно небольшое здание, какая-то летняя пристроечка. А справа на высоте метров десяти довольно внушительное деревянное сооружение, в котором легко было узнать общественный туалет. Самое интересное было в том, что стоял он на высоких деревянных столбах, и к нему вела крутая деревянная лестница с перилами, по которой двигалась в обоих направлениях целая вереница людей.
    Смотреть на туалет в таком ракурсе мне еще не приходилось.
    Мои попытки попробовать шашлычка были пресечены контрдоводами о той же сухомятке и напоминанием, что местных денег у нас не так уж много, дай бог, что бы на чай хватило.
    На чай хватило, даже еще по какому-то местному пирогу с мясом досталось. Правда, хороши они оказались только тем, что были горячими, а так ничего особенного, никакого местного колорита. Пол Казахстана проехали, а национальной кухни еще не пробовали… Да и попробуем ли с таким прижимистым казначеем?

    День, между тем, перевалил на вторую половину, и по глубоким распадкам  нас встречала уже вечерняя прохлада с легкими сумерками. Дорога после думана стала ровнее и предсказуемее, серпантинов с головокружительными поворотами больше не встречалось. Когда солнце закатилось за оставшиеся чуть в стороне горы, мы благополучно перевалили очередной горный хребет и автобус притормозил возле своротка на Зыряновск - конечной точке нашего сегодняшнего путешествия, где нас ждал и кров, и дом, и наш товарищ Володя в квартире своего отца, жителя Казахстана.
    Место было примечательным. На высоком, правда, обветшалом постаменте лежал горный барс - скульптурный символ этих мест, ставший от гари проезжающих машин землисто-серым, а рядом стояла какая-то заброшенная почти квадратная, потихоньку разваливающаяся башня. На верхней площадке ее, несмотря на наступающие сумерки, легко можно было рассмотреть клочья растущей травы и даже небольшое дерево. Отсюда до дома было каких-то несколько километров, которые мы благополучно проскочили, почти не заметив.

   В городе Сергей ориентировался легко. Изредка он что-то уточнял у Нади и Саньки, но возможно просто советовался с самим собой. Несколько поворотов по уже освещенным улицам и, наконец, мы у дома, где нас должны ждать.
   Автобус остановился в закрытом дворе из нескольких трехэтажных домов старой постройки с небольшим огороженным сквером посередине. Водяной кивнул на окна первого этажа:
    - Что-то Водолаз нас не встречает? – и нажал на сигнал.
Водолазом он звал Володю, заядлого ныряльщика и любителя подводной охоты, в гости к кому мы и приехали. Именно он семь лет назад выманил Сергея на отдых в эти края, и с тех пор для того не стало лучшего места, чем Бухтарма. Во всяком случае, для летнего отдыха и рыбалки. Чаны – это совсем другое, это – осенью, и совсем не для отдыха, а просто для рыбалки. Если не считать, конечно, отдыха души.

    В подъезде дома шел ремонт. Потолок и стены были чисто побелены, а вот ступени и черная металлическая дверь, перед которой мы остановились и постучали, были густо забрызганы белыми кляксами известки. За дверью послышался шум, чертыханье, скрип отодвигаемого засова и широко улыбающийся Водолаз во всей красе предстал перед нами.
    Правда, вид его несколько смутил наших женщин – изрядно поддатый Вова разгуливал по квартире в одних плавках. Наверное, в доме было жарко. Взаимные приветствия, рукопожатия, приглашения проходить и он скрылся в комнате, одеться. А в длинном узком коридоре, наполовину перегороженным в середине старинным высоким комодом, на котором стоял новенький телефон, появился Николай Демидович – отец Володьки, невысокий, худощавый, с абсолютно седой, но еще густой шевелюрой. Он был искренне рад нашему приезду, долго тряс руки, расспрашивал о дороге, а с Водяным так вовсе разобнимался.
    Еще через несколько минут все разбрелись по квартире: Санька отправился в ванную умываться, женщины в дальнюю комнату переодеваться после пыльной дороги, а мы с подошедшим Водолазом расположились на кухне.
    Темный от старости буфет с посудой, столик у окна, несколько стульев, тоже не первой молодости, небольшой диванчик со смятой подушкой, да газовая печка в углу, на которой стояла электроплитка – вот и все убранство. Но все же это был Дом. На плитке стояла вместительная кастрюля, источавшая, несмотря на закрытую крышку, изумительный аромат горячего только что сваренного борща. Володя, заметив наш неподдельный интерес к кастрюле, сразу же похвалился:
    - Вот, специально к вашему приезду сварил. Из баранины… За семь тысяч тенге барана купил… Возьмем с собой на море (так он звал водохранилище), шашлычков наделаем.
    Я не знал дорого это или нет – семь тысяч тенге, но горячему борщу был рад, как, наверное, и все остальные.
    Пока переодевшиеся женщины разливали борщ, готовили немудрящий салатик из овощей, захваченных из дома, мы с Водяным, тоже умывшись, отогнали автобус на небольшую стояночку на окраине пустыря рядом с домом, закрыли его и, прихватив бутылку водки, вернулись в дом. 
    Вовка, увидев бутылку, значительно повеселел, но заметил:
    - Давайте сначала дедовой настойки на золотом корне попробуем. Вот – вещь!
Потом к отцу:
    - Батя, ребята хотят твоей настоечки попробовать. Давай угостим?
    Николай Демидович, которому настойка, очевидно, была нужна как лекарство, после такой просьбы естественно отказать не мог, и мы разлили по первой. Потом по второй.
    Сорокаградусная настойка со стимуляторами из корня родиолы розовой пилась легко. Я, вообще-то знал, что пьют настойку из золотого корня по пятнадцать – двадцать капель за полчаса до еды при усталости, эпилепсии, даже при импотенции, но отказываться от целой рюмки не стал. Зачем? Наверняка Водолаз уже неоднократно ее попробовал и, судя, по его довольной физиономии и неуемному желанию попробовать еще, остался доволен. Так что передозировка нам не грозила.
    Когда кончилась и водка, Вовка не поленился и сбегал в ночной магазинчик, тропинка к которому пролегала как раз мимо автобуса через пустырь, за пивом. Пиво мы уже пили на свежем воздухе возле автобуса.
    Ночь была темной и прохладной. На пустыре посвистывали какие-то ночные птицы, циркали сверчки, легкий ветерок раскачивал верхушки деревьев в сквере и обдувал наши разгоряченные лица. Разговоры крутились вокруг завтрашней поездки. Мы пытались спланировать ее как можно компактнее, чтобы пораньше выбраться из города, хотя дел предстояло переделать очень много. Да и до берега было ехать еще больше сотни километров, причем последние двадцать не по самой лучшей дороге.
    Прежде всего, надо было зарегистрироваться в местном отделении милиции, поменять российские деньги на казахские и прикупить продуктов, водки и пива.
    Володя рассказывал, где какое пиво и почем здесь водка. Оказалось просто сказочно – водка была практически даром, где-то около тридцати рублей бутылка, когда у нас дешевле шестидесяти было уже не найти. Вовка знал цены совершенно точно, поскольку не раз уже бегал в ближайшие магазины. Затем надо было забрать вещи из гаража, с которыми ребята постоянно ездили на море: одеяла, стулья, посуду, палатку, водолазное снаряжение и портативную коптильню, которую они почему-то называли «говорящий ящик». Почему – я понял позднее.
    Была еще одна серьезная проблема, без решения которой ехать на берег было просто нельзя. Нам нужен был баллон с газом, а газа в городе не было. Жить среди скал, где нет ни одной дровинки, десять дней, как мы планировали, было невозможно, как невозможно было и привезти дров с собой – бедный автобус и без того был перегружен. Ребята ежегодно брали пятнадцатилитровый газовый баллон, раскладную походную газовую печку на две конфорки и жили без горя и забот. Варили, жарили, парили на газу,  и все равно тот оставался. А в этом году произошел сбой в обеспечении - газа в городе не было, как уверял Володя. Поэтому он и варил борщ на электроплитке. Надо было что-то делать, но вот что?.. С этими мыслями мы и разошлись.

   Несмотря на позднее время, жизнь в округе кипела – мимо нас то и дело проходили люди, преимущественно молодежь, к ночному магазинчику. Так что мы решили с Саньком ночевать в автобусе, а все остальные в доме. Так надежнее.
И не ошиблись.
   Я проснулся от громкого стука в окно. Кто-то очень настойчивый долбился в боковое окошко, и прекращать своих попыток явно не собирался. В сумерках только-только нарождающегося дня сквозь расплывающиеся капли на стекле я с трудом рассмотрел чью-то круглую физиономию с огромной бородой. Можно было испугаться, но я, придав своему голосу как можно больше зверства, гаркнул что было сил, так, что спавший Санька даже подпрыгнул на своих мешках:
    - Кого надо?..
    Голос за стеклом оказался совсем не страшным.
    -  Это вы к Вовке Водолазу приехали?
    Ни фига себе, его и здесь так зовут!
    Я присел и приоткрыл окно, однако дверь открывать не торопился. Надо было оглядеться.
   Возле автобуса стоял мужик лет сорока пяти в белой рубашке и мятых светлых брюках с рыжей бородой, закрывающей такое же мятое лицо почти до самых глаз. В рыжей всклокоченной шевелюре можно было рассмотреть не то кусочки соломы, не то травы и даже небольшое белое перышко, уютно устроившееся над самым ухом. Он был изрядно навеселе. Похоже, возвращался после хорошей гулянки.
    - Я только что приехал, - мужик не стал уточнять откуда, - а мне говорят - Водолаз заходил. Ну, я сразу сюда. Стучу – стучу, никто не открывает. Потом ваш автобус с чужими номерами увидел, понял, что к нему приехали – он говорил как-то, я в городе всех знаю…
    Речь была сумбурной, он перескакивал с одного на другое, но понять его было можно.
    Это – Виктор, Вовкин дружок. Даже бывший начальник, главный врач наркодиспансера, где Вова в свое время работал. Объединяла их страсть к подводной охоте. Когда бы Водолаз не приезжал сюда, обязательно встречался с бывшим коллегой, а в этот раз не смог - того долго не было в городе. Вовка заходил к нему и домой и на работу, но все не заставал. Сейчас вернувшийся начальник срочно решил исправить ситуацию. А то, что очень раннее утро, так это мелочи, пустяки… Кто рано встает…
    После пятиминутных совместных усилий нам все же удалось разбудить Володьку, который появился в дверях, куда мы колотили уже ногами, заспанный и недовольный. Но, увидев своего дружка, он сразу и окончательно проснулся и, едва натянув спортивные брюки и ветровку на голое тело,  выскочил к нам на улицу.
    Воспоминаниям не было конца. «Помнишь, каких щук на Тургусуне стреляли?.. А какого барана на перевале завалили?.. А на Бухтарме как в шторм попали?.. А как я чуть не утонул, за корягу зацепился?..» - все это мне пришлось скромно выслушать. Я понимал, что говорится это в основном для меня, человека в подводной охоте не сведущего. Я и слушал молча, только изредка с недоверием переспрашивал и тут же восхищался, когда оба охотника в один голос принималась уверять меня, что именно так все и было.
    Когда вспоминать стало нечего, решено было встречу отметить по-мужски. Виктор сбегал через пустырь в магазин, откуда вернулся с бутылкой местной водки с красивым названием - «Адель» (они называли ее ласково – «Аделька») и большой шоколадкой, которая была вручена самому маленькому, всего-то ста восьмидесяти сантиметровому Саньке. Правда, половина ее была тут же конфискована в качестве закуски. Водка была приятной на вкус и пилась легко, но, учитывая напряженность предстоящего дня, я, разок попробовав, отказался от продолжения «банкета». 
    Водолаз, который должен был помнить о предстоящей работе, но не в силах отказаться от доброй встречи со старым товарищем, дело представил по-другому:
    - Придется мне за двоих отдуваться, раз ты не будешь. Так и скажешь Водяному, что я тебя выручал.
    Водяного он все же немного побаивался.
    Мужики не успокоились, пока бутылка не закончилась. Тут Вовка опять захотел спать, и совсем уж было собрался идти в дом, как гениальная мысль пришла мне в голову. Поняв из рассказов и Виктора и Володьки, что главный врач наркодиспансера не последний человек в городе, я рассказал тому о нашей главной проблеме – отсутствии газа, на что тот только усмехнулся:
    - Всего-то, - несколько секунд помолчал, пробормотал, - ждите, - и отправился через пустырь, но не в сторону магазина, а к виднеющимся в стороне домам.
    Еще минут через тридцать, когда к автобусу уже подошел проснувшийся Водяной, а Вовка благополучно спал внутри, подкатил санитарный «Уазик» и молодой парень вытащил из салона газовый баллон, как раз такой, об отсутствии которого мы так сокрушались. Виктор появился следом. Широкая улыбка говорила о том, что ему самому приятно, что он помог людям, выручил. Водяной, узнав в чем дело, обрадовался – одной проблемой стало меньше, и стал что-то горячо обсуждать с Вовкиным дружком. В результате у нас в руках оказалась записка, написанная Виктором. «Моих не трогать!», - грозно предупреждал он кого-то на клочке бумаги, который Сергей бережно спрятал в своей знаменитой путевой книге. Уже потом, когда Виктор, распрощавшись, уехал, Сергей пояснил, что эта записка поможет нам в случае проблем с егерями или рыбнадзором на берегу. Якобы, Виктора там все знали и уважали. Его гостей, как выяснилось позже, действительно не трогали.
    Еще через час мы были на местном рынке, где, как уверял проспавшийся Вовка, можно было поменять рубли на тенге по вполне приемлемому курсу. Сразу у входа торговал одеждой молодой симпатичный казах. Именно он и менял валюту. Сергей – человек без комплексов, уже через пять минут нашел с этим парнем и общий язык и даже общих знакомых. Когда-то казах ездил по делам службы в Кузбасс на Бачаты (небольшой шахтерский поселок недалеко от нашего), именно там они и вспомнили общего знакомого. Сергей тут же пригласил торговца в гости, наобещал кучу радостей от совместного предприятия и поменял несколько тысяч рублей на местную валюту. Сговорившись, мы еще в дороге скинулись по паре тысяч. Правда, Вовка в этой сделке не участвовал, он купил барана, да и потом периодически подкидывал в случае необходимости несколько тенге, которых у него были полные карманы.
    Потратив еще час на регистрацию в милиции, мы, наконец, всем кагалом отправились снова на рынок. Теперь уже за покупками. Закупали все, что могло понадобиться на берегу. Основную часть легких продуктов, которые не могли испортиться в дороге и не занимали много места, мы захватили из дома, просто купив в собственном магазине Водяного. Зачем куда-то деньги отдавать!? А здесь брали овощи, майонез, кетчуп, соль, сахар, колбасу и прочие мелочи. Хлеб и фрукты решили купить в большом Нарыме – последнем обжитом населенном пункте перед берегом. Хлеб там был по единодушному мнению всей компании самым вкусным в округе.
    Водки взяли шесть бутылок, чем повергли Водолаза в тяжелейшее унынье. Настроенье его несколько улучшилось, когда мы решили прихватить с собой бутылок десять разливного пива, то есть пятнадцать литров, целых полтора ведра. Воспрянув духом, Вовка повел мужскую часть компании в небольшой бар – эти места он знал, где торговали свежим разливным пивом. Одному унести планируемую покупку было невозможно.
    Бар мне понравился. Небольшой чистый полутемный подвальчик, где миловидная продавщица споро разливала пиво из автоматов в приготовленные пластиковые полторашки, которые тут же герметично закрывались. Мне это пришлось увидеть впервые, и я смотрел с удовольствием.
    Пива набрали разного: «Казахстанского», «Сибергинского», «Чешского» и еще какого-то. Бутылки как поленья дров сложили на вытянутые руки. Володя, которому досталось нести всего три бутылки, напоследок прихватил четыре копченых репуса, которого не переставал нахваливать и, как оказалось, не зря. Не успели мы сесть в автобус, где нас едва дождались Надя с Татьяной, как Вовка скрутил пробку у первой попавшейся бутылки и сделал огромный глоток. Приятный запах свежего пива поплыл по автобусу. Водяной пытался было помешать празднику души, мол, он за рулем, а мы его только отвлекаем... Но эти доводы признали неубедительными даже женщины, и бутылка на удивление быстро опустела. Репус был очень хорош, мягкий, в меру соленый, в меру прокопченный, так, что, съев одного, мы сразу же потянулись за вторым, и если бы не приезд домой, то съели бы и его. Естественно с пивом.

    Ну, вот и все… Мы едем к морю. Снова слегка выщербленный асфальт ныряет с одной горки на другую, один поворот сменятся другим, а горы, покрытые снеговыми шапками, и не думают появляться. Низкогорье…
    С перевала, куда мы добрались минут через сорок, вблизи видны были только такие же покатые сопки, покрытые травой, а вдоль дороги стояли знаки для автомобилистов:  двадцатка в красном круге да нарисованная молния в треугольнике. Совсем как в городе. В сизой дымке по курсу можно было рассмотреть мощные хребты, вершины которых были уже не зеленого, а темно-коричневого цвета и прятались в непроницаемом мареве, есть там снег или нет  рассмотреть было невозможно. А внизу у подножия гор можно было увидеть широкую ровную ленту залива Бухтарминского водохранилища, от поверхности которого как от зеркала отражалось яркое солнце, да такое, что временами просто слепило глаза.
    Залив тянулся и тянулся и где он кончался – неведомо. Сергей рассказал, что залив этот образовался после строительства Серебряногорской ГЭС, когда перекрыли какую-то горную реку и близлежащие ущелья заполнились водой. Поэтому глубины здесь о-го-го. Именно на таких и водится знаменитый репус, копченых собратьев которого, купленных в пивном баре, мы прикончили едва выехали из города. Сейчас мы едем в самый конец залива, даже объедем его возле Большого Нарыма и по противоположной стороне уйдем снова в ту сторону, откуда едем. А тянется залив и водохранилище больше чем на сотню километров до самого озера Зайсан. От нашей стоянки до него и будет как раз ровно сто километров.
    Про это озеро я слышал, даже видел раз в «Диалогах о рыбалке». Впечатления от увиденного были самые хорошие, рыбы там было много. Ну, а раз залив соединяется с озером, почему бы рыбе не быть и в заливе. Выходит, прав был Водяной, когда рассказывал о сказочной рыбалке здесь. Выстроенный логический ряд понравился мне самому, и я с еще большим нетерпением стал ждать приезда на берег.

    В Большом Нарыме пришлось задержаться. Здесь мы закупили хлеб, который действительно был очень вкусным, по паре упаковок газировки и минералки и, к удовольствию Водолаза, еще четыре бутылки водки. Жить – долго, народу – много, запас карман не тянет, так рассудили мы, и все равно ошиблись – водки, как это обычно и бывает на рыбалке, не хватило. Но об этом потом.
    После Большого Нарыма асфальт кончился, и еще через десяток километров дорога превратилась в настоящий военный полигон для испытания танков. Не в том смысле, что «танки грязи не боятся» - дорога была сухая, а в том, что только танкам по ней и ездить. Маленькие ямки чередовались с большими, те, в свою очередь, с очень большими, а когда дорога пошла по горам, то в подобные соревнования включились и булыжники – маленькие, большие и очень большие, от которых уже приходилось уворачиваться.
    Я спросил Сергея, может ли сорвавшийся с горы булыжник упасть прямо на машину, на что тот ответил вполне утвердительно и заметил:
    - Ты видишь, я к обочине жмусь, подальше от скальной стены? Но вообще-то за шесть лет ни разу не попали…
    Куда «…не попали…» и кто? Камни в машину? Это я и так понял. Или пассажиры в машине? По такой дороге оторвать глушитель, сесть на мост или сломать балку можно было очень легко. Приходилось только удивляться Серегиному мастерству, который местами даже умудрялся ехать на третьей скорости.
    Кроме меня все чувствовали себя относительно комфортно. Привыкли, неверное, за шесть то лет. Я же опасался не сколько за себя – ну лбом ударюсь в худшем случае, сколько  за Татьяну. Таня сидела заваленная со всех сторон дровами, так, что среди крупных длинных поленьев и веток, уложенных на спинки сидений, торчала только ее голова. Кинет машину в сторону - и зажмет бедную головушку как в капкане, уж лучше бы под дрова спряталась.
    Дрова – ствол дерева, разрубленный на несколько частей и с десяток крупных веток, по приказу «кормчего и рулевого» мы загрузили в салон перед выездом на горную дорогу. Для этого пришлось пешком спуститься в низину чуть ли ни на полкилометра, срубить огромную березу – меньше просто «рядом с дорогой» не было, срубить ветки со ствола, разрубить ствол на части и перетаскать все это в машину. Оказывается, дрова нужны нам будут для костра, где Водолаз планировал коптить рыбу и готовить шашлыки – мяса для этого он взял целую семилитровую кастрюля. Наверное, половину того самого барана, которого он купил за семь тысяч тенге. Газ для этих целей не годился.
   Сейчас мужественная Татьяна сидела прямо в центре этого незажженного костра.
   Через несколько километров неровную дорогу вдруг сменил изумительно гладкий асфальт, которого и в городе не увидишь.
   Откуда? Как? Зачем? Слева все те же горы, справа широкая гладь залива, противоположный берег которого можно было разглядеть с трудом, впереди - то же горы и редкие кусты, за которыми пряталась виляющая дорога. Я уставился на Водяного и тот, видя немой вопрос в моих изумленных глазах, хитро улыбаясь, пояснил:
    - Сейчас Свинчатка будет, бывшее поселение для ссыльных. Асфальт прямо до нее идет, а дальше снова ухабы да рытвины. А возили его по воде на баржах. Вон, видишь на берегу причал, где его выгружали?
    Вдоль берега, который был не больше чем метрах в двухстах от нас, действительно можно было рассмотреть что-то похожее на причал и застывшую черную груду асфальта, который остался не использованным. Отдельные кучки его тянулись прямо к дороге. Видать, как падал с машин, так и застывал.
    Обалдеть! Асфальт для ссыльных… Сколько труда надо было затратить, сколько денег вложить, чтобы в горах, в глуши, где живут несколько десятков человек, не ладящих с законом, заасфальтировать дорогу, идущую к их поселению. У нас сотни, тысячи, десятки тысяч законопослушных граждан живут совсем не в глуши, но добраться до них можно только по проселкам да гравийкам, да и то, если нет дождя, а тут… Страна, что с тобою происходит?! 
    Когда-то Свинчатка была действительно неплохим поселением. Рядом с зоной, до сих пор огороженной колючей проволокой, за которой разместились несколько бараков, и был даже свой спортивный городок, разместились десятка два панельных домов в два этажа. На берегу видны были какие-то сооружения в виде больших сараев, круглая высокая башня, мостки, уходящие прямо в воду. Не было только ни одной лодки, людей на улице, даже часовых на сиротливо стоящих вышках - не было. Зато многие дома зияли черными провалами выбитых окон, пестрели заплатами из фанеры, ржавого железа и разноцветного картона, которые соседствовали с яркими занавесками и спутниковыми антеннами. Возле домов встречались дремавшие автомобили, а на окраине безо всякого присмотра мирно бродили несколько коров и овец.
    Похоже, сейчас здесь жизнь еле теплилась.

    После Свинчатки асфальт кончился, и наш многострадальный автобус снова запрыгал по рытвинам и ухабам, как и обещал Сергей. Дорога шла вдоль берега. С одной стороны возвышались каменные глыбы, готовые сорваться вниз, с другой расстилалась невероятно синее одеяло, по которому бродили морщинки - волны. Такого цвета воды я раньше не видел. Подобно тому, как я удивленно восхищался молочно-зеленым цветом воды в Чанах, увиденным впервые, так и здесь я  с восхищенным удивлением смотрел на яркую синеву Бухтарминского водохранилища. Серо-коричневый цвет бугрящихся скал, круто уходящих прямо в воду, составлял резкий контраст с гладью и синевой залива. Но оба этих цвета в отдалении постепенно тускнели, сливались и уходили за горизонт уже непонятной серой пеленой.
    В небольших бухточках и заливах вдоль берега можно было рассмотреть густые заросли ярко-зеленого камыша, цвет которого тоже хорошо сочетался с цветом воды. Водолаз и Водяной (надо же!) пустились в ностальгические воспоминания – какая теплая здесь вода, каких щук один здесь стрелял, другой ловил! Из этого разговора я понял, что мы уже подъезжаем к месту.
    Через пару километров, дорога свернула в сторону от берега, и мы оказались в настоящей горной стране. Со всех сторон нас окружали горы. Не сопки и не холмы, покрытые травой или деревьями, а именно горы. Каменные глыбы, пусть не очень высокие, но крутые и острые, на которых пучки травы и небольшие кустики встречались только в расщелинах, да и то в самом низу, расстилались вокруг, насколько хватало глаз. А прямо перед нами была широкая равнина, поперек которой вдалеке тянулась зеленая полоса низкорослых деревьев. До того это не сочеталось с преобладающим серо-коричневым цветом скал, что сразу можно было предположить, что по дну равнины бежит какая-то речушка.
    Сергей кивнул на деревья:
    - Здесь мы червей копаем, когда кончаются, - и, не доезжая, свернул на едва заметную дорогу, уходящую в сторону залива.
Володя сжал кулаки:
    - Хоть бы никого на нашем месте не оказалось, - выдохнул он, а мне сразу стало что-то неуютно: вон оно что, неужели придется расположиться рядом с незнакомыми людьми? Этого никак не хотелось.
    Следы от колес, отпечатавшиеся на жесткой колючей траве, не понятно как растущей на этой скудной почве, запетляли среди скал  и вскоре мы оказались на совершенно пустынном берегу. Володька пулей вылетел из автобуса, вскинул руки вверх и попытался изобразить какой-то танец, очевидно обозначавший высшую степень восторга:
    - Ура-а-а..,  - в голос закричал он, да так громко, что крупный пеликан, которого легко можно было разглядеть на воде, очень недовольно отреагировал на эти крики радости - перелетел метров на двести дальше от берега и снова закачался на плавно набегающих волнах.

    Место, где мы оказались, было действительно замечательным. Вместительная, но уютная бухта с ровным чуть скошенным склоном, отгороженным метровым уступом от полоски бело-желтого песка, уходящего в изумительно прозрачную воду, была окружена со всех сторон невысокими горами и буквально радовала глаза. Даже отсюда можно было рассмотреть гладкое ровное дно, полого уходящее в глубину – такой чистой была вода. Противоположный берег терялся в дрожащем мареве, а на выходе из бухты рядом с пеликаном плавали и ныряли несколько настоящих черных бакланов, а не тех огромных белых чаек, которых мы с подачи Сани Винта только звали «бакланами».
    Левый берег бухты, чуть дальше, густо зарос камышом, изгибался, и уходил заливом куда-то за спину, а правый возвышался округлыми скалами метров пяти - семи, сначала полого, а затем все круче и круче обрывающимися к воде. Ветерок, если и был, то едва ощущался, и его можно было сравнить разве что с нежным дружеским поглаживанием. А над всем этим великолепием висело жаркое солнце, заливающее своим ярким светом все вокруг.
    Пока мы, выстроившись вдоль уступа, отгораживающего маленький пляж от территории будущего лагеря, любовались заливом, Водяной, успевший стянуть шорты и майку и поблескивающий огромным крабом на плавках, пролетел мимо, спрыгнул с уступа, даже не воспользовавшись полуразрушенными ступеньками, и с разбегу влетел в воду, подняв кучу брызг. В следующую секунду он погрузился с головой и вынырнул уже метрах в десяти от берега, перевернулся на спину, радостно фыркнул и закричал, обращаясь почему-то ко мне:
    - Иваныч! Ныряй! Вода – класс!
    Пока я раздумывал, к Сергею присоединился Сашка, так же влетевший в воду с разбега. Наде, захотевшей помочить ноги в воде, досталась изрядная порция брызг, она что-то крикнула сыну, но тот уже был далеко и, похоже, ее даже не услышал. Я заходил в море медленно – не лежит у меня душа к резким переменам. Черт ее знает, что Водяной понимают под классной водой. А вдруг он мазохист или морж потенциальный, холодную воду любит?..
    Нет, все оказалось нормально. Дно было гладким и ровным, вода относительно теплой и прозрачной настолько, что я, зайдя уже по грудь, отчетливо видел даже мелкие камешки на дне.
    Долго плавать не пришлось – надо было обустраивать лагерь, но и пятиминутного купания оказалось достаточно, чтобы чувствовать себя бодрыми и счастливыми.
Автобус установили у самого въезда на прибрежную поляну, поставив его параллельно берегу и отгородив наш мирок от всего остального, что осталось с внешней стороны. Берег покато скатывался к воде и чтобы поставить автобус ровно, под ближние к воде колеса подложили плоские камни, на которые Сергей заехал с первого раза – этот маневр был досконально отработан.
    Из салона вытащили все вещи и споро рассортировали их уже на берегу. Мы с Сергеем занялись лодкой, Володя – костром, женщины – продуктами. Санька ставил палатки. Хотя, «ставил», наверное, слишком громко сказано. Три из четырех палаток были китайскими и относительно новыми, они устанавливались очень просто – достаточно было вытащить их из чехлов, как они, спружинив,  сами разворачивались и были готовы к употреблению. Только у Володи была старая добрая отечественная брезентовая палатка, на которой можно было увидеть следы былых походов и приключений: и заплатки, и подпалины, и просто не заштопанные дыры. Устанавливать ее Саньке он не доверил, а сам натянул позднее. Саньке же надо было только поднести наши палатки к тому месту, на которое ему указывали, да укрепить колышками, чтобы не сдуло. Сергей с Надей выбрали самое удачное место, ближе к уступу и совершенно плоское. Мы с Санькой расположились чуть выше них, но уже на небольшом склоне. Таня напротив палатки Водяного, а Вова напротив нас. Получился красивый квадрат из разноцветных крыш: у Сереги - камуфляжная, у нас – голубая, у Тани – красная с синим, у Вовки – желто-серая.
    Я с недоумением смотрел на то, как Вовка пытается развести костер из сырой березы. По такой жаре разрубить ствол на чурбачки было довольно утомительным занятием – пот так и катил с него, и было непонятно, почему он не разденется. Водяной с Сашкой щеголяли в плавках, я же впервые натянул те самые шорты - бежевые, ниже колена, на резинке и с карманами на молнии.  Володя же продолжал ходить в плотных камуфляжных брюках и черных полуботинках.
    На нещадно дымящие наколотые березовые поленья, обильно политые соляркой, он после долгих мытарств поставил закопченный чайник и занялся палаткой.
    - Почему на газ чайник не поставили? – спросил я Сергея. – Проще же… Да и быстрее…
    - Для плитки надо яму копать, - совершенно непонятно для меня ответил тот.
Оказывается, самой большой опасностью для походной газовой печки является ветер. Даже небольшой порыв его может загасить пламя, а газ будет продолжать поступать и бесполезно расходоваться, если этого вовремя не заметить и не перекрыть газовый вентиль. Такое несколько раз бывало раньше. Поэтому к установке газового оборудования ребята подходят сейчас основательно – копают яму, куда ставят плитку и отгораживают ее со всех сторон, кроме одной, плотно уложенными камнями, чтобы не дай бог, ветер не задул пламя.   

    Работы по лагерю было много. Закончив одно дело, тут же приходилось браться за другое: оттаскивать в сторону и накрывать пустыми коробками остатки солярки и бензин для лодочного мотора, собирать стол и стулья, стелить постели в палатках, устанавливать умывальник, бегать на пляж за водой, без которой в лагере обойтись было невозможно, перетаскивать лодку на берег, собирать спиннинги и удочки, копать яму под печку, все это фотографировать и так далее…
    Через два часа, когда солнце немножко поумерило свой пыл и стало склоняться к вершинам гор, а плечи стали гореть так, что их пришлось накрывать, чтобы те окончательно не сгорели, лагерь принял немного обжитой вид. В центре палаточного «городка» недалеко от автобуса стоял стол – бывшая школьная парта из класса жены, в свое время списанная, а затем и «конфискованная». Ближе к берегу, почти по краю уступа в выкопанной яме была установлена газовая печь, на которой довольно попыхивал закипающий чайник. Газовый баллон, прикрытый старым дедовым пальто, который Вовка взял, чтобы накрываться в палатке вместо одеяла, пристроился рядом. Чуть в стороне дымились остатки костра, в одной куче лежали еще не нарубленные ветки и поленья, здесь же был и «говорящий ящик», а на расстеленном мешке сушились привезенные, захваченные в последний момент из дома, но абсолютно сырые опилки. Рядом с костром на длинной палке, с трудом вбитой в землю, висела пластиковая бутылка с надрезанным дном – импровизированный умывальник, а на натянутой между палаток веревке уже сушились Серегины плавки.
    На столе выстроились остатки домашней снеди, дымился запаренный «Ролтон» (в этой компании его предпочитали мной любимому «Дошираку»), в большом эмалированном блюде расположился салат из овощей, густо заправленный майонезом, а в центре шикарно расположились несколько шампуров с приготовленным шашлыком. Вот для чего Володя сразу принялся разжигать костер. Шашлык смотрелся даже предпочтительнее, чем бутылка «Адельки», скромно пристроившаяся на краешке.
    Правда, когда попробовали и того и другого, предпочтенье все же отдали водке – шашлык был немного жестковат. Я никогда не жарил шашлык из баранины, да и маринада, в котором его готовили, не знал. Для этих целей Водолаз и Водяной использовали уксус, лук, лавровый лист, чеснок и кетчуп. Посчитали, что выдержки на жарком солнце в два часа будет вполне достаточно для мяса, но, наверное, ошиблись. Несмотря на то, что Володя добросовестно ворочал шампуры над затухающими углями почти целый час, так, что мясо с углов даже почернело, оно все равно оставалось жестким. Есть его, тем не менее, было можно, да и нужно – не пропадать же добру, тем паче, что мяса в кастрюле, вымазанной кетчупом, оставалось еще много.
    Когда голод и первое возбуждение немного поутихли, решено было поставить сеть, а потом половить рыбу со скал рядом с лагерем, чтобы к ночи, может быть, сварить ухи. Как же на рыбалке без ухи?
    Женщины занялись посудой, Володя с Санькой стали настраивать удочки, а мы с Серегой на «Фрегате» подались в залив, чтобы растянуть прихваченную из дома «пятидесятку».

    Рассекать по огромному заливу на катере с мощным мотором было сплошным удовольствием. Сергей и Санька уже покатались, пока мы возились в лагере, даже выходили далеко в море, я же испытал это впервые. Сергей, видя мое настроение, стал править не в угол залива, где сплошной стеной поднимался камыш, а к выходу из бухты, периодически укладывая лодку то на один борт, то на другой и стараясь выжать из двигателя все что можно. Лодка вышла в глиссер и, казалось, летела над водой. Ветер трепал волосы, хлестал по голому торсу, на котором был один спасательный жилет, брызги, разлетавшиеся, когда лодка прыгала на очередной волне, обдавали лицо целым водопадом, но настроение было отменным.  Красота! Просто красота! Почему я столько лет отказывался от поездки сюда? Вот оно -  настоящее море и настоящее удовольствие. Посмотрим еще, что рыбалка здесь покажет!?
    Сделав широкий круг по бухте, мы, сбросив скорость, подались в залив, ставить сеть.
    Место для рыбалки было изумительным. Неглубокий заливчик, густо заросший камышом, пришлось перегораживать, привязывая концы сетей прямо к пучку стеблей – в спешке мы не прихватили ни грузов, ни бутылок на поплавки. А бутылок постепенно прибавлялось. Даже спадающая жара не располагала к выпивке. Поэтому за поздним обедом мы ограничились всего бутылкой «Адельки», а вот пиво, которое для сохранности спрятали где-то в выкопанной яме, шло влет. Да и надо сказать, что водку пили мы втроем, а пиво – все, даже Санька - школьник, на что отец смотрел сквозь пальцы.
    Володя и Санька были уже на скалах. Неугомонные волны неторопливо и как-то скучно били в огромные камни круто уходящие в воду. За долгие годы многотонные глыбы обточились, пообтерлись, стали гладкими, какими-то полукруглыми и напоминали сплюснутые колобки, поставленные один на другой. Правда, на верху, куда мы поднялись, была масса расселин, трещин, острых выступов кое-как сглаженных нанесенной землей. Местами здесь росла все та же жесткая серо-коричневая трава и гордо стояла одинокая стройная березка. Отсюда до воды было метра три – четыре и, похоже, что волны не доставали эту красавицу даже в самый сильный шторм. 
    Пристроить длинное удилище здесь было некуда, поэтому приходилось постоянно держать его в руке. Володя стоял на самом верху, опустив снасть как можно ниже, и все равно поплавок его удочки прыгал у самых скал. Саня спустился ниже к воде, встав на один из каменных блинов первого яруса, откуда до воды было не больше полутора – двух метров. Он то первым и поймал – вытащил вполне приличную сорожку. Это была первая рыба, которую я увидел в Казахстане, если не считать, конечно, копченого репуса. Мысли мои завертелись с небывалой быстротой…
    Значит так!.. Рыба здесь есть. Со скал, как уверял Водяной, прежние годы они ловили крупных лещей… А чем лучше ловить леща? Правильно -  спиннингом.  И я, не сказав никому ни слова, отправился в лагерь за снастью, благо было до него всего метров тридцать.
    Все рыбацкие причиндалы мы выстроили вдоль уступа, рядом со ступеньками, которые так никто и не удосужился подправить. Здесь стояли две собранные удочки, три новых спиннинга с безинерционными катушками и три моих старых самодельных спиннинга с огромными круглыми инерционками, которыми сейчас, наверное, никто уже и не пользуется. Один из них я и прихватил. Кормушку убрал сразу. На конец лески привязал груз граммов в двадцать, а выше него два поводка, чтобы они не путались друг с другом. Готово! Даже не подумав о подсадке, отправился на скалу.
    На каждый крючок наплел по паре червей, как делал обычно на Оби, когда ездил за лещом, и забросил с самого верха, воткнув короткое удилище в найденную расщелину. Володя, которому удалось к тому времени вытащить всего одного небольшого окунишку, передал удочку Сергею и, закурив, пристроился рядом со мной. Мы уставились на кончик удилища, где в качестве кивка выступал кусок мотоциклетного тросика. Кивок, как и положено ему, кивал – набегавшие волны теребили леску, но в один прекрасный момент эти кивания резко ускорились, приняли хаотичный размах… Клюет! Я выхватил спиннинг и резко дернул вверх и в сторону.
    Есть! Кто-то отчаянно сопротивлялся моему стремлению вытащить добычу наверх. Катушка резко и неприятно заскрипела. Даже Санька, стоящий ниже нас, обернулся, и что-то прокричал про несмазанную телегу. Мне было не до разговоров, я, не обращая внимания на скрип и визг, с ожесточением подматывал леску, пока на поверхности не показалась широкая черная спина. Так и есть – лещ! И совсем не плохой, не меньше килограмма будет. Приподняв голову леща над водой, чтобы тот глотнул воздуха и тем поубавил прыти, я задумался - как же его поднять из воды на эти злосчастные три метра? Лещ тяжелый, но губы у него слабые, обязательно порвутся, и грохнется он опять в воду, и спокойно уплывет. Хороший расклад… Для леща. Надо все же было подсак захватить. Но хорошая мысля, как говорят, приходит опосля.
    Так бы я и стоял в грустных раздумьях, если бы не Сергей, который, видя эту не простую ситуацию, не сорвался и не побежал бы в лагерь за подсаком. Не хуже молодого Саньки, он прыгнул на нижний уступ, где и стоять то можно было с трудом, и едва дотянувшись, все же зацепил леща в сетку.
    - Есть контакт, - радостно закричал он, передавая ручку подсака Володе, а мне протягивая руку, чтобы выбраться наверх.
    Леща решено было торжественно унести в лагерь, продемонстрировав его женщинам – все-таки наша первая относительно крупная добыча, и обмыть это дело. Тем более что стемнело уже изрядно, и поплавок удочки можно было рассмотреть с трудом. Водяной предложил попробовать рыбачить с электрическими поплавками - он прикупил пару таких перед поездкой, но мы с Вовой быстро это отмели. Все-таки первый день, первая добыча, должен быть праздник!
    И праздник состоялся…  Жара спала, «Аделька» пошла резвее, потом еще резвее, потом мне до смерти захотелось проверить поставленную сеть. Как ни странно мое предложение поддержали все, и в катер, весело гомоня,  мы попрыгали почти все. Только Надя осталась на берегу. В бухте было темно. Полная луна в тусклом ареоле остывающего воздуха стояла над противоположным пологим берегом и освещала только вход в бухту, верхушки скал, обращенные к ней, да сам лагерь. Залив и камыши, где мы ставили сеть, были в густой тени, отбрасываемой скалами. Пришлось брать фонарь.
   Фонарь был у меня замечательный – «Космос», так его звали. На подарочной коробке рядом с рисунком ракеты на фоне звезд было написано - «1000 вольт». Наверное, это подразумевало, что свет фонаря дойдет до звезд. И он доходил. Мощный столб яркого света, направленный в небо, уходил как тоннель в будущее и действительно терялся только на фоне звезд. Направленный на скалы на противоположном конце бухты, где-то в километре от нас, он ярким кругом выхватывал на склонах не только отдельные камни, но, казалось, что можно рассмотреть даже пучки травы. Еще бы, я десять часов заряжал аккумулятор перед дорогой.
    Мне с трудом удалось пробиться на нос лодки и направить свет фонаря на залив. Но Сергей рассудил по-другому. Гулять - так гулять! Подобно тому, как на Руси в разгар праздника катали гостей на резвых тройках, так в Казахстане стали катать гостей на резвом катере. Мы подались к выходу из бухты.
    Конечно, развить настоящую скорость с пятью седоками этому морскому «коню» не удалось, но ощущение полета все же было. Разгоряченные лица остудил холодный ночной воздух и миллионы брызг, сверкающих в свете тысячевольтного фонаря как маленькие бриллианты. Сделав большой круг по акватории бухты, где ночное эхо, отражаемое от скал, продемонстрировало оставшейся на берегу Надежде, наши выдающиеся вокальные данные, мы повернули в залив и догнали собственные волны.
Катер мягко запрыгал, проваливаясь между ними, и это было очень здорово.
    Конец сети, привязанный к пучку стеблей, нашли с большим трудом, да и то по белеющим поплавкам. Я передал фонарь кому-то из ребят, встал на колени на дно лодки, наклонился, поднял дель и почувствовал себя вполне счастливым. Рыба была. Крупные окуни чередовались с подлещиками – «фанерками».
    Володя, сидящий на борту, ногой сгребал прыгающую по всей лодке добычу в одну кучу и радостно потирал руки:
    - Во-о-о! Здесь не только на ушицу хватит, здесь и покоптить что останется.
На что сметливый рулевой Серега сразу заметил:
    - Оба-на, Водолаз… Тебя за язык никто не тянул. Завтра ты кашеваришь.
На что Володька только саркастически хмыкнул:
    - Напугал козла капустой…
    Только на берегу мы обнаружили, что катались все, кроме рулевого, без спасательных жилетов, но восприняли это как должное.
    Рыбу побросали в садок, где плавал все еще живой килограммовый лещ, и опустили в воду. Лодку на берегу оставлять не стали – мало ли что, а, дружно подхватив, единым махом, даже не заметив почти метрового уступа, подняли в лагерь и поставили рядом с палаткой хозяина.
    Неугомонный Вовка, усевшись за столом, который освещался светом шахтерского фонаря, укрепленного на специально вбитой возле стола палке, предложил:
    - Ну, что? За первый успех не мешало бы и выпить!?
Я возмутился:
    - Первый успех уже был, когда мы леща обмывали, - подумал и добавил, - можно выпить за второй успех…
    Молчавший Водяной, на которого мы уставились, ожидая, что же скажет он, встал, и ни слова не говоря, направился в свою палатку. Мы с Володей недоумевающе уставились друг на друга – не такого ответа мы ожидали, не такого. Но через минуту Сергей появился… с гармошкой в руках.
    Мы обалдели! Тащить за тысячу верст гармошку?.. А мы и не знали. Потом Водолаз осторожно захлопал в ладоши. Я его поддержал, и уже через минуту все население бухты рукоплескало еще не состоявшемуся музыканту.

    Сергей гармошку любил. Дома, когда мы частенько ездили в Аланбай в кедровый питомник, где отец Сергея работал сторожем, прихватив гармошку, взбирались поздним вечером на высокую одинокую скалу, каким-то чудом оказавшуюся рядом со сторожкой, и Серега демонстрировал свое уменье, оглашая притихшие окрестности залихватскими звуками. Все песни у него были бодрые и веселые.

    Он развернул свой стул к бухте, уселся и заиграл сначала какую-то плясовую, а затем свою любимую - «Миллион, миллион алых роз…». Потом пошли песни, из которых мы знали по одному – два куплета, но нам и этого хватало. Никогда еще ни скалы, ни море, ни сурки в округе не слышали такого веселого концерта. Звезды, огромные звезды, напоминающие распустившиеся махровые астры, заполонившие все небо над бухтой и лагерем, тесно расположившиеся над кромкой скал, казалось, сбежались сюда со всей вселенной послушать наши замечательные голоса.
    Концерт затянулся. Чтобы музыкант не уставал, мы подбадривали его допингом, ну, а заодно и себя. Но вместе с третьей бутылкой кончились и песни.
    Водяной встал, подхватил гармошку левой рукой, молча, в пояс поклонился в сторону моря и тяжело направился в палатку. Все! Концерт окончен…

    Спал я плохо. Вернее первую половину ночи я спал хорошо, потому что ничего не помнил, а во вторую я почувствовал, что куда-то съезжаю. Ноги постоянно упирались в полог палатки и я, просыпаясь от этого, боялся одного – не порвать бы стенку и не вывалиться бы наружу. Вывалиться наружу, собственно, я не очень то и опасался, а вот порвать новую палатку было жалко, поэтому я периодически полз вверх, надеясь устроиться поудобнее, но вскоре неизменно оказывался у злосчастной стены. Только под утро, злой и не выспавшийся, я сообразил, что все мои беды происходят от того, что палатка стоит на склоне. Поняв это, как и то, что сползать все равно придется – против законов природы не попрешь, я расстегнул молнию, закрывающую вход, и уснул - вывалюсь, так хоть палатка будет целой. И действительно, проснулся я наполовину на улице. Успокаивало одно – я был не одинок. Санька, мой однопалаточник, вывалился почти весь, но продолжал спать, а я только наполовину, и уже проснулся. С мыслями о том, что днем обязательно надо что-то придумать и выровнять склон я поднялся.

    Мое первое утро на Бухтарме было удивительным. Встающее солнце только угадывалось. Его отдельные лучи, пробивающиеся между перистых облаков, затянувших край горизонта, отражались от водной глади как от зеркала. Было прохладно – на бортах лодки большими каплями выступила роса. Капли постепенно увеличивались, сливались и периодически стекали вниз маленькими ручейками, Коричневое пластиковое дно лодки тоже было мокрым и скользким. У заднего борта скопившаяся вода выступила даже поверх настила. В этом небольшом озере можно было рассмотреть пару плавающих червей, очевидно оставшихся после вчерашней рыбалки. Большой черный жук, непонятно как попавший в лодку, лежал на спине, отчаянно шевелил лапами, но перевернуться не мог. Спокойная тишина нарушалась только легким плеском набегающих на берег волн да стрекотом кузнечиков, которых в округе водилось великое множество. Когда днем я пытался пройти по дороге за ближайшие холмы, то кузнечики разлетались из-под ног настоящим разноцветным веером. Здесь были и большие рыжие с изогнутым хвостовым придатком в виде меча, и маленькие зеленые, и какие-то серые с красным брюхом, которые были и большими и маленькими. Уже тогда я подумал, что неплохо бы попробовать ловить рыбу здесь на кузнечика.
    На воде, сразу за выходом из бухты снова плавал красавец пеликан в сопровождении нескольких бакланов и небольших белых чаек. Кружились они примерно на том же месте, что и вчера. Здесь и думать было нечего – почему. Наверняка их привлекает рыба, а рыба вьется над какой-нибудь банкой, мелью. Хотя предположить мель в километре от берега было затруднительно. Ладно, сплаваем и туда.
    Я даже предположить тогда не мог, что именно это место станет нашим любимым и самым добычливым.
    Из камуфляжной палатки доносился монотонный, какой-то заунывный храп, что совершенно не вязалось с этим радостным утром.
    Голова болела, но не сильно. Решив, что клин вышибают клином и, согласно народной мудрости, лечиться надо тем, от чего заболел, я полез под автобус, где вчера Водяной спрятал в тенек пиво.
    Пиво – пиво, где же ты? Ау! Видел точно, что лежало за задним колесом еще бутылок пять. Выпить мы его никак не могли. Днем, помимо дороги, действительно бутылки две уговорили, ну а вечером и ночью пили «Адельку». Куда же оно подевалось?
    Проведя в бесплодных поисках минут десять, набив шишку не затылке, ударившись головой о глушитель, я бросил это неблагодарное занятие, решив дождаться Водяного, который наверняка остатки пива перепрятал. Больше просто некому. Вовка бы просто взял себе бутылочку, Санька, пожалуй, тоже, ну а женщинам прятать пиво?.. Нет, не похоже.
    Купаться ранним утром я не рискнул, а вот умыться необходимо. Но на берегу меня ждал еще один сюрприз.
    Вечером Вовка – Водолаз прямо с пляжа забросил один из моих старых спиннингов, рассчитывая поймать леща не меньше, чем тот, которого мы поймали на скалах. Он так и сказал: - «К утру будет!».
    Я посмеялся. Здесь чистое ровное песчаное дно. Здесь мы купаемся, кричим, шумим. Здесь грохочет лодочный мотор, который может распугать рыбу в радиусе километра. Здесь мы умываемся, ополаскиваем посуду и, естественно, загрязняем воду. И здесь будет клевать лещ?
    Как оказалось – будет. И уже клюет. Мотоциклетный тросик – кивок хаотично дергался, а колокольчик, который с помощью спички я пристроил на кончик удилища, валялся рядом на песке. Когда он звенел я и не слышал. Скорее всего, ночью.
Легкая подсечка и снова скрип катушки. Надо будет их смазать, благо - масло есть. Лещ, чуть меньше вчерашнего, уже и не сопротивлялся – как шел по воде, так на берег и выскользнул, даже подсак не понадобился. Видать утомился за ночь, болезный. Его я отправил к собрату по несчастью, который уже и признаков жизни не подавал. Тесновато ему стало в компании с окунями да подлещиками.
    Проснувшийся Водяной начал утро с резвого забега в воду. Как и накануне он сходу ухнул с головой, перевернулся на спину, замолотил по воде руками и что-то закричал радостное. Вовка же наоборот вышел дрожащий, согнувшийся, с накинутым на плечи старым пальто, которое вчера прикрывало газовый баллон от жары. Сейчас Володя использовал пальто по назначению, даже воротник поднял.
    Надо сказать, что ночью действительно было прохладно, если бы не допинг… я бы тоже замерз. «Шорты, шорты возьми…». Надо было ватное одеяло брать. Про сапоги кирзовые я уж и говорить не хочу. Еще ведь в горы идти, а там змеи…

    Пока Водяной плескался, мы решили поправить здоровье горячим чаем. Где пиво Вовка тоже не знал, а на водку смотреть не мог. Пока…
    Кипяток был залит с вечера в термосы, дорожный Серегин, да мой двухлитровый, пневматический. Так что проблем с завтраком не возникло.
    Водолаз, как было решено с вечера, оставался в лагере кашеварить. После горячего чая ему несколько полегчало, поэтому он отнесся к своей роли с философским спокойствием, только уточнил – варить уху или рыбу коптить?
    - Ну, ты, Водолаз, вообще ничего не помнишь, - возмутился Сергей, - ты же вчера обещал и ухой нас накормить и рыбой копченой… Все! Не будет обеда из двух блюд, не будет пива.
    Вот он и проговорился за пиво. Теперь ясно кто его заныкал. Вова пиво очень любил и коротать жаркий день без любимого напитка явно не хотел, поэтому успокаивающе замахал руками – мол, все…, все…, не горячись, будет сделано… 
Санька, снова забравшись в палатку, продолжал спать. Женщины только просыпались.
    Мы же с Сергеем решили порыбачить.
    Лодку с трудом перетащили в воду. Хорошо, что он схватился за проушины сзади, мне достался более легкий нос. Таскать мощный «Фрегат», да еще с прицепленным мотором вдвоем, это не просто - не то, что вчетвером, да еще под допингом.
Я не знал, куда мы отправимся, поэтому забрал с собой все, что было можно: две собранные поплавочные удочки,  готовый к работе спиннинг,  рыбацкий ящик, банку с червями, садок и подсак. Когда торчащие палки загрузили в лодку, она стала напоминать ощетинившийся военный корабль, который выставил над бортами все свои пушки. Что ж, мы тоже готовы к бою.
    Для начала решили посмотреть сеть в заливе, которая простояла ночь. Рыба там, по нашим понятиям, должна быть. Но, увы… Поплавки большей частью безвольно лежали на согнутых и поломанных камышах, сеть местами висела в воздухе и ловила разве что бабочек. Хорошо ночью проверили!  Как мы умудрились столько дров наломать и сеть повесить?
    Оставлять ее в таком виде было нельзя. Сергей заикнулся о возможном рыбнадзоре и мы, несмотря на имеющуюся у нас записку, решили сеть снять, перетрясти, а вечером поставить снова. Задача оказалась не из самых легких – торчащие во все стороны удилища сильно осложнили ее, но мы все же справились. Даже в таком виде «кормилица» умудрилась зацепить еще пару подлещиков, да штук пять окуней. Рыбу бросили в садок и подались в самый угол залива, где попытались наладить рыбалку удочками. Начало боя оказалось не за нами.
    В углу залива нам тоже не повезло. Глубина здесь была не больше метра. Сквозь прозрачную воду легко можно было рассмотреть длинные коричневые стебли с широкими пушистыми листьями, полукруглые шапки тины, напоминающие мочалки, и извитые с красным оттенком подводные лианы, между которыми непринужденно сновали полосатые матросики – окунишки. Сергей предложил попробовать половить в окошках между камышей, что, как известно, обычно дает результат. Но здесь, кроме тех же матросиков чуть больше пальца, рыбы не было. Где же килограммовые окуни, которых ловил маленький Санька семь лет назад?
    Я решил сменить снасть и попробовал побросать блесну, но кроме груды водорослей не поймал ничего. Пришлось менять дислокацию. Второй раунд боя тоже остался не за нами. Жаль.
    Сергей бросил якорь где-то на траверзе между лагерем и заливчиком, где мы ставили сеть. Здесь глубина уже была приличной, якорь достал дно где-то метрах на семи. Первые проводки прошли нормально, без зацепов, но и поклевок не было. Мы меняли желтые блесны на белые, маленькие на большие, твистеры на поролоновых рыбок, но результат был один – полное его отсутствие. Только когда я, раздосадованный до крайности, прицепил трехколенный желтый с черным воблер и равномерно повел его где-то на полуметровой глубине, то сразу же почувствовал удар в самом начале проводки. Есть контакт, как говорит Водяной! Неплохой окунь, граммов под триста, сидел зацепившись за все три лепестка заднего тройника.
    Серега тоже поменял зеленый виброхвост на двухколенный воблер и вскоре выловил окуня, чуть поменьше, чем у меня. На этом рыбалка кончилась. Воблеры окуней больше не соблазняли. Как бы мы не стегали гладь бухты, как бы снова не чередовали приманки, как бы не пытались менять агрессивную проводку на ступенчатую, а ту, в свою очередь, на равномерную или пытались расшевелить ленивого хищника подпрыгиванием блесен на дне – все безрезультатно. И третий раунд не за нами.
    Дело между тем шло к обеду. Утренняя прохлада постепенно менялась на нарастающую жару так, что пришлось снимать натянутую утром энцефалитку – единственную теплую одежду, которую я захватил из дома.
    Вова, наверное, уже сварил уху, а дымок костра, который мы отчетливо видели, говорил о том, что и рыба копченая с минуты на минуту будет готова. Рыбалки нет – поедем обедать.

    Уха действительно была готова. Большая кастрюля с торчащей из-под крышки ручкой половника стояла возле стола. Я не удержался и приподнял крышку. Янтарные капельки жира и густо накрошенный зеленый лук,  над которым торчали широкие белые плавники, покрывали всю поверхность бульона и настоятельно просились в рот. Похоже на готовку повар пустил самых крупных лещей. Изумительный запах свежей сваренной ухи ударил в нос. Желудок буквально завопил:  «Хочу-у-у!!!»
Я не удержался:
    - Вова, когда обедать будем? Уж очень аппетитно твоя уха смотрится.
Володька возился возле костра, пристраивал на угли «говорящий ящик».
- Садитесь. Сейчас я первую партию хотя бы закопчу… Опилки, гадский папа, за ночь опять отсырели, пришлось их подсушивать.
    Выпавшая ночью роса намочила не только опилки, но и наколотые для костра поленья. Поэтому и произошла задержка с приготовлением второго блюда. Володька сначала возился с опилками, раскладывал их тонким слоем на солнце, пытаясь побыстрее просушить, потом долго разжигал костер. Да надо было еще нажечь углей – на открытом сильном пламени закоптить рыбу было невозможно. Надо, чтобы опилки тлели равномерно по всей поверхности коптильни, а это возможно только на маленьком огне или лучше на углях. Газовая горелка здесь тоже не годилась.

    «Говорящий ящик» представлял собой металлический куб, разделенный на три отсека. Вниз засыпались ровным слоем опилки, а на две решетки, установленные одна над другой, укладывалась приготовленная рыба. Вся эта конструкция закрывалась крышкой и ставилась на огонь на полчаса. Рыбу же Володя готовил заранее. Потрошил, немного присаливал с обеих сторон, давал выдержку минут тридцать – и в ящик.
    «Говорящим» же ящик прозвали, как объяснил Водолаз, за неуемное желание поговорить, после того как рыба будет готова. Копченую рыбу с чем едят?  Правильно – с пивом. А где пиво – там и разговоры. Отсюда и название ящика.
Пока Надя, или как мы звали ее – «мама Чоли», разливала уху, из-под крышки коптильни пошел дымок, а вскоре и большое блюдо золотисто-коричневых копченых окуней, от которых шел обалденный запах, стояло на столе.  Санька не удержался и первым схватил самого крупного, хотя не выхлебал еще и полтарелки ухи.
Шеф – повар уселся за стол, но до своей тарелки даже не дотронулся. Покручивая в руках пустую рюмку и, посматривая то на меня, то на Водяного, он, казалось, чего-то ждал. И я даже знал чего.
    После затянувшейся паузы он все же не выдержал:
    - Не понял! – с горькой иронией произнес Володя и пристально посмотрел на Серегу.
    - Чего, -  пробормотал тот, вытягивая шею и пытаясь не расплескать из подносимой ко рту ложки уху.
    - Обед есть?! – скорее утвердительно, чем вопросительно продолжил Вовка. – Есть! Из двух блюд? Из двух! Как обещано. А где же пиво? Кстати, тоже обещанное, – уже возмущенно закончил он.
    Сергей чуть не поперхнулся. Отложив ложку в сторону, поднялся и подался куда-то в сторону пляжа, потом скрылся за скалой, откуда появился уже с бутылкой пива в руках. Ясно, прятал где-то в расщелинах и, скорее всего, прямо в воде – бутылка была мокрой. Зря, днем вода нагреется.
    Копченые окуни были хороши. А с холодным пивом – вдвойне. Чешуя вместе с кожей легко отставала от белого, еще горячего мяса, в котором не было даже намека на кости. А вку-у-у-с…, пальчики оближешь! Такого блюда дома не попробуешь! Жаль, одной закладки рыбы оказалось явно маловато, всего и досталось то каждому по паре штук. Вскоре на столе остались только рыбьи кости, почерневшие плавники да распотрошенные головы, и мы погнали повара смотреть – не готова ли вторая порция. И зря Вова назвал ящик «говорящим» - тут не до разговоров, проболтаешь – без рыбы останешься. Я это четко понял, когда увидел, с какой скоростью исчезают копченые окуни в юных желудках. Едва – едва успел второго прихватить…
    Обед заканчивали горячим чаем. Повар, как труженик горячего цеха, имеющий право на льготы, допивал пиво, а мы заварили чаек. К чаю у нас были и мед, и варенье, и сгущенное молоко. Любитель сладкого Санька выставил на стол, все, что содержало глюкозу, и наслаждался чаем со смородиновым вареньем, запивая его сгущенкой прямо из банки с пробитыми в крышке дырочками, да еще ел печенье, густо намазанное медом. Естественно такое изобилие сладкого не могло оставить равнодушным коренных обитателей этих мест. Через несколько минут вокруг стола закружили осы, а по клеенке забегали маленькие черные муравьи. Вот этого нам только и не хватало.
    Крылатые хищницы вели себя бесцеремонно: совершенно по-хозяйски они заползали в кружки с остатками чая, устраивались по двое, по трое рядом с крошками печенья, досконально исследовали крышку от банки с вареньем, слизывая с нее сладкие капли. Пытались они полакомиться и медом, но после того, как одна из них, наверное, самая жадная, завязла в липкой жиже, другие отнеслись к меду весьма осторожно. Периодически они поднимались, и тяжело жужжа, исчезали за ближайшим холмом, рядом с которым мы устроили яму для отходов.
    Муравьи были более скромными, довольствовались тем, что осталось на клеенке, в кружки и чашки не залазили. Но все равно это соседство нам не понравилось, и мы решили объявить беспощадную войну назойливым насекомым.
    Прежде всего прибрали все сладости. Закрыли банки с медом и вареньем, помыли кружки, стряхнули крошки с клеенки и протерли ее влажной тряпкой. Муравьев значительно поубавилось, а вот прилетающие крылатые хищницы продолжали ползать по столу в поисках сладкой добычи.

    Осы, вообще-то, питаются насекомыми, едят даже пчел: хватают их на лету, падают с ними на землю и первым делом откусывают у них голову, затем ноги. Добычу уносят себе в гнездо, где у них замурованы личинки. Когда приходит время личинкам появляться на свет, они и пожирают заготовленные трупы насекомых, а чтобы было вкуснее, эти самые запасы осы и смазывают сладостями, обычно медом. Ну а здесь, очевидно, в ход пошло то, что уж досталось: варенье, и сгущенка.
    Видя, что обычная приборка эффекта не дала, мы стали устраивать засады на ос, да еще спорили, у кого быстрее попадется. В кружку капали капельку варенья и ждали, когда крылатая разбойница заползет внутрь, после чего кружку накрывали капроновой крышкой или тарелкой, откуда раздавалось возмущенное жужжание, которое, впрочем, быстро стихало – жадные хищницы успокаивались и принимались лакомиться сладостями.  Вскоре вся посуда была занята, а перепончатокрылых не убавилось. Здесь уж пошла в ход тяжелая артиллерия. Санька схватил ракетку для бадминтона, прихваченную из дома и принялся на лету сбивать надоедающих ос. Это было просто, но появилась другая проблема – вокруг стола стали ползать полтора десятка ужасно злых с переломанными крыльями, жаждущих отомстить своим обидчикам ос. Санька же первый и пострадал, когда наступил голой пяткой на такую сбитую фурию, после чего было объявлено перемирие.
   Удивительно, но здесь было очень мало комаров, которых у воды в любом другом месте можно встретить в избытке. Ни утром, ни вечером здесь они особо не надоедали, мы даже не слышали их противного зуда. Вполне возможно из-за того, что труженицы – осы, не давали им особенно разгуляться в этих местах. Придя к такому выводу, мы больше не воевали с осами, а даже немного подкармливали их, выделяя чуть в стороне по нескольку капель варенья или меда. Позднее мы даже налили этих лакомств рядом с помойной ямой, мимо которой осы обычно летали, и число их в лагере заметно убавилось. 
    Разговоры лениво крутились вокруг неудачной рыбалки. Сергей предлагал сгонять в рыбный залив, где в свое время ловил хороших окуней его старший сын Ваня, Володька убеждал отправиться поблеснить вечерком в камыши, мимо которых мы проезжали. Санька же предложил отправиться к соседям, расспросить их о рыбалке и рыбных местах. Он рассказал, что пока мы с Сергеем безрезультатно упражнялись в заливе, недалеко от последних скал отгораживающих бухту, примерно там, где кормился пеликан с крылатыми товарищами, с простой резиновой лодки часа два махал спиннингом рыбак, выплывший из соседней бухты. И Санька утверждал, что рыбу тот ловил – сам видел в бинокль.
    - Это омичи, - решительно заявил Сергей. – Они здесь каждый год рыбачат. Одни приезжают дней на десять, их другие сменяют, тех - третьи. Так все лето и меняются. А место хорошее. Хочешь, съездим, посмотрим, заодно и банку поищем. Не зря же там и пеликан, и бакланы, и чайки крутятся, - добавил он, обращаясь уже ко мне.
    Ага, и люди тоже. Мне было все равно. Не сидеть же в лагере. И переодевшись в белый операционный костюм, чтобы окончательно не сгореть на разошедшемся солнце, через десять минут я был готов к походу.
    В лодку помимо снастей с трудом бросили наполненный обломками скал капроновый мешок, к которому мы решили якориться, если найдем банку, да пустую пластиковую бутылку, готовую служить вместо поплавка – ориентира. Вспомнились Чановские уроки.
    На выходе из бухты я оглянулся и от неожиданности чуть не выпал из лодки. Наш лагерь виделся маленькой точкой: и палатки, и машина слились в одну разноцветную кляксу. Никогда бы не подумал, что мы уплыли так далеко, край бухты с берега казался таким близким. А нам ведь еще в море выходить… Но, посмотрев на спасательный жилет, уютно устроившийся у меня на плечах, на крепкие борта «Фрегата», на спокойную солнечную погоду я успокоился, отвернулся и дальше вглядывался только вперед, стараясь угадать, где же эта скрытная банка. Где здесь рыба водится!?
    Заплыв метров на двести мористее скал, ограничивающих вход в бухту, мы стали искать банку. Сергей заглушил двигатель и взялся за весла, мне предстояло промерять глубины. Якорь, складывающий лопасти в походном положении, был не тяжелым, но после того, как мне трижды подряд пришлось поднимать его с восемнадцати метровой глубины, я быстренько поменял его на спиннинг. Вместо блесны прицепил самодельную оловянную ложку - грузило, продев в пробитое отверстие  металлический поводок, который зацепил обоими кольцами в карабин. Отпускаю стопор и груз легко уходит вниз. Когда он касается дна и натяжение лески ослабевает, катушку стопорю, и уже руками перебирая леску, меряю глубину – размах рук от пальцев одной до плеча другой как раз метр.
    Ближайшие полчаса глубины все попадались приличные – восемнадцать да двадцать метров, потом пошло на убыль – пятнадцать, двенадцать, наконец, восемь. Я уж готов был бросать груз за борт, но Сергей все оставался недоволен.
    - Должно быть меньше, должно, - под нос себе бормотал он и потихоньку двигал веслами, направляя лодку в сторону берега.
Еще полчаса поисков и мы остановились над верхушкой подводной скалы, до которой было всего шесть метров.
    - Все, хватит, - решительно заявил я, и с трудом приподняв мешок с камнями, перевалил его через борт.
    К натянутой вертикально веревке привязали пустую пластиковую бутылку, которая весело запрыгала на небольших волнах. Это будет нашим ориентиром, который мы оставим на воде на все время, что здесь живем. Не искать же в самом деле банку каждый день, теряя по целому часу. Особенная финская веревка замечательного серо-синего цвета, которой мы привязали мешок, длинным хвостом вытянулась на воде. Она не тонула, свободный конец ее метров около десяти позволял цепляться к ней где захочешь: хочешь прямо над банкой, хочешь - спустись метров на пять – семь и блесни. Сейчас мы привязались прямо у бутылки.
    Сергей не удержался и пока я приводил свой спиннинг в боевое положение – менял ложку на блесну, уже стегал окрестности, пробуя разную проводку: то давал блесне опуститься на дно, то дергал кончиком удилища, то сразу после заброса крутил катушку, что было сил. Я тоже бросил пару раз, но… увы. Поклевок не было.
Особенно расстраиваться не стали. День есть день, и ждать хорошего клева не приходится. Посмотрим вечерком или еще лучше утром. Главное место приготовлено, застолблено. Не думаем, что кто-то рискнет привязаться к нашей веревке. С этими мыслями, успокоившись, мы решили пробежать к рыбному заливу.
    Сергей взял ближе к берегу и пошел вдоль него. Небольшие горы, меньше чем в нашей бухте, расположились вдоль всего побережья и терялись, как и водная гладь где-то далеко – далеко. Местами на камнях стояли отдельные деревья. Большей частью это были березки или кусты шиповника и только на скале выступающей в море дальше остальных гордо стояла невысокая, но крепкая сосна. Ее ствол цветом почти сливался с цветом камней, а вот густая зеленая шапка резко выделялась на этом фоне. Картина завораживала, и Сергей предложил обязательно сфотографировать это чудо природы. Жаль, фотоаппарат остался в лагере.
    Через полкилометра я увидел стоянку омичей. Небольшая бухточка, едва вдающаяся в берег, узкая полоска светлого, почти белого песка, где стояли вытащенные из воды две резиновые лодки, отгороженная уступом метра два или три от зажатой со всех сторон небольшой площадки. Из-за скал с трудом можно было рассмотреть краешек машины да две палатки. Рыбаков видно не было.
И здесь люди живут целое лето?! Я бы мог понять их, если бы они жили, по крайней мере, в нашей бухте, но здесь…
    Пляж раз в десять меньше нашего, уступ высоченный, а ступенек не видно – они что, прыгают что ли?  Бухта даже не прикрыта от моря и в шторм, о которых так любил рассказывать Водолаз, волны наверняка достигают лагеря. А площадка? Да здесь не то, что в бадминтон или волейбол поиграть, здесь ноги вытянуть негде! Почему же они предпочитают останавливаться здесь?
    Мы, удаляясь от не понравившейся нам стоянки, строили самые разные предположения по этому поводу и не придумали ничего другого, как то, что отсюда до банки намного ближе, чем от нашего берега. Это на моторе просто, раз – и на месте, а попробуй веслами помаши, а если ветер налетит?.. Да в самой бухте перевернуть может. У нас то бухта о-го-го…
    Так в рассуждениях мы незаметно пришли к рыбному заливу.

    Полукруглый залив, вдвое уступающий нашей бухте, был практически полностью покрыт камышом вдоль берега, а от моря по середине отгораживался возвышающейся из воды метров на пять скалой. Слева виднелся пологий песчаный пляж, а чуть выше него следы стоянки, на которой сейчас никого не было. Вот здесь я бы остановился. Уютное, какое-то доброе местечко, и, судя по следам, люди здесь останавливаются.
Вход в залив перегораживала сеть с притопленными поплавками, которые мы успели рассмотреть благодаря полному штилю. Сергей успел заглушить двигатель и приподнять винт из воды. Лодка спокойно проскользнула над сетью и закачалась в заливе.
    Вода здесь то же была прозрачной, и вдоль стены камыша я рассмотрел и подводные лианы и шапки водорослей. Все как у нас. Блеснить, пожалуй, здесь бесполезно, а стоит попробовать удочкой. Сергей же приготовил спиннинг, но небольшую окуневую блесну, какой пытал судьбу на банке, поменял на щучью. Блесна была тяжелой, и бросать он стал вдоль камышей так далеко, как только мог. Я же пристроился  с удочкой на носу ни на что особо не рассчитывая.
    Терпенью Сергея можно было позавидовать. Раз за разом он бросал и бросал тяжелую блесну, блесну сменил на поппер, поппер на твистер, того на поролоновую рыбку, но результат был точно таким, как у меня - ни одной поклевки.
    - Куда рыба-то делась? – смущенно бормотал Сергей. – То ли на глубину ушла из-за жары? Ведь ловил Ваня здесь, ловил.
    Я скромно помалкивал. Надо было сетей больше взять! Надо было!
    И все же путешествие в Рыбный залив оставило у меня приятные впечатления. Только когда Сергей, методично перемещаясь вдоль камыша, обловил всю акваторию, что, впрочем, не принесло никакого успеха, мы на хорошей скорости вышли из залива через вторые ворота. Здесь никаких сетей не было. На обратном пути он прижался ближе к берегу, и мы шли всего метрах в десяти от него. Однообразие картины сочетания воды и скал, которая уже не вызывала у меня восторженных эмоций, как в первый день, легкое разочарование по поводу сегодняшней неудачной рыбалки, перевели хорошее утреннее настроение в минор и я сидел не отрывая глаз от линии горизонта и не замечая ничего вокруг.
    Внезапно Водяной резко сбросил газ, и лодка, зарываясь в воду, клюнула носом, так, что я едва не кувыркнулся. Все наши снасти вместе со мной, путаясь и грохоча, подались вперед, но, к счастью, остались в лодке. Я, готовый разразиться не самой лицеприятной тирадой в адрес горе – рулевого, повернул голову и уже открыл рот, но замер, поняв по его жесту, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Широко раскрыв глаза, и вытягивая руку в сторону берега, Сергей молча пытался привлечь мое внимание. Я захлопнул рот и повернул голову.
    Чуть выше уреза воды возле лежащего засохшего дерева, отчетливо выделяясь на фоне камней своим черным мехом, замерла, как и мы, небольшая пушистая норка - подросток. Вся ее фигура – само изящество, выражала стремление немедленно скрыться, но юношеское любопытство удерживало на месте. Возможно, она просто не видела раньше людей так близко, а, возможно, думала, что мы не различаем ее застывшей фигуры. Целых две или три минуты, пока лодка дрейфовала мимо берега, мы так молча и смотрели друг на друга. Потом норка юркнула за ствол дерева, выставив только любопытную мордочку, и продолжала наблюдать за нами. Еще через минуту переменила позицию, уперлась передними лапами о высокий камень и снова замерла как сторожевой пес в засаде.

    То, что норка живет в тихих уединенных местах, избегая человека, я знал. Но увидеть ее здесь в гористой местности, пусть и возле воды, ожидал меньше всего. Для жительства норка выбирает топкие, поросшие кустарником берега озер и рек, устраивая жилище где-нибудь на кочке или среди густых веток прибрежных кустарников. Эта маленькая хищница прекрасно плавает и в случае опасности ищет убежища в воде, где может оставаться довольно долго. А здесь то где она живет? Не иначе как в норе или пещере между камней? Больше просто негде. Наверное, это какая-то разновидность обыкновенной европейской норки, приспособившаяся к жизни в горах среди скал. Рыба, которую она очень любит, здесь есть, улитки есть, птицы попадаются, а что еще норке нужно?

    Что было делать нам? Только еще раз за сегодняшний день пожалеть, что с нами нет фотоаппарата.
    Пока Сергей возился с заглохшим мотором, я уже рассматривал еще одну картину, которой никак не мог найти объяснения, поскольку раньше такого никогда не видел. Прямо по курсу метрах в тридцати из воды возвышался небольшой черный островок, постоянно меняющий свои очертания и, казалось, даже шевелящийся. Весьма приблизительно его можно было сравнить с панцирем плывущей гигантской черепахи. Теперь уже я попытался привлечь внимание занятого напарника, но благо никаких резких телодвижений для этого делать было не нужно.
    - Серьга, глянь-ка… Что за фигня такая? – как можно спокойнее спросил я дергающего заводной шнур Сергея.
    Так и не успев завести двигатель, Сергей уставился вперед и застыл в раздумьях. Похоже, он тоже такого не видел.
    Шевелящийся остров постепенно приближался, и уже через пару минут можно было на поверхности воды различить десятки и сотни широких и узких рыбьих спин со сложенными плавниками. Крупная стая лещей (именно так мы, в конце концов, и решили) медленно фланировала в самом поверхностном слое воды, выставив наружу свои горбатые черные спины. Кто-то из них уходил чуть глубже, кто-то наоборот, поднимался, но впечатление было жутковатым – шевелящийся живой неведомый остров, как в фильме ужасов.
    Остров не дошел до нас буквально десятка метров и тихо стал уходить в сторону, постоянно меняя свои очертания. Видя такое изобилие рыбы перед собой, Сергей судорожно стал хватать то спиннинг, то удочку, не зная какую снасть попробовать в этой весьма неординарной ситуации. Я взял спиннинг и быстренько поменял маленькую окуневую блесну на самую крупную щучью, какую только мог найти в рыбацком ящике. Ясно, что блесну лещ брать не будет. А вот «покосить» попробовать можно. Я не раз слышал об этом варварском способе, когда с помощью «косы» - крупной блесны с мощным тройником ловят сазана и карпа в период нереста, пытаясь зацепить его за бок, или за что придется.

    Вообще-то я не сторонник браконьерских способов лова, даже сети меньше сороковки не ставлю, не говоря уж о запрете, а тут что-то замкнуло… Откуда только выплыла эта «коса»? Наверное, из подсознания, где очевидно хранятся все самые черные мысли.

   Забыв все свои принципы, я, наравне с Водяным пытался зацепить хоть кого-нибудь. Наши тяжелые блесны после мощных бросков исправно уходили в воду за стаей или падали прямо среди рыбьих спин, но как мы не старались, как ни дергали и не подсекали - ни одного зацепа. Только через полчаса бесцельных преследований, когда в дело уже пошел и мотор, мы опомнились и как-то даже облегченно вздохнули, когда стая, чтобы отвязаться от назойливых преследователей, без шума мгновенно, словно по команде, ушла в глубину. Вот еще торчат из воды так близко горбатые черные спины, и вот их уже нет. Ни одной… Мистика!..
    Возвращались мы в лагерь слегка подавленные, больше, пожалуй, раздосадованные. Еще бы, целый день впустую прошел, если не считать, конечно, двух последних встреч: с норкой да со стаей лещей. Это запомнится надолго.

    Напротив стоянки соседей возле небольшой торчащей из воды скалы пристроилась резиновая лодка с двумя рыбаками – мужчиной и женщиной. Мы подошли поближе.
Сергей, вообще легко сходится с людьми. Ему ничего не стоит остановиться и заговорить с совершенно незнакомым человеком, да так легко и естественно у него это выходит, что просто диву даешься. Вот и сейчас он завязал непринужденный разговор, и уже через минуту мы знали, что наши соседи действительно из Омска, действительно они сменили своих друзей и сами ждут смены. Стоянку выбрали не случайно – отсюда близко до рыбных мест (правильно мы подумали). В этом году рыбалка подкачала, с предыдущим годом не сравнить. Сами понять не могут – куда рыба делась. При этих словах Серега многозначительно посмотрел на меня.
    Пока велись эти понижающие настроение разговоры, женщина вытащила на зимнюю удочку вполне приличную сорожку, а ее спутник, небрежно бросивший блесну чуть ли не рядом с нами, окуня граммов на двести. Ничего себе – плохая рыбалка! Какая же тогда у них хорошая?
    И я заторопил Сергея домой.
    Дома нас ждали обиженные спутники. Вернее один спутник – Санька. Володьке наше отсутствие было, похоже, по барабану. Голый до пояса, прикрыв поникшую голову панамой, Водолаз сидел в кресле рядом с автобусом и дремал, несмотря на палящее солнце. Рядом на земле валялась пустая бутылка из-под пива. Интересно, это из заначки или нет? Если нет, то непонятно почему разомлевший Вовка спит, пиво мы пили все вместе еще в обед? Если да, то как он нашел заначку и что скажет на это Водяной?
    Едва мы вышли на берег, Саня прыгнул в лодку и сразу ударил по газам. Обычно мы отходили немного на веслах, а там уж переходили на двигатель, а тут… Наверное, обиделся и так свою обиду нам продемонстрировал. Только потом мы заметили, что все снасти Санька выложил на песок. Интересно, куда же он тогда полетел?
Юный жокей, сделав на скорости круг по бухте и попрыгав на собственных волнах, уплыл куда-то в залив и скрылся за нашими спинами.
    Надя с Татьяной наше отсутствие вроде и не заметили – загорать можно и на берегу.
    А мне загорать, честно говоря, уже надоело. Обожженные еще в первый день шея и плечи болели, да и в целом ощущался какой-то дискомфорт: познабливало, побаливала голова, ломило суставы и мышцы. Если утром я мог объяснить свое общее плохое самочувствие следствием бурно проведенной ночи, то сейчас, когда прошли почти сутки, надо было искать другую причину. Собственно и искать то было нечего – общее перегревание. Водолаз с первых часов пребывания здесь повторял и повторял, чтобы мы (имелся в виду я) не лезли на солнце, а постоянно закрывались чем-нибудь. Прятаться в палатке или машине было бессмысленно. Днем они нагревались до такой степени, что лежать там было просто невозможно. Там тепловой удар было получить еще проще, чем на улице.  А на улице тени просто не было. Солнце, казалось, стояло прямо над головой, и даже тень, которую отбрасывал автобус, была коротенькой и очень ненадежной. Да еще она постоянно двигалась вслед за уходящим солнцем. Правильно говорил Водяной: «…тучка за счастье…».
Я знал, что у Сергея есть большой солнцезащитный тент, который тот приобрел специально для этого случая перед поездкой, но натягивать его почему-то не спешил.
    - Серьга, а что если нам тент натянуть,  - вспомнив об этом, предложил я, - все не так жарко будет.
    Сергей потягивал горячий чаек, поглядывая на залив, пытаясь увидеть умыкнувшего сына.
    - Завтра в Большой Нарым съездим, тогда  и натянем. Его же к машине фиксировать надо.
    Интересное кино! Как будто о поездке в Нарым речи не шло, откуда вдруг такая решительность?
    - Воды минеральной надо прикупить, - тянул Водяной, - газировки, да и пива не помешает.
    Последние слова произвели совершенно необычное, магическое действие на спящего Водолаза. Не открывая глаз Вовка, чуть приподняв голову, отчетливо произнес:
    - Мне налейте…
    Мы одновременно посмотрели на него, увидели, что тот продолжает спать, и рассмеялись.
    - Спи, Вова, спи, - стал убаюкивать его Водяной. – Мы чай пьем.
Жара, несмотря на наступающий вечер, была если не оглушающей, то все еще обжигающей, и боролись мы с ней действительно как учат в умных книгах горячим крепко заваренным чаем.
    Вернулся Санька. Вся передняя часть «Фрегата» была завалена нарезанным свежим камышом, который пришлось перетаскивать к палатке в несколько присестов. Санька сложил камыш под одну из сторон палатки, пытаясь уменьшить крен и надеясь выспаться на ровной поверхности.
    К вечеру самочувствие не улучшилось, и плыть рыбачить на банку мне не хотелось. Хотелось лечь в прохладное место и уснуть. Но прохладного места пока не было, поэтому, посовещавшись, мы решили просто поставить сеть от скал, где мы ловили лещей в первый день, в глубину бухты.
    С трудом с помощью длинной веревки привязали конец сети к камням у воды и натянули ее прямо к середине бухты. Второй конец притопили, даже не поставив поплавка, рассчитывая к утру снов оказаться с уловом.

    Утро следующего дня ничем не отличалось от предыдущего. Еще нежаркое солнце, встающее из-за гор, прохладная тишина, нарушаемая только неутомимым плеском волн да стрекотом кузнечиков…
    По лагерю неприкаянно бродил Водолаз в накинутом на плечи пальто. Ладонь правой руки он держал у сердца и тихо постанывал. Его бледное осунувшееся лицо с запавшими щеками и крупными каплями пота на лбу выражало страдание. Седая щетина, подросшая за прошедшие дни, только подчеркивала его бледность.
    - Доктор, у тебя валидольчика нет, - увидев меня, обрадовано спросил он.
    - Что, сердце?.. - участливо поинтересовался я и полез в машину за дипломатом.
    В огромном черном дипломате, оставшемся со студенческих лет, хранилась рыбацкая аптека, которую я прихватил и сюда. Чего там только не было! Таблетки и бинты, разовые скальпеля и стерильный шовный материал в ампулах, пинцеты и зажимы, пластырь и гипсовые бинты, резиновый жгут и даже приспособление для искусственной вентиляции легких, как-то захваченное мною из старой автомобильной аптечки, да так и оставленное в дипломате. Там даже хранился небольшой пузырек с чистым спиртом, но о нем я помалкивал. Валидол там, конечно, был и, сунув таблетку под язык, Володя вскоре повеселел.
    - Сердце клинит, - извиняющимся голосом пояснил он. – Перегрелся вчера на солнце…
    Добавив к валидолу по таблетке анальгина и аспирина, он окончательно пришел в себя и даже стал расспрашивать о прошедшем дне.
Я рассказал о неудачах в рыбалке, о встрече с норкой и со стаей лещей, о поставленной в бухте сети.
    - Утром на банку плыть надо, - безапелляционно, голосом знающего человека заявил Володька. – Утром окунь там влет берет, что на блесну, что на мормышку.
После этого достал из своей палатки старенький рюкзак, порылся в нем и вытащил две самодельные зимние удочки с мотовильцами из проволоки, пенопластовыми ручками, насаженными на деревянные грубо оструганные штыри, покрашенные в коричневый цвет и большую пластмассовую коробку с мормышками.
    - Вот, дедовы, - гордо произнес он, протягивая удочки мне.
Сам он, похоже, рыбачить не собирался. Сколько лет этим удочкам трудно было даже предположить.
    Из коробки Володька достал мормышки с большой серебристой головкой чуть ли не в ноготь величиной и привязал их на конец лески, поменяв, стоявшие там маленькие золотистые. У меня таких больших мормышек даже и не было.
    - Здесь только на такие берет, - уверенно продолжал Водолаз. – Особенно на сорожечье мясо. Порежешь спину на куски вместе с кожей и кусок надо со стороны кожи прокалывать, потом обратно. Так сходов меньше, - закончил он и с чувством выполненного долга откинулся в кресле.
    Трудно было ему не поверить, и  я отправился будить Водяного.
Через сорок минут мы были на банке. Бутылка, выставив из воды свое длинное тело, весело прыгала, поблескивая отсветами встающего солнца. Вытянувшийся от нее веревочный хвост шевелился в такт  набегающим волнам и напоминал движущуюся змею. Пеликан, кормившийся на банке, при нашем приближении поднялся и перелетел далеко в море. Недовольство и обида так и сквозили в его планирующем полете. Полутораметровый великан пренебрежительно еле шевелил размашистыми белыми крыльями с темными маховыми перьями. «Понаехали тут всякие…», - казалось, говорило все его поведение.
    Понять его было можно. Пневматический скелет пеликана не дает тому глубоко нырять и кормиться он может только на мелководье. А тут мы его с законного места согнали. Кому такое понравится?
    Солнце встало, но еще не набрало полной силы. Мы молча сидели в энцефалитках и жилетах, которые хорошо помогали перенести утреннюю прохладу. Все же надо было зимнее одеяло взять. Ночью я опять чуть было не замерз и в сердцах костерил Водяного: «Шорты, шорты возьми…». Да еще  поставленная в бухте сеть не оправдала наших надежд. Она была абсолютно пустой. Ни одного леща, которых мы ловили именно в том месте, где она стояла. Впору было озадачиться как наши соседи – куда рыба делась? Поэтому и настроение было не очень…
    Я привязался за носовую проушину к самой бутылке, решив сначала поблеснить по склонам подводной скалы, поскольку давно известно, что самое интересное происходит или на верхушках или на склонах подводных скал. Непосредственно над верхушкой мы стояли. Будет брать по склонам – отлично, нет – попробуем на мясо зимними удочками на верхушке; благо в садке, который я захватил, бултыхалась пара вполне приличных сорожек, пойманных Санькой. Хоть я и верил опыту Водолаза, но терзаемый сомнениями все же захватил и банку с червями. Чтобы вытянувшийся по волнам конец веревки не мешался, пришлось собрать его и бросить в лодку.
    Сергей сидел на корме возле двигателя, который существенно мешал, да  и блеснить ему предстояло навстречу встающему солнцу. Моя позиция была предпочтительнее. Широкая прочная лавка позволяла вертеться во все стороны, да и отводилась мне для рыбалки огромная акватория по носу лодки, и вправо, и влево от него.
    Пробный заброс не принес ничего, а вот Серега радостно зашептал:
    - Есть, Иваныч, есть! Окунь прямо за блесной бежал, возле самой лодки отошел.
    Это обнадеживало. Значит есть здесь рыба и мы должны ее поймать.
    Я повернулся лицом к нему и сделал второй заброс в сторону берега, выждал минуту, давая блесне опуститься, резко поддернул, представляя как на дне серебристая блесенка взметнулась вверх, привлекая внимание затаившегося в каменистых россыпях хищника, и плавно завращал рукоятку катушки. Мелкая блесенка шла совершенно свободно, и я уже готов быть разочароваться, как резкий удар почти у самой лодки, заставил меня вздрогнуть. Есть! Руки автоматически дернули кончик удилища вверх. Сопротивление проводке усилилось. Есть! В прозрачной воде отчетливо был виден некрупный окунь, бегущий сразу за вращающимся лепестком блесны. Казалось даже что он просто прогуливается, но изгибающийся кончик удилища говорил об обратном – сидит, красавец, сидит.
    Красавец величиной чуть меньше ладони оказался не таким уж и красивым. Вся спина его была покрыта разномастными и разнокалиберными серо – черными пятнами похожими на крапчатые наросты от едва заметных до совершенно отчетливых. Я даже сначала подумал, что он просто грязный и даже провел пальцами по туловищу, стараясь эту грязь стереть. Нет, совершенно гладкая жесткая чешуя, какая и должна быть у окуня, только пятнистая. В камышах, где мы ставили сеть, окунь был чистеньким, в полосатом костюмчике, как и положено без всяких пятен.
    Сергей рассматривал окуня не так пристально:
    - Маскируется, - с пренебрежением произнес он, бросая добычу в садок уже опущенный за борт, - под цвет дна подлаживается.
    Это я уже понял. На озере Хорошем мы в свое время ловили окуней, которые здорово отливали зеленым цветом, что тоже сначала казалось необычным. Ну а здесь окуни такие – «каменистые».
    Методично я стал облавливать всю отведенную мне акваторию. Заброс, минутка для опускания блесны, легкий рывок, плавная проводка… В среднем из пяти проводок  две – три заканчивались поклевками. Садок стал постепенно наполняться. У Сереги дела шли с одной стороны несколько хуже. Он не только давал блесне опуститься на дно, но выжидал еще пару минут и только потом начинал проводку. Блесну разгонял от души - резким рывком, во время подмотки качал кончиком удилища, делал остановки во время проводки, словом, демонстрировал все свое умение.
    С другой стороны окунь у него брал над самым дном в начале проводки и был крупнее. У меня брал ближе к поверхности хоть и чаще, но все в основном средний и мелкий. Я боялся оставлять блесну на дне, опасаясь, что ее затащит куда-нибудь под камень, но желание поймать крупного окуня пересилило стремление сохранить блесну. Тем более что запас блесен был изрядным.
    Повернувшись спиной к напарнику, я сделал хороший заброс и опустил спиннинг в лодку, а сам занялся настройкой дедовской удочки. Размотал с мотовильца леску, промерил глубину (оказалось как раз шесть метров), но вместо мяса на крючок мормышки насадил обыкновенного червя из банки. Не хотелось возиться с сорожками. Тем более что среди толпы беснующихся в садке окуней, их можно было рассмотреть уже с трудом. Тяжелую мормышку я бросил чуть в сторону от борта, и когда она опустилась, обратил внимание, что леска ушла не вертикально вниз, а чуть в сторону и стоит косо. Какое здесь может быть течение в конце залива?
- Скорее всего, воду на ГЭС спускают, вот она и уходит, - сделал разумное, как мне показалось, предположение Сергей.
    Кивок удочки молчал, и я занялся спиннингом. Рывок, подмотка, остановка, рывок, подмотка, остановка, рывок и… снова рывок, но уже с другой стороны, за леску, да еще какой. Кончик моего легкого спиннинга согнулся дугой. Есть! Оправдала себя тактика Водяного. Кто-то крупный сидел на конце лески, и идти в садок явно не собирался. Бороться надо было осторожно, леска у меня стояла всего 0,25, и оборвать ее крупной рыбе ничего не стоило, поэтому пришлось поводить добычу на поводке. Серега, увидевший мою борьбу, оставил свой спиннинг и уже стоял на коленях у меня за спиной с подсаком в руке. Наконец-то у борта лодки заплескался кто-то довольно крупный, цветом больше всего напоминающий судака – бело-желтый, но формой никак на него не похожий. Короткое широкое тело с большой головой и массивный колючий спинной плавник скорее напоминали окуня, но вот цвет?..
    Когда Серега вытащил добычу из подсака, мы поняли, что это действительно окунь. Если бы он не трепыхался, не пытался уколоть своими огромными колючками, я бы подумал, что этот окунь сдох, по меньшей мере, неделю назад. Такие попадались иногда во время рыбалки на воде возле берега: бело-желтые с мутными глазами, вздувшиеся, словом противные до невозможности. Но этот-то был живой! Ничего не оставалось делать, как с осторожностью опустить его в садок. Чтобы ненароком не упустить необычную добычу садок даже подняли из воды в лодку. Белый окунь сразу повел себя по хозяйски – растолкал своих собратьев по несчастью, благо был раза в два больше самого крупного, и устроился на дне проволочной тюрьмы.
    - Иваныч, клюет, - неожиданно закричал Сергей, вытягивая руку в сторону удочки, лежащей на борту, о которой на время я совершенно забыл.
    Кивок отчаянно трепыхался, само удилище наклонилось к воде и если бы не засунутая под бортовой леер рукоятка, удочка наверняка была бы уже за бортом. Отбросив спиннинг, я схватил удочку и, сделав подсечку, руками стал перебирать леску, нимало не обращая внимания, куда она ложиться в лодке. Небольшой «каменистый» окунь сидел на крючке и вскоре разделил судьбу своего более крупного собрата – отправился в садок. Для этой мелочи садок из воды поднимать не стали, просто чуть-чуть приоткрыли крышку.
    На этом мое везенье кончилось. Леска зацепилась за все, что могла, и распутывать ее мне пришлось минут пять. Она умудрилась зацепиться за застежки спасательного жилета, за рыбацкий ящик, как-то попав под его дно и дважды опутав ручку, за катушку стоящего без дела спиннинга, да еще за проушину на борту корабля.
    Сначала я освободил спиннинг, осторожно снял петли лески с катушки и сделал заброс чуть мористее предыдущего, намереваясь через несколько минут ожидания снова поймать крупного хищника. Затем стал распутывать все оставшиеся узлы и зацепы лески донки, на что у меня ушло минут пять. Когда я, наконец, надев на крючок очередного червяка, бросил мормышку за борт и попытался поднять со дна блесну, то понял, что сбылись мои самые худшие опасения. Блесна плотно застряла на морском дне, очевидно зацепившись за какой-то камень. Скорее всего, движение воды, появившееся от сброса ее на ГЭС, затащило легенькую блесенку под один из камней, откуда достать ее я пытался всеми известными мне способами. Отцепа с собой не было, поэтому пришлось натягивать леску так, что спиннинг сгибался дугой и резко отпускать стопор, в надежде, что застрявшая блесна спружинит и вылетит из-под камня, тянуть и дергать непосредственно за леску, менять движения спиннинга, но все безуспешно. Оставалось только поменять положение лодки и попытаться выдернуть блесну в другую сторону, на что я и намекнул Сергею. У того же, как на грех, пошел фарт – поклевки следовали одна за другой и ему трудно было оторваться от такого увлекательного дела. У меня же и на мормышку поклевок практически не стало, поэтому я сидел без дела и просто любовался природой, пока Водяной не сжалился и не собрал свои снасти.
    Но и попытки вытащить блесну, поменяв положение лодки, оказались безрезультатными. Мы даже пару раз бросали в место предполагаемого зацепа расправленный якорь, надеясь пошевелить или стронуть с места держащие блесну камни, но безуспешно. Как не хотелось, а пришлось рвать леску. Прощайте семьдесят рублей…
    Садок был заполнен больше чем наполовину. Посчитав, что для первого раза улов вполне достойный и, вспомнив, что предстоит поездка в Нарым за водой и пивом, мы подались в лагерь. Обрадованный пеликан, который плавал в отдалении, сразу после нашего ухода направился к своему законному месту.
На берегу мы сразу показали белого окуня зубру здешних мест – Водолазу.
    - Да это Зайсанский окунь, - немного удивленно воскликнул тот, увидев нашу необычную добычу. – На Зайсане дно светлое, песчаное, вот хищники там и приспосабливаются, тоже светлеют. На Зайсане я часто ловил таких, а вот как он здесь оказался?.. – уже задумчиво закончил Володя.
Действительно, как мог окунь забраться за сотню километров от мест своего коренного обитания? Да еще совершенно не приспособленный по окраске к здешним местам, ведь ему и охотиться здесь труднее. Загадки природы неисчерпаемы.

    Поездка в Нарым ничем особым не отличалась. Водолаз и Санька от нее отказались сразу. Охота была в жару трястись по неровной дороге? У меня тоже горячего желания не было, но не отправлять же Водяного одного. Пришлось ехать. Для этого белый операционный костюм, в котором я фланировал на берегу, пришлось менять на джинсы да рубашку. В последний момент на поездку напросилась Татьяна, решившая купить к столу немного фруктов. Все-таки лето.
    Запомнилось это короткое путешествие больше всего тем, что Серега купил мне в подарок за пятьдесят тенге казахскую тюбетейку, которую я сразу водрузил на голову, да так и ходил по Нарымским магазинам. Ярко синяя с серебристым национальным орнаментом шапка, сшитая из отдельных клиньев, смотрелась очень оригинально. Но на казаха я, как ни старался, похожим не стал, поэтому продавцы, большинство которых были русскими, весело отвечали на наши приветствия, смеялись, по достоинству оценив наш юмор, но цены, между тем, не сбрасывали.
    Сергей объехал все близь лежащие к центральной площади магазины, откуда мы начали наш шопинг,  в поисках каких-то особенных местных конфет, пока не нашел их в небольшом заштатном магазинчике и не купил целый килограмм. «Рахат – лукум» значилось на обыкновенной коричневой обертке. На вкус они были приятными, но ничем особенным не отличались - обычная карамель, покрытая шоколадом, и мне было не понятно его стремление к непременной покупке именно этих восточных сладостей. Только в лагере, когда мы стали пить чай с этими конфетами, я оценил их по достоинству и даже не удивился, когда этот килограмм кончился буквально за три дня.
    Вернулись мы еще засветло. На обратной дороге остановились у широкой песчаной косы в самом начале залива, где расположились на отдых десятки и сотни белых чаек. Огромные белые птицы спокойно сидели или чинно вышагивали по берегу, и было это до того красиво, что мне непременно захотелось их сфотографировать. На озере Хорошем мне уже доводилось заниматься фотоохотой и тоже за чайками. Правда, там охота закончилась для меня не совсем удачно. В погоне за улетающими птицами я тоже полетел, но на землю. Сейчас захотелось реабилитироваться.
    Поставив Сергея с фотоаппаратом в руках на краю косы, я пошел в сторону отдыхающих птиц. Когда крайние стали постепенно подниматься в воздух, с криком и свистом бросился в самую гущу их и, когда все они взлетели, повернулся лицом к фотографу и закричал: - «Снимай!». Сергей не растерялся и нажал на спуск.
Я рассчитывал увидеть огромную белую стаю, окружающую небольшую человеческую фигурку, а увидел широко улыбающееся лицо во весь экран в обрамлении нескольких белых крыльев. Было даже непонятно чьи это крылья. Может, ангелы уже витают вокруг?
    Сергей следовал за мной буквально по пятам с помощью трансфокатора, и все приближал, приближал меня, пока не закончил свою работу, сняв в основном мою физиономию. Чего на нее смотреть? Я ее и так каждый день вижу.

    В лагере нас ждали и больше всех, похоже, Водолаз. Увидев подъезжающий автобус, Вовка выскочил на полянку перед лагерем и стал делать обеими руками дугообразные движения, показывая по какому радиусу надо выруливать чтобы встать на место.
    - О, мужики! А я рыбки снова покоптил. Сейчас ужинать будем, - излишне радостно, как мне показалось, зачастил он, когда мы с Серегой вышли из автобуса. – А вы пива привезли? Надюш, ты пиво будешь?
    Надя, показавшаяся на ступенчатом склоне со стопкой чистых тарелок в руках ничего не поняла и не успела даже ответить, как Вовка уже открыл боковую дверь и жадным взглядом окинул салон:
    - Мужики! Мужики! – снова закричал он. - Надюшка пива хочет. Где оно?
Пиво лежало в коробке в багажном отсеке. Надя не успела еще дойти до стола, как Вовка махом открутил крышку у одной из бутылок и разлил его в кружки, благо чистые кружки у нас были всегда.
    После ужина мы решили натянуть тент, чтобы солнечное утро встретить во всеоружии. Огромный синий пластиковый тент с дырками по углам, завальцованными металлическими кольцами, растянули сразу от автобуса к берегу. Тент накрыл довольно обширную территорию, давая благодатную тень, в которой спрятались и стол вместе с лавками и стульями, и посуда, и чайники с  термосами, которые мы хранили рядом со столом. Один край тента, перекинув веревки через крышу автобуса, привязали к заднему бамперу и боковому зеркалу, а второй, подставив высокие палки, к вбитым в землю колышкам.
    Здесь я вновь увидел всю дотошность и предусмотрительность Водяного. Из инструментального набора он достал обрезок металлической трубы, молоток и вбил трубу под углом в землю в месте предполагаемого крепления веревок тента. Вбить деревянный кол в каменистую почву было бы не просто, а здесь… Дальше уже мы помогали ему. Трубу, покрутив, вытащили, а в образовавшиеся дыры спокойно забили колышки, к которым и привязали веревки, натягивающие тент. Под пологом сразу стало уютно. Это был наш дом, пусть временный, но с крышей, под которой ни дождь не страшен, ни солнце. Естественно, такое событие пришлось отметить – не каждый день удается построить дом.
    Уже в сумерках мы поплыли на банку, но не блеснить, поскольку чересчур долгий день несколько утомил нас, а просто поставить сетешку. Один конец ее привязали прямо к бутылке, а второй, растянув сеть в сторону от берега, просто бросили в воду, использовав вместо груза приличный камень на веревке метров пяти длиной. По нашему представлению сеть должна встать как раз над склоном подводной скалы, по которому и крутятся окуни.

    Но утром в сети никого не было. Ни окуней, ни подлещиков, ни судаков, о которых так любил вспоминать Водяной. Пришлось снова махать удилищами. Сегодня мы устроили соревнование – кто больше поймает. У каждого из нас был свой садок: у меня широкий и низкий, у Сергея узкий, но высокий, имеющий две крышки – сверху и снизу. Каждый из нас бросал свою добычу в собственный садок и старался перерыбачить соперника.
    Я помимо спиннинга размотал две зимние удочки и рыбачил уже в три снасти, правда, надолго оставлять блесну на дне все же не рисковал. По совету Водолаза я стал насаживать на мормышки кусочки сорожки и, надо сказать, что поклевки следовали одна за другой. Не все они оказывались удачными, но окуней в садке постепенно прибавлялось.
    Сергей тоже время даром не терял. У него была только одна зимняя удочка, но современная, с катушкой, чувствительным гибким кивком с большим красным шариком на конце. Здесь Сергей тоже применял другую тактику, отличную от моей. Если я, увидев поклевку, сразу подсекал, стараясь зацепить окуня, то Сергей ждал до последнего, когда окунь заглотнет наживку и сам зацепится. Он все же больше работал спиннингом, надолго опуская блесну на дно. Леска у него стояла 0,4, и он уже несколько раз буквально выдирал блесну из-под камней, но тактики своей не менял. Я же терять еще одну блесну не торопился, как не торопился и менять леску, хотя у меня были готовые запасные шпули. На одной из них стояла леска как раз 0,4, на другой черный шелковый американский очень прочный шнур, который я еще ни разу не пробовал.
    Часа полтора клев был достаточно активным, затем по мере нарастания дневного зноя, постепенно начал ослабевать. Мы стали пробовать различные уловки, чтобы активизировать клев, и каждый собственные. Серега, оставив удочку в надежде что кто-то все же позарится на кусок сорожки, просто начал менять спиннинговые насадки: сначала менял цвет и размер блесен, затем стал пробовать твистеры самых разных расцветок, поролоновых рыбок и воблеры.
    Я, кинув по паре раз воблеры с разным заглублением, зеленый и разовый твистеры и для разнообразия протащив разок поролоновую рыбку, понял, что ловить здесь нечего и полностью переключился на зимние удочки. Менять мормышки я не стал, не хотелось возиться, да и Водолазу я верил, а он утверждал, что ловят здесь только на серебристые. А вот приманку разнообразил, стал делать бутерброд – кусок червяка чередовал с кусочками сорожки, и не ошибся. Поклевки хоть и не стали так активны как утром, но все же достаточно регулярными, чтобы вызвать недоумение у Сереги. Он вытащил за полчаса тяжелого труда всего пару не очень крупных окуней да совсем маленького судачка, соблазнившегося серебристым твистером. Это был единственный судак, пойманный за все время нашей рыбалки в Казахстане. Обалдеть!
     К полудню насытившегося хищника невозможно было соблазнить уже ничем, и я стал потихоньку сматывать снасти. Вот здесь повезло Сереге. Катушка на его зимней удочке, о которой он уже и забыл, внезапно затрещала, да так громко, что он чуть спиннинг из рук не выпустил. Отпустив тормоз на катушке, он перехватил леску пальцами и стал притормаживать устремившегося в сторону хищника. Как и мне в свое время ему пришлось повозиться, пока добыча не оказалась в подсаке, которым в этот раз уже манипулировал я. Это оказался все тот же Зайсанский окунь бело-желтый и довольно крупный.
    На берегу мы сфотографировались каждый со своим садком. По общему мнению победителей в нашем соревновании не оказалось – уловы были признаны равнозначными, несмотря на то, что садки формой здорово отличались друг от друга. Водолаз долго взвешивал садки в руках, поочередно поднимая то один, то другой, пока не плюнул и не сказал, что разницы не видит. Мне то казалось, что по количеству я все же обловил Сергея, но у того был судачок, да и самый крупный окунь за сегодняшний день. Так что я помалкивал и на пальму первенства не претендовал, тем более что никаких призов победителю не предусматривалось.

    После обеда небо потемнело, над противоположным берегом засверкали молнии и стали отчетливо просматриваться косые струи идущего там дождя. Надо сказать, что залив был какой-то границей двух совершенно противоположных рельефных и погодных поясов. Здесь были стоящие стеной горы, там – совершенно ровная, не имеющая высокой растительности степь, которая простиралась до самого горизонта. Здесь целыми днями стояла несусветная жара, палило солнце, там достаточно часто набегали тучи, и периодически шел дождь, который здесь, как говорил Водяной, был бы за счастье.
    Сейчас, похоже, счастье должно было свалиться на нас. Во всяком случае, Водолаз заявил об этом совершенно отчетливо:
    - Видите те тучки между горушками, - кивая головой в сторону двух расположенных по соседству небольших горных вершин, между которыми, несмотря на их небольшую высоту, плыли тяжелые темно-синие тучи, - сейчас они сюда придут. Надо бы прибраться, - после чего быстро поднялся и стал собирать с натянутых веревок сушившиеся там полотенца, которые не глядя бросал в палатку.
Мы решили прислушаться к его словам и тоже засновали по лагерю, собирая разбросанные вещи, но беда пришла значительно быстрее и совсем не со стороны горушек.
    Татьяна, решившая проверить крепление своей палатки, внезапно вскрикнула и протянула руку в сторону моря. Подняв голову, я сначала увидел глаза Водяного, превращающиеся из озадаченно прищуренных в круглые и изумленно-испуганные, а затем, переведя взгляд на море, рассмотрел линию, четко делившую середину моря на две совершенно различные поверхности: гладкую и безмятежную с нашей стороны и темную, мрачную, бурлящую хаотично рыскающими волнами, с другой.
   Из-за дальности расстояния рассмотреть высоту волн было трудно, но эта сине-черная полоса приближалась со скоростью курьерского поезда. По мере приближения море представлялось грандиозной пенистою, взрытою, холмистою поверхностью бешено несущихся волн, которые на глазах вырастали, становились все больше и больше, пока не превратились в громадные свинцово-серые валы с высокими гребнями. Было ясно - от противоположного берега прямо на нас шла беда. Она еще только ощущалась где-то на подсознательном уровне, но сковала так, что мы не в силах были пошевелиться, завороженные таким невиданным зрелищем дикой мощи рассвирепевшей стихии.
    Первым опомнился Володька.
    - Палатки держите, - истошно закричал он и бросился бежать, но не к палаткам, а в сторону.
    Это вывело всех из стопора. Мы с Серегой бросились на берег, и непонятно каким махом оттащили «Фрегат» вместе с мотором и снастями метров на двадцать от воды, даже не заметив его веса. Сергей еще подстраховал лодку кольями, вдавив их в песок между бортовыми леерами, и далеко занес якорь, почти полностью утопив его в песке. Надя, закрыв свою палатку, вместе с Санькой крепила углы ее крупными камнями, точно так же, как Володька, показавший пример (именно за камнями он и побежал после своего призыва), вместе с Татьяной наваливал каменные глыбы на палатку дочери.
    Пронзительный порыв ветра никак не соответствовал тому шуму, который его сопровождал. Это был даже не шум, а какой-то гул, напоминающий отдаленный артиллерийский раскат, а ветер был резким, острым. Ему, пожалуй, был бы в пору разбойничий свист. Китайские палатки, основой которых была пружинящая проволочная конструкция, прогнулись до самой земли, но устояли, а вот стол вместе с посудой, если не взвился вверх, то уж точно встал на «попа». С веселым звоном, который все же удалось расслышать за мощным гуденьем ветра, тарелки и кружки посыпались на землю и покатились прямиком под автобус. С чайников, стоявших на земле сорвало крышки, и их грохот добавил свою лепту в эту какофонию звуков.
    Тент, как ни странно устоял, только надулся как парус и ощутимо закачал автобус, куда сразу после первых порывов забрались женщины. Вовка, который и не думал крепить свою палатку, с началом урагана забрался в нее и сидел у самого входа, придавливая полог своим весом. Санька, соображавший довольно быстро и вдохновленный примером старшего товарища, юркнул в наш неукрепленный дом и застегнулся изнутри.
    Понимая, что такой огромный парус, обязательно сорвет при следующем порыве ветра, мы с Водяным уцепились за веревки, готовые стоять насмерть, но наши героические устремления оказались напрасными. Внезапно крепко натянутые веревки, удерживающие тент, ослабли, да так, что я от неожиданности оказался на земле. Водяной стоял на ногах секунды на две дольше, затем, совершив кульбит, тоже оказался на травке, откатившись прямо к палатке Водолаза.
    Оглушительный треск, раздавшийся вслед за этим, мы услышали уже лежа на земле. Снизу было очень красиво видно, как огромное синее покрывало взметнулось вверх, но удерживаемое веревками, укрепленными с обратной стороны автобуса, сразу же, как подстреленная птица, рухнуло вниз и нырнуло за автомобиль. Колья, удерживающие тент, лишенные твердой опоры, да еще получившие ощутимый рывок от нашего падения, разлетелись в разные стороны и рухнули прямо на палатки, где прятались новоявленные Гераклы, удерживающие жилища. Кол, упавший на палатку Водолаза только скользнул по веревкам, а вот Саньке, который и не видел-то ничего, достался ощутимый удар прямо по спине. Благо, что натянутая крыша все же спружинила и немного смягчила удар.
    - Эй, вы что там, обалдели, - закричал Саня, очевидно решивший, что это мы забавляемся таким странным образом, но даже не подумал высунуться из палатки.
    - Ага, Саня. Уронили тентовый престиж…, - перефразировал я Высоцкого, услышав  в словах Санька знакомую строчку.
    Китайский тент - доподлинный ширпотреб лопнул сразу за металлическими кольцами. Синяя полоска материи сантиметров в десять шириной оглушительно хлопала под порывами ветра и дергала привязанные к ней веревки, которые мы с Водяным все еще держали в руках.
    Вслед за этим прямо над головой, словно залп из сотни артиллерийских орудий крупного калибра раздался грандиозный громовой раскат. Казалось, небо разорвалось и, в подтверждение этого, на землю буквально рухнул дождь.
    Косые струи его как по натянутому барабану застучали по крышам палаток, моментально превратив их в мокрые тряпки, продолжавшие плескаться на ветру. Володька, наплевав на сохранность своего жилища, даже не застегнув полога, выскочил и, что-то крикнув нам с Сергеем, прыгнул в автобус. Не долго думая, мы последовали за ним. Один только Санька продолжал оставаться в палатке, но и он, по мере ее промокания, выбрался наружу, в отличие от Водолаза застегнул молнию, и, прихватив с собой термос, валяющийся рядом с опрокинутым столом, перебрался к нам.
    Здесь можно было осмотреться и отдышаться. Неожиданность случившегося немного обескуражила всех, но постепенно мы приходили в себя, оглядывались, и оценивали масштабы потерь. «Тогда считать мы стали раны…», - так, кажется, писал в свое время Лермонтов.
   Тент хоть и лопнул, но все же по краю и натянуть его, пусть и в укороченном варианте, большого труда не составит. Тень все равно будет достаточной. Сейчас он лежал мокрой синей грудой, прикрываемый от ветра автобусом, и еле шевелился, напоминая издыхающего дракона. Тарелки и чашки далеко не убегут, смыть их потокам дождевой воды, уже устремившимся по склону к морю, вряд ли удастся, а помыть посуду - пара пустяков. Лодка, надежно укрепленная на берегу, похоже совсем не пострадала, а набирающаяся в ней дождевая вода, делала ее только тяжелее.
    Палатки, как ни странно, все были на месте. Правда, сквозь запотевшие мокрые стекла можно было рассмотреть, как в палатку Водолаза сквозь болтающиеся части незакрытого полога беззастенчиво хлещут косые струи. Где, интересно, Вова будет ночевать?
    Залив из доброго и ласкового превратился в мрачного и разгневанного зверя. Огромные водяные валы, никак не меньше человеческого роста, с шумом обрушивались на берег, поднимая и выбрасывая на когда-то чистый песок грязную траву, осклизлые серые палки и даже камни, поднятые со дна. Как они не старались, но до лодки добраться не смогли.
    Оценив в целом свои потери как не безвозвратные, мы повеселели и загомонили все разом. За семь лет своих поездок моим друзьям еще не приходилось переживать подобных происшествий, и они даже были рады этому небольшому приключению. Будет о чем вспоминать. Володя, правда, упомянул, что шторма здесь не редкость, особенно осенью и в свое время он видал и покруче, но нам и сегодняшнего было вполне достаточно.
    Пережитый стресс, как ни странно, пробудил аппетит. О своем желании чего-нибудь  съесть сначала заявил Саня, его поддержал Сергей, а потом и Володька. Не мудрствуя лукаво, решили запарить «Ролтон» прямо в салоне автобуса. Тем более что термос с кипятком был здесь. Для чего же еще  Санек захватил его, как не для этого? Ну а китайская лапша всегда лежала в ящике в багажном отсеке. Оставлять ее на улице, где по ночам бродит неизвестно кто, мы не рискнули. Так что просто пришлось протянуть руку, достать несколько пачек и покрошить концентрат в большое блюдо, любезно освобожденное мамой Чоли от разных продуктовых мелочей.  Тарелок под руками не было -   они спокойно лежали под автобусом, заброшенные туда ветром. Вот вам отличие «Ролтона» от «Доширака». На Чаны мы всегда брали с собой именно «Доширак» - здесь вам и еда и тарелка сразу, которую не жалея можно было выбросить после использования. Мыть посуду у нас в рыбацкой компании все же не любили.
    Сегодня решено было запарить одну большую бадью на всех. А что? Так даже интереснее.
    Сказано – сделано. Еще через десять минут мы по очереди активно работали ложками, за которыми все же пришлось нырять под автобус и собирать их под колесами, а мыть под струями дождя. Настроение сразу улучшилось.
Ураган, между тем, постепенно стихал. Когда мы закончили с немудрящим ранним ужином, на улице было тихо – ветер даже не шевелил скомканный тент, а дождь из косого и сильного превратился в прямой и ласковый летний дождичек, стук которого по крыше автобуса за разговорами можно было различить с трудом. Небо очистилось от тяжелых черно-синих туч, и местами уже поблескивало знакомой нам синевой. Над противоположным берегом, откуда пришел ураган, даже сияло солнце. А еще через полчаса за автобусом появилась огромная разноцветная радуга, раскинувшаяся от ближайшей горы до самого горизонта, закрываемого едва различимыми сквозь пелену дождя горными вершинами. Там дождь еще продолжался. Радуга и послужила нам сигналом к выходу.
    Воздух был чистым и свежим. Пахло морскими водорослями. Ветер практически стих, но волны, как ни странно, были еще очень большими – никак не  меньше половины человеческого роста. Они по-прежнему с шумом падали на берег, но уже ни палок, ни камней не выбрасывали, и возле самой воды образовалась полоска чистого почти белого песка. Ближе к лагерю вдоль уступа скопилась целая груда грязной озерной травы и палок. Откуда в горном заливе взялись палки, оставалось только гадать. Я считал, что где ветер, там и волны, а не наоборот и обратил внимание на это не соответствие, на что  Водолаз безапелляционно заявил:
    - Да ты что!.. Такую махину раскачало, - он имел в виду водохранилище, - теперь только к утру успокоится.
    Теперь понятно.

    Мы стояли на берегу возле самой воды и с восхищением смотрели на разбушевавшеюся стихию. Конечно, надо было идти заниматься делами, наводить порядок в лагере, но оторваться от этой грозной красоты просто не было сил. Да еще Водяной вдруг предложил поплавать в шторм.
    Сначала мы восприняли это как шутку, но Сергей был неудержим. Из лодки, почти наполовину затопленной водой, он достал мокрый спасательный жилет, натянул его прямо поверх своей желтой футболки и как был в шортах, так и сиганул под волну. Через секунду его выбросило на берег, чуть не перевернув, но с присущим ему упрямством он повторил свою попытку и вскоре уже прыгал, проваливаясь между гребнями набегавших волн метрах в семи от берега. Над водой показывалась то его голова, то пятки, то желтое пятно потемневшей футболки с раскинутыми руками. Надо было видеть его довольную физиономию с широко раскрытым ртом. Он что-то громко кричал, по-видимому, выражал свое восхищение или звал нас присоединиться к нему, но из-за шума волн разобрать слова было невозможно. Надя тоже что-то кричала ему, строжилась, но было заметно, что делала она это больше для проформы и тоже получала удовольствие от дурачеств мужа.
    Никто присоединиться к Водяному в этот вечер так и не рискнул. Санька попытался было сделать движение в сторону моря, но тут уж мать рассердилась не на шутку и он поспешно ретировался, спрятавшись за наши спины.
    Следующие два часа были посвящены уборке лагеря. Хотя, уборка, это слишком громко сказано. Мусора в лагере наоборот поубавилось, его просто смыло со склона и прибило к куче выброшенного озерного хлама. Не было даже бычков, оставляемых Вовкой в самых разных местах. Хлам с берега сгребли в одну сторону, освободив проход к пляжу, а заодно и поправили ступеньки, которые в этом давно нуждались. В самом же лагере поставили на место стол, расставили стулья, убрали камни с палаток, перемыли посуду. Вот, собственно, и все. Тент натягивать пока не стали – не хотелось возиться с мокрой громадой. Лучше завтра, когда он просохнет. А то, что просохнет - сомневаться не приходилось.  Через два часа практически ничего не напоминало о прошедшем дожде. Солнце, несмотря на спускающийся вечер, припекало, вокруг все стало, как гласит реклама «сухо и комфортно», если не считать Вовкиной платки, где прошедший дождь оставил внутри мокрые следы.
    Когда пришло время задуматься об ужине, нас ждал неприятный сюрприз. Яма, где стояла газовая печь, была полна воды, так что печку даже не было видно. Сергей, который после купания так и ходил в мокрых шортах, ориентируясь на шланг газового баллона уходящий под воду, сунул руку чуть не до плеча и с трудом вытащил злосчастную печь. Вода бежала из нее как из хорошего крана. Пришлось печь отсоединять от газа, разбирать, протирать и сушить. Пока она проветривалась, мы думали, как избавиться от воды в яме, но решили пока ее не трогать, благо ветра не было, и сварить немудрящий ужин можно было без опаски. 
    Володя и Санька стали возиться с печкой, пытаясь установить ее на склоне рядом с баллоном. Надя занялась ужином, Сергей пошел переодеваться, а я, осененный гениальной мыслью о том, что ночевать можно в автобусе, отправился готовить плацдарм для ночлега.
    Автобус, установленный одной стороной на плоские камни, расположился практически горизонтально, и это давало значительный выигрыш в смысле комфорта по сравнению с палаткой. Расчищая сиденья от разбросанных там вещей, оставленных после дождя я с досадой думал, почему эта мысль не пришла мне в голову раньше. На Чанах мы ночевали в просторном салоне и втроем, и вчетвером и прекрасно высыпались. В палатке же, установленной на косогоре, даже после того, как Саня настелил под днище с одной стороны камыша, уснуть можно было с трудом: и жестко, и холодно, и неудобно – все равно скатываешься вниз по склону.
    Подошедший Сергей поддержал мою мысль и даже помог разложить сиденья. Правда, для того чтобы можно было лежать на них без опаски, пришлось подставить под край переднего сиденья канистру с водой, которая идеально подошла для этих целей – и по высоте, и по ширине, и по прочности. Рассчитывая, что Санек будет ночевать со мной, я без стеснения перетащил все спальные принадлежности из палатки в машину и с любовью застелил широкую мягкую площадку. Даже минутку полежал на будущей постели и попрыгал на ней. Ну до чего же хорошо!
    Вот в этот момент и раздался громкий крик со стороны благоустраиваемой кухни, заставивший меня выскочить босиком. Саня и Вовка, присев на корточки, заглядывали в яму из-под печки и, размахивая руками,  не то смеялись, не то ругались. И я, и Надя, и Сергей быстренько устремились туда, не понимая, что могло так раззадорить парней.
    Яма была пуста. Вода неведомым образом исчезла. И это было тем более странным, что никто из нас не пытался ни вычерпать ее, ни откачать, ни отвести по склону. Мы с интересом стали присматриваться, пытаясь разгадать эту загадку природы.
    В дне ямы прямо посередине зияло аккуратное круглое отверстие сантиметров около десяти в диаметре. Очевидно, вода и ушла туда, просто больше некуда. Но откуда оно взялось? Стали гадать,  и Володька предложил, похоже, единственное разумное объяснение этому феномену.
    Скорее всего, яма для печки была выкопана прямо над одним из кротовьих коридоров и скопившаяся вода, постепенно промыв себе дорогу, в один прекрасный момент ухнула вниз и исчезла за какие-то секунды. Тем лучше для нас – не надо черпать воду или копать другую яму. Красота! А каково кротам?..

    Сегодняшнюю ночь я спал как убитый и прекрасно выспался. Что касается Саньки, то тот спал еще крепче меня и встал часа на полтора позже, уже после того, как мы с Водяным отправились за рыбой.
    С самого утра мы стали загонять Володьку под воду.
    - Водолаз, ты водолаз или кто? – наседал на него Сергей. – Мы что, так и будем одних окуней да костлявых подлещиков есть? Зачем ты тогда ружье подводное брал? А где щуки? Где судаки? Ты вспомни, каких ты тут же в заливе стрелял.
    На фотографиях из предыдущих поездок, которые Сергей показывал мне дома, Володя действительно позировал в черном гидрокостюме на фоне моря с неплохими щуками на металлическом кольце – кукане. Из одной из них, наверное, добытой последней, поблескивая наконечником, даже торчала стрела.
    Мрачный Водолаз, который предпочел ночевать в мокрой палатке и поэтому плохо выспавшийся, только отмахивался. Но аргумент у него был железный.
    - Вы что, не понимаете? – уставившись на нас изумленными глазами, словно удивляясь тому, что он должен объяснять такие прописные истины, учительским тоном произносил Володька. - Да после шторма вода мутная. В двух шагах ничего не видно. Вот успокоится…
    По мне так погода была самая спокойная, и что будет с Вовкой - водолазом, когда она станет еще лучше, я даже не представлял. Неужели в воду полезет?
Легкая рябь покрывала выход из залива, где возле банки с прыгающей бутылкой – ориентиром снова кормился красавец пеликан с несколькими чайками и бакланами, как рыцарь с оруженосцами, а в самом заливе стояла удивительная тишина. На воде ни морщинки. Словно кто-то погладил гигантским утюгом эту замечательную светло-голубую простыню.
    Интересно, а где пережидали шторм птицы?

    Сегодня мы решили попытать рыбацкого счастья в других местах. Сергей предложил с утра плыть не на банку, куда мы всегда успеем, а отправиться к местам их прежних стоянок, где тоже есть неплохие удачливые места. Проезжая вдоль берега, он не раз показывал, где они останавливались в первые годы своих поездок. Там тоже встречались и заросли камыша, где могла затаиться щука, и глубокие обрывы от самого берега, где мог кормиться крупный лещ. Сергей даже рассказал, что возле одной из таких стоянок, куда мы непременно сегодня сплаваем, он, забравшись на скалу, случайно сверху отчетливо увидел темные спины двух каких-то просто гигантских рыбин, никак не меньше человеческого роста, и кто это был, до сих пор не может даже предположить. С учетом сегодняшней ситуации, когда нас одолевали все больше мелкие и средние окунишки да подлещики, поверить ему было трудно. Хотя мне, совершенно не знающему здешние места, было абсолютно все равно куда плыть, лишь бы плыть да рыбачить.
    Картина, которую мы увидели сразу за скалой, ограничивающей выход из залива, изумила и восхитила. Прямо перед нами метрах в ста на воде расположилась огромная стая бакланов никак не меньше тысячи штук. По бокам от этого птичьего скопища расположились несколько крупных белых чаек. Как сторожа – собаки возле глупой овечьей отары.
    Я знал, что бакланы гнездятся колониями, причем значительными, но видеть это воочию пришлось впервые. Сергей сбросил обороты, и мы застыли, любуясь на это невиданное зрелище.
    Похоже, что это были совсем молодые птицы, сбившиеся в стаю и обучающиеся птичьим премудростям. Черное оперение большинства из них чередовалось с буровато-серым отдельных особей, да и размеры были не впечатляющими.
Плавая по морю, мы частенько видели сидящих на скалах взрослых бакланов, которые напоминали своим вертикальным положением часовых на посту, а черным с металлическим отливом опереньем свежеположенный асфальт. Размеры у них были впечатляющими – высота до метра, а размах крыльев в полете, наверное, до двух. Летали они быстро и интересно – вытягивали длинную шею и хвост, что в сочетании с большими распростертыми крыльями напоминало крест. А вот парить, как чайки или коршуны, которые здесь тоже водились в изобилии, не умели, постоянно махали крыльями и отлетали так далеко, что частенько мы даже не видели, где заканчивался их полет.
    Эти же просто перелетали с места на место, из «хвоста» в «голову» стаи, суетились, кричали, словом вели себя как компания вырвавшихся на свободу подростков. Но, тем не менее, увидев нас, осторожная стая стала отдаляться, перемещаясь ближе к противоположному берегу.
    Мне ужасно захотелось сфотографировать это чудо природы, благо, что сегодня фотоаппарат был при мне. Приготовив его, я дал команду Сергею и, взревев двигателем, лодка рванулась вперед. Сначала мы приблизились к кочующим по воде птицам, и я сделал несколько кадров, но хотелось большего и погоня продолжилась. Вот тут «подростки» показали, на что они способны. Перелетая так же поочередно, но очень шустро, они вдруг оторвались от нас метров на пятьдесят, так, что мне пришлось, пользуясь трансфокатором на аппарате, максимально приближать их. Все равно качество снимков не вдохновляло, и Сергей снова выжал из «Фрегата» все возможное. Вот мы уже метрах в сорока от них, тридцати, того и гляди догоним. Нет! Снова молодые бакланы, хоть и с трудом, но уходят от нас.
    Гонки продолжались минут десять и только когда мы обратили внимание, что находимся уже почти на середине водохранилища, а наш скалистый берег виден только узкой полоской, остановились, и не спеша повернули назад. Несмотря на неудачу со съемкой, впечатления были самые восторженные.
    А вот дальше восторги несколько поутихли. Мы проплывали одно «клевое», как говорил Водяной, место за другим, но везде одно и то же – тишь, гладь, да божья благодать. Я поймал одного крупного окуня на щучью блесну, Сергей ни одного. Если бы не встреча со стаей бакланов, утро можно было бы считать потерянным.

    После обеда, когда солнце стало припекать неимоверно и загорающие наши женщины сменили песчаный берег на благодатный тенек под тентом, который мы все же натянули, привязав веревки прямо за углы, скрученные в тугие жгуты, Водолаз стал готовиться к подводной охоте. Вид его снаряжения произвел на меня, мягко говоря, гнетущее впечатление. Черный поролоновый костюм, скорее всего ровесник Володьки, был неоднократно заклеен и заштопан. В один прекрасный момент портняжные работы видимо надоели хозяину, и он плюнул на это дело, о чем говорили разномастные не заштопанные дыры, из которых торчал поролон, чем-то напоминающий светлые цветы, пробивающиеся сквозь черный асфальт. Кроме того, костюм был явно тесноват и натягивал его Водолаз только с посторонней помощью. Груза, которые Володя вешал на пояс, проржавели от старости, а вот ружье, огромные ласты и маска с трубкой были в порядке. Во всяком случае, внешне.
    Вовка долго колдовал с ружьем, что-то подматывал, натягивал, накачивал, точил стрелу со складывающимися лепестками, плевал на внутреннюю поверхность стекла маски, качал ластами, но все же настал момент, когда он пошел к лодке, а мы с Сергеем как собачонки побежали за ним. Мы должны были страховать его, находясь где-то рядом на лодке, пока Володя будет нырять. Причем ни блеснить, ни купаться нам было нельзя, дабы не распугать возможную добычу. На жаре сидеть и ждать - занятие малоприятное, если не сказать больше – настоящий садизм.
    Водолаз начал свою охоту от скалы, прикрывающей вход в бухту, и двинулся вдоль берега в глубину залива. Здесь попадались участки заросшие камышом, которые постепенно сливались и превращались в густые заросли там, где мы ставили сеть в первую ночь на море. Володька не нырял, а, погрузив в воду лицо, просто медленно плыл, отсвечивая на солнце обтянутым черным задом. Костюм свободно держал его и не давал погружаться, несмотря даже на тяжелые груза, навешанные на поясе.
    Периодически он все же углублялся так, что на поверхности оставался только кончик дыхательной трубки, из которой временами с шумом вылетали брызги – вода, очевидно, как-то попадала под маску. Три – четыре погружения и он уже висит на борту лодки, где мы  с Водяным изнываем от жары и от безделья.
    - Рыба есть, но один окунь, - отдышавшись и закурив приготовленную Серегой сигарету, говорит охотник. - Стрелять пока не буду, вдруг дальше щука ждет…
    - Должна ждать, должна, - с энтузиазмом поддерживает его Сергей. – Ты два года назад как раз здесь щуку и взял килограмма на три. Помнишь?
Ну, еще бы ему не помнить. В свете сегодняшнего дня только и остается, что тешить себя приятными воспоминаниями. Я, честно говоря, не верил, что Вовка подстрелит не только щуку, но даже и крупного окуня. Правда, свои сомнения я держал при себе, а Володьку подбадривал и торопил, обещая к вечеру налить рюмочку, если охота будет удачной.
    Пройдя вдоль берега, Водолаз дошел до камышовых зарослей и стал шебуршать где-то в глубине, периодически выплевывая воду через трубку. У кромки стоящего стеной камыша скопилась целая плантация сухих плотно переплетенных поломанных стеблей, очевидно прибитая сюда прошедшим штормом. Вовка не мог пройти ее, и ему пришлось нырять, чтобы оказаться в зарослях. Мы дрейфовали метрах в десяти от места действия и посматривали не только за охотником, но и по сторонам. Вот тут мы увидели картину, которая немного развеселила нас и скрасила тяжесть бесцельного ожидания.
    Из глубины залива, ни мало не стесняясь нашим присутствием, по краю камыша смело плыла утка. Самая настоящая серая утка, каких мы неоднократно видели во время охоты на Чанах или на Томи. Скорее всего, это была молодая, не нюхавшая пороху особь. Ничем другим ее смелость или беспечность мы объяснить не могли. Утка не доплыла до Водолаза, у которого из воды торчал только затылок да трубка, не считая ягодиц, каких-то два – три метра и неспешно выбралась на помост из камышовых стеблей, по которому, переваливаясь, спокойно зашагала то в одну сторону, то в другую.
    Вовка, конечно, ничего этого не видел, и продолжал заниматься своим делом. Мы же с Серегой, видя такую близость охотника и дичи, нашли себе занятие и стали заключать пари – наступит утка Водолазу на голову или нет. Серега даже не допускал такой возможности, хотя объяснял смелость утки тем, что она не видит типичной человеческой фигуры, а принимает голову Водолаза за какое-то водно - подводное животное. Я же шутки ради, раззадоривая Водяного, утверждал обратное – утка обязательно или пройдет по торчащему затылку, спрятанному в черный капюшон, или уж проплывет рядом, задев его крылом или лапой, или даже стукнет клювом. Утка действительно что-то отыскивала на погруженных в воду высохших стеблях и пыталась что-то  щипать там своим широким носом.
    Водолаз, передвигаясь навстречу юной охотнице за червями, буквально раздвигал головой помост из камыша, производя не малый шум, но утка не обращала на это никакого внимания и методично обследовала занятую ей территорию. Наверное, не считала копошащееся в воде нечто за конкурента или соперника.  Когда уж голова в черном капюшоне оказывалась совсем рядом, недовольно отодвигалась или даже отплывала на полметра, чтобы затем снова забраться на помост.
    Это продолжалось довольно долго. Добрых полчаса мы с Сергеем с большим интересом следили за соседством столь разных особ, пока Водолаз не нарушил хрупкого равновесия, все же решившись стрельнуть в какого-то зазевавшегося окуня.
Радостный он появился на поверхности, поднимая на острие стрелы еще трепыхающуюся добычу. Тут уж уточка не выдержала и испуганно юркнула в заросли, чтобы появиться у края камыша, уже уплывая в глубь залива. Когда мы рассказали Володьке о его смелой соседке, он даже пожалел, что испортил нам такой зрелищный спектакль.

    Подстреленный окунь был самым обычным, «каменистым», в серо-черных крапинках и совсем не крупным. Таких мы ловили по нескольку десятков в день. Но воодушевленный Водолаз предпринял еще одно длительное погружение, результатом которого явился еще один окунь, чуть больше первого. После перекура Володька подстрелил еще пару окуней. На этом охота закончилась. Охотник заявил, что он устал, замерз, хочет есть, хочет пить, хочет в туалет и вообще… для первого раза достаточно.
    Верилось с трудом, что Водолаз полезет в воду еще хотя бы раз, но пришлось плыть в лагерь. Мне так и осталось не понятным для чего надо было тратить столько усилий и времени, чтобы подстрелить несколько окуней, которых мы спокойно могли поймать или удочками или спиннингами. Если бы не встреча с любопытной смелой уточкой, день, как и утро, можно было бы считать потерянным.
    К вечерней зорьке я с сожаление заметил, что червей у нас осталось, как говорят – «кот наплакал». Во время шторма, забытая в лодке банка с червями, наполнилась водой, перевернулась и черви или утонули или убежали вместе с водой, когда мы выливали ее через специальное сливное отверстие в заднем борту лодки. Небольшой запас оставался в мешке под автобусом, но его было явно маловато. Надо было что-то придумывать, чтобы не остаться с одними блеснами да сорожечьим мясом. Последние дни мы даже забыли про сеть. Проще всего, конечно, на мой взгляд, было съездить в зеленые заросли вдоль дороги, о которых Сергей рассказывал, как о месте, где они уже копали червей. Но мое предложение было встречено без энтузиазма, если не сказать большего – ребята просто отвернули носы, но все же пообещали, что этим мы займемся завтра с утра.
    И тут я вспомнил о кузнечиках. Примолкшие после дождя, сейчас, когда стало жарко и сухо, они во всю распевали свои скрипучие песни возле самого стола. А уж чуть в стороне от лагеря их было не меньше десятка на каждый квадратный метр.

    Ловить рыбу на кузнечика я впервые попробовал на Серебряной курье, куда попал вместе с друзьями в один из сентябрьских дней лет пять – шесть назад. «Серебряха» - так звали курью все окрестные рыбаки, считалась неплохим местом, где можно было от души порыбачить. Правда, без разрешения сюда было не попасть – домик рыбинспекции стоял тут же на берегу, но у нас лицензии были.
    Рыбалка началась со скандала. Увидев, что мы ставим сети среди бела дня, к нам тут же подлетела моторка с теми самыми инспекторами, которые потребовали, чтобы мы не перегораживали курью, не ставили сети ближе к берегу, не ставили дальше от берега, не ставили поперек… Разозленный от столь неласкового приема организатор рыбалки Серега, с которым мы в свое время ездили на Убик, послал их подальше, указав конкретное место, где бы он хотел их видеть. Лицензии у нас есть? Есть. Где написано как ставить сети? Покажите! Вот вам правила рыбалки в Кемеровской области, где про это ни слова нет. А у вас они есть? Ах, нет… Его поддержал Саня Винт. Я, как человек вполне миролюбивый, попытался сгладить острые углы и постепенно погасил не на шутку закипевшие страсти. Потом мы вместе пили прямо в лодке у инспекторов, потом, обнявшись, катались по Томи, потом делились с ними бензином, потом варили привезенную ими рыбу… Короче, к отъезду мы стали почти друзьями и выменяли у них еще два больших чана с рыбой за канистру бензина. Рыбу они ловили большим неводом прямо по руслу реки. Хороши инспектора – нечего сказать.
    Рыбалка, несмотря на хвалебные отзывы, оказалась так себе. Что интересно, здесь рыба шла в сети в основном днем, а не ночью, как это встречается практически везде. Крупной рыбы было немного, мелочи достаточно.
    Черви на Серебряхе кончились у нас буквально на второй день, но сидеть на берегу без дела было не в наших правилах. Мы с Саней Винтом, наловив десятка два кузнечиков, зависли на лодке посреди курьи, пытаясь обмануть доверчиваю белорыбицу. Сначала я насадил кузнечика целиком, вместе с огромными дрыгающимися задними ногами. Клева долго не было, потом кто-то откусил одну ногу, потом вторую, а я безуспешно пытался в этот момент подсечь неизвестного неуловимого обжору. Только после того, как ходули оказались откушенными, при следующей поклевке мне попалась вполне приличная сорожка. Дальше, сообразив, что большие кузнечьи ноги отпугивают рыбу, я уже сознательно стал их отрывать и насаживал только туловище с шевелящимися короткими ножками и крыльями. Клев после этого усилился, ловить стало интереснее.
    Сейчас я решил попробовать новую наживку и попросил Саньку, как молодого и шустрого, наловить кузнечиков. Безотказный Санек, прихватив пластиковую бутылку из-под пива, отправился на охоту, которая проходила на наших глазах.
    Сначала он ловил прыгающую наживку рядом с лагерем, но здесь кузнечики прятались в густую колючую траву, больше напоминающую кустарник. Саня раза два наколол руку, пытаясь поймать разбегающихся прыгунов, после чего отправился на дорогу, по которой мы заезжали сюда. Здесь кузнечиков было тоже достаточно, а ловить их было проще.
    Было интересно смотреть, как почти двухметровый Санька быстро складывался пополам, пытаясь накрыть огромной ладонью маленького кузнечика. Очень часто кузнечик оказывался шустрее и, расправив крылья, спокойно перелетал метра на два – три в сторону, чтобы тут же, словно в насмешку, затянуть свою скрипучую песню. Раззадоренный охотник за насекомыми вскакивал и, размахивая бутылкой как саблей, пытался сбить удирающую дичь на лету. Иногда это ему удавалось, но уж очень редко. Пытаясь достать беглецов, он порой с такой силой впечатывал бутылку в землю, где только что сидел отпрыгнувший кузнечик, что звук от удара больше напоминал маленький ядерный взрыв, а бедные пленники внутри бутылки от грохота наверняка теряли сознание.
    Через полчаса нехилых физических упражнений, включающих в себя бег, приседание, подскоки, фехтование и бой с тенью, выдохшийся юный атлет сумел собрать всего десятка полтора кузнечиков, большая часть из которых уже была без признаков жизни - если не раздавленных, то погибших от черепно-мозговой травмы. Вид у них был весьма неприглядным. На месте рыбы я бы вряд ли польстился на кусок такого раздавленного бифштекса с крыльями. Наживка нужна была свежая и  аппетитная.
    Надо было придумать что-то другое. И выход нашелся.
Расценив способ охоты, предложенный Саньком, как бесперспективный, я спросил себя – чем можно ловить кузнечиков? Ну, конечно, обыкновенным марлевым сачком, как и других насекомых. Бабочек, например. Подсак у нас был, и мы уже неоднократно применяли его: то со скалы леща вытащить, то с лодки окуня подцепить. Я живо представил себя бегающим с огромным подсаком по полю за скачущими кузнечиками и от души рассмеялся. Ребята с недоумением посмотрели на меня, а Вовка даже сочувственно спросил:
    - Доктор, ты не перегрелся ли часом? – на что я только отмахнулся, поскольку увидел именно то, что мне и было нужно.
    Ракетки для бадминтона! Как же я сразу не сообразил!? Серега прихватил комплект из двух ракеток да нескольких воланов, надеясь, очевидно, похудеть во время прибрежных турниров, но так ни разу ракетки в руку и не взял. Наверное, решил, что хорошего человека чем больше – тем лучше. И лежали они бесхозные рядом с его палаткой. Чем не сачок, пусть и без пузырящегося колпака? Ячейка у них мелкая, не всякий кузнечик пролезет. А ручка длинная, можно легко подкрасться. Точно, стоит попробовать! Как ловко Санька летающих ос в лагере ракеткой сбивал, когда они нас донимали. А некоторые кузнечики так и покрупнее будут.
    Я решил немедленно привести задуманное в жизнь. Прихватил ракетку, взял чистую пластиковую бутылку и отправился на большую дорогу, разбойничать. Ловить кузнечиков с помощью ракетки было на удивление просто, поскольку те прыгали в сторону только при непосредственной угрозе, когда на них уже практически наступаешь. Присев на некотором отдалении от затаившегося, приготовившегося к прыжку кузнеца, осторожно заносишь ракетку над ним и тут же прижимаешь его к земле. Большим серым деваться было просто некуда – они не проходили в ячейки ракетки. Маленьким зеленым иногда удавалось вывернуться и пролезть сквозь сетку, но тут уж можно было сбить их – летят то они с распростертыми крыльями. Здесь ракетка становилась для них как мелкая сеть для крупной рыбы. Уже через пятнадцать минут в бутылке живо скакали, щелкая по стенкам десятка три кузнечиков, имеющих совершенно свежий, товарный вид. Пространства для прыжков им было явно маловато, и они отлетали от одной стенки бутылки до другой, с шумом ударяясь о них, но намерений своих не оставляли. Такая неординарная музыка и сопровождала меня, пока я направлялся к лодке. С таким багажом можно было плыть рыбачить на банку. Что мы с Серегой и сделали, прихватив, конечно, спиннинги. Без них мы не плавали никуда.

    Вечер был на удивление тихим. Палящий зной спадал, и от притихшего моря веяло желанной прохладой. Солнце закатилось за ближайшие горы и окрасило заревом их обнаженные вершины и далекий горизонт.
    На банке ни морщинки, не было даже ряби. Сплошное зеркало, по которому частенько расходились крупные круги – рыба играла, радуясь спокойному вечеру.
Серега как всегда начал со спиннинга, но я попросил его бросать блесны в сторону моря, а мне оставить прибрежную часть акватории, где кругов на воде было больше. Начал с поплавочной удочки. На крючок насадил, конечно, кузнечика – большого, серого с красными по низу крыльями, у которого не забыл оторвать щетинистые сяжки. Глубину поставил метра полтора, наобум, и уже через две минуты поклевка.   
Сорожка граммов на двести, почти селедка, как и хотелось. Ай да наживка! Повтор – и снова сорожка чуть меньше. За полчаса натаскал с десяток, Серега же только несколько окунишек. Потом клев стал спадать. Я пробовал и червя, и бутерброд, менял глубину, но … увы. Побросал для очистки совести спиннинг, поставил зимнюю удочку, куда нацепил все того же кузнечика и, представьте себе, поймал …окуня. На кузнеца – окуня! Чего только не бывает!

    Сборы в обещанный поход за червями на следующее утро напоминали подготовку к какой-то не шуточной войсковой операции. Серега, Санька, да и Володя экипировались очень основательно. Сергей с сыном, несмотря на разгорающуюся жару, натянули энцефалитки, надели плотную обувь, не забыли и шапочки на голову. Сергей так вообще нацепил резиновые сапоги, которые он, несмотря на все заверения, что для поездки сюда хватит и китайских кед, прихватил с собой втихаря от меня. Мало того, так он еще и брюки натянул на голенища сапог. Володя оделся легче, но тоже серьезно: полный камуфляжный костюм, полуботинки, кепка на голову и матерчатые белые перчатки на руки, в которых он сжимал топор, явно намереваясь взять его с собой.
    Эти перчатки меня просто убили. Я с недоумением смотрел на друзей и все пытался понять, что нас ждет в зеленой роще в долине, издалека казавшейся такой привлекательной. Они только посмеивались и отмалчивались, но сжалившийся Водяной все же посоветовал мне одеться поплотнее и не забыть мазь от комаров, которых, по его словам, вдоль ручья, где нам предстоит поиск червей, водится столько, сколько нет во всей округе, а может быть и во всем Казахстане. Именно поэтому они с такой неохотой отреагировали вчера на мое легкомысленное предложение «сходить за червями».
    Не понимая для чего нужен топор при копке червей, я все же прихватил с собой и лопату.
    Путь в долину был утомительным не столько из-за расстояния – подумаешь, каких-то два километра, сколько из-за явного несоответствия нашей экипировки и жаркой погоды. Выйдя на дорогу, мы все же сняли энцефалитки, а Володя свою курточку, но пот, тем не менее, вскоре побежал везде, где было можно, даже по ногам и, казалось, что скоро в обуви захлюпает скопившаяся там влага.
    С насыпи, по которой проходила дорога на Курчум, мы спустились собственно в долину и сразу почти спрятались в высокой траве. Чувствовалось, что почва здесь влажная, поэтому и растительность высокая и зеленая, а не хилая серо-коричневая, как в основном в округе. До зеленеющих деревьев было еще достаточно далеко, но уже здесь мы пережили первую комариную атаку.
    Серега, идущий первым, вдруг стал отмахиваться руками, отчаянно вращая зажатой энцефалиткой, но потом быстренько натянул ее, и даже накинутый на голову капюшон плотно завязал под подбородком. Володька, шутки ради или действительно серьезно – я так и не понял, стал отгонять налетевшее комариное полчище топором. Только Санька не растерялся, а стал с остервенением распылять вокруг себя «Рефтамид», под струю которого, зажмурив глаза, тотчас же бросились и Серега и Вовка. Я шел последним, поэтому лишился «прелести» быть покусанным комарами. Во всяком случае – сейчас. Не спеша я оделся, так же завязал капюшон и попросил Саню тоже набрызгать на меня мерзко пахнущий, но такой желанный сейчас «клопомор», как в свое время назвал жидкость от комаров один из наших друзей.
    Серега обогнул первые деревья, больше напоминающие тесно переплетенные низкорослые кусты, и пошел параллельно  им, высматривая местечко, где бы можно было углубиться внутрь этих Казахстанских «джунглей». Это было непросто. Ветки располагались так тесно, как только могли, и только метров через пятьдесят нам удалось нырнуть под тенистый полог. Под ногами явно захлюпала вода, но в высокой траве ее можно было рассмотреть с трудом и только вокруг проваливающихся в болотистую поверхность стоп.
    «Сусанин» все углублялся в чащу, поворачивая по узеньким проходам между деревьями, отодвигая нависающие ветки и, наконец, вывел нас к месту, где можно было увидеть воду воочию. Она стояла отдельными лужами, покрывая и прошлогоднюю грязно-серую листву, и тесно переплетенные корни, и коричневые пружинящие кочки, покрытые мхом, по которым мы в основном и скакали.
    Прежде всего, надо было отдышаться. Но долго стоять без дела (сесть то было некуда) не пришлось: то ли действие «клопомора» кончилось, то ли здесь были неправильные комары, которые как нанюхавшиеся токсикоманы, стали проявлять свои агрессивные намерения еще жестче. Тут уж досталось и мне. То на лбу, то на щеках, то на кистях вспыхивали маленькие костры – так больно жалили комары, а успеть отогнать их всех просто не было никакой возможности. Опять пошел в дело «Рефтамид» и это дало нам шанс начать добычу червей. Именно добычу.
    Сергей - единственный обладатель сапог, кто мог стоять непосредственно в воде, погрузил руки в чавкающую жижу и с трудом выдернул пласт переплетенных мелких корней, мха, гнилых листьев и земли, с которого ручьем бежала мутная вода. На нижней стороне его я увидел пару больших светло-розовых червей, которых Санька не мешкая, поскольку черви оказались на удивление резвыми и тут же попытались спрятаться между переплетением корней, схватил их и отправил в приготовленную банку с крышкой. Сергей стал разрывать пласт руками, разбрызгивая воду; я, прыгая с кочки на кочку, чтобы не утонуть в этой жиже, стал помогать ему, но больше мы ничего не нашли. Тогда Володя стал рубить натянутые корни, которые не давали пласту отойти еще дальше. Грязные брызги так и полетели в разные стороны, оседая, в том числе и на наших камуфляжах, а кое у кого и на лице. По мере выворачивания переплетенного деревянисто-земляного вороха стали попадаться те же упитанные розово-красные черви, которые сейчас не прятались, а почему-то наоборот лезли наружу. Правда, при попытках схватить их и отправить в банку они отчаянно сопротивлялись, пытались ускользнуть назад, падали в воду и, думаю, будь у них зубы – начали бы кусаться.
    Дело шло медленно. Не во всяком месте можно было собирать урожай: то было слишком сухо, где черви отсутствовали, то, наоборот, влажно – кроме Водяного никто не мог стоять в воде и помогать ему. Я пытался поддевать пласты корней со мхом и землей лопатой, но лопата сорвалась, выскользнула и здорово обдала Сергея уже не брызгами, а целым водопадом грязи. Водолаз и Санька расхохотались, я стоял обескураженный, а Водяной, размазывая грязные потеки на лице, разразился целым каскадом нелицеприятных выражений в мой адрес. Из них «черт безрукий» было самым скромным, и я свои потуги оставил. Больше приходилось Володе работать топором.
В один из моментов я посмотрел на спину сидящего передо мной на корточках Саньки, выбирающего червей, и ужаснулся. Вся спина его была облеплена комарами -  сплошной шевелящийся серый ковер. На тыле рук, по которым он периодически хлопал, не обращая внимания на разлетающуюся грязь, тоже сидели несколько кровопийц, нимало не смущаясь близостью воды и звонкими шлепками. У Сергея и Вовки живности было поменьше  - они все же двигались. А что же тогда у меня на спине творится? Я ведь тоже не особо шевелюсь, больше на подхвате, Саньке помогаю червей выбирать. Эти мысли заставили меня выхватить топор у Водолаза и активно замахать им. Володя, не подозревая истинной подоплеки моего стремления, даже спасибо сказал. Пожалуйста, конечно, новая столовая для комаров…
    Через час общим собранием решили, что набранных червей на оставшиеся дни хватит - будем чаще кузнечиков использовать, а червей экономить. Как только это прозвучало, все как один ринулись вон из кустов, не обращая внимания на хлещущие ветки, и остановились только возле дорожной насыпи. Даже трава чуть не в рост, по которой и ходить то трудно, не смогла сбавить нашей скорости. На склоне, без сил опустились на землю, отдышались, потом уже разделись и, обдуваемые ветерком, мокрые дальше некуда побрели в лагерь. Всем, кроме Водяного, пришлось выжимать носки – то ли вода в ботинки набралась, то ли действительно ноги так вспотели.
Знал бы, что здесь именно так добывают червей, наверное, не напрашивался бы на подвиг, даже не заикнулся бы об этом.

    Совсем другое дело добывать червей в Англии, где даже проводятся чемпионаты мира по этому виду… соревнования. Назвать спортом это точно нельзя.
На шикарном газоне, как следовало из телевизионного рассказа, с идеально постриженной травой, где нет не только грязных луж или переплетенных корней, а даже упавшего прошлогоднего листика, каждому участнику выделяют кусок земли метра два на два, из которого в течение получаса надо добыть как можно больше червей. Фишка в том, что для этого нельзя использовать ни лопату, ни заступ, ни кирку, ни какой другой копающий инструмент. Как хочешь, так и добывай!
    Вот люди и придумывают. Кто пляшет на своем участке, кто поет, кто просто прыгает, кто вбивает в землю металлические прутья и вибрирует ими, дергая то один прут, то сразу несколько, кто, воткнув вилы в землю, с определенной ритмичностью ударяет по ним специальным устройством. Словом – народ, соревнуясь,  развлекается, как может. Все это происходит на глазах многочисленных зрителей, которые поддерживают своих, дают советы, болеют. Шум, гам, веселье…
    Но, самое удивительное, что червей такими необычными способами все же добывают и не так уж мало, не чета нам. Рекорд мира, если мне не изменяет память, пятьсот семь червей за полчаса, установленный где-то в пятидесятых годах прошлого века. Рекорд последнего года чуть больше полутора сотен. Червей что ли меньше в Англии стало?
    А мы за час тяжелейшего труда, вчетвером, искусанные комарами, мокрые, грязные и утомленные до крайности смогли добыть хорошо если полсотни. Вот бы этих англичан сюда…
    Я кровожадно представил себе, как чопорные английские леди с поджатыми губками, сплошь покрытые комарами (в соревнованиях там участвуют все желающие, включая детей и пенсионеров), роются своими холеными ручками с длинными наманикюренными ногтями в нашей грязной жиже. Высокие же худые джентльмены в котелках, наутюженных узких брюках, лакированных черных туфлях и непременно в пенсне, подрубают топорами корни, забрызгивая тех самых леди грязью и тут же роняя те самые пенсне в мутную воду. Я даже расхохотался от этой дикой картины, чем снова вызвал недоуменные взгляды своих товарищей. Подумают – точно доктор перегрелся.
    Что мне нравится в этом соревновании, так то, что всех добытых червей снова выпускают на волю, причем непременно ночью, чтобы не поклевали птицы. Вот это правильно.

    Вечер, когда солнце, пробежавшись над противоположным берегом, ушло за наши спины, а отбрасываемые от освещаемых горных вершин длинные причудливые тени, стали доставать палаток, преподнес нам еще один сюрприз. Не сказать, чтобы приятный, но и неприятным его не назовешь.
    Когда мы с Водяным совсем уж было решили отправиться на очередную вечернюю зорьку и, как обычно, на банку, из-за скалы со стороны лагеря омичей вынырнула моторка и прямиком направилась к нашему берегу. По тому, как ходко она шла сомневаться, что плывет она куда-то в другое место, а не к нам, не приходилось. Пришлось отъезд задержать и собрать всю мужскую часть компании на пляже возле лодки.
    Из врезавшейся в берег «Казанки», не успевшей погасить скорость – наверняка хотели пофорсить, да не рассчитали, выпрыгнули двое казахов: смуглые, худые, с черными как смоль прямыми волосами до плеч.  Один из них был одет в потертый камуфляж  не первой свежести, второй в черные трикотажные брюки, подвернутые до колен и клетчатую рубашку с длинными закатанными до локтей рукавами. На ногах у первого были стоптанные полуботинки, обладатель черного пузырящегося трико был босым, но чувствовал себя вполне комфортно. Во всяком случае, по горячему песку ходил совершенно свободно.
    По-русски они говорили сносно, даже ударения ставили правильно. Поздоровались, поинтересовались откуда мы, стали расспрашивать про рыбалку.
На инспекторов вроде не похожи. У нас, во всяком случае, инспектора босиком на лодках не плавают. Да и растительность на запавших с выступающими скулами щеках говорила о том, что эти люди, по меньшей мере, неделю не видели ни горячей воды, ни бритвы.
    Серега, как человек компанейский, уже через десять минут чуть ли не обнимался с казахами. Володька, как человек более осторожный и рассудительный, все пытался выяснить, а кто же сами эти аборигены. С трудом, но все же узнали, что парни - рыбаки, стоят лагерем километрах в трех дальше Рыбного залива. Лагерь у них стационарный, существует уже несколько лет. Там есть небольшой домик из вагончика, коптильня, холодильник, печка и много что еще. Ловят они в основном репуса, для чего выходят на своей моторке на середину залива и сети ставят на глубину метров под двадцать, а то и больше. Я с трудом представлял себе это, но переспрашивать не решался. За рыбой регулярно приезжает человек, увозит в город, а там уж репуса реализуют. Где – мы сами видели.
    Тут разговор закрутился вокруг Зыряновска. Вовка упомянул, что жил и работал там, вспомнил и своего друга, главного врача наркодиспансера, в записке которого грозно приписывалось всем и каждому: «Моих не трогать!». Сергей не поленился сбегать в автобус и записку принес на берег. Не знаю, умели ли казахи читать по-русски, но имя бородача произвело на них впечатление. Чувствовалось, что Виктора они знали. Они как-то сразу подобрели, повеселели, загомонили, потом что-то обговорили между собой по-казахски и, с таинственным видом пообещав вернуться, уплыли, лихо развернувшись возле нашего «Фрегата».
    Ни о какой вечерней зорьке после этого визита речи уже не шло.
Через полчаса аборигены вернулись, правда, без прежнего шика - к берегу пристали осторожно и вытащили целый тазик свежего репуса, который протянули нам в качестве подарка.
    Мы угостили ребят чем могли, выпили с ними по стопке, на прощанье подарили им буханку хлеба, да Водолаз выделил из своих запасов пачку сигарет. Я в тонкости не вдавался, понял только, что у них какие-то временные трудности: то ли кто-то вовремя не приехал, то ли, наоборот, слишком рано уехал, а наша скромная помощь поможет им пережить лихое время.

    Следующий день должен был быть посвящен походу в горы. Точнее подъему на ближайшую к лагерю вершину, которая снизу и не казалось такой огромной, как рассказывал о ней Водяной.
    - Снизу смотришь – горка и горка, так себе… Сверху смотришь – дух захватывает до чего высоко, - то ли прикалываясь, то ли действительно восхищаясь рассуждал Серега. - А вокруг, куда только хватает взгляда – одни горы. Даже море сверху речечкой кажется.
    Ну, ни фига себе! А если навернешься сверху?..
    Разговоры вокруг предстоящего восхождения, как дела давно решенного,  велись практически каждый день, но все руки, вернее, ноги, не доходили: то рыбалка, то опять рыбалка, то шторм злосчастный, то, вот – черви, то опять рыбалка… Сегодня решено было твердо – только горы! И самое главное -  с утра, пока не жарко, «… пока змеи спят», - Сергей и тут не удержался, и, зная мое отвращение к этим гадам, тем не менее, напомнил. Утешил, называется. То ли не ходить? Хотя… Что это я? Буду в лагере сидеть, пока остальные будут красотами любоваться? Нет. Решено. «Вперед и вверх, а там…»… Там посмотрим… «У меня же посох в руках будет», - вовремя вспомнил я слова Водяного, сказанные в самом начале нашего путешествия.
Посох Водяной выстругал сам. Половину оставшегося от всех бытовых перипетий кола тщательно ошкурил, заскоблил осколком стекла от разбитой когда-то бутылки и торжественно вручил мне под громкие аплодисменты нашей альпинистской группы. Группа была смешанной: трое мужчин и две женщины. Водолаз оставался охранять лагерь.

    Надо сказать, что Володя как-то не стремился в гущу событий. На воду он особо не рвался, рассеянно поглядывая по сторонам, предпочитал сидеть с удочкой на скалах или бросал спиннинг прямо возле лагеря, постоянно возился с «говорящим ящиком», обеспечивая команду золотистыми копчеными окунями, сам купался мало, хотя меня укорял, что я далеко не заплываю. Вот и здесь от похода в горы отказывается… Оживал он только к вечеру, когда мы традиционно по спадающей жаре начинали ужин с рюмочки водки, которая, похоже, скоро должна была закончиться. Может от этого он такой грустный? Или, может, надоело ему все, ведь он здесь десятки раз бывал и это ему знакомо до оскомины?
Впрочем, все равно в лагере кто-то же должен остаться. Хорошо, что нашелся доброволец.

    Вовкина рассеянность однажды сыграла с ним злую шутку, о которой мы, когда речь заходила об охоте, с удовольствием  вспоминали.
Лет десять назад Володя еще работал врачом – педиатром, пока, не разочаровавшись в зарплате и перспективах, не ушел помощником машиниста экскаватора на разрез. Работа в одной больнице, совместная страсть к рыбалке и охоте, да общие знакомые сблизили нас, и мы несколько раз ездили тесной компанией то на охоту, то на рыбалку. В один из осенних выходных Володин родственник, бывший некогда секретарем горкома комсомола в одном и северных районов области, пригласил нас на Красное озеро пострелять уток.
    Что это за озеро я не знал, но название было на слуху и я поехал с удовольствием – всегда приятно посмотреть новые места, пообщаться с новыми людьми. Отправились на двух «Нивах». В районном центре прихватили местного егеря, Андрея, – хорошего знакомого бывшего комсомольского вожака, который обещал нам охоту не только на уток, но и на зайцев, и даже заикнулся о рыбалке, прихватив для этого, как позже выяснилось, бредень и острогу.
    Охота была, можно сказать, никакой. На самом озере, которое оказалось весьма живописным (скорее всего отсюда и название), уток не было. По берегу, Томи, протекающей рядом, стрелять их было бессмысленно - у нас не было ни одной лодки, и добыча, под завистливые взгляды, спокойно могла уплывать по течению. А вот вдоль маленькой, густо заросшей по берегам, быстрой и отчаянно петляющей речушки с названием, оправдывающим ее сущность – Противная, мы уток погоняли.
    Небольшой табунок чирков, замеченный во время блужданий вдоль речки, не подпускал к себе ни под каким видом, хотя и улетать не улетал. Мы с Володей, гоняясь за ними, разошлись по разным берегам, скрадывли и вместе и поврозь, манили, но хитрые утки неизменно до выстрела успевали встать на крыло и перелететь на сотню метров до следующего заливчика или излучины, которых по речке было в изобилии.
    Вконец раздосадованные мы все же придумали, как нам казалось, отчаянно хитрый ход. Володя отошел, прячась за косогором, далеко в сторону от реки, прошел вдоль нее с полкилометра и затаился у воды в надежде зацепить летящих уток, которых я по замыслу должен поднять, пробираясь по кустам вдоль своего заросшего берега.
Эти злосчастные полкилометра, продираясь сквозь бурелом, который по закону подлости вдруг стал почти непроходимым, я преодолевал, наверное, час. Мокрый, уставший, исцарапанный, весь в паутине, да к тому же еще потерявший шапочку, беспечно засунутую в карман, а оттого злой вдвойне, выстрелов я так и не услышал, а увидел Володю, притаившегося за кустами у самой воды с ружьем нацеленным чуть ли не в меня.
    Трудно было поверить, что я пробирался бесшумно, но уток Вовка не видел и не слышал. А вот когда я вброд перебрался к нему и сел на землю, чтобы вылить воду из сапога, набранную при переправе, шумный табун поднялся буквально в двадцати метрах ниже по течению, но ушел не дальше по реке, а пронесся мимо нас, словно насмехаясь, именно туда, откуда я с таким трудом выбрался. Было от чего разозлиться еще больше…
    Но тут судьба все же смилостивилась и преподнесла нам подарок в виде стайки рябчиков, очевидно напуганных моей громогласной тирадой по поводу хитрых уток, противной речки «Противной», холодной воды, своей разнесчастной доли да ротозея Вовки, не дошедшего до уток нескольких метров. Стайка вынырнула из небольшого пихтача по берегу Томи, до которого было всего ничего, и рассыпалась по веткам деревьев на берегу речушки прямо перед нами.
    Вовка стоял к деревьям спиной и, скорее всего, даже не подумал, что рябки сядут тут же. Во всяком случае, он даже ружье с плеча не снял, а продолжал стоять и смотреть, как я отжимаю воду из носка. Я же, как был в одном носке, так и подскочил и шарахнул по ближайшей паре, усевшейся на ветке осинки метрах в двадцати от меня. Один упал сразу, второй почему-то даже не сделал попытки улететь, а уставился на упавшего собрата, пока я не достал и его из второго ствола. Вот тут Вова поднялся и стал ругать уже свою несчастную судьбу.
    Охота на зайцев была еще интереснее. Когда окончательно стемнело, а суп из рябчиков был съеден, и даже косточек от них не осталось, егерь – знаток здешних мест предложил нам погонять зайцев из-под фар. Понятно, что метод браконьерский, но раз сам егерь предлагает… Друзья наши после сытного ужина несколько отяжелели и от ночной забавы отказались, поэтому отправились мы с Володькой в качестве стрелков, бывший комсомольский вожак за рулем, а егерь Андрей в качестве штурмана.
    Стрелять из «Нивы» было крайне неудобно. Устроившись на заднем сиденье, я, высовываясь по пояс из салона через окно передней двери с приготовленным ружьем в руках, почти лег на голову водителю, а Вовка штурману. Когда машина шла по дороге, бедным атлантам было еще ничего, но когда, разочаровавшись в бесперспективности поисков длинноухой дичи, штурман дал команду свернуть в чистое поле, поискать зайцев среди стогов скошенной травы и мы запрыгали по кочкам, вот тут им пришлось не сладко. Выдержали они не более получаса. Как мы не сломали им шеи – не понятно. В конце концов, охота кончилась, когда после очередной колдобины Володя выронил ружье и на ходу попытался вылезти из машины, чтобы не потерять его в темноте. Ни одного заячьего хвоста мы так и не увидели и вернулись недовольные. Во всяком случае, мы с Володькой. А вот водитель со штурманом блаженно улыбались и с удовольствием потирали шеи – им окончание охоты понравилось.
    Вторую половину ночи посвятили рыбалке. Здесь нам повезло больше. Захваченный егерем бредень поводили по Томи, а потом Володька с шахтерским фонарем в руках поработал острогой. Добыча в общей сложности составила около ведра рыбы, чем мы остались вполне удовлетворены. А уж ухой…
    Ближе к вечеру тронулись в обратный путь. Я дремал в салоне  – сказывалась бессонная ночь, но когда машина резко затормозила, волей неволей пришлось проснуться. Вторая «Нива» стояла впереди метрах в десяти. Наш водитель заявил, что из нее махнули рукой, дали знак остановиться. Что случилось, он не ведает.
Решив, что размяться будет не лишним, я выбрался из салона и не спеша направился к друзьям. Из машины как-то осторожно, не хлопая дверью, появился Андрей, прикрыл ее и направился мне навстречу.
    Оказывается, на сушине рядом с дорогой метрах в ста впереди сидит косач, и улетать, похоже, не собирается. Поскольку вся наша охотничья добыча была в паре рябчиков, съеденных накануне, взять его было бы не лишним и мы потихоньку, прикрываясь машиной, выглянули из-за поворота.
    На верхушке высокого сухого дерева, стоящего прямо по курсу метрах в десяти от дороги и своими торчащими голыми ветками напоминающего скелет, действительно сидел типичный косач. Сутулый, нахохленный, цвет которого определить из-за дальности расстояния было невозможно. Кровь, естественно, ударила в голову – вот повезло. Взять его можно только из машины (в этом мы были единодушны) и как можно быстрее – вдруг улетит. Я даже не пошел за своим ружьем, а вытащил из-за спящего Вовки его ствол, расчехлил, собрал, зарядился и забрался в салон, устроившись за спиной водителя точно, как на ночной заячьей охоте. Володя даже не проснулся. Андрей, чтобы не мешать в салоне, остался на дороге, а мы потихонечку тронулись.
Ствол мой постоянно смотрел на сидящую птицу, и я был готов стрелять в любой момент, если косач попытается взлететь. Палец лежал на спусковом крючке - вот сейчас снимется и удерет, вот сейчас… Но косач спокойно сидел все так же нахохлившись и улетать не собирался. Когда машина почти поравнялась с деревом, я, уже вывернувшись лицом к небу, нажал на курок.
    Стрелять из машины до этого мне не приходилось, и такого эффекта я не ожидал. Хорошо, что водитель опустил стекло в противоположной двери и звук выстрела был смягчен, но все равно беспечно спящий Вовка подпрыгнул так, что даже ударился головой о крышу. Грохот был внушительным. Радовало, что косач, сбивая мелкие ветки раскинувшимися крыльями, упал почти к нашим ногам, в смысле – к колесам. Радостный, что у меня все получилось, я буквально вылетел из машины и бегом бросился к дереву, за стволом которого меня ждала законная добыча.
    За толстенным выбеленным стволом, среди сбитых веток и пожухлой травы раскинув в сторону одно крыло, распустив перья на шее и воинственно подняв голову с раскрытым хищно изогнутым клювом, меня ждал … молодой коршун. Он разве что не шипел, но весь вид его говорил о том, что он не собирается сдаваться, даже не смотря на то, что второе его крыло безвольно волочилось по земле, а на груди выступили несколько капелек яркой алой крови. Вот вам и «косач»…
    Немного ошарашенный я смотрел на это «чудо в перьях» и размышлял, что же теперь делать? Оставлять коршуна здесь не имело смысла – он, безусловно, погибнет, а взять его будет не просто. Когда я осторожно протянул к нему руку, рассчитывая посмотреть на его реакцию, он, взмахнув крылом, как-то неловко прыгнул, оттолкнувшись сразу двумя лапами, и сделал молниеносный выпад в мою сторону. Не достал… Я повторил попытку, уже протягивая к нему толстую ветку пытаясь отвлечь внимание. Хищник буквально взвился. Широко раскрыл изогнутый клюв, злющие желтые глаза, еще больше расшеперил перья на шее и, помогая себе здоровым крылом, бросился навстречу опасности. Силу удара я ощутил, хотя держал палку за самый конец. Да-а-а… Это вам точно не косач…
    Делать было нечего. Я снял куртку, растянул ее за рукава и набросил на не сдающегося коршуна. Запеленав его как ребенка, с трудом спрятав под полу сильные лапы с острейшими когтями, я направился к «Ниве», где уже собрались все охотники. Даже Вовка, потирая рукой ушибленную голову, вылез из машины. Знать ребята ничего пока не знали, поскольку моя борьба проходила за стволом дерева, и видеть они «косача» не могли.
    Со словами: «Вот вам ваш косач…», - я вытряхнул коршуна из куртки прямо в салон за спинки переднего сиденья, где он, несмотря на тесноту, продемонстрировал все свое великолепие: снова расправил здоровое крыло, высоко поднял голову и даже попытался подпрыгнуть. Толкаясь, заглядывая в двери и окна, все уставились на гордую птицу, а водитель так даже поднял заднюю дверь, чтобы лучше рассмотреть пернатую добычу.
    Легкий шок испытали все, но больше других, пожалуй, егерь Андрей, который, словно оправдываясь, все повторял:
    - Нет, ну ты сам видел – косач и косач… Кто бы мог подумать… Нет, я даже уверен был…
    Я тоже был уверен, поскольку хотел принять желаемое за действительное.
Все мы понимали, что коршун не жилец и погибнет по нашей глупости, а вот что с ним делать дальше – не знали. Выход нашел Володя.
    - Давайте я из него чучело сделаю, - предложил он, и мы облегченно вздохнули.
Володька действительно немного занимался таксидермией, выделывал шкуры, и дома на шкафах у него стояло несколько его творений, все больше уток, да, по-моему, чучело зайца. На правах добытчика я попросил Володю сделать будущее чучело с распростертым крылом, гордо поднятой головой и раскрытым клювом. Пусть второе крыло даже висит… Ведь именно таким я увидел коршуна сразу после выстрела. И запомнил.
    Сколько времени требуется на изготовление чучела я не знал, поэтому особо и не торопил мастера. Все же недели через две, как бы между прочим, спросил, когда можно будет лицезреть будущий шедевр. В том, что это будет нечто особенное – я не сомневался. Не сдающийся раненый коршун с широко расставленными когтистыми лапами и капельками крови на бурой груди все время стоял у меня перед глазами и таким же я хотел его увидеть вновь.
    Но Володя как то смущенно открыл портфель, с которым ходил на вызова по участку и протянул мне пару крыльев, в которых я легко узнал часть своей добычи.
    - Это все? – только и мог спросить я.
    - Все, что осталось, - был Вовкин ответ.
    А случилось вот что. По приезде домой, решив заняться изготовлением чучела позднее, Володя сунул погибшего коршуна, чтобы тот не испортился, в ящик для овощей в холодильник и задвинул его под крышку из толстого непрозрачного стекла. И забыл. Напрочь. Пока жена где-то через неделю вдруг не спросила нет ли у Володи знакомого мастера по холодильникам.
    - А то видно холодильник испортился. Что-то запах какой-то неприятный из него… Наверное, не морозит, - заявила она.
    Вот тут Володька моментально вспомнил все, бросился к холодильнику, выдвинул ящик, в который жена даже не удосужилась заглянуть и, распространяя зловоние по квартире, бросился с ящиком прочь. От коршуна осталась одна запаршивевшая шкура с перьями, которые вылезали клочьями. Все остальное сгнило. Ни о каком чучеле, естественно, речи идти уже не могло, и только непострадавшие крылья были оставлены мастером на память, которые он и подарил мне.
    А холодильник Вовке пришлось вытаскивать в коридор, где тот и простоял целую неделю с открытой дверкой, пока не выветрился мерзкий гнилостный запах.
Вот такая история.

    Восхождение начали часов в одиннадцать. Как ни старались, раньше не получилось. В последний момент Сергей заскочил в палатку и вернулся… с гармошкой в руках, а я поменял тяжелые российские кеды на легонькие импортные кроссовки и, прикалываясь, расцеловался с остающимся Водолазом, наказывая ему взять мой спиннинг, если я вдруг не вернусь. Не забыл я нацепить на шею и свой любимый бинокль, который не раз выручал меня на рыбалках, да засунуть в карман энцефалитки фотоаппарат. Тут то уж я душу отведу!
    Маршрут был, похоже, давно выверен. Не сговариваясь, компания, возглавляемая веселым гармонистом, наяривающим залихватскую плясовую, вышла на дорогу и повернула вдоль подножия горы в сторону моря. Оказывается, дорога была и туда.
У самого подножия стало видно, что перед горой, куда нам предстояло забраться, расположена еще одна, поменьше, и между ними вверх поднимается вполне проходимая расщелина, густо заросшая шиповником, ветки которого были усыпаны недозрелыми желтыми ягодами. Здесь гармонист перестал растягивать меха, натужено засопел и, раздвигая кусты своим мощным торсом, затянутым в неизменную желтую футболку, стал подниматься вверх. Легонький Санька быстро обогнал его и возглавил восхождение. Сергей снизу только покрикивал на него, чтобы сынок слишком не торопился, думал о женщинах, которые шли вслед за Саней, и корректировал путь.
    Вскоре косогор кончился, и мы очутились перед хаотичным нагромождением каменных глыб, пересыпанных щебнем, мелкими валунами и местами покрытых нанесенной землей со скудной растительностью, которая, впрочем, выше заканчивалась. Глыбы, напоминающие гигантские шары, эллипсы, блины и имеющую другую, самую непередаваемую форму лежали друг на друге и постепенно поднимались все круче и круче, местами просто вертикально, так, чтобы увидеть верхушку горы приходилось запрокидывать голову уже не жалея шейных позвонков. И туда нам надо подняться?!
    А Санька уже смело прыгал с одной глыбы на другую, протягивал руку то матери, то Татьяне и нисколько не напоминал неопытного испуганного новичка.
    Присмотревшись, я все же понял, что путь-то вверх все же был, просто надо почаще петлять, иногда возвращаться, спускаться вниз и только где-то у самой верхушки, где скалы уходили вертикально вверх, я не смог просчитать предполагаемого пути, но, положившись на провожатых, махнул рукой и всецело отдался восхождению. 
    Первые пятнадцать минут я прыгал довольно легко, иногда даже обгоняя то Сергея, то женщин, потом стал чувствовать, что я все же самый старый из новоявленных альпинистов. Приходилось останавливаться, переводить дух, иногда протягивать посох, которым я не забывал стучать по камням, Водяному, чтобы тот помог перепрыгнуть широкую трещину. Иногда сам таким же образом помогал перебраться женщинам. Спина стала мокрой, а дышал я (как  это не банально звучит) как загнанная лошадь. Впрочем, спутники мои выглядели ничуть не лучше. Один только Санька далеко оставил всех позади и поджидал нас у самой отвесной стены, метров за десять до вершины.
    Ну вот и мы добрались сюда.
    - А дальше как? – только и спросил я, без сил прислонившись к каменной глыбе и пытаясь понять, как же мы будем подниматься по вертикальной стене.
    - А дальше просто, - ничуть не смущаясь, ответил Водяной, - иди за мной.
    Он перехватил гармошку, которую нес подмышкой, за ремень и осторожно двинулся по откосу вдоль вертикали, встав спиной к скале. Метров через двадцать, когда мы чуть обогнули выступающую вертикальную часть, стало понятно, что забраться можно по узкой расщелине, образовавшейся между двумя глыбами, упираясь ногами сразу в обе стены. Что мы поочередно и сделали. Стоящий наверху Санька, забравшийся быстрее всех, помогал подняться остальным, а Сергея так вытащил, ухватившись за ремень гармошки. Вот так «музыка» помогла альпинистам.
    Я стоял на вершине и не мог оторвать взгляда от расстилающегося от горизонта до горизонта застывшего моря невысоких округлых сопок, переходящих сначала в остроконечные горы, затем во все выше поднимающиеся хребты, и, наконец, в гигантские монолиты, прячущие свои вершины за шапками облаков. Бесконечные ряды сопок и грозные каменные хребты были одеты до середины высоты в  скудную темно-серую поросль трав или зеленую чешую  мелкого  леса, который можно было рассмотреть только в бинокль, а выше был виден один коричневый цвет, от однообразия которого уставали глаза.
    У подножия горы, высота которой вдруг резко выросла в моих глазах, тоненькой лентой (действительно – речечка) извивался залив Бухтарминского водохранилища с удивительно синей прозрачной водой, уходящий, как и горы за горизонт. Я отчетливо видел одинокую скалу в море напротив стоянки омичей, далекий Рыбный залив и даже лагерь аборигенов, привозивших нам репуса. Наш же лагерь казался маленьким разноцветным пятнышком, где без бинокля с трудом все же можно было рассмотреть и автобус, и синий тент, и прячущиеся за ним палатки.
    В бинокль же картина виделась совсем иной. По склонам гор вдруг можно было рассмотреть вычурную сложную выемку, напоминающую вход в пещеру, похожую на рукотворную, если бы не высота в несколько десятков, а то и сотен метров. Можно было на верхушке скалы, которая казалась совсем близкой, увидеть гордо сидящего орла, зорко наблюдающего за снующими внизу сурками, а без бинокля невозможно было рассмотреть не только орла или сурков, но и саму скалу – до того они были похожи. Зеленая полоска леса в долине, где мы копали червей, в бинокль смотрелась очень здорово, а простым глазом виделась только в виде зеленой ниточки, словно брошенной рассеянной хозяйкой в неприбранном дворе среди камней.
    Ни одному скульптору, будь он хоть самым гениальным никогда не передать этой удивительной, величественной и могучей  красоты, которую волшебно изваяла сама природа.

    Мое первое знакомство с горами было чисто теоретическим. В то время, когда после четвертого курса все добропорядочные студенты-медики Куйбышевского мединститута, где я учился, должны были проходить фельдшерскую практику в больницах области, мне вдруг до жути захотелось поехать на БАМ. В то время стройка века, о которой вещали все средства массовой информации (сейчас бы это назвали агрессивной рекламой), была символом мужества, отваги и неустрашимости и попасть туда было делом чести для любого человека, считающего, что и он чего-то стоит.
    В деканате института, куда я заглянул по каким-то своим делам, мне попался мой бывший командир студенческого строительного отряда «Волжане» - Петр, с кем я два года подряд ездил в Туву строить Шуйскую и Чаданскую оросительные системы. Он то и предложил мне поехать в качестве врача с отрядом студентов института инженеров железнодорожного транспорта, отправляющегося на БАМ. «Врача», конечно, слишком громко сказано. Скорее в качестве медбрата, способного наложить повязку при порезе или дать таблетку от поноса. Но даже и для этого обычно посылали студентов, успевших до поступления в институт окончить медучилище и получить фельдшерское образование. Таких училось всегда достаточно, и выбрать было из кого. Я же был простым студентом, поступившим сразу после школы, и почему Петя – мой бывший командир, предложил поехать именно мне я долгое время не мог понять. Только через несколько лет, когда я уже действительно был врачом, а не зеленым студентиком, я понял, что Петя, таким образом, пытался загладить свою вину передо мной.
    После первого курса, когда мы работали на строительстве Шуйской оросительной системы, в один из редких выходных нас повезли в тайгу, проветриться. До ближайшего города было километров семьдесят, а тайга - вот она, рядом. Вот речка, вот поляна, вот сопки… Хочешь – загорай, хочешь – рыбу лови, хочешь – в волейбол играй. Главное – собраться к машинам надо было к определенному часу, чтобы без проблем вернуться в лагерь.
    Мы с товарищем – однокурсником, оказавшимся тоже заядлым рыбаком, к поездке подготовились основательно. Узнав, что рядом с местом будущего отдыха есть река, в которой водится хариус, мы с Витей заготовили удочки и даже не поленились навязать мушек из рыжего волоса, на которых здорово со слов местных хариус брал. Рыжий волос оказался для нас целой проблемой. В отряде был только один рыжеволосый – Боря, прославившийся в свое время коронной фразой, которую весь отряд не уставал повторять еще, наверное, год. 
    Во время очередного дежурства по кухне, которое Боря, не имея никаких кулинарных навыков, все же мученически нес, пытаясь сварить какую-то кашу и на вопрос: «Готово ли?..», - ответил: «Есть можно, но еще сырое…».
    Так вот, этот самый Боря, долго и упорно сопротивлялся нашим попыткам выпросить у него клочок волос. Наши разборки даже стали вызывать веселье в лагере – ребята заключали пари – даст Боря все же свои волосы для рыбалки или нет. После недельных переговоров Боря все же уступил. Правда, стоило это нам десяти пачек болгарских сигарет «Шипка» по четырнадцать копеек за пачку и перочинного ножа с двумя лезвиями. Сейчас это может вызвать лишь улыбку, а тогда это была достойная плата за клочок недлинных волос, из которых мы сплели всего пять мушек, разукрасив их красными и зелеными нитками, выпрошенными у комиссара отряда, который возил их непонятно для каких целей.
    Перед самой рыбалкой, как оказалось, время сбора переиграли, но об этом мы  с Витей узнали уже по пути к реке от одного из студентов, который по просьбе командира разнес это известие всем, успевшим отойти от места выгрузки.
    Рыбалка оказалась неудачной, даже  совсем неудачной. То ли рыжий волос был не того оттенка, то ли ловили мы не там, а, скорее всего, просто день был не наш - не поймали мы никого и ничего, кроме неприятностей. На часы мы поглядывали регулярно и к названному часу отправились к машинам. Не успели пройти и половину двухкилометрового пути, как услышали громкие крики, по которым поняли, что разыскивают именно нас. Но почему?
    Целая толпа запыхавшихся студентов во главе с разгневанным командиром, рыскающая по тайге, как выяснилось уже целый час, высыпала на дорогу и командир, отведя нас за ближайшие деревья, чтобы никто не мог видеть нашей беседы, высказал все, что думает о нас и о нашей безответственности. Он непременно поставит на штабе вопрос о нашем отчислении из отряда, поскольку на таких разгильдяев, как мы, положиться ни в чем нельзя и будет только лучше, если мы покинем отряд. Проще говоря, съездил каждому из нас по роже.
    Я, даже не пытаясь уклониться от удара и, искренне не понимая из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор, глядя прямо в глаза командиру, заявил, что он не прав и зря он это сделал, имея в виду оплеуху. Моя прямота несколько смутила командира, но не надолго.
    Оказалось, что нарочный, посланный чтобы предупредить нас о новом времени отъезда все перепутал и не убавил часа, как спланировали, а прибавил к тому, что был назван ранее. Ко времени мы не явились, значит - случилась беда - тайга же вокруг, да еще на реку отправились – так расценили в отряде и бросились на поиски. А поскольку дороги к реке никто точно не знал, искать отправились широким фронтом в направлении, котором мы скрылись.
   На три дня мы были сосланы на кухню чистить картошку, да еще по решению штаба у нас был вычтен из предстоящей зарплаты трехдневный заработок. Это было все же лучше, чем отчисление из стройотряда, что по тем временам было равнозначно отчислению из института. Скорее всего, напарник, неправильно назвавший нам время сбора, сделал это случайно. Он ходил хмурый и озабоченный, но рассказать обо всем командиру сразу так и не решился, а нам не позволяла мальчишеская гордость.
Получится, что мы, оправдываясь, вроде заложим кого-то, что тогда считалось большим грехом. Так и молчали мы до самого отъезда и были приятно удивлены, когда на торжественной линейке по случаю завершения работ нас с Витей назвали в числе лучших работников, что в принципе соответствовало действительности – вкалывали то мы дай бог каждому, стараясь загладить пусть и не существующую вину. Нас наградили ценными подарками (лично мне вручили книгу «Знакомьтесь – Тува» и бензиновую зажигалку), да еще премировали в числе очень немногих трехдневным заработком. По этому мы поняли, что командир все же узнал обо всех перипетиях произошедших с нами, но открыто признать свою неправоту не решился.

    По подсказке Пети я отправился в ИИЖТ, нашел командира и представился ему как будущий врач его отряда. Командир был парнем в годах – лет на пять старше и к молодым, я так понял, относился с недоверием, но, узнав, что я два года работал в Туве и даже был награжден знаком ЦК ВЛКСМ (после второй поездки), обрадовался, и мы подружились. Я, включенный в списки отряда, регулярно ходил на собрания, перезнакомился со многими студентами, узнавал, что необходимо взять с собой, для чего беседовал с Жорой (фельдшером «Волжан»), стараясь разузнать, чем же болеют в стройотряде, как вдруг меня вызвали в центральный штаб ССО.
    Беседовал со мной, как я сейчас понимаю, настоящий комсомольский функционер – подтянутый, холеный, одетый с иголочки, но то, что он говорил, мне совсем не нравилось.
    Они понимают мое стремление поехать на БАМ и приветствуют его, даже гордятся мной, но, поскольку у меня нет фельдшерского образования, допустить меня на такую ответственную работу, да еще так далеко от крупных центров, просто не рискуют. Они предлагают мне работать врачом в одном из местных стройотрядов на выбор, работающих в городе или рядом с ним. Но БАМ, где тайга, глушь… А вдруг там случится что-нибудь серьезное, с чем я не сумею справиться, тогда Куйбышевский штаб ССО прогремит на весь Союз, а допустить этого они не могут.
    Вот после этого мне все сразу стало понятно – не за студентов он боится, не за здоровье их драгоценное, а за свое благополучие, за место свое хлебное. Случись что, действительно, спросят с него – как же он мог направить в такую даль «неподготовленного» человека, да и турнут, пожалуй. Прощай карьера…
    И такая злость меня обуяла, что я, корректно попрощавшись, отправился сразу к своему бывшему командиру и рассказал ему все с просьбой помочь отстоять свое законное, как мне казалось, право. Учился то я, дай бог каждому, на одни пятерки да и с ребятами уже познакомился, планы совместные строили… О нашей размолвке трехлетней давности с бывшим командиром я и не вспоминал.
    Петя имел вес среди студенческой и комсомольской аристократии. Он единственный из командиров всех областных ССО был награжден за работу в стройотрядах орденом «Знак Почета», что для студента в то время было равнозначно, наверное, Звезде Героя Советского Союза для рабочего или колхозника. Даже командир известных в то время на весь Союз «Крыльев» из авиационного института такой награды не имел. На какие кнопки Петр нажимал, за какие рычаги дергал, я не знал, но через неделю он сам нашел меня и, улыбаясь, снова направил в штаб, заявив, что дело сделано.
    Функционер в штабе, очевидно раздосадованный, что его планы пришлось изменить, с кислой миной на лице поздравил меня, больше, наверное, с тем, что у меня сильные покровители, и рассказал обо всем, что я должен сделать до отъезда: проследить, чтобы все студенты были привиты от клещевого энцефалита, прошли медосмотр, получить наглядную агитацию, завести дневник врача ССО, получить аптечку, которую я расширю в зависимости от местных условий и т. д. и т. п. Работы было непочатый край, но работать теперь было даже приятно. В институте, узнав, что я еду на БАМ – единственный из всего шеститысячного коллектива, мне искренне завидовали и поздравляли.
    Кстати, всю наглядную агитацию – целый рулон плакатов о вреде холеры, дизентерии, гриппа и прочей гадости, я благополучно забыл в самолете. Бросил на полку для ручной клади и вспомнил только в поезде, когда возвращаться за потерей было, безусловно, поздно. От Благовещенска, куда мы прилетели на стареньком «ИЛ – 18», предстояло поездом вернуться немного назад. «Пусть пилоты да стюардессы просвещаются, что надо мыть руки перед едой и отворачиваться в сторону, когда чихаешь», - утешал себя я. Пришлось потом рисовать, да украшать свой медицинский вагончик наглядной рукотворной агитацией к приезду комиссии, объезжавшей все стройотряды в округе.
    Мой новый отряд назывался «Волгари». Не можем мы, жители волжских берегов, забыть о своей родине: то «Волжане» в Туве, то вот «Волгари» на Байкало-амурской магистрали.
    На станции Янкан, что километрах в ста от столицы БАМа – Тынды, за пятьдесят четыре рабочих дня мы уложили, отрихтовали и подбили  тринадцать километров пути. На спинах наших зеленых стройотрядовских курток по окончании работ отрядным художником был натрафаречен рельс, завязанный в узел, стояла цифра 13, а чуть выше написано «Янкан». Смотрелось здорово, и мы искренне гордились и своей работой и своими куртками.
   Работать было трудно. Подъем в шесть, когда солнце только – только показывалось над лесом, вместо завтрака горячий чай с хлебом - и на путя. Сначала пешком, а когда фронт работ отодвинулся от лагеря на несколько километров, добираться стали на бортовых машинах. Чтобы затрачиваемое на дорогу время сэкономить вставать стали в пять, в полной темноте. Завтрак прямо на рельсах часов в восемь, обед тоже там, после него получасовой отдых и снова за работу. Только ужин в лагере, но уже в сумерках. После ужина свободное время до отбоя у всех, кроме меня. Я, днем работая шпалоподбойщиком, вечером шел в свой медицинский вагончик и пользовал всех страждущих. У кого кровавые мозоли на ладонях протыкал, у кого кашель таблетками лечил, кому больное горло мазал, кому пальцы придавленные перевязывал, но в целом справлялся. Еще целый час уходил на писанину – надо было вести дневник практики, и только потом наступало заветное мое свободное время.
    Первый день, когда я взял в руки двенадцатикилограммовую шпалоподбойку, я провел с одной мыслью – только бы не упасть и не осрамиться перед новыми друзьями, до того тяжелой она казалась, да еще прыгала со скоростью тысяча двести оборотов в минуту. Отбитые в первый день колени болели неимоверно, ходить приходилось широко расставляя ноги. Натруженные руки, казалось, весили, по меньшей мере, килограмм по двадцать, даже поднять их было не просто, а уж снова взять убийцу – шпалоподбойку… равнялось подвигу Александра Матросова. 
    Через неделю я свободно держал ее одной рукой, мог во время работы, придерживая ручки теми же коленями, прикуривать и даже вместе со всеми пел песни, покрикивая на нерасторопных помощников, подбрасывающих щебень под шпалы, чтобы шевелились.
    На прощальном банкете мы поделились своими воспоминаниями о первом дне работы, и оказалось, что девяносто процентов работающих студентов думали об одном и том же – как бы дотянуть до вечера, или хотя бы до обеда. Остальные десять процентов заявляли, что они, дескать, были в порядке, но мне кажется, просто пижонили, не хотели признаваться в своих слабостях, хотя именно это и есть слабость.

    В отряде я близко сошелся с Володей, который работал в бригаде  рихтовщиков. Рихтовщики по свистку мастера выравнивали уложенные пути, а мы за ними эти пути подбивали – трамбовали с помощью работающих от переносной железнодорожной электростанции шпалоподбоек щебень под шпалы, чтобы путь не провалился, когда по нему пойдет поезд. Все по взрослому.
    На работе мы виделись мельком, а вот вечером, когда заканчивался прием больных, закрывались у меня в вагончике и отдыхали. Володя был заядлым альпинистом и целые вечера рассказывал мне о том, что сейчас в Казахстане я видел воочию. О суровой красоте гор, о трудностях подъемов, о сложностях маршрутов, по которым он ходил, как готовился к восхождениям, где тренировался… После рассказов, которые я слушал как зачарованный, он брал гитару, на которой неплохо играл, и пел красивые песни про горы и альпинистов.
    Вот так впервые я теоретически познакомился с горами и на короткое время заболел ими. Во всяком случае, по возвращении в институт я всерьез планировал заняться альпинизмом и даже пару раз съездил к Володьке на тренировку в спортзал. В социалистических обязательствах, которые ежегодно принимали в «эпоху развитого социализма» все студенты в начале каждого учебного года, я даже написал: «Совершить альпинистское восхождение по маршруту не менее третьей категории сложности».
    От Володьки я знал, что горные маршруты бывают пяти категорий сложности и самые сложные – пятой, которые для меня, пожалуй, будут трудноваты. Маршруты первой и второй категории казались мне жидкими, и писать о них не стоит, а вот третей будет в самый раз. Никакого восхождения я, конечно, не совершил - мое желание заняться альпинизмом так же быстро угасло, как и загорелось: ездить на тренировки было далеко, да и пятый курс требовал серьезной отдачи, но за обязательства меня похвалили и привели в пример другим – как надо жить полноценной жизнью. Правда, никто из комсомольских вожаков даже не удосужился проверить, как я выполнил свои обязательства. А я просто написал на следующий год новые, где про альпинизм больше не заикался.

    Фамилия у Володьки была совсем не альпинистская – Улиткин. Я добродушно подтрунивал над ним, как же он с такой земной фамилией полез в горы? Ладно бы еще Орлов или Соколов, а то Улиткин. С такой фамилией впору по равнине ползать, да и то не спеша. Володя только улыбался и отмалчивался.
    Была у нас одна маленькая тайна, которую мы тщательно хранили от всех. В вагончике под одной из кроватей в изоляторе хранился запас легкого вина «Фетяска», которое мы любили попробовать во время наших вечерних посиделок. Отправляясь пополнить запас медикаментов, в которых возникла потребность да представиться местному врачу, от которого зависела моя отметка за практику (работа врачом в стройотряде приравнивалась к фельдшерской практике), я упросил командира отправить со мной и Володьку – вдруг медикаменты не донесу. И, как оказалось, не прогадал. Правда, нести пришлось совсем не медикаменты.
Лагерь стоял в тайге в трех километрах от деревни Аносовская, куда мы и направились в местную амбулаторию. Дела свои я утряс быстро. Врач остался доволен, что я не стал требовать от него ни медикаментов, ни зарплаты, которая как выяснилась должна платиться из бюджета строительно-монтажного поезда, в составе которого мы работали, и заранее подписал мне дневник практики с оценкой «отлично», даже поставил треугольный штамп. Недостающих таблеток мы купили в местной аптеке на свои кровно заработанные - за неделю до этого нам выдали аванс по сто пятьдесят рублей на брата, что по тем временам для студента было гигантской суммой – трехмесячная стипендия. После аптеки заглянули в местный магазинчик и просто ахнули. Чего там только не было! Огромные пушистые шотландские свитера, автоматические японские зонтики, дефицитные транзисторные радиоприемники «ВЭФ» и «Океан», шоколад, экзотические фрукты – бананы и огромный выбор сухих вин со всего мира, что для города, где мы учились, было невиданной роскошью. БАМ тогда снабжался по высшему разряду.
    Посовещавшись, мы с Вовкой купили ящик «Фетяски» - двенадцать бутылок и двенадцать шоколадных батончиков - на каждую бутылку по маленькой шоколадке. Не потому, что уж очень нам хотелось выпить – проще было бы купить водки, а просто нам казалось, что это придаст романтики нашим вечерним посиделкам. Студенческие вечеринки в те времена, надо признаться, частенько сопровождались песнями под гитару да дешевым портвейном. Ничего другого купить в магазинах было нельзя, а тут… заморская «Фетяска». Слово то какое загадочное, да и вкус, как оказалось, необычный, напоминающий запах полевых цветов.
    В лагерь возвращались тайными тропами, продираясь сквозь деревья и пытаясь не попасться никому на глаза, и это нам удалось. Драгоценную покупку спрятали в медицинском вагончике, куда никто, кроме меня доступа не имел. Ящик с вином поставили под койку, а чтобы его ненароком не увидели посторонние, накрыли койку одеялом, спустив один край его до самого пола. Прием больных я вел в смотровой, в изолятор, где стояли кровати, не заходил практически никто, так как серьезно болеющих среди студентов не было, и наше предприятие успешно существовало уже целую неделю. По вечерам мы закрывались в вагончике, тихонько пели альпинистские песни, пили вино и закусывали маленькими дольками шоколада. Было здорово. Расходились, когда все уже практически спали, так что унюхать легкий запах вина было практически невозможно, да и некому.
    Надо же было в один из дней приехать какой-то окружной комиссии, проверяющей дела в стройотрядах, в том числе и состояние медицины. В Туве, помню, такого не было.
    Меня потребовали прямо с путей в лагерь, командир прислал нарочного. Был у нас в отряде один трудновоспитуемый подросток – Марк, куряка и матершинник, который выполнял всякие немудрящие поручения. На путях ему работать было нельзя – мал еще, а вот бегать туда – сюда ему приходилось, так он перевоспитывался. По пути в лагерь, а это километра три, Марк рассказал, что приехали злющие тетки, которые рыщут по всему лагерю, выискивают недостатки и очень хотят заглянуть в медицинский вагончик, ключи от которого были только у меня.
    Я совершенно забыл, что в изоляторе у меня спрятан ящик с остатками вина и вспомнил об этом только когда проверяющие женщины вошли в медпункт. Не заправленная кровать сразу бросилась в глаза и, конечно, они непреминули спросить, что это значит. Разве в изоляторе кто-нибудь лежит? Бог дал мне присутствия духа и каплю юмора. Широко улыбаясь, я заверил проверяющих эскулапов, что кровать заправлена таким странным образом сознательно - здесь я делаю массаж уставшим студентам, спины которых согнуты непосильным железнодорожным трудом. А застилать ее каждый раз чистой простыней просто не хватает времени…
    Ответ, по-видимому, всех удовлетворил, проверяющие отправились в комнатку приема, где у меня были и медикаменты, и наглядная агитация и за состояние которой я был уверен. В целом оценку я получил хорошую. Представляю, что было бы, загляни из них кто-то под одеяло, скрывающее кисло-сладкий запретный плод. Пьянство в отрядах каралось немилосердно.
    Правда, когда перед самым отъездом, медицинский вагончик удачно стоящий между холмиками так, что открытым оставался доступ только к входной двери, увезли, взорам всех присутствующих открылась целая гора пустых бутылок из-под вина. Здесь было не двенадцать, а все сто двадцать бутылок. А мы то с Володькой думали, что только мы прячем пустую тару в этом месте…
    Вот такая история.

    Сейчас я любовался горными красотами и с легкой грустью вспоминал и БАМ, и Володьку с такой земной фамилией и его красивые песни о горах. Здесь зазвучали совсем другие песни.
    Водяной пристроился на самой верхотуре скалы и растянул свою гармошку. Его любимый «Миллион алых роз» сменился плясовой, потом какой-то военной песней, потом пошел винегрет. Музыка одной песни легко и просто сменялась другой, для того, чтобы тут же смениться третьей. Петь мы уже не пели, а слушали в пол уха и любовались горами. Бинокль сменил фотоаппарат. Наслаждаясь красотой, я просто поворачивался вокруг своей оси на несколько градусов и нажимал на кнопку затвора. Снова поворот – снимок, еще немного – еще один снимок. Не забыл и лагерь, залив, море, идущую вдоль гор дорогу на Курчум с едва виднеющейся рощей, Водяного с гармошкой, всех своих напарников… Кажется все.
   Когда Сергей устал давить на клавиши, пришла пора возвращаться, что тоже оказалось делом нелегким. Он повел нас вниз другим путем, обещая показать пещеру, где, по его мнению, уже не один год живет горный баран.
    На склоне, по которому спускаться было можно только с большой осторожностью, преимущественно присев на пятую точку и еле-еле передвигая стопы, действительно было углубление, напоминающее неглубокую пещеру с широким входом, так что нам обоим удалось залезть туда. Примятая подстилка из засохшей травы, но никак не прошлогодней, говорила о том, что здесь действительно кто-то ночует, а может и живет. Но почему именно горный баран мне было непонятно. Все же низковато для любителя крутых горных вершин, море рядом, да и чем он траву в пещеру таскал?

    В лагере нас ждал еще один сюрприз: рядом с нашим автобусом стояла белая шестерка, а за столом вместе с Водолазом сидел его отец Николай Демидович, парень с белесыми бровями в шортах и футболке и женщина лет сорока пяти. Оказалось, что в гости к отцу приехал второй сын - Саша, Володькин брат с женой, живущий в Санкт-Петербурге. Узнав, что Володька на море, Саня уговорил отца поехать сюда, не дожидаясь нашего возвращения. Саня, как и Володька, был заядлым рыбаком и подводным охотником, и надеялся порыбачить здесь в свое удовольствие, вспомнить молодость.
    После знакомства решили сгоношить праздничный обед, вечером порыбачить, а уж подводной охотой заняться завтра с утра.
Обедом занялись женщины, благо гости привезли остатки барана, купленного Водолазом. Картошка у нас была, и решено было потушить картошки с бараниной, к чему мы отнеслись с радостью.
    Кухней у нас заправляла Надя – мама Чоли, такая же хозяйственная как в бразильском сериале. По аналогии с ней были подобные имена и у нас всех. Сергей был доном Педро, Водолаза звали дон Хулио, меня – Хосе, Саньку маленького, раз он сын Педро – Педриком. Временами накатывало на нас, и мы обращались друг к другу только по этим именам. Было весело. 

    Наша кухня особым разнообразием не отличалась, особенно в последние дни. Непременным атрибутом ее была копченая рыба, а именно окуни. Если в первые дни мы с радостью и удовольствием ели их, да еще и обижались на повара Водолаза, что мало готовит, то сейчас обижались, что готовит только их. Один раз я сварил борщ, раз свою фирменную гречневую кашу с тушенкой. Сергей пытался накормить всех жареной рыбой, но это удавалось с трудом. Сковородки у нас не было. То ли забыли, то ли сожгли на костре, сейчас я уже и не помню. Жарить рыбу приходилось в глубоком чугунном казане, используя его вместо сковородки. Дно у казана, несмотря на его внушительные размеры, было небольшим, и жарка занимала довольно много времени. В конце концов, жареная рыба из нашего рациона была исключена. Тушенка тоже поднадоела, так что свежему мясу мы были рады.

    Пока обед готовился, Сергей покатал Сашу по морю на своем «Фрегате» и даже научил управлять им, что для того оказалось совсем не трудным. Дома у Саши был катер, но мотор там стоял немного другой.
    А вот Николай Демидович удивил всех. Я так просто рот открыл от неожиданности. Представьте семидесяти восьми летнего старика, абсолютно седого, который спокойно раздевается на берегу и, нимало не смущаясь, заплывает метров на тридцать, легко возвращается и выходит на берег даже не задыхаясь. Обалдеть! Вот это закалка!
    Мало того, так после купания дед Коля достал из багажника своего автомобиля необычную конструкцию, оказавшуюся двумя обычными камерами от колес грузовика, связанными и накрытыми куском дерматина. Накачав камеры, Николай Демидович уложил в один отсек удочки, червей, которых привез с собой, капроновую бутылку с водой, небольшой садок, во второй уселся сам и отправился на уловистую банку, о которой, к несчастью, мы успели ему рассказать.
    Я предлагал взять лодку или поплыть вместе на моторе, но он категорически отказался, и не спеша замахал маленькими веселками, постепенно удаляясь от берега. А до банки было, пожалуй, не меньше километра. Просидев там около двух часов в однообразной и неудобной позе, Николай Демидович вернулся с уловом в два десятка окуней и сорожек, чем был вполне доволен.
    Дай бог нам в его годы оставаться такими же бодрыми и отчаянными. Другого слова здесь и не подберешь.
    Праздничный обед, он же ужин затянулся – Саша привез литровую бутылку «Парламента» и пока она не кончилась, мы все сидели за столом, разговаривали, а потом отправились на берег, где еще часа полтора любовались на море, появившиеся звезды и огромную яркую луну, повисшую как таинственный светящийся шар прямо над противоположным берегом напротив лагеря.
    Вечерние краски тускнеют быстро, но наступающая ночь наполняется разнообразными звуками. Ветр стих, но легкие волны с тихим плеском набегают на песок и так же тихо возвращаются в море. Сверчки и кузнечики, несмотря на наступившую темноту, продолжают выводить свои трели. Над нашими головами, разве что не касаясь крыльями лица, подобно сказочным призракам, стали абсолютно бесшумно планировать летучие мыши, водившиеся здесь в изобилии. Со стороны ямы для мусора, окутанной таинственной серой пеленой, слышится неясный шум и осторожное позвякивание. Кто-то роется в отходах, нимало не смущаясь нашим присутствием. Огни, поначалу горевшие в деревне на противоположном берегу, постепенно гаснут или прячутся в появившемся тумане и уже ничего, кроме луны и мириада звезд, мигающих то слабее, то, вновь разгораясь, не освещает этой удивительной ночи.
    И вдруг в эту удивительно звучащую тишину врывается еще один звук, никак не вписывающийся в идиллистическую картину наступившей ночи. Растянувшийся рядом со мной на одеяле задремавший Санька начинает громко всхрапывать, и настолько это неожиданно, что все, вздрогнув, начинают смеяться. Очнувшийся от шума Санек спросонок никак не поймет, почему все смеются, и просто поворачивается на другой бок. Снова тишина, покой…
    Вовкин брат с женой отправились ночевать в палатку, где раньше спали мы с Саней маленьким. Палатка даже после нашего переезда на ПМЖ в автобус оставалась стоять, дабы не нарушать симметрии, к которой мы уже привыкли. Дед Коля ночевал в машине, а старожилы все на своих местах.

    Под утро я проснулся с чувством, что через день нам надо будет уезжать из этого замечательного места. Чувство было не совсем приятным, поскольку оставалось ощущение чего-то недосказанного, недоделанного, какой-то внутренний дискомфорт. Сон, несмотря на то, что спать мы разошлись далеко за полночь, исчез моментально и окончательно. Я лежал на спине, добросовестно закрывал глаза, считал до ста и больше, но сон не шел. Хотелось встать и еще раз увидеть наступающее утро, подергивание кивка на заброшенном спиннинге, послушать тихий плеск волн, скрипучие песни кузнечиков, которым в такую рань никто не мог помешать, гортанные крики чаек, летающих над заливом.
    За запотевшим окном автобуса рассвет даже не угадывался – сплошная темная пелена. После того как я протер краешком занавески мокрое стекло, можно было рассмотреть на высоком чистом небе звезды, застывшие в ожидании рассвета. Но луна, как будто стала бледнее и уже не видится в виде яркого серебристо-желтого шара, а подернута белой пеленой. Яркие с вечера звезды мигают слабее и тоже будто прячутся за легким туманом.
    Бесцельно проворочавшись полчаса и не сумев даже задремать, я выскользнул из автобуса, осторожно прикрыв дверь. Сладко спавший Санька даже не заметил моего ухода.
    Утром цвета меняются еще быстрее, чем тускнеют с вечера. Не успел я выйти на берег, поднявшись на скалы, где мы ловили лещей в первый день, как увидел, что на востоке свободном от горных вершин занимается заря. Застенчивая розовая полоска, появившаяся над горизонтом, с каждой минутой становится все ярче. Она  поднимается все выше, захватывая все больше и больше серо-голубого неба, из розового становится сначала пурпурно-золотистой и не полоской, а огромной шалью, уже переливающейся всеми возможными цветами нежного спектра. В свете появившегося громадного зарева луна и звезды становятся все бледнее и постепенно растворяются в лучах появляющегося солнца.
    Медленно, величаво выплывает солнечный диск из-за пылающего горизонта. Его огненный свет постепенно заливает все вокруг, и вся ночная таинственность и прохлада как будто исчезают. Воздух становится прозрачным и еще через несколько минут начинает дрожать под солнечными лучами, набирающими силу. Яркие блики, отражаемые от верхушек волн, непрерывно набегающих на берег, прыгают по теневой стороне скал залива, как солнечные зайчики, пускаемые хулиганами – мальчишками.
Так просидел я довольно долго, пока все более разгорающийся солнечный свет не начал слепить глаза и не прогнал меня с берега.
    В лагере к моему приходу произошли изменения. Наши гости, очевидно, тоже не желающие тратить драгоценное время пребывания в этом удивительном месте на беспечный сон, уже занимались делами. Сашина жена, успевшая умыться, прибиралась на столе, а сам он разглядывал Вовкин гидрокостюм, брошенный после единственного погружения рядом с палаткой. Осмотром, похоже, остался не доволен. Подергав поролон, торчащий из дыр,  осуждающе покачал головой и, отложив костюм, принялся рассматривать лежащее тут же ружье. Здесь положительных эмоций было больше. Во всяком случае, ружье Саня отложил без всяких осуждающих вздохов.
    Постепенно поднялись все за исключением нашего малыша, который продолжал спать, хотя мы и расселись за столом пить чай рядом с автобусом и нимало не старались соблюдать тишину.
    В сегодняшних планах на первом месте стояла подводная охота, на которую должны были отправиться два брата. Причем планировали они перебраться на противоположную сторону залива ближе к Свинчатке, где, по словам Сани должен быть большой камыш и вполне вероятно стоять щука. Потом Сергей уговорил Саню сплавать в Рыбный залив и попытать счастья там, ну и напоследок должна была состояться традиционная спиннинговая рыбалка на банке.
    Из этих планов я понял, что намечаемый рыбацкий праздник проходит мимо меня, сегодня я, похоже, остаюсь не у дел. Плавать втроем – вчетвером на «Фрегате» было можно, но только на прогулки, типа нашей ночной в первый день. А уж блеснить с него втроем было крайне неудобно, если не сказать большего – опасно. Того и гляди, зацепишь кого. В первые дни, сжалившись над сыном, тоже жаждущим рыбацких подвигов, Сергей взял Сашку третьим на лодку. Рыбалка превратилась в мученье. В лодке нельзя было повернуться, что бы не задеть друг друга, а уж про бросание блесен и говорить не приходиться. С трудом мы выдержали часа три, после чего признали, что надо бы было взять еще одну лодку…
    Володька, выступающий сегодня в роли рулевого и моториста и Саша, сменивший Водолаза как подводного охотника, вернулись к обеду. Их долгое путешествие закончилось ничем – не то, что щуки или судака, даже злосчастного окуня не смогли добыть братья – охотники. Раздосадованный Саня, с трудом стягивая через голову костюм, ворчал уже из-под него, голос его звучал глухо, но все равно в нем чувствовалось раздражение:
    - Никогда бы не подумал, что придет такое время, что в Бухтарме рыбы не будет… Подводный мир перевернулся… Надо же, столько километров отмахали – и все зря…
    - Жара, рыба и ушла поэтому, - пытался поддержать его и оправдаться в неудаче Володька.
    Жара действительно стояла отменная. К обеду сидеть на солнце или даже просто ходить по лагерю было невозможно. Раскаленное солнце жгло плечи, слепило глаза, загоняло в воду. Искупавшись, мы устроили себе забаву - решили сыграть в водный волейбол. Правда, держаться на воде долго было для многих проблематично, поэтому решили играть в спасательных жилетах.
    Жилеты, чтобы они не соскальзывали, тщательно подогнали, застегнули замки и молнии. Сергей и Саня маленький даже продели крепежные лямки под ноги, чего никогда не делали в лодке. Мой финский жилет, подаренный женой лет семь назад и из-за старости уже потерявший свой естественный зелено-оранжевый цвет, таких лямок не имел, потому, несмотря на плотное утягивание ремней на груди, сразу же съехал вверх, хотя держал на воде вполне прилично.
    Надо было видеть, как взрослые дяди и один четырнадцатилетний подросток резвились на воде. Смех, крики, разлетающиеся брызги, звонкие удары по мячу всполошили всю округу.
    Пеликан со своей свитой, который и без того в последнее время появляющийся на банке только самым ранним утром, увидев, что мы заходим в воду, предпочел убраться подальше. Его силуэт в лучах слепящего солнца с трудом можно было различить в прибрежной полосе противоположного берега. Встревоженные коршуны, которые обычно спокойно планировали над бухтой или равнодушно сидели на верхушках окружающих ее скал, сейчас беспокойно метались над берегом, не решаясь приблизиться к беснующимся в воде купальщикам. Даже наши женщины, что-то готовящие к обеду, озадаченные громкими криками, вышли на берег.
    Пятнадцатиминутный матч, проведенный с небывалым азартом, позволил немного отвлечься от грустных мыслей о неудачной охоте и к обеду мы вышли посвежевшими и даже чуть радостными. Что мы, рыбы не наловим что ли? Да и нужна она нам…
Оказалось – нужна. Водолаз перед отъездом гостей, все же немного разочарованных неудачной рыбалкой, собрал всю рыбу, пойманную за сегодняшний день, и отправил с отцом домой, наказав тому рыбу положить в морозильник и сохранить к его приезду. Рыбы, в основном окуней и сорожки, набралась полная кастрюля, в которой мы привозили мясо для шашлыка. Володя планировал дома рыбу посолить, завялить, и, конечно, … с пивом ее, с пивом…

    В свое время, мы с Винтом, когда вяленой мелочи у нас накапливалось очень много – были такие периоды, сдавали ее в пивбар знакомому бизнесмену, который продавал ее любителям пива уже поштучно в три раза дороже и, что удивительно, рыба здесь шла нарасхват. Частенько хозяин пивбара даже заказывал нам ее специально, но большей частью не вяленую, а копченую. У Сани была небольшая самодельная коптильня на даче и, стараясь заработать, мы после рыбалки просиживали целые дни на его огороде, подбрасывая в огонь яблоневые ветки, в дыму которых рыба получалась отменной. Бизнес наш просуществовал недолго – все же мы предпочитали ловить крупную рыбу, а мелочь была просто побочным продуктом нашей деятельности, да и срок у рыбалки не долог – длиною в отпуск.

   Последний вечер запомнился красочным фейерверком. В наступившей темноте, уже после отъезда гостей, наша тесная компания собралась на берегу, прощаясь с этим удивительным местом. Сергей, загадочно улыбаясь, достал из своей палатки большую круглую коробку, которую установил возле самой воды, попросил всех нас немного отойти и поджег фитиль.
    Огромные разноцветные шары, как бутоны неведомых цветов расцветали над бухтой освещая и ее и, берег, и скалы вокруг. Каждый новый цветок, раскрывающийся с громким хлопком, мы встречали радостными криками, разве что не прыгали и были немного огорчены, что этот праздник цвета кончился так скоро.

    Ну а через двое суток закончилась моя первая Казахстанская эпопея, которую я запомню на всю жизнь.
    Как можно забыть эти величавые суровые горы, раскинувшиеся от горизонта до горизонта, это удивительно чистое, ласковое море, которое хоть и преподнесло небольшой сюрприз в виде шторма, но в большинстве своем было доброжелательным к нам, позволило и накупаться в волю, и позагорать, да и рыбу половить. Пусть не так, как хотелось бы, но все же, надо признать – без рыбы мы не сидели.
    А эти удивительные встречи со стаей молодых бакланов, стаей лещей или молодой норкой на берегу, со смелой уточкой, ходившей чуть ли не по голове подводного охотника.
    Разве такое забудется? Да еще вот эти коротенькие записки позволят сохранить воспоминания до следующих поездок. А что они будут – я не сомневаюсь.