Смутное время

 Василий Яковлевич вошел в холодный с замерзшими окнами троллейбус и сел на свободное место. За окном серое мглистое небо последнего зимнего месяца. «Идет», – напрягся, готовый к встрече с кондуктором. Вот уже с год, как плюнув на все, стал ездить зайцем. Женщина прошла мимо, окинув его беглым взглядом. Приняла за пенсионера, заготовленной фразы «пенсионер» не пришлось произносить. Осуждал ездивших по поддельным документам, сам грешил, иногда пользуясь удостоверением жены. Глупо было бы расставаться с тысячной купюрой, когда месяцами задерживают зарплату. В старые, добрые, времена, когда за проезд платили пятачок, таких неплательщиков было мало. Но сейчас, когда и на одну тысячу ничего не купишь, для людей она значит многое. Что испытывали другие безбилетники в такие минуты, не знал. Но встречаясь взглядом с кондуктором, испытывал стыд и чувство унижения, что он – здоровый мужик, не лодырь и не пьяница, не в состоянии оплатить проезд. Не говоря уже о том, чтобы купить внуку шоколадку. Сегодня, воспользовавшись изменениями в графике работы, приехал рано утром в суд, чтобы в судебном порядке выбить из дирекции завода зарплату, которую ему задолжал завод за два месяца прошлого года. Но получить свои заработанные – не так уж просто. В образцах исковых заявлений, висевших на стене, в коридоре, нашел и свое. Оказывается, чтобы подать заявление, предварительно необходимо попытаться решить этот вопрос через комиссию по трудовым спорам и комитет профсоюза.
«Идиотизм какой-то, – усмехнулся он, покидая здание суда,– это все равно, что в мои пятьдесят девять лет вступить в отряд космонавтов». Комиссии по трудовым спорам на заводе, как он знал, не существовало. А с независимым профсоюзом он ничего общего иметь не хотел. Из членов профсоюза вышел года три назад, не желая своими взносами поддерживать этот паразитический орган.
 – К чему он мне, – усмехался он, когда заводские мужики поинтересовались, почему он вышел из членов профсоюза. – Интересов наших перед дирекцией он не защищает. Спецмыло уже с год не выдают, санузлы – в отвратительном состоянии, зарплату месяцами задерживают. А вы платите «независимому», – подчеркнул он, – другое дело, когда ВЦСПС был.
 Троллейбус подходил к заводской остановке. Выйдя из салона, прошел к зданию заводоуправления. В вестибюле достал пропуск и миновал вертушку с заспанной вахтершей. Сколько лет проходил её, спеша на свой четвертый этаж, в отдел, и возвращался домой. Пропуская ступеньки, поднялся на третий этаж где располагалась дирекция. Еще не так давно, в числе других начальников цехов, служб и отделов, толкался в этом коридоре, томясь ожиданием начальства или очередного совещания. Теперь в качестве рабочего испытывал неловкость от присутствия здесь. Перед приемной заместителя генерального перевел дыхание и решительно открыл дверь. Миловидная женщина, работавшая раньше в одном из технических отделов, сидела за столом секретаря.
 – У себя? – спросил Василий Яковлевич, кивнув на дверь справа.
 – Да! – утвердительно, подтвердила секретарша, нисколько не удивляясь его появлению.
 – Есть кто у неё?
 – Из администрации города.
 – Хорошо, подождем! – и Василий Яковлевич присел на стул, в запасе у него до начала рабочей смены оставалось минут сорок.
Хозяйкой кабинета была бывшая начальник планово-экономического отдела, именуемая теперь – заместитель генерального директора. Время шло, а покидать кабинет посетители не спешили.
 – Соедините меня с ней, – попросил он, – а то не дождусь.
Секретарь по внутренней связи набрала номер и протянула ему трубку.
 – Тамара Филипповна, – Глазков. – представился он, услышав в трубке знакомое – слушаю. – Я из вашей приемной, сижу давно. Хотел было получить зарплату февраля и марта прошлого года. Не могли бы помочь?
 – При всем уважении к тебе, дорогой, сделать ничего не могу. Денег, сам знаешь, нет, – в своей привычной манере стала приводить цифры задолженности: бюджету, пенсионному фонду, смежникам, за кредиты банку ….
 – Мне бы малую толику, – прервал он её, понимая, скоро она не остановится.
 – Вася, не могу. Мы еще январскую не всем цехам выдали. Обратись к главбуху от моего имени, может, чего и наскребет.
 2
 В раздевалке, переодеваясь в спецовку, испытывал горечь недавнего разговора. «Не могла сама позвонить главбуху и попросить. Одно дело сама, другое – от её имени». Мерно гудел станок, шелестя новыми приводными ремнями. Летела из-под резца ломкая стружка. А Василий Яковлевич думал о своем. За работой как-то забывались житейские трудности и невзгоды.
 – Ну ты и даешь! – услышал из-за плеча голос Павла бригадира. – Сбавь, сволочь, хоть обороты или уменьши подачу. Как заметил Василий Яковлевич, в своеобразную манеру обращения – «сволочь» – Пашка вкладывал восхищение и уважение. Оглядев горку выточенных деталей на его тумбочке, он коснулся плеча.
 – Пойдем, что-то скажу.
Выключив станок, Василий Яковлевич последовал за бригадиром. Лавируя между станками, прошли в подсобку. Убедившись, что дверь закрылась, Пашка достал из настенного шкафчика бутылку водки, налил ему в стакан и подал. Хотя пить не хотелось, но, уважая его как передовика завода и хорошего токаря, не отказался.
 – По какому случаю? – поинтересовался Василий Яковлевич, зная что уже четвертую неделю мужики ходят злые, как осенние мухи, не имея возможности выпить.
 – Пей, сволочь, и не спрашивай.
 – За все хорошее, Паша, – и он опрокинул стакан.
 – Уважаю тебя, Вася. Хороший ты, мужик, – расплылся Пашка в улыбке.
Только сейчас Василий Яковлевич уловил запах самопальной водки идущий от бригадира.
 – В честь чего, Паша, пьете? – скорее из-за любопытства нежели осуждая, поинтересовался он.
 – Сорок шесть мне сегодня, Вася, исполнилось, – качнулся токарь на нетвердых ногах, пряча бутылку и стакан в шкафчик.
 – Поздравляю, Паша!
 – Всем сегодня налил: Пете, Мишке, тебе, Роману нельзя – пацан еще, а Гене – паразиту – не дал.
В последнем уловил скрытую обиду. Знал, бригадир недолюбливал хитрого и расчетливого токаря. Гена – любитель выпить на халяву, постоянно крутился возле цехового начальства, в надежде, что ему поднесут. Осуждал в разговоре с ними своих коллег по работе, показывая себя с лучшей стороны, за что и не любили его мужики.
 – Ладно, Паша, пойдем, – стал торопить его, понимая, дай ему сейчас расслабиться, бригадир выскажет ему все наболевшее.
 – Пойдем, – согласился Павел, беря его под локоть и направляясь к двери. – Только ты, Вася, не гони, – приблизившись к нему вплотную и дыша перегаром: – как не старайся, больше не выведут.
 Проходя между станками, поймал на себе взгляд Гены. Затягивая в патроне заготовку, токарь косил в их сторону обиженным взглядом. Что ж его понять можно, угостив всех в бригаде, Пашка принципиально обошел его. Включив станок, Василий Яковлевич вслушивался в тихий рокот шпинделя. Звоном билась о стенки детали стружка. А он следил за делениями лимба продольной подачи, чтобы не прозевать размера глубины расточки. Вчера после настойчивых напоминаний заму начальника цеха получил приводные ремни. Поставил три недостающих ремня на станок, вновь ощутил былую мощность. Конечно, Павел прав, сколько не делай деталей в смену – один черт, выведут сумму, приближенную к средней зарплате. Как бывший руководитель понимал, в нынешних экономических условиях, когда цех ограничен в фонде заработной платы, единственно, что может начальник – увеличить заработок одним, за счет ущемления других.
 «Сволочи, довели завод до ручки», – мысленно прошелся он в адрес директора и его команды. Три года назад после развала Союза Василий Яковлевич пришел в цех нестандартного оборудования, на должность резчика металла. А точнее вернулся после полуторагодового скитания на свой, родной завод.
 3
 – Куда решил? – спросил его заместитель директора по производству, когда он пришел к нему с заявлением на работу.
 – Может, вернешься в отдел, ты же начальником был и неплохим. Вначале поработаешь заместителем, а туда дальше сделаем….
 – Нет, – прервал его. – Я же не устраивал кого-то, – горько усмехнулся ему. – К тому же уже договорился с Алексеем Иосифовичем, он берет меня к себе в цех нестандартного оборудования, резчиком метала, А когда основной работы не будет, стану за токарный или строгальный станки.
 – Смотри, а то может …
 – Нет, я только туда, – дипломатично отказался он.
 – Туда, так туда, – заместитель, хорошо знавший его по прежней работе, молча подписал заявление и протянул ему.
Выходя из кабинета, спиной ощутил его недовольный взгляд.
«Наконец дошло до вас, – от своих бывших коллег, знал на цен-тральном, инструментальном складе растащили запасы инструмента, накопленные им в бытность его работы начальником. Теперь испытывают дефицит». Свежи в памяти дни его ухода с завода. Еще задолго до увольнения стал ощущать на себе давление. Его как начальника инструментального отдела обвиняли в скупости, излишнем контроле за использованием цехами инструмента. Понимал, все это наносное, не имеющее ничего общего с делом. Просто он был костью в горле тех, кому не давал развернуться. После 1991 года создавались всякие «ОАО», товарищества с ограниченной ответственностью, кооперативы. Все они первое время пользовались инструментом с завода. Приобрести его в то время было негде, системы его реализации еще в стране не было. Пользуясь старыми связями, кооператоры просили своих бывших коллег выручить их нужным инструментом и оснасткой. Те старались больше заполучить его на свой цеховой склад, чтобы потом «толкнуть» его бывшим коллегам, работающим в кооперативах и товариществах.
 – Ну что ты, Василь Яковлевич, жмешься, выпиши инструмент на такой цех, – предлагали они. – Мы с начальником уже договорились, да и ты в накладе не останешься. Тебе директор доверяет как старому кадру.
Он видел, как нечистые на руки начальники цехов, те же вчерашние коммунисты превращаются в нуворишей.
 – Нет, мужики, я еще совесть не потерял, и уходить с завода не со-бираюсь. Сами понимаете, связи с поставщиками рушатся. Многие ин-струментальные заводы простаивают или закрылись. Начались перебои в поставках. Какой я начальник, если у меня начнутся перебои в обеспечении завода инструментом.
И на него стали давить, намекая на отсутствие специального образования. Он противостоял этому, оправдываясь, что с экономическим хаосом в стране положение лишь ухудшится и пополнить запасы инструментом, как раньше, он уже не сможет. Поэтому надо экономить, тянуть на том, что накопил завод за многие годы работы. И когда уже был не в силах противостоять давлению, уволился с завода.
 Сунув в приемной в карман заявление, натолкнулся взглядом на табличку на второй двери – Заместитель Генерального директора по коммерции М А Саакян.
«Понятно», – стиснув зубы, вышел из приемной. Сапожник Миша Саакян, как и его предприимчивые соотечественники, после указа о частном предпринимательстве, буквально заполонили завод. Все свободные помещения в бытовом и административном корпусах превращались в швейные мастерские, салоны, парикмахерские. Генеральный директор на собрании коллектива оправдывался, предприниматели оплатой аренды частично снимают бремя расходов завода.
 – Что тут плохого, – от объяснений шеф перешел в наступление, – если наш работник тут же, на месте, починит себе обувь. Или, скажем, закажет себе кресло или диван. Это разрешено законом, да и делается во благо коллективу. Почему такое недоверие и возмущение? – И он никак не мог понять, почему их директор, выведший завод из когда-то отстающего предприятия в число передовых в городе, теперь так равнодушно следует курсу молодых реформаторов. Ведь ни к чему хорошему, как к развалу экономики, такая политика не приведет. Ходили слухи о связи дирекции с предпринимателями. Злые и голодные люди, месяцами не получающие зарплату, видели как наполнялись квартиры, гаражи и дачные домики начальников видеоаппаратурой, стиральными машинами, холодильниками... Как, не стыдясь подчиненных, начальство выезжало заграницу, скупая дефицитные вещи, отчитываясь командировкой по поиску рынка сбыта продукции. Вводилась контрактная система оплаты труда, позволяющая освобождаться от неугодных работников, получать зарплату по одиночке, не привлекая внимания коллектива к своим высоким окладам. В то же время в цехах демонтировали станки и линии. В коллективе поговаривали, что оборудование свозят в Новороссийский порт и там продают его на металлолом. С болью в сердце смотрел на пустующие пролеты цехов, понимая, к чему ведет современная политика. Направляясь в отдел кадров, размышлял, как власть и деньги меняют человека. Взять того же Геннадия – заместителя директора по производству. Еще несколько лет назад, такой же начальник отдела, как и он, получал зарплату и премии, как и все ИТР, может, на полсотни больше. Теперь они в паре с Мишей Саакяном владеют фирмой, в которой – около семи ларьков и магазинчиков. Что ж, помощь в открытии сапожной мастерской на заводе и протекция на должность заместителя генерального директора по коммерции, стоили этого.
 4
 Субботнее утро выдалось морозным. С высоты седьмого этажа Василий Яковлевич наблюдал за падающими снежинками. Редкие прохожие брели но глубокому снегу, пробивая себе тропки в направлении центральной дорожки. За ночь его выпало столько, что кроны рябин прогнулись под его тяжестью. Припаркованные с вечера легковушки, сиротливо проглядывали из сугробов.
 – Может, не поедешь?
 – Надо, девчонка одна. Ждет, когда к ней подъедут, – обернулся он на голос жены.
Она стояла за его спиной, также глядя в окно.
 – Посидел бы дома, в тепле, чем мотаться по такому холоду.
Он бы и сам не прочь посидеть в тепле, но чувство долга обязывало. Наташа, к которой собирался ехать Василий Яковлевич, была дочерью их друзей и кумовьев. Когда-то давно, в начале семидесятых годов его молодого, холостого механика Васю Глазкова судьба забросила в далекую, терскую, станицу. Там он женился, обзавелся друзьями, в числе которых были и родители Наташи. Все складывалось удачно в его жизни. Строил завод, обзавелся семьей, построил свой дом, мотался в министерство и проектный институт, Госснаб СССР, на заводы поставщики технологического оборудования. Затем стал директором завода, проработав последние семь лет в этой должности. Но жена постоянно тянула его в город и он был вынужден уступить ей. С болью в сердце покидал Галюгаевскую, где прошли его лучшие годы.
 В троллейбусе размышлял о превратностях судеб. Он, казалось бы, достигший всего в жизни, переезжает в краевой центр и начинает новую городскую жизнь. Его друг и кум Николай Петрович тоже покидает Галюгаевскую и селится в другой станице. Но Николая можно понять. Его брат, работающий третьим секретарем в крайкоме партии, устроил ему перевод из Галюгаевской, где он работал рядовым агрономом в колхозе, в совхоз, на должность заместителя директора. Оба они, молодые специалисты, начинали свою карьеру с нуля. Почти в один год поженились, выстроили собственные дома. Незаметно подросли дети, каждый обзавелся связями, авторитетом, избирались депутатами сельского совета, оба были заметными фигурами в станице. И вот теперь он едет к меньшей дочери своих кумовьев. Наташа заболела, и Николай с Аллой положили её в одну из городских больниц Ставрополя. Понимая, что в это смутное время мать с отцом не скоро приедут к дочери, решил морально поддержать девушку. В больнице нашел нужную палату. Наташа лежала одна, соседей не было, судя по смятым, неприбранным постелям, вышли погулять. Наташа сразу узнала его. Выложив принесенные гостинцы, Василий Яковлевич разговорился с ней. Вспомнили Галюгаевсую, встречи и семейные посиделки в семье кума и у них, в поселке пенькозавода. Одно смутило Василия, в своих воспоминаниях Наташа путалась, а некоторые эпизоды не помнила. А порой говорила что-то не по теме. Это еще больше насторожило его, он понял, у дочери его кума какие-то отклонения. И он стал припоминать, не было ли у них в роду людей с такой болезней, которая могла бы передаться ей по наследству. Временами память у Наташи просветлялась, и она делилась с ним эпизодами прежней жизни в станице. Ему жаль стало девушку, знал, в народе к таким людям относятся не очень хорошо. Любой может обозвать психом или с приветом. Близкие стыдились родства с ними, да и мало кто знал о психических заболеваниях. Это не Запад, с его культурой и ценностями. После развала Союза Василий Яковлевич стал замечать, страна валится в пропасть. Обнищание населения, гибель промышленности, безработица, разгул преступности, несвоевременная выплата пенсий и зарплаты.
Василий Яковлевич поговорил с Наташей, успокоил её, что все будет хорошо. Объяснил, родители приезжают к ней редко, так как время тяжелое, а врачи сделают все возможное, чтобы поставить её на ноги. Пообещал приехать к ней в ближайшие выходные. Уходил с тяжелым чувством, пять лет назад он лежал в этой больнице, В то время она была одной из лучших в городе. Покидал её с тяжелым чувством, застиранные, потерявшие вид, постели, блеклые стены палат, давно не видевшие ремонта, расплодившиеся тараканы, все это угнетало.
 5
 По дороге домой размышлял, как ему с женой продержаться до весны. В отличие от своих коллег-заводчан, коренных горожан, он находился в лучшем материальном положении. Зарплату задерживали уже третий месяц, благо жена работала в такой организации, где деньги еще выплачивались. Семью выручали дачные участки. Деньги на сберкнижке, которые они копили с женой на черный день, накрылись в дефолт. Зато картофель, лук, чеснок, капуста, сухофрукты, банки с маринованными огурцами и помидорами, вареньем были свои. Родители, живущие на хуторе, передавали им иногда мясо, муку и сахар из своих запасов. Так что в питании они нужды не испытывали. Было свое вино и самогон, из которого делался коньяк. Жили, как выражалась его мать, как у Христа за пазухой. На своем дачном участке он строил дом. Свободные площади своей дачи и сына использовал под посадку овощей и фруктов. Строительство дачного домика вел сам, иногда помогал старший сын. Уже были возведены подвальная часть с погребом, отделение гаража, помещение комнаты и кухни. На втором этаже выстроили две просторные комнаты, лестницы и переходы. Успел залить бетоном перекрытие второго этажа и поставить кровлю. Оконные проемы заложил временно кирпичом от мародеров. И на этом этапе стройку из-за отсутствия денег пришлось приостановить. Ворота гаража и входные двери изготовил на заводе из металла, замки и запоры сделал собственной конструкции, что гарантировало от участившихся набегов лихих людей. Знал, эти ребята в отличие от своих коллег-взломщиков, имеют богатый набор инструмента. Так что набросив провода на электролинию и подключив шлифмашинку, им не составит труда срезать любой замок или запор. Главное к весне есть посадочный материал и по теплу он приступит к делу. Может, жизнь и наладится ... Добравшись домой, Василий сел в кухне за стол. Жена подала ему есть, и он стал рассказывать ей о Наташе. Тут же из соседней комнаты пришли внуки. Старшая внучка Александра стала расспрашивать, как во дворе, не холодно? Меньший Артем залез к деду на колени, в руках у него был штангенциркуль.
– Ты опять в дедовых железках рылся? – мать попыталась отобрать у сына инструмент.
Но внук спрятался за спиной Василия, прижавшись к деду.
 – Ладно, Люда, пусть поиграет, – остановил он невестку.
 – Вот-вот папа, у него куча игрушек, а его тянет к ящику вашего стола.
Дед забрал с собою внуков и перебрался с ними в зал, дав возможность жене и невестке заниматься своими делами.
 – Рассказывайте, чем вы занимались, когда дедушка ходил в больницу? – усаживаясь на диван, спросил он внуков.
Внуки наперебой стали делиться с ним своими делами, рассказывая, как они провели это время. Слушая их Василий Яковлевич укреплялся в мысли – незаметно пройдут смутные времена. Вырастут внуки, которые с детства росли и воспитывались в их большой семье со стариками. Они бывали с ним на даче, принимали участие во всех работах. Возвращались домой уставшие, но довольные. В одной руке дед нес ведро с клубникой и зеленью, другой – вел внучку. Малышка держала в свободной руке корзинку с малиной и иргой. А на шее у деда сидел сонный и перепачканный клубникой внук. Жена забирала у него ягоды и зелень, невестка снимала Артема. А внучка, захлебываясь, рассказывала бабке, какие у них растут огурцы. И пока жена с невесткой готовили стол, должен был подойти с работы старший сын – Сергей. А он тем временем принимал душ. Приходил Сергей и семья садилась за стол. Было тут все и наркомовские сто грамм. Разговоры взрослых и радостный щебет детворы. В такие минуты забывались все трудности. И Василий Яковлевич думал: кончится смутное время, подрастут внуки и вновь их семья заживет как раньше.
октябрь, 2017 год