Качели

(Из цикла с рабочим названием "Чернуха")

В одном доме с девочкой Аней жил мальчик Гоша.
Он еще и с ней в одном классе учился.
От Гоши плакал весь район. Гоша всех бил, всё ломал, лез к девочкам под юбки (и попробуй отбейся), учил их плохим словам, учителей запирал в кабинетах  и выбрасывал ключи, говорил, помимо бахтинско-карнавальной тематики, только о деньгах, а больше всего любил принести в школу и предъявить учителю аптечные изделия, о которых было тогда срамно и глаголати. «Тогда» — это год перестройки.
Стоило кому-то сказать «Гоша» — и девочки краснели до слез, педагоги хватались за сердце, и только родители считали, что Гоша — молодец. И было Гоше от роду 8 лет.
Аня от этого Гоши тоже в этой жизни натерпелась. И об пол он ее швырял, и руки прищемлял, и чиркал в ее тетради. А на Анины жалобы учительница вздыхала и записывала замечание в дневник… самой Ане. За что Аню дома вообще-то очень даже наказывали. Когда учительница поняла это, она посадила Гошу с Аней. Бывало, что Аня сидела на уроке в синяках, с оторванным воротничком и манжетами, Гоша швырял с парты карандаши и тетради Ани, а потом сталкивал ее вместе со стулом головой о соседнюю парту и тут же кричал: «Она сама!»
— Аня, давай дневник! — шелестела учительница в предвкушении того, как Аня, растрепанная и плачущая, будет сейчас упрашивать ее ничего не записывать, а весь класс — потешаться над Аней, передразнивать, а на перемене — швырять в нее вещи и плевать ей в лицо.
А вот на улице Гоша Аню не трогал, потому что Аня в отсутствии взрослых, которые любили «сдавать» её родным, была совсем другой. Плюс на улице не встречалось толпы ровесников, плюющих в лицо,  человек в тридцать с лишним под руководством взрослого. На улице взрослых вообще как-то не очень слушали, а больше смотрели на то, кто ты есть. А Аня была, к примеру, непревзойденным чемпионом по игре в «ножички», мальчишкам сложно было дойти даже до ничьи. Когда Гоша как-то распустил руки, Аня запросто отправила его на землю, попой в лужу. За попу, испачканную в луже, Гоша дома получил и больше до поры не лез.
Шли годы, Гошу с Аней рассадили, учительница сменилась, и как-то само собой всё утихомирилось. Даже изредка здороваться между собой начали. Так что Гоша однажды подумал-подумал и предложил Ане сходить в парк аттракционов.
Аня любила аттракционы. Больше всего. Вот сколько давали карманных денег — столько оставалось в кассе парка. Качели-лодочки — с них она просто не слезала. Качели тяжелые, высокие, а она раскачивала их так, что контролер начинал голосить.
На качели она ходила вместе только с теми, кому доверяла. Задушевные подружки, первая детская влюбленность. А тут — Гоша. Еще не хватало.
Но в кармане звякали монетки, погода стояла пасмурная, во дворе больше никого не было, и хотелось на качели.
Охота пуще неволи: она пошла.
Новая контролерша, толстая тетка с татуированными руками, оторвала краешек билета. Залезли в лодочку, Аня начала раскачивать… А Гоша уселся.

— Эй, ты чего? — возмутилась Аня. — Давай раскачивай! Лодка-то тяжеленная!

— Это ты должна раскачивать, — ответил Гоша, — а я посижу.

— Чего? — рассердилась Аня. — Слушай, либо раскачивай, либо пошел отсюда. Кто тут мужского пола, в конце концов?

И вдруг раздался хриплый, жуткий голос. Голос принадлежал контролерше. Она изрыгала какие-то незнакомые Ане слова женского рода, по интонации было понятно, что это ругательства. И Аня, похолодев, поняла, что ругательства относятся к ней. Ладони стали мокрыми, заскользили по качелям.

— А ну давай раскачивай его, разоралась, ишь! — вопила тетка. — Он мужик, и пусть сидит! Это ты его аааб-лизывать должна! Мужичков-то береееечь надо! Баба — она мужика ублажать должна!

Слово «беречь» она проговорила каким-то липким тоном, а потом снова разразилась  мерзкими словами, которых Аня не знала. Она только понимала, что татуировки на руках тетки, эти слова нечеловеческие, ухмылка Гоши — всё это  связано и несет ей, Ане, такую опасность, с которой она не справится… К горлу подкатило, в ушах зашумело.
Не помня себя, она перевесилась через бортик качелей, спрыгнула на ходу, перескочила через метровый забор и бежала-бежала-бежала… Из кустов парка навстречу ей выскочили какие-то гогочущие парни, перегородили дорогу, она только потом поняла, что оббила о них руки и вырвалась. Она убежала в глубь парка, залезла на любимое дерево и долго-долго, прижимаясь к его коре и гладя ветки, пыталась выплакать свой страх.
Домой пошла только успокоившись.
Во дворе ей встретился Гоша.
Он что-то начал  говорить, но Аня схватила железную арматурину, оставшуюся на земле после очередного ремонта — и перепуганный Гоша с поросячьим визгом и матюгами бросился в свой подъезд. Сердце снова застучало где-то в голове. В подъезде стоял грохот. Только дойдя до квартиры, Аня поняла, что это она сама протащила арматурину по всем ступенькам, и поэтому по подъезду мечется и не может успокоиться перепуганное эхо.
Пришлось вернуться и оставить железку у двери подъезда. Потом подниматься обратно. Дверь в квартиру. Звонок.

— Ты с кем шаталась? Чего за синяк?? А что за гром в подъезде???

— Одна гуляла. С дерева упала. Наверно, ремонт у кого, — последовательно солгала Аня.

Она заперлась в ванной — «пойду носки постираю» — и легла там на пол, слушая, как струя воды колотит в стенки раковины.